Штрафник-истребитель. «Искупить кровью!» Корчевский Юрий
– Бог не выдаст, свинья не съест.
Михаил первым влез на крыло и уселся в переднюю кабину. В заднюю кабину сел Куземин. Пристегнулись. Михаил взял резиновый шланг, служащий для переговоров.
– Разрешите запуск?
– Валяй.
Михаил запустил двигатель, погонял его пару минут.
– Разрешите выруливать на ВПП?
– Разрешаю.
Михаил развел руки в стороны, и механик убрал колодки. Пилот добавил газ, вырулил на взлетно-посадочную полосу. Взгляд на приборы – все в порядке: температура масла и головок цилиндров, обороты.
– Разрешите взлет?
– Давай.
Михаил дал газ. Самолет сорвался с места и начал разбег. Ощутимо вдавило в бронеспинку. Да, это не «Пе-2» и не «аннушка».
Ручку легко на себя, и самолет взмыл в воздух.
Михаил убрал шасси, построил классическую «коробочку» вокруг аэродрома.
– Чего ты меня, как девку катаешь? – возмутился комэск. – Набрал высоту – покажи фигуры высшего пилотажа!
Михаил добавил газу. В трубке раздалось:
– Выше двух триста обороты не давай!
Пилот немного потянул на себя ручку газа, скорость по скоростемеру возросла.
– Бочку! – потребовал комэск.
Михаил послушно крутанул фигуру «Бочка».
– Левый боевой разворот!
Михаил двинул вперед правую ногу, отклонил ручку.
– Чего осторожничаешь, «блинчиком» разворот делаешь? Смотри, как надо!
Михаил почувствовал, что ручку управления взял комэск. Самолет сделал крутой левый вираж, почти стоя на левом крыле, потом такой же правый.
– Повтори.
Михаил повторил точно такие же виражи.
– Годится. Теперь – «иммельман».
Михаил заложил фигуру, стараясь выполнить ее резко.
– Пойдет.
– Теперь догоняем врага в пике, проход на бреющем и «горка».
После пикирующего бомбардировщика Михаила не надо было учить делать такие фигуры.
Он ввел самолет в отвесное пике, наблюдая за высотомером. Пора выводить! Михаил потянул ручку на себя, потом еще. Ручка потяжелела, стало трудно дышать, перед глазами поплыли цветные пятна. Перегрузки были большие. Михаил испугался – выдержит ли истребитель? Ведь это не «Пе-2», рассчитанный на подобные перегрузки.
Проход на бреющем – так это он и на «аннушке» делал. Михаил шел над самой землей – сзади, на земле, от воздушной струи завихрялись снежинки. Потом ручку на себя – «горка»!
– На посадку.
Михаил развернул истребитель, выпустил шасси и приземлился. Получилось четко, красиво даже. Но потом все чуть не испортил: надавил на тормоза, и хвост самолета стал задираться. Сзади раздался истошный крик:
– Брось тормоза!
Михаил отпустил педали.
– По чуть-чуть, понемногу, – уже в трубку сказал комэск.
Великоват пробег у «Яка» – метров триста пятьдесят, как у более тяжелой «пешки».
Михаил зарулил на стоянку и выключил мотор.
Они открыли фонарь и выбрались на крыло.
– Испугал ты меня, парень, да в том моя вина. Не предупредил я тебя, что у «Яка» угол капотирования мал. Чуть сильнее на тормоз надавил – он носом в землю. Потому тормози аккуратнее. Конечно, пробег увеличивается, но терпимо. С виражами пока слабовато, но учишься быстро. А в пикировании хорош, бреющий полет вообще высший класс. Я все ждал, когда ты винтом землю рыть начнешь. А в целом – неплохо. Еще один-два вывозных полета я дам, и в пару поставлю – к опытному пилоту. Машину ты чувствуешь. Только в бою на обороты смотри, наивысшая скорость на 2250–2300 оборотов в минуту. Больше оборотов дашь – скорость упадет. И еще: почаще назад оглядывайся, «мессеры» сзади-сверху нападать любят, а ты за полет ни разу не обернулся. Учти!
– Учту. Спасибо за науку.
– От ведомого в бою жизнь ведущего пары зависит, так что я не только твою жизнь сохранить хочу, но и ведущего твоего. А сейчас иди, отдыхай – заслужил.
Комэск ушел.
К самолету подошел механик «Як-7» УТИ.
– Нормально ты отлетал, парень.
– Откуда знаешь?
– Другие, как из кабины вылезут – комбинезон мокрый, а у тебя и лоб не вспотел.
– Это я уже обтереться исподним успел, – пошутил Михаил.
Механик засмеялся.
– Ну, как тебе машина?
– Понравилась, только гаргрот высоковат, сзади ни черта не видно.
– Есть немного, – согласился механик.
В эту ночь Михаил спал спокойно – проверил уже себя.
Следующим днем комэск устроил еще один вывозной полет. Он гонял Михаила в хвост и в гриву, а после посадки объяснил ошибки.
После обеда Михаила вызвали в штаб.
– Комэск говорит – для начинающего летать на «Яке» ты вроде неплох. От бомбардировщика он такого не ожидал. Я хочу устроить с тобой показательный бой. Само собой – без стрельбы. Будешь на своем самолете, а не на учебно-тренировочном. Готовься к вылету.
Михаил прошел к стоянке своего самолета.
– Тимофей, прогревай мотор.
– Чего вдруг?
– Учебный бой с командиром полка.
– Дольше шести минут против него никто не выстоял, – покачал головой Нечитайло. – Вот что: я топливо солью – половину бака. Самолет полегче будет, тебе сподручнее.
– Делай как знаешь.
Нечитайло слил часть бензина из бака.
Едва он успел убрать ведра, как подъехала полуторка. Из кабины высунулся Забродский, прокричал:
– Набираем высоту две тысячи. Как крыльями качну – расходимся. Бой до трех побед.
И полуторка запылила дальше.
Нечитайло завел мотор «Яка».
Неизвестно как, но аэродромная братия пронюхала про учебный бой. На стоянки самолетов высыпали все – от охраны БАО (батальона аэродромного обслуживания) до пилотов. Все предвкушали интересное зрелище.
– Сейчас цирк посмотрим, – услышал Михаил.
Нечитайло выбрался из кабины.
– Температура масла сто двадцать. Аэроплан готов.
Михаил обошел самолет, забрался в кабину, пристегнул и подтянул привязные ремни. Жестом показал – убери колодки. Механик нырнул под самолет и показался с другой стороны, держа в поднятых руках тормозные колодки.
Михаил стал выруливать на ВПП. Впереди него уже подпрыгивал на неровностях самолет командира. Вот он остановился, дал газ и пошел на взлет. За ним с небольшой задержкой – Михаил.
Они встали в пару и начали набирать высоту.
Вот на высотомере уже 2000 метров. «Як» впереди качнул крыльями и с левым полупереворотом ушел. «В хвост будет заходить. Говорили же пилоты, что «Як» левый вираж выполняет быстрее», – подумал Михаил. И толкнул вперед ручку газа.
Мотор взревел, самолет стал набирать скорость. Михаил потянул ручку управления на себя. Самолет описал восходящую полупетлю, и когда был в ее высшей точке – кабиной вниз – Михаил элеронами перевернул самолет. Ниже его метров на триста шел «Як» командира. Ручку вниз! «Як» вошел в пике. Поздновато. Командир проскочил перед ним – Михаил даже не успел захватить его в прицел. Бледновато кольцо прицела, приглядываться надо – не то что на «пешке».
Выходя из пике, Михаил потянул ручку на себя – вывел самолет в горизонтальный полет. Покрутил головой. Черт! «Як» командира у него на хвосте. И как он ухитрился? Первый бой проигран.
«Як» Забродского качнул крыльями. Самолеты разошлись снова. «Як» командира стал набирать высоту, Михаил повторил его действия.
Самолеты оказались на одной высоте. «Як» командира под номером 059 совершил правый вираж и рванул в сторону «Яка» Михаила. Пилот решил не уступать, вышел на встречный курс.
Истребители мчались навстречу друг другу. Михаил стиснул зубы – первым не отверну! У кого нервы слабее, тот уйдет в сторону, и второй снова будет на хвосте.
Вот уже четко виден кок винта, бронестекло, за которым – напряженное лицо командира полка.
Когда столкновение казалось уже неизбежным, командир рванул ручку управления на себя – над Михаилом мелькнула тень истребителя. «Як» круто пошел вверх, а Михаил заложил крутой левый вираж. При резком, почти вертикальном подъеме «Як» командира потерял скорость, вот тут-то Михаил и пристроился ему в хвост. Может, это и не совсем по правилам, но в бою с врагом правил нет. Выживает самый умный, верткий, храбрый и опытный, одним словом – сильнейший.
Трезвым умом Михаил понимал, что не все приемы немцев он будет повторять в бою, например, он не будет расстреливать выбросившегося на парашюте пилота. Такой поступок он считал для себя низким и мерзким.
«Як» командира качнул крыльями и, направляясь к аэродрому, выпустил шасси. Михаил повторил его действия.
Самолеты сели.
Пилот направился к стоянке самолета Забродского. После вывозного или учебного полета положено получить замечания.
– Ты почему не отвернул? – закричал Забродский. – Мы же угробить друг друга могли!
– А вы почему не отвернули?
– Я командир, на меня пилоты смотрят!
– А если бы бой был не учебным?
Забродский остыл. Незнакомый пилот с соседней стоянки показал Михаилу большой палец – правда, так, чтобы командир этого не заметил.
– На виражах слабоват, дал мне в хвост зайти. Шлифуй. А в целом – лучше, чем я ожидал. И вот еще что. В реальном бою издалека не стреляй, подойди поближе – ну хоть на сотню метров. И ручку крепко держи, когда гашетку давишь. На «Яке» гашетки пулеметов и пушки уж очень жесткие, большого усилия требуют, а жать можно только большим пальцем правой руки. Прицелился, надавил на гашетку, а ручка вперед пошла, и в итоге очередь – ниже цели.
Командир засмеялся, вспомнив боевой эпизод.
– Я так свою первую мишень упустил. Подобрался к «лаптежнику», прицелился, дал очередь, а она ниже прошла. Снова очередь – и снова ниже, а «Юнкерс» летит, как заколдованный.
– Так и ушел?
– Ушел, подлец. У меня боекомплект уже неполный был после штурмовки. Всего три очереди дал, и патроны кончились, пришлось несолоно хлебавши убираться.
– Обидно.
– Еще как! Ну все, Борисов, кончилась твоя учеба. Я скажу комэску – пусть ставит тебя ведомым к опытному ведущему. Хорошо бы еще немного поднатаскать тебя, да времени нет. Сам сводки слушаешь, положение на фронтах знаешь. Фашисты к Москве рвутся, людей не хватает, техники и горючки – тоже. Удачи тебе, летун!
– Спасибо, товарищ майор!
Михаил прошел на свою стоянку. Техник Тимофей возился с двигателем.
– Ну что ты будешь делать! Опять масло из-под уплотнения втулки винта выбивает.
Он вытер тряпкой запачканные кисти рук.
– Видел я твой бой. Неплохо для первого раза. Командир-то наш – летчик первостатейный. Будут и у тебя еще победы – какие твои годы!
– Ой, Тимофей, мне уже много – целых двадцать четыре.
Механик поперхнулся дымом от самокрутки.
– Ты шо, сказився? Двадцать четыре – много? А мне тридцать пять. Тогда, выходит, я старик совсем?
– Прости, Тимофей, обидеть не хотел.
Вечером в столовой, когда Михаил поднялся из-за стола после ужина, его окликнул комэск.
– Борисов, подойди!
Михаил подошел и вытянулся по стойке «смирно», собираясь доложить по форме. Но комэск только рукой махнул.
– Брось козырять, садись, знакомься. Твой ведущий – Остапенко Илья.
Сидевший рядом с комэском парень привстал, подал руку. На опытного пилота он был непохож: молодой – лет двадцати старший сержант с конопушками на носу больше походил даже не на тракториста – на пастушка-подростка.
Комэск, видимо, уловил что-то в глазах Михаила.
– Ты не смотри, что он молодой, – вид бывает обманчив. Илья – пилот опытный, два сбитых самолета противника на счету имеет.
М-да, опытный! Михаил сам на счету два сбитых истребителя имел, но опытным себя не считал и о сбитых самолетах комэску не говорил. Правда, в летной книжке запись о них была.
Однако выбора у Михаила не было: в армии приказ положено выполнять и командиров не выбирают.
– Понял, комэск.
– Ну вот и хорошо. Думаю, вы слетаетесь.
Илья и Михаил вышли из здания столовой.
– Навязываться в друзья я к тебе не собираюсь, – сказал Илья. – Об одном только прошу: в полете ты не должен от меня отрываться. Куда я, туда и ты – как на веревочке привязанный. Твое дело – прикрывать мой хвост. Раций у нас на самолетах нет, потому – повторяй за мной все фигуры. Главный принцип ведомого – делай, как я.
– Понял, постараюсь.
На следующий день полетов не было: валил мокрый снег и видимость была очень плохой. Сквозь пелену падающего снега за десять метров с трудом различалась человеческая фигура. Немцы не летали тоже: как бомбить, если целей не видно.
А ночью ударил мороз, и вчерашняя слякоть превратилась в сплошной каток. Хорошо, что Тимофей вчера, во время снегопада, подсуетился – мотор укрыл чехлом, на кабину и хвостовое оперение накинул брезентовые пологи. Где он их взял – загадка.
И тем не менее механики на всех стоянках крыли погоду на чем свет стоит. Загустевшее от мороза масло в двигателях приходилось отогревать паяльными лампами. Была на аэродроме машина специальная – на базе «ЗИС-5», на которой стоял предпусковой подогреватель. Но она была одна, а самолетов много.
Лишь к полудню удалось запустить двигатели и прогреть их до рабочей температуры. Но команды на взлет не было.
Летчики собрались в группы на стоянках.
– Не летают чего-то фрицы.
– Сам посуди. Насколько мы, люди, к морозам привычные, и техника тоже, – и то полдня потратили. А для немцев – беда. Не приспособлены они к нашим холодам.
– Так ведь это еще не мороз. Погоди, придет зима – тогда немцам совсем крах будет.
– Так они же – что твои тараканы. Зимой замерзнут, весной отогреются, отойдут.
– А ты их тапочком, чтобы отогреться не успели.
Летчики дружно засмеялись.
До вечера полетов так и не было. Вероятнее всего, тому были две причины: наши бомбардировщики не смогли завестись, и сопровождать истребителям было некого. И вторая: также по причине холодов немцы не смогли взлететь, отражать атаки не пришлось.
Зато сутки спустя потеплело до нуля. И команда – «По самолетам!» – прозвучала, когда пилоты только сели за столы завтракать.
Многие торопливо выпили чай, схватили по куску хлеба и, пока добирались до стоянок, торопливо дожевывали. Лететь на голодный желудок – плохо, при перегрузках можно впасть в обморок. А даже кратковременная потеря не то что сознания – ориентации в пространстве – могла привести к гибели и летчика и самолета.
Один за другим начинали запускаться моторы, и над аэродромом стоял оглушительный рев.
И вот взлетает зеленая ракета.
Сначала пошла на взлет первая эскадрилья, а за ней уже – эскадрилья Куземина. Взмыла в воздух первая пара, вторая, начал разбег ведущий Остапенко. Михаил не отставал.
Они выстроились в круг над аэродромом, поджидая третью эскадрилью.
Михаил, сколько находился в истребительном полку, ни разу не видел, чтобы он поднимался в воздух весь. Обычно взлетали на боевое задание пара, две, иногда эскадрилья.
Выстроившись в боевой порядок, истребители взяли курс на север. Тоже необычно – ведь всегда путь пролегал на запад, на территорию, занятую немцами.
Объяснение Михаил получил быстро.
Далеко впереди – чуть выше – показалось множество точек. Истребители начали набирать высоту.
Точки довольно быстро приблизились, превратившись в «мессеры». «Один, два… – начал считать Михаил. – Да их восемнадцать штук против восемнадцати наших!»
А за «мессерами» следом показались бомбардировщики «Юнкерс-88». Вот оно что! Под прикрытием истребителей немцы решили прорваться к Москве. Потому и курс такой: с запада на юг, поворот на север – для того, чтобы обойти ПВО.
На самолетах командиров эскадрильи и полка рации были. Забродский передал указание: первая и вторая эскадрильи связывают боем немецкие истребители, третья эскадрилья атакует бомберов.
Они сошлись на встречных курсах, обменялись очередями, а потом – боевые виражи. Со стороны посмотреть – хаотичная свалка, броуновское движение.
Михаил сосредоточился на том, чтобы не отстать от самолета ведущего. Приходилось и хвост его самолета прикрывать, и уворачиваться от пролетающих рядом пулеметно-пушечных трасс или проносящихся мимо своих и чужих истребителей. Сколько до этого ни летал Михаил, он и не подозревал, что в небе может быть так тесно – прямо как в коммунальной квартире.
Вот слева падает горящий «Як», а следом штопорит «мессер». Кабина его разбита, видно – летчик убит. Но по сторонам смотреть некогда, взгляд – вперед, на истребитель Остапенко. Однако и этого недостаточно. Для того чтобы своевременно заметить атаку вражеского истребителя – поворот головы назад-влево, потом – назад-вправо. Мешали плечевые ремни, и Михаил отстегнул их, оставшись пристегнутым к креслу только поясным. Так было легче оборачиваться, чтобы контролировать заднюю сферу. Небольшое зеркало в кабине не помогало – мал угол обзора.
Остапенко все-таки удалось зайти в хвост ведомому «мессеру» и дать очередь. От кабины «Ме-109» полетели куски обшивки. Подбитый «мессер» перевернулся и начал падать, беспорядочно кувыркаясь в воздухе. Из кабины выпрыгнул пилот, над ним раскрылся купол парашюта.
Схватка закончилась внезапно. Немцы, как по команде, начали выходить из боя и с пикированием уходить. Пилоты уже успели рассказать Михаилу, что это – их излюбленная тактика. В пикировании «Ме-109» не мог догнать ни один наш истребитель. Бомбардировщики «Юнкерс-88» – их строй уже смешался – потеряли несколько машин и, оставшись без прикрытия, спешно сбросили в голом поле бомбогруз и стали разворачиваться к себе.
Однако и наши «Яки» продолжать бой не могли – на исходе были боеприпасы и топливо. Сделав вираж, они построились попарно и взяли курс на аэродром.
Над ним истребители построились в круг. Первыми садились те, у кого баки были почти сухими.
Уже после приземления Михаил пересчитал севшие самолеты. Не хватало четырех. Почти все были из числа ведомых, молодые летчики.
Настроение за обедом было подавленное: никто не разговаривал и тишина нарушалась лишь стуком ложек. Еще утром сидели за столом все вместе, многие уже сдружились, и потеря соседа за столом нередко означала потерю друга.
На следующий день от наземных войск пришло подтверждение о сбитых немецких самолетах. Без такого подтверждения сбитые самолеты на счет летчика не записывались. За каждый уничтоженный немецкий самолет выплачивалась премия: за бомбардировщик – две тысячи рублей, за истребитель – одну. Летчики обычно сбрасывались, покупали водку, бутылка которой стоила 700–800 рублей, и победу отмечала вся эскадрилья.
Вот только сбить противника было непросто. Выручала пушка. Если очередь из семи-восьми снарядов ее приходилась в уязвимые места бомбардировщиков, то его удавалось поджечь или разрушить двигатель. Для истребителя хватало трех-четырех снарядов. А вот пулеметы «ШКАС» калибра 7,62 мм были откровенно слабы, позже их заменит один пулемет «УБС» калибра 12,7 мм. Но подобраться к тому же бомбардировщику было непросто – стрелки не давали.
Защиты спереди «Як» не имел. Это на «Ла-5» уже в 1992 году голову летчика спереди прикрывало бронестекло, а туловище – звездообразный двигатель воздушного охлаждения. На этом истребителе летчики не боялись ходить в лобовую атаку.
Двигатель же «Яка» был довольно уязвим. Иногда хватало одной-двух вражеских пуль, как двигатель останавливался. А уж видимость впереди при рулежке и взлете была просто никакой. Например, при движении самолета по рулежным дорожкам приходилось выписывать змейку, чтобы не столкнуться с другим самолетом или не сокрушить винтом автомобиль технической службы. А такие случаи бывали в каждом полку.
И боевые вылеты засчитывали летчикам лишь тогда, когда был воздушный бой или истребители уходили за линию передовой – на оккупированную территорию. А у бомбардировщиков за боевой вылет засчитывались лишь бомбометания.
Следующим днем звену Остапенко был дан приказ – вылететь на разведку. Вот уж что летчики не любили! Разведданные о противнике надо было обязательно доложить на аэродроме, но и немцы не зевали – они старались не выпустить за свою передовую разведчиков. Приходилось выкручиваться, стараясь уйти без боя на бреющем или скрываться в облаках.
Взлетели сразу парой, благо ширина взлетно-посадочной полосы это позволяла. Батальон аэродромного обслуживания постарался, расчистил полосу от снега. А вообще-то командир полка уже поговаривал о переходе на лыжи – это когда вместо колес ставятся полозья. Но они не убираются в крылья – только стойки, ухудшают аэродинамику, снижая скорость.
Летать зимой Михаил не любил. Белый покров скрадывал ощущение высоты. Был даже случай неприятный у него, связанный с полетом именно в этих условиях. Он тогда еще на «аннушке» летал вторым пилотом. По вызову санавиации летели они в маленький поселок. Нашли его, стали разворачиваться. Смотрят вниз: деревья мелькают, значит, еще метров двадцать высоты есть, а на деле это оказались кустарники, и высота была всего метров пять-семь. Тогда обошлось без катастрофы, но летчики прошлись по опасному краю.
Не знакомые с авиацией люди могут спросить: «А высотомер для чего?» Но в том-то все и дело, что высотомер показывает высоту над уровнем моря, а любой населенный пункт находится на своей собственной высоте. На картах эта высота отмечена, но касается это в основном аэродромов. А высоту, на которой находится каждая деревушка, не измеришь и на карту ее не нанесешь.
Фонарь Михаил приоткрыл немного – иначе плексиглас кабины изнутри запотевал, появлялась изморозь, и видимость ухудшалась. Конечно, было холодно, но для того и меховой комбинезон с унтами да и перчатки есть. Голову шлемофон защищал, глаза – очки. Хуже было с лицом. У многих пилотов зимой лицо струпьями покрывалось от мороза и ветра. Но когда приходилось выбирать между струпьями и возможностью быть сбитым, выбирали открытый фонарь кабины.
Быстро проносилась под истребителями земля. Шли на тысяче метров. Выше забраться – не увидишь ничего, ниже – собьют. Истребитель брони не имеет, и снизу его даже из пехотного пулемета сбить можно. Но даже если и не собьют, а только повредят – дотянешь ли до своей земли?
Внезапно истребитель Ильи заложил крутой вираж. Михаил едва успел повторить маневр. Илья качнул крыльями и стал снижаться, описывая круги. Что он там такого увидел? Деревня стоит, лесок, поле. На поле – копны с сеном. Вполне обыденная картина.
Самолет Ильи внезапно опустил нос и дал по стогу сена одну очередь, другую… сено вспыхнуло. Что он делает? Зачем?
Пара истребителей пронеслась над полем и взмыла вверх. Стали делать разворот. И тут по ним ударили «эрликоны» – 20-миллиметровые зенитные автоматические пушки. Михаил успел заметить под стогом горящего сена угловатые очертания. И только теперь до него дошло – танки! Немцы замаскировали сеном танки. Но как Илья понял, как догадался? Действительно, Илья – настоящий ведущий! Михаил досадовал на свое упущение, на свою недогадливость.
Из-под огня они ушли благополучно, проскочили на трех тысячах метров передовую и сели на свой аэродром.
Едва Михаил зарулил на свою стоянку и выключил двигатель, едва выбрался из кабины, как бегом к Остапенко.
– Илья, как ты догадался?
– Следы от гусениц свежие, потому как снежок вчера шел – да ты же сам видел. Следы есть, а танков поблизости нет. Куда они девались? Вот я и решил один стожок поджечь – прощупать, что называется.
Разгадка оказалась проста. Илья ушел в штаб – докладывать о результатах разведки, а Михаил отправился на стоянку. Он корил себя за невнимательность к деталям. Ведь глаза есть, так почему Илья увидел и заподозрил неладное, а он, Михаил, – нет? Все-таки быть пилотом и ведущим пары – разные вещи. Не зря Илью поставили ведущим, несмотря на его несерьезный вид.
Механик Тимофей, подняв капоты, ковырялся в двигателе.
– Как машина? Замечаний нет?
– Нет.
– Ты чего как ошпаренный после посадки из кабины выскочил?
– К Остапенко бегал.
– Набедокурил, чи шо?
– Пока нет.
– А смурной такой почему?
– На разведку летали. Илья танки увидел, а я – нет.
– Ха, нашел из-за чего расстраиваться! Все приходит с опытом, и у тебя это еще впереди! Илья хоть парень еще молодой, однако же три месяца с опытным ведущим летал. А на войне день за три идет. Теперь вот – сам ведущий.
– Все равно муторно на душе.
– Э, Сергей Иванович! Не все сразу. Молодые да неопытные ведомые – самый лакомый кусок для «мессеров». Кто зазевался, варежку разинул, того на первом-втором вылете сбивают. А ты вон – живой и здоровый, стало быть, осторожен и осмотрителен. Значит, и воевать будешь долго. Попомни мои слова!
Михаил приободрился. К тому, что его называют Сергеем, он уже привык. Что поделаешь, если приходится жить по чужим документам?
После обеда небо затянуло низкими тучами, поднялся ветер, неся поземку. Полеты отменили.
Молодые летчики где-то на окраине Узловой нашли самогон, выпили и устроили спор, едва не перешедший в драку. Понятное дело – молодую горячую кровь взбодрили алкоголем. Михаил и Лешка Сипягин – тоже ведомый – разняли парней.
– Вы что, сдурели? Пить не умеете? С немцами драться надо, а не со своими. Не дай Бог, до политрука или особиста дойдет слушок – посидите еще на гауптвахте.
Ссору замяли и улеглись спать. Думали, что все прошло. И что самое интересное – политрук все-таки как-то прознал. Посторонних в землянке не было, только свои пилоты. Но, видимо, нашелся-таки стукачок, доложил. Поскольку утром, после завтрака, когда Михаил осматривал самолет на стоянке, к нему подошел политрук. Он отозвал Михаила в сторонку и, раскрыв портсигар, предложил закурить.
– Не курю я, товарищ политрук, – улыбнулся Михаил.
– Да-да, как-то запамятовал я. Как дела, как настрой?
– Настрой самый что ни на есть боевой.
– Так что там у вас в землянке произошло?
– Когда? – Михаил решил прикинуться дурачком.
– Вчера вечером.
– Ничего. Обсудили положение на фронтах и спать легли.
– И ты никого не разнимал?