Миф Линкольна Берри Стив

Глава 45

Зальцбург

09.50

Кассиопея сидела у себя в номере. В ее мыслях царил полный разброд. Обычно все вокруг казалось ей удивительным. Деревянные балки потолка, вышитые скатерти, раскрашенные баварские сундуки, старинная тиковая мебель. «Золотой олень» скорее напоминал музей, чем гостиницу. Но сегодня эта красота оставила ее равнодушной. Ее занимало лишь одно – как выбраться из жуткой катавасии, в которую она угодила.

Отец наверняка покраснел бы за нее. А вот Хусепе ему понравился бы. Но отец, хотя и умный во многих вещах, в других был совершенно наивен. Одним из его главных заблуждений была религия. Он всегда веровал в существование некоего божественного промысла. По его мнению, людям – каждому человеку – ничего не остается, как следовать этому божественному плану. Если следовать правильно, то наградой будет вечное блаженство. Если нет – впереди несчастного ждут лишь холод и тьма.

К сожалению, отец ошибался.

Кассиопея пришла к этому выводу вскоре после того, как он умер. Ей, всем сердцем любившей отца, было трудно принять его смерть. Увы, никакого божественного плана не было. Не было никакого спасения. И даже самого Небесного Отца. Это были лишь сказки, придуманные теми, что хотел с помощью религии подчинить себе других людей.

И это не давало ей покоя.

Согласно учению мормонов, ни один из полов не должен обижаться, если какие-то права и обязанности доставались другому полу. Это было особенно верно по отношению к женщинам. По идее, каждая женщина появлялась на свет с неким божественным предназначением. Самым главным в ее жизни было материнство. Служение семье считалось ее высоким духовным призванием.

По мнению Кассиопеи, эта риторика была призвана замаскировать тот факт, что женщине никогда не получить священного сана, да и вообще какой-либо значимой роли в Церкви. Последнее было исключительно привилегией мужчин. Но почему? Лично она сама не видела в этом никакого смысла. Кем была она в возрасте двадцати шести, когда до нее дошло, что на самом деле это означает? Вскоре после того как умерла ее мать, ее религию создали мужчины, и они же главенствовали в ней. Это божий промысел? Вряд ли. В ее намерения не входило посвятить свою жизнь детям и быть послушной мужу. Нет, ничего дурного ни в том ни в другом, конечно же, нет, но это точно не для нее.

Изнутри Кассиопею как будто жег огонь. Ей вновь вспомнился концерт в Барселоне. Место встречи выбрал Хусепе. Так называемый «Самый маленький в мире театр». Некогда дом знаменитого художника, он действительно стал самым маленьким театром мира. Здесь, в интерьерах XIX века, при свечах, звучали произведения Шопена, Бетховена, Моцарта.

Как там было прекрасно!

Потом они вместе поужинали и поговорили о Церкви, что было вполне в духе Хусепе. Сейчас Кассиопея со всей ясностью вспомнила, что эта тема вскоре сделалась ей неприятна. Но она его не перебивала, ибо считала тогда своим долгом внимать словам мужчины.

– На прошлой неделе в южной Испании произошел один случай, – сказал он. – Мне о нем рассказал отец. Один из членов Церкви подвергся нападению и в результате был избит.

Кассиопея была потрясена тем, что услышала.

– Но почему?

– Когда я услышал об этом, то подумал про Нефи, проходившего мимо Лабана, который пьяный лежал без сознания на улицах Иерусалима.

История Лабана была ей известна. Он отказался вернуть набор медных табличек с письменами, из-за которых семья Нефи должна была оставаться покорной.

– Нефи понял, что этот спящий посреди улицы пьяный и есть Лабан, и ему показалось, что сам Дух велит ему его убить. Нефи попробовал бороться с этим чувством. Но Дух повторил приказ еще дважды. И тогда он убил Лабана и написал, что лучше пусть один человек умрет, чем целый народ погибнет в безверии.

Кассиопея поняла: эта мысль не дает ему покоя.

– Почему Небесный Отец приказал Нефи это сделать? – спросил Хусепе. – Ведь это противоречит всем понятиям о добре и праведности.

– Наверное, это просто такая история.

– А как же жертвоприношение Авраама, едва не убившего собственного сына? Ведь Бог приказал ему принести в жертву Исаака, хотя в Писании сказано: не убий. Авраам не стал возражать. Он был готов убить Исаака, и лишь ангел вовремя остановил его руку. А вот Бог, похоже, был рад такой покорности. Об этом говорит сам Джозеф Смит.

– Но ведь это лишь притча, а не реальное событие.

Хусепе озадаченно посмотрел на нее.

– В Книге Мормона во всем есть доля истины.

– Разве я сказала, что это неправда? Просто это скорее поучительная история, нежели реальное событие.

Кассиопея хорошо помнила, что Хусепе не спешил соглашаться с ней. Для него Книга Мормона была абсолютной истиной.

– Я же не говорю, что убил бы собственного сына, – возразил он. – Но Аврааму хватило мужества подчиниться Небесному Отцу. Он был готов выполнить любое его повеление.

И Коттон, и Стефани утверждали, что Хусепе убил американского агента. Возможно ли это?

Большую часть разговора в зальцбургской часовне Кассиопея не слышала, за исключением последних нескольких фраз, сказанных до того, как она шагнула внутрь. Хусепе никогда не был склонен к насилию. Насколько ей было известно, это просто не в его характере. Его яростное нежелание признаваться в убийстве выглядело правдоподобным.

Женщине не давал покоя вопрос: что, если ею манипулируют? Сказать по правде, она была зла и на Коттона, и на Стефани. Одному здесь просто было нечего делать – можно подумать, она совершенно беспомощная… Другая же просто была лгуньей. Кассиопее было неприятно вспоминать вчерашний вечер, когда она пошла в номер к Коттону. Наверно, зря она назвала его ослом. Но она действительно была сердита. Впрочем, она и сейчас злится.

Но она любила Коттона.

Когда-то она любила и Хусепе… И как только она допустила этот хаос?

«Наверное, это все моя заносчивость», – решила Кассиопея. Убежденность в том, что она со всем справится сама. Увы, она была не настолько сильна, как пыталась внушить это другим. Ее отец был непоколебим, как скала. Но его давно уже нет в живых. Возможно, Хусепе должен был занять его место, но она порвала с ним отношения. Коттон тоже в чем-то похож на ее отца, но все-таки не такой. Совсем не такой. Он был первым мужчиной после Хусепе, с которым она хотела бы иметь постоянные отношения.

Но от Хусепе она ушла.

А Коттон? Что теперь делать с ним? Ему лучше вернуться домой, но это вряд ли произойдет. Стефани впутала его в это дело, и он должен выполнить то, что ему поручено.

Так же, как и она.

Кассиопея потянулась за телефоном.

Буквально через полчаса у нее был запланирован разговор со Стефани. Ни за что. Не дождется. На всякий случай она даже удалила с телефона всю информацию о Стефани.

Что-то в этой истории не так, подсказывал ей внутренний голос. Хусепе сопровождали вооруженные люди. Даниты? Правительство, особенно президент, почему-то держали его в поле зрения, и это было как-то связано с одним американским сенатором. А вот американский агент, похоже, и вправду мертв.

И главный подозреваемый в его смерти – Хусепе.

Как все это свести воедино, Кассиопея не знала. Но ничего, она это выяснит. Однако с одной оговоркой. Она сделает так, как сочтет нужным.

Глава 46

Вашингтон, округ Колумбия

Суббота, 15 сентября 1787 года

Во время заседания

После того как главное заседание было перенесено на завтра, делегаты вновь собрались после ужина, чтобы обсудить один конкретный вопрос.

Доктор Франклин признал, что «есть некие части конституции, которые на данный момент я не одобряю, но, возможно, они когда-нибудь получат мое одобрение. Я прожил долгую жизнь и по опыту знаю, что лучшая осведомленность или размышления способны изменить мнение даже по важным вопросам – мнения, которые я раньше считал единственно верными. Однако в конце концов пересмотрел.

Именно поэтому чем старше я становлюсь, тем более склонен подвергать сомнению собственные суждения и выказывать большее уважение мнениям других людей. Многие люди, равно как и многие религиозные секты, убеждены, что обладают некоей высшей истиной, и все, что так или иначе отличается от нее, есть заблуждение. Стиль в своем труде «Протестант в преданности» говорит Папе, что единственная разница между Церквями в их мнении об истинности вероучения сводится к следующему: Римская церковь непогрешима, Англиканская – никогда не ошибается.

И хотя отдельные люди придерживаются столь же высокого мнения об их собственной непогрешимости, как и о непогрешимости своей конфессии, редко кто из них выражает это мнение столь же естественно, как и некая французская дама в споре со своей сестрой, когда заявила: «Я не знаю, почему это так, сестра, но из всех знакомых мне людей всегда бываю права только я».

Точно так же, сэр, я соглашаюсь с этой конституцией со всеми ее недостатками, если таковые имеются, ибо считаю, что нам нужно некое общее правительство. И нет никакой формы правительства, кроме той, которое является благословением для своего народа, если оно все делает во имя его блага. Далее я считаю, что на протяжении какого-то времени так оно и будет, и в деспотизм, как то случалось с другими формами, оно может выродиться лишь в том случае, если народ станет таким испорченным, что будет заслуживать только деспотичное правительство и никакое другое.

Тем не менее я помню о предостережении, которое вызвал к жизни наш недавний конфликт. Верно, я сомневаюсь, что любой другой Конвент, если мы созовем таковой, будет способен выработать лучшую конституцию. Ибо когда вы собираете вместе некое количество людей, дабы они совместно приняли некое мудрое решение, вы неизбежно собираете вместе людей с их предрассудками, страстями, ошибочными мнениями, местническими интересами, эгоистичными взглядами. Как можно ожидать от такого сборища принятие идеального решения? Так что тревога тех, кто опасается вечного, несгибаемого, нерушимого объединения Штатов, вполне понятна. В конце концов, мы не должны забывать, что любое творение не вечно».

Мистер Джерри выразил свои возражения, которые вынудили его воздержаться от поддержки конституции.

1. Продолжительность полномочий Сената с их последующим продлением. 2. Право Палаты представителей прятать свои журналы. 3. Власть Конгресса над местами выборов. 4. Неограниченная власть Конгресса назначать себе вознаграждение. 5. Массачусетс не имеет причитающейся ему доли представителей. 6. 3/5 чернокожих должны быть представлены так, как если б они были свободными гражданами. 7. В результате власти над торговлей могут возникнуть монополии. 8. Если вице-президент будет сделан главой Сената, по его словам, он не стал бы возражать, если б при этом соблюдались права граждан: а) властью данного законодательного собрания, наделенного полномочиями принимать законы, которое оно сочтет полезными и правильными; б) неограниченным правом собирать армию и налоги; в) иметь Союз, из которого невозможен выход. Что вы скажете, если в какой-то момент один из штатов не захочет больше быть членом этого грандиозного Союза?

Полковник Мейсон отметил, что любое правительство, которое объявляет себя вечным, становится опасным, ибо оно выродится либо в монархию, либо в тираническую аристократию. Во что именно, он затруднился сказать, но что так будет, не сомневался. Конституция была создана без участия народа. Нельзя говорить людям: берите это или ничего, а если берете, то навсегда. В том виде, в каком мы имеем конституцию сегодня, он не смог бы оказать ей поддержку в Вирджинии, равно как не мог бы поставить свою подпись под документом, который он не поддерживает.

Мистер Рэндольф возразил против неопределенных и опасных полномочий, данных конституцией Конгрессу, и выразил сожаление по поводу того, что его мнение отличается от мнения большинства участников Конвента, особенно по окончании их трудов, и он всей душой желает, чтобы в текст был включен некий смягчающий пункт, который избавил бы его от столь щекотливого положения. Его озабоченность разделили многие присутствующие, опасающиеся, что штаты могут отвергнуть этот документ, если в нем не будет прописано право на выход из Союза. Что будет, если национальное правительство начнет подминать их под себя? И как мы помешаем ему это сделать, если штаты лишены права выхода? Должна быть сделана некая оговорка. В случае если его предложение не найдет поддержки, лчно он сочтет невозможным поставить свою подпись под этим документом. Будет ли он возражать против него и дальше, это он пока затрудняется сказать, однако вполне может воспользоваться этим своим правом у себя в штате, если именно таково будет его окончательное решение.

Мистер Пинкни. Все эти заявления, сделанные уважаемыми участниками под занавес столь важного заседания, придают этому моменту особую торжественность. Ему также внушает озабоченность план, который может быть принят во всей своей полноте без каких-либо поправок, и что после его принятия любой штат навсегда будет связан этим решением. Он рассмотрел последствия, какие могут иметь место, если на другом заседании будут учтены замечания и поправки, предложенные штатами по вопросу правительства в целом. По его мнению, следствием такого эксперимента станет лишь неразбериха и еще большие противоречия. Штаты никогда не согласятся с их планами, а депутаты второго Конвента, которые соберутся, движимые мнением своих избирателей, никогда не придут к единому мнению. Конвент – слишком серьезная вещь, чтобы его повторять заново. При этом у него, как и у других, имеются свои возражения по поводу этого плана. В частности, он возражал против презренной слабости и зависимости исполнительной власти. Он возражал против права большинства в том, что касалось власти Конгресса над торговлей. Он был не согласен с тем, что молчанием обойден такой важный вопрос, как срок существования любого союза. Нет ли какого-нибудь решения, спрашивал он, которое помогло бы избежать опасности всеобщей неразберихи и окончательного принятия решения силой клинка?

Перешептывания в рядах представителей штатов указывали на то, что они задумались над вопросом мистера Пинкни. С тем чтобы переманить на свою сторону возражающих, было решено передать данный вопрос на волю неформальной дискуссии как содействующей большей решительности.

Стефани внимала каждому слову, которое читала Кэти Бишоп. Еще бы! Ведь сейчас они все – она, Люк, президент – стали первыми свидетелями тех горячих споров за последние двести лет.

– Невероятно, – произнесла Кэти. – Я читала записки Мэдисона… Собственно, им посвящена моя диссертация. Но в них и близко нет ничего из этого.

Стефани было понятно почему – ведь Мэдисон сам заявил, что данный протокол является дополнением к основному тексту и предназначается лишь для президентских глаз.

– Расскажите мне подробней про этот второй Конвент, – попросил Дэниелс.

– О нем было много разговоров. Некоторые делегаты волновались, что они вынуждены биться с предложением «все или ничего», в том, что касалось штатов. Надеюсь, вы помните, что их отправили в Филадельфию лишь для пересмотра устава Конфедерации, а не для того, чтобы, выбросив устав, начать все сначала.

– То есть считалось, что второй Конвент решит этот вопрос? – спросил Люк.

– Не решит, а смягчит. Их конституция, до последнего ее слова, будет разложена буквально по косточкам. Если все же ее не ратифицируют, то существовал запасной план – созвать второй Конвент и вновь пройти по пунктам, которые вызывают разногласия.

Президент усмехнулся:

– Это все равно что сказать «пусть Конгресс решит проблему». И в результате мы имеем пятьсот тридцать пять разных мнений. В конце концов они придут к компромиссу, но в семьсот восемьдесят седьмом году у страны просто не было на это времени. Мир тогда был жесток. Французы, испанцы, англичане – все они желали нашей гибели. И лишь ждали удобного момента, чтобы нанести удар.

– Конвент должен был принять решение, – продолжила Кэти. – И все знали, что у них лишь единственный шанс это сделать. Было слишком опасно затягивать пустопорожние разговоры, и они не стали этого делать. Слушайте дальше.

Мистер Шерман высказался за то, чтобы любой штат имел право выйти из Союза, если таково будет его желание. Лишь недавно сбросив ярмо тирании ценой пролития огромного количества крови, штаты не должны создать новое правительство-угнетатель, от которого им было бы невозможно избавиться, и он отказался быть причастным к его созданию. По его мнению, штаты вряд ли ратифицируют документ, лишающий их права выхода.

Полковник Мейсон согласился и заметил, что, поскольку положение штатов столь различно, необходима такая форма правления, которая более-менее уравняла бы их. Небольшие штаты скорее будут склонны ратифицировать документ, если получат право выхода в случае давления на них со стороны крупных штатов. Такая оговорка будет также сдерживающим началом для слишком ретивого национального правительства, поскольку будет сдерживать любую тиранию. Ведь любой штат, случись между ним и правительством разногласие таких масштабов и постоянного характера, что оно потребует отделения, будет иметь возможность это сделать. В противном случае большинство штатов получат возможность навязывать меньшинству свое мнение.

Полковник Гамильтон обратил внимание на то, что не должно быть слишком большой и слишком малой зависимости от мнения народа. Ограничения других ветвей власти будут слишком слабы, если ассоциация штатов будет мыслиться как вечная. Он подчеркнул, что ни одна империя не была вечной. Ни египетская, ни римская, ни турецкая или персидская. Все они рухнули, и причиной тому были их слишком большие размеры, чрезмерная сложность, угнетение, неравенство и расслоение граждан. По его мнению, штаты лишь делегируют часть своих прав национальному правительству, но отнюдь не свой суверенитет. Думать иначе – значит создать почву для недовольства внутри каждого штата.

– Они обсуждают пункт о выходе, – добавила Кэти. – Способ покинуть Союз. Этот пункт никогда прежде не обсуждался в контексте Конституционного Собрания. Из того, что я читала по этому вопросу, этот вопрос никогда не обсуждался открыто.

– Именно по этой причине Мэдисон обошел его молчанием в своих записках, – произнес президент. – И внес изменения в свои другие воспоминания. У него было пятьдесят три года на то, чтобы отредактировать эти записи на свой лад и вкус. Мы понятия не имеем, что тогда произошло. Нам известно лишь то, что счел нужным сообщить нам Мэдисон. Теперь же мы знаем, что кое-что он от нас утаил.

– То, что можно на законных основаниях покинуть Союз? – спросила Кэти.

– А вы как думаете? – ответил Дэниелс.

– То, что мы сейчас читаем, датировано пятнадцатым сентября тысяча семьсот восемьдесят седьмого года. Собрание окончило свою работу. Заключительное заседание состоялось семнадцатого числа и закончилось подписанием документа. Они делают это в самом конце, с тем чтобы рассеять опасения делегатов, что представляемые ими штаты могут не ратифицировать документ. В глазах делегатов штаты имели первоочередную значимость. Даже большую, нежели люди. Именно так думали все эти господа. Так было до восемьсот шестьдесят первого года, когда Линкольн в одночасье все изменил.

– Вы читали его первую инаугурационную речь? – поинтересовался президент.

– Разумеется. Линкольн никогда не воспринимал штаты как суверенные. По его словам, они были созданы Континентальным Конгрессом, а не народом. В его глазах они были бессмысленны. Он полагал, что заключенный ими конституционный договор не подлежит расторжению.

– Значит, он был прав?

– Джефферсон и Мэдисон сказали бы, что нет.

Стефани улыбнулась. Эта юная особа хорошо проштудировала учебники.

– Согласно их мнению, штаты существовали задолго до тысяча семьсот восемьдесят седьмого года, и Конституционный Конгресс не имел к ним никакого отношения. Кстати, здесь оба правы. Конституция – это договор суверенных штатов. Каждый из них, ратифицируя ее, делегирует часть своих полномочий федеральному правительству, которое действует как их агент. Оставшиеся полномочия принадлежат народу и штатам. Это прописано в девятой и десятой поправках. В таких условиях выход из Союза не только законен, но и священен.

Президент указал на журнал.

– А что по этому поводу говорят Отцы-Основатели?

Мистер Л. Мартин утверждал, что общее правительство должно быть сформировано на благо штатов, а не отдельных лиц. Никому не будет резона предлагать любой план, который шел бы вразрез с мнением правителей штатов, чье влияние на людей наверняка не позволит им его принять.

Это предложение было сделано в велеречивой и весьма яростной манере, что отметили и другие люди.

Мистер Уильямсон считал, что если некая политическая истина может быть обоснована математически, то это: коли штаты в равной мере обладают суверенитетом сейчас, то они будут обладать им и впредь.

Мистер Шерман. Вопрос не в том, какие права естественным образом принадлежат людям, а в том, как можно самым равным и эффективным образом охранять их в обществе. Если во имя этого кто-то поступится большим, нежели другие, это не повод для жалоб. Поступить иначе, требовать одинаковых уступок от всех, если это создаст угрозу для прав других, означало бы пожертвовать целью во имя средств. Богач, который является частью общества наравне с бедняком, жертвует большим, чем бедняк, однако, имея равный голос, он в равной степени защищен. Будь у него больше голосов, чем у бедняка, пропорционально большему риску, права бедных людей тотчас бы оказались поставлены под удар. Это соображение превалировало при составлении Устава Конфедерации, должно оно превалировать и сейчас. Лучшая защита от тирании заключается в праве ее избежать. Не должно быть поводов для новой революции. Нельзя, чтобы снова проливалась кровь. Если штат не желает больше быть частью Союза, он должен иметь право из него выйти.

Полковник Мейсон отмечает, что если штаты будут знать, что новый Союз может быть легко распущен, это и хорошо, и плохо. Как и в браке, в политическом союзе должен быть постоянный элемент; в противном случае одна из сторон может пожелать выйти из него, вместе того чтобы искать взаимопонимание и компромисс. Он согласился, что необходимо наделить штаты правом выхода, однако это право должно быть уравновешено пониманием того нелегкого труда, который был проделан в последние месяцы, и того грандиозного плана, который в этих трудах родился. И будет лучше, если его шансы быть воплощенным в жизнь будут равны или даже выше шансов закончиться провалом.

Мистер Мэдисон предложил решение. Некий документ, подписанный всеми, кто поддерживает новую конституцию, которая наделяла бы все штаты правом выхода из Союза. Он призвал закрепить это право в отдельном документе, поскольку, если такой пункт будет включен в текст конституции, ее ратификация лично ему представляется сомнительной. Какой смысл создавать Союз, если он легко может быть распущен? Далее, как только он будет создан, если штаты узнают, что могут с легкостью выйти из него, то прочность такого Союза будет весьма ненадежной и хрупкой. Вместо этого необходимо за закрытыми дверями подписать отдельный документ, в котором делегаты однозначно заявили бы, что любой штат остается суверенным во всех отношениях. Этот документ можно вручить генералу Вашингтону, дабы тот поступил с ним, как сочтет нужным. Главное, что существование такого документа не должно разглашаться, если только ему не потребуется ратификация того или иного штата или же для обоснования выхода того или иного штата из Союза. В целом он выразил желание, что каждый член Учредительного собрания, у которого остались на этот счет возражения, усомнился бы вместе с ним в своей правоте и поставил свое имя под этим документом.

После этого мистер Мэдисон предложил, чтобы такой документ был составлен и подписан, и предложил следующее в качестве удобной формы: «Составлено Учредительным собранием со всеобщего согласия штатов, присутствовавших 15 сентября. В свидетельство чего мы поставили под ним наши подписи».

Глава 47

Зальцбург

Салазар стоял во внешней комнате своего люкса, этажом выше номера, в котором его ждала Кассиопея. Он все еще не пришел в себя после признания ангела, что тот есть не кто иной, как Джозеф Смит. Столь высокая честь тяжким грузом давила на плечи. Он привык полагаться на крылатого посланника, но чтобы это был сам Пророк Джозеф! Нет, об этом он не мог даже мечтать. После того как чудное видение закончилось, Хусепе молился еще около часа и лишь затем уснул – его обычные четыре часа ночного отдыха. Интересно, что будет дальше, подумал он. И как будто в ответ на его мысленный вопрос, раздался звонок от Старейшины Роуэна.

– Здесь многое произошло, – произнес сенатор и поведал о проведенной в библиотеке Конгресса ночи.

Хусепе слушал не перебивая.

– Это просто удивительно, – продолжал Роуэн. – Сам Линкольн начертил карту. Все наши предположения по поводу Пророка Бригама подтвердились. Я убежден: то, что мы ищем, реально существует.

Хусепе слышал волнение в голосе собеседника. Для Роуэна это было нетипично.

– Эта карта идентична той, которую Янг спрятал в капсуле времени, – пояснил Роуэн. – С той разницей, что карта Линкольна подписана, за исключением одного места. Я подозреваю, что его легко заполнит Послание к Римлянам, глава тринадцатая, стих одиннадцатый.

Хусепе знал эти строки наизусть: «Так поступайте, зная время, что наступил уже час пробудиться нам ото сна. Ибо ныне ближе к нам спасение, нежели когда мы уверовали».

– У тебя есть какие-нибудь предположения? – спросил Роуэн.

– В этом стихе говорится о времени и спасении.

Он подошел к компьютеру и вбил в поисковик слова Линкольна и стих из Послания к Римлянам. На первых страницах не появилось ничего стоящего.

Он знал, что в Послании к Римлянам, в стихе 13:11 сказано, что дорога к спасению подходит к концу. Время быть к нему готовым. Ночь завершилась, грядет день. Время отбросить все греховные деяния тьмы.

Он вбил слова Линкольна и время.

Компьютер выдал какие-то второстепенные сайты. И лишь на четвертой странице глаз выхватил заголовок «Секрет часов Линкольна разгадан». Он тотчас кликнул «мышкой» по ссылке. Как оказалось, на протяжении полутора веков ходили слухи о том, что внутри карманных часов Линкольна якобы спрятано некое секретное послание времен Гражданской войны. Эти часы теперь были частью коллекции Смитсоновского национального музея американской истории. Несколько лет назад, чтобы опровергнуть эти слухи, кураторы музея разрешили открыть часы. Внутри действительно обнаружилось: «Форт Самтер атакован мятежниками в указанную дату. Дж. Диллон, слава Богу, у нас есть правительство. 13 апреля 1861 года».

Похоже, что часовщик работал на Пенсильвания-авеню и был единственным в своей профессии, кто симпатизировал юнионистам. 12 апреля 1861 года, в тот день, когда в форте Самтер прогремели выстрелы, он был занят починкой часов с английским механизмом в золотом корпусе. Расстроенный по этому поводу, он нацарапал записку. В XVIII и XIX веках часовщики нередко оставляли такие записки внутри корпуса часов, однако эти записки, как правило, предназначались другим часовщикам. Никто не ведал, знал Линкольн о ее существовании или нет. Он приобрел эти часы в 1850-х годах, и, по всей видимости, это были его первые часы.

Салазар прочел текст дальше. В нем отмечалось, что часы попали в музей в качестве подарка от правнука Линкольна. Конец статьи еще больше подстегнул его интерес.

Часы были изготовлены в Ливерпуле, хотя имя самого мастера неизвестно. Согласно некоторым источникам, они никогда не показывали правильное время. Что неудивительно: когда их открыли, внутри не оказалось третьего и четвертого камня большой шестеренки. У Линкольна также были другие часы, 18-го размера на 11 камнях, марки «У. Эллери», изготовленные на фабрике «Уолтэм», с ключевым заводом, в серебряном корпусе. Эти часы также были переданы в Смитсоновский музей, где они стали частью коллекции американской истории.

Салазар доложил Старейшине Роуэну о результатах своих изысканий.

– Во времена Линкольна дорогие золотые часы были признаком успеха и процветания, – произнес Роуэн. – Такие были у моего отца и у деда. Линкольн, преуспевающий адвокат из Иллинойса, наверняка также обзавелся ими.

Салазар нашел изображения Линкольна – самые первые фото – и заметил на большинстве из них часы. Затем он поискал вторые часы. Обнаружилось, что они никогда не вскрывались и в настоящее время являются частью передвижной экспозиции, посвященной Линкольну. Которая, в свою очередь, в данный момент выставлена в Де-Мойне, штат Айова.

– Ты думаешь, что внутри тех, вторых часов тоже есть записка? – спросил Роуэн.

– Линкольн тщательно выбрал отрывок из Писания. В Послании к Римлянам, в стихе одиннадцатом тринадцатой главы, есть четкие указания на время: спасение близко. Линкольн наверняка носил часы каждый день.

– В записке Бригама Янга сказано, – добавил Роуэн, – что Линкольн каждый день носил свой самый важный секрет с собой. Пару дней назад я назвал бы это безосновательным домыслом. Но не сейчас. Похоже, что оба, и Бригам, и Линкольн, обожали секреты. Ты не мог бы съездить в Айову и лично все проверить?

– Для этого может потребоваться кража часов.

– Обычно я сказал бы «нет», но мы достигли критической точки, и нам срочно требуются ответы. Делай все, что сочтешь нужным. Тем не менее будь осторожен.

Хусепе его понял.

– Если там ничего не окажется, – продолжал Роуэн, – мы проведем перегруппировку в Солт-Лейк-Сити и решим, что делать дальше.

Затем он коротко поведал о том, что произошло накануне, ограничившись словами о том, что окончательно убедился: американцы охотятся за тем же, что и они.

– Хотя мне пока неясно, что именно им известно, – добавил он. – Думаю, мы узнаем это, если зайдем с другого конца. Так что тебе больше не придется иметь с ними дело. Ты мог бы незаметно ускользнуть отсюда?

– Я буду в воздухе уже в ближайшие два часа.

Кассиопея сидела, погруженная в мысли. Что же будет дальше? Куда все это может завести? Из задумчивости ее вывел негромкий стук в дверь. Как оказалось, это Хусепе. Она пригласила его зайти.

– Мы должны срочно уехать отсюда, – сказал он ей.

Она не ослышалась. Он действительно сказал «мы».

– Мне нужно срочно попасть в США, в Айову.

– Зачем? – В Айове ей ни разу не доводилось бывать.

– Это по линии проекта Старейшины Роуэна. Он поручил мне изучить там одну штуковину. – Хусепе на мгновение умолк. – Возможно, мне придется ее украсть – временно, чтобы ее хорошенько изучить.

– Можешь поручить это мне.

Похоже, Салазар удивился ее готовности стать его соучастницей.

– Воровство – это смертный грех, – сказал он.

– Но ты ведь только что сам сказал, что это не кража. Мы лишь возьмем ее взаймы, чтобы затем вернуть. Я правильно поняла?

Хусепе кивнул.

– В таком случае это не кража.

– Старейшина Роуэн говорит, что без нее никак. Это задание чрезвычайной важности. Как ты уже видела, американцы пытаются нам воспрепятствовать. Поэтому мы должны уехать отсюда быстро и без шума.

Кассиопея подумала о Коттоне. Этот не сдастся. Как и Стефани. У Стефани девиз: ни шагу назад.

– Я введу тебя в курс дела во время полета, – сказал Хусепе. – Обещаю тебе. Это нечто вроде очередных Больших Скитаний. Возможно даже, самые долгие за всю историю «святых» и куда более увлекательные, чем ты можешь себе представить.

Первые Большие Скитания начались в 1847 году. Кибитки, телеги, а для многих собственные ноги помогли скитальцам преодолеть расстояние более чем в тысячу миль во время их пути на запад. Маршрут пролегал вдоль северного берега реки Плат, через континентальный водораздел, затем по долине реки Суитуотер, затем по впадине Большого Соленого озера. Впоследствии этот путь стал известен как Тропа Мормонов. Отец не раз с пиететом рассказывал ему о нем. С 1847 по 1869 год этот путь совершили семьдесят тысяч «святых», и каждый удостоился звания пионера.

Хусепе нежно взял ее за руку.

– Мы с тобой тоже пионеры. Но только в новом, удивительном смысле. Я все расскажу тебе по пути туда.

С этими словами он заключил ее в объятья и поцеловал. Кассиопея тотчас почувствовала, что он возбужден.

– Я люблю тебя, – прошептал Салазар; его глаза были красноречивее всяких слов. – С тех самых пор, когда мы еще были юными. Наш разрыв разбил мне сердце. Но я уважал твое решение. Должен тебе кое в чем признаться. Дома, в Испании, я до сих пор храню наше фото. Нашел его несколько лет назад, после смерти жены. Когда мое сердце было исполнено пустоты и печали, я нашел фотографию, которая вновь вернула мне радость.

Ну почему каждый мужчина, кто проявлял к ней интерес, всегда тащил на себе груз каких-то проблем? Сначала Хусепе с его религией, затем целая череда ухажеров, каждый из которых по-своему неплох, но и по-своему ужасен… И вот теперь, похоже, круг замкнулся. Все начинается сначала. Какая-то часть ее «я» тянулась к нему. Другая – отталкивала его. Сама же она не была уверена, которая из двух одержит верх.

Но она непременно это выяснит.

– На этот раз я не стану тебе навязывать выбор, – сказал Хусепе. – Ты можешь решить все по-своему. Этот урок я усвоил давно.

– Спасибо. – Кассиопея действительно было несказанно благодарна.

– Мне нужна твоя помощь, – сказал он.

– Как это важно, что ты доверяешь мне. Обещаю, я тебя не подведу.

Он улыбнулся:

– Разве такое когда-то бывало?

Глава 48

Зальцбург

Малоун стоял на высоте четырехсот футов над Зальцбургом, на вершине поросшего соснами утеса, известного как Мёнхсберг. Воздух был холоден, дыхание белым облачком вырывалось изо рта. Справа от него высилась серая громада Хоэнзальцбурга, слева – местный музей современного искусства, шедевр архитектурного минимализма, облицованный белым мрамором. За музеем маячил Мёнхштайн – бывший замок, а ныне роскошный отель. Лучи утреннего солнца искрились в его окнах ослепительными красно-золотыми вспышками. Коттон хорошо знал эту скалу – многовековое нагромождение камней, готовых в любой миг лавиной скатиться вниз. В XVII веке одна такая лавина погребла под собой пару сотен горожан, которые мирно спали в своих кроватях. Во избежание катастроф в наше время проводятся регулярные инспекции поверхности скалы. По дороге сюда Малоун заметил группу альпинистов.

Он встал рано и, выйдя из отеля, осторожно приблизился к «Золотому оленю». Высоко, среди деревьев, что росли на плоской вершине горы, Коттон заметил человека, который как будто застыл на часах. Сначала Малоун подумал, что это просто такая же ранняя пташка, что и он сам, однако поскольку фигура так и не сдвинулась с места, решил, что это какой-то данит решил воспользоваться преимуществом высоты.

«Золотой олень» располагался как раз под ним. Малоуну был виден вход в ресторан, а также бульвар, по которому машины объезжали отведенную пешеходам старинную часть города. Малоун предположил, что второй данит, по всей видимости, стережет второй вход в отель со стороны Гетрайдегассе.

Высокие липы и каштаны образовывали над ним сплошной тенистый свод. Наверх Малоун поднялся той же тропинкой, что и накануне вечером, – обошел крепость и преодолел путь в четверть мили по верху скалы. Прямо под ним виднелся вход в вырубленный в скале стометровый тоннель, так называемый Зигмундстор, с барочными порталами по обоим его концам. Из тоннеля со свистом вылетали машины, другие, наоборот, ныряли в него. Некоторые останавливались на светофоре, расположенном как раз напротив отеля «Золотой олень».

Со всех сторон Малоуна окружил ухоженный парк – деревья, газоны, кустарник. Ему удалось подкрасться к даниту метров на пятьдесят, довольно близко к краю, чтобы также видеть, что происходит внизу. Вчерашний случай наверняка напугал Салазара. Испанец ни за что не станет рисковать, и его стражи готовы ко всему.

Малоун все еще толком не понимал, что происходит, однако это не имело никакого значения. Куда больше ему не давала покоя Кассиопея. И в особенности ее вчерашний визит к нему.

Ее было не узнать.

Последний раз они были вместе три недели назад, и тогда все было совершенно иначе. Они провели уик-энд в Авиньоне – гуляли по мощенным булыжником улочкам, осматривали достопримечательности, обедали в уличных кафе. Остановились они в старинной гостинице, с железного балкона которой открывался потрясающий вид на папский дворец. Все было просто чудесно. Как то бывало всегда, за исключением коротких кризисов.

Может, и сейчас так? Слишком много кризисов…

Впрочем, это Коттон мог понять. Как и он, Кассиопея не могла жить без приключений. Да, но какова цена за приключения?

Малоун прижался к массивному стволу каштана. Взгляд данита был по-прежнему устремлен вниз. Коттон тоже взглянул на город, который готовился к очередному рабочему дню. Зальцбург – город пешеходов. Почти все они куда-то спешили.

Вдали завыла сирена.

Малоун заметил пешеходный мостик через реку, который вел из старого города в новый. Он точно знал, что украшает его парапет. Миниатюрные замки, всех форм и размеров, каждый намертво закреплен на металлической решетке. И каждый – олицетворение вечного союза двух любящих сердец. Обычно переплетенные инициалы любящих были взяты в кольцо этих самых сердечек. Символы любви, их тут было несколько сот. Местная традиция. Сродни той, что есть на Юге, где любящие вырезают сердца на деревьях.

Раньше он этого никогда не понимал. И вот теперь понял.

Им владело некое странное беспокойство с примесью обиды. Малоун был рад, что может побыть один, будучи не в настроении вести разговоры. Со всех сторон его обволакивала благословенная тишина. Он не считал себя циником. Скорее прагматиком. Но что, если он просто дурак?

Малоун поглубже засунул руки в карманы куртки.

Неожиданно он заметил, что из отеля вышла Кассиопея. Затем – Салазар. И, наконец, вслед за ними два коридорных с их чемоданами.

Затем к свободному пятачку у входа в отель подкатила машина. Кассиопея и Салазар сели в нее.

Из задумчивости Коттона вывел рев мотора. Как оказалось, это по асфальтовой дорожке, что пролегала через лес, катила светлая «Ауди». На верх холма можно было въехать с его дальней стороны, той, что выходила на восточные пригороды Зальцбурга.

Малоун спрятался за дерево, откуда пронаблюдал за тем, как данит оставил свой пост и бегом бросился к машине. Добежав, он юркнул в нее, и та сразу рванула с места.

Похоже, все смываются. Что ж, вполне предсказуемо.

Именно по этой причине в отеле его уже ждал собранный чемодан.

Стефани подождала, пока Дэнни Дэниелс переварит то, что только что зачитала Кэти. Выводы были очевидны. Отцы-Основатели нарочно оставили лазейку для выхода из состава Союза, если того пожелает какой-нибудь штат. Однако им хватило мудрости не включать это положение в текст конституции. Вместо этого они составили дополнительное соглашение, на которое при случае можно сослаться. Сделано это было для того, чтобы при ратификации основного закона у штатов не возникло опасений по поводу своего суверенитета.

Какое решение вынес Верховный суд по делу «Техас против Уайта»?

Наше решение, таким образом, таково, что Техас оставался штатом, и штатом в составе Союза, независимо от документов, с которыми мы ознакомились. И такое решение, по нашему мнению, не вступает в конфликт ни с каким актом или декларацией любого из департаментов национального правительства.

Вступает, еще как вступает! Более того, в прямой конфликт с Отцами-Основателями.

– Собрание проводилось втайне, – произнес президент. – Все изменения были приняты за закрытыми дверями, что идет вразрез с самой целью его проведения. Это само по себе нехорошо, а потом они еще принимают это решение…

– Выходит, Гражданская война была зря. Люди умирали зря, – сказала Кэти.

– Это ты к чему? – не понял ее Люк.

– Все просто, – пояснил президент. – Линкольн решил, что Союз – на века и выйти из него невозможно. Никаких дискуссий, никаких дебатов. Он сам внес это предложение. После чего ввязался в войну, чтобы отстоять свою точку зрения. И что же получается? Что из Союза можно выйти? Он не на века. Что, на мой взгляд, разумно. Я никогда не верил, что Отцы-Основатели создали Союз, который никогда не может быть распущен. Кто, как не они, сами боролись против тоталитаризма? Зачем им было воссоздавать его в новом виде?

Стефани задала вопрос, который наверняка задавал себе и Дэнни Дэниелс:

– И Линкольн это знал?

– Мэри Тодд, похоже, так и думала.

Стефани согласилась, вспомнив о письме первой леди Улиссу Гранту.

Его страдания во время войны были необычайно тяжкими и глубокими. Я всегда считала, что это последствия того, что он был главнокомандующим, но однажды муж признался мне, что это все из-за письма…

Страницы: «« « ... 1213141516171819 » ... »»