Два билета в никогда Платова Виктория
– Не заглянули к хозяйке? Узнать, как ваша подопечная?
– Зачем? Она ведь находилась под присмотром Эльви. Если бы что-то произошло, Эльви бы мне сообщила.
– Как видите, произошло. И она не сообщила.
– Бедная Эльви. Да.
– Вы встретили кого-нибудь, когда возвращались к себе?
– Кого я должна была встретить, если все оставались в гостиной?
– Да, действительно. Значит, вы вернулись к себе…
– …приняла таблетку от головы и проспала до утра. Дальше вы все знаете. В восемь мы со Степаном Михайловичем отправились обойти территорию. Обычно он делает это один.
– Но сегодня вы решили к нему присоединиться.
– Меня волновало то, что собаки были отравлены.
– Опасались внешнего проникновения? Но ведь собак мог отравить только тот, кто находился в доме. У вас есть предположения?
– Я бы не хотела их озвучивать.
– Мальчишка, да?
– Мальчик действительно неуравновешен.
– Да. Даже странно, что он не перетравил всю семью.
– Он вам тоже не нравится, Борис Евгеньевич?
– Мои чувства не имеют никакого значения. Равно как и ваши. Мальчик мог отравить собак, но вряд ли он стрелял в собственную бабушку. Для двенадцатилетнего парня это слишком непосильная задача.
– Вы полагаете?
– А вы нет?
– Пожалуй…
ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА СОФЬИ НОВИКОВОЙ
– Я хотела ее смерти. Это правда.
– Прежде чем мы продолжим, я обязан предупредить вас, Софья Леонидовна. Вы имеете право не свидетельствовать против себя.
– Я хотела ее смерти. Все эти годы. Все то время, что знала ее. Она была плохим человеком. Жестоким. Несправедливым. Она могла унизить… Да черт возьми, она только и делала, что унижала. Одним своим видом давала понять: вы – никто. Проклятая старуха!
– Софья Леонидовна!..
– Господи, наконец я могу это сказать!.. Я ее ненавидела. Нет человека, который причинил бы столько боли нашей семье. Толе, мне. Не говоря уже о Сашке.
– На вашем месте я был бы осторожней в выражениях.
– Я и так была осторожна. Даже чересчур. Все эти годы я молчала. Молча жрала все ее пренебрежение и хамство. Таскалась вместе с детьми на дурацкие дни рождения, портила себе каждый Новый год… Что там говорит народная мудрость? Как встретишь Новый год – так его и проведешь? Вот именно! Вот я и проводила его носом в дерьме. И молчала, молчала…
– Почему? Не проще ли было прекратить общение, раз уж так невмоготу? Или… все дело в дивидендах, которые вы надеялись получить?
– Дивидендах? Думаете, я рассчитывала на то, что нам перепадет что-то от старухиных щедрот?
– Разве нет? Разве не ваш муж наследовал состояние матери в случае ее кончины? Вместе с братьями, разумеется?
– Ха-ха! Надеяться, что с Беллой что-то случится, – это все равно что надеяться на цветение вишни в феврале. Старуха блюла себя. Массажисты, тренеры по фитнесу… Раздельное питание. Не удивлюсь даже, если она пила коктейли из крови младенцев по утрам. А все для того, чтобы протянуть до ста двадцати, портя нам жизнь.
– Думаю, это было не единственной ее целью.
– Но одной из главных.
– Так почему вы продолжали общаться?
– Все дело в Толе. Он любил мать.
– Несмотря на унижения?
– Он хотел мира.
– Даже ценой тех страданий, которые претерпевали вы?
– Он не понимал их глубины.
– А вы пытались объяснить? Поговорить с ним?
– Время от времени. Но с Толей все намного труднее, чем с моими пациентами.
– Вы врач?
– Я психоаналитик.
– Вот как… Еще один специалист по психологии.
– Не понимаю вас.
– Личный секретарь Новиковой… Карина Габитовна.
– Она психолог? Я не знала. У Беллы был своеобразный подход к персоналу. Не очень удачный, надо сказать. Особенно это касается людей, которых она упорно называла личными секретарями.
– А на самом деле? Кем они были?
– Мальчиками для битья. Иногда – девочками. За семнадцать лет знакомства со старухой я их десятки перевидала. Ну, пятнадцать как минимум. Каждый Новый год, каждый ее проклятый день рождения – новое лицо.
– Были и мужчины?
– Было несколько юношей… О, нет, это не то, о чем вы сейчас подумали…
– Откуда вы знаете, о чем я подумал?
– Интимные отношения, не так ли? Первое, что приходит в голову. Но я сомневаюсь, что Беллу это вообще интересовало. Перверсивной личностью в классическом понимании она, конечно, не была. Но ее отношения с людьми… Изощренный садизм, вечное желание доминировать… Иначе, как психологической перверсией без сексуального подтекста, назвать это я не могу.
– Мудрено.
– Ничего сложного. Но если отказаться от терминов… Старуха унижала своих наемных работников так же, как и нас, членов семьи. Самодурствовала. Самодурствовать было ее естественным состоянием. Мне кажется, она любого человека испытывала на прочность.
– Опасное занятие. Так и врагов нажить немудрено.
– Она хорошо платила за свои капризы.
– Думаете, что тушить такой пожар можно большими деньгами? А вдруг не сработает?
– Срабатывает, как правило. Практически никто не уходил от нее добровольно.
– Вы хорошо осведомлены, Софья Леонидовна.
– Несколько лет назад моим пациентом был один из ее бывших личных помощников. Пришлось выводить его из состояния глубокой депрессии.
– Удалось?
– На тот момент – да.
– Очевидно, он многое рассказал о своей работодательнице?
– Ничего такого, о чем бы я не знала. Или хотя бы не догадывалась.
– Выходит, госпожа Добрашку была единственной, кто прошел испытание на прочность?
– Кто это? Госпожа Добрашку?
– Карина Габитовна. Нынешний ее секретарь.
– Да-да. Я поняла. Она подзадержалась, это правда. Мы имели счастье лицезреть ее второй год подряд.
– Как думаете, почему?
– Скорее всего, этому благоприятствовала болезнь Беллы. Она просто воспользовалась ситуацией, эта… Добрашку. Ужасная фамилия.
– Румынская.
– Час от часу не легче! Какая ирония, согласитесь. Третировать окружающих на протяжении десятков лет, чтобы потом полностью оказаться во власти какой-то румынки.
– Ну… Она еще искусствовед, не только румынка. Специалист по декоративно-прикладному искусству Южной Африки.
– Я впечатлена. Но прежде вы говорили, что она психолог.
– Училась какое-то время на психогическом… Так она утверждает, во всяком случае. Где у нас готовят психологов? В университете?
– Да где угодно! Масса факультетов распихана по самым разным ВУЗам…
– А где учились вы?
– В Санкт-Петербургском университете. Это имеет какое-то значение?
– Просто интересуюсь. Вы ведь примерно одного возраста с госпожой Добрашку… Могли оказаться в одной студенческой среде…
– Моей средой был Толя. Я довольно рано вышла замуж.
– И у вас сразу же начались нелады со свекровью?
– Она всегда считала наш брак мезальянсом.
– Э-э?..
– Смущает термин?
– Да нет. Я понимаю, что такое мезальянс. Но не могу понять, что конкретно не устраивало в вас Беллу Романовну.
– Сам факт моего существования.
– А если бы на вашем месте оказалась другая?
– Думаю, ее постигла бы та же участь.
– Ваш муж так сильно привязан к матери?
– Не могу сказать, что в этом есть что-то болезненное. Никакого Эдипова комплекса, поверьте. Он довольно ровно относится и к матери, и к брату… Братьям… И он слишком много работает, иногда – по двадцать часов в сутки. При таком режиме особо не порефлексируешь.
– Чем он занимается?
– Строительством жилых комплексов. Он подрядчик.
– А в бизнесе матери ваш муж никакого участия не принимал?
– Нет.
– Это было его решение?
– Решения обычно принимает Белла Романовна. Но не думаю, чтобы Толя так уж страдал оттого, что не вовлечен в экспорт и обработку древесины. Ему нравится его работа.
– А Виктор?
– Виктор – управляющий банка. Что-то небольшое, региональное…
– И, надо полагать, аффилированное со структурой матери?
– Возможно. Я никогда не интересовалась этим вопросом.
– А что скажете насчет Александра?
– Он не живет в России, последний раз я видела его десять лет назад. Накануне отъезда. Тогда он был совсем мальчишкой.
– Это был вынужденный отъезд, насколько я понимаю?
– Да. Старуха просто выжила его. Выкинула, как щенка. Взяла – и перерезала нить. И рука не дрогнула.
– Что произошло?
– Это не моя тайна. Есть такая вещь, как этика… Она распространяется не только на профессиональную среду…
– Слишком много слов, Софья Леонидовна, слишком много слов. Просто объясните мне…
– И диктофону?..
– Считайте, что его нет.
– Но он есть.
– Неужели так сложно ответить? Он что, цинично обокрал мать? Переметнулся на сторону конкурентов? Спустил в казино семейное состояние?
– Это не моя тайна.
– Другого ответа не будет?
– Нет.
– Вы так защищаете Александра, как будто он очень вам близок. Прямо родственные души!.. Надо полагать, все эти годы, несмотря на его отъезд, вы поддерживали отношения? Назло старухе? А, Софья Леонидовна?
– Мы не поддерживали отношений.
– Почему?
– Так получилось. Мне жаль, что так получилось.
– Десять лет солидаризировались с узурпаторшей, а теперь жалеете?.. Ну, хорошо. Вы, в общем, ему не родственница. Не кровная родственница. А ваш муж? Он тоже позабыл о существовании брата?
– У него свои резоны. Я относилась к ним с пониманием.
– А к Александру не относились с пониманием? У него были причины ненавидеть мать?
– Я бы на его месте возненавидела… Если бы не была на своем.
– Вы знали, что он приезжает?
– Нет. Я узнала об этом вчера. Как и о болезни Беллы.
– Когда конкретно?
– Сразу после того, как приехала в «Приятное знакомство» с детьми.
– А ваш муж?
– Он появился позже. Днем. В городе его задержали дела. Сдача объекта. Все как обычно – аврал и штурмовщина.
– Кто вам сообщил дурные вести о свекрови? Или это были радостные для вас вести?
– Сейчас это не имеет значения. Мне сказал об этом Виктор.
– Не удивились, что он не поставил вас в известность раньше? Все-таки болезнь Альцгеймера не случается с человеком в одночасье.
– Естественно, я была удивлена. Когда отошла от первого шока. Во-первых, я – психоаналитик и могла бы помочь на первых стадиях развития болезни… Во всяком случае, хоть ненадолго замедлить ее ход…
– Вы бы и впрямь это сделали? Учитывая ваше… столь нежное отношение к Белле Романовне?
– Да. Но правда заключается в том, что вылечить Альцгеймер нельзя. Слегка замедлить ее ход – да, продлить существование пациента – да. Хотя это будет именно существование, до тех пор, пока больной человек не забудет окончательно, как правильно дышать.
– И такое случается?
– Случается разное, но исход один. Полное разрушение личности и смерть. Вряд ли Белла хотела бы себе такой судьбы. Она и в страшном сне не могла себе этого представить. Вчера, когда я ее увидела… Я впервые пожелала ей скорой смерти. Искренне и от души.
– «Скоро ты сдохнешь, гадина». Это оно? Пожелание?
– Ах, господи… Мальчишка…
– Так он не соврал?
– Единственное, чего я не понимаю, – как он мог это услышать? Я была совсем одна… Стояла в зимнем саду, перед окном. Смотрела на поле для гольфа. Метель только начиналась. Я даже не уверена, что произнесла это вслух… И вокруг никого не было. Ровным счетом никого…
– Этот парень – тот еще геморрой, так?
– Я не была бы так категорична в оценках.
– Правда?
– Его жизни не позавидуешь.
– Честно говоря, я бы тоже так помучался. Под британским флагом.
– И согласились бы пережить то, что пережил он? Смерть матери, которая произошла на его глазах.
– Я не знал этого.
– Видите ли, Лора… Первая жена Виктора, мать Марка… Она не умерла. Вернее, не просто умерла. Она покончила с собой. Марку тогда было четыре года.
– И он запомнил, как это произошло?
– Не думаю, что в подробностях. Детская психика достаточно мобильна, какие-то вещи она отказывается воспринимать, а какие-то просто загоняет в подкорку. Переформатирует в сознании. С ним не мешало бы поработать хорошему специалисту… Убрать хоть часть проблем, которые преследуют его с детства…
– И кто бы мог это сделать? Вы?
– Помочь его матери я не успела. Или просто оказалась недостаточно внимательна к ней. Лора была прекрасной женщиной, очень ранимой, очень деликатной. И… вот черт, как же я могла позабыть об этом… Она была единственной, к кому благоволила старуха. Если вообще в ее случае имеет место какая-то человеческая расположенность. Она любила Лору. По-своему, но любила. И кажется, не простила сыну того, что произошло.
– И что же он сотворил?
– Ушел к другой. Банальная история.
– Другая – это Изабо?
– Вы и это знаете? Личная секретарша старухи нашептала?
– Имеются и другие источники.
– Я осуждала Виктора. И тоже не прощала ему Лоры… Пока не увидела Изабо. Устоять перед ней не было никаких шансов…
– Не совсем понимаю, о чем вы. Она что, супермодель какая-нибудь?
– Нет. Хотя могла бы при желании сделать карьеру в модельном бизнесе.
– Красивая женщина? Вы тоже – красивая женщина. Извините.
– Это пишется на диктофон?
– Э-э-э… Да.
– Мы как-то слишком удалились от основной темы…
– Мы просто беседуем. Значит, она красивая.
– Это слишком приблизительное определение.
– А какое было бы в точку?
– Не знаю… Может быть, животный магнетизм. Она ведь не была особенно умна. И не старалась понравиться. И не прибегала ни к каким женским ухищрениям. Да и поговорить с ней было не о чем… Во всяком случае, мне. Но она… завораживала.
– Вас?
– Психоаналитика трудно чем-то удивить. Он видит то, что не видят все остальные: скрытые механизмы, которые заставляют человека поступать тем или иным образом. Тем или иным образом подавать себя. Но в Изабо не было никаких механизмов. Ни шестеренок, ни болтов. Ничего рукотворного. Сплошная органика.
– Животный магнетизм. Я уяснил.
– Старуха ее ненавидела. Называла шлюхой. Пыталась унизить, как унижала всех. Но нужно знать Изабо. На ней где сядешь – там и слезешь.
– Номер не прошел?
– Нет. Хотя неоднократно возобновлялся. С одним и тем же плачевным эффектом. И тогда Белла начала отыгрываться на Викторе. Особенно когда Изабо уехала.
– Куда?
– Откуда же мне знать – куда? Просто уехала. Оставила его.
– И давно?
– Года три назад. Или около того.
– Он искал жену?
– С Виктором мы никогда не были близки. Знаю, что он ездил куда-то за границу, но, кажется, безрезультатно. Белла подобные вояжи не приветствовала, называла его соломенным вдовцом. Экзекуция была публичной – вот что являлось самым неприятным. Самым отвратительным.
– Вы присутствовали всей семьей?
– Я не люблю об этом вспоминать. Если бы тогда Виктор угробил мать – я бы не удивилась.
– Но он терпел? Как и все остальные?
– Возможно, по-другому. Но терпел. А Белла получила сполна. Она ведь понимала, что с ней происходит.
– Дети были в курсе болезни бабушки?
– Мы с Толей и сами не были в курсе до вчерашнего дня.
– Но когда узнали – сообщили?
– Нет. Все-таки – Новый год. Не имело смысла портить Анюте праздник. Она и так была недовольна, что приехала сюда. Вместо того, чтобы отправиться в Прагу с классом. А Тёма слишком мал, чтобы что-то понимать. В общем, мы решили отложить разговор на сегодня. Как видите, все получилось еще хуже.
– А разве можно испортить праздник, который и без того испорчен? Она ведь уже не поехала в Прагу… И отсутствие бабушки за столом… Это ее не удивило?
– Она была увлечена книгой. Так и просидела с ней за столом весь Новый год.
– Той, что подарил ей испанец?
– Да.
– Она так хорошо знает испанский?
– Представьте себе. И прекрасно говорит! Выучила язык самостоятельно. И это наша безалаберная Анюта, которую и за уроки-то не засадишь.
– И как ей книга?
– Честно говоря, я давно не видела, чтобы она читала хоть что-нибудь с таким интересом.
– И даже Марк ей не мешал?
– М-мм-м… Отношения у них из рук вон. Это правда. И я не понимаю, почему. Просто какая-то иррациональная ненависть. Они ведь даже незнакомы толком. Последний раз встречались, когда были детьми. Четыре года и семь лет. Ну, пусть почти восемь. Какие воспоминания можно сохранить?
– Сложновато сохранить, согласен. Вот разве что переформатировать и сунуть в подкорку. А потом, по прошествии времени, вынуть и сложить пазл заново.