Код цивилизации. Что ждет Россию в мире будущего? Никонов Вячеслав

Концептуальными основами национальной обороны Японии являются положения Конституции и ряд пацифистских законов, которые предусматривают проведение исключительно оборонительной политики, отказ от превращения в военную державу, гражданский контроль над вооруженными силами, соблюдение трех неядерных принципов (не обладать, не производить и не допускать размещения ядерного оружия на своей территории). Формально в Японии нет вооруженных сил, только «силы самообороны», на которые нельзя тратить больше 1 % ВВП.

Новая кампания за увеличение военных программ началась на фоне роста военного потенциала Китая и особенно после ракетно-ядерных испытаний КНДР в апреле — мае 2009 года. Правительство Таро Асо впервые назвало Северную Корею угрозой для Японии, развернуло на своей территории элементы американской системы противоракетной обороны, заявило об интересе к обретению собственных сил оперативно-тактического сдерживания. Был законодательно зафиксирован статус Министерства обороны, формировались полноценные разведсообщества, расширялась законодательная база для действий вооруженных сил за рубежом.

В декабре 2010 года были опубликованы «Основные направления Программы национальной обороны», где декларировался переход от «базовой» к «динамичной» обороне, призванной обеспечить более гибкий ответ на внешние военные угрозы.

Даже несмотря на сохраняющиеся ограничения на военные расходы в пределах 1 % от ВВП, Япония сегодня обладает пятым военным потенциалом в мире. Численность вооруженных сил — 230 тыс. человек, из них в сухопутных силах самообороны — 133,4 тыс., морских силах самообороны — 42,4 тыс., военно-воздушных силах — 34,8 тыс. Космическая группировка насчитывает 4 спутника. В Японии дислоцировано более 30 тыс. военнослужащих США (армия — 2,5 тыс., флот — 3,7 тыс., ВВС — 12,6 тыс., морская пехота — 14,4 тыс.)[728].

Япония способна создать собственное ядерное оружие и не исключает такой возможности. На третьем саммите по ядерной безопасности в Гааге в марте 2014 года японское правительство заявило о передаче США 700 фунтов оружейного плутония и большого объема высокообогащенного урана. Вместе с тем остановка атомных реакторов делает сложным обоснование продолжения программы обогащения оружейных ядерных материалов[729].

Премьер Японии Синдзо Абэ заявил себя как сторонник пересмотра 9-й статьи японской Конституции, но его далеко идущие планы в этом отношении встретили сопротивление со стороны пацифистски настроенного партнера по парламентской коалиции — партии Комейто. Поэтому курс на ремилитаризацию осуществлялся в слегка завуалированной форме.

В декабре 2013 года парламент принял закон о создании Совета национальной безопасности по образу и подобию аналогичных структур в США и Великобритании. Была опубликована новая Стратегия национальной безопасности и принят закон, предусматривающий резкое ужесточение ответственности за разглашение чувствительной информации (закон был непопулярен). Министерство обороны выпустило измененные Программные установки по национальной обороне и Среднесрочную оборонную программу, в которых декларировалось намерение создать «динамичные вооруженные силы», способные проецировать силу за пределами «японской периферии»; улучшить взаимодействие всех родов войск; создать силы, способные осуществлять одновременно и морские, и сухопутные операции (amphibious capability)[730].

С 1 апреля 2014 года в Японии отменен действовавший с 1976 года запрет на экспорт оружия — за исключением тех стран, которые находятся в состоянии войны или под санкциями СБ ООН. Токио способно предложить корабли, системы ПВО, средства радиоэлектронной борьбы, электронные компоненты, конкурируя скорее с США и странами ЕС, чем с Россией[731]. Офис премьер-министра создал специальный Совет по восстановлению правовой основы в области обороны, который в мае 2014 года представил свои рекомендации о том, как интерпретировать «самооборону» в современных условиях и как она соотносится с потребностями «коллективной обороны». После согласования с Комейто была принята концепция «ограниченной коллективной самообороны», которую будут использовать в трех случаях: если атака на другое государство будет представлять «очевидную опасность» существованию Японии и конституционным правам ее граждан; если не существует другой возможности защитить Японию и ее граждан; и если применение силы будет сведено к минимуму. В 2015 году принимается 17 законов, позволяющих вооруженным силам осуществлять такие операции. Как считают эксперты, эти изменения «откроют дорогу пересмотру всей «ориентированной на оборону военной политики», которая проводилась во все послевоенные годы». И все без изменения Конституции. Китай и Южная Корея уже выразили свою понятную озабоченность этим фактом[732].

Японской внешней политике в послевоенный период была свойственна безоглядная верность американскому союзнику, подкрепляемая американским военным присутствием. Вашингтон также рассматривает военно-политический союз с Токио в качестве основной несущей конструкции системы американских альянсов и инструментов влияния в АТР. Япония оказывала широкую политическую, дипломатическую и материально-техническую поддержку США в войне против Вьетнама. В 1964 году она дала согласие на заход в японские порты американских атомных подводных лодок, в 1967-м — атомных авианосцев и других надводных кораблей. Впрочем, позиция японской элиты никогда не была однозначной. В ЛДПЯ сложились «националистическое», «пацифистское» и «меркантилистское» течения, каждое из которых имело собственное представление об угрозах и приоритетах. «Меркантилисты» исходили из того, что главная угроза безопасности вызвана изоляцией страны и упадком системы мировой торговли, «националисты» били тревогу в связи с утратой суверенитета и полного подчинения Японии старшему партнеру, «пацифисты» тревожились по поводу риска вовлечения в вооруженный конфликт против своей воли[733].

Абэ выступает за тесное военно-политическое партнерство с США. Расширены рамки военного сотрудничества, ослабла напряженность в отношении американских баз на Окинаве. Обама стал первым американским президентом, который заявил, что обязательство США по защите территории Японии распространяется и на острова Сенкаку. Впрочем, мало кто в Японии поверил, что США действительно будут воевать с Китаем, если вспыхнет конфликт вокруг островов.

Серьезным вызовом для отношений Японии с внешним миром в целом представляет курс Абэ на подстегивание националистических настроений. Он отрицает нанкинскую резню 1937 года, корейское сексуальное рабство, регулярно посещает храм Ясукуни, где похоронены японские военные преступники, и считает унижением послевоенную оккупацию Японии Соединенными Штатами. При этом большинство японцев не подвержено националистическим настроениям, и электоральная поддержка Абэ больше связана с его экономическим курсом, чем с кампанией по подъему национального духа[734].

Для Японии Соединенные Штаты и Западная Европа являются не только партнерами, но и конкурентами, а азиатские страны — скорее нет, так как их развитие соответствовало концепции «летящих гусей», и они находятся в другой технологической нише. Роль Азии во внешней политике Японии неуклонно растет.

Вторым по значимости — после США — направлением внешнеполитической стратегии Японии является Китай. Дипломатические отношения между ними были установлены только в 1972 году. В 1978 году Япония заключила с КНР договор о мире и дружбе, согласившись (с некоторыми оговорками) на включение в него пункта о борьбе с «гегемонизмом», которому китайское руководство придавало антисоветскую направленность. Одновременно японо-китайские отношения характеризуются глубоким взаимным недоверием и острыми проблемами: восприятие истории (диаметрально противоположные подходы к событиям японо-китайской войны 19371945 гг.); территориальные разногласия (притязания Китая на острова Сенкаку); будущее Тайваня; вопросы прав человека; незаконная иммиграция из Китая в Японию; негативное отношение Китая к американо-японскому союзу; резкий рост потенциала Китая как региональной сверхдержавы и возможность разработки в Пекине концепции «Большой Восточной Азии» без Японии[735].

В апреле 2014 года Япония продемонстрировала Китаю объединенный японо-тайваньский фронт, подписав в Тайбее соглашение о допуске тайваньских моряков в акваторию Сенкаку. Абэ и Си Цзиньпин впервые встретились только в ноябре 2014 года на саммите АТЭС в Пекине, что позволило несколько подтопить лед недоверия. Впрочем, как подмечает исследователь истории двусторонних отношений Уильям Чунг, «ф окус исключител ьно на современных проблемах упускает тот факт, что отношения между Японией и Китаем всегда были цикличными, разворачиваясь от конфликта к сотрудничеству и наоборот»[736]. Так что впереди еще много зигзагов.

Важное место во внешнеполитической стратегии Японии занимает Республика Корея — и с точки зрения экономических интересов, и как «прифронтовое государство» в системе безопасности от «угрозы со стороны Пхеньяна». В последние годы все более очевидно стремление Сеула к выравниванию многолетних «подчиненных» взаимоотношений с Токио. Важный раздражитель в двусторонних отношениях — территориальные претензии Токио к Сеулу и «глубокие расхождения» в оценке исторического прошлого. Встреча на высшем уровне между Абэ и его южнокорейским визави в марте 2014 года оказался возможным только потому, что на этом настояли США, и встреча проходила в трехстороннем формате. В марте 2015 года смогла состояться встреча глав МИД Японии, Китая и Южной Кореи, а первый за многие годы двусторонний саммит Япония — РК прошел в апреле[737].

Япония занимает все более жесткую позицию в отношении КНДР. Токио поддерживал и поддерживает введение самых жестких санкций против Пхеньяна. В одностороннем порядке были введены запреты на любой импорт из КНДР и на заход северокорейских кораблей в японские порты. Односторонние санкции против Пхеньяна были продлены еще на два года в апреле 2013 года, когда Северная Корея заявила о состоянии войны с Южной, Токио на время даже привел свои силы в боевую готовность. Северокорейская угроза воспринимается многими не сама по себе, а как «дополнение» китайской. Разработки ПРО ТВД усилиями Токио и Вашингтона следует рассматривать как часть стратегии сдерживания Китая, хотя формально он направлен против угрозы со стороны КНДР.

Одним из приоритетов внешнеполитической стратегии Японии в АТР становится углубление отношений со странами АСЕАН, основными направлениями которых назывались «открытый регионализм», экономическое партнерство, создание двусторонних и, по возможности, многосторонних зон свободной торговли. Парадоксально, но партнером Японии в регионе становится ее недавний геополитический противник — коммунистический Вьетнам. В рамках объявленного стратегического партнерства Токио помогает Вьетнаму в создании службы береговой охраны и освоении месторождений редкоземельных металлов, чтобы обойти монополию Китая на их производство[738].

К концу 2013 года Абэ закончил объезд столиц всех государств АСЕАН, где работал над созданием единого фронта противодействия Китаю. На саммите Япония — АСЕАН в декабре 2013 года в Токио странам десятки была обещана экономическая помощь в размере 20 млрд долл. Однако способность Японии организовать государства ЮВА для противодействия Китаю остается под вопросом[739]. Ограничителями для роста влияния Японии в экономике и политике АТР является нежелание региональных стран принимать политическое, и тем более военное, лидерство Токио. В военно-политическом плане соседи склонны видеть в Японии исключительно дублера США. Мало кто готов к формированию новой «сферы сопроцветания» во главе с ней. У Японии надежных друзей в Восточной Азии нет.

Япония все более активно заявляет о себе в Африке, для которой, как считают в Токио, очень подходит опыт индустриальных рывков эпохи Мейдзи и послевоенного восстановления. Осуществляются инвестиции в Программу инфраструктурного развития Африки (транспорт, энергетика, вода), японцы помогли оборудовать 14 пунктов быстрого пересечения границ между африканскими государствами. С 2008 года Японский банк международного развития выделил 2,9 млрд долл. на кредиты под низкие проценты в Африку, японские компании ведут на континенте активную геологоразведку[740].

Японцы ни на йоту не отошли от своей позиции, согласно которой Россия «обязана» вернуть им все четыре острова Курильской гряды. Промежуточные варианты даже не обсуждаются. Крупная уступка Владимира Путина, который, проявив заметное политическое мужество, согласился вернуться к формуле подписанной и ратифицированной двумя сторонами Совместной декларации 1956 года, предусматривавшей передачу нами двух островов после подписания мирного договора, встретила бурное возмущение и была Токио отвергнута.

Поскольку Россия представляет хорошо пристрелянную пропагандистскую мишень, Токио не может убрать проблему «северных территорий» из повестки дня двусторонних отношений. В Москве же считают, что вопросы послевоенного урегулирования решены в Совместной декларации 1956 года и в серии заключенных и ратифицированных двусторонних договоров.

Так что же, российско-японские отношения остаются в тупике? Не все так безнадежно. Среди стран «семерки» в 1990-е годы Япония занимала наиболее благоприятную позицию в отношении России по целому ряду вопросов: борьба с терроризмом на Северном Кавказе, права человека, предоставление экономической помощи после дефолта 1998 года, подключение России к АТЭС[741]. Налицо сдвиги в сфере экономики, которая долгие десятилетия была заложником политики. Товарооборот между двумя странами вырос с 3 млрд долл. в 2000 году до 31 млрд долл. в 2012-м[742]. Россия является важным поставщиком энергетических ресурсов, цветных металлов, морепродуктов, леса. Японские компании стали абсолютными лидерами среди иностранных партнеров по объему капиталовложений в российский ТЭК. Японские инвестиции составили 30 % в проекте Сахалин-1 и 22,5 % в проекте Сахалин-2. Последний снабжает сырьем принадлежащий компании «Сахалин Энерджи» первый в России завод по сжижению природного газа в поселке Пригородное на юге Сахалина, мощность которого 9,6 млн т в год (5 % от мирового производства сжиженного природного газа), 60 % его продукции законтрактовано для поставок в Японию, в результате чего степень зависимости японского внутреннего рынка от поставок газа с проекта Сахалин-2 превысит 6 %[743].

Политические сдвиги менее заметны. Большинство японских экспертов, ведущие газеты по-прежнему настроены к России весьма негативно. Уровень осведомленности о России и ее политике крайне низкий. В Японии существует комплекс превосходства в отношении России. Ей, как показал лондонский японист Александр Бух, приписывались все те недостатки неразвитости, культурные и психологические патологии, которые можно было обнаружить в англо-американском дискурсе о Японии времен II мировой войны. Россия для Японии (где вообще доминируют западные модели знания), как и для Запада — ее Другое, и «инаковость России для Запада использовалась в японском дискурсе для конструирования принадлежности Японии к универсальной цивилизации, но в то же время и для указания на уникальное социокультурное превосходство не только над Россией, но над самим Западом»[744]. Выводы о подъеме «российского империализма» — в порядке вещей.

Одновременно антияпонские настроения усиливались и в России. С 1995 по 2011 год уровень симпатий упал с 70 до 45 %, тогда как уровень антипатий вырос с 19 до 31 %. Более 90 % россиян против передачи Курильских островов.

На какой-либо принципиальный прорыв в двусторонних отношениях в ближайшем будущем рассчитывать трудно, особенно в свете введенных в отношении России санкций и ответного запрета на ввоз японских продуктов. Однако следует заметить, «до сих пор санкции Японии были самыми мягкими по сравнению с мерами, принятыми другими странами «семерки»[745].

Японию нередко относят к Западу. Но цивилизационно, как мы убедились, она точно не Запад.

В 1970–1980-е годы успешное экономическое развитие Японии, которое контрастировало с застоем американской экономики, вызвало разочарование в западных моделях и новый интерес к родной культуре. Но японцам не так просто «соединиться с Азией». «Только Запад считает Японию «азиатской» страной, — подчеркивает Моизи. — В сегодняшней Азии, по прошествии более 60 лет с конца Второй мировой войны, Япония до сих пор презираема большинством своих соседей как надменная страна «Ниппон». Будучи слишком западными для большинства азиатов, японцы по-прежнему остались слишком азиатами, и люди Запада не способны полностью их понять»[746].

Для японцев азиатские страны долгое время были «другими, от которых надо отличаться». Но в последние годы наметился психол огический сдвиг, и некоторые страны Азии становятся «другими, на которые следует быть похожими»[747]. Японцы стали ездить на экскурсии, отдыхать в соседних странах. Растет интерес к азиатской культуре. Очарование Запада и зависть по отношению к нему не исчезли, но очевидно любопытство японцев к тайской и китайской кухне, прикладному искусству Вьетнама и острова Бали, к кино Гонконга, Тайваня и Южной Кореи. Велик интерес к Индии как колыбели буддизма, к ее эзотеризму и древней культуре. «Японцам до недавних пор было свойственно смотреть на Восток сквозь фильтр стереотипов западных «азиаскептиков» — с нескрываемым чувством превосходства. Сейчас в основном японцы относятся к азиатам без примеси снобизма, как к родственникам»[748]. Япония сама настойчиво применяет «мягкую силу» в Восточной Азии. Японская поп-культура все больше захватывает молодое поколение Восточной Азии. Магазины «Исэтан», «Маруи» сильно влияют на потребительские вкусы в регионе.

Экономический застой негативно влияет на национальное самочувствие. Страна не уверена, какова ее природа и куда ей идти. Она болезненно воспринимает тот факт, что ее потеснили с экономического пьедестала не только Китай, но и Индия. В политических кругах Токио и, особенно, в МИДе (Гаймучо) чувствуется навязчивый страх перед Китаем.

Поиск новой идентичности идет по старому руслу — японцы мечтают об «уютной Японии», «красивой стране», «азиатской Швейцарии», «стране второго шанса для человечества», строят «хорошее общество», в котором, однако, угадываются контуры старого традиционного уклада. Может ли Япония претендовать на роль сверхдержавы XXI века? Вряд ли. «Размером примерно с Калифорнию, Япония никогда не обретет географические и демографические параметры Соединенных Штатов, — писал Джозеф Най. — Ее успех в модернизации, демократизации и в массовой культуре дает Японии некоторую мягкую силу, но этноцентричные настроения и политика ее подрывают»[749].

Японский традиционализм отступает под давлением глобализации, но сохраняет свою скрытую мощь. Японию ни с чем не спутать, как ни с чем не спутать кимоно (буквально означает «одежда»), для мужчин и женщин — халат с широкими рукавами, который запахивают на груди на правую сторону и завязывают поясом. Даже с распространением европейского костюма японцы надевают кимоно как парадный костюм по праздникам или в качестве домашнего халата. Ни с чем не спутать деревянные сандалии гэта в форме скамеечки, удерживаемые веревками или ремешками большим и вторым пальцами ног. При входе в жилище их оставляют за порогом дома, как и другую обувь. В Японии получили распространение заимствованные из Китая искусство составления букетов (икебана) и выращивания карликовых деревьев (бонсай). И все знают карате, катаны, суши и сакэ. Россия — одна из немногих стран, где японская кухня пользуется большей популярностью, чем китайская.

Индия — баланс дел

Вторая по численности населения, Индия скоро станет первой. Четвертая экономика мира с перспективой к середине века стать второй, отодвинув Соединенные Штаты. Страна, от которой в огромной степени зависят судьбы мира. «По мере того, как Соединенные Штаты и Китай становятся великими державами-противниками, направление движения Индии может определить курс геополитики в Евразии в XXI веке, — считает Роберт Каплан. — Другими словами, Индия превращается в самое главное уравновешивающее государство»[750]. Индия — стержневое государство Южной Азии — седьмое на планете по площади, которая составляет 3,28 млн кв. км. Расположенная в тропических и субэкваториальных широтах, отгороженная цепью высочайших в мире гор — Гималаев — от северных ветров, она — одна из самых жарких стран мира. Ее отличает исключительное разнообразие природы: заснеженные пики, выжженные саванны, пустыни и джунгли. В Гималаях берут начало потоки, питающие две великие реки Индостанского полуострова Инд и Ганг. Инд, бассейн которого в наши дни практически весь находится в Пакистане, дал название страны, ставшей очагом древний цивилизации. Сами индусы называли реку Синдху, но персы превратили слово в Хинду. Из Персии оно перекочевало в Грецию, где стало обозначать весь Индостан[751].

Горы способствовали замкнутости. Но они никогда не были непреодолимой преградой. Индия приняла немало миграционных волн, став домом для дравидских и арийских племен, кушан, гуннов-эфталитов, иудеев, парсов, представителей многих мусульманских и других народов. Разнообразны были контакты с Египтом, Вавилоном, греко-римским миром, странами Центральной и Юго-Восточной Азии, Закавказьем, Китаем. С XII века Северная Индия стала частью мусульманского мира. С конца XV века на ее территории появились португальцы, англичане, голландцы, французы, датчане, армяне.

Фундамент индийской цивилизации — индуизм, его последователями называют себя сегодня более 80 % населения. Основные постулаты индуизма сформировались на основе сплава ведизма и верований древних доарийских народов и берут истоки от ведического брахманизма конца второго тысячелетия до нашей эры, впитав по дороге множество систем верований огромного количества сект, ритуальных практик. Хотя сам термин «индуизм» появился только в XIV веке н. э. в период мусульманского господства для обозначения местных жителей, не исповедовавших ислам[752].

Пантеон индуистских богов весьма многочислен. Однако каждый из них являет собой какую-то своеобразную грань единого вездесущего Бога. Наиболее почитаема знаменитая триада, состоящая из Брахмы — вседержителя мира, Вишну — хранителя и Шивы — одновременно разрушителя и воссоздателя. Все они изображаются обычно с четырьмя руками, а Брахма еще и с четырьмя головами, подчеркивающими его всевидящее присутствие. У каждого из богов есть супруга, также обладающая выдающимися способностями. К священным книгам индуизма относят «Бхагавадгиту», веды, упанишады, пураны, а также эпические произведения «Махабхарата» и «Рамаяна».

Леонид Васильев пишет: «Мир всего живого, включая людей и даже богов, по представлениям индуистов, — это сансара, бесконечная и безначальная цепь перерождений, унылое бытие профанического, т. е. удел всего обычного, обыденного. Ценность этого мира всегда считалась весьма относительной, ведь, в конечном счете, он не что иное, как своего рода иллюзия, майя. Но зато за пределами такого мира, вне колеса сансары, есть мир великой подлинной Реальности, где властвует Абсолют. Вырваться из мира сансары, достичь высшей Реальности и слиться с великим Абсолютом — желанная конечная цель высокоуважаемой в индуизме религиозно активной личности, аскета, йога, гуру, риши. Цели этой достичь нелегко, доступно такое далеко не каждому, не говоря уже о том, что достижению цели нужно посвятить всю жизнь, сделав ее подвигом самоотречения, психотренинга, умерщвляющей аскезы»[753].

Жизнь в мире сансары регулируется кармой, то есть балансом добрых и злых дел в предшествующих перерождениях. Человек, как и все живое, появляется на свет с обусловленной всеми предыдущими существованиями кармой, которая определяет не только внешний облик родившегося (человек, животное, червяк или растение), но и место. Если родившийся — человек, то он оказывается в сложной иерархической системе варн и каст.

Первое упоминание о варнах содержится в «Ригведе». Варна — всего их четыре — понятие сакральное, в отличие от касты, которых существует множество в рамках варн. На верху социальной пирамиды располагались брахманы — священники, наставники, советники правителей, учителя. Брахман считался воплощением бога на земле, ему возбранялся физический труд. Представители высшей варны (и множества каст) жрецов — носители древней мудрости вед — несравненно более других подготовлены к разрыву кармической цепи перерождений. Ниже брахманов располагались кшатрии, коими первоначально стала военная знать индоариев. Они отвечали за управление государством, военное дело, защиту подданных, соблюдение ими обычаев своей касты. Еще ниже находились вайшьи — торговцы, ростовщики, свободные общинники, земледельцы. Эти три варны еще назывались «дваждырожденными». Мальчики из этих варн были допущены к обучению сакральному знанию на санскрите, дающему второе рождение. Четвертая варна — шудры — таких прав не имела. Они были обязаны служить «дваждырожденным», обрабатывать землю, но не могли владеть ею. За пределами этой четырехварновой системы находились неприкасаемые, которые были уборщиками мусора и нечистот.

Представители каждой из варн разбиты на множество каст, каждая из которых имела собственную идентичность, выражавшуюся в особых формах почитания богов, специфической мифологии, песен и танцев. Каста — постоянное и неизменное место человека в его данном рождении в мире сансары. И поскольку только ты являешься творцом собственной кармы, никто, кроме тебя самого, не виновен в том, что ты влачишь жалкое существование, это — плата за прошлое. Если соблюдать все нормы, диктуемые положением твоей касты, ты можешь рассчитывать на благосклонность судьбы в следующем перерождении.

Индуизм — это образ жизни Индии с его установкой на высшую ценность небытия и весьма ограниченную значимость мира сансары. Для индуиста не много смысла в истории, и не случайно столь богатая событиями и культурно насыщенная индийская традиция так скудна на хроники, летописи, историко-географические описания и т. п. Для индуиста не очень понятны призывы к равенству или социальной гармонии, ведь они противоречат идее кармы, индивидуальной ответственности за социальную ущербность в данном перерождении. Индуист чужд активному социальному протесту, а тем более насилию, ведь это чревато ухудшением кармы.

При этом политическая и социальная индифферентность компенсируется высокой эмоциональностью, богатством эстетики и чувств, воспитанных мифологическими эпосами «Махабхараты» и «Рамаяны» или пуранами. В Индии им до сих пор нет равных по популярности. Индуизм — это даже не религия в авраамическом смысле, а скорее философия, причем такая, в которой больше вопросов, нежели ответов. В самом важном тексте индуизма «Ригведе» есть центральный стих, Гимн Творению, в котором говорится:

  • «Кто вправду знает — и может в этом поклясться, –
  • Как появилось творение, когда и где!
  • Даже боги явились после дня творения,
  • Кто вправду знает, кто может честно сказать,
  • Когда и как началось творение?
  • Это начал Он? Или не Он?
  • Только Тот, кто наверху, может быть, знает;
  • Или может быть, не знает даже Он».

Сравните с уверенным тоном Библии.

Индуизм никогда не имел иерархически организованной церкви, отличался терпимостью к иным религиям. Добиваясь нравственного поведения и принципов мышления, индуизм предоставляет своим последователям простор во всем остальном, включая поиск собственных путей к спасению. Сектантства в строгом смысле слова в индуизме не может быть из-за отсутствия церковной структуры и официальной догматики. Ярчайший пример интегрирующей силы индуизма — судьба буддизма, который практически исчез в Индии и вовсе не из-за гонений на него. Индуизм включил в себя постулаты буддизма и фактически поглотил его. Сила и удивительная внутренняя прочность, живучесть индуизма объяснялась тем, что он опирался на общинно-кастовую структуру и санкционировал ее.

Оказал ли индуизм воздействие на главную особенность индийской политической традиции — слабость государства, которая выражалась не только в постоянной борьбе и частой смене правящих элит, но и в их территориальной нестабильности, «текучести» и исключительном общественном плюрализме? Безусловно. Индуизм практически безразличен к власти, к государству. Его принципы исключали честолюбие и связанный с ним карьеризм. Руководить государством — профессиональное занятие кшатриев и советников-брахманов, удел остальных — исполнять отрегулированные веками общинно-кастовые обязанности.

Фрэнсис Фукуяма подчеркивал также, что в Индии «цари рассматривались как исполнители законов, написанными другими, а не просто творцами законов, как в Китае… Эта огромная территория никогда не управлялась единой политической властью и так никогда и не выработала единый литературный язык, как Китай. Действительно, история Индии до конца ХХ века — это история постоянного политического разъединения и слабости, а среди самых успешных объединителей были иностранные завоеватели, чья политическая власть основывалась на ином социальном базисе»[754].

Индийская традиция считала главной задачей государя поддержание дхармы — санкционированного религией общественного порядка. Индийские монархи рассматривали налоги как заработную плату за выполнение именно этой функции, а также за работу по расширению подвластных земель, установление матримониальных связей. «Но ни на унаследованной от отца, ни на завоеванной территории монарх и государство в его лице, как правило, не вмешивались в социально-экономическую, политическую и культурную жизнь подвластных сообществ, ограничиваясь лишь поддержанием дхармы и взиманием налогов. Среди институтов, от которых непосредственно зависела жизнь средневекового индийца, государство занимало далеко не первое место»[755], — подчеркивают Борис Кузык и Татьяна Шаумян.

Ни одна из империй, существовавших на субконтиненте, даже такие мощные образования, как империи Маурьев (II–IV вв. до н. э.), Гуптов (IV–VI вв. н. э.) и Моголов (XVI–XIX вв.), никогда не включали в себя всей территории, входящей ныне в состав Республики Индия. Государствам история не отпускала достаточно времени, чтобы закрепить территорию и сформировать полноценную национальную идентичность — приходил новый завоеватель, объединявший в новую империю совершенно не стремившихся к единству регионы. Многочисленные государственные образования не уделяли внимания ни разработке теории и практики администрирования, ни идеологической доктрине. Не было четкой юридической фиксации исключительного права государя на всю землю и ресурсы страны, как в классических странах ислама или в Китае.

Бюрократия была неизмеримо слабее и стоила намного дешевле, нежели в Китае и даже в мусульманских странах. Строгие нормы кастовой иерархии ограничивали амбиции политиков и удачливых военачальников, зависть и властолюбие, столь дорого обходившиеся другим странам. Уровень потребления основной массы населения всегда оставался низким. Одежда минимальна, питание в основном вегетарианское, жилица примитивны, что объясняется и климатом, и религиозными нормами. Но, взимая с общины мало, власти были сказочно богаты за счет широкой налогооблагаемой базы[756].

Внутренне присущий индийской цивилизации плюрализм социальной структуры фактически готовил почву для последующего усвоения идей, сформированных за пределами Индостана, включая концепцию политического представительства.

Слабость власти и неконсолидированность элит негативно сказались на судьбах ее государственности. Колонизаторы — и мусульмане, и пришедшие им на смену англичане — всегда находили многочисленных союзников в лице части местных элит, не испытывавших патриотических чувств в отношении всего Индостана и думавших категориями «своей» территории. Индия, подчеркивал Фернан Бродель, смогла выжить, «как и Китай, благодаря своей потрясающей живучести, а также благодаря тому, что ее территория никогда не захватывалась полностью, вплоть до мыса Кумари»[757]. Завоевание англичанами привело к решительной ломке традиционной структуры Индии. Доходы, прежде оседавшие в казне султанов и князей, потекли в метрополию, немало способствуя британскому экономическому чуду. В XVIII веке англичане предложили было концепцию управления Индией на основе вековых традиций ее «классического прошлого», попранных могольскими завоевателями. Но затем, опасаясь подъема национального сознания, в XIX веке начали активно вытеснять индийскую культуру, заменяя ее лозунгами цивилизаторской миссии высшей расы на диких землях[758].

С другой стороны, Индия была принуждена стремительно знакомиться с новыми формами общественных отношений: производством машинного типа, достижениями науки и техники, либеральной демократией, парламентаризмом, активно включаться в мировой рынок. Англичане строили железные дороги и промышленные предприятия, создавали колониальную администрацию, почтовую связь. Английский язык стал служить объединяющим началом, помогавшим консолидации мультиэтничной страны.

Индуистская цивилизация пассивно, но стойко сопротивлялась, как прежде по отношению к мусульманским правителям, и адаптировалась. Шла вестернизация брахманской верхушки, выходцы из верхов получали европейское образование, как в Индии, так и в Англии, служили в учреждениях Британской Индии, умножали ряды нарождавшейся индийской интеллигенции и буржуазии, ориентированных на европейский образ жизни. Однако, по мере приспособления возрастало и сопротивление.

Британские власти не без успеха внушали, что колониальное господство спасло Индию от «хаоса», способствовало установлению ее государственного единства. Это порождало в сознании образованных индийцев представление об общей стране, которую населяет единая нация. Индийский национальный конгресс (ИНК) — первая общенациональная партия, созданная в 1885 году, — с самого начала отстаивала концепцию единой Индии и претендовала на представительство всех индийцев независимо от региона и конфессии.

Выдающуюся роль в обретении Индией независимости сыграл Махатма Ганди, получивший адвокатское образование в Англии и создавший себе имя, самоотверженно — избиения, аресты — защищая права индийцев в Южной Африке. В основе его идеологии лежали «Бхагавадгита», учение Толстого (с которым он вступил в переписку), Нагорная проповедь Иисуса и поэма «Свет Азии» сэра Эдвина Арнольда. Его метод борьбы, который часто называют методом ненасилия, точнее можно определить использовавшимся самим Ганди термином «сатаграха»: «сат» — истина, «аграха» — твердость на санскрите. «Ненасилие в активной форме состоит… в доброжелательности по отношению ко всему сущему, — писал Ганди. — Это любовь в чистом виде. Я прочел об этом в индусском Священном Писании, в Библии и в Коране… Каждый раз, когда я терплю поражение, и именно из-за поражения, мои усилия становятся лишь более решительными»[759].

Индийская гражданская служба (Indian Civil Service), созданная в середине XIX века, представляла собой тесно спаянный корпоративными интересами и идеалами «честной администрации» корпус из нескольких сот (затем их стало около 2 тыс.) авторитетных и высокооплачиваемых чиновников, которых называли «стальным каркасом» британского колониального режима. К 1947 году индийцы составляли более половины кадров гражданской службы, что позволит им перехватить бразды правления у покидавших Индию англичан[760].

Политический курс независимой Индии нес на себе сильный отпечаток личности Джавахарлала Неру, который с 1947 по 1964 год был премьер-министром и министром иностранных дел. Его политической основой стало левое крыло решительно боровшего за независимость Индийского национального конгресса (ИНК) и ряд политических сил, находившихся еще левее, включая компартию. Много говорилось о некапиталистическом и даже социалистическом пути развития. «Неру был социалистом в экономике, но демократом в политике, — подчеркивает историк Рамачандра Гуха. — …Как человек, воспитанный в традициях Ганди, он не мог оценить насилие, произведенное русской революцией… В то же время Неру притягивало обещанное плановым хозяйством использование науки и технологий для стимулирования экономического роста и искоренения нищеты»[761].

Политическое устройство Индии, закрепленное Конституцией 1950 года, было вполне демократическим. Неру настоял на всеобщем избирательном праве, хотя многие отговаривали вводить его в стране, где две трети населения оставалось полностью неграмотным. Люди пользовались свободой вероисповедания, многие получили возможность получения образования на родном языке. Женщины, чей статус традиционно был принижен и в индуистской, и в мусульманской традиции, получили полные гражданские права. В начале 1952 года Индийский национальный конгресс с союзниками без труда получил большинство на первых парламентских выборах, что положило начало длительному периоду доминирования ИНК[762].

«Нерувианское» государство являлось оформленным самим Неру компромиссом: оно было неэффективно капиталистическим, подчеркнуто националистическим и все более местечковым, несмотря на риторику о социализме, интернационализме, справедливости и толерантности»[763], — считает его биограф Бенджамин Закария.

Стратегическая цель внешней политики Индии — превращение в державу мирового уровня — определилась сразу после завоевания страной независимости. Изначально во внешней политике Индии было три главных направления, три концентрических круга: выстраивание отношений со сверхдержавами при общем стремлении к равноудаленности и невовлеченности в возможный конфликт между двумя блоками; укрепление связей с развивающимися странами с целью превращения в лидера зоны Юга; усиление доминирующих позиций в Южной Азии[764]. Внешняя политика была осложнена нерешенностью судьбы территорий, которые оспаривались Пакистаном, а к концу 1950-х годов территориальные претензии к Индии предъявил и Китай. В итоге Кашмир оказался разделенным между тремя государствами.

Неру был идеалистом, моралистом, выступал за политику неприсоединения и против холодной войны. Следуя заветам учителя — Махатмы Ганди — Неру отрицал альянсы, пакты и соглашения, рассматривая их частью старой «реальной политики»; его не интересовали военные аспекты политики. «Через неделю после прихода к власти Неру побывал в Министерстве обороны и пришел в ярость, обнаружив среди его сотрудников профессиональных военных. С тех пор весь персонал в делийском «Южном блоке» ходит на работу в гражданской одежде»[765].

В выборе внешнеполитической ориентации, во многом, помогли… Соединенные Штаты. В поисках партнеров в холодной войне Джон Фостер Даллес обратил взоры на Пакистан, и президент Эйзенхауэр санкционировал поставку ему оружия. США создали СЕАТО, что Индия и другие азиатские страны восприняли как прямой вызов, ответив созданием Движения неприсоединения. В январе 1955 года сессия Индийского национального конгресса провозгласила в Индии «социалистический тип общества». В 1955 году Неру был исключительно тепло принят в Москве, в ходе ответного визита Хрущева и Булганина их бурно приветствовала в Калькутте двухмиллионная толпа. Индия, всегда ценившая усилия Советского Союза в деле деколонизации, стала рассматривать СССР и как надежного друга[766].

Зато резко обострились противоречия с Китаем относительно спорной территории. «Мао не признавал разграничения земель, осуществленного империалистами, — констатировал Кей. — Отряды НАОК с легкостью вытеснили индийские силы, затем устремились в стратегический коридор, который связывал Западную Бенгалию и Ассам… Во всяком случае, с дивизом «хинди-чини бхаи-бхаи» пришлось распрощаться… Очевидно, Неру потрясло, что Мао грубо отверг его утопический интернационализм, и он так и не оправился от этого потрясения. В начале 1964 года он слег от болезни печени и в мае того же года умер»[767].

Сейчас Индия — самое большое в мире демократическое государство. В нем проживает более 1,26 млрд человек. Страна, занимающая 2,5 % суши мира, концентрирует 1/6 часть его населения. Антропогенное давление на природно-экологическую систему — одно из самых высоких в мире и продолжает усиливаться.

Много веков среднее число детей, родившихся на одну женщину, было не менее шести-семи. Политика контроля над рождаемостью стала приоритетом после обретения независимости, но на деле последовал демографический взрыв 1950–1960-х годов: повышение жизненного уровня и развитие здравоохранения привели к резкому снижению детской смертности и инфекционных заболеваний. Средняя продолжительность жизни выросла почти в три раза. Но все еще высока детская смертность, женская смертность в репродуктивном возрасте, «несовременна» структура смертности — 40 % — инфекционные и паразитарные заболевания.

Стереотип многодетности начал сдавать свои позиции только к 1980-м годам. Однако число детей у одной женщины все еще вдвое превышает желаемые показатели. Сохранению высокой рождаемости способствуют низкие уровни урбанизации, грамотности женщин и их занятости (в 2–3 раза ниже, чем у мужчин), социального обеспечения и пенсий.

До недавнего времени доминировало представление, что рост населения отрицательно сказывается на развитии страны. Однако все больше набирает популярность точка зрения о том, что огромный людской потенциал представляет преимущество. Медианный возраст составляет порядка 25 лет (в Азии в среднем — 30 лет, в Европе — 40 лет), что при высоких темпах роста экономики и занятости позволяет получить демографический дивиденд. Надежда на то, что «Китай состарится до того, как разбогатеет, тогда как Индия достигнет статуса страны среднего класса, пока она еще молода». Страна имеет шанс выйти на нулевой естественный прирост не ранее середины XXI века, когда численность населения составит 1,6–1,7 млрд человек и Индия обгонит Китай[768]. Но чтобы обратить демографические проблемы в преимущество, Индии нужно решить ряд сложных проблем: занятости, бедности, образования. Сейчас 1/3 населения неграмотна. 27 % учащихся не заканчивает начальные классы, 40,6 % — средние, 49,3 % — старшие. В системе Министерства развития человеческих ресурсов 40 центральных университетов, 30 национальных технологических институтов, 1,4 млн школ. Но уровень школьных учителей низкий, 38 % преподавательских ставок в вузах вакантны, ни один из университетов не входит в 200 лучших в мире[769].

Налицо две Индии. Одна — страна развивающегося предпринимательства, растущих городов, увеличивающегося слоя богатых и зажиточных людей. Предприниматели, квалифицированные рабочие, чиновничество, имущие крестьяне, владельцы мелких предприятий, мелкие торговцы составляют около трети населения — 400 млн человек. Зажиточная Индия отделена от толп, грязи, жары и нищеты, как нигде на планете — лимузинами с беззвучными водителями, домами в охраняемых кварталах, куда остальные индусы могут попасть только в качестве горничных или водителей. Другая Индия — это 580 тысяч деревень и сотни миллионов нищих. Единственное, что объединяет две Индии — любовь к игре в крикет.

Бедные есть во всех странах. Но бедные в Европе и бедные в Индии — это совершенно разные люди. Типичный бедняк и его семейство в Индии: низкий рост, небольшой вес, хронические заболевания из-за постоянного недоедания, упование только на сезонные или случайные заработки; необходимость посылать детей на работу, а не в школу; чрезвычайная перегруженность женщин, на которых лежит не только работа в поле, но и добывание топлива за многие километры от дома и поиск питьевой воды; отсутствие нормального жилья (в городах это бесконечные трущобы или бездомные, pavement dwellers, как их называют, в деревнях — проживающие в katcha, однокомнатных глинобитных строениях, лишенных даже дверей, вместо которых используется занавеска из мешковины).

30 % населения (более 400 млн чел.) находится ниже черты бедности, гораздо больше, чем во всех 26 странах Африки южнее Сахары[770]. Половина детей недоедает, у 36 % женщин индекс массы тела ниже критического. Более 40 % детей в возрасте до 5 лет относятся к 2–3 % самых низкорослых на планете, и ситуация не улучшается. Причем положение еще хуже среди девочек, существует поговорка «дочь — это обуза», все внимание уделяется старшему сыну — будущему кормильцу[771]. Нищие живут в мире без электричества, телевидения, элементарных знаний об окружающем мире, не знакомы со средствами массовой информации, т. е. никогда не видели газет, не слышали радио и не смотрели телевизора. Только 23 % неработающих пожилых людей получают пенсию по старости.

Правительство осуществляет массированные программы продовольственной помощи, развивается система социального обеспечения — одна из самых крупных в мире. Но их объем недостаточен, а реализация осложняется коррупцией, отсутствием адресности, медлительностью. Препятствием служит и кастовая система. Доминик Моизи подмечал: «Богатые индусы стараются не видеть того, что огромные массы людей живут в бедности. Их взгляд скользит сквозь них или над их головами со спокойствием, которое отчасти может объясняться существованием кастовой системы. Подсознательно они словно говорят: «Конечно, они очень бедны, но чего от них ждать? Ведь так было всегда, но сегодня, по крайней мере, их стало меньше и они больше не умирают от голода»[772].

Индия остается сельской страной — ее населения проживает в сельской местности, но и численность городских жителей сопоставима со всем населением США. В 1900 году только одна Калькутта имела население свыше 1 млн человек, а 1951 году таких городов стало пять, а в 2001 году — 35. В тройке крупнейших городских трущоб Орангитаун в Карачи и Дхарави в Мумбаи — в каждой более миллиона обитателей[773].

Анализ этнического состава населения Индии проблематичен, поскольку в переписях национальная принадлежность не указывается, фиксируются только лингвистические различия. Официально хиндустанцы, телугу, бенгальцы, маратхи являются не представителями национальностей, а выразителями культурного многообразия единой индийской нации. Неофициально в стране насчитывают более 450 этносов и этнических групп. Распространены языки четырех семей: индоевропейские (индоарийские), на которых говорили 76 % населения, дравидийские — 21,6 %, австроазиатские — 1,2 %, тибето-бирманские — 1,0 %. Официальные национальные языки — хинди и английский.

Хинди возник на основе санскрита — и имеет как минимум 13 диалектов, каждый из которых претендует на самостоятельный статус. Это — родной язык для 30 % населения Индии. На севере Индии мусульманские выходы из Ирана и Средней Азии также приняли один из диалектов хинди, привнеся в него арабские, персидские и тюркские слова, в результате чего сложился язык урду, использующий не санскритский алфавит деванагари, а арабский. Поскольку хинди и урду имеют единую грамматику и общий набор обиходных слов, их нередко рассматривают как две литературные формы единого языка хиндустани. Помимо хиндустанцев на языках, ведущих происхождение от санскрита, говорят такие крупные народы, как бенгальцы, маратхи, гуджаратцы, ория, пенджабцы, а также ассамцы и — кашмирцы. Все эти народы имеют внешний европеоидный облик. Народы Южной Индии говорят на языках дравидийской семьи. Это телугу, каннара, тамилы и малаяли. Они более темнокожи и имеют признаки австролоидной расы. В центральных областях Индии живут австралоидные народы, чьи языки относятся к группе мунда (австразийская семья). Северо-восточные штаты Индии населяют малые народы, имеющие монголоидные черты (3 % населения): манипури, типера, гаро, нага, мизо и др. Они говорят на языках тибето-бирманской группы[774].

В свое время Андольд Тойнби писал: «Культурная пропасть между индусским обществом и современным Западом состоит не просто в их несходстве. Они прямо противоречат друг другу, поскольку современный Запад выработал секулярную версию своего культурного наследия, из которого религия была исключена, в то время как индусское общество было и осталось насквозь религиозным»[775]. Основная религиозно-этическая система — индуизм, его исповедуют 80,5 % населения, 13,4 % — мусульмане, 2,3 % — христиане, 1,9 % — сикхи, остальные — джайны, буддисты, последователи зороастризма, иудаизма и местных культовых верований[776].

Казалось бы, принадлежность подавляющего большинства населения к одной религии должна служить сплачивающим фактором. Однако индуизм — понятие, охватывающее бесчисленное количество разнообразных культов, обрядов, образов жизни. Хотя укрепляются силы, стремящиеся превратить индуизм в единую религию, наподобие ислама, и сплотить «индусов» на основе общих ценностей.

Индия — одна из крупнейших исламских стран. «Ислам в Индии за счет контакта с индуизмом изменился, он стал менее авраамическим и более возвышенным». Индийские мусульмане поклоняются святым и мощам, они славят музыку и искусство, у них более практичный взгляд на жизнь, чем у большинства их единоверцев за границей[777].

Официально в Индии все люди равны независимо от национальности, расы, религиозной принадлежности или касты. Однако значение межкастовых отношений по-прежнему велико. Точное количество каст неизвестно. Недавнее обследование выделило 4635 «общин» — каст и племен (это число крайне условно, некоторые ученые говорят о 15 000 каст). Они делятся на подкасты, которые реально существуют как отдельные общности[778]. Брахманов — до 5,5 % населния, средние (небрахманские, но «чистые») касты — более 40 %, неприкасаемые — 17 % (сумма меньше 100 %, поскольку не включает высшие небрахманские касты, а также мусульман, христиан, племена и др.).

В повседневной жизни кастовые различия продолжают играть существенную роль. Человек, принадлежащий к высшей и даже средней касте, будет скорее голодать, чем возьмется за работу мусорщика или скорняка, которой должны заниматься неприкасаемые. Само слово «неприкасаемые» не употребляется, его заменил термин «хариджаны» (дети божьи), предложенный Махатмой Ганди. Межкастовые браки до сих пор крайне редки, выбор жениха и невесты в большинстве случаев принадлежит не самим молодым, а их родителям.

Индусская традиция запрещает разводы и вторичные браки вдов, и, хотя принятые в независимой Индии законы отменяют эти древние запреты, большинство населения продолжает их придерживаться. Традиция живет и в том, что тела умерших сжигают на погребальных кострах, а пепел развеивают. Индусы почитают священными ряд животных, прежде всего коров и быков породы зебу. Убийство коров и употребление в пищу говядины для индуса — грех.

За пределами страны сегодня существует индийская диаспора численностью около 20 млн человек. «Индийцы в высшей степени практичные люди, которые легко приспосабливаются к любой реальности, — подчеркивает Фарид Закария. — Индийские бизнесмены — они по большей части индусы — будут благоденствовать в любой атмосфере, которая создает возможности для торговли и коммерции. Индийские купцы преуспевали в любой стране, куда их забрасывала судьба. Пока они могут в своем доме ставить фигурку идола, чтобы молиться или медитировать, их чувство индуизма полностью удовлетворено»[779]. В потоке индийской иммиграции на смену неквалифицированной рабочей силе пришли специалисты.

Зарубежные индийцы переводят миллиарды долларов на историческую родину, участвуют в совместных предприятиях, финансируют проекты. Наиболее динамичная и богатая их часть проживает в США, Великобритании и Канаде. Значительное количество индийцев живет и работает в странах Персидского залива, в Малайзии, Сингапуре, в странах Карибского бассейна, в Африке, особенно, в ЮАР[780].

Резко выросло количество индийцев в США (они стали там третьей крупнейшей «азиатской» группой населения, уступая лишь китайцам и филиппинцам), что было связано с развитием информационных технологий.

По Конституции в Индии «вестминстерская система». Главой государства является Президент, который действует «по совету премьер-министра». Реальная власть сосредоточена в руках премьера, опирающегося на большинство в нижней палате парламента — Лок Сабхе. Индийские выборы — это не столько национальные выборы, сколько совокупность региональных и местных кампаний.

Индия определена в Конституции как «Союз штатов», то есть официально является федерацией. В штатах, сохраняющих значительную автономию, избираются законодательные собрания, которые образуют правительства во главе с главными министрами. Президент (т. е. федеральное правительство) назначает губернаторов, которые являются представителями центра на местах.

Назначаются также главы округов (дистриктов) и начальники областей (тахсилов — на севере, талуков — на юге). Все эти лица являются членами Индийской административной службы — наследницы колониальной. Их жизнь подчиняется твердым правилам: каждый год — повышение зарплаты; каждые три года — продвижение по службе; в 55 лет — выход на пенсию. На уровне деревни или группы деревень центральную власть представляют «чиновники по развитию» (грам-севаки). Развивается местное самоуправление, строящееся снизу — на уровне деревни, тахсила и дистрикта[781]. Большую роль играют «панчаяты» — существовавшие в Индии с древних времен самоуправляющиеся общины, вмешательство государства в дела которых было весьма ограничено. Интегрированность «панчаят» в политическую систему — это своеобразное ноу-хау индийской модели демократии.

«Прочность индийского парламентаризма поразительна для страны третьего мира, — пишет востоковед Лариса Ефимова. — В Индии никогда не было попыток установить однопартийную систему… или военную диктатуру. И прочность эта во многом основывается на традиционно индусских основах — на поразительном плюрализме индуистских сект и каст, традиционной индуистской мировоззренческой терпимости, неразрывно связанной с устойчивостью кастового строя, на харизматическом авторитете Махатмы Ганди и других великих деятелей индийской парламентарной демократии и традиционном авторитете тех представителей брахманской княжеской элиты, которые постоянно и в совершенно непропорциональном их удельному весу числе оказываются наверху политической иерархии…»[782]

Существовавшая в первые десятилетия независимости партийная система с доминированием одной партии ушла в прошлое. С конца 1980-х годов оформились две коалиции, сменяющие друг друга у власти: ИНК и Бхаратия Джаната партии (БДП). Первая ассоциируется с западничеством, прогрессивностью, секуляризмом, вторая — с почвенничеством, религиозностью, с призывами найти «индийский путь» и построить «индусское царство». Но разногласия не следует преувеличивать. Политические партии представляют собой группы, объединяющиеся скорее вокруг лидера. Велика роль семейственности и харизмы как неких качеств, исходящих свыше и передаваемых по наследству. В этом одна из причин роли семьи Джавахарлала Неру, чья харизма «передалась» его дочери, сыну, его вдове, внуку.

Все партии — за демократию, но «свою», не западную. Либеральные идеи органичны индийцам. Индийские газеты и неправительственные организации поднимают те же вопросы и тревожатся по тем же поводам, что и западные. Но такая позиция отражает скорее взгляды англоязычной элиты Индии — по-прежнему составляющей меньшинство, — которая чувствует себя более комфортно в западном мире, чем в своем собственном.

Основной массе населения не до политики. На вопрос, интересуетесь ли вы политикой, большинство населения отвечает отрицательно. В то же время за годы независимости в Индии состоялись 16 раундов выборов в парламент (в нижнюю палату — Лок Сабху) и более 120 — в законодательные собрания штатов, причем в них обычно принимали участие до 60–70 % избирателей. Такая высокая явка обеспечивается именно теми неграмотными массами, которым, по опросам, не до политики.

К парадоксам индийской политической культуры относится и восприятие коррупции. С одной стороны, как и во всех восточных странах, она составляет важный встроенный элемент политической и экономической жизни: считается естественным, что люди добиваются постов и власти, чтобы обогатиться. Но, с другой стороны, страну сотрясают постоянные коррупционные скандалы, похожие на те, что случаются на Западе. Обвиненные в коррупции министры уходят в отставку, подвергаются судебным преследованиям. В 2000 году был приговорен к тюремному заключению бывший премьер-министр Нарасимха Рао за финансовые махинации в поддержку ИНК.

Индийская демократия настолько не укладывается в схемы мирового политического развития, что ряд ученых заявляют, что ее нет, потому что ее просто не может быть. Кто-то называет страну «функционирующей анархией», кто-то — «парламентским авторитаризмом». Но все же в Индии функционирует именно демократическая система, хотя и весьма своеобразная и не вполне западная. Так, в декабре 2013 года Верховный суд Индии отменил решение нижестоящего суда от 2009 года, которым декриминализировалась гомосексуальная связь взрослых людей. Верховный суд, вызвав массу возмущенных откликов в западной прессе, вернулся к формуле индийского колониального кодекса, установленного британцами в 1861 году, которым запрещались сексуальные связи, «противоречащие природе» (against the order of nature)[783].

Объединенный прогрессивный альянс премьера Сингха, состоявший из коалиции ИНК и девяти небольших партий, попадал из одного скандала в другой, среди которых крупнейшим стала выдача лицензий на радиочастоты за взятки. Популярность правительства падала на фоне снижения темпов экономического роста. ИНК в преддверии избирательной кампании 2014 года сделал ставку на Рауля Ганди, который возглавлял его молодежную организацию и проповедовал идеи возрождения духа великого Махатмы. Однако уже в 2013 году опросы общественного мнения стали фиксировать его отставание от лидера БДП Нарендры Моди, которого в прессе порой характеризовали как «комбинацию Путина и Ли Кван Ю»[784]. Моди позиционировал себя как «государственника» и «эффективного менеджера», добившегося успехов во главе штата Гуджарат. Правда, его обвиняли в том, что в 2002 году он был причастен к межобщинной резне, унесшей более тысячи жизней мусульман. В связи с этими событиями Моди находился под санкциями США — ему был запрещен туда въезд; аналогичные санкции до конца 2012 года действовали и в ЕС.

Партия, чей официальный цвет — оранжевый, символизирующий очищающий огонь и святость, а символ — цветок лотоса, на котором восседали Брахма и Шива, сделала откровенную ставку на религиозное большинство — индусов. Программным лозунгом БДП стали: «Национализм — наше вдохновение. Развитие и хорошее управление — наша цель»[785]. Сам же Моди предпочел избегать поляризующих тем, подчеркивая свое стремление к переменам, развитию и созданию рабочих мест. На выборах в мае 2014 года Индийский национальный конгресс не просто проиграл, он потерпел самое сокрушительное поражение за всю историю, сумев получить только 44 места в Лок-Сабхе (было 206). БДП набрала достаточно кресел в парламенте, чтобы в одиночку сформировать правительство — 272 места из 543, а вместе с партнерами по 11-партийному Национальному демократическому альянсу — 336.

Политикой Моди у власти недовольны две важные политические силы. Первая — пресса, которая всегда была прозападной и либеральной, и для нее Моди — отсталый националист. Поводов для возмущения множество. Новый министр развития человеческих ресурсов — бывшая официантка, модель и телеведущая Смирити Ирана — советовалась с ведийским астрологом. В ряде школ стали вводить преподавание санскрита. Говорится о необходимости развития образования на языках народов Индии (а не только на английском), на которых, как считается, нет нормальных образовательных ресурсов[786]. «Будущее потеряно, на нас наступает мифическое прошлое, варвары у ворот. Где мой билет в по-настоящему либеральный кампус или мозговой центр на восточном побережье Америки»?[787], — описывает настроения либеральной интеллигенции известный журналист Шекар Гупта. Моди отвечает либералам взаимностью, называя их реликтом колониальной эпохи, «делийским клубом», членом которого он никогда не был и не будет. «Он дышит индуистской культурой и историей и ценит его преимущества и его личной жизни, и жизни страны, — пишет его биограф Энди Марино. — Но он говорит, что не соблюдает ритуалы»[788].

Вторая — старая карьерная бюрократия. Смена правительства означала усиление влияния высшей бюрократии по той причине, что у БДП оказалась очень короткая скамейка опытных государственных деятелей. Министры оказались не очень подготовленными. Но карьерные чиновники считают, что Моди и его команда слишком мало с ними советуется.

ИНК — продолжает существовать как семейное предприятие Ганди, а это исключает смену руководства, что может быть необходимым для реального возрождения партии. На середину 2015 года партия не демонстрировала никаких признаков возрождения, ее кадры в центре и на местах находились в состоянии деморализации.

Период быстрого экономического роста начался в Индии еще на базе государственного капитализма в 1980-е годы, когда ВВП ежегодно прибавлял в среднем 6 %, главным образом, за счет роста промышленного производства. В начале 1990-х годов страна столкнулась с кризисом платежного баланса, обусловленным проблемами на рынке энергоносителей, распадом социалистической системы и главного партнера — Советского Союза. Переход к новой модели развития был объявлен в июне 1991 года, когда правительство провозгласило экономическую реформу: обеспечение большей свободы рынка, частного предпринимательства, интернационализации экономики. Творцом экономических реформ был министр финансов Монмохан Сингх, позднее ставший премьером.

Вместе с тем, сохранение базовых отраслей и инструментов государственного регулирования в руках государства позволили Индии избежать спада производства и объема капиталовложений в ходе проведения реформы, успешно пройти азиатский финансовый кризис 1998 года. В 2000-е годы ВВП Индии ежегодно увеличивался более чем на 7 %. Рост продолжался и в период мирового финансового кризиса. Впрочем, точность экономической статистики под большим вопросом из-за существования огромного сектора неформальной экономики.

Индийский экономический рост идет снизу вверх — путаный, хаотичный и по большей части незапланированный. Известный публицист Гурчаран Дас пишет: «Индийцы признают, что «Индия растет по ночам», когда садятся попить чая и поговорить о беспорядочном движении в будущее. Но это только половина поговорки. Полное предложение: «Индия растет по ночам, когда спит правительство». Это означает, что Индия поднимается вопреки правительству. Благосостояние действительно распространяется в стране, даже когда ее преследуют провалы в управлении. Это история частного успеха и государственного провала»[789].

Индийский капитализм сильно отличается от тех рыночных моделей, о которых можно прочесть в американских или французских учебниках. В западных экономиках значительно больше половины прибылей, получаемых на рынке ценных бумаг, приходится на компании, контролируемые институциональными инвесторами; в Индии — лишь одна восьмая. На долю государственных корпораций (похожих на российские или китайские) приходится 40 % прибыли. Они производят две трети финансовых операций, энергии и полезных ископаемых страны.

Несмотря на репутацию страны высокотехнологичных стартапов и новых предпринимателей, в частном секторе Индии доминируют старые семейные фирмы, которые, вопреки классическим западным учебникам, занимаются многопрофильным бизнесом — от сигарет и специй до лапши и гостиниц. Среди ведущих олигархов Ратан Тата, представляющий пятое поколение владельцев конгломерата Tata Sons; Ананд Махиндра, возглавляющий созданную его дедом Mahindra Group; Анил Амбани, унаследовавший от отца часть империи Reliance. Причем основные деньги они продолжают делать на строительстве дорог и недвижимости, добыче ископаемых и энергетике. Можно жить в доме, ехать на автомобиле, говорить по телефону, обедать, страховаться, одеваться, носить часы, останавливаться в гостинице — и все это благодаря услугам компании Tata. На нее приходится 7 % капитализации фондового рынка и 3 % корпоративных налогов. На частные фирмы семейного типа приходится еще 41 % прибылей. И только 18 % прибылей падают на фирмы, контролируемые институциональными инвесторами, и подразделения западных компаний.

Исключительно высока концентрация капитала. Однако по меркам крупнейших мировых экономик гиганты индийского бизнеса не велики. Государственный Банк Индии, крупнейший в стране, по своим доходам уступает крупнейшему китайскому банку в 10 раз. Reliance — крупнейшая по капитализации компания Индии, самый серьезный игрок в химической и энергетической отраслях, втрое меньше французской Total[790]. «Вкратце, Индия не подпадает под чью-то модель, — констатирует The Economist. — Она идет своим путем»[791].

Наиболее впечатляющая характеристика сегодняшней Индии — это ее человеческий капитал: огромное и все растущее количество предпринимателей, менеджеров и находчивых бизнесменов-одиночек. Их количество увеличивается с немыслимой скоростью, частично оттого, что они владеют английским языком. Им не нужны переводчики, чтобы узнать о компьютерах, теории менеджмента, рыночной стратегии, о последних инновациях в науке и технологии. В индийском росте велика роль потребителя. Молодые индийские профессионалы не копят деньги, чтобы обзавестись домом, они берут ипотеку. Выпуск кредитных карт растет на 35 % в год. Личное потребление составляет невероятные 67 % ВВП, намного выше, чем в Китае (42 %) или в любой другой азиатской стране. Единственная страна, в которой доля личного потребления еще больше — 70 %, — это США[792].

Самой успешной и динамичной отраслью современной «экономики знаний» стало производство программных продуктов и их экспорт в США и европейские страны. Ежегодный прирост доходов от этой отрасли в 2000-е годы превысил 50 %. Компании Infosys, Wipro, Tata Consultancy Services стали мировыми гигантами в производстве компьютерных программ. Билл Гейтс назвал Индию «сверхдержавой по производству программного продукта». Многие американские компании нанимают жителей Индии, которые работают на них, не покидая страну. «Сегодня около 250 000 индийцев отвечают на звонки клиентов со всего мира или сами дозваниваются до них, чтобы продать кредитные карточки, предложить мобильные телефоны со скидкой или напомнить про просроченные платежи. Низкооплачиваемая и непрестижная работа в американском колл-центре становится высокооплачиваемой и престижной в индийском»[793]. Вместе с тем количество пользователей Интернета в самой Индии не превышает 15 % от общего числа ее жителей»[794].

Индия запускает собственные спутники, достигла полной самообеспеченности по проектированию, строительству и обслуживанию атомных электростанций, осуществляет исследовательскую деятельность в Арктике и Антарктиде, производит четверть всех лекарственных препаратов, поставляемых на мировой рынок.

Но структуру экономики все еще сложно назвать современной. 49 % занятых работают в сфере сельского, лесного хозяйства и рыболовства, на долю которых приходится 13,7 % ВВП. Промышленность производит 21,5 % от ВВП и дает работу 20 % занятых. Самый большой сектор экономики — услуги — 64,8 % ВВП и 31 % занятых. В динамично растущем секторе информационных и других современных технологий работают лишь 4 %.

Экспорт составляет около 450 млрд долл., из которых 300 приходится на товары. Вывозится программный продукт, продовольствие, товары нефтехимии, ювелирные изделия, лекарства, текстиль. Товары идут в основном в Европу — 17 %, США — 13 %, Объединенные Арабские Эмираты — 13 %, Китай — 6 % и Сингапур — 5 %. Импорт гораздо больше — 630 млрд, из которых 500 млрд — товары. Ввозятся энергоносители, электроника, продукция машиностроения, уголь, металлы. Крупнейшие импортеры: Китай и Евросоюз — по 12 %, ОАЭ — 8 %, Саудовская Аравия — 7 % и Швейцария — 6 %[795].

У Индии большой ресурсный потенциал. Страна занимает третье место в мире по добыче угля, лигнитов, баритов. На Индию приходится мировых запасов железных руд, что обеспечивает развитие черной металлургии. Много добывается магнезитовых руд и бокситов (однако развитие алюминиевой промышленности ограничивается нехваткой энергетических мощностей)[796]. Вместе с тем страна испытывает острый энергодефицит. Большинство сельского населения страны все еще не имеет доступа к электричеству. Уголь — главное топливо, на него приходится около половины общего энергетического потребления. Нефть обеспечивает еще около трети. Импортируется 80 % нефти и природного газа морским путем[797].

Индия достигла выдающихся успехов в подъеме сельского хозяйства в 1970–1980-е годы (период «зеленой революции») за счет возделывания высокоурожайных гибридных сортов пшеницы, риса, других культур при обильном орошении. Свыше трети посевных площадей дает урожай более одного раза в год. Однако темпы прироста сельскохозпродукции снижаются из-за деградации земельных и водных ресурсов. Эрозионными процессами охвачена почти половина территории Индии. Это — одна из самых обезлесенных стран мира: чуть более 7 % территории, и площадь лесных массивов сокращается на 1,5 млрд га ежегодно. Под угрозой исчезновения 500 видов млекопитающих, 100 — рыб, 1000 — птиц.

Масштабы ежегодного сброса бытового и промышленного мусора приводят к загрязнению таких полноводных и священных для индусов рек, как Ганг. Индия испытывает проблемы как с питьевой водой, так и с водой для полива. Загрязненные воды попадают в океан, в том числе в зоны традиционной ловли рыбы, которая уходит все дальше от берегов. В атмосферу выбрасываются большие объемы газа с многочисленных химических предприятий. Катастрофа 1984 года в городе Бхопал, во время которой погибли более 2500 человек и 35 000 человек пострадали от отравления, занесена в книгу рекордов Гиннесса как крупнейшая техногенная катастрофа[798].

В двадцатке самых загрязненных городов в мире 13 индийских. Самый загазованный город в мире — Дели, где предельная норма ВОЗ превышена в шесть раз[799]. Основной источник загрязнения воздуха — миллионы различных видов транспорта на ее улицах (автомашины, грузовики, автобусы, моторикши, мотоциклы и др.). Почти не видел в Индии небитых машин. В районах городских трущоб проживает 20–30 % всего городского населения страны (а в крупнейших городах 30–40 % жителей), практически лишенных элементарных санитарно-гигиенических условий.

Появление Моди в кресле премьера вдохнуло энтузиазм в индийский бизнес. Экспорт в мае — июле 2014 года вырос на 9,3 %, импорт также увеличился после двух лет падения. Моди заявил о планах воспроизвести в Индии инфраструктурный бум, подобный китайскому, инвестировав на эти цели до 2017 года 1 трлн долл., из которых на бюджет придется 47 %, провозгласил цель за восемь лет обеспечить всех жильем, в котором будут вода, электричество и канализация, для чего понадобится построить и сто новых городов. Эксперты отмечают отсутствие в планах Моди мер по упрощению системы налогообложения и сокращению бюджетного дефицита. Тем не менее ожидаемый рост в 2015 году — 6,5 %. В первом квартале рост составил даже 7,5 %, подстегиваемый эмиссией, сокращением учетной ставки, упавшими ценами на нефть и улучшением бизнес-климата (для регистрации предприятия требуется сейчас один день). Инфляция прогнозируется в 8 %, бюджетный дефицит — 4,9 % от ВВП. Доход на душу населения — 1,98 тыс. долл. (6,22 тыс. — по паритету покупательной способности). За последние четыре года он вырос на 37,6 %[800].

Доминик Моизи пишет: «Если про Китай можно сказать, что он «вернулся», Индия впервые выходит на международную арену. Она не чувствует себя древней империей, восстанавливающей свое центральное положение, она скорее ощущает себе новой страной»[801]. У огромной Индии столько же дипломатов, сколько у крошечной Новой Зеландии. Сегодня мало кто сомневается, что Индия располагает экономическими, демографическими, культурными и цивилизационными предпосылками для того, чтобы стать в XXI веке крупнейшим суверенным центром силы. Выходят и работы, в которых формулируется более активная стратегия внешней политики. В их числе достойна упоминания книга ведущего эксперта по безопасности Раджи Менона и экономиста Раджива Кум ара «Долгий взгляд из Дели», вышедшая в 2010 году. Она знаменовала очевидное смещение фокуса — от традиции стратегической автономии к стремлению играть все более активную роль и брать все большую ответственность в мире. В центре внимания — Соединенные Штаты и Китай[802].

Популярна концепция «трех стратегических колец» о внешней политике. Пределы первого кольца охватывают непосредственных соседей. Здесь Дели добивается первенства и невмешательства со стороны третьих стран. Границы второго кольца включают в себя «расширенное соседство» в Азии и вдоль побережья Индийского океана. Третье — вся мировая арена.

Приоритетом является Южная Азия — регион, в который входят также Пакистан, Бангладеш, Непал, Шри-Ланка, Бутан и Мальдивы. На долю Индии приходится около трех четвертей южноазиатской территории и населения, около 80 % ВВП. Доминирование одной страны приводит к естественному дискомфорту других. Индия категорически против вовлечения внешних сил, особенно других великих держав в решение региональных проблем. Соседи Индии, напротив, не видят угроз безопасности из-за пределов региона, обвиняя ее в гегемонизме: вмешательстве во внутренние дела Непала и Бангладеш, поддержке тамильских повстанцев в Шри-Ланке или сепаратистов в пакистанском Белуджистане[803]. Противоречие между экономическими выгодами от сотрудничества с Индией и страхом перед ней и определяет политическую динамику в регионе.

Определяющими в Южной Азии выступают индийско-пакистанские отношения. Хотя Пакистан и располагает лишь одной восьмой от экономического, территориального и демографического потенциала Индии, он является достаточно мощной державой с населением больше, чем в России. Основным камнем преткновения в их отношениях выступает нерешенная кашмирская проблема. После трех вооруженных конфликтов отношения Индии с Пакистаном перешли в замороженную стадию переговоров.

В 1998 году Индия стала ядерной страной, уверенная, что только так можно достичь статуса мировой державы. «Китайская угроза» была определена в качестве главной причины, вынудившей перейти «ядерный порог», но речь, в первую очередь, шла о Пакистане, который ответил собственным испытанием. Переход двух стран в категорию фактических ядерных держав нанес серьезный ущерб политике нераспространения. Обе не подписывали Договор о нераспространении ядерного оружии (ДНЯО), а сохранение конфронтации между ними породило серьезные опасения ядерного конфликта. Чтобы не допустить худшего, Индия и Пакистан договорились о взаимном ненападении на ядерные объекты, ежегодно обмениваются информацией об их числе и местонахождении. В 2005 году вступила в силу договоренность об оповещении друг друга в случае испытательных запусков баллистических ракет, которые могут нести ядерные боеголовки.

Ядерный потенциал Пакистана оценивается в 110–130 боеголовок. Впрочем, некоторые эксперты называют и цифру вдвое больше, учитывая количество оружейных ядерных материалов, что приближает Пакистан к пятой — Великобритания (225 зарядов с планами сокращения до 180 к середине 20-х годов) или даже четвертой — Франция (около 300). Как считают эксперты, «существует примерный ядерный паритет между Индией и Пакистаном, при этом у Пакистана больший арсенал, а у Индии более совершенные средства доставки воздушного и морского базирования»[804].

В Южной Азии присутствуют все негативные факторы, обычно препятствующие развитию интеграционных процессов: наличие доминирующей региональной державы, отсутствие общего врага и недостаточная взаимодополняемость экономик. Крупнейшей региональной организацией является Ассоциация регионального сотрудничества стран Южной Азии (СААРК), созданная в 1985 году в Дакке. В 1993 году было принято соглашение о предоставлении взаимных торговых преференций. В 2004-м страны СААРК договорились об образовании в перспективе зоны свободной торговли в Южной Азии, но власти Пакистана продолжают ограничивать импорт из Индии. Южная Азия до сих пор наименее интегрированная часть планеты. На соседей по СААРК приходится 0,5 % индийского импорта и 4 % — экспорта[805].

Моди, придя к власти, подтвердил приоритет отношений с южноазиатскими странами, пригласив всех лидеров СААРК на свою инаугурацию, включая пакистанского лидера Наваза Шарафа. Индийский премьер заявил о своем желании «открыть новую страницу» в отношениях с Исламабадом[806]. Но пока перспективы организации туманны. «За последние 30 лет СААРК едва ли обрел тот же динамизм, что и аналогичные организации в Европе, Латинской Америке, Восточной и Юго-Восточной Азии, которые создали сильно интегрированные и сплоченные регионы, — отмечала газета The Hindu в декабре 2014 года. — Произошло это в основном из-за продолжающейся ссоры двух крупнейших стран региона, их нежелания зарыть топор войны и двинуться вперед»[807].

Наиболее значимым регионом за пределами Южной Азии для Индии стала Азия Восточная. Уже в начале 1990-х годов была провозглашена политика «Смотреть на Восток» с претензией на то, чтобы стать ведущим региональным игроком. В 1995 году Индии был предоставлен статус полномасштабного партнера АСЕАН. В ноябре 2002 года состоялся первый саммит «АСЕАН + Индия». Страна была среди 16 участниц первого Восточноазиатского саммита, проведенного в Малайзии в декабре 2005 года. Стал функционировать форум «Меконг — Ганг», объединивший Индию и пять стран АСЕАН — Камбоджу, Лаос, Мьянму, Таиланд и Вьетнам. В 2009 году Индия заключила с АСЕАН договор о свободной торговле, что позволило к 2014 году довести объем товарооборота до 80 млрд долл. с планами за десятилетие увеличить эту сумму до 280 млрд. В 1997 году, в целях осуществления совместных экономических проектов, была образована организация БИМСТЕК, объединяющая Индию, Бангладеш, Шри-Ланку, Непал, Бутан, Мьянму и Таиланд. Индийское правительство согласилось и с новым форматом БКИМ (Бангладеш — Китай — Индия — Мьянма), но не как очередной субрегиональной организации, а для осуществления конкретных совместных проектов[808].

Особенно важной и интригующей была эволюция индийско-китайских отношений, где главной тенденцией стало радикальное — хотя далеко не полное — смягчение напряженности. Индийский журналист и политик Джайрам Рамеш ввел в этой связи термин «Киндия» (Chindia) как способ обозначения двух стремительно растущих и густонаселенных стран Азии. Подписаны соглашение 2005 года о китайско-индийском стратегическом партнерстве, соглашение 2006 года о сотрудничестве в энергетике в третьих странах. Проводились совместные сухопутные и морские учения. Объем китайско-индийской торговли с начала века вырос более чем в 20 раз. «Подъем и Китая, и Индии начинает оказывать мощное влияние практически на каждое измерение мирового бизнеса, — пишет редактор книги «Киндия» Пет Энгардио из Business Week. — В ближайшие десятилетия именно они окажутся самыми значимыми силами, которые изменят мировую экономику»[809].

Отношения можно охарактеризовать как «сотрудничество-соперничество», что отражается и в позициях различных групп индийской элиты. Прагматики — часть конгрессистов и бизнес-элиты — выступают за сотрудничество. Реалисты — представители БДП, силовых структур, МИДа — склонны к более жесткому курсу по отношению к Китаю. «Миротворцы» — члены компартии (марксистской) и других левых организаций — не видят особой угрозы со стороны Китая[810]. Индия недовольна своим дефицитом в двусторонней торговле, Китай — отказом Дели предоставить КНР статус страны с рыночной экономикой. При этом усиливается и китайско-индийская конкуренция на внешних (Африка) и внутрииндийском рынках.

С серьезной озабоченностью в Дели относятся к военно-политическому сотрудничеству Китая с Пакистаном, как бы Пекин ни утверждал, что «индийский фактор» исключен из пакистано-китайских отношений. Правда, в последнее время Китай признал необходимость урегулирования кашмирской проблемы на двусторонней основе, не становясь однозначно на сторону Исламабада. Пекин, в свою очередь, озабочен усилением американо-индийского сотрудничества, в котором усматривает планы сдерживания Китая.

Япония становится важным партнером Индии, особенно со времени премьерства Дзюнъитиро Коидзуми, который объявил о «стратегическом партнерстве», опасаясь Китая и ревнуя по поводу зарождавшегося альянса между Вашингтоном и Дели. Это произошло вопреки резкой реакции Токио на индийские ядерные испытания 1998 года, вызвавшие японские санкции. При этом Индия активно налаживает связи с Японией именно в сфере ядерных и иных новых технологий. Часть внешнеполитической элиты Индии открыто говорит о том, что не возражала бы против превращения Японии в ядерное государство (разумеется, в противовес Китаю). Токио начал направлять часть своих зарубежных инвестиций в Индию, которая заняла и первое место в ряду получателей японской помощи на нужды развития, вытеснив с этой позиции Китай. Кроме того, Япония демонстрирует растущий интерес к расширению военного сотрудничества с Индией, особенно на море. Индия закупила в Японии первую партию самолетов-амфибий, разместила заказ на строительство шести бесшумных подводных лодок[811].

Отношения России и Индии после распада СССР, когда Москва просто ушла из Индии, быстро деградировали. В 1991 году внешнеторговый оборот составлял 7,6 млрд долл. (10,3 % торговли Индии), через год — 862 млн. Индия занимает сейчас 18-е место среди торговых партнеров России, товарооборот составляет 10 млрд долл[812]. Индийский импорт из России на 60 % состоит из черных и цветных металлов, минеральных удобрений и газетной бумаги; на машины и оборудование приходится лишь 8 %. Большую массу индийского экспорта в Россию (на 65 %) составляют хлопчатобумажные изделия, чай, кофе, медикаменты.

В российско-индийских отношениях традиционно важное место занимает военно-техническое сотрудничество. На долю Индии приходилось 50 % всех заказов, заключенных Россией в 2000-е годы. Индия и сейчас занимает первое место в мире по объему приобретаемой российской продукции военного назначения. Почти 70 % используемой индийской военной техники — российского производства. Подписаны межправительственные соглашения о закупке и производстве в Индии по российским лицензиям новейших российских танков, бронемашин и истребителей, а также о передаче Индии авианесущего крейсера «Адмирал Горшков» («Викрамадитья»), контракт на модернизацию которого составил более 2,2 млрд долл. В 2012 году были поставлены два фрегата стоимостью более 1 млрд долл., атомная подлодка «Нерпа». Индия использует российские наработки для создания собственных подводных лодок и их реакторов, арендует у Москвы атомные подлодки для обучения индийских моряков[813].

Осуществляется совместная разработка и производство боевого самолета пятого поколения и многоцелевого транспортного самолета, лицензированное производство танков Т-9 °C и самолетов СУ-30 МКИ, крылатых ракет совместной разработки и производство «БраМос», которые приняты на вооружение военными флотами обеих стран и будут использованы в вооружении истребителей СУ. Сегодня почти все крупные контракты, заключаемые между Россией и Индией, предусматривают одновременно передачу технологии производства вооружений, даже самых современных и наукоемких[814]. Сотрудничество в области космических исследований сосредоточилось на проектах пилотируемых полетов. Российские специалисты намерены оказать содействие созданию орбитального космического корабля, центра подготовки космонавтов в Индии, взаимодействуют с индийскими коллегами в создании и запуске спутников, в использовании российской навигационной системы ГЛОНАСС[815].

Все более активно взаимодействие Москвы и Дели в многосторонних форматах. РИК (Россия — Индия — Китай, «примаковский треугольник») сыграл роль своего рода ограничителя традиционных китайско-индийских противоречий и территориальных споров. Именно в рамках РИК России удалось вывести их на уровень трехстороннего обсуждения, частично нейтрализовав напряженность между Пекином и Дели.

У Моди, по некоторым сведениям, было в планах нанести свой первый зарубежный визит в Москву. Но этого не случилось. Отдельные эксперты связали это с намерением России возобновить свернутое после распада СССР военно-техническое сотрудничество с Пакистаном и поставить Исламабаду партию ударных вертолетов Ми-35[816]. В итоге первый визит Моди совершил в Бутан, с Путиным встретился на саммите БРИКС в Бразилии, а первым нанес визит российский лидер — в декабре 2014 года.

Во время встречи Моди заявил: «Президент Путин — лидер великой страны, с которой нас связывают уникальные отношения, основанные на дружбе, доверии и доброй воле. Наше стратегическое партнерство беспрецедентно… И в будущем значимость этих отношений для обеих стран будет во многом расти». В ходе саммита были достигнуты договоренности о диверсификации взаимной торговли и наращивании инвестиций с использованием национальных валют. Начались консультации по заключению договора о зоне свободной торговли между Индией и Евразийским экономическим союзом. Подписан документ об укреплении сотрудничества в использовании атомной энергии: строительство в Индии более 20 атомных энергоблоков, сотрудничество в сооружении АЭС по российскому дизайну в третьих странах, совместная добыча урана, производство ядерного топлива. Роснефть и Газпром подготовили совместные проекты по освоению российского арктического шельфа, расширению поставок сжиженного природного газа[817].

В системе индийской гражданской службы, среди профессиональных управленцев внешнеполитического блока и спецслужб существует понимание необходимости для Индии — в интересах поддержания глобального и мирового баланса — поддержания дружеских отношений с Россией. Сохраняется большой запас доверия и доброй воли. Антироссийская кампания в прессе в связи с украинскими событиями присутствует, но вовсе не доминирует.

В индийской элите весьма высоко оценивается потенциал группы БРИКС, которая, очевидно, воспринимается и как инструмент восстановления глобальной исторической справедливости, как возможность реванша развивающихся стран. Моди оказался сторонником активизации сотрудничества в БРИКС. На саммите в бразильском Форталезе именно он предложил назвать создающийся банк БРИКС Новым банком развития и предусмотреть в нем равный капитал всех трех стран в размере 50 млрд долл[818].

У Индии неоднозначные отношения с США. Сближение началось после упоминавшегося конфликта с Китаем в 1962 году. «Неру как поборник неприсоединения до этих событий остерегался «дьявола из Вашингтона», — пишет Джон Кей. — Теперь индийский премьер сам представил президенту Кеннеди постыдный договор, который включал поставку радарных установок, истребителей (сверхзвуковые, всепогодные, две эскадрильи) и бомбардировщиков (В-47, две эскадрильи)»[819]. В сентябре 1963 года страны провели совместные военно-воздушные учения, но серьезного развития отношения не получили, девиз «хинди-янки бхаи-бхаи» не звучал никогда. Вашингтон по-прежнему отдавал предпочтения Пакистану, а с начала 1970-х — еще и Китаю. Дели, в свою очередь, держал сторону Советского Союза.

В годы администрации Билла Клинтона Белый дом был полон решимости «ограничить, сократить и в конечном счете ликвидировать» индийский ядерный потенциал. Ответом на испытания ядерного оружия стали санкции. Но, даже находясь под санкциями, Индия заявляла о том, что является естественным союзником Соединенных Штатов, а в 2000 году состоялся первый за 22 года визит в Индию президента США. Изменить стратегический контекст отношений смогла администрация Джорджа Буша-мл., который под влиянием своего советника Боба Блэквилла, который позднее стал послом в Дели, отменил многие санкции, открыл двери для сотрудничества в сфере высоких технологий, оказал поддержку в борьбе Индии против терроризма, прекратил однозначно поддерживать Пакистан по проблеме Кашмира и занял в индийско-китайском уравнении более близкую к Дели позицию. В ответ на это Индия поддержала США в вопросах противоракетной обороны, проведения операции Enduring Freedom в Афганистане, охраняя грузы США, переправлявшиеся через Малаккский пролив.

Вашингтон признал особую роль Индии в регионе и мире. Впервые индийско-американские отношения были охарактеризованы как стратегическое партнерство в совместном заявлении Буша и премьера от БДП Ваджпайи в 2004 году, в котором стороны призывали к принятию следующих шагов в стратегическом партнерстве (NSSP).

В 2005–2006 годах произошел качественный прорыв в отношениях, свидетельством чему стала «ядерная сделка». В июле 2005 года было подписано соглашение между Бушем и уже Манмоханом Сингхом о сотрудничестве в ядерной сфере, ратифицированное в 2006 году американским Конгрессом и индийским парламентом. США обязались участвовать в развитии мирной ядерной программы Индии, поставлять ей ядерные реакторы, топливо для них. В ответ Дели согласился разделить свою ядерную программу на мирную и военную, распространив на гражданские атомные электростанции международные меры безопасности и взяв на себя ряд обстоятельств по нераспространению. В мае 2005 года Индия ратифицировала Конвенцию о ядерной безопасности, содержащую требования по проектированию, сооружению, эксплуатации и закрытию ядерно-энергетических объектов. «Сделка стала кульминацией наших усилий по улучшению отношений между самой старой демократией мира и самой большой демократией мира, — подчеркивал Джордж Буш. — Я верю, что Индия, которая является домом около миллиарда человек и образованного среднего класса, имеет потенциал стать одним из самых тесных партнеров Америки. Ядерное соглашение было историческим шагом, поскольку указывала на новую роль страны на мировой сцене».[820]

О смене приоритетов в американской политике в Южной Азии свидетельствовал отказ Вашингтона поставлять ядерные материалы Пакистану, что было связано, помимо прочего, и с отношением к нему как ненадежному партнеру, допустившему утечку ядерных технологий в третьи страны (например, в Северную Корею).

Индийская исследовательница Хариндер Сикхон в 2008 году приходила к выводу: «Хотя стратегические соображения — например, появление Индии в качестве ключевого игрока в международной геополитике и ее роль в войне с террором — не могут быть проигнорированы как факторы, которые определили курс индо-американских отношений в последние годы, все же именно экономическая повестка дня транснациональных компаний США в огромной степени предопределила развитие двусторонних отношений… Индийская потребительская база, инфраструктура, транспорт, энергетика, здравоохранение, информационные технологии и оборонный сектор представляют собой рынки, приносящие прибыли в миллиарды долларов американскому бизнесу».[821] В изменении характера двусторонних отношений сыграла свою роль и индийская диаспора в США, насчитывающая около 2 млн чел. с совокупным доходом около 300 млрд долларов в год.[822]

У индийско-американского партнерства есть и антикитайское измерение. В 2005 году, когда Пакистан настаивал на том, чтобы Китай получил статус наблюдателя в СААРК, Индия приняла меры, чтобы привлечь в этом качестве также Японию, Южную Корею и Соединенные Штаты. Индия приветствует американское военно-морское присутствие в Индийском океане как важный фактор обеспечения стабильности транспортировки нефти из Персидского залива[823].

В последние несколько лет США являются одним из крупнейших поставщиков оружия для Индии. В Вашингтоне убеждены, что укрепление индийского государства, а также поддержка развития стратегической и военной культуры сотрудничества отвечают национальным интересам США. В совместном заявлении, сделанном в июле 2009 года, Обама и Манмохан Сингх, отметили, что стратегическое сотрудничество в оборонной области является одним из приоритетных направлений двусторонних отношений. Однако в партнерстве нет автоматизма.

В американо-индийских отношениях сохраняется ряд ограничителей. США вряд ли согласятся на предоставление Индии места постоянного члена Совета Безопасности ООН. Вызывает сомнение и их готовность признать ядерный статус Индии де-юре. Несмотря на определенное понижение роли Пакистана во внешнеполитических приоритетах США, Вашингтон окончательно не откажется от использования «пакистанской карты».

Индия, со своей стороны, выступает против однополярного мира, по-прежнему, хоть и менее активно, позиционируя себя как лидера движения неприсоединения. В ООН Индия голосовала солидарно с Соединенными Штатами только в 25 % случаев. Дели крайне негативно воспринимает заигрывание США с афганскими талибами, опасаясь их прихода к власти в Афганистане после вывода оттуда американских войск. Индия всегда противилась разрыву торгово-экономических связей с Ираном, как и вообще западной политике санкций.

В 2013 году разразился громкий скандал. Вице-консул Девьяни Кхобрагаде была арестована в Нью-Йорке по обвинению в мошенничестве при получении визы для домработницы, а затем выдворена из США. В Дели действия американских властей сочли оскорбительными, в Индии прошли массовые антиамериканские митинги, заграждения вокруг американского посольства были показательно демонтированы. Потом выяснилось, что американское АНБ установило прослушку в БДП.

Избрание премьер-министром Нарендры Моди, против которого действовали американские санкции, также не сулило ничего позитивного. Но после выборов в мае 2014 года США приняли решение об отмене визовых ограничений, и в сентябре Моди посетил Генассамблею ООН и встретился с Обамой. Обама и стал первым американским президентом, который получил приглашение стать специальным гостем праздновании Дня независимости в 2015 году. Где, правда, с тоскливым видом наблюдал за парадом военной техники, в основном российского производства. Тем не менее ожидается очередной — уже четвертый по счету — раунд американо-индийского сближения[824].

Экономические и политические связи Индии с европейскими державами — прежде всего, Францией и Великобританией — тоже углубляются. Париж задолго до Вашингтона сделал ставку на то, что поднимающаяся Индия окажется хорошим рынком сбыта для высокотехнологичных товаров. Франция заслонила Дели от гнева «большой восьмерки» после проведенных им ядерных испытаний. В последние годы Великобритания тоже начала воспринимать региональные и глобальные устремления своей бывшей колонии.

Индия традиционно выступала одним из главных инициаторов взаимодействия по линии Юг — Юг.

В октябре 2011 года в Претории состоялся пятый саммит ИБСА, который подтвердил, что, несмотря на образование БРИКС, Бразилия, Индия и Южная Африка не собираются отказываться от сотрудничества в формате «тройки». Более того, намерены активизировать взаимодействие, позиционируя себя как «подлинные большие демократии» (намек на то, что Китай и Россия таковыми, по их мнению, не являются) и добиваясь статуса постоянных членов СБ ООН[825].

Порой можно услышать: «Индия приходит в Африку в тени Китая». Дели предпочитает менее публичный, более тонкий подход, нацеленный на создание в африканских странах условий для развития человеческого и технологического потенциала. Министр торговли Индии Джайрам Рамеш на первом саммите Индия — Африка в апреле 2008 года утверждал: «Первым принципом индийской политики в Африке является ее стремление не быть похожим на китайскую. Китай эксплуатирует природные ресурсы Африки, а наша стратегия состоит в том, чтобы прибавлять ее богатство»[826].

С 1964 года Индия оказывает развивающимся странам (в основном, африканским) содействие в обучении специалистов — в области информационных технологий и сферы услуг — в рамках программы ИТЕК (Indian Technical and Economic Cooperation), на которую за полвека было потрачено более 2 млрд долл. В марте 2012 года было заявлено о намерении построить в Африке более ста научных, инновационных центров по развитию человеческих ресурсов, включая такие общеафриканские институты, как Индийско-африканский институт планирования и управления в области образования, институт алмазов, информационных технологий, институт развития сельского хозяйства, Центр среднесрочного прогноза погоды, академию гражданской авиации.[827] Индийскими компаниями куплены или приобретены в долгосрочную аренду и лизинг тысячи гектаров плодородной земли в Эфиопии, Кении, Мадагаскаре, Мозамбике и Сенегале, где индийцы выращивают рис, сахарный тростник, маис и другие культуры, которые, как правило, вывозятся в Индию.

Крупнейшим партнером Индии в Африке является ЮАР, чему содействуют и давние исторические связи, наличие там индийской диаспоры, насчитывающей 1,3 млн человек. Индийские капиталовложения представлены во многих отраслях южноафриканской экономики, в первую очередь, в агроиндустрии, причем идут они из частного сектора, в отличие от китайских инвестиций[828]. В августе 2012 года государственная нефтяная компания Южной Африки PetroSA и индийская компания по разработке нефтяных и газовых месторождений CairnIndiaGroup подписали соглашение о разработке нефтяных и газовых месторождений в долине реки Оранжевая на восточном побережье Южной Африки.

«Индия не может рассматриваться просто как смешение старого и нового, случайным образом и механически соединенных вместе, как искусственная конструкция без естественного единства, — уверен Раджив Мальготра. — Не является она и депозитарием модных аксессуаров для западного образа жизни или младшим партнером глобального капиталистического мира. Индия представляет собой отчетливую и единую цивилизацию с проверенной способностью разрешать серьезные противоречия, созидательно взаимодействовать с другими культурами, мирно интегрировать различные человеческие сообщества. Эти ценности основаны на понимании священного, космического и человеческого, которое сильно контрастирует с фундаментальными основами западной цивилизации»[829].

Индия, считает Фарид Закария, все еще может нажить капитал на своих преимуществах: масштабной и растущей экономике, политической демократии, антиклерикатизме и толерантности, тонком понимании Востока и Запада и особых отношениях с Америкой. «Если мобилизовать все эти силы и использовать их по назначению, Индия по-прежнему сможет претендовать на свое место среди ведущих стран — технически это может быть второе, третье или четвертое место в мире»[830]. Действительно, для первого места Индии явно не хватит одного — силы государства.

Глава 6. Исламский фактор

Исламская цивилизация — единственная среди всех, отвергающая модель универсальной глобализации. И в то же время сохраняющая силу мессианской идеи ислама как всемирной религии. Исламский вызов останется проблемой и для XXI века.

Шесть столпов веры

В начале XXI века мир ислама стал настоящим хитом мировой политики: талибы, Афганистан, 11 сентября 2001 года, Аль-Каида, война в Ираке, уйгурские сепаратисты в Китае, Косово, палестино-израильский конфликт, интифада, джихад, Чечня, революции в Тунисе и Египте, войны в Ливии и Сирии, ядерные амбиции Ирана, Исламское государство. Обо всем этом мы порой слышим чаще, чем о событиях в великих державах.

Ислам можно считать самой сильной и жизнеспособной религией наших дней. Рост численности мусульманского населения планеты, которое уже составляет четверть всех верующих планеты (христиане — меньше трети) будет в ближайшие 20 лет вдвое выше, чем немусульманского[831]. Ни у одной другой конфессии нет такого количества приверженцев, преданных своей вере столь страстно и самозабвенно. Ислам ощущается ими как основа жизни, как мерило всех вещей. Известно огромное количество случаев перехода в ислам из других религий, в том числе из христианства, а переход в обратном направлении — редчайшее исключение. Простота и непротиворечивость устоев этой религии, ее способность дать верующим целостную и понятную картину мира, общества и устройства Вселенной — все это делает ислам притягательным для новых приверженцев.

Мусульманский пояс, который нередко по факту называют и поясом нестабильности, протянулся от Балкан и Северной Африки до Западного Китая и Индонезии. Теория Самюэля Хантингтона о конфликте цивилизаций, построенных на различных религиозных принципах, имеет много сторонников.

Корни ислама восходят к VII веку нашей эры к пескам Аравийского полуострова. Основоположник Мухаммед (Мохаммад, Магомет) — выходец из знатного, но обедневшего рода из племени курейшитов. По словам видного британского эксперта Питера Мэнсфилда, «он был человеком гения и вдохновения, который помог изменить историю человечества — факт, признаваемый далеко не только той пятой частью человечества, которые придерживаются основанной им веры»[832]. В течение полутора десятилетий Мухаммед кочевал с караванами между оазисами Аравии и сирийскими пустынными «портами» Византийской империи. Он был образованным человеком, знавшим религиозные учения и политические порядки соседних государств, особенно Византии, где внимание аравийского наблюдателя привлекали две особенности, которые в Аравии полностью отсутствовали: монотеизм в религии, а также закон и порядок в управлении. Дело жизни Мухаммеда состояло в переносе обоих этих элементов общественного устройства «Рума» на местную аравийскую почву и в объединении арабизированного монотеизма и арабизированной империи в едином институте — всеобъемлющем институте ислама.[833]

Его религиозная деятельность началась примерно на сороковом году жизни — в 609–610 годах. Мухаммед проводил много времени в аскетических бдениях в пещере на горе Хира близ Мекки, где ему явился архангел Джабраил (известный христианам под именем Гавриил), который начал открывать Мухаммеду текст хранящейся под небесным престолом Аллаха Книги (Корана) и от имени Аллаха возложил на Мухаммеда обязанность сообщать своим соотечественникам повеления Всевышнего.

Мухаммед стал проповедовать, но это вызвало сопротивление со стороны купеческой олигархии Мекки, изгнавшей пророка из города. Мухаммед со своими сподвижниками переселился в Медину, и день этого переселения (хиджра), 22 сентября 622 года, положил начало мусульманскому летосчислению. После семи лет отсутствия он вернулся в Мекку, но не как прощеный изгнанник, а как господин. В 630-е годы Мухаммед смог подчинить себе всю Саудовскую Аравию, привлекая все больше приверженцев и действуя огнем и мечом, и стал главой нового теократического государства, то есть такого государства, где светские власти одновременно являются религиозными. За десятилетие правления в Медине он лично возглавил или организовал войска для 80 крупных и мелких сражений[834].

Ислам перенял очень многое из догматики как иудаизма, так и христианства. Уже в первых строках Корана можно обнаружить многочисленные ссылки на книги Ветхого Завета и на Евангелие. В то же время ислам — это четко оформленная и разработанная религия с собственными положениями и принципами, опирающимися на Коран и Сунну (свод высказываний Мухаммеда, первое время передававшихся устно и записанных только в VIII–IX веках). Обычно эти принципы излагают в виде шести «столпов веры» (основ догматики) и пяти или шести «столпов ислама» (основ вероисповедной практики).

Первый и главный из столпов веры — вера в Аллаха, единого Бога, творца всего сущего, и отождествление его с единственной истиной. «Аллах есть истина, а то, что вы призываете помимо Него, — ложь»[835], — записано в Коране. Самый страшный грех для ислама — многобожие, под которое подпадает и христианство с догматом о триединстве Бога. Ислам — религия однозначно монотеистическая. «Господь не нуждается абсолютно ни в чем, но все нуждаются в нем. Господь всеведущ и всемогущ. Он вездесущ, и нет места, где бы Его не было. Небо и земля для него едины, и в какую бы сторону мы ни встали лицом, все равно мы будем стоять перед Ним. Он знает о сердечных тайнах, мыслях рассудка, о намерениях и делах всех нас. Он ближе к человеку, чем его сонная артерия. Он есть собрание совершенств»[836]. Второй — вера в ангелов. В Коране и Сунне упоминаются ангелы, особо приближенные к Аллаху, и прежде всего Джабраил, сообщивший пророку божественное откровение; есть в исламе и дьявол — Иблис, который ослушался Аллаха и был низвергнут на землю. Третий принцип — вера в ниспосланное Аллахом Священное Писание, божественное откровение, оспаривать которое не может никто. Четвертый — вера в пророков, посланников. Их было очень много. Поименно в Коране упоминаются только двадцать восемь, но считается, что Аллах обращался к людям устами ста двадцати четырех тысяч посланников. Многие из них хорошо известны по Библии. Например, Нух (Ной), предупрежденный Аллахом о Всемирном потопе, или восьмой из девяти «стойких пророков» Иса (Иисус), сын Марии, который, по мнению мусульман, тоже получил часть божественного откровения. Но всю эту череду замыкает Мухаммед как последний пророк, «печать пророков», которому Аллах ниспослал Коран, то есть божественное откровение во всей его полноте. Пятый столп веры — вера в конец света, в Судный день, в существование рая и ада. Шестой — вера в божественное предопределение: мусульманин должен верить, что все в мире происходит по воле Аллаха.

К пяти «столпам ислама» относятся «шахада» — исповедание веры («Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его»); «салат» (или, по-персидски, «намаз») — сложные молитвенные ритуалы; «закят» — налог в пользу нуждающихся мусульман; «саум» (или «ураза») — соблюдение поста в месяц рамадан (девятый месяц мусульманского календаря); «хадж» — паломничество в Мекку, которое должен совершить каждый мусульманин, если ему позволяют средства. Наконец, «шестым столпом ислама» часто называют джихад — необходимость борьбы за веру. На разных толкованиях этого понятия мы остановимся ниже.

В исламе нет привычных для христиан институтов церкви и священства. «В нем нет ни непререкаемого авторитета в догматике, ни авторитета первосвященника, ни собора, устанавливающего догму»[837]. Имамом, то есть предстоятелем, предводителем общности мусульман, может быть любой человек, которого сами верующие выберут из своей среды. Огрубляя, можно сказать, что при прочих равных условиях имам должен быть более знающим, чем все остальные мусульмане, и уметь передавать это знание общине верующих. С одной стороны, это выглядит весьма демократично, с другой — создает миру ислама большие проблемы, поскольку там нет людей, «по должности» авторитетных для всех в толковании религиозного закона. В частности, просто некому было сказать, что Усама Бен Ладен неправ, поскольку он являлся столь же уважаемым имамом, как любой другой.

С точки зрения мусульман, экспансия мира ислама была делом благим. «Мир, который предстояло завоевать исламу, жил в состоянии упадка духа, упадка толерантности и умеренности, — пишет иранский религиовед Абдоль-Хосейн Зарринкуб. — …Ислам вдохнул новую жизнь в этот мир, находившийся в плену религиозного и этнического фанатизма. Был создан общеисламский «дом», центром которого стал Коран (а не Сирия и не Ирак), излечивший болезни расовой и этнической неприязни»[838]. «Людей писания», — коими считались иудеи, христиане, зароастрийцы и сабии (иракские мандеи, харранская община в Месопотамии), не принуждали принимать ислам, но случаи добровольного обращения в религию победителей были весьма частыми.

В течение первых веков своей истории ислам доминировал на мировой политической сцене, в культуре и в международных отношениях. Новое вероучение обещало победы, и они стали приходить — причем над древними, дотоле непобедимыми империями — Византийской и Сасанидской, чьи обширные владения перешли под власть мусульман. В VIII веке со своих баз в Северной Африке арабы вместе с новообращенными в ислам берберами завоевали Испанию, Португалию и вторглись во Францию. Под властью арабоязычной элиты оказались Афганистан, Узбекистан, Туркменистан, Южный Пакистан. В IX веке аравийские войска захватили Сицилию, вторглись в Италию, осадили Остию и Рим. Еще при третьем халифе Усмане было направлено посольство в Китай, в IX веке колония из нескольких тысяч мусульман жила в Кантоне.

В истории известны и другие примеры стремительного завоевания — империи Александра Македонского или Чингисхана. Но на покоренных ими территориях сейчас не говорят на греческом или монгольском. Арабское завоевание отличалось непреходящим влиянием. Многие из покоренных народов приняли ислам, а на Ближнем Востоке и в Северной Африке перешли и на арабский язык, который станет там родным. Только Испания, Португалия и Сицилия вернутся к первоначальному состоянию[839].

Именно во времена Халифата сложилась арабо-мусульманская культура. «Всякий мусульманин был в первую очередь членом общемусульманской общины, а уже потом — жителем того или иного города, провинции, выходцем из той или иной этнической группы… Литературный арабский язык как бы «денационализировался», стал восприниматься не только как язык завоевателей, но в первую очередь как язык общей культуры. Всякий образованный мусульманин — иранец или тюрок, житель далекой Андалусии или Индии — стремился овладеть языком священного Корана и обширной богословской литературы»[840].

Исламские страны на несколько веков перехватили контроль над традиционной мировой торговлей. «Это была самая передовая экономическая сила мира, которая вела торговлю на обширнейшей территории Азии, Европы, Африки, вывозила рабов из Южной Африки и ввозила шерсть в Европу»[841].

Из языков исламских народов происходят не только такие термины, как караван или базар, но также тариф, чек, магазин. Исламский мир достиг и величайшего уровня развития науки, искусства, философии, унаследовав знания Ближнего Востока, Византии, Персии, Индии и прибавив к ним многие собственные инновации. Исламская культура была «синтезом элементов древней семитской, в частности иудохристианской, и греко-римской культур»[842].

Когда Карлу Великому трудно было найти в империи франков несколько грамотных человек, при дворе абассидского халифа Мамуна дискутировали вокруг трудов Платона, Аристотеля и Евклида, строения земной коры и светил, измеряли окружность Земли, производили бумагу (первая европейская бумажная фабрика появилась в Италии в XIII веке). При Гаруне аль-Рашиде из «Тысячи и одной ночи» (VIII–IX вв.) в Багдаде был создан «Дом мудрости», который стал первой крупнейшей публичной библиотекой и учебным заведением. В «Фатимидском доме науки» в Египте насчитывался почти 1 млн экземпля ров книг, в «Доме науки» в Триполи — 1,6 млн. В Кордове омейадский халиф Хаким II построил библиотеку на 400 тысяч томов, а в одной Гранаде существовало 70 публичных библиотек. Когда четыре столетия спустя французский король Карл Мудрый (1364–1380) стал собирать библиотеку, он не нашел и тысячи томов, из которых треть составляли богословские труды. Арабы стали создавать высшие учебные заведения — медресе, где наряду с Кораном изучались науки (Низамия, Мустансирийа, Халавия, Джавзия), которые стали прообразом европейских университетов. От арабского «бихакке ривая» (по праву предания) происходит и слово «бакалавр»[843].

Джабир ибн Хайян, живший в VIII веке, известный в Европе как Джебер, считается отцом и химии, и алхимии. Мы пользуемся арабскими цифрами, хотя появились они в Индии и в исламских странах называются индийскими. Сами эти цифры стали известны благодаря переводу с санскрита Муххамадом Фарази книги по астрономии «Стенхенд», а также последующим трудам Аль-Хорезми. Слово «алгоритм» — всего-навсего его искаженное имя. Главный труд аль-Хорезми «Аль-Джабр ва-ль-Мукабала» («Книга о восполнении и противопоставлении») был первой книгой по алгебре и тригонометрии, которая и дала название этому разделу математики. Алгебра лежала в основе астрономии, которая развивала индийские и персидские исследования. Крупнейшие обсерватории мира располагались в Самарканде и Мараге. Азимут, зенит — арабские слова. Самым значимым произведением Средневековья по медицине был «Аль-Канун» (Медицинский канон) Ибн Сины, больше известного как Авиценна, который только в XVI веке выдержал в переводе более двадцати переизданий в Европе[844].

Средневековая Европа не просто училась у мусульман наукам и искусствам, но и в определенной степени находилась в культурной зависимости, полагаясь на арабские переводы многих античных текстов, оригиналы которых были утрачены. Китайские изобретения — компас, порох, книгопечатание — также были заимствованы европейцами у мусульман. Из языков и из стран исламских народов к нам пришли тюркский «тулпан», персидский «персик», арабский «кахва» (кофе).

В XI веке начались первые попытки Западной Европы нанести мусульманам ответные удары. Крестовые походы в Палестину продолжались с 1096 по 1270 год, во главе шли французские рыцари, и не случайно до сих пор на Ближнем Востоке европейцев называют «фаранги», то есть «франки». Официальной целью Крестовых походов было отвоевание Гроба Господня в Иерусалиме, но на Ближнем Востоке они были однозначно расценены как агрессия Запада против Востока и жестокое опустошение земель мусульман и восточных христиан — Византии. Грабежи святых для мусульман мест сопровождались уничтожением культурных центров, библиотек, сожжением книг, которые интересовали крестоносцев меньше всего.

Главным событием в истории исламского мира в следующие века стал подъем Османской империи, выросшей из мелкого туркменского царства. Османы побеждали благодаря исключительной мобильности своей конницы, и ни одно из их нововведений не могло сравниться с созданием единообразного корпуса янычар — «нового войска», — предшественника всех современных армий, который формировался из военнопленных, захваченных в христианских землях, а затем пополнялся путем взимания налога мальчиками с балканских вассалов[845]. Султан Баязид в 1389 году в битве на Косовом поле положил конец сербской независимости, а затем оккупировал придунайскую Болгарию, Македонию, напал на Венгрию и Валахию. В 1453 году султан Мехмед с 160-тысячным войском начал тринадцатую мусульманскую осаду Константинополя, который защищали менее пяти тысяч ромеев и несколько тысяч латинян. Обещания спасти город, которые были даны римским папой и европейскими столицами после того как император Византии согласился на унию с католиками в 1439 году (что вызвало раскол православной церкви), обернулись фикцией. Захватив Константинополь, османы продолжили экспансию на Балканский полуостров, угрожали центру Европы, дойдя до Вены. Наступало время Великой Османской империи, султаны которой приняли титул халифов с 1517 года.

Между тем среднеазиатские тюрки завоевали Индию, основав империю Великих Моголов. В период расцвета исламской цивилизации с ней по количеству населения и по культурным достижениям могла соперничать только китайская. Но китайская цивилизация формировалась как локальная, ограниченная одним регионом и одной расовой группой. Ислам же создал цивилизацию мирового масштаба — полиэтническую, многорасовую, межконтинентальную. Ислам обладал тогда величайшей на земле военной мощью, его армии могли одновременно вторгаться и в Европу, и в Африку, и в Индию, и в Китай[846].

И вдруг этот расцвет кончился. Европейцы начали заметно продвигаться вперед. Ренессанс, великие географические открытия, начало промышленной революции позволили Западу постепенно переломить ситуацию. В конце XVII века впервые был подписан мирный договор между побежденным исламским государством и христианскими правительствами — Карловацкий мир. Тогда же Петр I вышел к Азовскому морю, и к наступлению на исламский мир подключилась Россия, которая при Екатерине II заняла Причерноморье, Крым, а уже в XIX веке — Кавказ и Центральную Азию. Наполеон, чье вторжение в Египет, Палестину и Сирию в 1799 году было воспринято как очередной крестовый поход и вызвало ответный джихад, без проблем завоевал эти страны, хотя на их стороне выступал английский флот. В 1830–1847 годах Алжир был захвачен французами. Порты исламских государств стали полем деятельности европейских кампаний и тем местом, откуда влияние западных правительств стало распространяться на столицы мусульманских стран. Под контроль Европы попали Тунис, Марокко и Ливия.

В результате Первой мировой войны Оттоманская империя исчезла, из ее остатков возникла Турция, а арабоязычная часть империи полностью оказалась под британским и французским контролем. К 1920 году лишь четыре исламских государства остались свободными от той или иной формы немусульманского правления — Турция, Саудовская Аравия, Иран и Афганистан.

Что же вдруг пошло не так? Ответы давались разные. Увидеть причины неудач в достижениях западной цивилизации исламские лидеры долго не могли: вся предыдущая история убеждала их в том, что в мире неверных нет и не может быть ничего ценного. Для общества, привыкшего смотреть на остальных свысока, была неприемлема идея у них учиться. Правда, жизнь заставляла заимствовать у европейцев военную технику, но и это происходило с большим отставанием. Общество, которое прекрасно справлялось с вызовами средневековья, оказалось крайне неотзывчивым к императивам модернизации, которым активно сопротивлялось общественное сознание.

Запад экспериментировал с новыми институтами, законами, политическими и научными теориями, художественными концепциями. А в мире ислама выбор ответов по-прежнему задавался традицией. Отсюда стремление скорее хранить знание, чем создавать или преумножать его, отсюда наука как преклонение перед уже доказанным. Лишь недавно по историческим меркам стало преодолеваться пренебрежение светским образованием, изучением языков христианских народов. Изоляция женщин не только исключала возможность для половины населения внести вклад в общественное развитие, в производство, но и имела следствием низкий уровень их образования, а значит — и способности полноценно воспитывать своих детей. У необразованных мам не будет сверхобразованных детей. В исламском обществе отсутствовало и понимание свободы как ценности, а также концепции гражданского общества.

Кроме того, крах Оттоманской империи оставил мир ислама без стержневого государства. Как подчеркивал Самюэль Хантингтон, в ХХ веке «ни у одного мусульманского государства не было достаточной власти и достаточной культурной и религиозной легитимности для того, чтобы претендовать на роль предводителя ислама и быть принятым в этом качестве другими исламскими и неисламскими странами»[847].

Значительная часть мусульман увидела главную причину внезапного отставания в отступничестве от традиций. Так возник мусульманский фундаментализм, обращенный в прошлое, к раннему исламу. Другая тенденция — к модернизации ислама, — к тому, чтобы приспособиться к современным реалиям и устремиться к созданию промышленной светской цивилизации, обозначилась позже — в начале ХХ века. Наиболее ярким представителем модернистского ислама стал Кемаль Ататюрк — основатель современного турецкого государства. Строительство государства по западным лекалам стало основной тенденцией развития. Были испробованы практически все известные западные идеологии и институциональные системы, включая фашизм.

Первые серьезные трещины в западном господстве появились в 1940 году, когда Франция потерпела поражение от Германии, а Италия бросила вызов британским позициям в пустынях Западного Египта, в Эфиопии и на южных границах Судана. Война подорвала позиции и престиж всех прежних колониальных держав, последовал парад независимости. Суэцкий кризис 1956 года и война в Алжире в 1954–1964 годах были последними попытками Лондона и Парижа сохранить свои позиции. В одном месте после ухода англичан арабы потерпели поражение — в Палестине, где возникло государство Израиль.

Можно ли сегодня говорить об исламском мире как едином субъекте мировой политики? И да, и нет. Этот мир состоит из многочисленных и очень неоднородных акторов. Мусульманские общины есть практически во всех странах мира. В тридцати пяти странах мусульмане составляют большинство населения, в двадцати девяти — влиятельное меньшинство, в двадцати восьми ислам признан государственной или официальной религией.

Помимо этого, в исламском мире существуют негосударственные субъекты. Во-первых, народы, не имеющие собственной государственности, но прилагающие все усилия, чтобы ее получить: курды, палестинцы и т. д. Во-вторых, организации, обеспечивающие региональную стабильность и координирующие межгосударственные отношения: Лига арабских государств, Организация Исламской конференции, разного рода международные негосударственные организации типа Лиги исламского мира, Народного исламского конгресса и т. д. В-третьих, большое количество экстремистских исламистских организаций.

Мусульмане пытаются формировать и свою экономическую систему, среди их лидеров растет число сторонников создания общего арабского или общего исламского рынка. В рамках Лиги арабских государств предпринимаются усилия — пока не очень успешные — по экономической интеграции входящих в нее стран. Экономической интеграции во многом препятствует уже то, что ислам не приветствует развитие ряда рыночных институтов. Например, Коран прямо запрещает взимать проценты, и поэтому полноценная банковская система в исламском мире просто невозможна. Банки там существуют, но функционируют специфически: прибыль в них измеряется не процентом, а участием в прибылях всего банка.

Исламский мир в целом — самая бедная после Африки южнее Сахары часть планеты. Он не дал примеров экономического процветания, если не брать относительно светскую Турцию и купающиеся в нефти абсолютные монархии Аравийского полуострова.

Самоопределение исламского мира как субъекта международных отношений происходит в немалой степени через противопоставление себя остальному миру, что порой проявляется в солидарности с исламскими государствами. Пример — Косово, где югославским войскам и органам власти противостояли (при решающей поддержке НАТО) далеко не только бойцы и албанцы из Освободительной армии Косова, но и добровольцы-моджахеды, а также офицеры, состоявшие на действительной военной службе Объединенных Арабских Эмиратов, Кувейта, Катара, Омана.

В то же время исламский мир, конечно, не един, его раздирают серьезные противоречия. Одни из них — продолжение давних исторических конфликтов между цивилизациями Нила и Месопотамии, существовавших еще во времена Древнего мира. Другие — это конфликты между радикальными и умеренными светскими режимами; между государствами фундаменталистскими (наиболее яркие их представители — Иран и Саудовская Аравия) и относительно светскими (типа Сирии); между арабами и персами; между суннитами и шиитами.

По степени слияния ислама и государства условно можно выделить шесть групп стран. Первая — государства, где духовенству принадлежит верховная власть. На сегодняшний день такая страна одна — Иран. Была еще одна — Афганистан под властью талибов, но их режим был свергнут.

Вторая — страны, где исламские настроения весьма сильны, но формально политическая власть все-таки принадлежит не духовенству. Это монархии Персидского залива: Саудовская Аравия, Кувейт, Бахрейн, Катар, Объединенные Арабские Эмираты, Йемен; это Пакистан, Судан, Сомали, а сейчас еще и Тунис. Причем эти страны заметно различаются между собой по строгости соблюдения норм шариата. В наиболее либеральном Бахрейне даже разрешается употреблять спиртные напитки (редчайшее в исламском мире исключение).

Третья (стремительно сокращающаяся) группа — секуляризированные авторитарные режимы. Яркие примеры — Ирак времен Саддама Ху сейна, Ливия Муаммара Каддафи, Тунис Бен Али, на постсоветском пространстве — туркменский режим. Относительно светские режимы в Сирии и Алжире. Сюда же следует отнести современный Египет, управляемый военными. Правители таких стран берут на вооружение исламские лозунги, когда это им выгодно.

Четвертая группа — страны с мягкими, либеральными вариантами ислама, где, тем не менее, власти вынуждены в той или иной степени учитывать мнение мусульманского духовенства. Сюда относятся большинство исламских государств Черной Африки, а также Бангладеш, Марокко, Иордания. Сюда же следует отнести исламские государства Юго-Восточной Азии: Индонезию, где приверженцы ислама составляют 86 % населения, Малайзию (60 %) и Бруней (65 %)[848]. Йоко Видодо, больше известный как Йокови, избранный в июле 2014 года президентом Индонезии, утверждает: «Индонезия третья по численности населения демократия. И мы являемся страной с самым большим мусульманским населением. Это демонстрирует, что демократия и ислам совместимы»[849].

Пятая группа — страны, где правительство практически находится в состоянии вялотекущей (а иногда и бурно) гражданской войны с радикальными исламистами. В первую очередь это Алжир, Афганистан, Сирия, Ирак.

Шестая — государства, политически ориентирующиеся на Запад или на Россию, которая с точки зрения мусульман является скорее частью Запада как представительница христианского мира. К этой группе стран относятся члены НАТО Турция и Албания, большинство мусульманских республик на постсоветской территории.

В исламе существуют различные идеологические течения. Среди них принято выделять три основных: ислам либеральный, ислам традиционный и ислам радикальный, или джихадистский.

Либеральный проект, носящий, в основном, элитный характер, предполагает перенос на исламскую почву так называемых общечеловеческих — по сути западных — форм социальной жизни: от парламентов до ограничения рождаемости, при одновременном изменении самого ислама, с тем чтобы сделать его движущей силой прогресса.

Страницы: «« 4567891011 »»

Читать бесплатно другие книги:

В этой книге авторитетные специалисты Эдвард Хэлловэлл и Джон Рэйти делятся актуальной и научно обос...
Добраться до Брюсова календаря – артефакта, обладающего необыкновенной магической силой, оказывается...
Книга призвана напомнить читателям о целебной силе трав и всего произрастающего в природе, об их исц...
Реальная история о неразделенной любви русского рабочего парня и дочери богатого немецкого промышлен...
Какие могут быть проблемы в двадцать лет? Решить, любишь ли одного упрямого демона, по совместительс...
Тора — не только историческое произведение, как ошибочно полагают некоторые. Ее главной ценностью яв...