Святейший Патриарх Алексий II: Беседы о Церкви в мире Карпифаве Анжелика

Результатом является охлаждение религиозности и усиление крайних псевдодуховных движений, пытающихся найти ответ на секуляризацию в агрессивных формах протеста.

Итак, мы убеждены, что движение к справедливому миру может и должно базироваться на сосуществовании религиозного и секулярного взгляда на развитие государства и общества, на мораль и ее социальное выражение. Решение острых проблем современности немыслимо на основе лишь рационалистического мировосприятия – пытаясь стать единственной общественно значимой силой, человеческий разум может лишь усугубить духовно-нравственный кризис цивилизации.

А принятие равнозначности гуманистической и теоцентрической картин мира, их одинакового права влиять на происходящее в мире создаст условия для преодоления путем диалога и согласия многих нынешних разделений, от которых страдают как отдельные страны и народы, так и взаимоотношения между ними.

Верю, что это приблизит время, когда не только в сердцах верующих, но и на глобальной общественной арене «милость и истина встретятся, правда и мир облобызаются» (Пс. 84, 11).

Светящийся путь русского монашества

Когда смотришь издали, при хорошем свете, на старинный русский монастырь или город со множеством церквей, заполняющих его, кажется, что они сверкают разноцветными огнями. И эти огни, мерцающие вдали, среди бесконечных заснеженных пространств, привлекают тебя как далекое неземное видение града Божия.

Е.Н. Трубецкой «Умозрение в красках»

Ваше Святейшество, что такое исихазм и каких аспектов духовной жизни и русской культуры он касается? Какова его роль в истории Русской Церкви и общества?

Исихазм – это одна из наиболее глубоких форм духовной жизни христианина, когда он в особой полноте приобщается Христу, становясь, как говорит апостол Петр, «причастником Божеского естества» (2 Пет. 1, 4). Само слово происходит от греческого «исихия» – покой, тишина. Все силы души «исихаста» умиротворяются, в его сердце воцаряется безмолвие. «Безмолвие, тайный полет души внутри нас самих – вот что порождает страх Божий и чистоту», – говорила в V веке святая пустынница Феодора.

Состояние «исихии» – глубокого внутреннего покоя – является результатом продолжительных духовных подвигов, беспощадной борьбы со страстями, то есть порочными склонностями, порождающими греховные действия. Преодоление страстей и стяжание внутренней безмятежности в аскетических творениях называется также «умным деланием». Одним из важных средств его является непрестанное призывание имени Христа в Иисусовой молитве, которая состоит всего из нескольких слов: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного».

Существует ли техника, чтобы изучать эту молитву?

«Молитва Иисусова должна быть единым с твоим дыханием – тогда ты познаешь плод безмолвия», – говорил преподобный Иоанн Лествичник. Вот как святой XIV века, преподобный Григорий Синаит, описывает ее: «Призывай непрестанно помощь Божию, шепча в уме всей твоей душой «Господи Иисусе Христе Сыне Божий». Затем обрати твой ум ко второй части молитвы и говори: «Помилуй мя грешного». Повторяй много раз эту фразу, не меняя ни единого слова, потому что растениям, которых слишком часто передвигают, не удается пустить корня. Также владей полностью движениями дыхания, потому что дыхание, когда выпускается слишком сильно, затемняет ум и оставляет мысли разного рода капризам. Если твой ум видит появление и оформление нечистоты и искушений, не пугайся; если какой-либо образ встает перед тобой, не обращай на него внимания. Но просто держи, как можно крепко, твой ум в сердце. Заключи его там, занимаясь повторением без остановки мольбы к Господу Иисусу. Тогда невидимо поразишь искушения и в конце уничтожишь их и отбросишь далеко от себя».

Первый шаг к аскезе – это освобождение от земных страстей, через него человек восходит к созерцанию, с помощью которого возможно соединение с Богом, что является главной целью аскезы. Созерцание Бога – это сущность мистической жизни, которая достигается через практику исихии, через Иисусову молитву и размышление. Преподобный Паисий Величковский говорил: «Когда человек сподобляется омыть свою душу и свое сердце от всякой духовной нечистоты и от вожделений плоти, тогда вступает Божественная благодать, наша общая мать: она просвещает наш ум, берет его за руку и, как мать ребенка, возводит его, ступенька за ступенькой, и открывает ему, по мере его чистоты, неизреченные и неисчерпаемые тайны Божии. Это подлинное видение, созерцание».

Как это бывает?

Речь идет о переносе человеческого духа на более высокий уровень. Представьте, что учителя исихазма, которые искали внутреннего мира, исихии , не жили в мире. Они уверяли, что не существует иного мира, как только мира продолжительной борьбы. Подвижник – название, которое означает того, кто употребляет аскетическое усилие на пути к спасению – это как атлет, который развивает свою силу через физическое упражнение. Он учится на практике противостоять сопернику, и в этот момент борьба для него становится легкой и, в самом широком смысле слова, даже радостной. Православие не знает различных подходов к морали. Оно не принимает различие между двумя видами морали, светской и монашеской. Каждый христианин в своем сердце должен быть подвижником, в смысле, что должен стремиться через подвиг, то есть приложение аскетического усилия, к совершенству. Всякая подлинно христианская жизнь несет в себе определенную меру отречения от мира и аскезу. Подвижник делает то, что каждый христианин как таковой призван делать, – то есть с усилием проходить путь к совершенству. Он борется, напряженно, неустанно, с героизмом добродетели, чтобы достигнуть этого совершенства.

«Священное безмолвие», как отцы Церкви называли внутреннее умиротворение, достигаемое благодаря «умному деланию», может сопровождаться великим даром, который Бог дает особо преуспевшим подвижникам. Этот дар состоит в созерцании Божественного Света – несотворенной Славы Божией, в Которой Бог являет Себя Своему творению.

Как возможно для человека увидеть Бога? Душевными очами?

Вы знаете, что по этому поводу заявлял преподобный Серафим Саровский? Он говорил: «Вот некоторые и говорят: «Эти места непонятны. Неужели люди так очевидно могли видеть Бога?» А непонятного тут ничего нет. Произошло это непонимание оттого, что мы удалились от простоты первоначального христианского ведения и под предлогом просвещения зашли в такую тьму неведения, что нам уже кажется неудобопостижимым то, о чем древние до того ясно разумели, что им и обыкновенные разговоры о явлении Бога между людьми не казались странными». Этот выдающийся святой объяснял: «Когда чрез таковое упражнение укоснит ум в сердце, тогда воссиявает свет Христов, освещая храмину души своим Божественным сиянием. Сей свет есть купно и жизнь по Евангельскому слову: «В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков» (Ин. 1,4). Когда человек созерцает внутренне свет вечный, тогда ум его бывает чист и не имеет в себе никаких чувственных представлений, но, весь будучи углублен в созерцание несозданной доброты, забывает все чувственное, не хочет зреть и себя; но желает скрыться в сердце земли, только бы не лишиться сего истинного блага – Бога».

Исихазм как опыт бесстрастия и боговидения был присущ Церкви всегда. На каждом этапе ее исторического развития, начиная с апостольских времен, в Церкви были те, кого в более позднюю эпоху стали называть исихастами. Тем не менее лишь в XIV веке исихазм получил догматическое обоснование благодаря трудам святителя Григория Паламы и его сподвижников. Этот великий отец Церкви показал, что опыт боговидения, который подвижник приобретает в результате очищения от страстей, является не фантазией, но реальностью. Свет, который он сподобляется видеть, есть несотворенная и предвечная Слава Божия. Это учение было закреплено на Константинопольских Соборах 1341, 1347 и 1351 годов.

Русская Православная Церковь, как органичная часть Вселенского Православия, восприняла все многообразие форм духовной жизни, получивших развитие в Византии, в том числе традицию исихазма. Исихастами и учителями умного делания вполне можно назвать таких великих русских святых, как преподобные Антоний Печерский, Сергий Радонежский, Нил Сорский, Паисий Величковский, Серафим Саровский, старцы Оптиной Пустыни.

Русская Церковь не осталась безучастной и к тем богословским спорам, которые велись в Византии по поводу природы Света Божия. Ее вклад при этом состоял не в богословских формулировках, но скорее в художественных образах, созданных великими русскими иконописцами. Так, пожалуй, наиболее убедительным свидетельством Русской Церкви об истинности исихастского опыта стали иконы преподобного Андрея Рублева. Через иконопись, а также церковную музыку, храмовую архитектуру и другие формы церковного искусства исихазм оказал большое влияние на всю русскую культуру, которая в своих наиболее высоких проявлениях всегда вдохновлялась православными духовными традициями.

Ваше Святейшество, что такое Добротолюбие и какова его роль в русской культуре?

Вторая половина XVIII века познала возрождение исихастской мистики. Монах со Святой горы Афон преподобный Никодим Святогорец изучил древние писания подвижников Восточной Церкви и составил на греческом языке сборник подвижнических трудов под названием Филокалия . Через несколько лет, в 1794 году, преподобный Паисий Величковский сделал церковнославянский перевод этого труда. Он был издан в Санкт-Петербурге под названием Добротолюбие. Это ценное пособие на пути к аскезе для достижения совершенства.

Филокалия означает «любовь к красоте». Любовь к тому, что красиво и хорошо, любовь к Богу, источнику всякой красоты и Самому «абсолютной красоте», любовь ко всему, что ведет к соединению с Божественной красотой. Вы вспомните слова «Откровенных рассказов странника своему духовному отцу»: «Все окружающее меня представлялось мне в восхитительном виде: древа, травы, птицы, земля, воздух, свет – все как будто говорило мне, что существует для человека, все свидетельствовало Божию неизреченную любовь к человеку <…> И я понял, что такое «ведение словес твари» и как всякая тварь воспевает Бога».

По мнению составителей сборника, святого Макария Коринфского и преподобного Никодима Святогорца, Добротолюбие – «это мистическая школа духовной молитвы». Все Добротолюбие сконцентрировано на обожении – обоживающем соединении с Богом. Преподобный Никодим Святогорец говорил: «Бог – блаженная природа, совершенство превыше совершенства, созидающий принцип того, что красиво и хорошо, хорошо превыше хорошего и красиво превыше красивого, – предопределил, изначально, извечно, обожить человека».

Достоевский сказал, что красота – загадка, в которой диавол борется с Богом, а поле битвы – сердце человека. Потому что грех противоположен красоте. Созерцать подлинную красоту реальности означает открывать истину Отец Павел Флоренский справедливо замечал: «Истина, Добро и Красота – эта метафизическая триада есть не три разных начала, а одно. Это одна и та же духовная жизнь, но под разными углами зрения рассматриваемая. Духовная жизнь, как из Я исходящая, в Я свое средоточие имеющая – есть Истина. Воспринимаемая как непосредственное действие другого – она есть Добро. Предметно же созерцаемая третьим, как вовне лучащаяся – Красота».

Сам Флоренский утверждал, что цель христианской аскетики – это не только совершать добрые дела, но сделать себя красивейшим существом. Флоренский, который занимался теорией искусства, был убежден, что какая-либо картина является подлинно красивой не из-за различных деталей, но исключительно по причине силы мысли, которая в целом проистекает из этого, как если бы речь шла о Божественном вдохновении – том же Божественном вдохновении, к которому монахи стремятся в своем одиночестве. Аскетика делает человека красивым.

Старец Зосима говорил Алеше Карамазову: «А тебя, Алексей, много раз благословлял я мысленно в жизни моей за лик твой, узнай сие». Потому что в лице аскета блистает духовная красота человека, несущего в себе свет, блистает Божественный свет.

Очевидно сильное присутствие античной мысли в Православии и в древнейших текстах христианства. Впрочем, великие отцы греческой Церкви второго и особенно третьего века полны античной мысли. Для нее было типично никогда не разделять в идее красоты идею добра и красоты и, следовательно, совершенства. Античная концепция красоты абсолютна, свойственная и превосходящая само время. Речь идет не о двух единствах, а об одном, где одно является реальностью, а другое – видимостью. Красота понимается как единство и гармония разных, различающихся в совершенстве. У Платона красота была тесно связана с концепцией добродетели. Не может быть святости, понимаемой в платоническом смысле, то есть как крайнее стремление к совершенству, без внутренней красоты.

У древних греков даже существовал специальный термин. Это означало, что настоящий человек должен быть калос (красив, хорош) и одновременно агатос (благ, благороден). В античную эпоху, как Вы только что сказали, бытовало представление о красоте как о гармонии, о пропорциональном соотношении в человеке добродетелей. Отличие нашей эпохи от античной состоит в том, что, как заметил греческий православный богослов и философ Христос Яннарас, начиная с Нового времени, люди учились воспринимать вещи и явления с точки зрения их функции или структуры. Видимо, этим и объясняется небывалый прогресс естественных наук, породивший индустриальную и постиндустриальную эпохи. Человечество стало преследовать материальные выгоды, сверхприбыли, оно оказалось экономически обреченным на соперничество. Вместе со вкусами и запросами общества менялись ценности: во главу угла все чаще ставились интересы индивидуальные или групповые, а не, скажем, национальные или общечеловеческие.

Вы же понимаете, что в такой борьбе остается немного времени на мысли о вечном, а ведь красота являет собой нечто вечное, непреходящее. Более того: существует фундаментальное противоречие между органическим и механическим мироощущением, то есть между живым и неживым. Говоря о красоте, мы подчеркиваем самобытность, разумность, гармонию произведения искусства или природы, а также творческую способность художника к видению этой красоты.

Органическое начало – всегда самоорганизующееся. Говоря о Церкви, мы называем ее организмом, следуя мысли апостола Павла о ней как о Теле Христовом (Еф. 1, 23), а не механизмом, где мертвые узлы и детали выполняют однообразную безальтернативную работу. Здесь уместна аналогия с рабским трудом. Раб не заинтересован в эффективности труда, он должен лишь выполнять определенную норму или план. Он поставлен в такие условия, когда инициатива становится ненужной, а творческое развитие личности прекращается.

Страсти также превращают нас в своего рода механизмы, повергают в рабскую зависимость от них, почему Господь в Евангелии и говорит: «Истинно, истинно говорю вам: всякий, делающий грех, есть раб греха» (Ин. 8, 34). Например, поддавшись властолюбию, в один прекрасный момент можно заметить, что для тебя уже не существуют люди, ты уже не видишь в них образ Божий, и они кажутся некими функциями. Так и сам человек, и все окружающие для него механизируются, лишаются собственного лица и в определенной степени – свободы выбора. Для того чтобы оправдать страсти и следующую за ними механизацию, часто обращались к науке с целью доказать доминанту инстинктов и несвободу человеческой воли, называли человека машиной. В СССР даже бытовало выражение «человеческий материал», когда человек понимался не как самобытная и неповторимая личность, но как недоделанная деталь, подлежащая дальнейшей обработке.

Христианское миропонимание иное. Оно всегда основывалось на том, что творение Божие «хорошо весьма» (Быт. 1, 31), то есть красиво, а «раб не пребывает в доме вечно: сын пребывает вечно» (Ин. 8, 35). Смысл Воплощения Бога Слова был в установлении органического единства между людьми и Богом (и это единство мы имеем всегда в Евхаристии), а также в привлечении к такому единству всех людей, «чтобы и рассеянных чад Божиих собрать воедино» (Ин. 11, 52). Святитель Климент Римский, один из первых христианских писателей, так же как и апостол Павел, употребляет аналогию тела для объяснения органического устроения Церкви:

«Возьмем тело наше: голова без ног ничего не значит, равно и ноги без головы, и малейшие члены в теле нашем нужны и полезны для целого тела; все они согласны и стройным подчинением служат для здравия целого тела» (1 Кор. 37).

Механическое, бездушное отношение к ближним и к миру в целом является преступлением против красоты, свидетельствует о нежелании ее видеть и к ней стремиться. А между тем красота является одним из типов, как говорят богословы, «естественного откровения Бога». Псалмопевец Давид, восторгаясь величием и красотой творения Божия, восклицает: «Дивна дела Твоя, Господи, вся премудростью сотворил еси» (Пс. 103, 24) в славянском переводе), а святой апостол Павел подтверждает, что «невидимое Его (Бога), вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим. 1, 20). Если через красоту творения мы можем приближаться к знанию о Боге, то для христиан тем более важно любить и понимать красоту.

Красота также является неотъемлемой частью православного богослужения, что в свое время оценили послы святого князя Владимира, будущего крестителя Руси, пришедшие разузнать о вере и богослужении греков.

Князь Владимир выбрал византийскую христианскую веру под впечатлением рассказа своих послов о богослужении в храме ев. Софии в Константинополе: «И пришли мы в греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали – на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом, – знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той…»

Красота православной литургии действительно настолько великолепна, что невозможно «не думать о Царских небесах и о вечной жизни». В нашей литургической культуре все имеет значение не только эстетическое, но и педагогическое, воспитательное: мягкий свет, хорошие голоса, стройное пение и чтение, аромат ладана, вдохновенно написанные иконы, умиротворенная и возвышенная обстановка храма. При отсутствии чего-то одного общее ощущение от богослужения бывает другим, более бедным, неполным, непраздничным, а общая молитва и литургия – это всегда праздник, радость, красота.

Святой апостол Петр говорит о необходимости стремления к духовной красоте: «Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом» (1 Пет. 3, 3–4). Сегодня много пишут и говорят об опасности экологической катастрофы, об исчезновении тысяч видов животных и растений, но мало кто задается вопросом: а как мы, люди, могли все это допустить? Корень этого – в черствости, алчности и эгоизме. В социальных науках даже появилось понятие «экономической алчности общества». Индивидуальное человеческое «я», взятое не как таинственная личность, предстоящая перед Богом, а как совокупность желаний и субъективных запросов, разрастаясь до непомерных пределов, затмевает от взора человеческого и окружающий мир, и все истинно ценное и красивое в нем самом.

Познать красоту, увидеть, заметить ее можно только в любви. Человечество узнало о красоте, именно полюбив творение Божие. Вы, несомненно, помните, как Достоевский призывает нас к любви, то есть к познанию красоты: «Любите все создание Божие, и целое, и каждую песчинку. Каждый листик, каждый луч Божий любите. Любите животных, любите растения, любите всякую вещь. Будешь любить всякую вещь – и тайну Божию постигнешь в вещах».

Итак, красиво – это не значит функционально, комфортно или выгодно. Не оспаривая значимость материальной составляющей, думаю, что не стоит сводить великое и всеобъемлющее понятие красоты только к эстетическому компоненту Здесь в совокупности важно все – и форма, и содержание. По-славянски «красота» иначе называется «доброта». В нашем языке понятия добра и красоты происходят из одного корня, они взаимосвязаны.

И современному миру, забывающему о красоте в силу своего пленения механическими, неорганическими ценностями, необходимо осознать неестественность и пагубность такого положения, дабы вновь научиться любить, слушать, видеть красоту. Начинается этот путь с любви к ближнему, а далее распространяется на всю природу. В этом заключается космический смысл любви. Но такое осознание, изменение ума называется покаянием, оно невозможно без нравственного преображения человека. Ведь любовь охладевает по причине беззаконий (Мф. 24, 12). И, как во все времена, призыв Божий к нам звучит тот же: «Покайтесь и веруйте в Евангелие» (Мк. 1, 15).

Ваше Святейшество, «красота спасет мир»? Мы уже вспомнили, что один из учителей Церкви раннего периода заметил, что душа человеческая – по природе христианка. И если человек следовал бы христианским идеалам, то душа его была бы чистой и красивой. И недаром говорил преподобный Серафим Саровский: «Стяжи в себе мирный дух – и тысячи вокруг тебя спасутся». И чем больше мы будем сеять добра в отношениях с ближними, тем больше получим его сами. Сегодня, к сожалению, мы можем признать, что иссякает любовь среди людей. Вернуть ее людям, вернуть терпимость друг к другу – вот что надо сегодня. Это и есть вечные светлые идеалы человечества.

Феномен старчества: что это такое? Что давало право быть человеку старцем? Каковы отношения старца и ученика, старца и мира?

Чтобы уяснить себе, что есть старчество, нужно прежде всего обратиться к словам апостола Павла: «Одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом; иному дары исцелений, тем же Духом; иному чудотворения, иному пророчество, иному различение духов, иному разные языки, иному истолкование языков. Все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно» (1 Кор. 12, 8-11). Нередко в Церкви мы встречаем людей, обладающих одним из перечисленных апостолом духовных дарований. Однако в случае со старчеством чаще всего мы имеем дело с совокупностью всех или некоторых даров Духа. Так, старчество – выражение аскетической и мистической жизни восточного христианства. Послушание, смирение, молитва, размышление, отвержение мира были для древнего русского монаха средствами жизни, ведущей к совершенству. Старец был идеальной, но вместе с тем достижимой моделью христианской жизни. Человек, почитаемый старцем, – а в истории Православия это, как правило, монах, имеющий за плечами обширный опыт богоугодной жизни, – избирается Богом и получает от Него особый дар вести ко спасению людей независимо от их социального статуса, характера и возраста. Преподобный Ефрем Сирин поучал старца следующими словами: «Младенец не может ходить такими же шагами, как взрослый. Когда младенцу дается задание выше его сил, есть опасность навсегда погубить его. Так же необходимо послушника вести с осторожностью, избегая нагружать его бременем неудобоносимым и избегая, по лени, оставления запущенной души его. Лучше помни, как должен поступать мудрый начальник, по тому времени, когда ты сам был подчинен твоему начальнику, и как поступал он, веди твоего ученика шаг за шагом по пути к аскезе».

Если в древности старчество практиковалось в монастырях или небольших иноческих общинах, то в XIX веке в России оно стало открытым к миру, так что всякий человек, стремившийся к духовной жизни или имевший какой-то неразрешимый вопрос, мог обратиться к старцу за советом и наставлением.

Пример старчества, обращенного к миру, мы находим в личности преподобного Амвросия Оптинского, чье служение было поистине апостольским и евангельским. К проповеди старца Амвросия прислушивались, искали у него совета и духовной мудрости не только монашествующие и простой народ, но и представители высших слоев тогдашнего общества и интеллигенции, такие как Федор Достоевский, Владимир Соловьев, Константин Леонтьев, Николай Гоголь, Лев Толстой. В служении старца всегда очень важен личный контакт и личная беседа, в которой раскрывается, иногда совершенно сверхъестественным образом, воля Божия в отношении человека, который к старцу приходит.

Именно духовный опыт старца, его близость к Богу и учение, согласное с учением Церкви, создают авторитет, на основе которого выстраиваются отношения между старцем и учеником. Здесь ключевое значение имеют любовь и доверие ученика, его всецелая преданность и послушание. Между старцем и учеником образуется глубочайшая внутренняя близость, которая позволяет ученику открывать самые сокровенные помыслы и чувства, получать от наставника необходимое руководство и следовать за ним по лествице духовного совершенства. Вы же, несомненно, помните литературные фигуры Алеши Карамазова и старца Зосимы.

Который жил в свете «косых лучей заходящего солнца» – символа, повторяющегося у Достоевского в непосредственной близости к метафизическому превосходству. Подчинение духовному руководителю, значит, требует смирения и абсолютного послушания.

Да, и они требуют долгого научения. Авва Дорофей, монах VI века, объяснял, что «воля – это бронзовая стена между

Богом и человеком, которая крутит его как флюгер. У кого нет наставника, тот падает как листья, в то время как тот, кто часто спрашивает совета, обретает спасение». И преподобный Иоанн Лествичник определял послушание как «добровольную смерть». Ученик должен, следовательно, похоронить свою волю, чтобы стяжать добродетель послушания и подчиниться собственному духовному наставнику.

Ваше Святейшество, феномен юродства, «безумия ради Христа», глубоко укоренен в православной русской душе. «Нисколько не будет противно, как я думаю, заимствовать сравнения для вожделения, страха, тщательности, ревности, служения и любви к Богу от человеческих действий», и еще «Итак блажен, кто имеет такую любовь к Богу, какую страстный любитель имеет к своей возлюбленной»,  – говорил преподобный Иоанн Лествичник. Каковы его теоретическое обоснование и известные русские представители?

Явление «юродства во Христе», которое, как Вы сказали, можно определять как безумие ради Христа, стало неотъемлемой чертой русской святости. Отчасти, конечно, нечто аналогичное мы можем встретить в других традициях, иногда даже нехристианских. Но особый оттенок, благодаря целеустремленному следованию возвышенным идеалам, этот подвиг приобрел именно в нашем народе.

Юродство по-славянски означает безумие. Святой апостол Павел предупреждает: «Кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1 Кор. 3, 18–19). И далее: «Мы безумны Христа ради» (1 Кор. 4, 10).

Юродивый – не психически больной, как думают многие. Это человек, сознательно и ответственно принимающий на себя людское поношение, обрекающий себя на страдание от пороков окружающих. Один русский юродивый XIX века на смертном одре обращался к Богу с такими словами: «Господи, я не приду, пока Ты мне не пообещаешь, что все люди спасутся

и вся земля спасется». Если кто-то, допустим, ходит в грязной рваной одежде, то у некоторых это вызывает злобу, а подчас даже ненависть. Такого человека начинают бить, унижать, позорить. Терпя поношение ради Христа, юродивый учится смирению и опытно постигает то, что претерпел Сам Христос. Поэтому в основе подвига юродства лежит представление об Иисусе как о Боге страждущем.

Кенозис Бога Слова, поругания, избиения и крестные страдания, которые принял Христос для спасения рода человеческого, вызывали у христолюбивых людей желание сострадать с Ним, соучаствовать в Его смерти, чтобы с Ним воскреснуть и пребывать в вечности: «Но как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете» (1 Пет. 4, 13). Очевидна параллель юродства с мученичеством. Когда прекратились гонения на христиан, то многие из них стали искать страданий или добровольно себя на них обрекать. Так родилось первое египетское монашество, и по тем же причинам появилось юродство. Таким образом в истории видоизменялось мученичество: одна его форма сменяла другую – в зависимости от условий, которые диктовало время.

Возможно, юродство на Руси было до некоторой степени явлением бессознательным, поскольку грамотность не была тогда распространенным явлением, и знание Священного Писания было редким. Однако тем и интереснее русский тип святости, что в молодом государстве с только зарождающейся культурой, в условиях постоянных междоусобиц, набегов, голода, эпидемий, крепостной неволи, рождались люди, ищущие лица Божия, в простоте души любящие Христа, готовые на любые страдания ради Него. Некоторые исследователи рассматривают юродство как форму массового психоза, кликушества, своего рода коллективного помешательства, которое при благоприятных условиях приобретало на Руси массовый характер. Надо сказать, немало было тому примеров. И примеры подлинной святости юродивых, давшие им всенародное почитание, свидетельствуют о духовной истинности этого явления.

Наиболее известны в истории блаженные Василий и Максим Московские. Святой Василий не стеснялся во всеуслышание обличать царя Ивана Грозного, и царь прислушивался к этим обличениям, несмотря на свой нрав и характер. Церковные предания многих русских городов сохранили жизнеописания местных юродивых. Особым почитанием по всей России пользуется блаженная Ксения Петербургская. Она не только обладала даром пророчества, но, что гораздо важнее, сумела стяжать народную любовь. Будучи нищей, она помогала другим, молилась о имевших в чем-либо нужду. После ее смерти люди стали приходить на ее могилу, прося о помощи, и многие ее получали.

Нашему народу пришлось много пережить, особенно в прошлом веке. Образ святого человека, как прообраз Христа страдающего, придавал и придает силы в несении креста. «Бог терпел и нам велел», – гласит русская пословица. Терпеливое и смиренное перенесение невзгод стало главной задачей русского человека. Многотрудная судьба святых невольно отождествляется нами с нашей собственной жизнью, которая никому никогда не кажется легкой. Вот почему мы обращаемся к ним с просьбой поддержать и укрепить нас своими молитвами. В этой помощи и заключается единство Церкви, торжествующей на небесах, и Церкви, странствующей в мире дольнем, которое богословы называют «общением святых».

Владимир Соловьев сказал, что восточные монахи слишком «стремились отойти от мира». У них нет «апостольской» и социальной деятельности.

Следует четко представлять себе, от какого мира стремились уйти монахи восточно-христианской традиции. В Священном Писании читаем: «Весь мир лежит во зле» (1 Ин. 5, 19); «не любите мира, ни того, что в мире» (1 Ин. 2, 15); «дружба с миром есть вражда против Бога» (Иак. 4, 4).

В Библии иногда одно и то же слово может иметь два противоположных значения. Так от какого же мира заповедуют отвращаться апостолы Христовы? Мир, как творение Божие, космос, – что в переводе с греческого означает «порядок, красота», – не может вызывать у христианина отвращения и неприязни. Апостолы имеют в виду человеческое общество – опять-таки не само по себе взятое, а лишь определенный негативный аспект его духовного состояния, связанный с греховной поврежденностью рода человеческого. В результате Адамова падения человек стал страстным, подверженным злу, склонным ко греху. Люди, не обуздывающие свои пороки, не просящие помощи у Бога в борьбе со злом, группируясь вместе, создают особый греховный микроклимат, который и именуется в Священном Писании «миром сим». Диавол в Евангелии называется князем мира сего, ибо от него исходит всякое зло, всякая неправда, он «лжец и отец лжи» (Ин. 8, 44).

В восточном христианстве удаление от мира, заповеданное в Писании, мыслилось как максимальное отстранение от влияния людей, живущих в «мире сем», впитывающих его страсти и греховные обычаи. Отдаление от мира – это и стремление пребывать в молитве, совершенствоваться в добродетели. Но часто бывало так, что подвижники после достижения высокой степени совершенства выходили из затвора на служение людям, становились духовными руководителями народа Божия. Подумайте о преподобном Серафиме Саровском, который посвятил старчеству последние 8 лет своей жизни.

Конечно, русское монашество имело в истории свою специфику, отличную от западно-христианской, греческой, сирийской или египетской. Общежительные монастыри, устав которых был впервые введен преподобным Феодосием Киево-Печерским, стали основным типом монашеской жизни на Руси. Иноческие обители были рассадниками грамотности, ремесел, благотворительности. Можно смело утверждать, что именно в них зародились русская культура и экономика. Часто при монастырях создавались школы, приюты для сирот, инвалидов и стариков. Наши предки тогда не имели университетов, абсолютное большинство народа было неграмотным, а ведь культура – это прежде всего письменность. Позднее возникли монастырские типографии, печатавшие богослужебную и духовную литературу, велась работа по переводу святоотеческих творений на русский язык, делались новые переводы Священного Писания. Мы также знаем, что в годы войны монастыри становились форпостами сопротивления захватчикам – взять, к примеру, подвиг иноков Троице-Сергиева монастыря во время польской интервенции в начале XVII века. Можно вспомнить и святых монахов Александра Пересвета и Андрея Ослябю, вступивших в поединок с монголо-татарскими завоевателями во время Куликовской битвы.

Поэтому, думается, несправедливо отрицать наличие социальной деятельности в русских монастырях. И в этом смысле наша монашеская традиция существенно отличается от других восточно-христианских традиций, не имевших общежительных монастырей и ориентированных на пустынножительство, на созерцательно-аскетический образ жизни.

Что же касается вопроса об апостольской, миссионерской деятельности, то эта сфера монашеского служения в нашей стране была развита еще более, нежели социальная. Большинство почитаемых Русской Церковью миссионеров были монашествующими. Иноки принесли христианство народам Русского Севера, Сибири, Алтая, Китая, Кореи, Японии и Аляски. На Юбилейном Архиерейском Соборе в 2000 году были канонизированы митрополит Московский Макарий (Невский) и архимандрит Макарий (Глухарев) – миссионеры, подвизавшиеся в Алтайском крае. Последний из них, благодаря своей глубокой образованности, перевел Священное Писание на алтайский язык с оригинальных библейских языков.

Так что в России монашество посвятило себя служению миру, людям, и в этом смысле ему близка западная монашеская традиция, в центре внимания которой находились миссионерство, просвещение и благотворительная работа.

Понятие спасения лежит в основании русской эсхатологии, в которой личное спасение совпадает и идентифицируется со всеобщим спасением.

Монашество – это призвание. Монах, когда молится, не должен думать только о своем спасении, но должен помочь своими молитвами спасению всех человеческих душ, спасению всего мира. Любовь к Богу и любовь к ближним идут одновременно. Как объяснял авва Дорофей, представляя Бога как центр круга и наш путь как радиус круга, чем больше мы приближаемся к центру, то есть к Богу, тем больше мы приближаемся друг ко другу, и чем ближе мы становимся друг ко другу, тем быстрее мы достигаем Бога.

Роль монашества в истории российского государства и в его культуре, а также существенные черты православной духовности нашли свое воплощение в жизни преподобного Сергия Радонежского, одного из самых почитаемых русских святых.

И именно благодаря этим чертам он стал, по словам отца Павла Флоренского, «ангелом-хранителем России». Молящийся, в меру своего духовного возраста, становится причастен горнему миру. Это совершается через стяжание Духа Святого, которое преподобный Серафим Саровский назвал целью духовной жизни.

Эту изобильную духовность, это духовное благоухание, эту причастность миру горнему мы видим в личности преподобного Сергия. Он был поистине «земным ангелом и небесным человеком». Об этом говорят явление Божией Матери в сопровождении апостолов и иные небесные явления, и прозорливость его, и сослужение ангелов преподобному Сергию во время совершения Божественной литургии.

Уход от мира в православной аскетике – мы об этом уже говорили – не означает гнушения миром. Святые с любовью относятся к миру и людям, как творению Божию, ради спасения которого Бог послал на Крестную смерть Сына Своего. Именно такая преизобильная любовь преподобного Сергия к людям постоянно подчеркивается авторами его Жития: «Он имел нрав тихий, и кроткий, и смиренный, и добронравный, приветливый и благоуветливый, утешительный, сладкогласный, благодатливый, милостивый и добросердый, нищелюбивый, страннолюбивый». И еще: «Равно бо любяше всех, и всем добро творяше и ко всем любовь имеяше». Любовь святых к творению – это следствие их молитвенного подвига, это дар Духа Святого.

Православие учит нас духоносной любви, устами преподобного Исаака Сирина повествует о «милующем сердце святых», милосердие которых – это «возгорение сердца о всем творении»; уста преподобного Симеона Нового Богослова вразумляют, что «добродетели без любви – увядшие цветы». Духовному облику православных святых свойственно также и особое смирение, столь ярко проявившееся у преподобного Сергия еще в двенадцатилетнем возрасте в ощущении собственной греховности. Можно было бы вспомнить много ярких примеров его смирения, однако они вам хорошо известны. Как сказано в Житии, преподобный «на учение Спасово взираше, смиряше себя, и меньше всех творяшеся и собою образ всем творя».

Как сказал однажды протоиерей Сергий Булгаков, и я согласен с ним: «Характер православных определяется их основными чертами – смирением и любовью. Православие не убеждает и не завлекает, оно пленяет и притягивает – что есть образ действия в Мире». Еще одна примечательная черта духовного облика преподобного Сергия – это поразительная внутренняя гармоничность, спокойствие, «тихость жития». Здесь нет намека на экзальтацию, порождаемую сосредоточением на чувственных образах и представлениях. Напротив, здесь внутренний мир, тихо струящаяся молитва Иисусова, озаряющая сердце, словно ровный свет лампады.

Созерцательный характер, неотмирность православной духовности отнюдь не означают непрактичности. Вспомним отношение преподобного Сергия к труду, вспомним его умиротворяющее участие в государственной жизни, его роль в «собирании» русских земель, благословение святого благоверного великого князя Димитрия на Куликовскую битву. Но и здесь главное – Вы понимаете – вера, уверенность веры. Вспомним слова благословения преподобного великому князю: «Богу помогающу ти – победиши». Вспомним предстояние преподобного на молитве во время самой битвы. И его труды ради единения Руси также имеют глубокое религиозное обоснование: это взирание на образ единения Пресвятой Троицы, которое «побеждает страх перед ненавистной рознью мира». Как справедливо отметил отец Павел Флоренский, храм во имя Живоначальной Троицы был прототипом собирания Руси в духовном единстве и в братской любви.

Память о преподобном Сергии является для каждого православного русского христианина призывом к духовному совершенству, к почести высшего звания Божия во Христе Иисусе (Флп. 3, 14). Она научает умножать веру, надежду и любовь: веру, которая, по слову евангельскому, может горы переставлять, надежду, которая не постыжает, любовь, которая есть полнота совершенства.

Он также почитаем католиками.

Святой Сергий велик для всех, подвиг его всечеловечен. Но для народов нашего Отечества имя преподобного Сергия связано с нравственным и национальным возрождением

Руси, с борьбой за объединение разрозненных княжеств и с золотым веком отечественной культуры.

От таинственных созерцаний и откровений до государственной и политической жизни – огромный шаг. Но преподобный Сергий сделал его. Он был дан России для того, чтобы стать благодатным светочем не только всей народной жизни XIV века, но и в череде последующих столетий.

Высоким умом и чистым сердцем преподобный Сергий созерцал Бога. И в Боге он видел каждого приходившего к нему человека. Он созерцал свой народ пред лицом Божиим, созерцал его душу, его талант, его историю. Созерцание было его предстоянием перед Богом, его молитвой, его пламенным желанием служить русскому народу. И преподобный Сергий действительно служил ему, его утешению, ободрению, возвышению. Он молился о своем народе, чтобы в замысле Божием народ остался на высоте своего призвания, верным в принятии даров Божественной благодати.

В ясном и чистом воззрении на мир таятся те скрытые духовные силы, которые в их исторически единственном сочетании могут быть присущи лишь исключительным, гениальным личностям. Печать неотмирности, святости сияет в его облике через неоспоримый в своей подлинности бытовой и исторический реализм. Ему присуще классическое чувство меры во всем. Мы не видим в нем ни выражения суровой аскезы, ни добровольного юродства, ни подвига христианского исповедничества – в нем ярко выражена безответная кротость. Преподобный Сергий – созерцатель и деятель и вместе с тем – пророк и учитель своего народа.

Ему дана сила ясного, глубокого и проникновенного ума и справедливого суждения. На современников он производил впечатление удивительно тонким по своему благородству и изяществу выражением простоты, глубокой искренности и того светлого, одухотворенного благодушия, которое без слов говорило о его внутренней духовной преображенности.

Сияние его святости неотделимо от его добродетели, его нравственной доблести, так высоко ценившейся его современниками. Для русской духовности характерна нравственная черта, которая не менее важна, чем созерцательность.

Как духовно преображенная личность, преподобный Сергий имел молитву и нравственную доблесть в качестве глубинного содержания своего скрытого от мира духовного творчества и этим даром служил спасению Русской земли. Своим подвигом он явил миру истинную жизнь в идеальной соотнесенности друг к другу всех ее проявлений. Невозмутимая соразмерность всех сторон его внутренней жизни отразилась в его внешнем облике, как естественное и чистое ее оформление, как высшее претворение плоти духом. Идеальный внутренний мир преподобного Сергия раскрылся в его лике как неподражаемое в своей уникальности благообразие.

Преподобный Сергий обладал наиболее привлекательными чертами национального русского характера. Он говорил на языке Московской Руси XIV века, и собеседниками его были образованнейшие люди того времени – святители Алексий и Киприан. Священный язык молитвы и язык живого общения с народом, запечатленный в Житии преподобного Сергия Епифанием Премудрым, передает ту атмосферу культуры Московской Руси, к которой преподобный Сергий, как духовный вождь своей эпохи и своего народа, был глубоко и всесторонне причастен.

В стихии языка народа сокрыта вся возможная глубина его умозрения, отличительного для характера нации, и вся полнота особенностей проявляющейся в народе святости.

Благоговейно почитаемый всем народом преподобный Сергий был обращен к нему своей всеприемлющей душой. Его призвание состояло в том, чтобы принять душу ближнего во всей ее глубине, во всех ее веками сформировавшихся особенностях и помочь каждому человеку преодолеть падение и соблазн. Своей святой и высокой жизнью он совершил в умах и сердцах своих современников глубокую нравственную и мировоззренческую перемену, которую в народе называли чудом. Это и было чудо. Совершалось духовное возрождение народа, творилось нравственное преображение Руси, подготовившее собой в последующие века культурное и государственное возвышение его земного Отечества.

Преподобный Сергий любил свою Родину и верил в творческие силы своего народа, в его историческое призвание. Характеризовал его эпоху великий духовный порыв, который нашел свой центр в Свято-Троицкой Лавре, от которой свет святости освещал всю территорию Руси.

Обратившись к делам веры и совести, чести и правды, его соотечественники становились способны к подвигу жизни по вере и потом сумели отстоять историческое право Руси на государственное бытие и развитие.

Подвигом своей жизни преподобный Сергий освятил и благословил то, что веками создавало и формировало национальный характер, созидаемый Церковью, семьей, всем образом жизни человека.

В то время, когда народ наш был подавлен чужеземным игом и разорен внутренним раздором, преподобный вдохнул в него действенную любовь к Родине и веру в ее историческое призвание. Он укрепил Русь в уверенности, что духовное начало и есть главное в жизни, что без этого начала жизнь и смерть теряют свой смысл и значение. В его лице народ коснулся высшей ангельской праведности, и этого прикосновения было достаточно для обретения необходимых ему нравственных сил.

Служение миру и единству Руси является величайшей исторической заслугой преподобного Сергия. Тот благодатный дух правды и созидания, который стяжал Радонежский пустынник и который составляет основу единства и порядка мира, был им внесен в отношения Церкви и государства.

Патриотизм русского народа, который характеризует всю его историю, начинался именно на Куликовом поле, когда Русь устояла и победила и когда князь Дмитрий Донской со всей своей дружиной был благословлен преподобным Сергием.

Небесная помощь преподобного Сергия спасала и ободряла нашу страну в самые суровые годы исторических испытаний и потрясений. В страшные годы Смуты XVII века он явил поддержку и утешение героическим защитникам основанной им обители – Свято-Троицкой Лавры. В Нижнем Новгороде он сам трижды явился гражданину Козьме Минину и повелел собирать казну для снаряжения войска, чтобы идти на освобождение Москвы от врагов.

Он явился архиепископу Елассонскому Арсению, захваченному в плен поляками, со словами радостного утешения: «Предстательством Богоматери суд Божий об Отечестве преложен на милость: завтра Москва будет в руках осаждающих, и Россия будет спасена». Преподобный Сергий и история нашего многонационального Российского государства связаны нерушимыми узами. Известно, что икона «Явление Божией Матери преподобному Сергию», написанная на доске от его гроба, сопутствовала российским царям и императорам в их военных походах. Печать благодатного влияния преподобного Сергия, его небесного предстательства и заступничества легла на все важнейшие события в судьбах нашего Отечества.

Мы уже говорили о том, что Россия издревле была соединяющим началом между Востоком и Западом, что соответствовало ее географическому положению в мире и духовному потенциалу. Восточнославянские народы, исповедуя православную христианскую веру, стремились жить в мире с численно меньшими племенами. Создавая культуру, они не отгораживались от других населивших страну племен, но принимали их гражданственно, культурно и кровно в свой государственный организм. Как изначально Русь была многонародной семьей, собранной вокруг Новгорода и Киева, так и в последующие века многонациональной семьей собиралась она вокруг Москвы. Мне кажется важно подчеркнуть, что именно России изначально была присуща мечта о братстве народов, могущем осуществиться под воздействием преображающей Божественной благодати.

Влияние преподобного Сергия и круга его учеников на духовную жизнь Московской Руси имело поистине грандиозное по своим культурным и историческим последствиям значение. Русь поднялась на новую ступень в своем миропонимании и развитии. Это стало решающей предпосылкой расцвета искусства и подъема национального самосознания, определившего политическое возвышение Московского государства. Художественная культура Московской Руси явилась во многих отношениях вершиной современной восточно-христианской культуры. В святых мы чтим и небесных покровителей нашего Отечества. В них мы ищем откровение нашего собственного пути.

Крушение России в революции последовало и потому, что многие соотечественники, наследники богатых заветов преподобного Сергия, утратили Бога в сердцах и делах, погасили в себе огонь, растеряли искры святости и добра и разрушили нравственные основы своей жизни.

В сознании общества было искажено должное отношение к национальному вопросу, и в итоге народы, веками объединенные в Российском государстве, были доведены до глубокого взаимного недоверия и стихийной вражды.

Путь к возрождению России лежит через нравственное обновление всех входящих в нее народов, выросших в колыбели российской культуры и под сенью российской государственности. Эти народы самим ходом исторического развития призваны вместе трудиться ради общего блага. Они строили Россию в прошлом. Они призваны строить ее и в настоящем, и в будущем.

От прежних исторических корней должна явиться новая Россия с новым политическим и культурным строительством, с новым, одухотворенным пониманием человека. В настоящее время мы должны думать только о соединении нашего народа и Русской Православной Церкви. Нельзя думать о возможности создать новый мир, разрушая до фундамента прошлый, это невозможно! Только на основании исторической памяти нашего народа, даже если это является нелегким опытом, возможно устроить будущее. Россия может, должна спасаться, возрождаться.

И все мы, русский народ, должны собрать силы, чтобы снова установить честное отношение к работе, к обществу, к ближним, мы должны бороться с нравственным разложением. Это является сегодня долгом нашего общества.

Традиционный для России принцип приоритета духовных ценностей должен быть сохранен и освящен, как важная основа в этом ее грядущем развитии. Россия должна спасаться творчеством и обновляться религиозной православной верой. Русский народ еще не погиб, если он соотносит свою судьбу с объединяющим его нравственным идеалом, воплощением которого в нашей отечественной истории являются преподобный Сергий Радонежский, преподобный Серафим Саровский и весь великий сонм российских святых – с древнейших прославленных имен и имен нашего века до самых скромных, неизвестных и неприметных, но высоких и ценных перед Богом исполнителей Его вечных Божественных заповедей.

Духовность

Всевышний, всемогущий, благой Господь, твои суть хвалы, слава и честь и всякое благословение. Только Тебе единому, Всевышний, они подобают, и никто из человеков не достоин тебя назвать. Хвала Тебе, Господи мой, и всем Твоим творениям, особо брату Солнцу, который есть день и которым Ты нас освещаешь. И сам он прекрасен и, сияющий могучим блеском, он несет в себе, Всевышний, знак Твоего величия. Хвала Тебе, Господи мой, за сестру Луну и звезды, которые на небе Ты сотворил светлыми, блестящими и прекрасными. Хвала Тебе, Господи мой, за брата Ветра, и за Воздух, и Облака, и Ясное небо, и всякую погоду, с помощью которых Ты питаешь Твои творения. Хвала Тебе, Господи мой, за сестру Воду которая весьма полезна, и смиренна, и бесценна, и чиста. Хвала Тебе, Господи мой, за брата Огня, которым Ты освещаешь ночь: и сам он прекрасен, и радостен, и мощен, и силен. Хвала Тебе, Господи мой, за сестру нашу Мать Землю, которая нас питает и направляет, разные плоды производит, с яркими цветами и травами. Хвала Тебе, Господи мой, за тех, кто Тебя ради знает прощение и болезнь и мучение терпит. Блаженны те, кто это мирно терпит, потому что Тобой, Всевышний, увенчаются. Хвала Тебе, Господи мой, за сестру нашу телесную Смерть, которой никто из живующих человеков избежать не может. Горе тем, кто умирает в смертных грехах! Блаженны те, кого настигнет она в исполнении Твоей святейшей воли, потому что им смерть вторая не сделает зла. Восхваляйте и благословляйте Господа моего и с бесконечным смирением благодарите и служите Ему.

Святой Франциск Ассизский (1182–1226), Песнь творений (перевод Анджелики Карпифаве)

Современному человеку необходима Церковь в том смысле, какой вкладывается в слово «община», «соединение». Кризис настоящей цивилизации во многом обусловлен развитием индивидуализма. Если Церковь – Тело Христово, то только через нее мы можем найти нашего ближнего. Но, к сожалению, в настоящее время кажется, что Церковь способствует укреплению индивидуализма, различных моральных и метафизических убеждений. Создается впечатление, что она является декорацией на фоне человеческой трагедии. Нет настоящей общности, единения.

Да, это правда, «атомизация» общества – это серьезнейший вызов христианству, Церкви, которая с апостольских времен зиждилась на общинном духе, на единстве людей в молитве, духовной жизни, добрых делах, даже в быту. Один из отцов Церкви сказал: «Мое спасение – в моем ближнем», в значении «другой человек», ближний, в смысле, данном апостолом Павлом. Индивидуализм и разобщенность принципиально противостоят всему этому. И, наверное, многие христиане действительно слишком быстро и легко начали уступать индивидуализму – даже оправдывать и «богословски обосновывать» его.

Наша Церковь не намерена идти по этому пути. Она изначально проповедует соборность во всех смыслах этого широкого понятия, включая совместную, взаимопроникающую жизнь людей, объединенных общей верой, которые живут в общении друг с другом. Надеюсь, что если не общество в целом, то по крайней мере какая-то его часть услышит голос Церкви, призывающей к этому. И увидит реальные примеры жизни церковных общин, приносящей мир, радость и пользу тем, кто эти общины составляет.

В настоящее время мир тревожат три большие проблемы: проблема политическая, как коммерциализация политики, отделение политики от общества, проблема экономическая, как отрыв экономики от социальных нужд, проблема изоляции человека в обществе (увеличение безработицы, маргинализация – точные симптомы человеческого одиночества в современном обществе). Человек сегодня очень одинок. Мы утратили значение личности и прежде всего значение человека. Все стало «декорацией», которая не представляет ничего из реальности, в которой мы живем. Это духовные проблемы, так как они касаются вопроса значения жизни. Церковь должна соизмерять свой вклад в решение этих проблем в связи с их огромной духовной важностью.

Вы правы. За последние десятилетия «большие» политика и экономика все сильнее отдалялись от «маленького человека», от его нужд и чаяний, от его понимания и сопричастности. Глобализация многократно уменьшила роль национальных правительств и парламентов. Никем не избранные и никому не подотчетные мировые группы влияния – экономические, политические, информационные – во многом определяют судьбу миллионов людей и целых народов, не спрашивая их мнения. Результат – внутреннее одиночество, отчуждение, та самая «атомизация» общества, о которой мы только что говорили. Как изменить это положение? Как вернуть человеку осознание собственной значимости в жизни мира, страны, города или села, в созидании собственной судьбы? Это действительно, как Вы говорите, не просто общественная, но и духовная проблема.

Человек не должен предаваться отчаянию и унынию, помня, что его вера, чистота его сердца, его труд на благо ближнего видимы Богом. Нужно твердо знать: конечный итог истории будет определен Им, а не людьми, даже самыми сильными и богатыми, – определен по законам истины, справедливости и милосердия. Но одновременно всем нам – народам, властям, Церкви, институтам гражданского общества – нужно подумать, что мы можем сделать, дабы вернуть простым людям возможность влиять на глобальные политические и экономические процессы.

Для Русской Православной Церкви была характерна незыблемость христианских догматов. Она не занималась анализом теологических понятий, который имел место на Западе в Средние века, в период Возрождения и Реформации. Русские авторы часто говорят об экклезиологии. Ваше Святейшество, есть ли православная наука о Церкви такая же, как в католичестве, разумеется, за исключением первенства Римского Папы?

Еще в начале XX века католический богослов Костер отмечал, что экклезиология как наука находится пока в «до-богословской стадии». В некотором смысле это утверждение имеет под собой почву, ведь интерес к изучению Церкви как богословского феномена пробудился довольно поздно – в период «великого спора» с Реформацией. Предпосылки этого спора имели полемический оттенок, что не всегда способствовало адекватному изложению учения Древней Церкви и вело к тем крайностям, которые были зафиксированы Первым Ватиканским собором.

В Православии, естественно, всегда присутствовало ясное понимание Церкви. Само Православие, в полноте апостольского и отеческого учения, духовной жизни, даров Духа Святого, и есть Церковь. В силу этого оно никогда не имело особенной нужды в схоластической систематизации учения о Церкви. Реальность всегда превышает то, что можно о ней сказать, потому отцы Церкви и не считали полезным заключать ее в строгие рамки формул, оставив нам не доказательства и не инструкции о том, какой должна быть Церковь, а живую традицию, лишь указав на ее признаки, дабы каждый мог ориентироваться в верном направлении. Мы веруем, согласно Символу, в «Единую Святую, Соборную и Апостольскую Церковь», опытно приобщаясь к ее глубинам, познавая сущность ее преображенного бытия, становясь причастными тому единству, которое стирает грани между миром видимым и невидимым, между ангелами и человеками, между настоящим и будущим.

Не существует в строгом смысле слова отдельной «православной» экклезиологии, которую можно было бы отождествить, например, с поздневизантийским периодом церковной истории. Подлинному церковному сознанию чужды проявления партикуляризма. Поэтому наша экклезиология – это экклезиология Вселенской Церкви, экклезиология «кафолическая» (соборная) по преимуществу. В ней сочетается и находит свое выражение богословие святителя Игнатия Богоносца и святителя Иринея Лионского, священномученика Киприана Карфагенского и блаженного Августина, святителей Амвросия Медиоланского и Иоанна Златоуста. В этом смысле мы можем сказать, что «кафолическая» православная экклезиология сложилась уже задолго до Реформации и даже до раскола 1054 года, и наша задача заключается в том, чтобы сохранять верность этой древней «традиции истины».

Как Вы объясняете, что теология русской диаспоры, действительно изменившая теологический климат в Европе, не воспринята или, по существу, оставлена за бортом в сегодняшней России?

Не думаю, что Вы вполне правильно оцениваете ситуацию в современной России. Церковная жизнь за последние 5-10 лет сильно изменилась – и не только в плане восстановления храмов, нормализации приходской и монастырской жизни. Богословское наследие русского зарубежья, долгое время бывшее недоступным широкому кругу верующих, постепенно возвращается к нам и занимает свое законное место в церковной науке. Труды многих русских богословов, таких как Владимир Лосский, протоиереи Николай Афанасьев, Георгий Флоровский, Сергий Булгаков, Александр Шмеман, Иоанн Мейендорф, частично или полностью опубликованы в России.

У них есть свой читатель, есть сторонники и оппоненты, но не следует сейчас ожидать широкой общецерковной дискуссии или рецепции. В нашем обществе много насущных проблем, требующих немедленного решения, отнимающих много сил и времени, и нередко Церковь просто не может себе позволить роскоши сосредоточиться на обсуждении чисто богословских вопросов. Впрочем, уже сейчас в русской церковной среде присутствует творческое искание, духовное и интеллектуальное напряжение. Церковь никогда не существовала без богословия. В нем проявляется ее внутренняя жизнь, ее опыт, ее способность в каждую историческую эпоху давать нужный ответ на запросы современности, утолять духовную жажду человека.

В православном мире протоиерей Георгий Флоровский считается крупнейшим столпом православного богословия XX века. Какие последствия может иметь для Русской Православной Церкви «католическое признание» богословия Флоровского?

Отец Георгий Флоровский настаивал на необходимости возвращения «к отцам», то есть к вселенской основе христианства. «Неопатристический синтез», или творческое осмысление святоотеческого наследия, остается одной из задач нашей эпохи. В этом отец Георгий видел залог подлинного христианского единства, которое может осуществляться только в согласии с «духом» отцов Церкви, которые, подобно апостолам, были «трубами» Святого Духа. Не развивая своего богословия систематически, Флоровский тем не менее затрагивал самые существенные вопросы экклезиологии.

Нам необходимо не формальное признание тех или иных элементов в теориях авторитетных богословов. Важно, чтобы духовная жизнь христиан, включая их веру, понимание Таинств и форм благочестия, были бы близки, а точнее, идентичны вере и жизни Церкви, как она предстает в Священном Писании и Предании. Именно это «единство духа», по выражению апостола Павла (Еф. 4, 3), имеет наивысшую ценность и значение.

Ваше Святейшество, красота православной литургии действительно настолько великолепна, в ее византийском величии… Говорили, что красота православной литургии «небо на земле и сладость Церкви». Красота храма, красота икон, красота богослужения призваны возрождать изначальную красоту человеческой души. Ведь каждый человек – это образ Божий. Православная литургия является конкретным опытом теологии, основанной на Пасхе, на тайне смерти и Воскресения Христова, и показывает раньше времени красоту Царствия Небесного.

Русская православная литургия очень красива, но слишком продолжительна. Может ли человек, особенно молодой, живущий и работающий в современном мире, находиться так долго на богослужении? Божественная литургия в православном понимании является центром богослужебного суточного круга, а Таинство Евхаристии есть ежедневное чудо присутствия Бога Слова в Святых Дарах. Для каждого православного человека, независимо от возраста, литургия – это возможность непостижимым образом соединиться в Таинстве Причащения с Господом Иисусом Христом. Мысль о «слишком продолжительной» литургии не может возникнуть у человека, который, произнося со священником слова молитвы перед причащением: «Вечери Твоея тайныя днесь, Сыне Божий, причастника мя приими», ощущает себя участником Тайной Вечери и слышит голос Спасителя: «Сие есть Тело Мое, которое за вас предается, сие творите в Мое воспоминание» (Лк. 22, 19), «Сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф. 26, 28). Что касается отношения

молодых людей к Православию вообще и к богослужению в частности, то приведу такой факт: в России при многих высших учебных заведениях сейчас появляются домовые храмы, наполненные студентами. Средний возраст служащего духовенства за последнее десятилетие значительно снизился. За последние несколько лет происходит омоложение состава прихожан. Одновременно мы знаем, что во многих западных Церквах и христианских сообществах, донельзя приспособившихся к современному миру, число верующих постоянно уменьшается.

Ваше Святейшество, как Вы относитесь к переводу богослужения на русский язык? Церковный устав, служащий основой для совершения богослужений, вырабатывался веками и является сокровищницей литургического опыта Церкви. Человек, живущий в ритме церковного календаря, реально ощущает гармонию этой традиции, частью которой мы считаем употребление церковнославянского языка. Православные греки также не используют за богослужением современный язык, а молятся так, как это делали святители Иоанн Златоуст, Василий Великий, Григорий Богослов и другие. И мы, внимая словам церковных молитвословий, погружаемся в атмосферу языка, на котором молились преподобные Сергий Радонежский, Серафим Саровский, Амвросий Оптинский и множество иных русских святых. Церковнославянский язык в данном случае есть врата, через которые мы входим в тысячелетнюю традицию Русского Православия.

Слово «Православие» происходит от греческого слова « ортос » (правильный) и « докса » (суждение). Следовательно, это слово указывает на правильность веры. Что такое для Вас Православие и в чем его духовная ценность?

Греческое слово «ортодоксиа» можно перевести на русский язык не только как «Православие», но и как «Правоверие». И замечательно, что в славянские языки вошло именно первое значение этого слова: «Православие».

Славословие, по учению святых отцов, есть высшая ступень молитвы, ибо являет чистую и бескорыстную радость души о своем Господе. Православие, по определению преподобного Максима Исповедника, – это истинное познание чувственного мира и сверхчувственного. Это означает, что Православие – это не просто система доктрин, которые передают истину, не просто культ, традиция, но, прежде всего, молитвенное общение с невидимым, высшим, сверхъестественным миром и духовное понимание мира видимого и материального.

Я хочу сказать то, о чем говорит апостол Павел в Послании к Римлянам: «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны» (Рим. 1, 20). Православие, термин, который означает «правильное славление» Бога, – это, прежде всего, славление в молитве. Весь смысл духовной жизни заключается в том, чтобы научить человека не просто правильно богословствовать, но правильно молиться.

Только при таком – литургическом – понимании Православия как умения правильно славить Господа, правильно строить свою духовную жизнь становится понятно, почему день Торжества Православия приходится не случайно в первое воскресенье Великого поста. Этот день венчает собою неделю особых молитвенных трудов, когда мы более способны к славословию. Всю неделю мы провели в покаянии, в исповедании пред Богом своих немощей, и вот, оплакав свои согрешения, мы тем не менее приступаем к Чаше, ибо Господь «пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мф. 9, 13).

Но Православие невозможно без Правоверия. История Церкви показывает, что там, где нарушалась правая вера, начинала разрушаться и духовная жизнь. Ведь в зависимости от того, как люди мыслят о Боге, они создают свои представления о спасении, об отношениях Бога и человека. И если учение о спасении, о конечном предназначении человека окажется ошибочным или неполным, то и духовная жизнь человека окажется урезанной и неполноценной. Потому в догматических спорах речь идет не о формулировках и не о теоретической правоте. Речь идет о понимании самой сути отношений Бога и человека и, в конечном счете, о понимании самого человека. И потому нельзя нам забывать слова апостола: «Я знаю, в Кого уверовал» (2 Тим. 1, 12).

Сегодня нам чрезвычайно важно знать нашу веру, ибо вновь приходит время борьбы за Православие. Многими «учителями» и многими изданиями сейчас предлагается Церкви так переосмыслить свою веру, что живая душа Православия исчезнет.

Одни уверяют себя и нас, что Православие – это некая национальная идеология. Мы же должны знать, что Православие – это поиск жизни в Боге, и что всякое государственное и национальное устроение жизни для нас вторично.

Другие говорят, что Православие – это культура, некое «культурное наследие». Мы же должны знать, что Православие – это не создание культурных форм, а сокровенное стяжание Духа Святого.

Третьи утверждают, что Православие – лишь одна из исторически сложившихся форм христианства и что она должна быть превзойдена в слиянии всех христианских конфессий.

Несомненно, и мы, Русская Православная Церковь, желаем соединения христиан не на минимальной основе, которая на деле окажется максимумом безверия протестантского мира, а на той предельной полноте Богоданного Откровения, что было дано святым отцам. Ведь никогда в духовной жизни нельзя равняться на слабейших, но, напротив, все время должно искать более опытных и духовно более богатых наставников.

Приходят еще некоторые и говорят, что Христос – это один из «учителей человечества», такой же, как Будда, Конфуций или Кришна. Но мы должны знать, что Христос – не просто учитель или пророк. Он Сам Господь, ставший Человеком, чтобы спасти людей. И спасает Он нас не только Своим словом и Своей проповедью, но прежде всего Своим Распятием и Воскресением и ниспосланием нам Святого Духа. И потому мы знаем, что всякий, кто учит о спасении помимо Креста и без Воскресения, – не от Бога послан. Еще другие стараются убедить людей, что Христос – это не то экстрасенс, не то инопланетянин. Мы же должны противостать этой безумной проповеди твердым свидетельствованием о том, что Христос – Бог, Творец Вселенной, явившийся во плоти нас ради человек и нашего ради спасения.

Господь зовет нас отстаивать Истину Христа от умножившихся проповедников тьмы. И призывает Он всех нас, дома ли, в кругу ли наших друзей или на работе, в обществе показывать, с помощью убедительных аргументов, что для нас, христиан, невозможно соединять христианство с различными языческими и псевдохристианскими учениями, которые сегодня кишат повсюду, не только в России.

Во время литургии, перед Евхаристией, Вы, Ваше Святейшество, находясь против царских врат перед верующими, склоняете голову, прося прощения. Какова ценность прощения для христианина?

Священнослужитель во время пения Херувимской песни целует Престол, поворачивается к верующим и, кланяясь им, испрашивает прощения. Истоки этой древней традиции лежат в словах Спасителя: «Если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой» (Мф. 5, 23–24).

Способность прощать является одной из важнейших христианских добродетелей, но она возможна только в том случае, если человек стяжал мир Христов в своем сердце. Именно этот мир есть залог приобретения благодати Святого Духа, о чем говорил преподобный Серафим Саровский. Уметь прощать значит преодолевать в себе обиду, нетерпимость, жестокость, жажду мщения, дабы следовать завету апостола Павла: «Всякое раздражение и ярость, и гнев, и крик, и злоречие со всякою злобою да будут удалены от вас; но будьте друг ко другу добры, сострадательны, прощайте друг друга, как и Бог во Христе простил вас» (Еф. 4, 31–32).

Бердяев по поводу догмата о воскресении утверждал, что на Западе сильный акцент, который делался на организации общественной жизни, затмил космический аспект, и это не позволило в полной мере переживать тайну воскресения. Пасха, «праздник праздников»,  – в центре православной духовности и нигде так не празднуется, как в России. Победа жизни над молчанием смерти. Эта победа над смертью объясняет то ликование, с которым прославляется Православная Пасха. Бог, воплотившийся в человека, Бог, распятый и победивший смерть смертью, доказал нам, что Любовь сильнее смерти. Воскресение – это победить смерть смертью. Великая Пятница и Пасха Воскресения неразрывны. Христос соединяет унижение и славу, страсть и блаженство, жизнь и смерть. В эти дни у меня очень необыкновенное настроение. Свет Воскресения Христова позволяет нам явственно увидеть не только благость и любовь Господню, но и нашу греховность, наше нежелание исполнить Его благую волю. Такие мысли ничуть не омрачают радости праздника. Это привычный для христианина взгляд на себя и на мир. Ведь отцы очень точно называли время Великого поста духовной весной. Испытание, покаяние – спасительны для души. В покаянии человек обретает себя – научается отделять себя от своих дел и грехов. Это поистине время духовного пробуждения, обновления. Через пост к празднику Воскресения мы восходим из горького плена своеволия в радость благого послушания Христова. Жертва Христова и Его Воскресение учат нас тому, что без умерщвления в себе греховного, эгоистического начала мы не возродимся духовно. И осознание собственных несовершенств, как и несовершенств общества, в котором мы живем, не уменьшает нашего оптимизма, радости торжества жизни над смертью, торжества любви. Ведь беспредельная любовь к нам Господа – в основе самого события, которое мы празднуем. Для того Господь воплотился, прошел через страдание и смерть, чтобы, воскреснув, воскресить все человечество, спасти мир. Потому Воскресение Христово – основа нашей веры, нашей радости и оптимизма.

Ваше Святейшество, говоря об иконе, можно сказать, что она не только выражение искусства, но выражение отношения человека с Богом и с обществом.

Икона – не простая доска с изображением святого, она – образец идеального совершенства для молящегося. По словам Ивана Киреевского, икона «вобрала в себя самые сокровенные молитвы, шедшие из глубины сердец бесчисленных поколений людей. И эти горячие, искренние моления находят отражение в святых ликах икон».

Иконы блистают в храмах и в домах, в «красном углу». Преподобный Иоанн Дамаскин говорит: «Если человек просит тебя: покажи мне свою веру, – то ты поведешь его в храм и поставишь его перед святыми иконами». Костантинопольский Собор 896 года заявил: «То, что Книга сказала нам словом, икона объявляет нам это красками и являет это нам». На Западе религиозная живопись была свидетельством веры, там ее называли «азбукой» или «Библией» для неграмотных. На православном Востоке, и особенно в России, иконопись стала свидетельством не столько о вере христиан, сколько о жизни во Христе, о том, что может произойти в человеке, который не образно и символически, а личностно и всерьез воспринял слова Спасителя: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5, 48). И если византийская иконопись подчеркивает, что путь к этому совершенству проходит тернистой тропой духовного подвига, то русская традиция являла более не сложность пути, но светлость свершившегося преображения, лучезарность духовного плода. Этот плод не вырастал из культуры. Но рост русской культуры был нераздельно связан с ним.

Бердяев сказал, что русская реальность – дочь не только Маркса и Ленина. Действительно, она дочь интеллигенции XIX века, народников, славянофилов. Но особенно – она дочь православной духовности. Литература XIX века, как сказал Ф.М. Достоевский, склоняла русский православный народ к поиску истины, признала его идеалы и почти без усилий приняла эти идеалы по мере и по образу.

Взращенная христианством русская культура как бы вобрала в себя многие и неустанные духовно-нравственные труды, совершаемые подвижниками и святыми Церкви. Среди этих подвижников – преподобные Алипий Иконописец, Андрей Рублев и Феофан Грек, а также тысячи, чьи имена ведомы только Богу. Создаваемое ими зиждилось на духовном опыте Церкви, который стал и их личным опытом. И если их молитва умом и словами кажется труднопостигаемой для современного светского человека, то их молитва кистью все же может, по крайней мере, открыть тайну их духовного видения и помочь понять, каким видит Церковь человека и в чем видит она надежду на его исцеление.

Красота иконы не земная, а церковная и ведет всех нас к Богу в единении, и тех, которые ее рисовали, и тех, которые смотрят на нее. Она – живой образ, является местом встречи человека с Богом.

Известно, что подобное открывается подобному. Взирая на икону, дозволим иконе взглянуть в наше сердце и найти в глубине его нечто созвучное ей. По нашему убеждению, духовный опыт иконы и Церкви не может быть до конца чуждым человеку – даже такому, которому кажется, что он бесконечно далек от религии. Ведь, по слову одного из первых христианских мыслителей, «душа по природе своей – христианка». Если человек поймет, что второе имеет отношение к первому и что духовный опыт Церкви – это не только сокровищница прошедших столетий, но прежде всего рука, протянутая не из прошлого, а из Вечного к нему самому – значит, свершилось чудо. И Христос тихо постучался еще в одну душу.

В то же время есть сомнение, что в православном мире почитание икон не знает меры.

Современному человеку иногда кажется, что иконопочитание – это некая частность в мире православного богословия. Торжеством Православия именуется именно победа над иконоборческой ересью.

Иконоборцы утверждали, что Бога изобразить нельзя. Православные же отцы, защищая предание Церкви, ставили почитание икон в теснейшую связь с самыми основами христианства. Да, действительно, Бог непознаваем, невыразим и неизобразим. Но Тот, Кто выше всякого человеческого слова, благоволил родиться как Человек. Тот, Кто невидим, стал видимым через принятие человеческой природы, и потому о «том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали, и что осязали руки наши, о Слове жизни – ибо жизнь явилась… возвещаем вам» (Ин. 1, 1–2). «Слово стало плотию» (Ин. 1, 14), и боговоплощение сделало возможной икону.

И потому можно быть православным, не имея икон. Подумайте, как в недавние годы мы вновь пережили время торжества иконоборцев, и многим приходилось молиться без икон. Но нельзя быть православным, отвергая иконы. Тот, кто не признает возможность иконы, отрицает самые основы христианского свидетельства о Боге, ставшем Человеком.

В живом организме нашей Православной Церкви все удивительно едино и соразмерно. Все взаимосвязано в живом росте Церкви как Тела Христова. Знаете, я думаю, что нельзя отсекать любую ветвь православного Предания, не рискуя при этом задеть самые основы нашей духовной жизни.

Ваше Святейшество, что такое молитва? Это разговор души с Богом? Это возможность найти утешение?

Молитва – это прежде всего обращение человека к Богу. И в каком-то смысле общение с Ним, ведь Он многообразно отвечает на наше покаяние, на наши прошения и благодарения – отвечает иногда неведомым нам, таинственным образом.

Когда ученики просили научить их молиться, Господь Иисус Христос дал им молитву «Отче наш», в которой показывается, как люди должны обращаться к Богу, как прославлять Его, чего желать и о чем просить. Да, наша душа находит утешение в молитве. Но необходимо помнить, что это утешение должно быть духовным.

По слову святителя Игнатия (Брянчанинова), молитва есть голос истинного покаяния. Святые подвижники предметом молитвы по преимуществу избирали покаянный плач и получали утешение, когда ответом Божиим на их молитвенное усердие становилась надежда на милосердие Спасителя, рождавшаяся в их сердцах. Подобная чуткость к состоянию собственной души была свойственна не только отшельникам и монахам. Русская литература XIX века свидетельствует, что и мирские люди различали внутреннюю красоту и безобразие, порок и добродетель, умели ценить великодушие, милость, сострадание. Из нашего употребления исчезли слова, которые произносили наши прадеды и деды: «Какое у него доброе сердце!», «Человек прекрасной души!». Сегодня мы подчас не видим духовной красоты другого из-за собственной эгоистичности и черствости.

Ваше Святейшество, Вы часто повторяете, что Бог – Любовь, что Бог – Отец наш и нас любит. Отец, любящий своих детей, хочет счастья и добра для них. Однако есть много людей в мире, которые от горя могут обращаться к нему, повторяя: «Душа Моя скорбит смертельно» (Мк. 14, 34), «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты меня оставил?» (Мф. 27, 46).

Непосредственно перед взятием под стражу и преданием суду Господь Иисус Христос, обращаясь в Гефсиманском саду к избранным Своим ученикам, – Петру, Иакову и Иоанну, – сказал: «Душа Моя скорбит смертельно» (Мк. 14, 34). И далее: «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна» (Мк. 14, 38). Этот евангельский эпизод указывает на великую тайну неизреченного соединения двух природ Господа Иисуса – Божественной и человеческой. Смертельная скорбь Его души подтверждает реальное, а не видимое принятие Им человеческой природы со всеми последствиями грехопадения, кроме собственно греха. В Гефсимании Господь переживал глубокие нравственные страдания, причиной которых был не личный порок, а огромное бремя грехов рода человеческого. Строки Евангелия отражают Его внутреннюю борьбу и переход от естественного отвращения души перед смертными страданиями к подчинению воли человеческого естества воле Бога Отца.

Пример молитвы Спасителя настраивает смертельно скорбящую человеческую душу на подвиг. Именно молитва, будучи обращением к Богу, приводит наш дух в состояние бодрости, даже когда сердце сжато в тисках уныния, а душа словно парализована. В молитве Господь неизреченным образом укрепляет нас, дает силы на преодоление испытаний, на борьбу с грехом.

Молитва присуща человеческой природе, либо ей надо учиться? Человек создан для вечной жизни. Смерть – это противоестественное состояние для человеческой природы, поэтому последняя инстинктивно отвращается от нее. Источником жизни является Бог, поэтому обращение души к Нему отвечает нашей природе. Однако падение первых людей сделало человека склонным ко греху. А грех, в свою очередь, затрудняет обращение к молитве. Научение правильной молитве, привитие навыка постоянности в ней и, самое главное, благодатная помощь в этом деле даются нам в Церкви. Не случайно Православие предлагает каждому мирянину молиться словами текстов, составленных древними святыми. Эти тексты побуждают душу понять, о чем и как надобно просить Небесного Отца, с каким внутренним настроем обращаться к Нему.

Ваше Святейшество, Вы все время говорите, что молитва имеет огромную силу, что она все может. Объясните, пожалуйста, кому нужна молитва? Можно ли сказать, что Богу нужны наши молитвы или они нужны тому, кто Ему молится?

Если мы обратимся к Евангелию, то увидим, что Сам Господь говорит о силе молитвы: «Все, чего ни попросите в молитве с верою, получите» (Мф. 21, 22). Действенность молитвы ставится Им в прямую зависимость от веры.

Кому нужна молитва? Прежде всего нам самим. Всеблаженный Бог не нуждается ни в чем. Но Он желает спасения рода человеческого. Будучи Всемогущим, Бог не навязывает Своей воли человеку, который сотворен по Его образу свободным. С победой Господа Иисуса над грехом и смертью человечество обрело возможность спасения в лоне основанной Им Церкви. Эта возможность реализуется через участие в церковной молитве, Таинствах и, конечно же, через личную молитву как непременное условие духовной жизни. «Всякая добродетель, творимая ради Христа, дает благодать Духа Святого, но более всего дает молитва, потому что она всегда в руках наших, как орудие для стяжания благодати Духа…» – учит нас преподобный Серафим Саровский. Пытаясь провести черту между тем, что нужно нам, и тем, что нужно Богу, мы показываем, как далеки от Него. Святые отцы стремились сделать волю Божию о себе собственной волей. Спасение невозможно без нашего желания. Божественная Любовь обращает Свой призыв ко всему роду человеческому. И мы, со своей стороны, должны ответить на этот призыв любовью к Богу и верой в Него. «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею, – вот первая заповедь!» (Мк. 12, 30) – такими словами обращается Бог к человеку.

Древнегреческое слово «пистис» означает «вера». Это слово связано с глаголом «теист», означающим «убедить», «убеждать». Значит, можно сказать, что вера – это внутреннее убеждение. Для Платона вера являлась возможностью переплыть бурное море жизни более уверенным и менее опасным образом, на более прочном корабле – полагаться на Божественное откровение (Федон, 85 Д). Блаженный Августин искал и не понимал, затем вдруг понял, что вера – тотальное желание Бога и тотальное доверие к Богу. Но желания недостаточно. Надо верить, чтобы понимать, но тоже надо и понимать, чтобы верить. Вера – награда, которая ждет человека в конце трудного, извилистого пути, или вера – только дар Божий? Что это такое, вера ?

Думаю, нецерковному человеку не всегда легко провести черту между идеологией, системой убеждений и верой. Вера в Бога всегда остается тайной, сокрытой в глубине человеческого сердца. Вера для меня – прежде всего дар Божий. Она есть то недостающее звено, которое связывает Бога и человека, отделяет нас от земного и делает причастниками небесного, выделяет личность из замкнутого круга материального бытия.

В себе самой, как в неисчерпаемой сокровищнице, вера уже содержит все знание и ответы на все вопросы. Как заметил один наш современник, у верующего человека нет вопросов, а у неверующего – нет ответов. Потому что рассудочности нужна вера, а вере рассудочность не нужна. Вере ничего не нужно, она живет самой своей Божественной энергией. Человек, который отрицает веру, теряет все, включая собственную жизнь, данную ему Богом, в то время как «праведный своею верою жив будет» (Авв. 2,4, Рим. 1, 17). Неверие неизбежно опустошает душу человека, тогда как вера становится жизнеобразующим фактором, который преображает и самого верующего, и мир вокруг него, ибо «вера без дел мертва» (Иак. 2, 20).

Путь к вере у каждого человека разный. Господь приводит человека к вере разными путями: иногда через испытания, иногда вера является врожденным свойством человеческой души. После 70 лет атеистического господства мы видим, что сейчас разными путями Господь приводит людей к вере, самыми разными. Однажды случилось, что один человек ко мне обратился и сказал: «Ваше Святейшество, я не могу перекреститься: рука не поднимается». Я ему сказал: «Не насилуйте себя. Придет время, когда Вы будете креститься, и это не будет для Вас каким-то трудом, это будет естественным». Я действительно через несколько лет увидел этого человека, который сказал, что он действительно крестился, то есть пришел к вере и выражал уже свою веру. А выражать веру перед другими – это уже исповедничество, это свидетельство о своей вере. Не каждый может свидетельствовать о своей вере. XX век явил нам множество примеров удивительной веры мучеников и исповедников, которые исповедовали свою веру, приняли мученическую кончину в лагерях, в тюрьмах, не отреклись от Христа, но были со Христом и умирали со Христом. Удивительные примеры: это не мученики первых веков христианства, это наши соотечественники, это те, кто жил рядом с нами и кто явил удивительные примеры стояния за веру.

Я говорю, что вера помогает человеку пережить испытания, она дает нам уверенность, что мы встретимся, что молитвы, которые мы возносим об упокоении своих близких и родных, воссоединят нас с ними. Эти молитвы доходят до Бога, этим мы облегчаем загробную участь наших близких.

Смотрите, вера – не верность нравственности, потому что христианство – это не одна нравственность, она – иное, чем просто нравственность или просто метафизическая идеология. В сущности, для меня вера есть сама жизнь.

Человек не изменился с древних времен. Он всегда остается со своими тревогами, со своими размышлениями о важных вопросах Бытия – жизни, смерти, смысле жизни. Вчерашний человек, как и сегодняшний, хочет знать смысл жизни, понять, что такое жизнь и ее связь со смертью. Ф.М. Достоевский сказал, что в человеке скрывается загадка Вселенной и что решить вопрос человека – значит решить вопрос Бога. Нужно иметь цель в жизни, ясную цель, которую каждый из нас должен наметить себе непременно. К этой цели человек стремится и, возможно, будет добиваться ее достижения всю свою жизнь. Но он должен ее достигать, потому что иначе жизнь не будет иметь ориентира. Цель – это движение, в ее достижении смысл человеческого существования.

Какова Ваша жизненная цель? Достойно пройти путь пастырского служения, который веками проходили святители Земли России. Добиться совершенства в своем деле – служении Господу нашему Иисусу Христу.

Достигли ли Вы ее? Нет, совершенства я не достиг. Посмотрите, сколько трудностей у Русской Православной Церкви! Я хотел бы считать себя «собирателем» нашей сегодняшней Церкви, а это значит, что весь груз ответственности за все происходящее лежит на мне. Так что, как видите, до достижения моей жизненной цели мне еще идти и идти.

Образ Христа, который просвечивает в Ваших словах, есть образ типичного русского Христа, кенотического (умалившегося Христа, «кеносис» – умаление) и прекрасного, это «кенотический Мессия, смиренный брат униженных». Это Христос, описанный апостолом Павлом, который «уничижил Себя Самого, приняв образ раба» (Флп. 2, 7) и «смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» (Флп. 2, 8). Это Христос, трепещущий перед смертью и все же непоколебимый.

Сирийские отцы говорят, что сердце подобно источнику. Если он чистый, то в нем отражается небо, так же как в чистом сердце отражаются божественные помышления. Сердце человека создано для вечности. Мы только пересекли порог третьего тысячелетия и должны бы обратить свой взгляд к Небу и думать только о Вечном, только о бесконечности Вечного. Человек – это животное с призванием стать

Богом, – говорил один из отцов. Все наши помышления должны бы быть постоянно обращенными к Вечному, а мы живем в мире, где нет мира, где есть войны, насилие, голод.

Бедность. Да, нищета материальная, но прежде всего нищета нравственная, которая не менее серьезна.

Также из-за нравственной нищеты людей, и история это показывает, каждые четыре секунды один человек умирает от голода. Правда в том, что одна часть мира недоедает оттого, что другая часть ест за двоих.

Надо преодолеть любой ценой это зло. Каждый из нас должен максимально стараться ради этого. Отцы Церкви говорили: «Совершенство христианской жизни кроется в любви». Цель человеческой жизни – стремление к достижению совершенства, чтобы с годами он мог бы стать лучше, добрее и сеять доброе и вечное в сердца тех, кто его окружает.

«Бог стал Человеком, чтобы человек стал Богом». Это цель человека и цель христианства. Можно победить зло любовью. Надо. Любовь может все. Христос говорил о грешнице: «Прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много» (Лк. 7,47). Любовь – вот высший закон. «Любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь» (1 Ин. 4, 7–8).

Достаточно подумать о многих свидетельствах связи между любовью и совершенством из Евангелия от Луки (10, 25–38), от Матфея (25, 31–46), Первого послания к Коринфянам (13) и в книге Песнь Песней.

Любовь вводит нас в тайну Божию. Преподобный Максим Исповедник часто повторяет: «Делай все для тебя возможное, чтобы возлюбить каждого человека. Если ты не способен

к этому, пытайся хотя бы не ненавидеть никого… Вот некто, к кому ты питаешь отвращение; кого-то ни любишь, ни ненавидишь; другого любишь, но не слишком сильно; а еще другого любишь горячо… Любовь – это самая большая сила, которая все двигает».

«… Любовь, которая движет солнцем и другими звездами». Данте… какой великий дух! Да, именно так, как писал ваш Данте. Любовь и только любовь – это та мера, с помощью которой Бог, являющийся Любовью, будет судить нас всех.

Величие греческой – пифагорейской и платонической – и индийской мысли состояло в интуиции о гармонической вселенной, в идее великой вселенской гармонии, в осознании бесконечности и в то же время нашей ограниченности, а также невозможности понять законы вселенной, которыми мы управляемся. «Я сын земли и звездного неба»,  – говорили приверженцы орфических мистерий и пифагорейцы. То же звездное небо, о котором говорил Кант: «Две вещи наполняют душу восхищением и восторгом: звездное небо надо мной и нравственный закон во мне». Звездное небо, потому что блеск звезд позволяет нам понять размер бесконечности! «…Во всем есть тайна Божия… Если мириады звезд светят на небе – это всегда та же тайна».

Бесконечность – часть непознаваемого. Именно ностальгия, поиск бесконечного делает человека отличным от прочей твари. Ваше Святейшество, Вы говорите, что цель человека – «теосис», обожение, которое является центральной темой Православия. «Бог стал человеком, чтобы человек стал богом». Восточные авторы часто говорят об «обожении» и «обоженности» человека. Напротив, Библия, особенно Ветхий Завет, тщательно соблюдает Божественную трансцендентность: «Не забывай, что ты человек, а не Бог!» Как можно сказать, что мы «обожены»? Обожение, «теосис» человека нисколько не нарушает Божественной трансцендентности. В святоотеческом учении об обожении, которое во всей полноте развил святитель Григорий Палама, речь идет прежде всего о том, что в основе обожения лежит Воплощение Бога Слова. Вочеловечение Сына Божия совершилось таким образом, что ни Божество во Христе нисколько не было умалено, ни человечество не было поглощено Божеством, но обе природы соединились в Лице Господа Иисуса Христа «неслитно, нераздельно, неразлучно, неизменно». Начиная с арианских споров IV века Церковь, в лице святого Афанасия Александрийского, настаивала на том, что сущность спасения во Христе состоит именно в том, что мы, христиане, приобщаемся Божеству, ибо «Бог явися человеком плотски». Оставаясь людьми и сохраняя каждый свои личные особенности, мы тем не менее призваны через Таинства Церкви, через любовь и аскетическое усилие стремиться к приобщению Божественной святости, воспринимая таким образом спасительный плод нераздельного единства Божества и человечества во Христе. Православная традиция связывает обожение непосредственно с участием в Таинствах Церкви, а особенно – в Евхаристии. «В Церкви, – говорит преподобный Максим Исповедник, – всегда незримо присутствует благодать Святого Духа, особенно во время святого Собрания, которая каждого из находящихся там изменяет, преображает и воистину обоживает соразмерно ему самому, а посредством совершаемых таинств ведет к тому, что они являют». В том же духе высказывается и святитель Лев Великий, Папа Римский: «Участие в Крови и Теле Христа не имеет иного действия, кроме как преобразить нас в Того, Которого мы принимаем». Можно сказать, что обожение – это и есть святость, максимально возможное для человека уподобление Богу, и узнать о ней можно по тем признакам, которые приводит апостол Павел: «Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал. 5, 22).

В Древней Церкви христианин был назван «афотерос танатоу» – тот, кто не боится смерти. Что такое смерть для верующего христианина? Как Вы думаете пойти навстречу смерти? Какое значение жизни в ее связи со смертью?

Следует заметить, что для человека Средневековья смерть была явлением повседневным и знакомым. К ней относились иначе, чем теперь, когда смерть стала делом более индивидуальным и потому менее понятным. Очень часто люди оказываются не готовыми достойно встретить кончину, пытаются не думать о ней, отодвигают реальность смерти на самую дальнюю периферию сознания. Во многом этому способствуют современные средства «массового развлечения».

В сознании же христианском смерть не осознается как катастрофа, как печальный итог бренного бытия. Наоборот, стремление христианина перейти за порог смерти, готовность к ней – есть выражение любви к Богу, желания отрешиться от временного и наследовать жизнь вечную: «Имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше», – писал апостол Павел (Флп. 1, 23). По сути, для христианина смерти не существует, есть лишь мгновенный переход от земной жизни к жизни небесной, духовной, есть предвкушение будущего суда и всеобщего воскресения, по непреложному слову Господа: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек» (Ин. 11, 26). С детства верую этим словам и я.

Православное приготовление к смерти не имеет ничего общего с ритуализмом или подготовкой пышных похорон. Этим люди лишь извращают и приуменьшают великое значение смерти как тайны. Нашей подготовкой к смерти должна быть вся наша жизнь, наша вера во Христа, наше упование на вечное бытие, наши дела милосердия и любви, наше искреннее и сердечное покаяние, бережное хранение в себе бессмертного образа и подобия Божия. В православной традиции смерть представляется радостью воссоединения со Христом, она из поражения и трагедии преобразуется в торжество и ликование, ибо «воскресе Христос». После воскресения Христова смерти уже нет места, но, по выражению святого Иоанна Златоуста, «жизнь жительствует». И каждый день, отпущенный нам Господом здесь, на земле, должен строиться так, чтобы в нем отображался Божественный свет вечности, чтобы он был еще одним шагом, приближающим нас к Богу – истинному Источнику жизни. Мне часто приходилось встречаться с людьми, которые потеряли своих близких и которые не являются верующими. Для них все – жизнь кончилась, нет ничего другого, а только темный тупик.

Я тоже когда думаю о возможности потерять своих близких, мне страшно. Ваше Святейшество, Вы очень любили Вашу маму? Очень.

Для Вас, когда Ваша матушка ушла из жизни, не было ли страшно, хотя Вы верующий? Мне, когда я потерял свою милую маму, было очень тяжело. Я глубоко связан с ней. Но отчаяние – это грех. Нельзя отчаиваться. Надо все воспринимать как волю Божию. Слава Богу! Спасибо, Господи, за то, что Ты мне дал этого человека, которого я так сильно любил! Страшное страдание из-за потери наших любимых не может отнять от нашего сердца радость за то, что мы их имели, что мы их любили, что они нас любили, даже если на короткое время. Эта радость должна оставаться в нашем сердце. Надо научиться предаваться Его воле, говорить Ему: «Не моя воля, но Твоя воля», и принимать все, что Он дает или отнимает, принимая нашей волей Его волю. Я поминаю свою мать и своего отца каждый день в молитве, и для меня они живы.

Ничего не изменилось? Нет. Конечно, мы страдаем из-за невозможности увидеть, потрогать наших любимых, говорить с ними. Да, мы лишились такого человеческого общения. Но общение через молитву – оно остается.

Понимаю, Ваше Святейшество, то, что Вы говорите, но это трудно. Видите ли, рано или поздно каждый из нас уйдет. Каждый человек идет навстречу смерти. Каждый. И человек должен тот короткий жизненный путь, который ему дается, посвятить совершенствованию. И Господь говорит: «Будьте совершенны, как Отец ваш Небесный совершен есть» (Мф. 5, 48). Предела у совершенствования нет. Человек должен делать добро, должен украшаться всем богатством, которое пойдет вместе с ним за порог Вечности. Мы должны думать только о Вечном. Бесконечность Вечности – это то, что ожидает каждого человека. Мы идем навстречу смерти. Все. И оставим все: богатство, успех, власть, славу, почести – все, что мы накопили на этой земле. Все, что человеческое, закончится ничем. То, что мы унесем с собой, будет только душа и добро, которое мы сделали. Это единственное богатство, которое пересечет вместе с нами границу смерти. Другого нет.

Думаю, что именно в этой нашей современности, зажатой в тиски материалистического нигилизма, чувствуется необходимость в духовности, которая была бы подлинной. И особенно, я думаю, она нужна сейчас, когда псевдокультура захватывает умы и сознание людей, когда люди думают, что в эротике и в этой новой современной псевдокультуре – все счастье и весь смысл жизни, когда люди сегодня только сидят с утра до вечера перед телевизором, смотрят боевики, смотрят эту жестокость и сами ожесточаются. Вот почему жизненно важно, чтобы человек, как я уже Вам сказал, понял истинный смысл жизни и смерти и, следовательно, посвятил свой короткий жизненный путь стремлению к совершенству

Ваше Святейшество, совместимы ли христианство и наука? Наука как познание и совершенствование мира оценивается христианством глубоко положительно, ведь в научной деятельности проявляется творческая сторона человеческой личности. Но душа живущего на земле человека – это не чистый образ Божий. Он искажен неправильным употреблением дарованной нам Господом свободы, что на церковном языке именуется грехом. Вот и наука, лишенная глубинной нравственной основы, может быть опасной и разрушительной, вести к бедствиям и безысходности. Разве не доказал минувший век со всей наглядностью, что можно разрушить не только природную окружающую среду, но и человека, лишить его прошлого и будущего? Источник настоящего научного творчества – в Боге. Мышление, основанное на элементарной логике, не позволяет ощутить реальной сложности и многоцветности мира. Английский писатель Гилберт Честертон сделал остроумное и убедительное предложение, что наука не способна постичь мир по той простой причине, что мир не чертеж, а рисунок художника. Наука просто не может быть по своей сути верховным законодателем и судьей бытия человека, особенно в духовной области. Человек создан по образу и подобию Божию, и он не может достичь полноты жизни без общения с Богом, без обращения к Нему в молитве. Духовный опыт недоступен рациональному познанию, и пытаться оценивать его только по научным критериям – все равно что оценивать выводы точных наук по критериям красоты и духовной поэзии.

Ваше Святейшество, как смотрит верующий христианин на проблему экологического кризиса?

Надо относиться к этой теме в связи с отношением между Богом, человеком и миром. Психологически, для верующих, как и для всех их современников, экологический кризис, развившийся на глазах одного поколения, был «новостью». Но когда первое изумление прошло и христиане попытались осмыслить происходящее, обратившись за помощью к традиции церковной мысли, выяснилось, что христианская традиция давно уже позволяла предвидеть и понять этот кризис. Для этого надо было внести общую христианскую антропологию в «натурфилософскую» перспективу и вспомнить, что не только человек страдает от того, что он оказался вырван из строя природы, но и природа тяготится недолжным местом человека в ней. Ведь еще апостол Павел свидетельствовал о том, что «Тварь (творение, сотворенный мир) покорилась суете не добровольно… и с надеждою ожидает откровения сынов Божиих… Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучается доныне» (Рим. 8, 9-22).

Христианство хорошо разделяет мир и Бога. Мы не пантеисты. Мир не божественен. Откровение о Боге как Трансцендентной Сверхприродной Личности демифологизирует мир, в известном смысле десакрализует его. Но, благодаря этому, мир оказывается открыт для собственно человеческой деятельности. Не будучи Божественным, не будучи самозамкнутым в собственной самодостаточности, мир подлежит человеческому преобразующему воздействию. «Возделывай сад Эдемский», – это первая заповедь, данная Богом первому человеку. Вторая – заповедь «именования», то есть познания мира человеком. И третья – «не вкушай от древа познания добра и зла». Эти три заповеди задают ситуацию человека в мире, когда и человек, и мир были онтологически «нормальны», то есть еще не пережили грехопадение.

Человек вводится в мир как в храм. В этом храме ему предстоит быть предстоятелем. Будучи материально-духовен, человек в себе и через свой труд может и призван соединить мир и Бога в едином литургическом делании. «В храме-мире, готовясь к «космической литургии», – так известный швейцарский богослов Ханс Урс фон Бальтазар охарактеризовал суть мистического богословия святого Максима Исповедника, – человек своим духовно-физическим трудом приготовляет, если воспользоваться литургическим языком, вещество таинства и своей молитвой призывает Бога освятить дары земли Своим Небесным Духом».

Возделывая мир и в своем возделывании познавая сродненность мира-твари с Богом-Творцом, раскрывая эту связь, человек преображает космос. Но поскольку мир имеет связь с Богом и помимо человека, мир не всецело находится во власти человека, он подчиняется человеку условно: при условии, что человек служит и исполняет волю Бога, мир слушает и исполняет волю человека. Человек поистине является мерой всех вещей, но лишь в той степени, в какой он сам вымерен мерою более высокой, чем он. Человек не хозяин земли, а арендатор. Евангельские притчи ясно говорят нам об этой ситуации. При этом они подчеркивают, что, предоставляя человеку мир в пользование, не во владение, Господь требует от человека труда и отчета о плодах этого труда. При этом Бог предупреждает людей, что Он хочет жать там, где не сеял, и с каждого данного таланта ожидает двойного умножения.

Заповедь поста – «не вкушай» – как раз напоминала человеку на Земле о его положении не хозяина, учила самоосознанию перед лицом Господа и самоограничению. Случилось иначе. Человек восхотел стать «как боги» и снять с себя послушание Всевышнему. Структура мироздания оказалась «вывихнута». Закон же духовной жизни гласит, что, отказываясь от послушания высшему, чем он сам, человек не обретает независимость, но неизбежно подчиняется низшему. Отец Александр Ельчанинов духовно верно подметил, что «всякое богоборчество – низкого происхождения. Истинный аристократизм – в преклонении перед Высшим».

Потеряв укорененность в надмирном, человек оказался поглощен стихиями мира, оказался заложником низшего, чем он сам. Но и мир, не будучи усовершен и приведен к Богу, утратив человека как своего предстоятеля в своем возведении к Богу, начал меняться. «Космос» стал расползаться в «хаос». Второе начало термодинамики, не сдерживаемое усилиями человека, стало универсальным законом жизни мироздания, вектором же развития мира стало нарастание энтропии, приближение к смерти. Смерть, которую, по слову Писания, Бог не сотворил, стала втягивать в себя все сущее. Таков «пролог» человеческой истории.

Православное богословие, в отличие от западно-христианского, грехопадение осмысливает прежде всего как болезнь, а не как юридическое состояние. Дело не в гневе Божием на преступление человека. Дело в болезни самого человека. И Бог делает все, чтобы изменить человека, а не просто снять с него судимость, юридически помиловать его. Но нельзя менять человека без его на то свободного согласия. Христос принес нам возможность преображения. От личного же выбора каждого человека и каждого сообщества людей зависит, будет ли действенен Крест Христов в нас или нет.

Бог действует в человеческой жизни там, где человек оставляет ему место для Его действия и Его воли. Человеческая воля должна потесниться, должна отказаться от самочиния и соединиться с волей Божией. Так, в человеке голос его совести действенен, лишь если воля человека послушна велениям совести. И вот теперь посмотрим на последнее столетие европейского развития: расширялось ли в нем пространство, где человек ожидал Божественного сотрудничества? Не происходило ли – на Западе быстрее, а в России медленнее – вытеснение религиозных мотивов, исканий, итогов на периферию человеческой активности. Слово «литургия» в переводе с древнегреческого означает «общее дело». Но религиозность все более становилась и провозглашалась «частным делом» каждого отдельного гражданина.

То, что связывает человека с природой – его хозяйственная, культурная и научная деятельность, – все более и более отделяло его от Бога. И вместе с увеличением отстояния от Бога росло и отчуждение самого человека от мира. Это нарастание хорошо изучено и описано в богословской, философской и культурологической литературе. Но выход из нашего тупика возможен лишь как выход за рамки дискуссий о возможности выхода. Отец Александр Шмеман как-то подметил, что слово «проблема» – это то слово, которого гениально избегает святоотеческая литература.

Сегодня нам нужны не дискуссии, круглые столы и конференции по проблемам сохранения окружающей среды. Разговоры о совести, о нравственности, о духовности, о Боге сегодня, по крайней мере в России, уже не приближают к Истине. Надо говорить не о совести и не о Боге, но к совести и к Богу.

Для человека, понявшего, что такое спасение в религиозном смысле, не существует уже проблемы спасения – есть нужда в спасении. Лишь осознав как свою личную нужду все более обнажающуюся неправедность и неправду положения человека в мире, мы можем увидеть путь к спасению. Нащупав этот путь, следует вступить на него с желанием дойти до Бога и с надеждой, что в ходе моего восхождения к Центру мироздания и лежащая вокруг меня частица мира будет приближена к Нему, исцелена, преображена и спасена.

Ваше Святейшество, каковая ценность христианства на заре III тысячелетия?

«Се, Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28,20) – таково было обетование Спасителя, данное апостолам после Его Воскресения. Мы можем твердо сказать, что исторический опыт Церкви, опыт святых и подвижников веры, личный опыт многих-многих людей являет истину Божественного присутствия в мире. Мы, христиане, призваны возвещать непреходящую истину Евангелия, заботясь о том, чтобы посеянное слово давало обильные духовные плоды, которые суть «любовь, радость, мир, долголетие, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал. 5, 22–23). Накануне великого Юбилея – Пришествия в мир Воплотившегося Сына Божия – мы стоим перед необходимостью глубокого осознания нашей общей ответственности за судьбы мира.

Пройдя через эпоху тяжелейших испытаний, двух мировых войн и воинствующего атеизма, христиане вновь обрели возможность открыто прославлять своего Господа и свидетельствовать о победе Христа над грехом. С этой победой соединена великая надежда человечества.

Утверждение апостола Павла, что «Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13, 8), как нельзя лучше говорит нам о непреложности обетований Божиих, о том, что Благая Весть о спасении обращена ко всем поколениям во все времена. В третьем тысячелетии Евангелие будет не менее актуальным, чем теперь.

Очень важно, чтобы христиане ясно осознавали необходимость общими усилиями способствовать утверждению в общественном сознании христианских ценностей и ориентиров. Это тем более важно, что в обществе уделяется недостаточно внимания проблемам нравственности и духовного развития. Поэтому совместные инициативы христиан, объединенных стремлением принести благо людям, имеют большое значение. Особенно хочу подчеркнуть пользу межхристианского сотрудничества в деле урегулирования вооруженных конфликтов, разгорающихся на почве нетерпимости

и национализма. Проявления участия, христианской любви и конкретной помощи пострадавшим смягчают накал страстей и позволяют враждующим сторонам лучше понять друг друга и вместе искать пути к примирению. «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13, 35).

Подлинная, деятельная любовь – один из основополагающих критериев верности Евангелию, который устанавливает для нас Господь. Обладая богоподобным даром – свободной волей, – мы сами можем и должны сделать свой выбор. Врата Церкви открыты для всех: взрослых и детей, богатых и бедных, ученых и простецов. Откроем свои души и сердца Богу, сделаем хотя бы шаг навстречу Ему, и Он Сам протянет нам Свою милующую десницу и поможет следовать по пути правды и мира.

О русском Православии на Украине, в Эстонии и за рубежом Экскурс

Стремление к автокефалии на Украине

Движение за автокефалию зародилось после Февральской революции 1917 года как следствие отделения Украинской Православной Церкви от государственной власти и от Православной Российской Церкви.

В 1919 году автокефалию Украинской Православной Церкви провозгласила Директория Украинской Народной Республики во главе с Симоном Петлюрой. 5 мая 1920 года группа священников Русской Православной Церкви и активистов украинского националистического движения провозгласила на Украине Автокефальную (самостоятельную) Украинскую Православную Церковь. Ни один действующий епископ не вошел в ее состав, тогда как ни рукоположение священников, ни хиротония епископов без действующих епископов невозможны. Это усложнило дело автокефалии, но не остановило ее. Поиски православного епископа, который бы согласился войти в состав Автокефальной Церкви, продолжались до 30 октября 1921 года, однако успехов не принесли.

В октябре 1921 года сторонники автокефалии созвали в Киеве «Всеукраинский собор духовенства и мирян», в котором никто из архиереев Православной Российской Церкви не принял участия. На этом соборе решено было самостоятельно, без участия епископов, совершить хиротонию, что и было вскоре исполнено. Этот псевдособор провозгласил образование «Украинской автономной Православной Церкви».

Руководитель сепаратистов, к тому времени отлученный протоиерей, Василий Липковский был избран участниками «собора» во епископа новой «церкви». «Архиерейское» поставление Василия Липковского было совершено вопреки всем каноническим правилам. Сама «хиротония» была исполнена отлученными пресвитерами и мирянами с возложением на Липковского мощей (руки) священномученика Макария, митрополита Киевского. Тот же кощунственный акт был повторен при последующей «хиротонии» во «епископа» также отлученного протоиерея Нестора Шараевского. Характер этих «хиротоний» дал основание к распространению в верующем народе наименования новых раскольников «самосвятами».

В 1930 году ввиду новых политических реалий Автокефальная Церковь приняла решение о самороспуске.

Во время захвата территории Украины вермахтом Третьего рейха, в августе 1941 года, митрополит Киевский Николай (Ярушевич) был вынужден уехать в Москву. 4 мая 1942 года власти Рейхскомиссариата признали Украинскую Автокефальную Церковь, но впоследствии лишили ее своей поддержки. После восстановления на Украине Советской власти в 1944 году Украинская Автокефальная Церковь была запрещена, многие ее иерархи арестованы и осуждены. Большинство епископов и многие священники эмигрировали в Западную Европу, США, Канаду, Южную Америку, Австралию.

С 1947 г. канадскую епархию взял в свои руки митрополит Мстислав (Скрипник) (1898–1993), племянник Симона Петлюры, один из иерархов Автокефальной Церкви, воссозданной во время оккупации Украины.