Лицо под вуалью Ренделл Рут

Глава 9

Комната имела такие же размеры и форму, как та, в которой Вексфорд беседовал с Робсоном и его племянницей, та, которую Тревор Моррисон и Никола Резник использовали в качестве офиса, и как детская Джона Уиттона. Она находилась на противоположной стороне от улицы, и ее окна выходили на другую сторону, но отличалась от всех других в главном: в ней было полно мебели, любопытных и интересных вещей, стопок книг и разных бумаг, а также украшений на стенах. Ничего подобного Вексфорд раньше не видел.

Если не смотреть в окно – на аккуратную небольшую дорогу, на деревья на тротуаре в окружении кусочков зелени и на двойные дома, – можно было поверить, что находишься где угодно, но только не в муниципальном жилом районе на окраине сельского английского городка. Невозможно было определить, какими обоями обклеены стены или в какой цвет они выкрашены, так как их целиком закрывали драпировки, которые сначала показались старшему инспектору роскошными, затейливыми вышивками, но затем, приглядевшись получше, он увидел, что это вязание. Усилия Доры в области так называемого «простого рукоделия», результатом которых были свитера для внуков, дали ему возможность распознать это. Но это вязание переливалось всеми цветами радуги, которые сочетались и контрастировали друг с другом, создавая абстрактные узоры колоссальной сложности, а также картины, которые своими сильными, примитивными образами напомнили ему картины Руссо. На одной из них тигр крался через джунгли среди огромных листьев папоротника и темных, усыпанных плодами веток, на другой девушка в саронге гуляла с павлинами, а еще одна вязаная картина, самая большая, которая занимала целиком одну стену и была, очевидно, составлена из отдельных панелей, изображала скорее Китай, нежели тропики. На ней был зеленый пейзаж с храмами на вершинах холмов и стадом оленей, бродящих между лесом и озером.

Хозяйка этого дома улыбалась, видя изумление полицейского. Он знал только, что она создала все это собственными руками, потому что одно произведение было еще не закончено: еще одна картина, изображающая джунгли, вырастала на круговых спицах, лежащих на круглом столике рядом с венецианскими стеклянными статуэтками в виде зверей и разрисованными фарфоровыми яйцами. Рукодельница уже закончила примерно половину.

– Вы – деятельная женщина, миссис Яго, – заметил Вексфорд.

– Мне нравится все время заниматься делом. – У Диты был незнакомый ему, гортанный выговор, может быть, польский или чешский, но сама ее английская речь отличалась безупречной грамматикой и синтаксисом. – Я два года пишу книгу и уже почти закончила ее. Одному богу известно, напечатает ли кто-нибудь такую книгу, но я написала ее ради собственного удовлетворения, чтобы изложить все на бумаге. И правду говорят… – Она опять улыбнулась ему. – Запиши это, изложи на бумаге, и уже не так ужасно будет вспоминать об этом. Это не лечит, но помогает.

– Писатель – единственный свободный человек, сказал кто-то.

– Кто бы это ни сказал, он знал, о чем говорит.

Миссис Яго села напротив старшего инспектора и взялась за свое вязание. После чая из гибискуса Николы Резник и чая с бергамотом мисс Маргарет Андерсон – она утверждала, что никогда не разговаривала с миссис Робсон и услышала о ней только после ее смерти, – Вексфорд почувствовал облегчение, что эта дама ничего ему не предложила. Ее пухлые пальцы сужались к кончикам, и обручальное кольцо глубоко врезалось в один из них. Она была очень крупной женщиной, однако почему-то не выглядела толстой и некрасивой, а кроме того, у нее были красивой формы ноги с тонкими щиколотками и маленькими ступнями в крохотных черных шлепанцах. Остатки цыганской красоты проступали на ее полном лице с розовыми щеками. Черные блестящие глаза в паутине морщинок напоминали драгоценные камни в гнезде из волокон. Волосы, все еще черные, были зачесаны назад и стянуты гребнями в большой блестящий узел.

– Вы пришли и предложили кое-что купить для мистера Робсона, – начал полицейский. – Это заставляет думать, что вы, наверное, хорошо с ними знакомы.

Дита подняла на него взгляд, и ее пальцы на секунду остановились.

– Я с ними совсем не знакома. Не будет большим преувеличением сказать, что я говорила с мистером Робсоном всего второй раз, не считая того, что мы здоровались по утрам.

Вексфорд был разочарован. Он очень надеялся на эту женщину, хоть и совершенно безосновательно. Что-то в ней внушало ему уверенность, что она – человек правдивый.

– Он – мой сосед, – сказала миссис Яго. – Он потерял жену. А она умерла такой ужасной смертью, и это самое меньшее, что я могла сделать. Мне это не составило никакого труда, мистер Вексфорд. Хотя я не из числа «добрых самаритян». Моя дочь возит меня за покупками или сама привозит мне продукты.

Старший инспектор отметил, что она запомнила его имя, несмотря на то, что лишь мельком видела его удостоверение.

– Возможно, вы его не знали, но знали его жену, не так ли? – поинтересовался он.

Его собеседница довязала ряд до конца и повернула соединенные проводом спицы.

– Почти не знала, – сказала она. – Вы мне поверите, если я скажу вам, что впервые зашла к ним в дом? Позвольте мне вам кое-что объяснить. Я не хочу, чтобы вы теряли время на человека, который так мало может вам рассказать. Когда я вышла из лагеря, меня положили в армейский госпиталь. Там был один мужчина, санитар отделения, и он влюбился в меня. Бог знает, почему, так как я напоминала скелет, и у меня выпали все волосы. – Женщина улыбнулась. – Трудно себе это представить, глядя на меня сейчас, правда? И я очень стремилась набрать вес, все говорили, что я должна поправиться. Ну, этот мужчина – капрал Яго, Артур Яго, – он на мне женился и сделал меня англичанкой. – Она указала на стопку листов рукописи. – Все это описано в книге. – Снова принимаясь за вязание, она продолжила: – Но хотя я старалась, я так и не стала до конца англичанкой, мистер Вексфорд. Я так и не привыкла к привычке англичан всегда делать вид, что в садике все прекрасно. Вы понимаете, что я имею в виду? В садике не всегда все прекрасно. В кустах водятся змеи, и черви под камнем, и половина растений ядовиты…

Полицейский улыбнулся той картине, которую она нарисовала.

– Например, мистер Робсон – этот бедняга, – он скажет: «Чему быть, тому не миновать; может, все это к лучшему, жизнь должна продолжаться…», – говорила пожилая дама. – И мисс Андерсон, живущая дальше по улице, она нашла в конце концов мужчину, который хотел на ней жениться, когда ей было шестьдесят лет, и когда он умер за неделю до свадьбы, что она сказала? «Может быть, было уже слишком поздно, может быть, они оба пожалели бы об этом…» К этому я привыкнуть не могу.

– Но это основной принцип выживания, миссис Яго.

– Возможно. Однако я не могу понять, что помешает выжить, если сначала человек заплачет, разгневается и проявит свои чувства. По крайней мере, это не мой принцип, и мне он не нравится.

Вексфорд, который с удовольствием продолжил бы это исследование английских эмоций или их отсутствия, тем не менее, подумал, что пора двигаться дальше. Его охватила усталость, и голова снова разболелась, будто стиснутая плотной повязкой над глазами. По чистой случайности ему улыбнулась удача, когда интуиция заставила его произнести имя старика, жившего на несколько домов дальше, в Берри-клоуз.

– Эрик Своллоу, – сказал он. – Его вы так же плохо знаете?

– Я знаю, кого вы имеете в виду, – ответила Дита и положила вязание на колени. – Это было довольно забавно, но не имело никакой связи с убийством бедной миссис Робсон. Я хочу сказать, что это просто пустяк, правда.

– Хорошо. Но если это забавно, я бы хотел послушать. В этом деле очень мало такого, что меня смешит.

– Этот бедный старик умирал. Это не смешно, конечно. Если б я была англичанкой, то сказала бы: «Возможно, это было милосердное избавление, не так ли?»

– В самом деле?

– Ну, он был очень старый, почти девяносто лет. У него была дочь, но она жила в Ирландии и тоже была уже немолода, естественно. Миссис Робсон много для него делала – я имею в виду, что после того, как она перестала работать помощницей по дому и получать за это деньги, она все равно приходила к нему почти каждый день. В конце концов, когда он уже не мог встать с постели, его увезли, и он умер в больнице…

Вексфорд рассматривал огромный ковер с изображением пейзажа, но стук дверцы машины заставил его повернуть голову, а потом, почти сразу же, раздался звонок в дверь. Миссис Яго встала, извинилась и вышла в прихожую удивительно легкой, пружинистой походкой. Послышались звонкие детские голоса. Потом входная дверь снова захлопнулась, и хозяйка вернулась с двумя девчушками; младшая, хоть и была слишком большой, сидела у нее на руках, а старшая, которой на вид было лет пять или шесть, одетая в школьную форму и темно-синее пальто, желтый с синим шарф и фетровую шляпку с полосатой лентой, шла рядом.

– Это мои внучки, Мелани и Ханна Куинси. Они живут на Даун-роуд, но иногда их мамочка привозит их ко мне на часик-другой, и мы с удовольствием пьем чай, правда, девочки? – Малышки молчали со смущенным видом, и Дита опустила Ханну на пол. – Чай уже готов, и мы будем пить его ровно в пять часов. Ты мне скажешь, когда будет без трех минут пять, Мелани, – мама говорила, что ты уже умеешь определять время по часам.

Ханна сразу же подошла к столику, где стояли стеклянные животные и лежали раскрашенные яйца. И хотя у старшей девочки была с собой книжка для чтения, которую она раскрыла, она настороженно и внимательно следила за младшей сестрой, которая трогала хрупкие предметы. Вексфорд по собственному опыту слишком хорошо знал преимущества и подводные камни таких отношений, стрессы, возникающие в детстве и длящиеся потом всю жизнь.

Дита Яго снова спокойно взялась за вязание.

– Так вот, я рассказывала вам о старом мистере Своллоу. Однажды вечером – кажется в четверг, год назад или чуть раньше – позвонили в дверь, и явилась миссис Робсон. Она хотела, чтобы я пошла вместе с ней домой к мистеру Своллоу и что-то засвидетельствовала. Фактически ей были нужны два человека, и она увидела у дома машину моей дочери, поэтому знала, что Нина у меня. Потом я узнала, что она уже заходила к супругам, которые живут на другой стороне улицы. Его зовут Моррисон, а ее имени я не знаю, но они почему-то не захотели этого сделать. Как я уже сказала, я с ней не обменялась и двумя словами до этого дня, а с Ниной она вообще не была знакома. Мне пришлось представить их друг другу. Но это не помешало ей попросить нас обеих прийти туда и засвидетельствовать этот документ.

– Ханна, я очень рассержусь, если ты разобьешь эту лошадку, – сказала Мелани.

Последовала борьба – старшая внучка изо всех сил старалась вырвать из рук сестры синюю стеклянную фигурку. Младшая топнула ножкой.

– Бабушка очень расстроится, если ты ее разобьешь. Бабушка будет плакать! – крикнула Мелани.

– Нет, не будет! – пискнула ее сестра.

– Отдай ее мне, пожалуйста, Ханна. Делай, что тебе говорят.

– Ханна будет плакать! Ханна будет кричать!

Тени Сильвии и Шейлы…

Дита Яго вмешалась – посадила младшую девочку, которая уже осуществила свою угрозу, к себе на колени. Мелани выглядела возмущенной и мрачно хмурилась.

– Птички в гнездышке должны жить мирно, – сказала миссис Яго, не без иронии, как показалось Вексфорду. Она погладила малышку по гриве темных кудрявых волос. – Мы думали, это имеет какие-то отношение к деньгам, которые он хотел получить от… – как это называется? От Министерства здравоохранения, что ли, дополнительное пособие… Для этого ведь нужно заполнить анкеты, да? Во всяком случае, мы пошли с ней к мистеру Своллоу, а когда пришли туда, обнаружили, что он спит в постели. Миссис Робсон была несколько обескуражена. Моя дочь спросила, что это за анкета, и подписал ли он ее уже сам. Ну, видно было, что миссис Робсон не хотела отвечать. Она сказала, что сейчас разбудит мистера Своллоу, что это важно и что он бы хотел, чтобы она его разбудила.

Ханна, закончив плакать, сунула большой палец в рот и, разжав второй кулак, показала сестре синюю стеклянную лошадку, но сжала кулак снова, как только Мелани попыталась выхватить ее.

Старшая девочка надменно отвернулась.

– Без пяти пять, бабушка, – сказала она.

– Хорошо. Я просила сказать, когда будет без трех минут. Во всяком случае, тот лист бумаги, который мы должны были подписать, лежал на столе, лицевой стороной вниз. Я хочу сказать, мы подумали, что это именно он, – и оказались правы. Нина просто подняла его и один раз взглянула – и что это было, по-вашему?

Вексфорд очень хорошо понимал, что это было, но решил не портить попытку миссис Яго произвести впечатление, и лишь пожал плечами.

– Это было завещание, написанное на бланке для завещаний. Нина его не прочла, потому что миссис Робсон выхватила его, но мы могли догадаться, что в нем написано. В нем он оставлял все деньги миссис Робсон. Три тысячи фунтов – он всегда хвалился этой суммой, здесь все это знали. И она за ними охотилась – она деньги любила, можете не сомневаться. Ну, мы обе отказались. Потом мы сказали друг другу: нет, ни за что, ни за какие коврижки. Предположим, эта его дочь подаст в суд, и нам придется туда ехать и говорить, что мы это подписали…

– И как на это среагировала миссис Робсон? – спросил старший инспектор.

– Без трех минут пять, бабушка, – сказала Мелани.

– Иду, дорогая. Ей это не понравилось, но что она могла поделать? Я невольно рассмеялась, когда мы вышли на улицу. Позже я слышала, что она пыталась позвать других соседей на этой улице, но ей не повезло – она так и не смогла зазвать никого, кроме своей племянницы. И всего через несколько дней после этого мистера Своллоу увезли, а когда он умер, завещания не оказалось, и его дочь получила эти деньги – ведь она его настоящая наследница, понимаете, и это совершенно правильно. А теперь я должна выполнить свое обещание девочкам.

Пожилая женщина поставила ребенка на пол, положила вязание на стол и встала.

– Вы останетесь выпить чаю? У нас есть бабушкин вариант торта «Захер».

Вексфорд поблагодарил, но отрицательно покачал головой. Он договорился с Дональдсоном, чтобы тот заехал за ним в пять часов, и думал о том, с каким большим удовольствием сейчас откинется на спинку кресла в автомобиле и закроет глаза. Ханна тихо подкралась к столику и поставила лошадку на место среди других животных – поставила очень точно, идеально скоординированными движениями тонких пальчиков. Ее глаза при этом не отрывались от сестры, а губы почти улыбались. Это напомнило полицейскому о том, как Шейла много лет назад играла с фарфоровой фигуркой, которую Сильвия (и больше никто) запрещала ей трогать. И Шейла, так же, как и эта малышка, дразнила сестру, поглядывая на нее с вызовом через плечо с легкой улыбкой Джоконды.

– Конечно, надо отдать ей справедливость, она хотела получить эти деньги не для себя, – прервал его задумчивость голос Диты. – Они были предназначены для него, все досталось бы ему.

Старший инспектор уже уходил, и когда они вышли в прихожую, хозяйка добавила:

– А вы не хотите узнать, где я была вечером прошлого четверга?

– Расскажите мне, – улыбнулся ее гость.

– Моя дочь всегда отправляется по магазинам во второй половине дня в четверг, и обычно берет меня с собой. Но на прошлой неделе она высадила меня возле публичной библиотеки на Хай-стрит и оставила девочек со мной. Она забрала нас в пять тридцать.

«Почему она хотела непременно рассказать мне об этом?» – удивился Вексфорд. Возможно, только для того, чтобы избежать повторного визита? Или он вообразил себе то, на что и намека не было в ее голосе, из-за тумана в голове и огромной усталости, которая на него навалилась? Проходя мимо зеркала в прихожей по дороге к выходу, он мельком увидел свое бледное лицо и разбитый нос боксера-профессионала, еще не оправившегося после боя, и быстро отвернулся. Старший инспектор не страдал нарциссизмом и не любил разглядывать собственное отражение.

Дверь за ним закрылась. Требовательные голоса внучек помешали миссис Яго сказать те любезные слова прощания, которые она могла бы произнести. Было без нескольких минут пять часов, так как ее часы спешили, и Вексфорд ждал машину с тревогой пенсионера-инвалида, ожидающего «Скорую помощь». Ему пришлось присесть на низкую стенку, и он ощутил скрип в своем разбитом теле. Вернуться на работу было неразумной идеей, но то, чем он занимался, не было похоже на работу – больше на светские визиты. Следовало предоставить Майклу самому расследовать это дело: он вполне на это способен. Специалист вроде Сержа Олсона сказал бы, что он, Вексфорд, совершает ошибку – только он, вероятно, не употребил бы слово «ошибка», – когда не решается делегировать свои полномочия, отказывается передать права более молодому человеку. Весьма вероятно, это признак недоверия, страх увидеть, что Майкл узурпирует его место и даже его работу. Психология, уже не в первый раз подумал старший инспектор, часто бывает не права.

Мимо проезжали машины. С сильной внутренней дрожью, даже мысленно съежившись, мужчина попытался представить себе, как бы он снова сел за руль, включил зажигание, перевел рычаг скоростей… Конечно, этого ему делать не придется, но вообще ведь это просто: перевести рычаг из положения «стоянка» в позицию «вождение». Но при мысли о том, как он положит руку на рычаг, перед его глазами возникла темнота, и Вексфорд услышал звук, о котором у него не осталось воспоминания: грохот взрыва. Он закрыл глаза, потом открыл их и увидел, как Дональдсон сворачивает к обочине.

Интуиция, в которую Бёрден не мог до конца поверить – все это казалось поведением самых тупых, самых бесчувственных людей, – заставила его подумать, что Клиффорд Сандерс направляется к автостоянке торгового центра «Баррингдин». Полицейский не мог последовать за ним: у него под рукой не было машины, а отправившись туда пешком, сказал он себе, он зря потеряет время. Никто бы этого не сделал. Никто не стал бы возвращаться на место такого ужасного преступления ровно через семь дней с точностью до часа, и проходить там тот же укоренившийся ритуал. За одним примечательным исключением то есть.

Майкл вошел в торговый центр через вход для пешеходов, где неделю назад стояла Додо Сандерс, гремя воротами и призывая на помощь. Но сначала он прошел на подземную автостоянку и спустился на лифте на второй уровень. По крайней мере, Клиффорд не поставил машину точно на то же место, что и неделю назад, но, возможно, он этого не сделал только потому, что именно это место и места рядом с ним были уже заняты. На этот раз машина Сандерса стояла в прямо противоположном конце от лифта и лестницы. Она оказалась пустой, что, возможно, означало, что он находится где-то в торговом центре.

Как и на прошлой неделе, подумал Бёрден, глядя на часы при зеленоватом сиянии длинных ламп дневного света. Шесть часов двадцать две минуты, но он, конечно, шел пешком и не сразу обнаружил машину. Клиффорд ходил на встречу с психотерапевтом в обычное время, в пять часов, поэтому сегодня он должен был заехать за матерью позже. Возможно, в шесть тридцать? Центр закрывается в шесть и обычно пустеет уже в пять пятнадцать – будет ли она готова ждать его? Но пока полицейский думал об этом, наблюдая, как последние автомобили выезжают задним ходом и уносятся прочь, он услышал гудение спускающегося лифта. Клиффорд и его мать вышли из него, и Бёрден посмотрел, как они пошли к их машине. Молодой человек нес два пакета «Теско» и плетеную корзинку, и инспектор подумал, что со спины его легко принять за девушку: было что-то такое в его пухлых бедрах и в довольно мелких шажках. Инспектор догнал их, когда Клиффорд поднимал крышку багажника «Метро».

Миссис Сандерс обернулась и одарила полицейского взглядом василиска.

Она не надела шляпу, и ее волосы стояли вокруг головы пушистым облаком, что ей совсем не шло. Красная губная помада сверкала на ее бледном лице. Майкл уже думал о том, что напоминает ему такой цвет кожи, и теперь понял: сырую рыбу, полупрозрачный, белый цвет со слегка розоватым отливом. Женщина сказала ему холодно и совершенно спокойно:

– Мне бы хотелось, чтобы я тогда никому не сказала о том, что нашла труп. Жаль, что я не промолчала. – Тут Бёрден получил слабое представление о той леденящей властности, с которой эта дама управляла своим сыном, несомненно, с самого раннего детства. В ее тоне звучала ужасающая точность, подкрепленная огромным запасом нервной энергии. – Обычно я не поступаю глупо. Мне следовало проявить достаточно здравого смысла и не впутываться в это, я должна была последовать примеру сына.

– Что это был за пример, миссис Сандерс? – спросил Бёрден.

Дороти была занята тем, что смотрела, который сейчас час – на своих наручных часах и на часах в автомобиле, для чего ей пришлось наклониться.

Она рассеянно ответила:

– Он ведь убежал, не так ли?

– Это вы мне сказали. У меня есть свои представления о том, что он делал, и побег – всего лишь малая часть этого.

Клиффорд стал открывать дверцу со стороны водителя, и инспектор добавил:

– Вы не могли бы меня подбросить? Мы можем отвезти вашу мать домой, а потом еще раз побеседуем с вами в полицейском участке.

Сандерс ничего не ответил. Единственным признаком того, что он услышал Бёрдена, было то, что он протянул руку и открыл замок на задней пассажирской двери. По пути на Ясеневую аллею никто не проронил ни слова. Половина проезжей части этого конца Форби-роуд ремонтировалась: на ней установили временные светофоры, и выстроилась длинная вереница машин. Додо Сандерс, сидящая впереди, рядом с Клиффордом, стащила с руки перчатку и отвернула обшлаг рукава пальто, чтобы посмотреть на наручные часы. Почему ей так важно знать точное время их выезда с автостоянки и точное время начала их стояния в пробке у светофора, Бёрден не понимал. Но, возможно, в этих взглядах на часы не было совсем никакого смысла. Может быть, ей просто необходимо знать время, необходимо знать время весь день, каждый день, каждые пять минут.

Она заговорила, когда Клиффорд подъехал к бровке:

– Я могу сама внести покупки в дом. Нет необходимости идти со мной.

Однако ее сын вышел из машины, достал пакеты из багажника и понес их к входной двери, после чего, отперев ее, посторонился, пропуская мать вперед. Бёрден все это понял. Дороти была одной из тех людей, которые говорят такие вещи, но не придают им значения. Она была из тех, кто говорит: «Не беспокойтесь обо мне, я и сама справлюсь» или «Не надо писать мне благодарственное письмо», а потом поднимают скандал, когда их оставляют одних или когда такое письмо не приходит. Его теща немного походила на нее, но миссис Сандерс была в тысячу раз хуже.

Клиффорд опять сел за руль, а Бёрден остался на своем месте, сзади. Ему было все равно, разговаривают они или нет, – поговорят в участке. Молодой человек вел машину в привычной для него манере, медленно и осторожно, сигналил и тормозил без особой необходимости. Он нарушил молчание, только когда они встали на последнее свободное место на стоянке:

– В чем вы меня подозреваете?

Майкл неохотно отвечал на вопросы такого рода. Ему казалось, что они низводят его до уровня изобретательности и простоты Клиффорда. Или, может быть, более удачным здесь будет слово «бесхитростность»?

– Давайте оставим это до тех пор, пока не войдем внутрь, – предложил инспектор.

Он позвал Диану Петтит, и они вместе проводили Клиффорда в комнату для допросов, обложенную кафелем. Конечно, уже стало темно, причем стемнело уже два часа назад, и освещение в комнате было таким же беспощадным и бескомпромиссным, как на автостоянке торгового центра, но гораздо более ярким. Зато здесь работало центральное отопление, как и во всем здании. Полицейским, как и тем, кого они допрашивают, однажды заметил Бёрден кому-то без всякой иронии, часто приходится сидеть здесь часами. Окружившее Сандерса тепло, гораздо большее, чем у него дома, вынудило его попросить позволения снять пальто и шляпу. Он был из тех, кто просит разрешение, прежде чем что-то сделать, – без сомнения, спрашивать разрешение входило в правила достойного поведения, которые ему вдалбливали с самого детства. Он сидел и переводил взгляд с Дианы на Майкла и с Майкла на Диану, словно озадаченный новичок, которого сбивают с толку школьные правила.

– Я бы хотел, чтобы вы сказали мне, в чем меня обвиняют, – повторил он свой вопрос.

– Я пока ни в чем тебя не обвиняю, – ответил Бёрден.

– Тогда в чем вы меня подозреваете.

– Разве ты не знаешь, Клиффорд? И не догадываешься? Ты думаешь – в краже утвари из церкви?

– Я не хожу в церковь. – Парень выдавил слабую улыбку.

Инспектор впервые увидел, как он улыбается. Эта улыбка далась ему с трудом, будто ему пришлось выполнить какой-то полузабытый процесс запуска механизма, последовательно нажать ряд кнопок и дернуть за рычаг, что вызвало раздражение Бёрдена.

– Тогда, возможно, ты угнал машину, – предположил полицейский. – Или стащил сумочку у дамы.

– Простите. Я не понимаю, к чему вы клоните.

Голос Майкла зазвучал более резко:

– Ты не возражаешь, если я запишу наш разговор? Я имею в виду – на пленку?

– А что-то изменится, если я буду возражать?

– Конечно. У нас не полицейское государство.

– Делайте что хотите, – равнодушно ответил Клиффорд и стал наблюдать, как Диана начала записывать. – Вы мне собирались сказать, что, по вашему мнению, я сделал?

– Позволь мне рассказать тебе, что произошло, на мой взгляд. Я думаю, ты встретил миссис Робсон в торговом центре, в «Теско». Ты не видел ее давно, но ты ее знал, и она знала тебя, и знала о тебе нечто такое, что ты хотел бы сохранить в тайне. Интересно, что это было. Я пока не знаю, честно, не знаю, но ты мне скажешь. Надеюсь, ты мне сегодня это скажешь.

Сандерс ответил прерывистым голосом:

– Когда я впервые увидел миссис Робсон, она была мертва. Я никогда в жизни раньше ее не видел.

– Ты увидел подходящий случай, Клиффорд. Вы с ней были одни, и тебе очень хотелось убрать ее с дороги…

Инспектору пришлось напомнить себе, что перед ним мужчина, а не мальчик, не подросток. И не простак. Не умственно отсталый. Это учитель, у него университетский диплом. Его невыразительное, мягкое лицо стало еще больше похожим на губку, но в каждом из его тусклых глаз горела искра. Голос Клиффорда превратился в писк. Страх, или чувство вины, или бог знает что еще что-то сделали с его связками, и голос превратился в сопрано евнуха.

– Вы же не хотите сказать, что думаете, будто я кого-то убил? Я?! Вы это хотите сказать?

Не желая подыгрывать этому представлению, этому тщеславию – потому что чем еще можно это объяснить? – которое заставляло человека верить, что он может делать все, что ему угодно, не опасаясь разоблачения, Бёрден сухо произнес:

– Наконец-то он понял.

В следующую секунду парень вскочил на ноги – и Диана тоже вскочила, отступив от стола. Клиффорд подпрыгнул, его лицо и губы побелели от непритворного потрясения, а пальцы впились в край стола, и он стал трясти его, дергать, как недавно его мать трясла сетчатые ворота.

– Я? Убил кого-то? Вы сошли с ума! Вы все обезумели! Почему вы напустились на меня? Я и не понимал, что вы это имеете в виду, со всеми вашими вопросами, мне и в голову не приходило… Я думал, что я просто свидетель. Чтобы я кого-то убил?! Такие, как я, не убивают людей!!!

– А какие убивают, Клиффорд? – Бёрден заговорил спокойно, снова садясь на стул. – Некоторые говорят, что каждый способен на убийство.

Он встретил взгляд круглых, неподвижных глаз молодого человека. Капли пота выступили на его пухлом лице, на серой коже, похожей на замазку, и одна капля потекла по верхней губе между двумя стрелками усов. Теперь Майкл испытывал к нему презрение, смешанное с нетерпением. Этот юноша даже не был хорошим актером. Было бы интересно послушать, как все это прозвучит на записи, эти его слова насчет убийства. Инспектор даст послушать ее Вексфорду, и посмотрим, что тот скажет.

– Садись, Клифф, – сказал Бёрден, растущее в нем презрение заставило его оставить подозреваемому еще меньше самоуважения, сократив его имя. – У нас будет долгий разговор.

Когда Вексфорда высадили возле дома Сильвии, он был совершенно без сил. Как бы ему хотелось выздоравливать в своем доме, только в обществе своей жены! Ему пришлось согласиться выпить, хотя виски доктор Крокер строго запретил. Кто-то принес вечернюю газету: статья на первой странице рассказывала о человеке, который весь день «помогал полиции расследовать возмутительный взрыв бомбы в Кингсмаркхэме». Фотографии не было, и, конечно, не было никакого имени или описания, ничего такого, что могло бы позволить идентифицировать человека, который хотел, чтобы Шейла умерла, который питал к ней именно такую, холодную, обезличенную, политическую ненависть.

Мальчики смотрели телевизор, а Сильвия пыталась писать эссе на тему о психологическом насилии над престарелыми людьми.

– Об этом я все знаю, – сказал ей Вексфорд. – Хочешь взять у меня интервью?

– Ты не престарелый, папа, – возразила его дочь.

– Я чувствую себя престарелым.

Дора пришла и села рядом с ним.

– Я ездила посмотреть на наш дом, – сообщила она. – Строители приходили и накрыли его от непогоды. По крайней мере, дождь туда не проникнет. О, и звонил главный констебль – что-то насчет дома, который мы можем получить, если хотим. Мы ведь хотим, да, Рег?

Сердце у Вексфорда подпрыгнуло раньше, чем он почувствовал себя неблагодарным по отношению к Сильвии.

– Он сказал, где этот дом?

– В Хайлендз, по-моему. Да, я почти уверена, что он сказал «Хайлендз».

Глава 10

Раскаяние было, наверное, слишком сильным словом, однако весь тот уик-энд Бёрден чувствовал неудовольствие с легким оттенком стыда. Он сказал себе – и даже повторил это своей жене, которая опять вернулась домой с их сыном, – что именно это характерно для их работы, работы полиции.

– Цель оправдывает средства, Майкл? – спросила она.

– Отрицать это было бы всего лишь идеализмом. Каждый день во всем, что мы делаем, это подразумевается, пусть даже мы и не признаемся в этом. Когда мы переживали трудное время с Марком и решили, что единственный выход – позволить ему плакать, сколько захочется, и что через две ночи он от этого исцелится, мы говорили, что цель оправдывает средства.

Инспектор взял ребенка на колени, и Дженни улыбнулась.

– Ты только не учи его этому, ладно?

Майкл позволил себе поиграть полчаса с сыном и съесть ланч, а потом вернулся в полицейский участок, в комнату для допросов, и снова взялся за Клиффорда Сандерса. Но по пути туда оставшаяся позади и ожидающая его впереди задача продолжала его мучить, неприятная перспектива заставляла морщить нос. Так ли это далеко от пытки, в конце концов? Клиффорду приходится сидеть там, в этой неудобной комнате, его на какое-то время, иногда на целый час, оставляют одного, еду ему приносит на подносе равнодушный констебль… И все было бы не так плохо, если б этот парень был крепче и меньше походил на ребенка. Он выглядел большим ребенком, кем-то вроде Билли Бантера[9]. Его недоумение сменил стоицизм: он напустил на себя вид храброго парня и намеревался немного побыть им. Но тут он ведет себя глупо, сказал себе Бёрден. Мужчина – это мужчина, образованный, возможно, невротичный, но в здравом уме, просто ему не хватает характера и силы духа. А посмотрите, что он сделал! Факты говорят за себя. Клиффорд находился в торговом центре, его видели вместе с миссис Робсон, у него была гаррота, и он убежал.

Вероятно ли, что он нашел тело, накрыл его, потому что оно напоминало его мать, а потом убежал? Никто не ведет себя так, разве что на страницах популярной книги по психиатрии. Все эти теории, которые, несомненно, проповедовал Серж Олсон – насчет того, что невротики выбирают себе определенных подружек, потому что ищут мать, или работодателей, похожих на их отцов, или что можно питать отвращение к сексу после того, как ты увидел свою мать в нижнем белье, – с точки зрения Бёрдена, все это подходило только для книг, читаемых на кушетке. И он, Майкл, – глупец, что позволил себе почувствовать мимолетную жалость к Клиффорду Сандерсу. Этот человек намеревался убить миссис Робсон, и ему это удалось. Разве он не отправился на встречу с ней, специально вооружившись гарротой?

Возможно, причиной неуверенности инспектора в себе было то, что он пока не сумел нащупать связь между Клиффордом и Гвен Робсон. Он знал, что связь должна быть и что, когда он ее найдет, его перестанет мучить это непрофессиональное, и, безусловно, не знакомое ему раньше чувство вины. Снова оказавшись лицом к лицу с Клиффордом, с помогавшим ему в новом допросе Арчболдом и с включенным магнитофоном, Бёрден напомнил себе, что полицейские девять раз допрашивали Сатклиффа, «йоркширского потрошителя», перед тем как арестовали его. А за время этих допросов Сатклифф убил свою последнюю жертву. Хорошенькое было бы дело, если б Сандерс еще раз кого-то убил, потому что он, Бёрден, такой щепетильный!

Он медленно опустился на стул. Клиффорд, который грыз ноготь, выдернул палец изо рта, будто вдруг вспомнил, что не должен грызть ногти.

– Твоя мать когда-нибудь болела, Клиффорд? – начал Майкл.

Непонимающий взгляд.

– Что вы имеете в виду?

– Она когда-нибудь болела так сильно, что ей пришлось лежать в постели? Когда она нуждалась, чтобы за ней кто-нибудь ухаживал?

– Однажды у нее было что-то, не помню названия. Что-то вроде сыпи, но она болит.

– Он имеет в виду опоясывающий лишай, – подсказал Арчболд.

– Правильно, лишай, – кивнул молодой человек. – Один раз она им болела.

– Помощница по дому приходила за ней ухаживать, Клиффорд?

Но этот подход никуда не привел. Оказалось, что Додо Сандерс провела в постели не больше нескольких часов за всю жизнь ее сына. Бёрден оставил эту линию допроса и заставил Клиффорда вспомнить всю последовательность событий, начиная с того времени, когда он ушел от Олсона, и до того момента, когда он выбежал с автостоянки через ворота для пешеходов. Парень безнадежно запутался во времени: сначала говорил, что приехал в центр в пять тридцать, а потом изменил время на десять минут седьмого. Майкл понимал, что он лжет. Все шло в соответствии с его ожиданиями, и его удивило только то, что произошло, когда он назвал Клиффорда полным именем, и тот спросил у него:

– Почему вы перестали называть меня «Клифф»? Вы можете так меня называть, если хотите. Я не возражаю. Мне это нравится.

В кабинете инспектора ждал отчет из лаборатории по исследованию той катушки с проводом в оплетке. Там было очень много технических деталей – Бёрден запутался в названиях полимеров, – но легко было понять совершенно определенный факт: кусочки пластика, обнаруженные в ране на шее миссис Робсон, были совсем не такими, как оплетка провода из ящика с инструментами Клиффорда Сандерса. Ну, он ошибся. Это могло означать, конечно, только то, что парень избавился от того провода, из которого сделал свою гарроту: выбросил его в речку, или, что более безопасно, в мусорный контейнер у своего или чужого дома. А пока Клиффорд может пару дней попотеть.

Сейчас заботой Майкла был Вексфорд: доктор Крокер строго запретил старшему инспектору возвращаться к работе в участке, и чтобы повидать его, Бёрдену пришлось поехать в дом Сильвии.

– Во всяком случае, я буду на месте событий, – сказал его шеф. – Я собираюсь поселиться в Хайлендз. Как тебе это нравится?

Инспектор усмехнулся:

– Это хорошо. Там есть два или три дома, принадлежащих полиции. Когда переедешь?

– Пока не знаю, – ответил Вексфорд, просматривая бумаги, которые привез ему Майкл. – Я думаю, та персона – полезное слово, не имеющее рода! – которую кассирша видела беседующей с миссис Робсон, – вовсе не Клиффорд Сандерс. По-моему, это была Лесли Арбел. Но я тебе скажу, в чем согласен с тобой: в том, что миссис Робсон была шантажисткой. Я тоже так считаю.

Бёрден с готовностью кивнул. Он всегда необычайно радовался, когда начальник одобрял что-то из его предположений.

– Она любила деньги, – сказал инспектор. – И готова была почти на все ради денег. Возьмем все то, что ты рассказал мне о завещании старика. Она бегала по всей улице в поисках свидетелей для завещания, по которому должна была стать единственной наследницей. Можно смеяться над тем, что она кого-то купала и стригла ногти какому-то старику, но разве эти, обычно неприятные услуги не хорошо оплачиваются? Наверное, есть еще много таких же вещей, которые мы пока не обнаружили.

– Миссис Яго говорит, что она делала все это ради своего мужа. Подразумевается, что тогда все это хорошо, что это ее оправдывает. Мне кажется, именно так считала и сама Гвен Робсон.

– Но почему Ральф Робсон так уж особенно нуждался в деньгах? – спросил Бёрден. – Кто-нибудь задавал себе этот вопрос? То есть, если б я сказал, что мне нужны деньги, я бы в действительности имел в виду Дженни, Марка и себя, всю семью. А ты имел бы в виду Дору и себя, конечно?

Вексфорд пожал плечами.

– Мы проверили ее счет в банке. На нем довольно много денег – больше, чем можно было ожидать. У Робсона есть собственный, личный счет, у них с женой не было общих сбережений. Но у Гвен Робсон имеется чуть больше тысячи шестисот фунтов, и это может быть результатом шантажа. Твоя идея состоит в том, что Гвен имела доказательства какого-то неблаговидного поступка Клиффорда и шантажировала его?

Майкл кивнул.

– Что-то в этом роде. И гусеница, наконец, превратилась в бабочку. Клиффорд и сам очень похож на гусеницу… я бы сказал, в каком-то смысле, – так почему не в этом?

– И что мог натворить Клиффорд? Наверняка речь идет об убийстве где-то в прошлом. Сексуальные отклонения в наше время никого не волнуют.

Судя по лицу Бёрдена, его они все же волновали.

– Гвен Робсон они волновали.

– Да, но невозможно представить себе, что это волнует школу, где полно учащихся, или Додо Сандерс, если уж на то пошло. Ей трудно приписать какие-то моральные убеждения. Она производит на меня впечатление человека, который никогда не слышал об этике и не считал нужным думать о ней.

Майкла это не интересовало.

– Я выясню, что это было, – пообещал он. – Я над этим работаю. – Он стал внимательно изучать лицо Вексфорда: уже бледнеющие синяки, порез, от которого может навсегда остаться шрам, хотя может и не остаться. – Пришлось отпустить того парня, которого они считали твоим террористом. Это передавали в утренних новостях.

Старший инспектор кивнул. Ему уже позвонили и сообщили об этом, и последовала долгая беседа, закончившаяся просьбой принять участие в совещании в Скотленд-Ярде. Доктор Крокер дал на это разрешение очень неохотно, и он бы ни за что не согласился, если б знал, что Вексфорд собирается поехать туда за рулем автомобиля. Когда Бёрден ушел, его начальник закутался в теплую одежду – в том числе и в шарф Робина, висевший в прихожей: на тот случай, если б Дора или Сильвия рано вернулись домой и увидели его. Его машина стояла на дорожке, ведущей к гаражу, и он в первый раз заметил – никто ему не сказал, – как сильно поцарапан ее бок осколками стекла. Он сел за руль с таким ощущением, будто делает нечто незнакомое, странное, чего не делал уже очень давно.

Закрывая дверцу, полицейский думал, что просто отдохнет пару минут, посидит там, держась за ключ зажигания. Если б это был триллер или телевизионный спектакль, а он – второстепенным персонажем или даже злодеем, он вставил бы ключ в зажигание, повернул его, и машина взорвалась бы. Старший инспектор попытался посмеяться над этим, но не смог, что было абсурдно, потому что у него не осталось воспоминания о взрыве, и тот грохот, который он, как ему казалось, помнил, был не воспоминанием, а плодом его воображения. Давай, прыгай, сказал он, ведя рукой вдоль панели и потихоньку приближаясь к ее краю. Затем глубоко вздохнул, вставил ключ и повернул его. Ничего не произошло: мотор даже не завелся. Да и как бы он завелся? Дора оставила рычаг переключения скоростей в положении «вождение». Вексфорд переключил его на автоматический режим и только потом осознал, что делает тот ужасный шаг, который станет точкой невозврата.

Теперь оставалось только продолжать, и он повернул ключ в зажигании.

Бёрден шел по Хай-стрит, время от времени поглядывая на витрины магазинов, уже украшенных к Рождеству, когда увидел идущего навстречу Сержа Олсона. Психотерапевт был одет в легкую твидовую куртку, и ее воротник из искусственного меха был поднят от резкого восточного ветра.

Он приветствовал полицейского так, словно они были старыми друзьями:

– Привет, Майкл, рад вас видеть. Как поживаете?

Ошарашенный Бёрден ответил, что хорошо, и Олсон спросил, далеко ли он продвинулся. Инспектор привык к этому вопросу – обычно его задавали люди, которых он считал «публикой», и он невольно показался ему несколько нахальным. Но Майкл дал уклончивый, внушающий легкий оптимизм ответ, а потом Серж удивил его, заявив, что стоять на улице слишком холодно, и почему бы им не зайти в кафе «Куинс» и не выпить по чашке чая?

Бёрден сразу же понял, что психолог хочет рассказать ему о чем-то таком, что ему самому представляется важным. Зачем бы еще он это предлагал? Несмотря на то что тот называл инспектора по имени, они встречались всего два раза до этого и строго в рамках отношений «полицейский – свидетель».

Но когда они сели за столик, Олсон, вместо того чтобы поделиться с ним секретами своего консультационного кабинета, начал говорить о недавнем суде над арабскими террористами, об огромных сроках, которые получили трое обвиняемых, и об угрозе, которую опубликовала связанная с ними террористическая организация, обещая «достать» прокурора. Бёрден, в конце концов, вынужден был спросить, о чем именно Серж хотел с ним поговорить.

На лице психолога блеснули яростные, сверкающие глаза, больше похожие на глаза животного. Здесь было некое несоответствие, так как голос Олсона всегда звучал спокойно и неторопливо, а поведение его было безмятежно спокойным.

– Поговорить с вами, Майкл? – переспросил он.

– Ну, понимаете, вы пригласили меня на чашку чая, и я подумал, что должно быть нечто конкретное…

Серж мягко покачал головой:

– Вы предположили, что я скажу вам, будто Клиффорд Сандерс при определенных обстоятельствах мог бы стать убийцей? Или что он вел себя очень странно, когда ушел от меня в тот вечер? Или что те мужчины двадцати трех лет, которые живут дома вместе с матерью, относятся к психотическому типу по определению? Нет, я ничего подобного не собирался вам говорить. Я замерз и подумал, что хорошо бы выпить хорошего горячего чая, который мне не придется самому заваривать.

Бёрдену не хотелось закончить на этом разговор, и он спросил:

– Вы действительно не хотели ничего подобного мне сказать? – Олсон закивал быстрее. – Наверняка странно, что мужчина живет вместе с матерью, даже если она вдова. Миссис Сандерс нельзя назвать старой.

Олсон в ответ произнес нечто не совсем понятное:

– Вы когда-нибудь слышали о «парадоксе энкекалимменоса»?

– О чем?