Грех бессмертия Маккаммон Роберт
И вдруг он резко остановился.
Прямо перед ним был музей.
В течение нескольких минут Эван не мог шевельнутся, его мускулы не отвечали на команды мозга, все вокруг него было залито светом. Он вспомнил свои сны, и ледяной палец проскользнул сквозь завесу жара, чтобы мягко коснуться его горла. Они сбываются? Они сбываются так же как и всегда, постепенно, тем или иным образом? Дом ожидал его приближения в суровом мрачном молчании. Он хотел повернуться, пойти назад и снова начать свой путь из библиотеки, но этот путь был уже предопределен и привел его сюда, к этому манящему дому. Он боялся его. Страх, словно темная бесформенная масса, вышедшая из-под контроля, терзал его изнутри. В следующее мгновение он начал переходить улицу Каулингтон по направлению к музею, машина засигналила и объехала его. Эван шел медленно и с трудом, его дыхание было неровным; на мгновение он замер у калитки, затем распахнул ее и вошел внутрь, ощущая усиливающийся жар на своем лице. Его движения казались тяжелыми и сонными, а глаза сфокусировались на дверном проеме, расположенном в центре арки с колоннами. И хотя внутренний голос упрашивал его повернуть обратно, он знал, что должен следовать указаниям своего сна. Он должен добраться до этой двери и… да, открыть ее. Чтобы увидеть. Чтобы увидеть, что лежит за ней.
Он стоял перед дверью, от нервного напряжения его лицо покрылось капельками пота. Над ним возвышался музей — паукообразная тень на безукоризненной зеленой лужайке. Очень медленно он приподнял руку; его зрачки начали расширяться, расширяться, потому что он знал, что находится там внутри: тварь со светящимися, заполненными ненавистью глазами, которая вытянет к нему свою похожую на когтистую лапу руку. Положив руку на дверь и чувствуя, как взвизгнули нервы, он толкнул ее.
Но дверь не открывалась. Она была заперта изнутри.
Он еще раз посильнее толкнул дверь, затем кулаком ударил по дереву; звук от удара эхом разнесся внутри длинных коридоров, заполненных… чем? Хламом, как сказала миссис Демарджон. Просто старым хламом.
Эван еще раз ударил по двери. И еще раз. Нет, этого не было во сне. Что-то было не так. Это было не так, как должно было быть. Открой и дай мне тебя увидеть. Открой. Открой, будь ты проклята. Открой!
— Эй, — позвал его кто-то. — Что вы там делаете?
Эван обернулся на голос, прищурив глаза, чтобы лучше видеть.
На обочине перед домом стояла полицейская машина. Человек в форме вышел оттуда и торопливо шел к нему.
— Что вы там делаете? — снова спросил он.
— Я… Ничего, — сказал Эван, его голос звучал напряженно и отчужденно. — Ничего.
— Да? В таком случае зачем вы стучите? — на человеке была форма шерифа, и суровые глаза на его широком лице поймали взгляд Эвана и не отпускали его.
— Я просто… собирался войти внутрь, — сказал Эван.
— Внутрь? — глаза Орена Вайсингера сузились. — Они сегодня закрыты. Так или иначе, они не работают по расписанию. — Он на мгновение замолчал, заглядывая в глаза Эвана и видя там что-то, что беспокоило его, словно бы лужа с водой неожиданно покрылась рябью и невозможно было узнать, что движется под поверхностью воды. — Кто вы такой? — тихо спросил Вайсингер.
— Рейд. Эван Рейд. Я… живу вон там, на Мак-Клейн-террас.
— Рейд? Новая семья, только недавно переехавшая?
— Верно.
— О! — Вайсингер отвел наконец свой взгляд от Эвана. — Сожалею, что был так резок, мистер Рейд. Но сюда приходит не слишком много людей, и когда я увидел, как вы барабаните в дверь, я не знал, что происходит.
— Все в порядке, — Эван провел рукой по лицу, чувствуя как оно медленно остывает. — Я все понимаю. Мне было любопытно, что это за местечко.
Вайсингер кивнул.
— Музей закрыт, — сказал он. — Эй, вы хорошо себя чувствуете?
— Я… устал. Вот и все.
— Я не вижу машины. Вы пешком?
Эван кивнул.
— Я возвращался обратно на Мак-Клейн.
— Хотите, я вас подвезу? Я еду в эту сторону.
— Согласен, — сказал Эван. — Это будет превосходно.
Они подошли к полицейскому автомобилю. Эван обернулся и в течение нескольких секунд внимательно всматривался в здание музея, затем оторвал от него свой взгляд и закрыл за собой дверь автомобиля. Вайсингер завел двигатель и поехал по направлению к Мак-Клейн.
— Мое имя Орен Вайсингер, — сказал он, протягивая Эвану свою большую, грубую, изборожденную морщинами руку. — Я шериф деревни, жаль, что я там вас не узнал. Думаю, я просто недоверчив от природы.
— Вы исполняли свой долг.
— Да, конечно, — сказал Вайсингер, — но мне кажется, что иногда меня заносит. Вам сейчас чуть получше?
— Да, спасибо. Не знаю, что со мной было неладно. Я очень устал и… Но, так или иначе, сейчас я в полном порядке.
— Отлично. — Вайсингер чуть повернул голову, посмотрел на Эвана и затем снова на улицу. — Музей открывается в девять по понедельникам, средам и пятницам. Иногда и по вторникам тоже. Это зависит от ряда причин: от погоды, от того, сколько людей работает в этот конкретный день в музее, и так далее. Конечно, вам очень хотелось войти туда.
— Я не знал, что он закрыт, — сказал Эван. Он чувствовал на себе взгляд Вайсингера, затем тот снова отвернулся. — Я бы хотел узнать, что внутри, — добавил он.
— Там очень интересно, если вы любите вещи такого рода, — сказал ему Вайсингер. — Статуи и всякий хлам. Я нахожу это скучным.
— Что за статуи?
Вайсингер пожал плечами.
— Для меня статуя — это статуя. Там есть и другие вещи. Старый хлам.
— Скажите-ка мне вот что, — сказал Эван. — Вифаниин Грех — такая маленькая деревушка. Я нахожу странным, что в ней находится такой большой музей. Или, даже то, что в ней вообще есть музей. Кто его построил?
— Сам по себе дом был здесь уже давно. — Ответил Вайсингер. Историческое общество и реконструировало его, ликвидировало множество маленьких комнат и расширило коридоры. А также добавило еще один этаж. Он свернул на Мак-Клейн. — Ваш домик тот, белый с зеленым, верно?
— Да, верно. Так где же историческое общество раздобыло эти вещи для своей экспозиции?
— Честное слово, не знаю, мистер Рейд. Если сказать вам правду, я не вращаюсь в одних кругах с этими леди из общества. Думаю, можно сказать, что я несколько за пределами этих контактов. — Он затормозил и свернул за угол.
— Это местные реликвии? — настаивал Эван. — Индейские безделушки?
Вайсингер слегка улыбнулся. — Я не могу различить, индейские они или японские, мистер Рейд. Вам нужно будет зайти туда как-нибудь, когда будет открыто, и посмотреть самому. — Он остановил машину на обочине перед домом Эвана. — Вот мы и приехали. Хороший у вас здесь домик.
Эван выбрался из машины и закрыл дверь, а Вайсингер наклонился, чтобы опустить окно.
— Жаль, что я не заехал, чтобы поприветствовать вас по поводу прибытия в деревню. Однако моя работа сильно сковывает мою свободу действий. Хочу как-нибудь познакомиться с вашей женой и детишками.
— У нас только один ребенок, — сказал Эван. — Маленькая девочка.
— Да? И еще раз, — пожал плечами Вайсингер, — очень сожалею, что был резок с вами около музея.
— Все в порядке.
— Ну и отлично. Я, пожалуй, поеду обратно. Позаботьтесь о себе сейчас сами. До встречи. — Вайсингер приветственно поднял руку, затем поехал вдоль по Мак-Клейн обратно к центру деревни и скрылся из виду.
Эван прошел по дорожке к своей парадной двери, взглянув по пути на дом Демарджонов. На подъездной дорожке машины не было. Тишина и безмолвие. Он подумал, дома ли Гаррис Демарджон, почти что направился туда, но решил не беспокоить его. Он вытащил свой ключ из кармана и отпер входную дверь, вошел в прихожую и закрыл дверь за собой. Кэй и Лори вернуться домой не раньше чем через полчаса. Он зашел в кухню, выпил стакан воды и затем уселся в кресло в кабинете. Рукопись, возвращенная из «Эсквайр», лежала перед ним на столе, и он старался не смотреть на нее. Он попытался расслабиться, но обнаружил, что его мускулы все еще напряжены, и ощутил странное покалывание в руках и ногах, будто бы кровь только что прилила к ним из сердечных сосудов. В течение долгого времени он сидел неподвижно, пока его сознание сплетало вместе части узора, который он еще не мог понять. Воображение? Были ли его чувства просто воображением, как и говорила Кэй? Что это за внутренний страх, спросил он себя. И почему, во имя Господа, он как будто бы становится все сильнее день ото дня, а я становлюсь все слабее.
Внутренним зрением он увидел музей, находившийся в центре деревни, и все остальное, окружающее. Затем картина сменилась. Глаза Джесса, отдаленные и затуманенные. Еще одна смена картины. Эта картина на стене в библиотеке с надписью. Доктор Катрин Драго? Новый кадр. Тень за занавешенным окном, фигура, у которой не хватает левой руки. И даже когда он закрыл глаза и откинул голову, своим внутренним зрением он видел все со значительно более ужасной отчетливостью, продолжал вглядываться во фрагменты картины, проносившиеся в его сознании, словно искры, отлетающие от точильного колеса.
Потому что он знал, что случилось сегодня днем и почему его так притягивало к этому музею, знал и боялся этого знания с ужасающей определенностью. Это воображение, как сказала бы Кэй; ты знаешь, что это только воображение и ничего больше, и мне не нравиться как ты вскрикиваешь посреди ночи, у меня от этого голова болит. По мере того как его предчувствия росли, они начинали затрагивать его больше, чем сны. Они начинали просачиваться через занавес между двумя мирами. Второе зрение «дар», — говорила его мать; «проклятие», — ворчал его отец. Эрик мертв, его нашли на поле. Эван, почему ты не помог ему? — второе зрение пришло к нему через поколения, через дедушку Фредерика и прадедушку Эфран, и только Господь знал, через скольких еще предков, запрятанных в переплетениях фамильного родословного дерева; оно обострялось, усиливалось, пугало. Этого никогда не было раньше, никогда, и он не знал толком, как с этим справиться. Или куда это приведет. По мере того как его предчувствия станут более сиюминутными, не возьмут ли они контроль над ним, окончательно порвав с его снами и превратив в призрачную тень его действий в мире живых. Господи, подумал он, он будет видеть все через внутреннее восприятие своего сознания, хорошее или плохое, прекрасное или насквозь пропитанное беспричинным ужасом. Ему не хотелось думать об этом, потому что это заставляло бояться будущего. Нет. Мне надо контролировать себя, не допускать этих кошмаров, потому что если они меня одолеют, что будет?.. Какова будет реакция Кэй? Ужас? Отвращение? Жалость?
И так он продолжал сидеть в кабинете, в компании с этими быстрыми и ускользающими видениями, пока не услышал, как распахнулась дверь, и Кэй с Лори возвратились домой, обе счастливые, улыбающиеся и не подозревающие ни о чем.
15
Сон Кэй
— Нас сегодня пригласили на вечер, — сообщила Кэй Эвану с кровати, пока он чистил зубы в ванной. — В субботу вечером, — добавила она через несколько секунд.
Он прополоскал рот и поглядел на свои зубы в зеркало — ровные и прямые. У него никогда не было никаких проблем с зубами, никаких пломб и очень мало дырок. — Кто пригласил на вечер? — спросил он.
— Глава исторического отделения в колледже Джорджа Росса. Ее зовут доктор Драго.
Эван внезапно напрягся, затем расслабился и положил свою зубную щетку рядом с чашкой для воды. Он что-то проворчал и спросил:
— Ты с ней познакомилась?
— Да. И это была очень странная встреча. Сегодня днем кто-то бродил около моего кабинета, или мне это только показалось. Наверно я ошиблась. Так или иначе, я встретилась с ней в ее аудитории и мы несколько минут побеседовали. Помнишь тот особняк сразу за пределами деревни? Это ее дом.
Эван выключил свет в ванной и прошел в спальню. Кэй сидела в кровати, подтянув колени, держа в руках июльский выпуск «Редбукс». Мягкий свет ночника на столе рядом с ней отбрасывал тень на потолок.
— Это официальный вечер? — спросил он ее, подходя к кровати.
— Нет, ничего подобного. Она сказала, что это будет просто сборище некоторых сотрудников факультета.
Он отбросил одеяла и скользнул в кровать, облокотившись на подушку.
— И как она выглядит?
— Темноволосая. Мне она кажется крупной женщиной. — Она на мгновение замолчала, и Эван посмотрел на нее. — Ее глаза, — сказала Кэй. — Они… поразительные и… это забавно.
— Что забавно?
Она пожала плечами.
— Так, ничего. Она очень примечательная женщина. Ее взгляд… прямой и твердый. А глаза самого удивительного зеленого цвета, который я когда-либо видела. Правда.
Эван улыбнулся.
— Ты говоришь так же, как и кое-кто, кого я сегодня видел.
— Да? Кто же?
— Женщина по имени Энн, которая работает здесь в библиотеке. Я уже слышал от нее об этой Катрин Драго. Ты знаешь, что она также является мэром Вифаниина Греха?
— Боже мой, — в изумлении воскликнула Кэй. — Как же она находит время, чтобы устраивать вечеринки?
— А еще она основала историческое общество, которое управляет музеем, — там, на Каулингтон-стрит. Я бы сказал, что у нее достаточно плотный график, не правда ли?
— Уверена. Но она кажется очень собранной, целеустремленной женщиной.
— Я бы сказал, что ей приходится ею быть. Знаешь, я слышу в твоем голосе те же интонации, что и у библиотекаря. Растущее восхищение. Конечно, согласен, что эта женщина достойна восхищения и уважения, но тебе следовало бы послушать ту особу в библиотеке. Это граничило с обожанием героя.
Кэй молчала несколько секунд. Наконец она сказала:
— В этой женщине есть что-то, что приказывает тебе уважать ее. Да, это то слово, которое я искала: приказывает. Стоя перед ней, я чувствовала себя… ничтожной, как песчинка у подножия огромной статуи. Это тебе что-нибудь говорит?
— Благоговение, — сказал Эван. — Чистое благоговение. А может быть это объясняется еще некоторой нервозностью из-за того, что ты почувствовала себя новой овечкой в ее стаде.
Кэй закрыла журнал и отложила его в сторону, но не пошевельнулась, чтобы выключить свет. Вместе этого, в течение некоторого времени она сидела очень тихо, и Эван нежно взял ее за руку.
— Прости, — сказала она. — Я просто кое о чем задумалась. — Затем она снова замолчала.
— О школе? У тебя в классе появились плохие мальчики и девочки? — Он увидел, что она где-то далеко, ее глаза были расфокусировались и затуманились. — Эй, — мягко спросил он. — Что не так? — Он подождал, потом слегка толкнул ее. — Что не так? — спросил он, когда она посмотрела на него.
— Я задумалась. О том… — и я не знаю почему, — о глазах той женщины. О том, как она смотрела на меня.
Эван погладил ее руку, чувствуя напряжение, выбивавшееся из нее так, словно в центр ее души была помещена некая туго заведенная пружина. Пружина, которую заводили все туже, туже и туже.
— О ее глазах? — спросил он, внимательно глядя на нее. Что же это я чувствую? — спросил он сам себя. Что-то здесь неладно.
— Да. Когда она пристально посмотрела на меня, я… не могла шевельнуться. Действительно не могла. Эти глаза были так невыразимо прекрасны и так… невыразимо сильны. По пути домой я испытывала странное ощущение какого-то содрогания до самых костей. Но к тому времени, когда я захватила Лори и добралась до дома, это чувство исчезло, и вместо этого все казалось… нормальным, как будто так и должно быть.
— Так все и есть, — сказал Эван, целуя ее в щеку. Ее кожа была тугой и прохладной. — Так ты хочешь пойти на вечер к доктору Драго?
Кэй помолчала.
— Да, — сказала она наконец. — Я хочу.
— Хорошо. Мы пойдем. Так или иначе, мне бы хотелось увидеть, как же выглядит эта суперженщина. Почему бы тебе теперь не выключить свет?
Она кивнула, потянулась и выключила свет. Темнота тут же мгновенно заполнила комнату. Эван придвинулся под одеялом к Кэй, поцеловал ее еще раз в щеку, потом в губы, сначала очень легко и нежно, так, как он знал, нравилось ей. Прижавшись к ней всем телом, обнимая крепко и успокаивающе, он целовал губы и ждал, что она ответит ему.
Но она не отвечала. Она подоткнула одеяло вокруг себя и, не говоря ни слова, чуть отодвинулась от него.
Он был уязвлен и смущен. Он спрашивал себя, не сделал ли что-нибудь не так: не поранил ли ее чувства? не забыл ли чего-нибудь по оплошности? Он начал было спрашивать у нее, что не так, когда вдруг осознал, что ее кожа холодна; сперва это озадачило его и заставило вздрогнуть, но потом положив руку на ее обнаженное плечо, он почувствовал тепло, излучаемое ее телом. Она не разговаривала и ритмично дышала, но, не видя ее лица, он не знал, закрыты или открыты ее глаза.
— Кэй, — нежно позвал он. — Ответа не было. — Кэй? — Молчание.
Она не двигалась. Эван долгое время лежал без сна рядом с ней. Ее кожа была странной на ощупь: холодная и липкая, как сморщившаяся кожа человека, просидевшего часы в бочке с тепловатой водой. Или как остывающая кожа трупа. Ее дыхание было нормальным, и теперь, когда она заснула, не таким глубоким. Эван наклонился, нежно отвел волосы с ее лица и вгляделся в черты Кэй. Она была красивой женщиной: чувственной, высокоинтеллигентной, нежной и заботливой. Он знал, что любит ее, он всегда любил ее, и знал также, как сильно ранил ее в последние несколько лет, и презирал себя за это. Превыше всего она нуждалась в постоянстве и безопасности, и Эван понимал, что он снова и снова ломает ее мечты из-за своего собственного непрочного положения и бушующих внутри у него страхов, которые иногда грозили вырваться наружу из его горла. Он вел Кэй и Лори то в один ужасный тупик, то в другой, и горькое понимание того, как сильно сотрясал он этим основы их жизни, ранило до мозга костей. Они заслуживали лучшей участи, чем он мог им предоставить, иногда он спрашивал себя, не будет ли им лучше без него. Но он никогда не говорил об этих мыслях; он только задумывался над ними.
Еще немного посмотрев на Кэй, он снова лег и закрыл глаза. Засыпая, он почувствовал, что Кэй неожиданно шевельнулась рядом с ним, как будто что-то потревожило ее, но в следующий момент он решил, что ему это только показалось. Когда темнота поглотила его, он внезапно вспомнил ту гравюру в библиотеке. Увидел эти пристально всматривающиеся глаза. Подумал о реакции Кэй на Катрин Драго. Драго. Драго. Это имя словно отдавалось эхом внутри него.
И затем наконец он заснул, сном без сновидений.
Но Кэй видела сон.
Она оказалась в странном и незнакомом месте, где солнце стояло высоко, горело красным светом, а стервятники кружили широкими кругами над долиной, покрытой мертвыми останками. Тела лежали, распростершись, кровавыми кучами, у их ног валялись остатки боевого снаряжения. Но оружие было… совсем другое: мечи и копья, разрубленные шлемы, пробитые щиты, нагрудники и другие вещи. Мертвые и умирающие лошади, человеческие руки и ноги, вырванные из суставов, обезглавленные тела. Вот чернобородый воин молит о милосердии, кровь струится из раны на его животе. Кэй обнаружила, что подходит к этому человеку, и когда ее тень удлинилась и упала на него, он взглянул на нее со слепым страхом в глазах и вытянул руки перед лицом. Она стояла над ним, наблюдая.
И поняла, что хотела уничтожить его. Засунуть руку в рану и выдавить его кровоточащие внутренности. Втоптать его в пыль у себя под ногами.
Он заговорил на наречии, которое Кэй сперва не поняла, но затем слова, казалось, обретали значение внутри ее мозга: «…пощади мою жизнь… во имя богов, пощади мою жизнь…»
Кэй знала, что другие наблюдают за ней. Она почувствовала, как ненависть вскипает в ней горькой желчью. «Вот мое милосердие», — ее голос прозвучал гортанно и низко и был совсем не похож на ее собственный. В следующее мгновение ее рука опустилась, и зажатое в ней оружие раскололо воздух с жутким свистящим звуком. Лезвие топора вонзилось в горло воина, проникая все глубже и глубже; фонтан крови взвился в воздух; его рот распахнулся в безмолвном крике. Вонзаясь все глубже и глубже, лезвие словно бы пело в ее руке.
Голова с открытым ртом отлетела на окровавленный песок, прокатилась еще несколько футов, затем замерла в неподвижности. Тело у ее ног начало дрожать в смертельной судороге, из обрубка шеи все еще извергалась кровь. Потихоньку сердце перестало биться, и Кэй переступила через труп, ухватила голову за волосы и высоко подняла над собой. Кровь капала на ее плечо, и старый шрам от копья на ее теле снова казался свежим. Высоко держа отрубленную голову перед другими, она открыла рот и крикнула. Этот долгий, дикий, душераздирающий крик, эхом разлетевшийся по долине, одновременно и испугал ее, и привел в восторг. Другие подхватили боевой клич, и от этого затряслась земля, и во всем мире не осталось больше других звуков. Тогда она вскинула отрубленную голову еще выше и швырнула на землю с такой силой, которая проломила череп, заставив мозги вытечь наружу, словно коричневое желе.
Ее конь, огромный, с гладкими боками, дожидался ее. В несколько прыжков она добежала до него, вспрыгнула на спину и опустила топор в мешок из львиной шкуры, который висел на боку. Впереди, заслоняя горизонт, поднималось облако пыли. Три казавшихся точками всадника приближались со стороны горизонта, копыта их лошадей взметали вверх спирали песка, они ступали аккуратно, хорошо ориентируясь среди хаоса войны. Всадницы осадили своих лошадей, их глаза блестели возбуждением и жаждой крови, одна из них — Демонда Темная — указала на запад и сказала, что последние из их врагов сейчас ползают на брюхе посреди зноя, песок скрипит на их зубах и они молят о приближении смерти. «Мы можем дать им смерть просто своей тенью, падающей на солнце», — сказала Демонда, ее лицо было все еще в пятнах запекшейся крови от удара топора, который рассек вражеского воина до позвоночника. Черная лоснящаяся лошадь под ней возбужденно гарцевала, ее чувства все еще были обострены шумом и лязгом битвы.
Они начали преследовать врага и теснить его на запад, их приближение распугивало стервятников, которые немедленно взлетали в небо, кружась вокруг наполовину съеденных трупов людей и животных.
Кэй почувствовала кипение своей крови. Глазами, превратившимися в щели от резких солнечных лучей, она презрительно смотрела на искромсанные тела, сознавая, что все это видят не ее глаза. Длинный зазубренный шрам тянулся вниз по ее левому бедру до колена — пометка другой, более ранней битвы; но она знала, что этот шрам принадлежит не ее телу. Нет, нет. Эта кровь, глаза и шрам принадлежат другому. Кому-то ужасному, жестокому и жаждущему разрушения так, как можно жаждать пищи и питья. Кому-то, кто отрубил человеческую голову и издал боевой клич, древний, как сама вечность. Кому-то другому, затаившемуся внутри нее.
Теперь они выслеживали дичь в красных струящихся солнечных лучах. Она смотрела из стороны в сторону, как животное, обозревающее чащу в поисках опасности. Она вдыхала воздух: сладкий воздух, пропитанный сладким запахом разрушения и человеческой крови. Она чувствовала неукротимую мощь коня между своими гладкими мускулистыми бедрами. Кэй могла проникнуть в сознание этого существа, слышать его мысли и чувствовать, как его кровь течет в ее жилах, словно река опустошения и резни. Может быть, мне достанется один из них. Я потребую самого сильного мужчину и протащу его за своей лошадью, словно груз, потом буду медленно сдирать с него мясо и кожу — так, как и надо это делать…
Нет. Кэй услышала свой собственный голос, словно доносящийся из далекого, затерянного во времени туннеля. Нет…
Так, как и надо это делать, когда счищаешь кожуру с прогнившего фрукта. Пока он не закричит…
Пожалуйста. Нет. Пожалуйста. Я хочу… Я не могу вздохнуть… Я хочу проснуться, я хочу проснуться…
…прося о пощаде, и тогда я расколю ему череп…
Пожалуйста. Пожалуйста. Отпусти меня. Отпусти меня.
…и съем мозг воина из чаши его черепа.
Я не могу вздохнуть. Я не могу… Я хочу… Я не могу… Пожалуйста…
— Пожалуйста… — Кэй услышала свой собственный голос, отдающийся, отдающийся, отдающийся эхом в голове, и неожиданно поле битвы и палящее солнце начали плавиться, словно картина, нарисованная масляными красками. Эти краски плавились и смешивались, превращаясь в серый фон, непохожий ни на смерть, ни на жизнь, и она шла через какое-то холодное, напоминающее пещеру место. Вдруг что-то звякнуло. Появился кружок света. Это не солнце. Больше нет тел. Нет поля, усеянного павшими. Где я? Я не знаю. Я потеряна. Я потеряна. Я не знаю, где я, кто я и почему…
— Кэй? — сказал кто-то мягко. Мужчина. Враг, уничтожающий все прекрасное и хорошее. Мужчина. — Кэй?
Она постаралась сфокусировать внимание на нем, попыталась соединить вместе фрагменты картины. На мгновение она увидела его чернобородым, с глазами, расширенными от ужаса при виде ее, и холодная, чистая, подобная молнии ненависть рванулась из нее наружу, но затем она услышала свой голос: «Мое имя Кэй Рейд, я спала и теперь проснулась». — Чувство, вызванное сном, помедлило внутри нее, оставляя жаркий зной в крови, и затем исчезло.
— О, Боже мой, — она услышала свои слова и осознала, что пристально смотрит на лампу, которую он включил.
— Эй, — сказал Эван, его глаза опухли от сна. Он чуть подтолкнул ее локтем. — Где ты была?
— Где я… была?
— Да, — сказал он. — Что ты видела во сне? Ты начала метаться и что-то говорила, но слишком тихо, чтобы я мог расслышать.
Кэй неожиданно потянулась и тесно прижалась к нему. Он слышал, как сердце колотится у нее в груди.
— Это был кошмар? — спросил он, теперь действительно озабоченный.
— О, Господи, да, — сказала Кэй. — Просто подержи меня так одну минуту. Ничего не говори, только обними.
Они тихо лежали в течение долгого времени. Молчание было нарушено, когда та собака в конце улицы принялась лаять.
— Проклятый пес, — раздраженно сказал Эван. — Кто бы его там ни держал, ему следовало бы одевать этой твари намордник на ночь. Ты чувствуешь себя лучше сейчас?
Она кивнула, но солгала. Она ощущала сильный внутренний холод, словно бы ее душа осталась в пещере, которая открылась для нее, когда она в первый раз заснула этой ночью. Она чувствовала себя слабой и опустошенной, и поняла, что то же самое чувство владело ей, когда она встретила Катрин Драго в амфитеатре. Прекрати! — сказала она себе резко. — В этом нет никакого смысла! Это был всего лишь кошмар, и все! Но впервые в жизни часть ее мозга отказалась полностью поверить в это, и страх затопил ее, словно вода, которая годами скапливается за дамбой, пока дамба не начинает трескаться. Совсем незначительный эпизод, но достаточно сильный, чтобы расшатать бетон рассудка.
— Я думал, что кошмары — это мой профиль, — сказал Эван, пытаясь приободрить ее, но тут же понимая, что сказал не то, что надо. Ей лицо нахмурилось в сомнении. Он еще некоторое время помолчал, все еще прижимая ее к себе и чувствуя стук ее сердца. Что бы это ни было, оно до ужаса напугало ее. Он сказал:
— Ты хочешь поговорить об этом?
— Пока нет. Пожалуйста.
— Хорошо. Когда будешь готова. — Он никогда не видел ее такой обеспокоенной сном, ей-Богу, потому что она не была похожа на него, и видеть ее в таком состоянии было очень тревожно. Она всегда была такой сильной и рассудительной.
— Ты… спрашивал меня, где я была, — сказала Кэй. — И кажется, что действительно была где-то… совсем в другом месте. Или только часть меня там была. Я не знаю; это так странно, что не знаю, как это объяснить. Она замолчала. Собака все лаяла. Лаяла. Лаяла. — Я была на каком-то поле битвы: на земле лежали тела, мечи и щиты. Тела были… изуродованы. Обезглавлены. — Она содрогнулась, и он начал нежно гладить ее шею сзади, чтобы успокоить. — Я даже… убила человека. — Она попыталась улыбнуться, но мускулы не слушались ее, лицо словно закоченело. — Я отрубила ему голову. Господи, это было так… реально. Все было так реально.
— Это просто сон, — сказал он. — Совсем не реальность.
— Но я даже чувствовала на себе жар солнечных лучей. У меня было другое тело, другой голос. Я помню… — Она внезапно откинула одеяла, чтобы посмотреть на свое левое бедро.
— Что такое, — спросил Эван, его зрачки сузились.
Ее бедро было гладким и чистым, за исключением нескольких родинок около колена.
— В этом сне у меня на ноге был ужасный шрам. Прямо вот здесь. — Она дотронулась до своей ноги. — Это было все так реально, так реально! И мы охотились за мужчинами, чтобы убивать их…
— Мы? Кто же еще?
— Некоторые другие. — Она покачала головой. — Я сейчас не могу вспомнить. Но знаю, что часть меня… хотела найти этих мужчин. Часть меня хотела уничтожить их, потому что я ненавидела их так, как никогда никого в жизни. Не просто хотела убить их, но разорвать в клочья. В… ой, это слишком ужасно, чтобы вспоминать!
— Хорошо, хорошо. Тогда не думай об этом. Давай, ложись на подушку. Вот так. А теперь я выключу свет, хорошо? И мы снова будем спать. Это был сон, вот и все.
— Забавно, — мягко сказала Кэй. — Помню, как говорила это тебе множество раз.
Фрагменты его собственных снов обрушились на него шквалом ужасных форм, словно твари, выползающие из темноты. Он отпихнул их обратно и мысленно закрыл за ними дверь. Там, за этой дверью, они злобно шумели.
— Я гашу свет, — сказал он и выключил его. Кэй придвинулась к нему поближе, боясь этого широкого пустого пространства между ними.
В конце Мак-Клейн-террас собака все продолжала лаять, ее лай становился все громче и громче. Затем резко прекратился.
— Благодаренье Богу за маленькие радости, — пробормотал Эван.
— Это было так реально, — сказала Кэй, не в состоянии стряхнуть с себя образы из сна. — Я чувствовала вес этого топора у себя в руке. И ощущала, как конь резвится подо мной!
Эван лежал без движения.
— Что?
— Я скакала на лошади, — пояснила она. — На большом коне. И чувствовала под собой его силу.
— На лошади? — прошептал он.
Она вопросительно посмотрела на него, услышав в его голосе что-то, что ей было непонятно. Он лежал с открытыми глазами, бессмысленно уставясь в потолок.
— А те другие… они тоже скакали на лошадях? — спросил Эван после паузы, показавшейся Кэй долгими минутами.
— Да.
Он замолчал.
— Почему это так интересует тебя? — спросила она.
— Так, ничего. Ты знала, что доктор Катрин Драго разводит лошадей, не так ли?
— Да.
— Тогда ясно, — сказал он. — Это объясняет твой сон. Или по меньшей мере часть его. Может быть, ты чересчур беспокоишься о том, как ты пойдешь на этот вечер или что-нибудь в этом духе. В твоем сне была доктор Драго?
Кэй на секунду задумалась.
— Нет, ее там не было.
— Ну что ж, по крайней мере это объясняет ту его часть, что касается лошадей. — Он зевнул и поглядел на часы на ночном столике. Десять минут пятого.
Чересчур обеспокоена? Кэй задумалась. Ей пришлось признать, что она нервничает, думая о том, как пройдет субботний вечер, как она встретится с этими людьми, и, странным образом, о том, что снова будет так близко к Катрин Драго. Излучение власти и силы этой женщиной так сильно повлияло на нее, решила Кэй. На что это похоже — иметь столько власти? Иметь такое большое влияние на других людей? Она задумалась, о том, каким окажется муж доктора Драго. Большой мужчина с могучей импозантной внешностью? Или ее противоположность: достаточно мягкий, скромный и небольшого роста? Конечно, в любом случае, состоятельный. Будет интересно на него посмотреть.
Ужас и отвращение от сна теперь исчезли, и ей снова хотелось спать. Эван не шевелился в течение долгого времени, и Кэй решила, что он уснул. Она придвинулась к нему как можно ближе и позволила себе отключиться.
Но в темноте глаза Эвана оставались все еще открытыми.
Он смотрел на потолок, вращая зрачками, словно бы на потолке можно было найти выход из ужасной, грозящей захлопнуться клетки.
16
Дом доктора Драго
Задолго до того, как они достигли забора, отделяющего собственность Драго от шоссе, Кэй и Эван увидели отражения огней в вечернем небе. Ворота из кованого железа с выписанной завитушками «Д» были открыты, и Эван свернул в проезд, ведущий через лесок к дому. Впереди, на нижних ветвях деревьев, были развешаны фонарики, раскрашенные во все цвета радуги, искрящиеся, словно светлячки. И затем, за поворотом, в поле зрения показался дом.
Его размеры потрясли их. В тот первый день с дороги они увидели только крышу, и это ввело их в заблуждение: дом с каменными колоннами напомнил Эвану о какой-то приземистой римской или греческой крепости с четырьмя двухэтажными башенками по углам. Он никогда не видел до этого частный дом таких огромных размеров, и его первой мыслью было, сколько же денег в него вложено. Миллион долларов? Два миллиона? Еще больше? Свет сиял, словно пламя, из множества окон, отражаясь снова и снова от множества машин, припаркованных в проезде. Кэй почувствовала себя так, словно у нее в желудке муравьи начали танцевать танец на два такта. Она засомневалась, уместно ли было принимать это приглашение. Здесь соберутся важные, влиятельные люди, хорошо одетые и говорящие на языке капиталов и связей, люди, обладающие разумом и честолюбием и имеющие возможность влиять на повороты политики в этом мире. Ей казалось, что ее волосы выглядят не очень хорошо, хотя она расчесала их до блеска. Она считала также, что новый бежевый брючный костюм, купленный накануне на Вестбери-Молл, плохо на ней сидит, хотя Эван без конца говорил и говорил ей, как потрясающе он на ней смотрится. Она не думала, что сойдется с ними, и боялась воображаемых катастроф: проступания пятен пота под мышками, дурного запаха изо рта (бутылочка с жидкостью «Лавори» трехдневной давности, стоявшая в ванной, была теперь уже наполовину пуста), неуместных замечаний в беседе при усилиях показаться остроумной.
Эван велел ей расслабиться, убеждая, что эти люди мало чем отличаются от них, но она отказывалась в это верить. Эван купил себе новый галстук с маленькими серыми лошадками на темно-синем фоне, который гармонировал с его синей курткой, серыми брюками и тонкой синей рубашкой. Для этого он обыскал все магазинчики на Вестбери-Молл.
До последней минуты Кэй думала, что они не смогут отправиться на вечер, потому что им не с кем было оставить Лори. Кэй позвонила миссис Демарджон, чтобы узнать, не порекомендует ли она кого-нибудь, может быть, девушку-подростка, которая бы согласилась заработать десять долларов, но миссис Демарджон настояла оставить Лори у нее; и Кэй не могла ей возразить. — «Отправляйтесь и хорошо проведите время на вечере, ободряюще сказала миссис Демарджон. — Лори и я хорошо поладим друг с другом».
И вот теперь Эван остановил микроавтобус и выключил двигатель.
— Все в порядке, — сказал он и ободряюще пожал ей руку, — вот мы и на месте.
Прямая длинная дорожка с безупречно аккуратной живой изгородью по обе стороны вела к массивной входной двери. Эван обнял Кэй за талию и привел в движение сверкающее латунное дверное кольцо. До них доносились разговоры, смех, музыка. За дверью послышалось движение, а на проезде чуть замерцал свет от приближающихся передних фар, и слабый ветерок прошелестел легким звоном в мелодии ветра.
Дверь приотворилась, выпустив наружу веселье и непринужденные разговоры. В дверном проеме показались очертания фигуры.
— А, так это вы! — сказала она. — А я уже начала думать, что вы не приедете. Пожалуйста… — дверь распахнулась пошире; фигура сделала приглашающий жест.
Кэй и Эван прошли мимо женщины в обширную прихожую с высоким потолком и красивым полом, выложенным синим и зеленым кафелем. Эван увидел свечение люстр во всей анфиладе роскошных комнат, наполненных несомненно дорогостоящей мебелью и множеством зелени. В прихожей прогуливалось несколько гостей, все с бокалами в руках, но большинство, казалось, собралось в задней части дома.
— Доктор Драго, — проговорила Кэй. — Позвольте мне познакомить вас с моим мужем, Эваном.
И Эван обернулся к женщине.
На ней было длинное до пола черное платье и золотые браслеты на запястьях, волосы были зачесаны назад, и Эван обнаружил, что с искренним восхищением всматривается в глубину самых прекрасных глаз, которые когда-либо ему доводилось видеть. Они не мигали и твердо выдержали его взгляд. Затем женщина улыбнулась и протянула руку с красными ногтями.
— Катрин Драго. Очень приятно с вами познакомиться.
Он взял ее руку и почувствовал, как его кости заскрипели от ее пожатия, но сохранил приятное выражение лица. Кэй поняла, насколько же крупной женщиной была Катрин Драго: у нее были квадратные плечи — почти такие же широкие, как у Эвана, и она казалась выше его по крайней мере на дюйм. Она выпустила руку Эвана, и тот, все так же улыбаясь, начал растирать суставы своих пальцев.
— Я провожу вас во внутренний дворик, — сказала Катрин Драго и повела их по коридору, мощеному кафелем. — Кэй, как прошли ваши занятия на этой неделе?
— Прекрасно, — сказала она. Шум разговоров приближался.
— Надеюсь, они еще не свели вас с ума?
— Думаю, что справлюсь.
— Да, — сказала эта женщина и улыбнулась. — Конечно справитесь.
Эван заметил кое-что странное в интерьере дома. На стенах не было картин в рамках, вместо этого стены и большая часть высоких потолков были покрыты яркими фресками, изображающими пасторальные сцены, руины, напоминающие развалины древнегреческих храмов, табуны бегущих лошадей с гладкими лоснящимися боками. Он увидел, как Драго быстро взглянула на его галстук, слегка прищурив глаза, затем снова посмотрела ему в лицо. И хотя эта женщина достаточно приятно улыбалась, Эвану показалось, что он заметил слабый проблеск чего-то, полностью противоположного этой улыбке. Что-то холодное и чужое. Пока она грациозно двигалась впереди, он разглядывал ее; она была красивой женщиной, в этом не было сомнения. Но Эвана привлекало в ней нечто большее, чем просто красота; с самого начала он разглядел первобытную чувственность, таящуюся под холодным самообладанием. Это было что-то, к чему, казалось, можно было прикоснуться, и на мгновение он ощутил сексуальное возбуждение, обволакивающее и запирающее его в этом коридоре, облицованном фресками. Он неожиданно понял, что его чувства обострены.
— У вас красивый дом, — говорила Кэй другой женщине. — Ваш муж купил его или построил?
Драго хрипло рассмеялась.
— Муж? Нет. Я не замужем. Я построила этот дом сама.
Они вошли в просторную комнату с каменным полом, мраморными колоннами и баром, за которым бармен в белой куртке смешивал напитки в электрическом миксере. Несколько хорошо одетых пар стояли вокруг бара, словно спутники, вращающиеся вокруг планеты, и разговаривали. Они едва ли заметили вошедших Кэй и Эвана, обратив свои заискивающие взгляды на доктора Драго. В углу, около огромного камина с резными барельефами человеческих фигур, трио музыкантов — мандолина, гитара, флейта — наигрывало кажущуюся иностранной мелодию, возможно испанскую или греческую, решил Эван. Музыка, казалось, придавала жизнь фрескам на лесные темы, украшающим стены. Теперь Эван мог разглядеть сорок или пятьдесят других гостей; по периметру внутреннего дворика в порыве внезапно налетевшего легкого ветерка замерцали фонари, их свет слился с эфемерным светом фонарей, развешанных на деревьях.
Драго проводила их к бару.
— Хотите что-нибудь выпить? — спросила она. Эван отрицательно покачал головой, Кэй попросила джин с тоником. Другая женщина смотрела на комнату в течение нескольких секунд, затем ее глаза встретились со взглядом Эвана.
— Чем вы занимаетесь, мистер Рейд?
— Я писатель, — сказал он ей.
Читать бесплатно другие книги:
