Радикальный стартап: 12 правил бизнес-дарвинизма Кесслер Энди

Правило № 8

В принятии решений полагайтесь на рынки, а не на менеджеров

Наверное, вы думаете, что после кредитного кризиса 2008 г. никто никогда больше не станет доверять рынкам. Но вы должны. Свободные радикалы учатся доверять рынкам больше, чем собственным инстинктам. Я не шучу.

Несколько лет назад, когда мы с женой ездили в Прагу, в попытке передохнуть от средневековых церквей и претенциозных кафе (ну ладно, я хотел узнать, как можно списать стоимость авиабилетов и всех бутылок пива Pilsner Urquells, выпитых накануне) я зашел на Пражскую фондовую биржу. Спорю, вы даже не догадывались о ее существовании. Она размещается в большом здании советской архитектуры вдалеке от центра. Бетон залили в квадратную форму и прорубили маленькие окошки. Это здание, безликое, как склад в Канзас-Сити, легко было не заметить. В отличие от Нью-Йоркской фондовой биржи, на нем не развевался флаг, а вокруг не сновали трейдеры в пиджаках пижонских расцветок.

Поднявшись по плохо освещенной лестнице, я вошел в пыльный затхлый офис, обставленный со спартанским аскетизмом. Я, конечно, не рассчитывал увидеть Дика Грассо или Джона Тейна[14], весело болтающего с генеральными директорами на церемонии открытия, но, черт возьми, это место вполне могло сойти за подразделение Motor Vehicles! Я даже затосковал по церквям и витражным окнам. Администратор затушила сигарету и проводила меня к кабинету президента биржи. Когда я вошел туда, у меня заслезились глаза, и пришлось усиленно заморгать, чтобы хоть что-то разглядеть в клубах сигаретного дыма. У председателя была густая копна темных волос и морщинистое лицо. Костюм сидел на нем неважно. Не сомневаюсь, что в прошлом этот человек был членом партии. Я безуспешно поискал глазами бутылку водки. Он бросил на меня насмешливый и смущенный взгляд. Поверьте, к таким взглядам мне не привыкать.

В кабинете стояло одно растение в горшке и стул. Такие обычно ставят в тюремных камерах смертников. Я уселся.

– Спасибо, что уделили мне время, – начал я.

– У нас не так уж много посетителей.

– Я стараюсь посетить как можно больше фондовых бирж по всему миру, – солгал я, борясь с искушением процитировать фразу из мультика «Облачно, возможны осадки в виде фрикаделек» («С одним только термосом кофе и $200 наличными».)

– Вы работаете на Уолл-стрит?

– Нет, я живу в Калифорнии.

– Голливуд?

– Недалеко. Вообще-то, мне хотелось бы совершить экскурсию.

Он рассмеялся.

– Вы уже почти все увидели. Познакомились с Сюзанной?

«Наверное, это администратор», – подумал я.

– Да.

– Ну вот.

– Биржа… – хотел я задать следующий вопрос.

Он перегнулся через стол и поднял жалюзи. За стеклом из плексигласа виднелся с десяток компьютеров, выстроенных аккуратным рядком.

Ну конечно, Пражской фондовой биржи не существует, во всяком случае в физическом смысле. Только десяток компьютерных серверов, целыми днями обрабатывающих сделки. Ладно, это я понял. Но чем мне занять еще 55 минут? Мой мозг судорожно заработал.

Даже после стольких лет работы на Уолл-стрит меня поражает ее сложность – индекс промышленных акций Доу-Джонса растет и падает в кажущейся случайной зависимости от солнечных пятен или еще чего-то в том же духе. Миллионные бонусы трейдерам, которые моложе ваших футболок с Rolling Stones. Деривативы. Повышение ставок. Кредитные свопы. Субстандартные ипотечные облигации. Дисконтированный денежный поток. Боже, вся эта муть сложнее китайской грамоты!

Больше всего меня поразил тот факт, что в Чехии вообще торгуют какими-то акциями. Когда-то весь бизнес принадлежал правительству и бюрократам с пивными животами, а потом – ррраз! Падение Берлинской стены, «бархатная революция», и на следующий день в стране уже капитализм? Какая хитрая трансформация. Я не преминул спросить об этом.

При коммунистическом режиме, пояснил председатель, государство владело абсолютно всем. И вдруг, совершенно неожиданно, на страну обрушились демократия и капитализм, но никто понятия не имел, как перейти от общественной к частной собственности и к экономике свободного рынка.

Чтобы решить эту проблему, Чешская Республика и другие бывшие члены социалистического лагеря раздали гражданам приватизационные ваучеры – равное количество всем и каждому, – которые в ходе аукционов можно было обменять на акции государственных банков, нефтеперерабатывающих заводов, телефонных и электроэнергетических компаний, автопроизводителей и прочих.

Чешские граждане могли участвовать в аукционах, а могли продать эти ваучеры другим лицам, что многие и сделали перед Рождеством. Неофициальный «уличный рынок» ваучеров то появлялся, то исчезал. За несколько аукционов определилась справедливая цена всех государственных предприятий, которые затем перешли в частное владение.

Как же не обращать внимания на компьютеры, расставленные в соседней комнате, когда в них установлена программа, сводящая вместе покупателей и продавцов! На Нью-Йоркской фондовой бирже трейдеры до сих пор выкрикивают приказы о продаже и покупке, устанавливая справедливую стоимость акций IBM. Восточная Европа полностью устранила посредников, переложив функции установления цен и подбора покупателей и продавцов на программное обеспечение. Как только адекватная цена установилась, все ваучеры были обменены на доли в акционерном капитале чешских компаний. После этого был проведен высокоскоростной канал связи, соединяющий Пражскую фондовую биржу с Франкфуртской, и иностранцы начали медленно скупать акции чешских компаний, насыщая систему деньгами извне. На это ушло несколько лет, но по мере увеличения объема торговли на полностью электронной бирже установилась цена каждой компании на основании ее потенциала роста и прибыльности. Право собственности полностью перешло от государства к частным лицам.

Председатель замолчал, улыбнулся и продолжил:

– А потом, как по волшебству, компании начали приносить деньги, прибыль. Они, как вы это называете, поднялись? – он сложил руки на животе. – Акции выросли, и они получили еще больше прибыли.

Рынки пользуются дурной репутацией – фондовые рынки, во всяком случае. А все потому, что отличаются волатильностью и на них творятся необъяснимые вещи вроде роста акций после плохих новостей, завышенной оценки доткома Pets.com и периодических обвалов.

Вне всяких сомнений, задача торгов на рынке – принести как можно больше хлопот. Если все уверены, что рынок пойдет вверх, он обязательно пойдет вниз. Почему так происходит? Рынок каждый день сканирует настроение участников, выясняет, что они думают, выявляет, если хотите, общее мнение по поводу цен. Но затем вводные данные меняются – прибыли упали или инфляция остановилась, – и на рынке начинается движение, причем задолго до того, как общее мнение уяснит, что же произошло. Все это действует на нервы, все гадают на кофейной гуще, а рынок тем временем наносит один удар за другим.

Но в капиталистической системе фондовый рынок играет исключительно важную роль – он выделяет капитал тем, кто его заслуживает, и безжалостно морит голодом тех, кто его недостоин. Вот такие дела. Первичное размещение акций, опционы, облигации, обеспеченные долговыми обязательствами, – все это, по сути, производные этого распределения.

Нерациональное распределение капитала и хаос на рынке практически всегда обусловлены правительственной политикой. Имейте в виду, идеального рынка не существует, но можно подойти к нему очень близко.

Свободные радикалы должны использовать рынки. И не просто рынки, а все рыночные механизмы, потому что рынки выполнят всю работу за вас, подсказывая нужные направления распределения капитала. Решения рынка лучше, чем решения людей.

Так как же функционируют рынки? Давайте начнем с фондового рынка – он торгует исключительно прибылью.

Позвольте мне вернуться к примеру с рыбой из правила о производительности. Расширение компании по производству рыбацких сетей ограничено, если только вы не автоматизируете производство новой модели – назовем ее Net Net. Вы получаете неплохие прибыли, но придется копить пять лет, чтобы позволить себе приобрести один автомат. Вместо этого вы продаете часть будущих прибылей, продав акции своей компании. На первый взгляд, вполне разумная сделка.

Но какую часть компании нужно продать, чтобы выручить, скажем, $5 млн? Сколько акций, если я произвольно разделю прибыль на «доли» по 1 млн? Если я смогу доказать, что с $5 млн я заработаю $2 млн прибыли в следующем году, а затем еще $3,5 млн и потом еще $5 млн, то, может быть, только может быть, я смогу убедить кого-нибудь в том, что компания стоит $20 млн, что в 10 раз больше прибыли следующего года. И как, скажите на милость, я смогу уговорить кого-то дать мне $5 млн с трудом заработанных денег в обмен на лист бумаги, по которому он владеет четвертью моей прибыли?

Довольно просто. Стоимость акций определяется суммой всех будущих прибылей с поправкой на сегодняшний день. В силу инфляции и прочих рисков деньги сегодня стоят больше, чем аналогичное их количество будет стоить завтра. Итак, я складываю $2 млн плюс (возьмем ставку дисконтирования в 20 %) 80 % от $3,5 млн, 65 % от $5 млн и так далее. Да, без математики тут не обойтись, но, если вы просчитаете достаточное количество лет с учетом ставок дисконтирования, коэффициент существенно снизится и большие суммы прибавляться не будут. Так что для более-менее точной оценки вам достаточно будет первых нескольких лет.

Итак – о чудо! – моя компания, если мои прикидки в $2 за акцию по прибылям ($2 млн, разделенные на 1 млн акций) являются верными, в действительности стоит $20 млн. Я продаю 250 000 акций по $20 за штуку (прибыль следующего года, увеличенная в десять раз) за $5 млн, а 750 000 акций оставляю себе. И в первый день акции торгуются на открытом рынке по $20.

Открытый рынок? Несомненно. От старых европейских бирж до Нью-Йоркской фондовой биржи и электронных рынков люди, владеющие капиталом, покупают и продают акции, потому что считают их недооцененными или переоцененными. Возможно, меняются ожидания в отношении будущих прибылей. Возможно, ставка дисконтирования повышается из-за страха перед инфляцией. Может, начинается война, и никто не покупает сети, или налетел ураган, погубив всю рыбу.

Курс акций скачет туда-сюда в результате меняющихся ожиданий. В редкий день их цена остается неизменной. А все потому, что большее число покупателей повышает цену или большее число продавцов сбивает ее.

На фондовой бирже подобные калькуляции производятся каждую минуту каждого дня, когда она открыта. Если она считает, что рынок Net Net шире, чем предполагалось изначально, ожидания прибыли повышаются, возможно, до $3 за акцию вместо $2, и вдруг остальные участники принимаются скупать акции на открытом рынке, повышая курс до $30, чтобы завладеть долей в ожидаемых возросших прибылях. Торговля на открытом рынке завязана на ожиданиях прибыли, а не на реалиях. С другой стороны, если кого-то уличат в производстве фальшивых раковин, выступающих в качестве местной валюты, валютные ожидания вырастут, ставка дисконтирования повысится, и инвесторы готовы будут платить только в семь раз больше моей предполагаемой цены. Курс моих акций упадет до $14. Обидно! (Кстати сказать, вы только что прошли университетский курс по корпоративным финансам!)

Суть рынков – в установлении адекватной цены. Акции продаются и покупаются, растут и падают в цене, пока их курс не останавливается на верной отметке, чтобы под верной отметкой ни подразумевалось. Скорее, субъективно, нежели объективно.

А кто же эти «люди, обладающие капиталом»? Вы, я, банки, взаимные фонды, иностранные правительства – чем больше, тем интереснее. Имеет значение лишь то, что масса людей выражает свое мнение относительно будущего моей компании и торгует акциями, руководствуясь этим мнением. Словно по волшебству, акции пытаются нащупать адекватную цену, а рынок эффективно распределяет капитал.

По $30 за акцию я могу выручить еще $5 млн для приобретения еще одного автомата, и для этого мне достаточно будет продать 1/6 компании вместо четверти. А может, кто-то придумает Triple Net, и мои акции упадут до $10. Это сигнализирует о том, что рынок может лишить меня капитала, поскольку предполагает уменьшение объемов продаж моего продукта, а мои расходы слишком велики. Понятное дело, учитывая падение акций и нехватку капитала, я принимаюсь урезать расходы, сокращать рабочих и трудиться над еще более продуктивной Quad Net. И вскоре я снова на коне.

Свободные радикалы все подмечают. Люди не решают, получу я капитал или нет. По большей части это решает рынок. Ни один политик не в состоянии выбрать победителей и проигравших (хотя в их власти регулировать рынок рыбацких сетей и искажать курсы акций).

Но будьте же бдительны, вы, о Свободные радикалы! Рынок беспощаден. Это его главное качество. Его нисколько не заботят ни люди, ни сохранность рабочих мест, ни пособия, ни чувства, ни тот факт, что город загнется от массовых увольнений. Он распределяет капитал аккуратно, эффективно и безжалостно.

И слава богу, что так происходит. Потому что ни у кого не хватит духу выйти вперед и объявить компании, что ей прямо сейчас придется уволить 30 % сотрудников! Свободные рынки справляются с этой задачей без проблем.

Вполне вероятно, что такого явления, как свободный рынок, не существует. Брокерам нужны лицензии, которые превращают их в Пиявок. Информация не распространяется так бесперебойно, как должна. Шурин руководителя отдела продаж какой-нибудь технологической компании куда раньше вас узнает, что дела у нее идут гораздо лучше, чем многие думают. Установление адекватной цены не всегда проходит гладко. Но рано или поздно оно происходит, и капитал либо поступает, либо уплывает из рук.

Великих инвесторов учат слушать рынок. Каждое изменение котировок указывает на изменение ожиданий роста, инфляции, политического курса, а то и на грядущий экономический кризис. Как я уже упоминал, фондовая биржа подобна гигантской массе раскаленной лавы. Ею нельзя управлять, а уж тем более на нее нельзя влиять. Вместо этого миллионы людей вносят свой вклад, принимая решения о покупке или продаже. При максимально эффективном раскладе, когда покупатели и продавцы сходятся на нужной цене, она дает довольно точные прогнозы. В противном случае жди хаоса. По большому счету установление цены на фондовой бирже происходит как в игре «горячая картошка», и акции распределяются в правильные руки с нужным профилем риска.

В 1969 г. Юджин Фама, профессор бизнес-школы Чикагского университета, предложил гипотезу эффективного рынка. Фама утверждал, что рынок, на котором цены всегда «полно отражают» доступную информацию, называется «эффективным».

По мнению Фамы, рынок, который является достаточно ликвидным (рынок, на котором множество покупателей и продавцов обмениваются ценовой информацией) и в достаточной степени арбитражным (участник может быстро воспользоваться разницей в курсах, продавая или покупая акции), будет достаточно эффективен, с тем чтобы любая информация и ожидания инвесторов немедленно отражались в курсовой стоимости ценных бумаг. А да, и ни один трейдер не смог бы разработать автоматизированную стратегию для получения безрисковой прибыли.

По прошествии 40 лет дебаты по поводу того, являются рынки эффективными или нет, не утихают. Разумеется, нет, совсем как в физическом эксперименте, в котором допускается лишенная трения поверхность, не существующая в реальном мире. Вы должны предполагать, что они по большей части являются эффективными. Но они никогда не бывают такими в полной мере – всегда что-то создает трение. Люди рассчитывают на безрисковые прибыли, пока на поверхность не вылезет нечто, сокрытое доселе, и тогда приходится несладко.

Девятого октября 2007 г. на фондовой бирже отмечались пиковые курсы, индекс Доу-Джонса достиг отметки 14,164 пункта. После этого кредитный кризис и банкротство Lehman Brothers запустили рынок в свободное падение, остановившееся на отметке 6,547 пунктов лишь через год и пять месяцев. Сравните эту ситуацию с показателями 10-летней давности, когда пресыщенный доткомами NASDAQ достиг отметки 5,048 пункта, а 9 октября 2002 г. рухнул до 1,114. Такие компании, как Pets.com, заставили экономику нового тысячелетия безоговорочно поклоняться нирване впечатляющего роста и благосостояния. Или чего-то в этом духе.

Никто не будет вас винить, если вы считаете рынок бредовым, шизофреническим ориентиром, не видящим разницы между реальным и вымышленным. И будете правы. Но вы упустили важный момент. Нерациональное распределение капитала везде и повсюду есть следствие неграмотной политики.

В конце 1990-х в Интернете творился настоящий хаос, вызванный не продуманной до конца телекоммуникационной реформой 1996 г. В результате неграмотной политики произошло избыточное выделение капитала и много чего другого, а следствием стало замораживание IPO (инсайдеры должны были выжидать 180 дней, прежде чем могли продавать), торговые ограничения NASDAQ, покупка взаимными фондами исключительно растущих акций и жадность трейдеров, без всяких разумных причин завышавших курсы акций любой компании, имеющей в название. com. Торговля на Уолл-стрит была нарушена. Новым ударом стали действия Алана Гринспена: насыщение Федеральной резервной системы деньгами из страха перед тем, что банковские компьютеры остановятся в момент перехода из 1999-го в 2000 г. и люди бросятся закрывать счета и снимать деньги. Ничего подобного не произошло. Все деньги, вброшенные Федеральной резервной системой, перетекли на фондовую биржу. Избавление от этих денег взорвало пузырь.

Да, рынок заметно пошатнулся. К сожалению, бухгалтерские скандалы после 11 сентября послужили причиной появления дорогостоящего закона Сарбейнса – Оксли и суматошных действий Федеральной резервной системы, опасавшейся дефляции. Этот страх вылился в долгий период дешевых кредитов. Fannie и Freddie[15] подлили масла в огонь, после чего вспыхнули и сгорели. Вместо того чтобы завершить начатое в доткомовскую эпоху, производительную экономику, обеспечивающую богатство, заманили в финансовую ловушку ипотечных кредитов.

В ненужный жилищный фонд были закачаны триллионы долларов. Вовсю процветали выкупы контрольных пакетов акций, совершаемые за счет кредитов. В 2007 г. один только фонд прямых частных инвестиций Blackstone заработал $26 млрд – почти столько же, сколько заработали за тот год все венчурные компании. За редким исключением, в период 2000–2010 гг. настоящего богатства не создавалось.

Этот финансовый разврат ни к чему хорошему не привел, рынки сократились вдвое, достигнув минимального значения 9 марта 2009 г. В воздухе запахло масштабным финансовым кризисом. Вините кого хотите: жадных банкиров или тех, кто брал так называемые «кредиты обманщиков», но причиной всего происшедшего была неграмотная политика.

Конечно, большую роль сыграли эмоции. Инвесторы, покупающие только растущие акции, убедили себя в том, что эти акции будут продолжать расти и в дальнейшем, вероятно, потому, что подсознательно они знали о неэффективности рынка или кто-то или шурин этого кого-то что-то знал. Но именно такие инвесторы и делали рынок неэффективным, полагая, что совершают безрисковые сделки, тогда как в действительности налицо была неграмотная политика, что в ретроспективе становится очевидным. Армии экономистов изучают так называемые «животные инстинкты» (идеи о том, что человеческая психология оказывает существенное влияние на поведение рынков), однако не стоит заглядывать глубже обычной глупости, нашедшей выражение в инвестиционной стратегии скупки растущих акций.

Есть кратковременная неэффективность и долговременная эффективность. Можете спорить до посинения, но я буду утверждать: слава богу, рынки не являются эффективными. Почему? Потому что благодаря этому те из нас, кто умеет анализировать их, могут вычислять информацию о будущем направлении отраслей, компаний и прибылей (с помощью описанных 12 правил) задолго до того, как она станет общедоступной и перестанет быть догадкой или даже галлюцинацией. Но мы можем успеть провернуть свои дела раньше других, прежде чем информация о прибылях будет «полностью отражена».

Сорвите с Уолл-стрит маску воображаемой гениальности – «Знаешь, Мария, сегодня было больше покупателей, чем продавцов» – и вы получите Прагу. Все настолько просто, что может быть сведено к ключевому элементу. Компании получают прибыль. Рынки оценивают эту прибыль и выставляют цену для компании в намерении выручить больше денег для роста. Фондовая биржа распределяет ценный капитал среди компаний, которые, по ее мнению, могут увеличить прибыли, лишая его тех, кто сделать этого не в состоянии.

Другими словами, фондовая биржа – добрый и злой приспешник демократии, орудием которому служит размер пряника, а не кнут. Доктрины великих экономистов, от «невидимой руки» Адама Смита и «творческого разрушения» Йозефа Шумпетера до девиза Гордона Гекко «Жадность – это хорошо», – безусловно, влиятельные концепции, но именно прибыль и фондовая биржа делают всю грязную работу. Никаких пятилеток. Все люди созданы равными, просто некоторых нужно уволить и переквалифицировать, с тем чтобы прогресс снова набрал силу. Новые отрасли получат финансирование и будут вербовать новых сотрудников. Но какие именно отрасли? Те, что могут похвастаться наибольшим потенциалом прибыльности.

Помните: рынки не создают богатство. Они обеспечивают условия для установления адекватной цены и способствуют тому, чтобы производительность включалась в стоимость компаний.

Но довольно о фондовой бирже. Ведь эта глава не о том, как обыграть фондовую биржу (хотя я советую попытаться), она о Свободных радикалах, использующих рынки в своих интересах. Для распределения – в бизнесе, услугах, жизни, где угодно.

Потому что решения рынков правильнее, чем решения менеджеров.

Эта глава и это правило – об информационном вкладе огромного количества людей, позволяющем установить адекватную цену. Менеджеры предвзяты, или еще не пили кофе, или страдают от похмелья, или кто знает, какие личные проблемы их беспокоят. Не доверяйте менеджерам, доверяйте рынкам – они помогут выявить адекватную цену.

На рынках продается много всякой всячины, необязательно одни только акции. Свободные радикалы могут продавать и покупать товары, услуги и особенно информацию – все, что имеет ценность, – позволяя рынку устанавливать стоимость. Сделки могут заключаться через голосовую почту, посредством электронных торгов, традиционных, обратных или модифицированных голландских аукционов. Не имеет значения. Главное, чтобы были участники.

Фондовый рынок – самый крупный по размерам и объему, но все относительно. Фондовые рынки более эффективны, чем, скажем, автомобильный рынок, рынок вина или вишневого сладкого напитка Slurpees. Я предлагаю установить рыночную цену для всего, что вы делаете, для товаров и услуг, обслуживания клиентов, повышений и бонусов сотрудников, абсолютно для всего. Вооружитесь достаточным количеством информации и определением прибыли. Так с помощью мини-рынков вы будете перераспределять ресурсы лучше, чем любым другим методом.

Цены для клиентов могут быть как внутренними, так и внешними.

Цена будет устанавливаться не одним человеком, а массами, находящимися на краю, и, следовательно, сможет более точно отражать реальные прибыли – что бы под ними ни подразумевалось, – чем один человек, сидящий в комнате и формирующий «цену». Это может быть трансфертная цена между подразделениями, цена за использование конференц-зала в перерывах между бронированиями – что угодно.

На установлении адекватной цены и завершении финансовой части сделки компания eBay выстроила целый бизнес. Не всегда этот рынок отличался эффективностью, но все лучше, чем шататься по гаражным распродажам и местным базарам в попытках определить верную цену. Прискорбно, но eBay не смогла создать собственный рынок, поскольку постоянно повышала, а не понижала взносы, и перестала расти.

StubHub, которая в конечном счете выкупила eBay, проделала тот же фокус с билетами на спортивные мероприятия и концерты. Этим искусством я овладел еще ребенком: приходил прямо перед началом концерта и покупал лишний билет у кого-нибудь, чей друг не смог прийти. Взрослую версию можно увидеть перед началом любого крупного бейсбольного матча. Спекулянты гораздо лучше разбираются в ценах, чем фанаты, отчаянно стремящиеся попасть на стадион. Электронная версия намного более ликвидна (хотя тоже несовершенна). Я целыми часами (что тоже имеет свою цену) охочусь на дешевые билеты. Найти их становится все труднее и труднее.

На рыночном ценообразовании построен весь бизнес Google. Компания начинала с быстрого и обстоятельного поискового сервера, не имея никакой реальной бизнес-модели. На сотрудника под номером девять, 22-летнего Салара Камангара, и на Эрика Вича была возложена обязанность генерировать прибыль. Эти двое решили размещать рекламные ссылки внизу страницы с результатами поиска вместе с призывом «Здесь может быть ваша реклама». Первая компания, выкупившая ссылку, продавала лобстеров. Не зная, как оценивать эти ссылки, Камангар и Вич написали программу под названием AdWords, которая устанавливала цены на рекламу посредством аукциона. Другими словами, цены определяли сами клиенты.

В апреле 2003 г. Google выкупила Applied Semantics и их технологию контекстной рекламы AdSense с целью повышения прибылей, но базовый рынок рекламы существует до сих пор. Цена не может быть неправильной, если покупатели устанавливают ее, соревнуясь друг с другом. Если 10 компаний продают телевизоры с ЖК-экраном, та компания, что жертвует Google, по моим подсчетам, половину валового дохода, получает верхнюю строчку и, скорее всего, новых клиентов. Рекламный агент был счастлив получить $10 при цене $75. Получая $20 млрд прибыли, Google снимает все сливки, используя рынки для установления адекватной цены.

Кстати сказать, это вовсе не значит, что люди не принимают в этом никакого участия. На Google работает армия из 4000 рекламных агентов, но их задача заключается, скорее, в том, чтобы определить круг потенциальных потребителей, а сервис рекламы устанавливает все цены без посредников.

Рынки также работают ради информации. На сайте компании Digg написано, что «это место, контент которого создается и оценивается пользователями из любой точки Сети. От самых популярных сайтов до абсолютно неизвестных блогов, Digg представляет самый лучший контент, за который проголосовали пользователи. Digg не привлекает редакторов – это место, где люди совместно определяют ценность контента».

Некоторое время назад у Digg были неприятности из-за мошенничества с голосованием. Она назначала избранных пользователей, подвергавших материалы цензуре. Повторюсь, нет идеально эффективных рынков, возможно, у Digg возникли проблемы со спамом или некорректными высказываниями и ей пришлось кое-что почистить. Но любая спровоцированная вами неэффективность в итоге выйдет вам боком. Другие сайты, например Reddit, по-иному используют рыночное голосование.

Политики тоже не обошли вниманием мощное влияние рынков. Различные варианты экологического законопроекта по сокращению выброса парниковых газов служат прекрасным тому примером. С помощью этого законопроекта кто-то может устанавливать лимиты выброса, позволительные для каждой компании, после чего начинаются торги между теми, кто превышает эти лимиты, и теми, у кого имеются излишки. Но это дефектный подход, поскольку не рынок, а люди устанавливают максимально допустимые объемы выброса, создавая искусственный рынок излишков углерода.

Многие компании пытаются манипулировать рынками предсказаний, используя интеллект на краю, исследования и варьирующееся ценообразование в попытках выяснить, сколько люди готовы платить за новые продукты.

Нравится вам это или нет, но рынки будут занимать все большее место в нашей жизни, и Свободные радикалы должны им поспособствовать, стимулируя их, освобождая для них место. Не буду описывать все, на что будут оказывать влияние рынки. Подумайте сами. Сделки, решения, все, что должно распределять ваши деньги, время, энергию и внимание, может подвергаться воздействию рынка. Пройдет совсем немного времени, и вы будете просить друзей голосовать на Facebook не только за вашу фотку для аватарки, но и за новую подругу, или друга, или за то, когда вам заводить еще одного ребенка. Не уверен, что это лучший из рынков, но, если есть цена, найдется и рынок, который будет ее регулировать.

Правило № 9

Будьте исключительным

К поколению беби-бума, как правило, относят людей, родившихся в период с 1943 по 1960 г. Их традиционно (и зачастую не без оснований) описывают как трудоголиков, потакающих всем своим желаниям. Представителей поколения X, к которому относят тех, кто появился на свет между 1961-м и 1981 г., характеризуют как беспечных бездельников и безнадежных циников. За этим поколением последовало поколение Y, родившееся в период 1982 г. – начала 1990-х гг., – оптимистичных, социально ответственных «многозадачников».

Ненавижу подобные стереотипы, но собираюсь пополнить их число. Нет поколения Z, зато есть трофейное поколение – те, кто родился с 1990 г. до настоящего времени. Они выросли, воспитанные на убеждении: что бы ни было, каждый получает свой трофей. Все мы одинаковы. Все мы победители и имеем право на добычу, положенную победителям.

Да, верно. Но Свободным радикалам не пристало подобное мышление.

В наследие от Французской революции нам достался лозунг «Libert, galit, fraternit» – «Свобода, равенство, братство». Здорово цепляет, надо признать. Наверное, вы помните, что я видел эту фразу на тарелке в доме богатого француза. За два столетия эти три простых слова нанесли немалый урон сознанию и уничтожили несметное количество богатства. Трофейное поколение вдохнуло в них новую жизнь.

Давайте оставим пока в стороне fraternit – братство. Немного сентиментально, но по мне братство означает, что все мы связаны друг с другом. Лозунги в духе «поступай с другими так…», которые, видимо, выкрикивались после того, как с плеч французских аристократов слетали головы.

Разве кто-то может выступать против свободы? Свободные рынки, свободные люди, свобода индивидуальности (ну, за исключением тех случаев, когда мы братство). Свобода – лишь еще одно обозначение вольности духа, стремления к поставленным целям, желания достать звезду с неба и сделать свою жизнь лучше, т. е. всего того, что свойственно Свободным радикалам.

Но вот что касается galit (равенства), мне кажется, люди все неправильно понимают. Как мы можем быть свободными, если нас заставляют быть равными? Разве это не подразумевает, что мы хороши лишь настолько, насколько хороши худшие из нас? Может быть, французы имели в виду равные возможности. Надеюсь, так и было. В противном случае они заслужили свой европейский социализм, в котором давно увязли.

Равные возможности означают, что ничья свобода не ограничивается по расе, половой принадлежности, происхождению, сексуальной ориентации, физическим способностям, спортивным достижениям (слышал, один инвестиционный банк не брал на работу толстых людей, которые не умели кататься на лыжах) и бог знает чему еще.

Видите ли, мы не равны. Забудьте об этом. Подобный образ мышления вытравливает Свободных радикалов. Забудьте политкорректные заявления об опасности тестов на IQ и выявление способностей. Одни люди умнее других. Если вы учились в средней школе, то сами это знаете. Если вы работали в компании, то тоже знаете это. Так что перестаньте твердить о равенстве. У меня были женщины-начальницы в сто раз умнее меня. Вот это и есть наглядное тому подтверждение!

Равные возможности – да. Равенство – нет.

И забудьте все эти глупости, почерпнутые из прессы, про то, что мы, мол, все равны, просто унекоторых имеются преимущества.

Колумнист журнала New Yorker и автор ряда бестселлеров Малкольм Гладуэлл убедительно доказал, что успех есть не более чем случайность и каприз судьбы. В своей книге «Сила мгновенных решений»[16] (Blink) он убеждает нас в нашей предвзятости. В книге «Гении и аутсайдеры»[17] (Outliers) Гладуэлл пытается доказать, что успех связан не столько с природными способностями, сколько с тем, что человек оказывается в нужное время в нужном месте и имеет за плечами 10 000 часов практики. В книге «Ружья, микробы и сталь»[18] (Guns, Germs, and Steel) писатель Джаред Даймонд на 425 страницах (очень мелким шрифтом) приводит доказательства своей теории: европейцы опередили в развитии Южную Америку и Африку потому, что их континент протянулся с востока на запад и имеет однородный климат, тогда как два упомянутых континента узкие и длинные, протянулись с севера на юг и отличаются разнообразием климатических условий. Там еще было что-то о ламах, ну да ладно, о них вам читать необязательно!

Смышленый латиноамериканец из пригородов Лос-Анджелеса и лощеный выпускник частной школы из Коннектикута должны иметь одинаковые возможности для поступления в Гарвард, создания компании, продажи акций на торгах и назначения на должность директора. И даже больше того, если латиноамериканец умнее лощеного выпускника. Главное – равные возможности, а не galit в виде уравниловки.

Прогресс последнего столетия двигали не только дети или правнуки успешных людей из предыдущих поколений. Как раз наоборот. По результатам исследования динамики доходов, проведенного Мичиганским университетом, доход 67 % белых детей, родившихся между 1967-м и 1971 г., превышает доход их родителей, потому что они сумели приспособиться к инфляции и создать настоящее богатство. Среди родившихся в этот период чернокожих детей 63 % зарабатывают больше своих родителей.

Очередная волна выдающихся людей, изобретателей и созидателей, Свободных радикалов может иметь скромное происхождение, подобно Эдисону и Эйнштейну. Они могут быть выходцами с Парк-авеню, Беркли-сквер или из Бель-Эр. Их родословная не имеет ровным счетом никакого значения, и мы должны поприветствовать их. Канадский экономист Рейвен Бреннер называет их «избранное меньшинство». Думаю, он попал в самую точку.

Это так просто – станьте исключительным.

Исключительные, избранное меньшинство, производители против потребителей – все они разрушают прошлое и создают будущее, повышая наше благосостояние и прокладывая путь следующей выдающейся команде.

Не полагаясь лишь на свою интуицию, в попытках найти научное обоснование своей теории исключительности я стал искать кого-нибудь, кому довелось поработать с умными и даже выдающимися людьми. Таким человеком оказался Билл Радучел, интересовавшийся миром технологий уже тогда, когда этого мира еще не было и в помине.

Профессор Гарвардского университета, доктор наук, Радучел обучал одних из самых умных студентов в мире. И ему самому хватило ума оставить научную деятельность ради реального мира – он занимал должности финансового директора и директора по информационным технологиям в Sun Microsystems в 1990-х гг., в период небывалого взлета компании. В 1999 г. Радучел перешел в America Online на должность технического директора и проработал там до слияния компании с Time Warner. С тех пор он сотрудничал с десятками технологических фирм, от стартапов до акционерных компаний. Другими словами, Радучел всю свою жизнь имел дело с умными людьми.

Я разговорился с ним на конференции, и он многое поведал мне об умных людях, о том полпроценте населения Земли, которое играет решающую роль в движении по пути прогресса. Все сказанное им подтверждало мои сведения об избранном меньшинстве, поэтому я встретился с ним еще раз и постарался выведать как можно больше.

– В предыдущую нашу встречу вы упомянули о том, что половина процента – наиумнейшие – наиболее важна для богатства, уровня жизни и прочего. Я много об этом размышлял и интуитивно согласен с вами, но не могли бы вы пояснить свою мысль?

– Есть чудесная книга покойного Мориса Холстеда, в которой подробно об этом рассказывается.

Речь шла о книге «Начало науки о программах» (Elements of Software Science), опубликованной в мае 1977 г.

– По моему мнению, – продолжил Радучел, – в интеллекте можно выделить четыре параметра…

– В смысле четыре степени, как в IQ? – уточнил я.

– Нет-нет, это скорее не степени, а характеристики человеческого интеллекта, помогающие осознать различия между нами.

– Ясно.

– Во-первых, число Страуда. Это что-то вроде тактовой частоты процессора. Оно показывает, как быстро работает наш мозг. Большинство исследований, которые я читал, установили относительно узкий диапазон способностей: самый высокий и самый низкий показатели соотносятся как три к одному. Это важно, однако мне доводилось встречать блестящие, но крайне медлительные умы.

Джон Страуд – психолог, работавший с таким понятием, как «скорость обработки информации человеческим мозгом». Результаты его работы изложены в книге 1967 г. «Тонкая структура психологического времени» (The Fine Structure of Psychological Time). Страуд определял «момент» как время, необходимое человеческому мозгу для выполнения определенной задачи, «элементарного различения». Число Страуда – это число таких моментов в секунду. По его приблизительным оценкам (подозреваю, в 1966 г. сканирование мозга было далеко не так развито, как сегодня!), их может быть от пяти до двадцати, т. е. максимальное соотношение – четыре к одному. Достаточно близко к трем к одному.

– А я знаю много наркотиков, стимулирующих быстроту мышления, – вставил я, пытаясь с ним согласиться.

Пропустив мою реплику мимо ушей, Билл продолжил:

– Во-вторых, организация человеческой памяти напоминает связанные списки, или блоки данных, или участки с информацией. Когда блок открыт, вы знаете все, что в нем содержится. В каждый конкретный момент времени у человека открыто примерно семь таких блоков, вот почему американские телефонные номера состоят из семи цифр. Это число, конечно, варьируется, правда, в узком диапазоне – примерно от трех до двенадцати, как мне кажется.

Я мог только вспомнить, как в детстве мне говорили, что я не могу одновременно жевать жевательную резинку и ехать на велосипеде.

– Хотите сказать, мы можем мечтать или размышлять только о семи вещах одновременно? – спросил я.

О-хо-хо! И зачем я придумал 12 правил плюс одно дополнительное вместо всего лишь семи!

– Именно так, но у некоторых из нас это число больше в два раза, что имеет немалое значение при выполнении сложных задач: написании программ, манипулировании генами и все в таком духе.

Надеюсь, при чтении книг тоже.

– В-третьих, – продолжал Билл, – новая, оригинальная мысль эволюционирует таким образом: мозгу хорошо удается оценка, поэтому при генерировании мысли вы используете шаблон – вот почему так важны якоря, – а затем производите изменения и отправляете ее «оценщику», который решает «да» или «нет».

– Вы имеете в виду, шаблон какой-то готовой мысли?

– Точно. Вот почему вы слышите свою мысль впервые, когда озвучиваете ее. С помощью сканирования мозга можно определить количество участков, отвечающих за генерирование мыслей, и опять-таки их число ограничено: от двух до десяти, а среднее равняется пяти. И, разумеется, эти данные не были получены на основании большой выборки населения.

– Итак, у нас есть тактовая частота, количество блоков с информацией и участков, отвечающих за генерирование мыслей, и этого достаточно, чтобы объяснить различия в уровне интеллекта?

– Почти. Очень сильно разнится размер блока памяти. Холстед скромно обозначил этот показатель как «длина Холстеда». Он вывел некоторые произвольные показатели, но обнаружил среднее число двести пятьдесят, примерно пятьдесят строк программного кода, в те времена на Fortran. Однако показатель этот у разных людей заметно различается, и у лучших рограммистов длина Холстеда составляет шестьдесят тысяч и больше.

– Шестьдесят тысяч против средних двухсот пятидесяти?

– Именно так. Вот качество, которое разнится примерно на несколько порядков, вместо трех к одному или четырех к одному. Чем больше длина Холстеда, тем более сложные проблемы вы можете решать, тем обширнее структура данных, которыми вы в состоянии оперировать.

– Получается, дело не в том, как быстро ты думаешь или сколько мыслей можешь пропускать, все дело в глубине этих мыслей…

– Однажды мне довелось лететь вместе с писателем Моррисом Уэстом, и он сравнивал романистов с талантливыми программистами, мол, они в чем-то похожи. Все дело как раз в длине Холстеда. Чтобы что-то постичь, нужно разложить это на несколько блоков, длина каждого из которых должна быть меньше длины Холстеда. А затем добавлять напластования, пока не получится один блок. Если сложность чего-то составляет, скажем, пятьдесят тысяч по длине Холстеда, некоторым людям потребуется один блок. Однако среднестатистический человек начинает с двухсот, а потом добавляет еще пятьдесят в напластованиях. Это впечатляющая разница в понимании сложной проблемы и в эффективности ее разрешения. Одни на это способны, в зависимости от длины Холстеда, а другие нет.

Я задумался, не имел ли он в виду не только романистов, но и авторов научных книг, но Билл еще не закончил.

– Вот почему производительность этой половины процента настолько важна. Полпроцента разрабатывают проект, а остальные получают возможность работать над составляющими элементами. Именно проект – замысел – имеет решающее значение.

Вот что получается. Продуктивность обеспечивают выдающиеся умы и те, кто работает с ними или на них. Съешь-ка, Гладуэлл!

По пути домой меня охватило смятение. Для меня это не ново, смущение и смятение – мои давние спутники. Но в этот раз оно было вызвано словами, брошенными мимоходом. Якоря – «вот почему так важны якоря» – шаблоны, которые мы меняем, прежде чем отправлять на оценку.

Пришлось покопаться в справочниках. Якоря – это один из терминов поведенческой психологии, который описывает процесс принятия решений. В качестве якоря выступает намек или подсказка к тому, как начать думать о чем-то, якорь можно модифицировать для соответствия той или иной ситуации, и он влияет на поведение. Гипнотезеры используют якоря, чтобы заставить вас совершать определенные действия. Но так же поступают ваши родители, священник, раввин и, вне всяких сомнений, ваш начальник. В этом есть смысл. Кто бы знал, как вести себя в различных ситуациях, не будь якорей честности, моральных принципов, личной заинтересованности или просто доброты, которые обусловливают наши действия? Изучением этого явления занимаются целые области психологии. И так же поступает бизнес и общество. Ричард Талер и Кэсс Санстейн написали книгу «Толчок к правильному выбору» (Nudge) о том, как правительства используют «либертарный патернализм», чтобы воздействовать на поведение людей и уводить их в сторону от неверных решений. Ну а кто решает, что верно или неверно, хорошо или плохо?

В апреле 2010 г. в Weekly Standard была опубликована статья Эндрю Фергюсона, в которой он писал, что многие известные исследования по бихевиористской экономике проводились аспирантами, которые попросту платили студентам-волонтерам за выполнение простейших заданий. Автор статьи утверждал, что подобные исследования едва ли могут служить основанием для серьезных политических рекомендаций по улучшению жизни общества.

То же самое относится и ко многому из того, о чем говорится в «популярной экономике». Процитируйте исследование в подтверждение какой-нибудь эксцентричной идеи и игнорируйте все прочие исследования или контрпримеры, которые с легкостью опровергнут ее. При этом на спорщиков, не знакомых с «литературой», нужно смотреть сверху вниз.

Никто не хочет, чтобы вы были исключительным, никто не хочет верить в то, что исключительные люди вообще существуют. Не обращайте на них внимания. Пока вы создаете будущее, они так и будут делить пирог среди равных.

Как оказалось, Санстейн занял пост главного советника по информации в администрации Барака Обамы, чтобы подталкивать в нужном направлении всех нас, как будто правительство может решать, что хорошо, а что плохо. Возможно, мысль заключается в том, что правительство является исключительным, а остальная часть общества – немытое стадо. Тьфу!

Кстати сказать, пришедший к власти Наполеон убрал из национального девиза galit и fraternit, заменив их на libert и ordre public. Свобода и общественный порядок. Ничего хорошего из этого не вышло.

Так как же найти исключительных людей? Или доказать компаниям собственную исключительность? Сделать это становится все труднее и труднее. Нравится вам это или нет, но начинать поиски нужно с колледжей.

В Северной Каролине у самой границы с Вирджинией находится округ Рокингем. Единственный колледж в этом районе – Рокингемский общественный. Тем не менее борьбой за места в лучших колледжах и университетах страны и тем, что школы взимают по $50 000 в год за обучение, мы обязаны событиям, произошедшим именно в этих краях.

Раньше всю электроэнергию для Северной Каролины поставляла компания Duke Power. В 1948 г., в разгар послевоенной индустриализации, чтобы удовлетворить возросшие потребности в электричестве, Duke выстроила две электростанции на твердом топливе на реке Дэн, возле города Дрейпер. Обошедшиеся в $15 млн, эти электростанции стали крупнейшими в системе Duke Power.

Благодаря их постройке были созданы новые рабочие места, многие из которых предполагали тяжелый, изнурительный физический труд. Действие разворачивалось на Юге до эпохи равных гражданских прав, поэтому чернокожих направляли на физическую работу, в то время как в четырех так называемых операционных отделах – транспортировки угля, управления, технического обеспечения и в лаборатории – работали одни только белые. Повышение по службе почти всегда происходило в рамках одного отдела и только по старшинству. Самые высокооплачиваемые работники, занимавшиеся физическим трудом, получали меньше, чем самые низкооплачиваемые сотрудники всей остальной станции.

В 1964 г. седьмой раздел нового закона «О гражданских правах» положил конец расовой дискриминации. Но Duke Power не торопилась что-либо менять. В день вступления в силу седьмого раздела, 2 июля 1965 г., компания установила требование, согласно которому для работы в высокооплачиваемых операционных отделах от кандидатов требовались не только аттестаты о среднем образовании, но и высокие баллы при прохождении двух тестов: теста Вандерлика для оценки уровня интеллекта и теста технических способностей Беннетта.

Из 96 рабочих электростанций на реке Дэн 14 были чернокожими, и все они, как нетрудно догадаться, работали в отделе физического труда. В марте 1966 г. 13 из них подали жалобу в Комиссию по соблюдению равноправия при трудоустройстве. Дело «Григгс против Duke Power» прошло немало судебных инстанций – окружной суд, апелляционный суд и наконец, в декабре 1970 г., Верховный суд США. Справедливость, может, и слепа, но, боже мой, до чего же она медлительна!

Комиссия по соблюдению равноправия при трудоустройстве установила, что в 1966 г. тесты Вандерлика и Беннетта успешно прошли 58 % белых и только 6 % чернокожих.

В марте 1971 г. председатель Верховного суда Уоррен Бергер вынес единогласное решение. Приведенные ниже слова подводят итог всему делу:

«Судя по имеющимся у нас материалам, ни требования о законченном среднем школьном образовании, ни тестирование общего уровня интеллектуального развития не имеют доказуемой связи с успешным выполнением работы, при приеме на которую они применялись. Оба требования были введены, как отметил апелляционный суд, без глубокого изучения их взаимосвязи с возможностью успешно справляться с работой. По свидетельству вице-президента компании, введение данных требований было обусловлено предположениями компании о том, что это повысит качество рабочей силы.

Как, однако, явствует из доказательств, сотрудники, не окончившие среднюю школу ил не прошедшие тесты, удовлетворительно справлялись с назначенными обязанностями и демонстрировали успехи в отделах, где теперь требуются тесты и аттестат.

Сведения о продвижении сотрудников, которые не соответствуют новым критериям, указывают на то, что в данных требованиях нет необходимости даже ради сохранения существующей в компании политики продвижения. В контексте данного дела излишне обсуждать вопрос, могут ли применяться тесты, оценивающие способность занимать более высокую должность, при условии того, что выдвигаемые требования отвечают деловым интересам. Компания не сумела этого доказать».

Далее Бергер продолжает:

«Закон не запрещает использование тестов или оценочных процедур, очевидно, что они приносят пользу. Но Конгресс запрещает превращать эти механизмы и приемы в определяющий фактор при принятии решения, если только они со всей очевидностью не являются разумным критерием оценки качества работы. Конгресс не требует отдавать предпочтение менее квалифицированным перед более квалифицированными сотрудниками только в силу их принадлежности к тому или иному меньшинству. Отнюдь не пренебрегая квалификационными соответствиями работе как таковыми, Конгресс устанавливает их как определяющий фактор, с тем чтобы раса, религия, национальность и половая принадлежность не принимались во внимание. Конгресс предписывает, чтобы используемые тесты определяли способность испытуемого к выполнению конкретной работы, а не оценивали человека в целом».

Какое отношение вышесказанное имеет к колледжам? Самое непосредственное.

После дела «Григгс против Duke Power» корпоративная Америка, опасаясь судебных исков, отказалась от любых тестов на определение способностей или интеллекта кандидатов при приеме на работу. Сумасшествие, не правда ли?

Но Джеймс Таранто из Wall Street Journal не оставил это без внимания. Джеймс редактировал статьи, которые я писал для журнала много лет назад. В одной из них упоминалось о том, что у тех, кто работает в Кремниевой долине, оценки по математике при сдаче экзаменов SAT (на выявление академических способностей) выше, чем у работников Уолл-стрит. Эта мимолетная фраза вылилась не в один жаркий спор с Джеймсом о пользе высших учебных заведений. Споры происходили в нью-йоркских барах под превосходные сигары. Помимо всего прочего, выяснилось, что у Джеймса баллы по отборочным тестам гораздо выше моих, черт возьми, но колледж он не окончил. В 2007 г. он написал потрясающую статью под названием «Несравнимые, но не серьезные», в которой указывал на то, что в отличие от компаний, у которых руки связаны трудовым законодательством и разделом семь, высшие учебные заведения имеют полное право тестировать все, что захотят.

Экзамены SAT, в конце концов, выявляют академические СПОСОБНОСТИ. Вот так вот.

В отличие от компаний, высшие учебные заведения вправе проводить сколь угодно строгий отбор абитуриентов, учитывая результаты экзаменов SAT, школьные отметки, спортивные достижения, внеклассную деятельность, результаты собеседования, финансовые возможности. И им даже не нужно объяснять, почему они отказали и почему вам лучше остаться в Рокингемском общественном колледже.

В своей статье Таранто писал: «Сферу высшего образования и работодателей объединяют симбиотические отношения, в которых первые наживаются в качестве привратников последних, защищая тех от обвинений в нарушении гражданских прав». Компании, лишенные законных оснований для того, чтобы оценивать ваш интеллект, доверили отсев университетам и колледжам.

Тем не менее есть хитрые лазейки, которые позволяют и компаниям отыскивать настоящих Свободных радикалов. Многих моих друзей вынуждали перед устройством на работу проходить собеседование с психиатром. Похоже на мошенничество, но что-то мне подсказывает, что раздел семь не запрещает выявлять раздвоение личности или клаустрофобию.

Многие компании, отчаянно нуждающиеся в умных людях, но не имеющие возможности оценить ум кандидатов, включают в собеседования самые что ни на есть эксцентричные вопросы. Их цель не столько получить правильный ответ, сколько, исходя из рассуждений кандидата, составить хотя бы малейшее представление об уровне его интеллекта. Вот пример вопроса, который задают в компании Microsoft: сколько шаров для гольфа может поместиться в школьный автобус? Мне не совсем ясно, какое отношение он имеет к разработке программ, но его тем не менее задают.

Ответ, кстати сказать, 3 000 000, и, вероятно, это правильный ответ на большинство вопросов. Автобус имеет примерно 50 футов в длину, 10 футов в ширину и 6 футов в высоту, таким образом, его объем равняется примерно 3000 кубических футов. Мяч для гольфа имеет 1 дюйм в диаметре, пусть будет 1,2 дюйма или 1/10 фута, т. е. его объем равняется 1/1000 кубического фута. Разделить на 3000 и получим 3 000 000 мячей. Довольно точно и по крайней мере позволяет объяснить, почему в программном обеспечении Microsoft столько ошибок. Вместо того чтобы задавать тупые вопросы, им бы стоило отбирать тех, кто умеет писать программы.

А вот еще парочка примеров: как изготавливаются M&M’s? Какую кофе-машину вы бы придумали для автомобиля? Сколько крышек канализационных люков насчитывается в США?

Google пошел еще дальше. По всей области залива Сан-Франциско он наставил щитов со странными задачами, решить которые под силу только доктору наук по неевклидовой алгебраической топологии или еще какой-нибудь невразумительной науке. Решивших предложенную задачу отсылают на страницу Google с инструкциями по приему на работу. По крайней мере, я слышал, так это объясняется. Но думаю, истинная цель – заставить местных жителей чувствовать себя идиотами, потому что они не могут работать в Google.

Однако по крайней мере это хоть что-то. Работодатели не занимаются благотворительностью. В условиях нашей экономики компании работают ради получения прибыли за счет ваших мозгов, платя вам зарплату и как-либо еще поощряя за возможность использовать именно ваши мозги, а не любые другие.

Однако Джеймс Таранто утверждает, что высшие учебные заведения выступают привратниками и защитниками компаний в том смысле, что они стали требованием, а не факультативным параметром. Еще один сногсшибательный вопрос от Microsoft: объясните суть закона непреднамеренных последствий[19].

В любом случае исключительных людей гораздо больше, чем тех, кто набрал 2400 баллов на экзаменах SAT или пишет во сне программы, позволяющие превратить ваш браузер в портал по продаже акций. Они везде и повсюду, и может, вы – один из них!

Но если у вас длина Холстеда равняется 220, задействуйте все свои блоки, чтобы оказаться рядом с выдающимися людьми – нанимайте их на работу, устраивайтесь на работу к ним, учитесь у них, следуйте за ними в гору. Нет нужды изобретать Google, Genentech или Goldman Sachs, достаточно оценить величие этих компаний и перспективы многих других, которые в скором времени ожидает успех.

Поскольку вас вынуждают поступать в колледж, а правительства и корпорации подталкивают вас в том направлении, какое выгодно им, мой вам совет: не обращайте на них внимания. Станьте исключительным человеком или найдите исключительных людей, которые стремятся к великим свершениям. Правительству не по душе идея о выталкивании кабельных операторов из бизнеса, несмотря на колоссальную пользу для общества в целом. Так что держитесь правил, а не правителей.

Действуя как Свободный радикал, во всем проявляйте свою исключительность.

Правило № 10

Будьте рыночным предпринимателем и сражайтесь с политическими предпринимателями

В предыдущих правилах акцент делался на выявлении очередной революционной идеи. Следующие правила посвящены не только выявлению революционных идей, но и грамотному их использованию, т. е. созданию богатства.

Богатства и для вас, и для всего общества.

В то время как вы, Свободный радикал, гнете спину, стремясь снизить цены на продукт, расширить сферу его применения, повысить производительность, одолеть конкурентов и получить при этом прибыль, находятся те, кто зашибает огромные деньги, не принося абсолютно никакой пользы. «Политические предприниматели» используют свою политическую власть, чтобы завладеть тем или иным продуктом, а потом насильно принуждают нас им пользоваться. Политическая сила вместо конкуренции.

Несомненно, каждый из нас жаждет стать политическим предпринимателем, но им нужно либо родиться, либо действовать грязными методами и взятками. Разбогатев, вы будете платить огромные деньги агентствам по связям с общественностью и жертвовать на благотворительность, чтобы обелить свое имя перед народом, который до этого обокрали. Но Свободным радикалом вы уже точно не станете.

В 2007 г. и потом еще раз в 2010 г. Карлос Слим Элу становился самым богатым человеком в мире, оба раза потеснив Билла Гейтса. Но этот мексиканский «бизнесмен», если вам угодно так называть его, всего лишь выкупил Telmex, поддерживаемую правительством монопольную телефонную компанию. Он контролирует 90 % телефонных линий в Мексике, владеет компанией Telcel, и 80 % пользователей мобильных телефонов в этой стране ежемесячно пополняют его банковский счет. Он ничего не изобрел. Не снижал цены. В его деятельности нет ничего инновационного. А зачем? Он эксплуатирует свои компании на полную катушку, выжимая из них все до последней капли. Карлос Слим Элу – не Свободный радикал. Уверен, Мексика гордится своим состоятельным «предпринимателем», но он не достоин носить это звание, потому что загоняет своих бедных соотечественников в еще большую бедность. Славный малый.

Легкие деньги навсегда. А может, и нет. Потому что на каждый росчерк пера, на каждый закон, на каждого подкупленного конгрессмена найдется «ценовой зонтик», который покрывает все, что делают политические предприниматели. Настоящие, рыночные, предприниматели распознают расхождение между ценой и приносимой пользой и не теряют времени даром. Игнорируя законодательство, они рационализируют, избавляются от посредников, конкурируют, пишут по ночам программы и предлагают рынку все более дешевые и качественные продукты, пока на нем не начинаются сдвиги.

Писатель и профессор Лойола-колледжа Мэрилендского университета Томас Дилоренцо сформулировал эту мысль более удачно: «Политический предприниматель добивается успеха преимущественно за счет давления на правительство, требуя финансирования его бизнеса или реализации законов, наносящих удар по конкурентам. Рыночный предприниматель добивается финансового успеха за счет продажи на свободном рынке нового, усовершенствованного или более дешевого продукта без каких бы то ни было правительственных субсидий, прямых или косвенных».

Рано или поздно политические предприниматели выбывают из игры. На это уходят десятилетия, но покупатели на стороне рыночных предпринимателей. Находясь в отпуске в Мексике, я звоню домой по Skype, который работает на технологии VoIP (передача голоса через Интернет) и не нуждается в телефонных линиях. И все больше мексиканцев, которым нужно позвонить в США, поступают так же.

Субсидии провоцируют леность. Отсутствие конкуренции приводит к праздности. Зачем работать, если можно сидеть на пляже и подсчитывать барыши?

Монополисты-операторы стационарной и мобильной телефонной связи – классические примеры политических предпринимателей в действии. Воры, о которых мы говорили в главе «“Ешьте” людей».

AT&T Wireless берет 20 центов за текстовое сообщение, ограниченное 160 символами. Исходя из среднего размера сообщений, получается $5000 за мегабайт информации. Разумеется, никто столько не платит. Любой, у кого есть дети-подростки, вскоре понимает, что тариф безлимитных текстовых сообщений предлагается для того, чтобы выманить у вас $10 в месяц или даже больше. Даже по дорогому интернет-тарифу от AT&T Wireless килобайт стоит $0,005, или 5 центов за мегабайт, или – барабанная дробь, пожалуйста, – в 10 000 раз дешевле. Как думаете, небольшая конкуренция со стороны рыночных предпринимателей могла бы устранить такое расхождение в ценах?

Кабельные компании, дающие взятки местным муниципалитетам в обмен на получение лицензии, также относятся к политическим предпринимателям. Теле– и радиовещательные компании? Конечно. Добавьте сюда электроэнергетические компании, фирмы, занимающиеся водоснабжением и вывозом мусора, – почти все ваши ежемесячные коммунальные счета отправляются в карман какого-нибудь политического предпринимателя. Добавьте сюда всех, кто имеет право на лицензионную торговлю при ограниченной конкуренции, обычно на определенной территории. Типичный пример – автодилеры. Или дистрибьюторы алкогольных напитков, действующие благодаря законам, которые запрещают прямые продажи, скажем, вина винными заводами. Таким образом, вы платите небольшую пошлину, совершенно необременительную, но она обеспечивает приличный куш обладателю лицензии.

Истинные герои – рыночные предприниматели, совершенствующие свои товары и услуги, чтобы приносить пользу, а не перераспределять существующее богатство, запрашивая огромные деньги за банальные, но поддерживаемые правительством услуги. И при этом рыночных предпринимателей нередко клеймят как грабителей и злодеев. Но как бы общество к ним ни относилось, выигрывают, в конце концов, как раз они. Действуя нечестными методами и пойдя по «легкому пути», вы можете стать политическим предпринимателем и даже разбогатеть, но советую уступить эту возможность кому-нибудь другому, какому-нибудь простофиле, поскольку доить такой бизнес очень уж долго не получится. Передать его своим наследникам вы не сумеете.

Почему? Технологии меняются, и многие законы пишутся исчезающими чернилами. Новые политики могут решить, что разрешение на вашу монополию больше не представляет интереса. Попробуйте теперь найти трамвайные пути, когда-то пересекавшие Бродвей на Манхэттене!

Политическая власть против конкуренции. Политика получает преимущество на несколько лет. Но проходят десятилетия, и торжествует конкуренция. Снижение цен и инновации нельзя обуздать. Выбирайте с умом.

Свободный радикал, о котором речь пойдет дальше, усвоил это довольно рано.

Корнелиус Вандербильт родился в 1794 г. на Стейтен-Айленде, в Нью-Йорке. Как говорят о доминиканцах в Высшей бейсбольной лиге, с острова нельзя просто уехать, оттуда надо вырваться. Когда Вандербильту исполнилось 16, его мать вручила ему $100 за то, что он расчистил, вспахал и засеял участок земли в восемь акров. Юноша купил двухмачтовое судно и начал перевозить пассажиров и товары по всему Нью-Йорку. Он быстро сообразил, на чем можно зарабатывать настоящие деньги, – на пароходах. Власть имущие, управляющие Законодательным собранием Нью-Йорка, даровали 30-летнюю монополию на пароходные перевозки Роберту Фултону и Роберту Ливингстону – классический пример политического предпринимательства. Фултону даже удалось убедить политиков в том, что он не сможет получать прибыль, если не повысит расценки вдвое. Эдакий огромный «зонтик», который Вандербильт вскоре порвал на клочки.

В 1817 г. нанятый местным бизнесменом, Вандербильт начал перевозить грузы и пассажиров (незаконно, надо отметить) из города Элизабет, штат Нью-Джерси, на Манхэттен. С каждого пассажира он получал по $1, намного меньше монопольной цены в $4, и вскоре прибрал к рукам почти весь бизнес. Возможно, плата в $1 не покрывала расходов, но он держал еще и корабельный бар, что намного более прибыльно! Вандербильту угрожал арест и конфискация судна, и, как пишет Томас Дилоренцо в своей книге «Как капитализм спас Америку» (How Capitalism Saved America), он начал вывешивать на своем корабле флаг с надписью «Нью-Джерси должен быть свободным!». У меня, выросшего в Нью-Джерси, это не может не вызывать улыбку.

В какой-то момент Вандербильт снизил свои расценки до нуля. Он сделал проезд совершенно бесплатным и получал выручку только с корабельного бара, а его жена держала гостиницу в порту города Элизабет, как раз там, где пассажиры сходили с корабля Вандербильта.

Обратите внимание, Вандербильт не просил разрешения, он просто делал что хотел. До него существовал «ценовой зонтик» в $4, а он снизил его до $1. Фултон и Ливингстон подали в суд, но в 1824 г. Верховный суд США вынес решение по делу «Гиббонс против Огдена»: торговля между штатами относится к федеральной юрисдикции. Вот так-то: только Вашингтон, а не отдельные штаты, решает, кто может быть политическим предпринимателем.

Вандербильт не останавливался на достигнутом. Он брал по $7 за поездку по Гудзону в Олбани и $1 за каждые 20 миль на промежуточных остановках, что было намного меньше монопольных цен Hudson River Steamboat Association. Он использовал трубчатые паровые котлы и уголь вместо древесины – инновация, сокращающая расходы. Началась жесткая конкурентная борьба. В конце концов, Hudson River Steamboat Association заплатила Вандербильту отступные, с тем чтобы удержать свои высокие расценки. Через некоторое время его флот составлял уже свыше 100 судов. Они курсировали вокруг Лонг-Айленда и вдоль побережья, принося ему несметное состояние.

Во время калифорнийской Золотой лихорадки он снизил цену за поездку от Нью-Йорка до Сан-Франциско с $600 до $400. Плывя через Никарагуа вместо Панамы, он экономил два дня из 35-дневной поездки. Почтовое управление платило его конкурентам $500 000 за доставку почты в Калифорнию, поэтому Вандербильт предложил доставлять ее бесплатно, после чего снизил цену на билет до $150. Пассажиропоток вырос до небывалых размеров, поскольку будущим старателям нужно было отыскать золота всего на $150, чтобы «отбить» поездку.

Вскоре Вандербильт положил глаз на трансатлантические маршруты. В то же время Конгресс предоставил политическому предпринимателю Эдварду Коллинзу субсидии в размере $3 млн и еще $1000 в день, с тем чтобы он мог заниматься трансатлантическими перевозками. Вандербильт, владевший более быстрыми судами, начал сбивать цены, в то время как Коллинз был по рукам и ногам связан всевозможными правилами и предписаниями, «прилагавшимися» к субсидиям. К 1858 г. Коллинз был уже не в состоянии конкурировать с Вандербильтом и обанкротился. Единственным оставшимся конкурентом была британская пароходная компания Cunard. Вандербильт снизил цены, в особенности для пассажиров второго и третьего класса, и перешел на корабли с гребными винтами, что позволило ему сократить продолжительность поездки до девяти дней. Низкие цены и приумножение повлекли за собой инновации, хотя традиционная мудрость гласила обратное: мы должны субсидировать нерентабельный бизнес, с тем чтобы он мог позволить себе инновации. Ну да, конечно.

И снова Вандербильт не спрашивал разрешения, а делал то, что хотел, снижая цены и завоевывая рынок, оставляя финансируемых и монопольных игроков в кильватере.

Во время Гражданской войны Вандербильт продал большую часть своих судов Конфедерации и стал постепенно осваивать новые сферы деятельности. Его внимание привлекли железные дороги. На этот раз он приобрел акции Гарлемской линии, которая пересекала залив Гарлем и шла до Манхэттена, и Гудзонской линии, которая проходила по восточному берегу реки до самого Олбани. Это означало, что он снова конкурировал (теперь со Steamboat Association) и что он имел возможность еще больше снижать цены на перевозки!

Вандербильта преследовали многочисленные обвинения в манипулировании акциями, и он едва не потерял все свое состояние в борьбе с Дэниэлом Дрю за железнодорожную компанию Erie Railroad. В 1850 г. газета New York Times сравнила Вандербильта со средневековыми баронами-разбойниками, которые заставляли купцов платить за беспрепятственный проезд через свои земли. Бароны-разбойники не делали ничего, только взимали деньги за то, что могли бы сделать. Однако историк Джон Гордон попытался найти хоть какие-то более ранние упоминания об этих баронах и не обнаружил ничего. То есть, возможно, никаких баронов-разбойников никогда не существовало. Но сравнение оказалось удачным, и Times продолжала его использовать, а с ее подачи оно используется и по сей день.

Вандербильт, Рокфеллер и Карнеги выстроили гигантские империи за счет постоянного снижения цен на сталь, нефть или морские и речные перевозки, обеспечения экономического роста и повышения уровня жизни. Они работали на приумножение и за это получили прозвище «бароны-разбойники», а все потому, что нажили огромные состояния. Поди разберись. Найди продукт, который может приумножаться, – и тебя еще долго будут поносить в прессе и школьных учебниках по истории.

Полезный урок? Те политические предприниматели, которые считают, что со своими паромами через Гудзон, субсидиями на перевозку почты, лицензиями на трансатлантические перевозки и финансированием всех обставили, со временем становятся толстыми, глупыми и ленивыми. И сами готовят почву для рыночных предпринимателей, которые приходят и ставят их на колени. Свободные радикалы никогда не должны почивать на лаврах. Прогресс не остановить. То, что сегодня кажется безрисковым, завтра может таить в себе огромный риск. Именно деятельность Свободных радикалов представляет наибольшую угрозу для политических предпринимателей.