Код цивилизации. Что ждет Россию в мире будущего? Никонов Вячеслав

Гибель империи

Первая мировая война и последовавшая в 1917 году революция до сих пор окружены множеством мифов. Чаще всего считали, особенно в советские времена, так: слабая и нищая Россия терпела поражение в Первой мировой войне, ее экономика рухнула, армия развалилась, людские ресурсы иссякли, свирепствовал голод, недееспособное и неадекватное самодержавное правительство вело страну путем измены, за что буржуазия его и свергла в Феврале, а ее, в свою очередь, в Октябре свергли пролетариат и крестьянство. Все это весьма далеко от истины!

В начале ХХ века Россия не была сверхдержавой, но была одной из великих держав. 22,4 млн квадратных километров (площадь современной Российской Федерации — около 17 млн квадратных километров). Численность населения около 170 млн человек, каждый восьмой на планете (сейчас — каждый 50-й). Русское экономическое чудо было реальностью. По общим показателям индустриального развития Россия оказалась на четвертом месте на планете, ее доля в мировом промышленном производстве составляла 8,2 %[412].

Россия уже не была неограниченной монархией, а Николай II был адекватным руководителем страны. Он проявил это мужество, когда принял на себя командование армией в августе 1915 года, после чего возросла ее боеспособность. На внутреннем фронте он пытался демонстрировать свою волю, неподвластность требованиям Думы и, в то же время, лавировать, идя на точечные уступки требованиям оппозиции, что приводило к частым переменам в кабинете министров, непродуктивным во время войны.

Российский бизнес в начале войны активно способствовал переводу экономики на военные рельсы, принял активное участие в формировании военно-промышленных комитетов, земских и городских союзов (Земгор), взявшихся оказывать всестороннюю помощь фронту. Однако именно эти организации и стали одним из важнейших инструментов дестабилизации императорской власти. В земгоровских кругах были составлены еще в 1915 году списки будущего правительства, которые почти полностью совпали с составом первого Временного правительства, возникшего после Февраля. Из земгоровских кругов вышла и широко распространявшаяся по стране концепция «блока черных сил»: германофильской придворной партии, выступающей за сепаратный мир. Главой ее объявлялись императрица Александра Федоровна и Георгий Распутин, хотя доказательств их предательства никем найдено не было.

Ведущей социальной группой, приближавшей революцию, явилась интеллигенция. Во время войны пораженческие, антиправительственные настроения в ее среде оказались распространены достаточно широко, многие считали патриотизм прибежищем негодяев. Именно из нее в основном и складывались все оппозиционные политические партии — от либеральных до экстремистско-террористических, включая большевиков.

Пролетариат и крестьянство по мере затягивания войны начали задавать вопросы о справедливости ее целей, правильности правительственной политики и не всегда находили устраивающие их ответы. Но инициаторами изменения существовавшего государственного строя рабочие и крестьяне, настроенные в основном консервативно, не выступали.

В русской революции сыграли роль внешние силы. Как и другие воюющие страны, Россия была объектом подковерной дипломатии, подрывных усилий спецслужб, международных пиар-кампаний, финансовых махинаций. Центральные державы проводили активную подрывную деятельность против России в рамках «стратегии апельсиновой корки»: расчленить Россию «как апельсин, без ножа и ран, на ее естественные исторические и этнические составные части» — Финляндию, Польшу, Бессарабию, Прибалтику, Украину, Кавказ, Туркестан, которые должны стать независимыми государствами под германским контролем[413]. Финансируемый из Германии копенгагенский Институт изучения социальных последствий войны во главе с Гельфандом (Парвусом) выступал спонсором не только Ленина и большевиков, но и других оппозиционеров. Вклад в нарастание революционных тенденций внесли и союзники России, чья политика была, как минимум, трехслойной. На уровне глав государств, степень доверительности была высока (что не помешало предать Николая II). На втором — элитном — уровне к России относились плохо, считая ее диктатурой, а русских — полуварварским племенем. Отсюда — плохая пресса о России и ее руководстве. На третьем уровне — общественно-политическом — осуществлялась поддержка оппозиции внутри страны. Собственно, а когда политика Запада была другой?!

К моменту Февральской революции Россия была готова в военном и экономическом отношениях к успешному продолжению военных действий. Страна вооружила, снабдила и выставила на поле боя 60 армейских корпусов вместо тех 35, которыми располагала в начале войны. Численность действующей армии, в 1915 году не достигавшая 4 млн, к концу 1916 года составила 7 млн человек. Страна значительно нарастила свою собственную оборонную промышленность. Рекордными темпами — за 12 месяцев — удалось построить 1050-километровую железнодорожную колею до Мурманска, куда в основном поступала внешняя помощь. Продовольственные трудности в России имели меньшие масштабы, чем в других воевавших странах, наблюдались только в крупных городах, а основную массу населения — крестьянство — не затронули вообще. Потери убитыми, умершими от ран и ранеными (5,5 млн человек) были меньше, чем у Германии (6,05 млн), сражавшейся на два фронта. А по отношению к общему числу мобилизованных были вообще наименьшими из всех основных воевавших стран — 35,5 %, по сравнению с 47 % — у Франции и 55 % — у Германии. Уже было ясно, что в войну на стороне Антанты в ближайшее время вступят Соединенные Штаты.

Нам уже не дано знать, когда и как закончилась бы Первая мировая война, не свершись революция, следствием которой действительно было позорное поражение России и вынужденный унизительный сепаратный Брестский мир. Но мы знаем, как война реально закончилась: Германия капитулировала в ноябре 1918 года. Логично предположить: если бы Россия осталась в числе воюющих стран, если бы были реализованы согласованные стратегические планы союзников, война могла бы кончиться тем же — триумфом Антанты, — но только намного раньше и с участием России.

Российская империя пала жертвой нескольких разрушительных потоков, которые сойдутся в двух точках — на улицах столицы и в Ставке. Все эти потоки носили форму мало скрываемых заговоров, которые вынашивались в думских, аристократических, земгоровских и социалистических кругах и уже в полной мере затронули армейскую верхушку. Руководитель Ставки Верховного главнокомандующего генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев, сторонник парламентаризма, представит царю самый убедительный аргумент в пользу отречения — позицию армейского руководства.

Возникло Временное правительство, министров которого объединяла принадлежность к Земгору, ВПК, Прогрессивному блоку Думы, к масонским ложам. Но одновременно социалистические партии сформировали Совет рабочих и солдатских депутатов, который осуществлял контроль за правительством, что создало ситуацию двоевластия. Правление олигархической и интеллигентской элиты, не понимавшей природы власти и страны, привело к тому, что в течение нескольких дней февраля — марта 1917 года исчезнет российская государственность. «Россия весной 1917 года явила миру уникальный пример правительства, порожденного революцией, устранившего прежний аппарат управления прежде, чем оно (правительство) смогло бы заменить его структурами собственного производства»[414], — с полным изумлением констатировал Ричард Пайпс.

Распадом государственности воспользовалась левацкая партия большевиков, у которой к осени окажутся преобладающие позиции в Советах, опираясь на которые Ленин объявит себя верховной властью. Большевики породили надежду на мир и землю, что дало им ту лестницу, по которой они вскарабкались к власти, — армию. Идея экспроприации экспроприаторов нашла более короткий путь к народной душе, чем концепции конституционализма. Большевизм воплотил и широко разлившуюся потребность в порядке. По словам Николая Бердяева, «России грозила полная анархия, анархический распад, он был остановлен коммунистической диктатурой, которая нашла лозунги, которым народ согласился подчиниться»[415]. На первых порах с правительством Ленина почти некому было бороться. Да и никто не спешил, поскольку существовала стойкая уверенность, что большевики — калифы на час и продержатся максимум до Учредительного собрания. Продержались 74 года.

СССР

Большевизм у власти был сложносочиненным и эклектичным продуктом, взращенным объективными условиями российской действительности, возникшей международной изоляцией, а также попытками религиозно фанатичной партии большевиков воплотить в жизнь русифицированные марксистские принципы традиционными отечественными методами. Советский Союз был идеократическим государством. Впервые претворялась в жизнь идеологическая конструкция, сознательно противопоставленная всему предыдущему опыту человечества.

Идеология советского социализма в его чистом виде предполагала захват государством командных высот в экономике и внедрение плановости народного хозяйства. Главное отличие советской экономической модели от дореволюционной — в вопросе о собственности. В 1914 году государство владело 8,3 % капитала и 10 % индустриальных предприятий. Советское государство постепенно овладело всеми предприятиями и капиталами страны.

Главный принцип внешней политики — пролетарский интернационализм: подчинение интересов пролетарской борьбы в одной стране интересам этой борьбы во всемирном масштабе; способность и готовность со стороны нации, осуществляющей победу над буржуазией, идти на величайшие национальные жертвы ради свержения международного капитала. Ударной силой мировой революции рассматривался Коммунистический интернационал, объединивший создававшиеся при поддержке большевиков компартии по всей планете. Но не следует преуменьшать и прагматизм лидеров Советской России, их потребность считаться с реальностью.

После революций 1917 года Россия развалилась. Ушли Польша, Финляндия, Литва, Латвия, Эстония, Румыния захватила Бессарабию. В начале 1918 года Германия и ее союзники признали Украину независимым государством, рухнул Кавказский фронт, и грузины, армяне и азербайджанцы провозгласили на еще не завоеванных турками землях независимую Закавказскую федерацию; в Средней Азии вспыхнули сепаратистские движения; о своей независимости и надежде позднее воссоединиться с дебольшевизированной Россией объявила Сибирь. К лету 1918 года на территории бывшей Российской империи существовало как минимум 30 правительств. Началась кровопролитная Гражданская война.

Попытки ввести милиционно-добровольческие принципы военного строительства, предпринятые на заре советской власти, быстро привели к провалу и были заменены правильной военной организацией, что позволило большевистской Красной армии одержать победу в Гражданской войне над белыми армиями, поддержанными западными странами. Война унесла 8 млн жизней, отбросила экономику страны на полстолетия назад, привела к максимальной централизации власти и милитаризации сознания большевистских руководителей. Железом, кровью и дипломатией государство частично было восстановлено.

В 1920–1921 годах были заключены договоры Российской, Украинской, Белорусской Советских Республик, Бухарской и Хорезмской Народных Советских Республик и Дальневосточной Республики. Договоры оставляли за ними «независимость и суверенитет», предусматривая сплочение сил в целях обороны и хозяйственного строительства. Наибольшие проблемы создавала Грузия, и тогда сильно тяготившаяся более тесными отношениями со всеми соседями. Лишь в марте 1922 года Москве удалось втащить ее в союз с Азербайджаном и Арменией, навязав договор о Закавказской Федерации, также вступившей в альянс с РСФСР. Реальное единство формально самостоятельных стран обусловливали не столько договоры, сколько общая для них власть большевистской партии. В декабре 1922 года был подписан договор о создании СССР как государства, открытого для присоединения к нему других социалистических республик.

Советский федерализм не означал делегирования республикам политической и экономической власти, но при этом учитывал в административно-территориальном делении и в своей политике интересы отдельных народов. Такую модель известный американский знаток вопроса Терри Мартин предлагает называть «интернационалистским национализмом» или «положительным действием» (affirmative action). Руководители Советского Союза создавали национальные элиты там, где их не было или они были слабы, распространяли и поддерживали там, где это было актуально, различные формы национальной культуры и идентичности, способствовали «территориализации» этничности, создавая национальные образования на разных уровнях, насаждая новые официальные языки[416].

Экономический коллапс в условиях «военного коммунизма» времен Гражданской войны, массовые вооруженные бунты крестьянства заставили Ленина в 1921 году продавить принятие «новой экономической политики» (НЭПа), которая предусматривала возможность использования рыночных отношений при сохранении командных высот государства в промышленности. НЭП позволил к середине 1920-х годов решить проблему голода, возобновить экономический рост, но не давал возможности Кремлю (с 1918 года столица вновь вернулась в Москву) аккумулировать крупные средства для создания тяжелой и оборонной промышленности. НЭП также широко критиковалась внутри компартии, как антимарксистская затея.

После смерти Ленина в 1924 году в руководстве страны развернулась острая борьба, в которой Сталин и его соратники одержали победу как над левыми коммунистами — сторонниками Троцкого, Каменева, Зиновьева, настаивавшими на немедленном подталкивании мировой революции и форсированном отказе от рыночных отношений; так и над правыми — Рыков и Бухарин, — которые были не менее активными сторонниками мировой революции, но противниками отказа от НЭПа. Сталин же предложил концепцию «победы социализма в одной стране», откладывавшую мировую революцию до лучших времен.

Он подавил репрессиями реальную и потенциальную оппозицию, отбросил в сторону НЭП и провел насильственную модернизацию страны через индустриализацию и создание крупных коллективных хозяйств на селе. Индустриализация, коллективизация и культурная революция замышлялись как единое и взаимосвязанное целое, синхронизированное по времени. Увеличение изъятия зерна из деревни и внешние займы должны были позволить осуществить стремительный индустриальный рывок, дававший возможность с помощью новых кадров инженеров и рабочих и путем закупок новейшего оборудования на Западе решить задачи создания современных промышленных отраслей, оборонного комплекса, а также парка сельскохозяйственной техники.

Следующим шагом должно было стать создание коллективных хозяйств, которые предполагалось насытить техникой и кадрами, сделать их более эффективными, чем кулацкие, и за счет этого постепенно вобрать в колхозы середняков. Это, в свою очередь, должно было дать сырье промышленности, обеспечить гарантированное снабжение продовольствием стремительно росших за счет деревни индустриальных центров, дать возможность увеличивать экспортные поставки зерна.

Советская культурная революция имела следствием почти всеобщую грамотность населения, создание серьезного научно-технического потенциала. И в результате первых пятилеток Советский Союз действительно создал мощную тяжелую промышленность, которая позволила начать механизацию сельского хозяйства и резко увеличить оборонную мощь.

Индустриализация и коллективизация дались исключительно дорогой ценой, сопровождались раскулачиванием, ГУЛАГом, репрессиями, которые объяснялись не в последнюю очередь стремлением предотвратить появление «пятой колонны» в условиях приближения войны с гитлеровской Германией.

С момента прихода Гитлера к власти ни на день не было ни малейшего сомнения, что война с Германией неизбежна: программные документы НСДАП недвусмысленно говорили о захвате и колонизации Советского Союза и истреблении большей части его расово неполноценного населения. С начала 1930-х годов СССР находился в состоянии острого конфликта с Японией, осуществлявшей завоевание Китая. Для противодействия нараставшей военной угрозе СССР добился вступления в Лигу Наций, выступил с инициативой Восточного пакта (его отвергли Германия и Польша), оказал помощь республиканцам в Испании. Москва предлагала западным державам и сама готова была предоставить гарантии безопасности подвергавшимся германской угрозе восточноевропейским странам, однако Франция и Великобритания предпочли политику умиротворения агрессора, символом которой стал Мюнхен.

Советский Союз стремительно вооружался, по темпам роста оборонных расходов он если и отставал от кого-то в мире, то только от Германии, и только в одном — 1938 году[417]. Третий пятилетний план разрабатывался с учетом уже состоявшегося Антикоминтерновского пакта — Германии, Италии и Японии — и возможной военной коалиции всех его участников, к которым присоединятся Польша и Румыния.

В 1939 году СССР был способен и готов помочь Польше — откровенно тогда враждебной. Но для этого она должна была принять гарантии безопасности с советской стороны. Но никто так и не смог Варшаву на это уговорить. Естественно, Москва предпочла бы альянс с западными демократиями и неоднократно его предлагала. Переговоры в Москве летом 1939 года шли, но только английские и французские представители не имели даже полномочий на заключение какого-либо соглашения.

В ночь с 23 на 24 августа был подписан советско-германский договор о ненападении, больше известный как пакт Молотова — Риббентропа. Советские руководители пошли на него потому, что до немецкого нападения на Польшу оставались дни, и для Москвы вопрос заключался в том, где остановятся германские войска. Пакт, как писал Уинстон Черчилль, был насколько циничным, настолько же холодно-расчетливым политическим шагом. Он давал шанс не сразу вступить в войну с немцами и нарастить военные возможности — за 2 года оборонный потенциал СССР удвоится. И начать эту войну с более стратегически приемлемых рубежей. Советский Союз вовсе не стал союзником Германии, он вырвал передышку.

К началу Великой Отечественной войны подойдет промышленная страна, которая по объему военного производства сможет перегнать почти всю европейскую экономику, работавшую на гитлеровскую Германию. С марта 1941 года начался перевод промышленности на условия военного времени.

После начала Второй мировой войны СССР, разделив сферы влияния с Германией, вновь присоединил потерянные в годы Гражданской войны Западную Украину, Западную Белоруссию, Бессарабию, Прибалтийские страны. Было много трагедий для государств и их граждан. Другой вопрос, было ли бы им лучше, если уже в августе 1939 года их оккупировали нацисты?

Нападение на СССР 22 июня 1941 года поначалу принесло успех германским войскам, насчитывавшим 5,5 млн человек. Немецкое командование сразу же ввело в действие 190 дивизий, 3700 танков, более 50 тысяч орудий и минометов, 5000 самолетов. Георгий Жуков подробно писал о неудачах первого этапа войны: «Основные причины состояли в том, что война застала наши вооруженные силы в стадии их реорганизации и перевооружения более совершенным оружием; в том, что наши приграничные войска своевременно не были доведены до штатов военного времени, не были приведены в полную боевую готовность и не развернуты по всем правилам оперативного искусства для ведения активной стратегической обороны… Внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не предполагался»[418].

Измотав противника в оборонительных боях, Красная армия в конце 1941 года предприняла контрнаступление под Москвой. И хотя на следующий год нацистам сопутствовали удачи на южном фланге и они вышли к Сталинграду, ответные удары советских войск позволили в 1944 году завершить освобождение захваченных немцами территорий, перевести военные действия в Восточную Европу и в начале мая 1945 года водрузить Знамя Победы над Рейхстагом.

Роль СССР в войне была очевидна: он разбил 80 % немецких дивизий, потеряв 27 миллионов человек в фашистской машине истребления. Это была самая великая Победа в истории человечества, добытая над самым страшным врагом в истории человечества, самой дорогой ценой в истории человечества. Нет семьи, которую обошла бы трагедия войны. Советский Союз выиграл вой ну и считал себя вправе играть весомую роль в формировании условий послевоенного мира.

По окончании войны Москва оформила свою обширную сферу контроля в Восточной Европе — ареале исторического Запада, что явилось одной из причин холодной войны. Другой причиной стала установка американского руководства на глобальное доминирование и предотвращение возвышения державы, способной этому помешать. Западная система строилась именно против СССР в рамках стратегии «сдерживания» или уж точно исходя из стремления держать Советский Союз вне ее рамок. Советский вызов воспринимался как экзистенциальный. СССР претендовал не просто на расширение сферы влияния (это испокон веку было нормой поведения великих держав), но и на воплощение в жизнь альтернативного проекта общественного устройства.

Советский Союз стал сверхдержавой в результате создания мировой социалистической системы, обретения термоядерного оружия, выхода на самые передовые рубежи мировой науки. СССР был пионером в освоении космоса, запустив первый спутник в 1957 году и отправив Юрия Гагарина на орбиту в 1961 году, в создании ядерной энергетики. Доминик Ливен писал об СССР: «С 1945 по 1991 год он заслуженно считался одной из двух мировых сверхдержав. СССР не просто воплощал великую социалистическую идею, он также возглавлял в двадцатом веке противостояние либеральному капиталистическому мировому порядку, тем ценностям, которые тот отстаивал, и его главному оплоту — могучему англо-американскому военно-политическому блоку. Советский социализм открыто претендовал на звание совершенно новой цивилизации универсального масштаба и всемирного распространения. Он претендовал на то, что является провозвестником конца истории. Это была империя с действительно грандиозным влиянием и претензиями»[419].

Сталин скончался в 1953 году при обстоятельствах загадочных, не исключающих версию насильственной смерти от рук соратников, среди которых наибольшие подозрения падают на Берию, устраненного в том же году. Власть сосредоточилась в руках Хрущева, ставшего первым секретарем ЦК, премьера Маленкова и сменившего его на этом посту Булганина.

Хрущев приступил к радикальным реформам, начав с сельского хозяйства. Ключом было объявлено освоение целинных и залежных земель Казахстана, Сибири, Урала и других пустынных районов. В первые годы целина давала зерно. Но дальше началась быстрая эрозия плодородного слоя, который уносили черные пылевые бури. Было решено ликвидировать мелкие сельские поселения. «Крестьяне стали резать свой скот, и деревня поехала за мясом, маслом и молоком в Ленинград, в Москву. Стало хиреть Нечерноземье. Деревня раскрестьянивалась»[420], — писал Дмитрий Шепилов.

Огромное значение для судеб страны имел ХХ съезд партии, на котором Хрущев ошарашил собравшихся докладом о преступлениях Сталина, надеясь укрепить свой авторитет в стране и партии и нанести удар по престижу соперничавшей с ним старой гвардии. Резонанс превзошел все ожидания. «Хрущев выпустил джинна из бутылки — замахнувшись на своих противников мечом политических разоблачений, он разрушил, сам того не желая, ту идеологическую дисциплину и единомыслие, которые были неотъемлемой частью коммунистической идеологии»[421], — замечал историк Рудольф Пихоя.

Многие преобразования декларировались как меры по демократизации управления: расширить хозяйственные права республик, приблизить управление к «местам», сократить управленческий аппарат. Впервые за столетия отраслевая система управления заменялась территориальной. В начале 1957 года были упразднены союзные министерства, а подчиненные им предприятия переданы региональным Советам народного хозяйства (СНХ), руководившим одновременно многими отраслями промышленности на подведомственной территории. Как писал Каганович, «это была сплошная, перманентная перетасовка»[422].

Отношения внутри партийной верхушки резко обострились. Схватка между Хрущевым и большинством Президиума состоялась в середине 1957 года. Хрущеву были предъявлены обвинения в самоуправстве, в принятии единоличных решений, неверных шагах в области сельского хозяйства, в произнесении не согласованного на Президиуме доклада на ХХ съезде и предложено уйти в отставку. Но на экстренном июньском пленуме 1957 года Хрущев, получивший поддержку местной партийной элиты, аппарата ЦК и Министерства обороны, одержал верх.

Хрущев расплачивался с партаппаратом, ослабляя еще недавно железные тиски дисциплины и идеологической монолитности. Ричард Саква полагал, что с этого времени два процесса разрушали системы изнутри: «Элиту захватил дух стяжательства, а общество в целом стало более ориентированным на потребителей. Это была борьба, в которой Советский Союз не мог победить, так как в битве за возможность обеспечения товаром между капитализмом и коммунизмом первый без труда выигрывал… Второй процесс был связан с первым и касался идеологической эрозии системы»[423]. Процесс саморазрушения советской системы и Советского Союза как государства был запущен.

До конца 1950-х, казалось, политика Хрущева приносила результаты: объем промышленного производства увеличился в полтора раза. Во многом этот рост объяснялся мультипликативным эффектом массового строительства жилья в городах. Все больший вклад в экономический рост начал обеспечивать топливно-энергетический комплекс. Однако в начале 1960-х темпы роста экономики снизились. Идея создания совнархозов себя не оправдала. К концу 1950-х СССР вновь стал импортировать технологии. В тех отраслях, где передача новых технологий ограничивалась западной стороной из военно-стратегических соображений (например, электроника), отставание становилось явным. Серьезно обострилась продовольственная проблема. В 1963 году впервые в истории закупили хлеб за границей. В итоге Хрущев настроил против себя и партийный аппарат, и силовые структуры.

Хрущев был сторонником резкого сокращения советской военной машины: «Если военных не контролировать и дать им возможность развернуться в собственное удовольствие, то они вгонят страну в бюджетный гроб»[424]. Он считал, что, располагая потенциалом ракетно-ядерного удара, СССР мог позволить себе гораздо более компактные вооруженные силы, которые были сокращены с пяти с лишним до двух с половиной миллионов человек. Такая логика показалась опрометчивой в период упоминавшегося Карибского кризиса, когда мир был на волоске от катастрофы. Армию и ВПК не пришлось долго уговаривать поддержать отстранение Хрущева от власти.

После октябрьского Пленума ЦК 1964 года он был отправлен в отставку. Во главе страны сначала оказался триумвират — Брежнев, избранный первым секретарем ЦК, Алексей Косыгин — председатель правительства и Николай Подгорный — председатель Президиума Верховного Совета СССР. Немедленно были упразднены совнархозы и вновь образованы прежние отраслевые министерства. Однако они уже не располагали прежним весом и самостоятельностью, поскольку не могли принимать важные решения без согласования с сохранявшимися и усиливавшимися отраслевыми отделами ЦК КПСС. Столкновения между министерствами и ЦК были одной из важных причин заминок в проведении экономических реформ 1960-х годов, связанных с именем Косыгина и предполагавших большую самостоятельность предприятий. Брежнев все больше сосредоточивал процесс принятия решений в своих руках, не обладая при этом ни замашками диктатора, ни качествами крупного публичного политика.

Сейчас эпоха позднего СССР часто воспринимается как период застоя, который вел к краху государства. Однако в тот период — в 1960–1970-е годы, — все выглядело совсем иначе. Именно тогда страна достигла наивысшей доли в мировом ВВП — 12,3 %[425] (сейчас на РФ приходится чуть более 3 %). Государства Запада казались все менее управляемыми, о переходе каких-либо новых стран к демократии речи не было, а социалистические (или псевдосоциалистические) режимы множились повсеместно на фоне прорывов СССР в космос.

Советский режим обеспечивал политическую стабильность, для чего использовались административные меры — аресты, ссылки, высылки за границу, содержание в тюрьмах, психиатрических больницах нескольких сот, максимум — тысячи человек. В средствах массовой информации и сфере культуры сохранялась цензура. При этом экономическое развитие замедлялось во многом из-за перекоса в отрасли военно-промышленного производства и укрепления армии. Именно во времена Брежнева СССР достиг военно-стратегического паритета с США и НАТО, что (наряду с «вьетнамским синдромом» в Вашингтоне) явилось важной причиной для начала политики разрядки и заключения серии российско-американских договоров о контроле над вооружениями. Средства отвлекала и активная внешняя политика: поддержка стран социалистического лагеря, усилия по расширению экономического и политического влияния в третьем мире. К моменту смерти Брежнева в 1982 году власть терявшего силы генсека вызывала усмешки, а страна жила в условиях постоянного дефицита множества товаров.

Скоропостижная смерть двух следующих лидеров — Юрия Андропова и Константина Черненко — привела к вершине власти в 1985 году представителя «шестидесятников» — Михаила Горбачева.

Он был полон позитивных намерений: намеревался в одностороннем порядке прекратить холодную войну и прекратил ее, он добивался демократизации советского строя, что не пришло бы в голову его предшественникам. Он собирался улучшить хозяйственное положение, допустив ограниченные элементы рыночных отношений, ослабить нагрузку избыточного военно-промышленного комплекса на экономику, избавиться от старой коммунистической элиты, мешавшей отойти от одиозных крайностей советского режима, которые препятствовали адаптации к вызовам развития. Но в планы Горбачева вовсе не входили распад «социалистической системы», уход от власти КПСС (а значит — и его самого), равно как и распад СССР. Это явилось во многом неожиданным побочным результатом его деятельности.

Перестройка являлась претворением в жизнь определенной политической философии: ее сторонники были глубоко убежденными приверженцами общегуманитарных ценностей, социализма с человеческим лицом, государственной собственности и демократии, которым не позволяли утвердиться пережитки сталинизма, партийный аппарат (либо только консервативная ее часть) и спецслужбы. Достаточно дать людям свободно высказывать все, что они думают, и выбирать себе начальников, как социализм сможет развернуться во всю свою ленинскую силу. Этот набор идей, весьма характерный для всего поколения интеллигенции, которое заняло руководящие посты в партии, правительственных структурах, в средствах массовой информации в 1980-е годы, даст рождение такой модели государственного устройства, которое не было — и вряд ли могло быть — жизнеспособным.

Что я имею в виду? В мире существовали и существуют жизнеспособные демократии с рыночной экономикой, наглядным примером которых являются страны Запада. Есть функционирующие авторитарные государства с плановой экономикой, и ведущим среди них выступал именно Советский Союз. Есть функционирующие авторитарные государства с рыночной экономикой — Российская империя, современный Китай или Азиатские «тигры». Но нигде и никогда в мире — кроме перестроечного Советского Союза — никто не пробовал сочетание демократии с нерыночной плановой экономикой. Главная проблема с этой моделью вот в чем.

Когда в условиях демократии людям разрешают задавать вопросы, первый из них — при отсутствии рынка: «А где, собственно, еда?» Именно этот вопрос оказался роковым и последним для Горбачева.

Советский Союз был в чем-то запрограммирован на распад и самой формулой своего национально-государственного устройства. В основе его было деление народов на неравноправные категории. К «первосортным» относились крупные этносы, имевшие выход на границы государства, — они получали статус нации и право на формирование союзной республики. Меньшие по численности и непограничные считались народностями и могли создавать автономии. Прочие не имели государственности. Таким образом, статус нации накрепко связывался в сознании масс и элит с обретением той или иной формы государственности, что определяло «сорт» того или иного народа. Эта конструкция, которая могла существовать только в условиях, когда ее основы нельзя было даже поставить под вопрос, венчалась «правом нации на самоопределение вплоть до отделения», которым не собирались пользоваться. Об этом конституционном принципе тут же вспомнили, когда ведущие скрепы советского государства — компартия и спецслужбы потеряли свое былое могущество.

В декабре 1991 года СССР прекратил свое существование, дав рождение 15 новым независимым государствам.

Гадкий утенок

Распад СССР открыл принципиально новый этап в развитии страны. Мировая система, основанная на биполярной конфронтации, ушла в прошлое, и Россия перестала быть одним из ее полюсов. Одновременно она утратила статус сверхдержавы, которой являлся Советский Союз. На долю Российской Федерации, правопреемницы СССР, пришлось 4/5 его территории, но лишь около половины населения и хозяйственного потенциала. Составляя уже не 1/6, а лишь 1/8 суши, Россия по-прежнему остается самой крупной страной в мире. При этом географический центр страны заметно сместился на Север и Восток — из Новосибирской области в Эвенкийскую Республику (Красноярский край), а центр сосредоточения населения — с 52° северной широты на 55°30. Став еще более северной страной, чем Российская империя или СССР, страна оказалсь пространственно «отодвинутой» от Западной и Центральной Европы, Ближнего и Среднего Востока, Южной Азии.

Сильно уменьшившись по своим параметрам, Россия обнаружила на Западе расширяющийся Евросоюз, на Востоке — быстро поднимающийся Китай, на юге — все более радикализирующийся мир ислама. «Впервые со времени появления из темных лесов Московии, Россия оказалась в окружении государств и политических группировок, которые экономически, демографически и политически более динамичны, чем она сама»[426], — писал Эндрю Качинс.

Крушение Советского Союза было неожиданностью даже для новой российской власти, которая сама активно приближала это событие. Вновь исключительно многое зависело от первого лица.

Ельцин воссоздал костяк государственного механизма, разрушенного вместе с Советским Союзом, запустил демократические механизмы, разгромил старый партаппарат. Одолел Съезд народных депутатов, не остановившись перед расстрелом парламента осенью 1993 года и уничтожением одного из главных атрибутов предшествовавшей эпохи — Советов, заявив, что «большинство органов советской власти несут прямую ответственность за крайнее обострение ситуации в Москве»[427]. Вслед за этим последовала подготовка новой Конституции и введение Указом избирательного законодательства, по которым избирался новый двухпалатный парламент — Совет Федерации и Государственная дума.

Продавленная через референдум Конституция зафиксировала основополагающие демократические права и свободы, но наделила президента такими полномочиями, которым позавидовал бы любой его коллега. При этом Ельцин стоически терпел критику и не давал оснований заподозрить себя в покушении на свободу слова. Но его месяцами не было на рабочем месте. Такой внеинституциональный центр, как «семья» президента, играл порой большую роль, чем предусмотренные Конституцией институты. Крупный бизнес через ее каналы участвовал в руководстве страной, назначении министров, принятии законов, избрании губернаторов на своих «вотчинных» территориях, пользовался широким доступом к государственным ресурсам, но не обрел привычки платить налоги.

Подстегиваемая президентом региональная суверенизация зашла так далеко, что под угрозой оказалась целостность страны и стала возможной трагедия Чечни, унесшая десятки тысяч жизней, страну захлестнул террор, гибли сотни людей. Угрозам безопасности России без большого успеха пытались противостоять дезорганизованные многочисленными реформами низко оплачиваемые спецслужбы, деморализованная армия, не получавшая новых вооружений. Но Ельцин не допустил худшего — «югославского сценария».

Ельцин спас экономику, пустив в нее силы рынка. С начала 1992 года были либерализованы цены. Реформы вице-премьера Егора Гайдара характеризовались стремлением утвердить рыночные принципы, свободное ценообразование и конкуренцию, развязать частную инициативу и индивидуальную ответственность, соблюдать правила игры (пусть часто меняющиеся) в отношениях с бизнесом, интегрировать страну в мировое экономическое пространство. «Шоковая терапия» Гайдара — это, как говорили шутники, «сплошной шок и никакой терапии»… К концу десятилетия великая сверхдержава обрела статус обнищавшей страны третьего мира[428], — отмечал известный американский журналист Пол Хлебников, позднее убитый в Москве. Ельцин почувствовал, что база поддержки правительства снизилась до опасной черты, и предпочел передать должность премьера многоопытному хозяйственнику и создателю Газпрома Виктору Черномырдину. Но молодые реформаторы остались в составе кабинета. И именно они — наиболее активную роль играл Анатолий Чубайс — выступили главной движущей силой политики приватизации. Огромная страна, где все — от атомных электростанций до гвоздя — принадлежало государству, переходила в частные руки. Победителями в игре оказались те из выживших, которые убедили государственных чиновников назначить именно их, а не кого-то еще, миллиардерами. В качестве аргументов выступали действия, которые во всем мире определяются термином «коррупция», соблазны были непреодолимы.

Приватизация проводилась во многом в идеологических целях, чтобы сломать хребет социалистической экономике и создать новый класс крупных собственников. Сперва небольшие предприятия перешли трудовым коллективам, а от них — директорам и связанным с ними нуворишам.

Внешнеполитическую доктрину министр иностранных дел Андрей Козырев определял так: «Ориентация на высокоразвитые демократические страны и вхождение в их клуб — именно и только в этот клуб — на равных, достойно, со своим собственным лицом. В этом вся концепция». Политику начала 1990-х годов отличал очевидный американоцентризм. «Гегемония Соединенных Штатов, которой нас пугают, и разговоры о единственной сверхдержаве — все это стереотипы и зашоренность. Никакой единственной сверхдержавы нет»[429], — подчеркивал Козырев, выдвигая план стратегического союза с США, позднее трансформированный в идею стратегического партнерства. Россия делала заявку на членство в Западной системе. На втором месте фигурировала задача «создания пояса добрососедства по периметру российских границ»[430]. Наконец, важными объявлялись также отношения со странами третьего мира, развиваемые без идеологических догм, что на деле означало уход России из большинства развивающихся государств.

С заключением масштабных соглашений о контроле над вооружениями — от сокращения обычных вооружений по договору ОВСЕ до уничтожения ракет средней дальности и уменьшения сил сдерживания в соответствии с договором СНВ-2 — были заложены основы стратегической стабильности. Российско-американское сотрудничество помогло превратить Украину, Беларусь и Казахстан в страны, свободные от ядерного оружия. Но вскоре появилось и разочарование от «доктрины Козырева».

Отношение к России во многом определялось той оценкой, что проигравшая в холодной войне сторона сдалась на милость победителям. Джек Мэтлок описывал: «Мы выиграли холодную войну и может делать, что хотим. Русским просто придется привыкнуть к тому, что они больше не великая держава, и мы можем не обращать внимания на их мнения». Эта позиция привела многих русских к выводу, что «Запад» не примет Россию в качестве партнера, а только в качестве подчиненного им придатка[431]. Прозападные жесты воспринимались как должное, а любая активность России, особенно в СНГ, стала рассматриваться как проявление «неоимпериализма».

Вновь встал вопрос о границах Западной системы. «Некоторые историки считают, что после распада Советского Союза в 1991 году Центральная Европа восстановилась в том виде, в каком она сложилась на протяжении Средних веков»[432], — пишет Жак Ле Гофф, известный французский медиевист. Причем вопрос сразу был переведен в практическую плоскость: как далеко распространять на восток европейские и евро-атлантические институты — ЕС и НАТО. Нетрудно заметить, что западная система воспроизводила себя по средневековой цивилизационной матрице, которая не включала в себя Россию.

Серьезнейший удар по политике Козырева был нанесен открывшейся перспективой расширения НАТО вопреки многочисленным заверениям, данным западными лидерами еще Михаилу Горбачеву, что этого никогда не произойдет. Ельцин сменил тональность российской дипломатии. В послании Федеральному Собранию президент заявил: «В 1994 году нам надо положить конец порочной практике односторонних уступок»[433]. О вступлении в «западный клуб» речи больше не шло. Кремль усиленно искал альтернативу расширению НАТО, предлагая «далеко идущие инициативы формирования новой Европы». Однако всякий раз слова, усилия, демарши Москвы опровергались реальностью, одна «принципиальная позиция» сдавалась за другой. В преддверии президентских выборов 1996 года Ельцин передал МИД в руки Евгения Примакова, что позволило прикрыть предвыборный внешнеполитический фронт.

Лишь исключительно жесткая и за рамками правил антикоммунистическая кампания, финансовые вливания, элитно-силовая консолидация и чудеса на избирательных участках позволили Ельцину в июле 1996 года во втором туре добиться переизбрания на новый срок. Между двумя турами у Ельцина был инфаркт. Кампания завершилась без кандидата, но страна об этом не знала.

После операции на сердце Ельцин затеял новый тур либеральных реформ. «Мне казалось, что после выборов 96-го наступала новая эпоха. Эпоха строительства»[434]. Была проведена масштабная приватизация по схеме «залоговых аукционов», в результате которой за 1,1 млрд долл. ряд крупных финансовых структур (поднявшихся на бюджетных деньгах) установили контроль за крупнейшими предприятиями, вошедшими в новые частные холдинги — ЮКОС, Норильский никель, ТНК и т. д. Но, во-первых, активы достались новым собственникам по символической цене, и часто это имело следствием простую перепродажу этих активов и закрытие производства. Во-вторых, низкая цена входа на рынок обусловила ориентацию на текущую прибыль и невнимание к перспективным целям. В-третьих, становилось бессмысленным строительство новых производств, коль скоро они по издержкам не могли конкурировать с приватизируемыми почти задаром предприятиями. В-четвертых, допуск к приватизации только «своих» ограничил приток на российский рынок иностранных капиталов[435].

«Невидимая рука рынка», на которую возлагались большие надежды, так и осталась невидимой. Она не смогла произвести ни одного корабля, атомного реактора, нового самолета, автобана, не решила проблем деградации сфер образования, здравоохранения. «В процессе рыночной, в значительной степени стихийной трансформации выживали наиболее ликвидные отрасли, связанные с экспортом необработанного сырья и полуфабрикатов. Фактически мы пережили масштабную деиндустриализацию»[436], — напишет Владимир Путин. Месяцами люди не получали заработную плату и пенсии.

Более осмысленной во второй срок президентства Ельцина начала выглядеть внешняя политика. Примаков заявил: «Модель ведомой страны неприемлема для России»[437]. В противовес он фактически провозгласил собственную доктрину: приоритет российских интересов и отказ от роли «младшего партнера» в отношениях с США и Западом в целом, не допуская при этом обострения отношений и появления новых разделительных линий; установление многополярного мира, многовекторность внешней политики и проведение в ряде острых международных вопросов линии, альтернативной позиции США (отсюда перенос акцентов на развитие отношений со странами Западной Европы, попытки создания «оси Москва — Пекин — Дели», независимая линия в отношении Ирана, Ирака, Югославии); продолжение интеграции России в глобализирующийся мир; интеграция СНГ «на разных скоростях».

Россия получила членский билет в Парижский и Лондонский клубы, вступила в АТЭС, был ратифицирован Договор о партнерстве и сотрудничестве между Россией и Европейским союзом, подписан Основополагающий акт Россия — НАТО. В 1996 году было создано Сообщество Белоруссии и России (позднее трансформировавшееся в Союз). «Доктрина Примакова» прошла испытание на прочность во время борьбы по поводу расширения НАТО в 1996–1997 годах, иракского кризиса конца 1997 — начала 1998 и в период войны Запада против Югославии весной 1999 года. И практически в каждом случае России пришлось отступить, удовлетворившись символическими компенсациями.

В марте 1998 года последовала третья попытка ельцинских либеральных реформ: отставка кабинета Виктора Черномырдина и назначение и. о. премьера Сергея Кириенко. В августе грянул дефолт. Банки, компании, частные лица лишились огромных средств, цены вновь устремились ввысь. Ельцин, ставший «хромой уткой», призвал в правительство команду тяжеловесов во главе с Евгением Примаковым. В дальнейшем главной политической интригой стал состав власти после Ельцина. Примаков в роли душеприказчика не устраивал слишком многих: «окружение президента понимало, что не соглашусь играть в оркестре, дирижируемом олигархами»[438]. Премьером ненадолго стал Сергей Степашин, но его рейтинг не устроил президента. Выбор Ельцина пал на Владимира Путина.

За годы президентства Ельцина экономика сократилась вдвое и откатилась на 14-е место в мире, ВВП сжался до $300 млрд. Россия чудом прошла по краю пропасти в 1990-е годы. В программной статье «Россия на рубеже тысячелетий», вышедшей 30 декабря 1999 года — за день до отставки Ельцина, — Путин отмечал: «Россия переживает один из самых трудных периодов в своей многовековой истории. Пожалуй, впервые за последние 200–300 лет она стоит перед лицом реальной опасности оказаться во втором, а то и в третьем эшелоне государств мира»[439]. 26 марта 2000 года страна обрела нового президента.

Путинизм

В основе изначальной стратегии Путина лежал прагматизм: решать вопросы выживания страны.

В Федеральном собрании впервые за постсоветское время удалось обеспечить работающее пропрезидентское большинство. Именно благодаря этому появились в России право собственности на землю, налоговая система с плоской 13-процентной шкалой подоходного налогообложения, начала создаваться нормальная социальная инфраструктура.

В основе стратегии Путина в области федеративных отношений лежали приведение нормативной базы регионов в соответствие с федеральными законами и Конституцией, что было сделано с помощью нового властного института — полномочных представителей президента в семи федеральных округах. Через полпредов также удалось вновь замкнуть на Москву действующие на местах органы федеральной исполнительной власти, которые в 90-е годы оказались под прямым контролем губернаторов. Был запущен процесс укрупнения некоторых субъектов федерации. Самый спорный этап федеративной реформы был связан с переходом от прямых выборов губернаторов к их избранию законодательными собраниями субъектов Федерации по представлению президента. Эксперимент, начатый Ельциным во время выборов в 1996 году для привлечения на свою сторону ряда региональных руководителей, был признан неудавшимся.

Стимулирование создания партий шло через отмену запретов для представителей исполнительной власти состоять в партиях и — переход на выборы в Государственную думу по партийным спискам. Президент не видел проблем в существовании крупной доминантной партии — «Единой России», — позволяющей обеспечить консолидацию ядра провластного электората, управленческой элиты, а также проведение реформ и преемственность курса.

Экономическая программа Путина предусматривала увеличение ВВП вдвое за десять лет. В качестве практических мер президент называл укрепление и профессионализацию государственных институтов, дерегулирование и разбюрокрачивание экономики, создание долговременных налоговых стимулов, сокращение избыточных социальных обязательств, регулирование тарифов инфраструктурных монополий, достижение полной конвертируемости рубля, поощрение миграции в Россию из стран бывшего Советского Союза.

То, что команда Путина сделала для снижения налогов, введения частной собственности на землю, открытия экономики для глобальной конкуренции, проведения коммунальной, социальной, пенсионной и других реформ по многим направлениям шло заметно дальше замыслов реформаторов раннеельцинской поры. Вместе с тем стратегия Путина, особенно в годы второго срока его президентства, предполагала сохранение или даже усиление государственного контроля за некоторыми стратегическими отраслями, над топливно-энергетическим комплексом. Была сделана ставка на создание крупных государственных корпораций и вертикально-интегрированных холдингов — Ростехнологий, Росатома, Объединенной авиастроительной корпорации, Объединенной судостроительной корпорации. Цель состояла в том, чтобы остановить развал высокотехнологичных отраслей, сохранить производственный потенциал за счет централизации управления, собрать формально принадлежавшие государству разрозненно неуправляемые активы, зачастую потерявшие связь с научными и конструкторскими центрами.

Одновременно Путин направил крупнейшему бизнесу несколько однозначных «посланий»: платите налоги и проявляйте социальную ответственность; федеральная политика — дело Кремля; среди олигархов святых нет. Гусинский и Березовский были вынуждены покинуть страну. В 2003 году настанет очередь Михаила Ходорковского, чья повышенная политическая активность вызвала повышенный интерес правоохранителей к действительно топорным схемам ухода от налогов, которые применяла его компания «ЮКОС».

Восьмилетний экономический рост — самый быстрый в Европе, — привел к резкому росту залоговалютных резервов, бюджетного профицита, средств стабилизационного фонда. Но Путин проявлял себя как сторонник бюджетного консерватизма, не санкционируя масштабных расходных программ. «Управление экономикой России под руководством Путина было предметом постоянной критики на Западе из-за того, что воспринималось как усиление государственного контроля над бизнесом, — писали руководители Third Millennium Russia Fund Джон Коннор и Лоренс Милфорд в 2008 году. — Хотя это было правдой в отношении некоторых секторов экономики, особенно, природных ресурсов, это было далеко не правдой в отношении всей экономики. Российская экономика сегодня более приватизирована, чем большинство развивающихся рынков мира и чем некоторые из западноевропейских стран, как Италия или Франция. Под руководством Путина Россия явила один из самых консервативных примеров фискальной политики среди развивающихся рынков, если не во всем мире»[440]. По итогам 2007 года Россия опередила Италию и Францию по размеру ВВП, рассчитанному по паритету покупательной способности, и вошла в семерку крупнейших экономик мира[441]. Стратегия-2020 предполагала прорыв России в первую пятерку экономик мира. Страницы газет и отчеты инвестиционных фондов пестрили самыми радужными прогнозами развития.

Путина отличал очевидный акцент на укрепление непосредственных атрибутов силы государства — армии, спецслужб, правоохранительных органов. В оборонной реформе во главу угла была поставлена профессионализация Вооруженных сил, понимаемая как усиление профессиональных частей постоянной боеготовности. Упор сделан на компактные и мобильные спецподразделения и развитие сил сдерживания как абсолютного гаранта безопасности страны, имеющей относительно слабые обычные вооруженные силы и вооружения. Существовало понимание того, что от угрозы террора и оргпреступности могут защитить только собранные спецслужбы и правоохранительные органы, для чего предусматривалось резкое увеличение материального содержания, техническое переоснащение, улучшение межведомственной координации.

Отдавая отчет в относительном ослаблении потенциала страны, Путин проводил независимую, активистскую, многовекторную политику прагматичного «отца нации», озабоченного вместе с тем величием этой нации.

В системе приоритетов на почетном месте были страны СНГ, в отношениях с которыми центральной оставалась концепция разноскоростной интеграции. В отношениях со странами Запада Путин был готов настолько тесно сближаться с ними и их организациями, насколько Запад готов был сблизиться с Россией. Был придан импульс сотрудничеству с Европейским союзом, что проявилось и в создании механизмов саммитов Россия — ЕС. Путин пошел, несмотря на возражения многих, на размораживание отношений с Североатлантическим блоком, прерванных после бомбардировок Югославии. Установив взаимопонимание с парламентом, президент добился ратификации важнейших соглашений — СНВ-2, Договора о запрещении ядерных испытаний, — которые без движения несколько лет лежали в парламенте при Ельцине. Получило серьезный импульс стратегическое партнерство с Китаем и Индией.

Существенным водоразделом в мировой политике стала атака террористов на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке и Пентагон 11 сентября 2001 года. Путин был первым, кто принес соболезнования и оказал всю возможную поддержку американскому президенту Джорджу Бушу в антитеррористической кампании.

По иронии судьбы, это оказалось возможным благодаря наличию «горячей линии» между Москвой и Вашингтоном, созданной в годы холодной войны для предотвращения возможных недоразумений в ядерном противостоянии. На саммите в Вашингтоне и в Кроуфорде в ноябре 2001 года было заявлено о долговременном партнерстве двух стран.

После выхода США из Договора по ПРО Путин выразил сожаление, но не более того. Россия пошла на подписание Договора о сокращении стратегических наступательных потенциалов, несмотря на возражение критиков, недовольных его неконкретностью и возможностью для США не уничтожать, а складировать сокращаемые боеголовки. Решение пражского (2002 года) саммита НАТО о присоединении семи стран Центральной и Восточной Европы к блоку, включая государства Балтии, было названо «бесполезным», но не вызвало дипломатических осложнений. Де-факто Россия дала согласие на проецирование американской военной силы в постсоветском пространстве (Центральная Азия, Грузия), которое ранее рассматривалась как зона исключительного стратегического влияния РФ, и на применение военной силы в непосредственной близости от этого пространства (Афганистан). Россия оказала поддержку США организацией и вооружением антиталибского Северного альянса, предоставлением разведывательной информации, воздушных коридоров для военных самолетов, доступа к базам в бывших советских республиках и доставкой гуманитарных грузов.

Но далее отношения с Западом вступили в полосу осложнений. «Очень серьезным ударом по российско-американским отношениям стало вторжение США в Ирак, встретившее однозначное осуждение на только со стороны Москвы, но также Берлина и Парижа. Новыми испытаниями для отношений с Западом стал 2004 год, когда Украину захлестнула волна «оранжевой революции», чьи лидеры не скрывали стремления привести страну в НАТО, и в 2008 году, когда на Бухарестском саммите альянс, пусть не называя конкретных сроков, пообещал принять в свои ряды Украину и Грузию. Кремль был готов отказаться от какой-либо роли в своей прежней сфере интересов — Центральной и Восточной Европе, а также в Прибалтике. Но Россия была полна решимости не допустить дальнейших покушений Запада на ту территорию, которую она считала своим «историческим пространством»[442], — замечал Дмитрий Тренин.

Отказ Буша принять предложение Путина о сотрудничестве в сфере противоракетной обороны, которое он высказал в 2007 году на саммите в Кеннебанкпорте, сворачивание российско-американских учений по защите от баллистических ракет, фактический отказ США от заключенного в 2000 году соглашения о создании совместных центров слежения за ракетными пусками, выбор в качестве района дислокации объектов ПРО Польши, откуда американские перехватчики теоретически могли сбивать российские ракеты, запущенные по целям в Северной Америке, — все это было воспринято в Москве как признаки ужесточения курса в отношении России. Американский сенат отказался ратифицировать Договор о всеобщем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ), из-за чего он так и не вступил в действие. Договор об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ) был ратифицирован лишь четырьмя странами — все из СНГ и ни одной западной, — и в какой-то момент Россия решила сама приостановить свое в нем участие.

Все разочарование от результатов сотрудничества с Западом Путин выплеснул на Мюнхенской конференции 10 февраля 2007 года, обрушившись на практику однополярного мира: «Как бы ни украшали этот термин, он в конечном итоге означает на практике только одно: это один центр власти, один центр силы, один центр принятия решения. Это мир одного хозяина, одного суверена. И это в конечном итоге губительно не только для всех, кто находится в рамках этой системы, но и для самого суверена, потому что разрушает его изнутри?»[443]. Шок от этой речи был серьезный. Заговорили о перспективе новой холодной войны. Впрочем, серьезные испытания были еще впереди.

В 2008 году второй срок президентства Путина истек. Не желая менять Конституцию, которая устанавливает лимит в два подряд президентских срока, Путин выдвинул своим преемником бывшего главу Администрации и вице-премьера Дмитрия Медведева.

Его курс действительно был преемственен по отношению к курсу Путина, но в то же время Медведев — не был его двойником. Медведев выдвигал на первый план наращивание человеческого капитала и создание цивилизованной правовой среды: верховенство закона, искоренение коррупции, практики неправосудных решений, гуманизацию правосудия. Большой акцент делался на уважении прав собственности, на защите мелкого и крупного бизнеса от административного произвола. Медведев шел на выборы, предлагая программу модернизации, основанную на четырех «и»: институтах, инвестициях, инновациях и инфраструктуре. Однако драматические события 2008 года заставили внести существенные коррективы. Первостепенное внимание пришлось уделить кризисам: экономическому, вокруг Южной Осетии и в отношениях с Западом.

Мировой экономический кризис, в первую очередь из-за падения спроса на сырье и энергию в странах Европейского союза, ударил по России сильнее, чем по большинству крупных экономик — падение ВВП достигало 8 % (хуже было только в Японии). Правительство России приняло ряд мер, призванных капитализировать банковскую систему. Оказывалась помощь тем корпорациям и банковским организациям, которые активно брали кредиты на мировом рынке. Программа антикризисных мер включала в себя также увеличение социальных обязательств, пенсий, повышение размеров пособия по безработице, поддержку занятости, организацию общественных работ, помощь в открытии собственного бизнеса, нормализацию ситуации в моногородах, стимулирование частного спроса, увеличение объема гарантий по индивидуальным вкладам.

Когда кризис завершился, власть вновь поставила целью создание более свободной и конкурентной рыночной среды. Был сокращен в пять раз перечень стратегических предприятий, принят масштабный план приватизации крупных компаний с госучастием. Прозвучали идеи утверждения России в качестве одного из финансовых центров мира.

Во время грузинской агрессии в Южной Осетии в августе 2008 года была применена сила для принуждения зарвавшегося Саакашвили к миру. Одержав победу и закрепив ее признанием независимости Южной Осетии и Абхазии, Россия решительно вернулась за стол большой геополитической игры. На обострение отношений с Западом Россия отреагировала выражением крайнего разочарования результатами партнерства с западными странами, которые единодушно встали на сторону агрессора.

Столкнувшись с очевидными проблемами на западном направлении, Россия начала увеличивать свою стратегическую глубину по всем остальным азимутам. Была усилена военная составляющая Союза России и Белоруссии, в частности, в сфере функционирования совместной ПРО. Организация Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) одобрила 16 новых соглашений, превращающих ее в полноценный военно-политический блок. Кремль протянул руку антикризисной помощи своим союзникам и предложив создание антикризисного фонда ЕврАзЭС, долгосрочные кредиты. Были предприняты шаги к оформлению Таможенного союза России, Белоруссии и Казахстана. Открытие первого предприятия по производству сжиженного природного газа и запуск месторождения «Сахалин-2» означало прорыв на энергетические рынки Азиатско-Тихоокеанского региона. Китай предоставил кредит в 25 млрд долл. на сверхльготных условиях, чтобы, помимо прочего, обеспечить ответвление дальневосточного нефтепровода на юг и гарантировать бесперебойные поставки российской нефти на десятилетия. Бразилия, Россия, Индия и Китай приняли решение формализовать отношения в рамках БРИК, что и произошло в 2009 году в Екатеринбурге.

Да и на Западе после «грузинского обострения» ситуация менялась. В США заявили о необходимости «перезагрузки» в российско-американских отношениях, об отсутствии у администрации Барака Обамы намерений форсировать расширение НАТО или размещение компонентов ПРО в Восточной Европе, о растущем интересе в сотрудничестве по Афганистану, Ближнему Востоку и т. д. Москва согласилась обеспечить наземный транзит невоенных грузов в Афганистан. В Женеве пошли интенсивные переговоры по новому договору об СНВ. Итоговые цифры новых потолков ядерных вооружений (1500–1675 для боеголовок и 500–1100 для носителей) не выглядели революционными. Но у договора с такими параметрами было не много противников в США и России (включая военных), что способствовало ратификации. В сочетании с подписанным соглашением о ядерной безопасности, препятствующим расползанию атомных технологий, был подан важный сигнал для нераспространения и разоружения, первый за многие годы.

Правитель не может быть слабым

Матрицу традиционной российской государственности можно определить как сословно– (профессионально– и национально-) территориально-представительную автократию с сильным самоуправлением и чувством индивидуальной свободы человека.

Для российской политической культуры — как дореволюционной, так и послереволюционной — характерна, в первую очередь, ярко выраженная этатистская ориентация. Государство — это не «ночной сторож» и не механизм управления, основанный на принципе «общественного договора», для реализации которого граждане отказываются от части своего естественного суверенитета. Государство нередко понимается как полный синоним понятиям Россия или Отечество. «В России государство воспринимается как становой хребет цивилизации, гарант целостности существования общества, устроитель жизни, в том числе экономической. Такое воспитание отражало, пусть в несколько гипертрофированной форме, реальную роль государства в стране со специфическими геополитическими, географическими условиями и отсутствием гражданского общества»[444], — подчеркивал политолог Эдуард Баталов.

В российской модели, как и в западной, наблюдались элементы общественно-политического плюрализма, однако многие из западных факторов и институтов действовали слабее или не действовали вообще. По степени плюрализма Киевская Русь, где князь, княжеская (боярская) дума и вече были неотъемлемыми компонентами системы управления, ничем не уступала Западной Европе, если не превосходила ее. В то же время в Древней Руси и Московском государстве отношения между монархом и его вассалами не оформлялись в договорном порядке, значимых усилий законодательным путем ограничить прерогативы верховной власти не предпринималось. Аристократия в западном понимании этого слова не развилась, она не обладала экономической самостоятельностью, находясь в сильной зависимости от верховной власти.

Совокупность этих черт определяло отсутствие в России реального разделения властей на исполнительную, законодательную и судебную, их функции неизменно были переплетены. Верховная власть в России — после прекращения созыва Земских соборов и Боярской думы — была неразделенной. «Порядок — от Царя», спасать и строить страну способна только верховная власть, «горе тому царству, коим владеют многие», «лучше грозный царь, чем семибоярщина».

В императорской России права государственной власти в полном объеме принадлежали Государю Императору (до Основных законов 1906 года, которые создавали представительные органы). В СССР Советы воплощали в себе идею соединения исполнительной и законодательной властей. В современной России по Конституции 1993 года существует институт очень сильной президентской власти, поставленной над системой разделения властей.

В числе отличительных свойств российской системы власти — ее неинституционализированность и персонификация. Важны не столько институты власти, сколько люди у власти. Академик Юрий Пивоваров подчеркивал, что «это Власть всегда персонифицирована, т. е. обязательно предполагает определенного ее носителя (в отличие от этого на Западе власть имеет абстрактную природу — отделена, независима от правителя, не является его личной прерогативой)»[445]. В России верховным правителям прощали все. Кроме слабости. Правитель, воспринимавшийся как слабый, мог столкнуться с крайними формами протеста. Характерны в этом смысле судьбы Николая II и Михаила Горбачева.

Вместе с тем мнение о всемогуществе во все времена самодержавной российской власти не следует абсолютизировать. Даже в эпоху абсолютизма (XVIII–XIX века) способность монархов по своему усмотрению строить жизнь страны, реформировать ее была весьма ограниченна: их прерогативы сдерживались наличием традиции, влиятельной бюрократии, императорской семьи, дворянского землевладения, армейской верхушки, перспективами возможных дворцовых переворотов и народных бунтов.

Система управления во все времена не отличалась четкостью, функции различных государственных органов традиционно были переплетены и запутанны. Привычка, которую Ключевский называл наследственной, «к административным боковушам, клетям и подклетям» прошла в неизменном виде — от домостроительных привычек московских правителей до сегодняшнего дня. Власть никогда не была полностью формализованной, существовало несоответствие между реальной и предусмотренной законом процедурами принятия решений. Российской традицией стало существование узкого внеинституционального круга лиц, которые на практике подменяли собой формальные государственные институты. Этот круг принимал формы Ближней думы, Избранной рады, Тайного совета, Негласного совета, узкого круга Политбюро, малого Совнаркома, «семьи» Бориса Ельцина и т. д.

Родовой чертой российской государственности можно считать разделение верховной власти, которая концентрировалась в руках князя, царя, императора, Генерального секретаря ЦК КПСС, президента, и высшей исполнительной власти, находившейся в руках высшей бюрократии — Боярской думы, Сената, Государственного совета, Совета министров, Совнаркома, Правительства. При этом в руках верховной власти неизменно оставался контроль над армией, спецслужбами и дипломатической службой.

Россия на протяжении большей части своей истории располагала системой представительных органов — вече, Земские соборы, Государственная дума, Верховный Совет. В период после заката вече, которое представляло так или иначе все население отдельных городов и прилегающих к ним местностей, представительство носило сословный и территориальный характер: призываемые верховной властью лица представляли отдельные социальные и профессиональные группы и регионы страны. Такой характер представительства характерен и для дореволюционной, и для советской, и для современной системы представительной (и законодательной) власти, в которой, по мнению и власти, и общества, должны находиться и начальники, и интеллектуалы, и рабочие, и крестьяне из всех уголков страны. Представительные (законодательные) органы в России были, за редким исключением — не столько противовесом, сколько продолжением верховной власти, ее подспорьем, и именно власть в решающей степени определяла их повестку дня.

Русская система права изначально — через первые судебники Киевской Руси — была связана с византийскими номоканонами, включавшими и церковные правила, и гражданское законодательство, а через них — с системой римского права. Судебные функции длительное время принадлежали исполнительной власти, но на региональном и местном уровнях издревле существовали выборные судебные органы. Кодификация законов неизменно оставалась слабым местом, противоречия между различными законодательными нормами были в порядке вещей. Правовая система не носила универсального характера, существовала серьезная асимметрия, учитывавшая особенности отдельных регионов с их национальной спецификой. Идея права связана не столько с государственными законодательными актами и формальным правом, сколько с пониманием справедливости и народной «правдой». Закон часто противопоставляется правде как высшей справедливости, велика снисходительность к правонарушителям.

Государство выступает единым пространством власти, которая распространяется иерархически. Наделение властными полномочиями идет с высших ярусов иерархии к низшим, вертикальные связи оказываются важнее горизонтальных или сетевых. На уровне территорий эта неразделенность власти тоже очевидна. Маятник постоянно качался между стремлением все решать из столицы с помощью органов центрального правительства и созданием относительно самостоятельных органов местного управления и самоуправления. Вместе с тем система отношений между центром и провинциями во все времена отличалась повышенным уровнем централизованного контроля, высокой долей национального богатства, концентрируемого в столице, асимметрией в статусе различных субъектов, связанной с их национальным составом.

Городское и земское самоуправление существовало на протяжении веков. Однако суженные права выборного представительства в городах, где — особенно на южных и восточных рубежах — большую роль играли служилые люди (стрельцы, казаки), не позволяло городам выступать флагманами капиталистических отношений. Экспериментируя с западными методами городского управления и самоуправления, Россия до 1930-х годов даже близко не приближалась к западному уровню урбанизации. Российская цивилизация была деревенской и ментально во многом продолжает оставаться таковой, что ныне подтверждается наличием беспрецедентного для остального мира числа дач и приусадебных хозяйств.

Русская колонизация по многим аспектам напоминала западную, и русские служилые люди и колонисты не были ангелами. Но россияне не уничтожили ни одной цивилизации, как испанцы поступили с ацтеками и инками; жертвы их колонизаторской деятельности не измерялись десятками миллионов человек, как в случае с западной колонизацией. Российские колониальные власти оставляли аборигенов в местах обычного проживания, а не сгоняли в резервации и не уничтожали, как в Соединенных Штатах. Не обращали новых подданных в рабов и не занимались их торговлей в глобальном масштабе, как это делали европейские колониальные державы.

Нередко в местах колонизации образовывалась единая синкретичная культура, когда русские перенимали кухню, одежду или даже язык и элементы верований (шаманства, анимизма) местных жителей. «При российской примирительной внутренней политике присоединенные народы занимали свое органичное место в едином государстве, сохраняли свое физическое бытие, природное окружение, религию, культуру, самобытность»[446], — подчеркивал Нобелевский лауреат Александр Солженицын.

Со времен Ивана Грозного правительство не заостряло вопрос о формальном статусе территорий. Считалось достаточным, чтобы тот или иной регион значился в высшей государственной символике — царском титуле, гербе империи, оказывался в сфере деятельности центральных ведомств, входил в состав какой-либо административной единицы — воеводства, губернии, наместничества, руководствовался общероссийским законодательством, а его население выплачивало бы налоги и выполняло положенные повинности[447].

Система управления нерусскими областями отличалась сочетанием максимально допустимого сохранения местных особенностей и жизненных устоев, невмешательства чиновников в сферы, регулируемые традицией и обычаями. Для всех жителей существовала общая правовая среда, которая если и отличалась для отдельных территорий и народов, то только в лучшую сторону (за исключением, пожалуй, лишь «черты оседлости» для евреев). Полностью отсутствовала система национального господства со стороны «имперской нации» — русских, на которых, напротив, распространялись самые тяжелые повинности и формы дискриминации — от крепостного права и рекрутчины до репрессий и отсутствия этнической государственности. Правящий класс всегда был многонациональным с непропорционально низким представительством собственно русских. Окраинные территории чаще всего и не могли быть источником обогащения, коль скоро большая часть империи была либо совершенно не рентабельна даже для проживания в силу климатических условий, либо сильно отставала в развитии от центра, который выступал источником инвестиций, а не наоборот. Профессор Олег Матвейчев считает: «Россия — это антиимперия, так как империи высасывают все из колоний, а Россия, наоборот, высасывала себя ради развития «колоний»»[448].

Под русификацией нередко скрывался не «колониализм», а объективная потребность модерного общества, складывающегося в единое экономическое и культурное пространство. Русский язык проникал в иноязычную среду не только в результате искусственного навязывания, но и потому, что знание государственного языка, являющегося одним из мировых, открывал более широкие жизненные перспективы.

В дореволюционной и советской мысли понятие нации имело социально-культурологическую, а не политическую интерпретацию, в отличие от Западной Европы, где в период нового времени под нацией понималась гражданская солидарность и народ как источник власти.

Россия на протяжении пяти последних столетий неизменно входила в десятку крупнейших экономик мира. Исключение составили только периоды Крушений — Смута, Гражданская война, 1990-е, — когда она скатывалась во второй десяток. При этом страна неизменно отставала от ведущих держав своего времени по качественным хозяйственным параметрам, технологиям, уровню жизни. В России институт частной собственности, составлявший квинтэссенцию западного общества, не мог сложиться в полной мере. Купеческое сословие оставалось весьма замкнутым и сильно зависело от милостей власти. Низкая производительность сельского хозяйства в России, да еще с учетом того, что до половины крестьянства в течение почти четырех веков находилось в крепостной зависимости, не позволяло сельскому хозяйству рождать капитализм, как в Англии или США.

Роль государства в регулировании экономики неизменно была велика. Широкое распространение получило государственное предпринимательство, которое развивалось параллельно с централизацией власти и переходом под ее контроль все большего объема земельной собственности. Частное богатство рассматривалось как следствие правительственной милости и на деле часто являлось таковым.

Дух свободного предпринимательства и практики бизнеса отставали от западных. Торговля слишком долго тяготела к натуральному товарообмену. Зарубежный капитал играл внутри России неизменно большую роль, чем российский за границей. Весьма неразвитой во все времена оставалась банковская система, отсутствовал доступный кредит. Отличительной чертой является неразвитость транспортной инфраструктуры.

Богатство в соответствии с представлениями раннего христианства считалось грехом. Люди не испытывали тяги организовывать частное хозяйство, недолюбливали богатых и удачливых, интеллектуальная элита с пренебрежением относилась к торговле и промышленности. И в современной России без труда можно разглядеть неуважение к собственности, чиновничье предпринимательство, госслужбу как источник обогащения, отрицательное отношение к бизнесу, относительно низкие среднедушевые показатели. Российское сознание также отличается своей нерыночностью, слабо развитой «мотивацией достижения». Россиянам свойственно более терпимое и сострадательное, чем на Западе, отношение к неудачникам, к бедным и обездоленным. Люди не любят рутинную работу даже за большие деньги. Россияне никогда не жили лишь материальным, в идеале их должна осенять высокая цель.

В России — даже на пике демографической активности — всегда проявлялось несоответствие между относительно небольшой численностью населения и колоссальными размерами территории, протяженностью границ, масштабами требовавших освоения пространств, неразвитостью поселенческой сети. Немногочисленность бюрократии при столь большой территории предопределила и слабость вертикали власти: в уездах, волостях, не говоря уже о сельских поселениях, представителей центральной власти веками не видали.

Но как же тогда управлялась страна? Ответ в том, что в России веками существовало сельское самоуправление. Крестьянский мир имел самые широкие полномочия и возможности решения всех общинных проблем на основе обычного права. Определяющее слово оставалось за главами семейств. Жизнь в мире не гарантировала гармонии — и в деревнях кипели страсти, — но она предполагала поиск согласия во имя общего блага. Западное сознание рассматривает конкуренцию, конфликт как определенную ценность. Для российского сознания ценностью была скорее бесконфликтность. «В мире жить — с миром жить»[449], — гласит русская поговорка. Русская деревня не знала института частной крестьянской, индивидуальной или семейно-дворовой собственности на землю. Земля воспринималось как принадлежащая Господу, а не человеку. Крестьянин пользовался наделом, предоставленным общиной, которая на всем протяжении своего существования вплоть до образования колхозов в 1930-е годы — сохранила принцип периодического уравнительного передела[450].

Общинное мировоззрение не ограничивалось сельскими сообществами, оно проявляло себя в принципах организации труда и в промышленной области, в частности, в принципах организации промысловых артелей. Община — это коллектив, общинное сознание — коллективное. Даже спасение виделось как коллективное, а не индивидуальное.

Однако в России личность вовсе не растворялась в социуме, как это происходило на Востоке. Народу всегда была присуща тяга к индивидуализации, желание человека «быть о себе». Еще византийские источники отмечали свободолюбие славян, склонность расходиться друг с другом во мнении и обнаруживать взаимную страстную неуступчивость (сочинения Маврикия, Прокопия XI века). Во все времена люди сбрасывали тягло — «постылое тягло на мир полегло» — и уходили «на волю», в степи и леса. Отсюда множество «людей вольных, гулящих», людей без оседлости, без собственного хозяйства.

Российское сознание расходится с западным в трактовке свободы и справедливости. На Западе свобода — это реализация прав в сочетании с обязанностями, а справедливость является синонимом законности. В России свобода — воля, отсутствие ответственности; справедливость — равенство для всех и сильное патерналистское государство. Идея естественных прав человека практически не существовала в отделенном от государства виде. Если на Западе, в идеальном виде, права и свободы следовало защищать от государства, то в российской традиции права даровались государственной властью, которая и должна была их защищать.

У россиян достаточно сильно развита национальная гордость, но нет национального чванства, претензии на мессианскую исключительность. При этом они очень критичны в отношении самих себя. Россиянам свойственна самоироничная отстраненность. Александр Герцен называл одним из свойств русского духа «способность время от времени сосредоточиться в самом себе, отречься от своего прошлого, посмотреть на него с глубокой, искренней, неумолимой иронией, имея мужество сказать об этом открыто, без цинизма… и без лицемерия, обвиняющего себя, чтобы получить оправдание от других»[451]. Для россиян — за исключением контрэлит в революционные эпохи — характерен низкий уровень участия в политическом процессе. Вместе с тем ни в одной стране не было таких жарких споров о прошлом, нигде так не переписывали учебники истории.

Россия в целом исторически была сильноверующей. Но люди в значительной степени не столько сознательно религиозны, сколько мистичны, вера связывалась не столько с богословскими познаниями, сколько с обрядностью. Существовало в XVIII веке сильное антирелигиозное течение в российской элите и интеллигенции, пропитанной идеями позитивизма и социализма. Страна веками сохраняла высокую степень веротерпимости, в ней не было инквизиции и охоты на ведьм. Миссионерское начало было развито гораздо меньше, чем на Западе, а о насаждении своей веры силой оружия речи вообще не шло.

Притеснения иноверных, гонения на еретиков и даже преследования старообрядцев имели куда меньшие масштабы, чем в Западной Европе. Россия не знала религиозных войн. Сохранялись и сохраняются другие христианские деноминации, традиционными религиями являются ислам, буддизм, иудаизм. Гонения на них, если случались, носили не столько религиозный, сколько политический характер, и по масштабам нередко уступали гонениям на Русскую православную церковь (особенно в советское время).

В то время — в XVI веке, — когда на Западе интеллектуальная деятельность вырвалась за рамки античных знаний и стала создаваться современная наука, российская мысль долго продолжала развиваться в религиозных канонах, отвергая западную ученость. Только с петровских времен можно говорить о появлении научного знания и интеллектуальной среды, которая развивалась во многом усилиями приглашенных европейских ученых. Российский образованный класс в значительно большей степени, чем на Западе, был далек от остального народа, отличаясь даже по одежде и языку. Кроме того, не существовало связи между образованностью и состоятельностью, интеллектуал порой жил бедно и испытывал антибуржуазные чувства.

Чувство отчуждения от власти и собственности, давление жизненных обстоятельств и цензурных ограничений, отсутствие демократической и наличие критической интеллектуальной традиции придавали интеллигенции антигосударственный характер и радикализм. Интеллигенция во все времена оставалась в оппозиции власти, и ее оппозиционность всегда резко нарастала в условиях либерализации режима, который критиковался за недостаточность или неискренность либерализации. Если западный интеллектуал предлагал продукт своего труда и пытался на нем заработать, пытаясь использовать государство в своих целях, то русский интеллигент искал справедливости и работал на ослабление или свержение любой власти. На все времена справедливы характеристики авторов «Вех», данные русской интеллигенции: оторванность от жизни, прекраснодушие, самомнение, неприятие инакомыслия, отвлеченный догматизм, героический максимализм, историческая нетерпимость, отсутствие чувства связи с прошлым страны.

Отношение к внешнему миру было весьма сложным. Он рассматривался, прежде всего, как источник угроз, от которых спасала сильная армия. Восточные и южные страны воспринимались как менее развитые и как постоянный источник угроз. Западные — как более развитые, но ничуть не менее опасные. Но при этом иноземцев опасались, и особую осторожность проявляли в вопросах веры. У них многое перенимали, но заимствование носило специфический характер. Юрий Пивоваров отмечал, что природа российской власти «предполагает» заимствования, и, прежде всего, того, чего в русской жизни нет вообще. Но заимствования функциональные, а не субстанциальные[452].

Россия заимствовала порядки, как правило, у своего самого сильного противника. Многое было позаимствовано у Византии и монголов. Петр I перенимал шведскую государственную модель, Александр I — французскую военную модель. Форму организации хозяйственной жизни Советская Россия заимствовала у соперника в Первой мировой войне — Германии. Либеральную государственную и экономическую модель Россия копировала у главного противника в холодной войне — США. Во всех случаях перенятые за рубежом схемы в России работали хуже, нежели оригиналы.

Была ли Россия частью Западной политической системы? На протяжении большей части своей истории — безусловно, нет. Границы Запада с рубежа I–II тысячелетий определялись распространением католицизма, латыни и франкской знати. Вместе с тем Русь, Россия была крупным государством в Европе, играла важную роль на восточной периферии Западного мира, не раз становилась объектом устремлений включить ее в этот мир. С правления княгини Ольги Киевская Русь стала предметом соперничества между Византией и Римом, и предпочтение, отданное Константинополю, стало моментом цивилизационного выбора (украинцы почему-то считают, что делают его прямо сейчас).

После Наполеоновских войн Россия выступала одним из творцов и основной несущей конструкцией Венской системы и европейского концерта держав, а вестернизация образованного класса достигала наивысшей точки. С победой большевистской революции впервые в истории в крупной стране к власти пришел режим, не только открыто отвергавший западные ценности, но и предлагавший ему радикальную альтернативу в глобальном масштабе.

О состоянии сегодняшней государственности в России мнения варьируются: от демократии или неразвитой демократии до жесткого авторитаризма. Джошуа Ку рлантик из американского Совета по международным отношениям в книге о деградации демократии в мире в целом на протяжении всего недолгого XXI века, помещает Россию в категорию стран с «в высшей степени дефективной демократией», где положение только ухудшается[453].

Сами Путин и Медведев уверены, что демократия в России существует, пусть и не в идеальном виде (где она идеальна?). Выборы отражают структуру электоральных предпочтений. СМИ независимы настолько, что больше 60 % имеют зарубежных владельцев. Оппозиционеры, вылив на митинге, в парламенте или в телестудии ушаты грязи на «кровавый диктаторский режим», прекрасно знают, что уедут после этого на свои дачи, а не в Сибирь. Нацменьшинства никто не угнетает. Россия — не Саудовская Аравия, не Китай или даже не Турция, но российский демократический процесс развивается сложно.

Демократические ценности были во многом дискредитированы эпохой ельцинизма. В 2012 году Ричард Пайпс подтверждал: «Если говорить о политической системе, то россияне с недоверием относятся к демократии и приравнивают ее к хаосу и разгулу преступности»[454]. В России уровень политической активности граждан относительно низок, явка на выборы не превышает среднемировые показатели. Политическая жизнь, по исследованиям ВЦИОМ, так или иначе интересует 51 % россиян. Но «безусловную» заинтересованность в политике проявляет лишь 13 % граждан, тогда как 38 % — от случая к случаю, а остальные — крайне редко или совсем никогда[455]. При этом россияне не хотят назад. Под «порядком» они понимают не отказ от демократических принципов, а политическую и экономическую стабильность, соблюдение законов, прекращение разворовывания страны, возможность для каждого реализовать свои права.

В одной Москве есть минимум пять тысяч профессиональных революционеров, для которых борьба за насильственное свержение избранной власти является смыслом жизни, призванием и хорошо оплачиваемой профессией.

Что бы Путин ни делал, ему вряд ли удастся переубедить тех, кто рассматривает его «препятствием на пути прогресса», «врагом демократии», если не хуже. Усилия по дестабилизации государства предпринимаются и извне. Уже после принятия закона «об иностранных агентах» резко возросло финансирование политической деятельности из-за рубежа: в 2012 году официально зарубежное финансирование получили 458 НКО на сумму 4 млрд рублей, в 2015 — около 4 тысяч в объеме более 70 млрд рублей[456].

С формальной точки зрения с Конституцией все в порядке. В ней закреплены принципы разделения властей, идейный и политический плюрализм, равенство граждан перед законом, права и свободы человека в соответствии с общепринятыми принципами и нормами международного права. Исполнительная власть — Правительство, законодательная — Государственная дума и Совет Федерации, судебная — Конституционный, а также Верховный и Высший арбитражный суды (до их слияния). А где президент? Президент — вне системы разделения властей. При этом он обладает и исполнительными правами, поскольку формирует правительство и фактически руководит им. И законодательными, поскольку издает указы и распоряжения. И судебными, поскольку может выступать арбитром в спорах центральной и региональной власти.

Наряду с постом могущественного Президента Конституция создала позицию сильного председателя Правительства, что весьма наглядно доказал Путин, когда занимал его в 2008–2012 годах. Но о Правительстве не говорится как о высшем органе исполнительной власти, и оно зависит от Президента заметно больше, чем от парламента: назначается главой государства, который вносит на рассмотрение Думы кандидатуру премьера. Но если законодатели трижды ее отвергнут, то могут быть распущены. Вотум недоверия Правительству не означает его отставки, если Президент с этим не согласен. Российские суды по-прежнему обвиняют в тех же грехах, что и в советское, и досоветское время: избирательности правосудия, обвинительном уклоне, политическом влиянии на судей, коррупции. Многие из таких обвинений невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть, но общее ощущение именно такое.

Политическая история постсоветской России — история возникновения, исчезновения и создания вновь огромного количества партий. В 1990-х годах существовало около двухсот только официально зарегистрированных общефедеральных общественных объединений, имевших право участвовать в выборах. И это при том, что действовали нормы, прямо запрещавшие совмещение руководящих государственных должностей с руководством партиями и участием в их деятельности. В 2002 году был принят закон о партиях, который являлся попыткой укрупнить партии. Более жесткие требования к их регистрации, поощрение крупных партий через их государственное финансирование приводили к тому, что мелкие партии начали исчезать. Кремль весьма умело сконструировал полноценную партию власти, объединив основные элитные группировки из «Единства» и «Отечества — всей России» в рядах «Единой России». Затем был осуществлен переход к выборам в Государственную думу исключительно по партийным спискам. Законодательство о партиях и выборах неоднократно изменялось в направлении сужения поля для политической конкуренции. Требование к численности для регистрации партии были повышены с 10 до 50 тысяч членов. Все это сыграло на руку крупным партиям, общее их число снизилось до семи.

Острейшая политическая схватка разразилась в конце 2011 года, когда против «Единой России» объединилась коалиция электоральных и уличных сил, недовольная, прежде всего, Путиным и фактом его переизбрания на следующий президентский срок. Под грузом обвинений в коррупции и предвыборных фальсификациях ЕР, потеряв свое конституционное большинство, едва сохранила большинство простое. За «Единую Россию» проголосовали 49,3 % избирателей, за КПРФ — 19,2 %, «Справедливую Россию» — 13,2 %, ЛДПР — 11,7 %.

Вместе с тем, всплеск протестных настроений заставил Кремль пойти на изменения в законодательстве о партиях и о выборах. В 2012 году была максимально облегчена процедура регистрации новых общенациональных политических партий — вместо прежних 50 тысяч членов требовалось лишь 500. Осенью 2012 года своим правом побороться за места в региональных парламентах воспользовались 24 партии, а в сентябре 2013 года — 54, представляющие весь мыслимый политический спектр. К середине 2015 года Минюст зарегистрировал 75 партий, имеющих право участвовать в выборах[457]. Вернулись одномандатные округа на выборах в Государственную думу, что усилит связь законодателей с избирателями, создаст пул более независимо действующих депутатов.

Одновременно власть не побоялась попасть под огонь оппозиционной критики за «непопулярные» меры по усилению ответственности за несанкционированные митинги, введение регистрации для политических НКО, получающих финансирование из-за рубежа, введение контроля за Интернет-сайтами, предлагающими детскую порнографию, наркотики и самоубийства. Попытки извне повлиять на политическую ситуацию или избирательный процесс будут не просто не приветствоваться, а пресекаться. Должен заметить, судя по опросам общественного мнения, меры эти весьма популярны, каждая из них поддерживается как минимум двумя третями избирателей. Большой проблемой остается коррупция, хотя ее масштабы непросто измерить. Ежегодные декларации о доходах и собственности, введение запрета на зарубежные счета и отчетов за зарубежную недвижимость для высших должностных лиц и депутатского корпуса уже заставили многих предпочесть собственность и счета государственной службе.

С конца 2011 года маятник федеративных отношений пошел в сторону большего усиления прерогатив регионов. В 2012 году прямые выборы губернаторов были восстановлены. Желающие попасть в избирательный бюллетень должны пройти через «муниципальный фильтр», то есть собрать подписи не менее 5 % представителей депутатского корпуса в регионе в свою поддержку. Большое внимание Кремлю пришлось уделить местному самоуправлению, поскольку, по сути, из Конституции выпал уровень местной власти.

В постсоветской России главным символом либерализма выступал Борис Ельцин, а сейчас — пестрый альянс сил без очевидного лидера, призывающий следовать западной модели. Либеральная, прозападная часть электората не столько мала — около 10–15 %, — сколько раздроблена. Либералы провалились на выборах в Думу в 2003 году, не смогли вернуться в 2007 или 2011 годах. «Единая Россия» является главным носителем консервативной традиции, Компартия Геннадия Зюганова — коммунистической, «Справедливая Россия» — социал-демократической, ЛДПР Владимира Жириновского — националистической.

В каких терминах можно описать систему взглядов Медведева и Путина? В отличие от либералов они не отрицают национальных традиций — говорят о семейных, моральных и религиозных ценностях. Они — сторонники сильного государства. Вместе с тем привержены принципам эволюционного развития, свободного рынка, демократии, сильной государственности, российского суверенитета и традиционализма. Эта комбинация весьма характерна для консерватизма. Да Путин и сам это подтверждал. В частности, 4 сентября 2013 года на прямой вопрос о его идеологической ориентации ответил: «Я думаю, что вполне можно сказать, что я прагматик с консервативным уклоном…»[458]

Рост познается в сравнении

В 1913 году на долю Российской империи приходилось около 9 % процентов мирового населения. В 1950 году доля собственно России составляла (и это после войны) порядка 4 процентов, доля СССР — около 8 процентов. А сегодня доля России в населении земного шара — всего 2,4 %, и она продолжает сокращаться. Если в 1913 году Российская империя по численности населения уступала только Китаю и Индии, а в 1950 году Россия в нынешних границах занимала четвертое место после Китая, Индии и США, то сегодня Россия со 146 млн человек — лишь девятая по численности населения страна мира: нас обогнали Индонезия, Бразилия, Пакистан, Бангладеш, Нигерия.

По итогам 2012 года Всемирный банк (ВБ) оценил ВВП России в 3,4 трлн долл. по паритету покупательной способности рубля, и Россия по этому показателю стала крупнейшей экономикой в Европе и 5-й на планете — после США (15,6 трлн), Китая (12,4 трлн), Индии (4,8 трлн) и Японии (4,5 трлн). МВФ, оценивавший ВВП по обменному курсу, ставил Россию на 8-е место — пропуская вперед Германию, Францию и Великобританию[459]. По показателям ВВП на душу населения Россия тоже продвинулась вперед: 14,82 тысяч долл. по обменному курсу, а по ППС — 25 810 долларов — самый высокий уровень для стран БРИКС[460]. Это соответствует уровню таких европейских стран, как Хорватия или Венгрия.

Существует мнение, что рост экономики России и благосостояния ее граждан был обеспечен исключительно повышением цен на нефть. Экономический рывок начала века с нефтью вообще никак не был связан, напомню ее цену: 28,5 долл. за баррель в 2000 году, 24,4 долл. — в 2001-м, 25 долл. — в 2002-м, 28,8 долл. — в 2003 году. Дополнительные доходы от экспорта углеводородов обеспечили всего около 28 % от роста доходов граждан и лишь 12 % от прироста ВВП. Темпы номинального роста зарплат и пенсий втрое превысили темпы роста цен на нефть. Локомотивом экономики был потребительский, а не сырьевой сектор. Кремль существенно повысил налоговое бремя на экспортеров энергии и за счет этого смог облегчить его для отраслей, ориентированных на внутренний спрос — торговли, строительства, сферы услуг, обрабатывающей промышленности[461]. Существовали и другие важные внутренние факторы: ответственная макроэкономическая политика, рыночное ценообразование, частная собственность на землю.

Сейчас налицо замедление темпов экономического роста, начавшееся еще до введения западных санкций. Рост ВВП в 2012 году составил 3,4 %, в 2013-м — 1,3 %. По итогам 2014 года он увеличился на 0,6 %. Главным фактором роста стало сельское хозяйство. А факторами торможения — бюджетное сжатие, высокая учетная ставка ЦБ, сокращение инвестиций и темпов роста монетизации экономики, падение цен на нефть и санкции. В первом квартале 2015 года ВВП снизился на 2 %, объем промпроизводства — на 0,4 %[462].

В последние годы идут активные дискуссии по поводу структурной реформы российской экономики, преодоления ее ресурсной ориентации. Но как реально выглядит структура экономики? Доля добывающей промышленности в ВВП страны не является сильно гипертрофированной, составляя 5,7 % (на уровне Китая, Канады и существенно уступая ведущим сырьевым странам — Австралии и Норвегии). По доле обрабатывающей промышленности Россия также не является аутсайдером — 14,1 %, что ненамного уступает США — 15,4 %. Выделяется относительно слабое развитие финансового сектора (16,7 % от ВВП, что находится на бразильском уровне), сильное отставание по доле сегмента социальных услуг — здравоохранение, образование, соцуслуги (6,5 %, что ниже, чем даже в Индии). Но есть одно направление, где Россия — безусловный лидер: ни в одной крупной экономике столь большой процент ВВП — 27 % — приходится на торговлю[463].

Общим местом стало обвинение Владимира Путина в том, что он чрезмерно раздул масштабы государства в ущерб свободе рынка. Размер современного государства измеряется обычно таким показателем, как доля ВВП, перераспределяемая через консолидированный бюджет. В России этот показатель составлял 38 %, а в странах «Большой семерки» — 46 %. Размер государства определяют и по доле государственного сектора в экономике, которая на протяжении первого десятилетия XXI века действительно росла. Но она меньше, чем во многих странах Западной Европы. Может, государство задавило запредельными налогами? Тоже нет. В России платят лишь 59 % от американских налогов и гораздо ниже европейских. А такого низкого — 13-процентного и плоского — подоходного налога, как в России, практически нигде нет.

Россия, в отличие от остальных развитых и крупных экономик, все последние годы сохраняла профицит бюджета. Даже в 2014 году, когда ожидались особые сложности, объем поступивших доходов федерального бюджета превысил объем расходов на 1,2 трлн рублей. Резервный фонд и Фонд национального благосостояния за 2014 год выросли на 2,5 трлн рублей и составили 8,4 трлн рублей. Лишь по итогам первой трети 2015 года бюджет был исполнен с дефицитом в 4,4 % ВВП[464].

Размер золотовалютных резервов сокращался — на конец 2013 года 511 млрд долл., на июль 2014 года — 472,5 млрд долл., на 1 мая 2015-го — 356 млрд. С 2014 года Россия начала увеличивать долю золота в своих ЗВР, что позволило, обойдя по его запасам Китай, выйти на 6-е место в мире, а если не считать МВФ, то пятое. В дальнейшем — помимо золота — ЦБ может увеличить долю азиатских валют — китайского юаня, гонконгского доллара, японской иены[465].

У России по-прежнему самый незначительный совокупный — внешний и внутренний — государственный долг среди развитых стран. Он составляет 13,5 % от ВВП и меньше, чем госдолг Дании или Бельгии, почти в десять раз ниже долга Германии и в 30 раз — долга США[466].

Банковская система находится в целом в удовлетворительном состоянии. Вклады граждан в банках на начало 2014 года составляли 17 трлн рублей, тогда как в докризисном 2006-м — 2,7 трлн[467]. В значительной степени это объясняется стремительным распространением банковских зарплатных карт. Активно развивался рынок потребительского кредитования, объем кредитов только физическим лицам в 2013 году превысил 12 % ВВП, в том числе — 2,6 % — ипотечные кредиты. Если учесть, что в ЕС доля только ипотечных кредитов в ВВП составляет 51,7 %, российскому рынку еще есть куда расти. При этом аналитики начинают бить тревогу из-за роста числа «плохих заемщиков». Отмечается нарастание напряженности на денежном рынке: замедление роста денежной массы, высоки процентные ставки по кредитам, высок уровень цены денег на межбанковском рынке. Доступность коротких денег сосуществует с острым дефицитом длинных инвестиционных ресурсов.

Серьезной проблемой стал для России отток капитала. За 2014 год он составил $154,1 млрд, в первом квартале 2015 года — $32,6 млрд, что на 31,7 % меньше, чем за аналогичный период годом ранее. Улучшение этого показателя связано с возобновлением интереса к российскому рынку со стороны иностранных инвесторов и улучшившимся состоянием рубля; Bloomberg признал российский рубль лучшей валютой 2015 года. Положительно сказывается и объявленная амнистия капитала, а также действия иностранных государств по недопущению возвращения средств в Россию (особенно из британской и испанской юрисдикций).

Впрочем, отток профинансирован во многом российскими банками, кредитовавшими российские же компании, зарегистрированные за рубежом (их кредитование юридически отражается как кредитование нерезидентов). Кроме того, российские банки наращивали внешние активы, российские компании — прямые инвестиции за рубежом, зарубежные инвесторы уходили с фондовых рынков развивающихся стран, гастарбайтеры переводили деньги домой. Существенны и геополитические риски, связанные с Украиной. В России в 2013 году отток капитала оценивался в 1,6 % ВВП, в Швеции — 6 %, Германии — 7,5 %, Швейцарии — 9,6 %, в Голландии и Норвегии больше 10 %, а в Кувейте — 40 %[468]. Отток капитала вообще характерен для всех стран с активным сальдо внешней торговли, каковой является и Россия.

Россия — крупный игрок на рынке инвестиций, которые направлялись в компании сырьевого, энергетического, металлургического и телекоммуникационного секторов. Крупнейшим инвестором в экономику России много лет выступал… Кипр, на который приходилось почти 40 % накопленных Россией ПИИ — 124 млрд долл. к марту 2012 года, что вдвое превышало кипрский ВВП. Еще четверть накопленных ресурсов приходилось на долю Швейцарии, Нидерландов, Люксембурга и Виргинских островов, где существуют зоны со льготным налогообложением, что очевидно свидетельствовало о российском происхождении инвестиций[469]. Сегодня интерес к инвестициям на российском рынке весьма сдержан на Западе. Но заметно растет на Востоке. Нельзя не обратить внимание на контракт на 400 млрд долл. с Китаем на проект газопровода «Сила Сибири», который позволит заметно диверсифицировать маршруты транспортировки российского газа.

Иностранные компании активно развивали производство в России, пришли практически все мировые автогиганты. В последнее время все активнее стала проявляться своего рода скрытая олигополия: зарубежные транснациональные корпорации занимают целые сектора российской экономики. Они практически не создают новые бренды, а просто поглощают российские конкурирующие фирмы или объединяются с ними. Так, например, за пределами Pepsi и Cola остаются лишь около 20 % российского производства соков[470].

Данные о внешней торговле товарами постоянно фиксировали рекордные объемы: рост со 149,9 млрд долл. в 2000 году до 867,6 млрд — 2013 году[471]. Крупнейшие внешнеторговые партнеры — Китай, Нидерланды, Германия, Италия. Структура экспорта оставляет желать лучшего, и она не улучшается. Доля минеральных ресурсов (нефть, нефтепродукты, газ, угль, руды) выросла с 42,5 % в 1995 году до 71,6 в 2013 году[472]. У России лишь 14,3 % экспорта приходится на промышленную продукцию[473]. Кремль начал задумываться о переходе к расчётам в рублях, прежде всего, за газ и за нефть, стимулировать размещение новых эмиссионных ценных бумаг именно в рублях и желательно на российском рынке.

В Послании Федеральному собранию 2013 года Путин особо подчеркнул важность деофшоризации экономики. В 2012 году через офшоры или полуофшоры прошли российские товары общей стоимостью 111 млрд долларов — пятая часть всего экспорта. Половина из 50 миллиардов долларов российских инвестиций в другие страны также пришлась на офшоры. В связи с этим Путин предложил: доходы компаний, которые зарегистрированы в офшорной юрисдикции и принадлежат российскому собственнику, конечному бенефициару, должны облагаться по внутренним налоговым правилам, а налоговые платежи должны быть уплачены в российский бюджет. Компаниям, зарегистрированным в иностранной юрисдикции, нельзя будет пользоваться мерами государственной поддержки, включая кредиты ВЭБа и госгарантии, им также должен быть закрыт доступ к исполнению государственных контрактов[474].

Вновь приоритет — энергия. Но как это соотносится с курсом на более высокотехнологичную экономику? Не стоит забывать, что современная добыча и транспортировка энергии сами по себе являются высокими технологиями. Россия — энергетическая сверхдержава. Это не имеет отношения к стратегии развития. Это — констатация факта.

Несколько лет подряд растут объемы добычи нефти, и сейчас на долю страны приходится более 12 % ее мирового производства. В 2014 году получено 527 млн т нефти и газового конденсата. Экспортируя почти 5 млн баррелей нефти в сутки, Россия уступает по этому параметру только саудовцам[475]. Идет развитие трубопроводной системы.

Россия занимает второе место в мире и по добыче природного газа (640 млрд кубометров), немного уступая по этому показателю США, где упор сделан на ускоренную добычу сланцевого газа. Но крупнейшей газовой компанией мира является Газпром, чья капитализация с начала 1990-х выросла более чем в 60 раз. На компанию в 2013 году приходилось 18,5 мирового запаса газа, 15,6 % мировой добычи, 21,5 % глобального экспорта газа[476].

СССР был пионером атомной энергетики, сегодня Россия лидирует на рынке строительства АЭС. Портфель заказов Росатома насчитывает 29 энергоблоков, из которых 19 будут построены в Китае, Индии, Турции, Белоруссии, Бангладеш, Финляндии, Вьетнаме, Армении, Венгрии.