Созревшие нивы. Жизнь в Церкви Ткачев Андрей
Люди, бравшиеся за объяснение Апокалипсиса, никогда не дерзали на полное и исчерпывающее его толкование. Они знали, что слово Божие вообще, а последняя книга Библии и подавно, способны выскальзывать с прокрустова ложа «исчерпывающих» объяснений и схем. Тем не менее были неоднократные попытки увязать обращение Господа к семи Церквам с семью эпохами бытия Вселенской Христовой Церкви, с семью периодами жестоких гонений на христиан во времена до Константина и прочее. Ничего плохого в этих попытках нет, но и ждать от них конечных ответов вряд ли стоит.
Мотив написания данных строк следующий. В Слово Божие нужно всматриваться, словно в зеркало, в поисках своих природных черт и изъянов, требующих исправления. Над каждой страницей можно спрашивать себя: «Где здесь я?» или: «Где здесь обо мне?» Если там нет ничего ни для меня, ни про меня, то стоит ли мне изучать это? Сказанное Господом в отношении Церкви Пергамской или Ефесской было бы для меня бесполезно, если бы смысл сказанного исторически исчерпывался указанной Церковью и конкретной эпохой. Но в том-то и смысл, что сказанное ефесянам касается меня и тебя; сказанное о филадельфийцах тоже относится к тебе и ко мне. Итак, ни на что не претендуя, а также помня твердо, что Апокалипсис не читается в храмах по причине сугубой сложности объяснения, обратим внимание на слова Христа семи Церквам Азии, рожденным проповедью Иоанна Богослова. Это, как мы говорили чуть выше, слова Господа, не просто пришедшего совершить спасение, но слова Господа, уже претерпевшего Крест, умершего и воскресшего, уже восшедшего на Небеса и умолившего Отца послать в мир Утешителя. Это слова Господа, общающегося с уже рожденной, с уже живущей на земле Его Церковью.
Ангелу (считается многими, что епископу, с чем и мы нимало не спорим) Ефесской Церкви Христос открывается как Держащий семь звезд в деснице Своей, ходящий посреди семи золотых светильников. Господь знает его дела, и труд, и терпение, а также то, что Ангел Ефесской Церкви «не может сносить развратных». Обратим на это внимание. Плохо понятая свобода или, что хуже, корыстно понятая свобода, возвещаемая Евангелием, уже в апостольские времена стала для многих «поводом к распутству». Об этом часто пишет апостол Павел. Более всех учившему о христианской свободе, противоположной игу закона, ему и более всех приходилось настаивать на отличии свободы от вседозволенности. Еретики же, появившиеся чуть ли не сразу, именно идеей свободы оправдывали любые практики, вплоть до самых неудобопроизносимых. О них Петр писал: Произнося надутое пустословие, они уловляют в плотские похоти и разврат тех, которые едва отстали от находящихся в заблуждении. Обещают им свободу, будучи сами рабы тления (2 Пет. 2:18–19).
В Слово Божие нужно всматриваться, словно в зеркало, в поисках своих природных черт и изъянов, требующих исправления. Над каждой страницей можно спрашивать себя: «Где здесь я?» или: «Где здесь обо мне?»
В Ефесе также испытали некоторых, назвавшихся апостолами, и нашли, что они лжецы. Тоже характерная черта Древней Церкви. Пришел человек и говорит: «Я видел Господа, я был с Его учениками». Начинает рассказывать, его слушают, окружают почетом. По каким критериям отличить истинного свидетеля дел Божиих от возможного проходимца? Нет ни грамот, ни документов, ни фотографий. Нет никаких способов идентификации, столь распространенных ныне. По чудесам? Опасный критерий. Источник чудес — Бог, и святые люди-чудотворцы вовсе не владеют правом творить, что хотят и когда хотят. Единственный критерий — нрав. Древнейший памятник христианской литературы «Учение двенадцати апостолов» говорит, что если некто пришел к вам как пророк и просит денег, он — лжепророк. Если назвался апостолом и пользуется уважением, но задерживается надолго, не идет дальше с проповедью, то он — лжеапостол. Другими словами, корыстолюбивый нрав, желание пользоваться благами и славой есть обличение лжепроповедника. В Ефесе таких распознали.
В Ефесе не только распознали обманщиков и развратников. Там ради Господа трудились и многое перетерпели, были строги и внимательны, но все же не остались без упрека. Имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою (Откр. 2:4). Это «оставление первой любви», возможно, есть то самое, знакомое всем привыкание и охлаждение в вере, которое сменяет период первого горения. Все, кто уверовал, горели. Но кто не знает, что такое остывание? Это и есть оставление первой любви. Оно отчасти неизбежно, но оно не невинно. Оно названо падением. «Вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела».
Прочитав эти строки, мне менее всего нужно думать теперь о Ефесе. Я вспоминаю свои «прежние дела», свой огонь и ревность, свою радость, свою легкость и смелость, которых было когда-то так много. Они как-то боком-боком, незаметно с годами ушли из жизни, уступив место расчетливости, суете, усталости. Призыв Откровения слышу как слово, обращенное ко мне. В случае, если слово будет пренебреженно, Господь обещает вскоре прийти и сдвинуть светильник Ефесской Церкви с его места. Исторически Церкви возрастают и приходят в упадок. Там, где раньше цвело благочестие, ныне может быть полная духовная разруха. И для того, чтобы светильник был сдвинут с места, не обязателен явный грех. Достаточно одного лишь ослабления ревности, затухания огня первой любви. Даже изгнание лжеапостолов и сопротивление разврату недостаточны для церковного здоровья.
Напоследок Христос произносит утешение — утешение специфическое. Впрочем, то в тебе хорошо, что ты ненавидишь дела Николаитов, которые и Я ненавижу (Откр. 2:6). Ненависть свойственна только тем, кто любит. Кто не умеет любить, тот не умеет и ненавидеть. Толерантный теплохладен, то есть безразличен. Христос же умеет ненавидеть, и хорошо тому, кто ненавидит то же, что и Христос. Очевидно, и любить такой человек будет то же, что Христос любит. Николаиты же, скорее всего, те самые проповедники разврата, прикрывающие распутство словами о любви и свободе. Это ранние извратители Евангелия, во всякой эпохе имеющие своих подражателей.
Кто ведет борьбу с грехом, кто не дает погаснуть огню первой любви и веры, тот во Христе приступит к источнику бессмертия, от которого был отогнан согрешивший Адам.
Слово Христа к Церквам — это слово полководца к воинам. Христос Сам воевал и одержал победу. Поэтому, давая обетования, Он обращается к «побеждающему»: Побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия (Откр. 2:7). Кто ведет борьбу с грехом, кто не дает погаснуть огню первой любви и веры, тот во Христе приступит к источнику бессмертия, от которого был отогнан согрешивший Адам (см.: Быт. 3:22–23). Библия совсем не случайно начинается книгой Бытия и заканчивается Откровением. Начинается творением неба и земли и заканчивается видением нового неба и новой земли. Начинается повестью об изгнании человека от древа жизни и заканчивается обещанием вкушения от него. Длинный путь истории завершается в Апокалипсисе. Но завершается он не так, чтобы нам только созерцать завершение. Нам самим указана работа и борьба. Обетования даны «побеждающим».
Перед Троицей: вода и голубь
Когда потоп завершился, Ной стал выпускать из ковчега птиц. Те должны были дать знать о появлении сухой земли. Первым чести следопыта удостоился ворон. Он отлетал и прилетал, пока осушилась земля от воды (Быт. 8:7). Но то ли для ворона было много пищи в виде трупов, носимых волнами, то ли по другой причине, но его полеты ничего не сказали Ною. Следующим пернатым разведчиком был голубь, и его полеты исчисляются цифрой «три».
Вначале голубь не нашел места покоя для ног своих и возвратился в ковчег. Затем он принес в клюве, как некую бескровную добычу, свежий масличный лист. Тогда узнал Ной, что вода сошла с земли. И уже в третий раз улетев, не вернулся обратно голубь. Перерыв между полетами во всех случаях длился семь дней (см.: Быт. 8:6–12).
«Вода» и «голубь», — произнося эти слова, мы должны воскрешать в сознании слова, сказанные о потопе, но не только. Крещение Господне — это тоже библейское событие, в котором участвуют вода и голубь.
Над тихими водами Иордана, как и над мутными и тяжелыми водами потопа, тоже летала безобидная птица. В ее образе видимо для глаз явился тогда Святой Дух (ср. Лк. 3:22). Это не было воплощением Духа, но именно принятие такого видимого образа, который бы связал воедино ту древнюю милость (прекращение водного погубления) и милость новую — явление Бога как Троицы и Иисуса — как Христа.
Теперь вернемся мысленно вновь к ковчегу, удерживая в памяти то, что Дух являлся на Иордане «в виде голубине»[23]. Это подарит нам один очень яркий образ, относящийся к благодати Святого Духа и касающийся всех нас. Голубь Ноя отлетал и прилетал, не сразу найдя место покоя для ног своих. Это ли не образ действия Духа в отношении наших сердец, чаще всего покрытых темными, мертвыми водами?
Мы часто просим, не понимая толком, что же именно просим. Просим, не вкладывая в прошение сердца, как бы «на всякий случай», по готовому тексту и по привычке. Ожидать благодатных действий над собой при таких молитвах не стоит.
Та самая известная стихира «Царю небесный», обращенная к Святому Духу, которая используется как постоянная молитва Утешителю и читается каждый день, кроме периода Цветной Триоди, содержит в себе просьбу: «Прииди и вселися в ны (нас)». «Прииди и вселися, прииди и вселися», — просим мы многие сотни раз в течение года.
«Прииди и вселися», — просят миллионы таких же, как мы, христиан, а Духу все равно некуда вселяться, и Он, как голубь, летает над поверхностью воды, не имея места покоя для ног своих.
С одной стороны, здесь есть наша невнимательность. Мы часто просим, не понимая толком, что же именно просим. Просим, не вкладывая в прошение сердца, как бы «на всякий случай», по готовому тексту и по привычке. Ожидать благодатных действий над собой при таких молитвах не стоит.
Но даже если мы просим внимательно и понимаем, чего, собственно, просим, то и тогда голубь из Ноева ковчега показывает нам, как непросто вселиться Духу Святому в естество человеческое.
Для начала — Ему просто негде опуститься. Есть квартиры, в которых от обилия хлама и грязи негде сесть. Есть стаканы и чашки, в которые никто не нальет воды, чтобы напиться — так они грязны. И есть человеческие души, над которыми Дух Святой может только сверху летать, как летал Он в начале мира над первичным хаосом и водою (см.: Быт. 1:2). Таковы все вообще люди в своем непреображенном и неисправленном состоянии.
Затем, если некие труды ради Бога совершаются, если какие-то слезы о грехах льются, если совершается нечто святое или стремящееся к святости, то Дух находит свежий масличный лист. Это — начатки земли, первые жертвы от первых плодов. И лишь потом, после определенного времени, а не сразу, Дух может найти высохшую землю сердца, на которую можно опуститься.
Начиная с Пятидесятницы мы вновь начинаем взывать к Утешителю: «Прииди и вселися в ны». Нам должно делать это сознательно, постоянно и с верою, доколе не произойдет само вселение, приносящее с собою (по тексту молитвы) очищение от всякой скверны и спасение души[24].
В духовной жизни если чего не просишь, того и не имеешь. Не просишь Духа — не имеешь Духа. А не имея Духа, попадаешь под определение апостола: Это люди, отделяющие себя от единства веры, душевные, не имеющие Духа (Иуд. 1:19). Без толку ждать от таких людей исполнения заповедей. Они способны только на грех, бунт и на презрение к тому, чего не понимают.
Не забудем также и того, что окончательный суд над землей произойдет не раньше, чем Дух Святой станет бездомным в мире людей. Ему некуда будет вселиться, и никто его внутрь души своей и не пригласит, и не впустит. Именно так было и перед потопом, когда сказал Бог: Не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками сими, потому что они плоть (Быт. 6:3).
Поэтому приступим к умолению Духа, да не уйдет от нас, но паче — да вселится. Да просим с верою, нимало не сомневаясь, потому что сомневающийся подобен морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой (Иак. 1:6).
Преображение Господне
19 (6) августа
Божественная слава вочеловечившегося Христа была не видна не только всем «внешним» людям, но и самим апостолам. На горе Фавор Господь воочию показал свое Божественное происхождение трем самым близким своим ученикам. О событии Преображения рассказывается в трех синоптических Евангелиях: от Матфея (17:1–9), Марка (9:2–8), Луки (9:28–36).
Преображение — предвкушение будущего Царства
Преображение влечет к себе, притягивает взор. Фаворская гора, Господь, сияющий во славе, с Ним небожитель Моисей… вернее, Илия — небожитель, а Моисей — скорее узник ада, освобожденный на время, и трое апостолов — Петр, Иаков и Иоанн.
Праздник Преображения — смыслообразующий, придающий жизни качество осмысленности. Я бы даже сказал, что это целеполагающий праздник наряду с праздниками Рождества и Пасхи.
Праздник Рождества спасительный и смыслообразующий, потому что мы празднуем, что Слово стало Плотью. Бог стал Человеком, воплощение произошло. «Слово плоть бысть и вселися в ны» (Ин. 1:14).
Пасха — это Праздник из праздников, Торжество из торжеств. Христос попирает смерть Своею смертью, которая не была вынужденной и рабской смертью невольной, а смертью добровольной и жертвенной, безгрешной смертью.
То, что в Рождестве с нами Бог и смерть не страшна внутри пасхального сияния, — это, безусловно, смыслообразующие вещи.
Преображение показывает цель человеческого бытия. Преображение — это изменение, некое новое качество. То есть мы — такие, как есть сейчас, — вечно жить не можем. Мы должны будем умереть или измениться, то есть преобразиться.
И преобразиться нужно будет из образа в образ, от славы в славу. Нужно будет совершить некое чудесное изменение, но не личными силами только, а действием благодати Божией. Человек должен будет измениться в образ Христа, Который принял образ наш человеческий, образ раба. Он обнищал таким образом нас ради, для того чтобы мы через Него получили доступ к Его богатству и в Нем обогатились.
На Фаворской горе Христос показал нам Свою предвечную славу, которую Он имеет у Отца, пребывая с Отцом в Отце, потому что Слово всегда с Отцом. Слово есть Бог и Оно всегда у Бога, и Оно имеет славу от Отца равную. Христос показал ту часть славы Своей, которая вместима глазами человеческими, душой человеческой.
Он показал, что Он не просто Учитель, который принес миру новый закон — так сказать, свод новых правил, новый кодекс моральных постановлений. Он не просто Законодатель, пророчески действующий, обновляющий дух человеческий, подвизающий нас на борьбу с нравственной чистотой. Все так, но этого мало.
В празднике Преображения мы предвкушаем смысл будущего Царства. Как говорит Иоанн Богослов, бывший, кстати, тогда на горе Фаворской, мы «увидим Его, как Он есть» (1 Ин. 3:2). Вот это, собственно, и есть Царство Божие. Царство Божие не есть брашно и питие, не есть наслаждение красотами отвлеченными или телесными состояниями. Царство Божие есть радость и мир в Духе Святом и близость ко Христу. Где Христос, там Царство.
Мы видим на святых людях, что они преображаются. Мы видим их сияющими — Серафима Саровского или Сергия Радонежского, например. Мы видим Фаворский свет над головами многих святых. Мы видим людей меняющимися. На иного старичка посмотреть приятно, а на другого, столько же прожившего, глядеть не хочется. Очевидно, что под морщинами одного и другого живет разный опыт. Возможно, в одном живут доброта и теплота, а в другом раздражительность и обида на всех. Не исключено, что в одном Христос живет зачинательно, а в другом ничего, кроме злости и нераскаянных грехов, не живет. И поэтому морщины одного хочется целовать, а от второго хочется отвернуться. Этим внутренним светом светится всякая добрая душа. Святым Духом всякая душа живится и чистотою возвышается.
Преображение показывает цель человеческого бытия. Преображение — это изменение, некое новое качество. То есть мы — такие, как есть сейчас, — вечно жить не можем. Мы должны будем умереть или измениться, то есть преобразиться.
Поэтому праздник Преображения я без сомнения называю таким смыслообразующим, и целеполагающим, и жизнеутверждающим праздником, который напоминает нам слова апостола Павла, что не все мы умрем, но все изменимся. То есть нам всем подобает измениться, преобразиться для того, чтобы жить вечно.
И нужно преобразиться так, чтобы сиять силой Божией, как Господь сиял, когда одежды Его были белы как снег и лицо сияло как солнце. Так и говорится, что праведники просияют в Царстве Отца, как солнце. Можно от противного догадаться, что грешники будут темны и безобразны. Чуждые этого солнечного духовного света, они будут грешны и отвратительны. Да убережет Господь нас всех покаянием и верой от этого безобразного воскресения, которое будет воскресением в суд и в осуждение.
Поэтому в праздник Преображения следует думать не о грушах, сливах, яблоках и прочих фруктах и овощах, благочестиво приносимых в храм. Думайте о Божественных тайнах! Почему Моисей пришел к Христу? Почему пришел к Нему Илия? Что это за фигура Ветхого Завета? Почему Петр, Иаков и Иоанн были на горе? Почему им хорошо было? И почему Петр, Иаков и Иоанн узнали Моисея и Илию, хотя не было ни портретной живописи, ни фотографий — но тут же узнали их? Очевидно, это было в Духе Святом, где все узнают всех. И много-много другого нужно понять, и почувствовать, и обрадоваться многому в праздник Преображения. Для этого нужно читать Святое Писание и усердно занимать молитвой душу во время посещения праздничных служб.
Преображение — предощущение будущего блаженства для верующих во Христа как Сына Божия
Вере противостоит не столько неверие, сколько иноверие. И христианству со всей серьезностью в перспективе будет противостоять не подыхающий атеизм вымирающего европейца, а мощные вероучительные системы ислама и иудаизма.
Это — монотеистические религии, знающие Творца и очень много о Нем, несущие в генетической памяти и в знаках своих преданий большой багаж накопленного опыта.
Мы не спорим с этими верами о том, есть ли Бог, один ли Он, управляет ли Он миром. И они, и мы знаем, что есть, что один, что управляет. Аминь.
Но мы расходимся с ними в вопросе отношения ко Христу.
Еврей Мессию пришедшего не признает, хулит и ждет иного.
Мусульманин Мессию признает пророком, родившимся от Девы, но не Сыном Благословенного.
Христианин верит в «Единородного, иже от Отца рожденного прежде всех век»[25].
Верить в Иисуса, как в «просто пророка», пусть даже безгрешного, христианину не пристало. Вникать же в иудейские хулы — тем паче. Нужно исповедовать Сына сообразно тому, Кто Он есть и как мы научены — «Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, Единосущного Отцу, через Которого все сотворено»[26]. И помощь нам в утверждении на камне веры оказывает праздник Преображения.
Этот праздник смыслообразующий и целеполагающий. Он показывает нам, Кто на самом деле есть Тот смиренный Иисус, Который пешком обходил Палестину, беседовал с людьми и ел простую пищу. Он — Царь, имеющий равную с Отцом славу от начала времен. Ему поклоняется ветхозаветный закон в лице Моисея и пророки в лице Илии. Он — свет, и нет в Нем никакой тьмы (1 Ин. 1:5).
Верующий во имя Его верует не в человека, и не в пророка, и не в ангела, но в Бога истинного, принявшего на себя немощь и ограниченность естества человеческого.
Вере противостоит не столько неверие, сколько иноверие. И христианству со всей серьезностью в перспективе будет противостоять не подыхающий атеизм вымирающего европейца, а мощные вероучительные системы ислама и иудаизма.
Праздник целеполагающий потому, что в нем видим достижение священного края: исполнение пророчеств, смысл Закона и соединение вокруг Христа небесных (Илия), земных (апостолы) и преисподних (Моисей).
Когда Он сияет вечным светом Своим, тогда — исцеление в лучах Его (Мал. 4:2). Когда Он во славе, тогда история закончилась и началось блаженство. Собственно, это и дано было испытать, как некий начаток, трем апостолам и двум пророкам: история закончилась, и люди вошли в Царство вечным светом сияющего Царя.
Вот почему Преображение по смыслу и значению стоит сразу после Рождества и Пасхи.
Рождество — вхождение Бога в мир людей. Слово стало плотью (Ин. 1:14).
Пасха — победа над смертью. Пожерта бысть смерть победою (1 Кор. 15:54).
Преображение — предощущение будущего блаженства, когда спасенные будут жить в Небесном Иерусалиме, не имея нужды в солнце, луне и светильниках, ибо слава Божия осветила его, и светильник его — Агнец (Откр. 21:23).
Мы не в человека верим, которого злые люди унизили, оскорбили и ко кресту пригвоздили. И не в пророка мы верим, который велик и хорош, но безмерно удален от Существа Божия. Мы верим в Слово, в Котором была жизнь, и жизнь была свет человеков (см.: Ин. 1:4). Именно это показывает нам праздник Преображения.
Преображение: Христос собирает живых и умерших
Совершая проскомидию, священник в центр дискоса помещает часть хлеба, именуемую Агнцем. Это тот хлеб, которому предстоит стать Телом Христовым в результате службы и освящения, в результате прикосновения Духа. Вокруг же этого хлеба в особом порядке располагаются частицы в честь Богородицы, Предтечи, всех святых, затем — всех живых и усопших. Таким образом, на дискосе зримо представлено собрание вокруг Христа всего спасенного и спасаемого человечества.
Такое же собирание Христом вокруг Себя живых и умерших мы видим на горе в день Преображения. С тремя земными спутниками и учениками Господь восходит на гору, а там к лучам засиявшей славы Его пришли из царства мертвых — Моисей, а от небес — Илия. И воплотилось то, о чем со временем скажет Павел: «Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисусовым преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних» (Флп. 2:9–10).
Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить (Мф. 5:17). Так говорил Спаситель, проповедуя. И в подтверждение этих слов пришли к нему двое самых славных сынов Ветхого Завета. Как прежде на Синай и Хорив, опять пришли они на гору — Фавор имя ей.
В лице Моисея Христу поклонился закон. В лице Илии с Ним беседовали пророки. Оба они своим явлением показали, что Христос — податель закона и исполнение пророчеств.
Моисею однажды, среди событий великих и едва объяснимых, Бог сказал: Лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых (Исх. 33:20). Но вот прошли долгие годы, многие поколения сменили друг друга. Наказания и благословения, предсказанные Моисеем, в свою очередь опускались на головы сынов Израиля. Наконец пришла полнота времени (Гал. 4:4), и на землю пришел воплотившийся Сын Божий. Теперь Моисею стало возможно увидеть лицо Его. Уже не боялся умереть Моисей от этого лицезрения, и не только потому, что тело его уже давно лежало в земле, а лишь душа наслаждалась лицезрением Истины. Но еще и оттого, что не убивает, но греет; не калечит, но животворит Агнец Божий, для того и пришедший, чтобы взять на Себя грехи мира.
Апостолы были в страхе. Если они что и говорили, то это был лепет людей, не понимавших самих себя (см.: Лк. 9:33). Но не так вели себя гости из иных миров. Два величайших пророка вели с Мессией беседу. Они говорили об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме (Лк. 9:31). Отвержение Христа старейшинами, осуждение Его на смерть, распятие и Воскресение были предметом их разговора.
Многое, очень многое было открыто Моисею и Илии при земной жизни. Надо думать, что не все, что знали они, было ими сказано. Но еще больше им пришлось увидеть, услышать и узнать здесь — на Фаворской горе — в присутствии трех испуганных Иисусовых учеников.
Моисей столько раз слышал Божий голос! Он слышал его и ушами, и сердцем, ибо Господь говорил с ним как с другом — устами к устам. Теперь он видел прежде Невидимого, и нет на человеческом языке слов, чтобы передать то, что он чувствовал.
Христос, сияющий, как солнце. Люди, поклоняющиеся Ему. Слава Божия, освящающая праведников. Это и есть Царствие Божие, явленное на краткое время малому числу избранных, но ожидающее в конце веков и времен всех, кто записан в Книгу Жизни.
Но Илия смотрел на Христа иначе. Илия не умер. Его возвращения с огромным напряжением ждали сыны Закона. Ведь у последнего пророка сказано: Вот, Я пошлю к вам Илию пророка перед наступлением дня Господня, великого и страшного (Мал. 4:5).
Илии, по мнению мудрецов, должно прийти и, как учат книжники, устроить все (Мк. 9:12), то есть помазать и воцарить Мессию. Поэтому, когда в духе и силе Илии пришел Иоанн с проповедью покаяния, прислали из Иерусалима священников и левитов спросить его: кто ты? (Ин. 1:19). И среди главных вопросов был и такой: Ты Илия? (Ин. 1:21).
Иоанн тогда сказал «нет», поскольку он не Илия, но глас вопиющего в пустыне (Ин. 1:23). Он пришел приготовить людей к вере через проповедь покаяния. Он — Предтеча первого пришествия, пришествия смиренного и искупительного. А Илии предстоит быть пророком и предтечей Второго Пришествия Христова.
Все это — тайны, скрывшиеся от премудрых и разумных, но открытые впоследствии младенцам (ср. Мф. 11:25). Ныне же Илия смотрит с любовью на Царя Израилева, Который вместе с тем и Агнец — невинный, предназначенный к закланию.
Там, где живет Илия, время движется по-иному. На земле тянутся годы и сплетаются в столетия. А собеседники ангелов — Енох и Илия — могут не замечать их, поскольку живут близ Бога, у Которого тысяча лет — как один день (см.: Пс. 89:5). Но наступит время, когда человечество составит из себя одно греховное целое, подобное сплетенному змеиному клубку. Это будет безмерно возгордившееся и безмерно развратившееся человечество. Оно откажется поклоняться Истине и полюбит ложь. Из среды этого неисцельно больного человечества явится, словно горький плод на ядовитом дереве, человек, любящий себя так же сильно, как любит себя отец лжи — сатана. Этот человек сравнит себя с Христом, и большинство людей не способны будут отличить эту грубую ложь от правды. Вот тогда Илия прервет свои непрестанные молитвы и явится среди людей, чтобы свидетельствовать Истину.
«Истинный Мессия уже приходил, — скажет он народу Израиля. — Тот, кого вы превозносите и на кого надеетесь, — обманщик». Илия не побоится сказать правду. Не побоится он за правду и умереть, подобно Иоанну, пришедшему в одном с Илией духе проповедовать покаяние.
А сейчас он смотрит на сияющее, подобно солнцу, лицо Христа, на одежды Его, ставшие ослепительно белыми, и будущее открывается его пророческому взору более ярко, нежели обычному человеку вспоминается прошлое.
Что же это было там, на горе? Это было Царствие Божие, пришедшее в силе. Так сказал Христос перед Преображением: Есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе (Мк. 9:1).
Христос, сияющий, как солнце. Люди, поклоняющиеся Ему. Слава Божия, освящающая праведников. Это и есть Царствие Божие, явленное на краткое время малому числу избранных, но ожидающее в конце веков и времен всех, кто записан в Книгу Жизни.
Один из бывших на горе в тот день — Иоанн — со временем станет зрителем еще более чудных откровений. Он увидит Небесный Иерусалим, о котором скажет, что город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его и светильник его — Агнец (Откр. 21:23).
Так Агнец, ставший светильником на Фаворе для пятерых избранных, станет источником света для великого множества людей, поющих: «Буди светлость Господа Бога нашего на нас!», «Во свете Твоем узрим свет», «Боже, ущедри нас, благослови нас, просвети лице Твое на нас и помилуй нас»[27].
Произошедшее на Фаворе превосходит всякую цену. Это событие учит нас тому, в Кого же мы, собственно, верим, Кого называем Спасителем.
Это не просто Человек и Учитель. Это — Бог пророков, Податель Закона, сладчайший Собеседник древних праведников, вечное сияние славы Отца, Свет от Света, Бог истинный от Бога истинного. Это Тот, Кто выше Моисея. Тот, Кому предстоит Илия. Он — Свет истинный, просвещающий всякого человека, грядущего в мир.
И будущую надежду проясняет фаворское сияние и о будущем светлом Царстве возвещает нам. И само изобилие плодов, освящаемых в этот день, говорит нам о сладости и радости, о богатстве и красоте будущего и грядущего Царства, которому не будет конца.
И даже фрукты в сей день — источник мыслей для радостного и сладкого богословия. Ведь о Царе прикровенно сказано: Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами. В тени ее люблю я сидеть, и плоды ее сладки для гортани моей (Песн. 2:3).
Успение Пресвятой Богородицы
28 (15) августа
Этот праздник установлен в честь отшествия в мир Небесный Божией Матери. В этот день апостолы чудесно перенеслись в Иерусалим, чтобы попрощаться с Ней. К Своей Матери сошел Сам Царь Славы, Христос, окруженный множеством Ангелов и Архангелов. На третий день гроб Богоматери оказался пуст. Немного спустя после этого события во время трапезы апостолы беседовали о чудесном исчезновении тела Богоматери из гроба и вдруг увидели Деву Марию, стоящую на Небесах живой, со множеством ангелов, и сияющую неизреченною славою. Апостолы исполнились радости и невольно вместо «Господи, Иисусе Христе, спаси нас», воскликнули: «Пресвятая Богородица, помогай нам».
Успение: гроб Богоматери священно пуст
Любить Христа можно так, как любит царя верноподданный, живущий за тридевять земель: в лицо не видел, в глаза не смотрел, но сердцем любит. На стену прикрепил вырезку с портретом из журнала, в царские дни работать отказывается.
А вот любить мать царя невозможно иначе, как только будучи вхожим во внутренние царские покои, будучи приближенным к сокровенной от посторонних глаз жизни не царя только, но и семьи царской. Нужно быть царю родным, чтобы любить его мать и других родственников.
Почитание Богородицы — это семейный архив, семейная память, семейное предание. Уже не издали чтит Господа, но вплотную приближается к Нему тот, кто чтит Облеченную в солнце Жену (ср. Откр. 12:1), послужившую Тайне Воплощения Бога. Мы не рабы, издалека кричащие хвалу, но дети семьи Божией, когда чтим Богоматерь.
Праздники Ее сокровенны. О них можно говорить на ухо, и об Успении — особенно. Оттого, вероятно, праздник этот так любим монашествующими.
Приближение к светлым тайнам подобно приближению к огню очистительному, и впору вспомнить Моисея, закрывавшего лицо при приближении к горящей купине (Исх. 3:6). Так и икос праздника Успения говорит: «Огради моя помышления, Христе мой, ибо стену мира воспети дерзаю, чистую Матерь Твою. На столпе глагол укрепи мя и в тяжких мыслях заступи»… «В тяжких мыслях заступи», — монахам это более, чем мирским, понятно.
В день Успения мы говорим о том, что Матерь Света умерла. Произнесем еще раз эту фразу и поставим в конце ее точку по всем правилам грамматики. «Богородица и Матерь Света умерла».
После этих слов и этой точки праздник возможен только в том случае, если совершилось еще «что-то». Иначе особого праздника бы не было. Мы продолжили бы праздновать Введение во храм, Благовещение и Рождество. Мы чтили бы многочисленные Ее иконы. Но Успение в этот светлый перечень бы не попало. Оно бы помнилось наряду с днями поминовения усопших праведников, апостолов, мучеников. Помнилось бы так, как, к примеру, помнится страдальческая смерть и славные имена Петра и Павла.
Все святые, разлучившись с телами, ожидают воскресения мертвых. Они уже веселятся перед лицом Божиим и не боятся будущего, которое не таит для них ничего страшного, но лишь воскресение плоти, умножение славы и полное вхождение в Царство. Все они веселятся, но только душой. Не весь человек продолжает жить, и пока единство души с имеющей воскреснуть плотью не восстановится, это будет еще «не все» веселье, не полная радость.
Так было бы и в отношении Богоматери, если бы после точки в предложении о Ее смерти ничего больше не стояло. Однако праздник есть, и если он велик, то только потому, что гроб, недолго хранивший тело Богородицы, пуст. Петр и Павел ждут воскресения мертвых. Воскресения ждут все святые. Но Богоматерь для Себя уже ничего не ждет.
Почитание Богородицы — это семейный архив, семейная память, семейное предание. Уже не издали чтит Господа, но вплотную приближается к Нему тот, кто чтит Матерь Божию. Мы не рабы, издалека кричащие хвалу, но дети семьи Божией, когда чтим Богоматерь.
Ее гроб пуст той же священной пустотой, которой ознаменован гроб Ее Сына — Христа Спасителя.
Желудок сыт, когда полон. Дом богат, когда полон всякого добра. А вот гроб свят, когда пуст. И пуст не от рук воров, кощунников или гробокопателей, а от непобедимой силы Воскресения!
Именно так пуст гроб Христов, этот источник всеобщего воскресения. Пуст и гроб Матери Христовой. Поэтому праздник Ее Успения велик. Он и назван не днем умирания, а днем Успения, поскольку недолгим был этот смертный сон.
Ее окружало особое воспитание, и душа Ее рано, очень рано ощутила желание не отдаляться от Бога мыслью ни на йоту. Через узкие врата незримого для людских глаз подвижничества Она вошла в простор открывающихся тайн. Ей была подарена сладость особого Материнства. Ей была подарена прижизненная неизвестность и пребывание в тени Божественного Сына. Ей была положена на плечи тяжесть материнского переживания о Нем и безмолвного следования за Ним. Ей было растерзано сердце всем тем кошмаром, который вложен в понятие Страстной недели. Она была несказанно обрадована вестью о том, что Сладчайшее ее Чадо живо! Ей ли не быть отмеченной особой долей в час встречи со смертным холодом?
При всей скромной незаметности Своей на страницах Евангелия, Она, Мария, — во всем другая.
Вот цари и великие мира сего могут казаться многим чуть ли не небожителями или земными богами, хотя на самом деле они ведут жизнь обычного грешника. Они сплетничают, боятся, лгут, развратничают, клевещут. Они умирают в недоумении о будущем, и память о многих из них смывается так же быстро, как смывается с асфальта грязь напором воды из дворницкого шланга. Истинное же величие одето в простоту и неузнанность.
Яко сотвори Мне величие Сильный, и свято имя Его (Лк. 1:49), — пропела Мария, едва зачав Христа от Духа. Сотворил Ей величие Сильный и в дни смерти Ее.
С одной стороны, во всем, как мы, Она умерла. Но, с другой стороны, во всем другая, Она не оставлена во гробе. Сын взял Ее с Собой. Такова, видно, любовь Его, что царствовать над искупленными Он пожелал не иначе, как вместе с Той, Кто больше всех послужила тайне Искупления.
Предание о празднике изобилует подробностями о Гаврииле, об апостоле Фоме, о некоем дерзком иудее Афонии. Предание даже называет псалом, который воспел апостол Петр, возглавляя погребальную процессию с телом Богородицы. Все это есть в песнопениях праздника и в иконографии. Но мы не всегда должны перечислять эти драгоценные черточки и йоты великого события. Иногда стоит сконцентрироваться на главном.
Главное то, что Дверь, через Которую Всевышний вошел в мир, ушла от нас через двери смерти. Она ушла вначале только душой, как и подобает смертным, но затем была воскрешена Сыном и покинула землю с плотью. Гроб Ее пуст!
Она ушла, но не оставила нас. И тропарь праздника раз за разом напоминает эту истину: «В Рождестве девство сохранила еси, во Успении мира не оставила еси, Богородице».
Когда-нибудь мы тоже умрем. Не стоит ждать в тот день пришествия к нашей постели архангела Гавриила. Но молиться Богоматери стоит.
Мы, в числе миллионов других крещеных душ, поднимаем к Ней свои взоры и обращаем молитвы. Любящие Ее исчисляются сотнями тысяч и даже миллионами. Спасенные Ее заступничеством вряд ли поддаются исчислению.
Когда-нибудь мы тоже умрем. Не стоит ждать в тот день пришествия к нашей постели архангела Гавриила. Но молиться Богоматери стоит.
Постель умирающего сродни постели роженицы, поскольку душа умирающего болезненно рождается в иную жизнь. У обоих этих одров часто бывает наша Небесная Мать ради облегчения страданий и помощи. Молебный канон за мучительно умирающего человека обращен именно к Богоматери.
Так что праздник Ее Успения — это и праздник нашей общей надежды на Ее будущую помощь в тот грозный час, когда никто другой помочь будет не в состоянии.
В тропаре так и сказано: «Преставилася еси к Животу (Жизни), Мати сущи Живота (Мать истинной Жизни), и молитвами Твоими избавляеши от смерти души наши».
Успение Пресвятой Богородицы: рождение в вечность
В вечерних молитвах, которые мы читаем с вами, есть такие слова: «Се ми гроб предлежит, се ми смерть предстоит, суда Твоего Господи боюся и муки безконечныя, злое же творя не престаю». Гроб не предлежит пред нами в буквальном смысле слова, хотя можно читать это над одром, как бы склонившись возле своего раскрытого гроба. Так или иначе, он мысленно нам предлежит, и смерть нам мысленно предстоит. Зло же творить человек не перестает, и хотя суда Божьего боится, но исправляться не спешит.
С точки зрения предлежащей смерти человека, как серьезного экзамена, который будет пропускать человека в другую реальность, человеку нужно думать об этом и, думая об этом, содрогаться страхом неизвестности. Как говорил преподобный Серафим Саровский, нужно чаще думать о том, как буду умирать, что Богу скажу, и когда перехватывает дух на этих мыслях, то нужно сказать: «Пресвятая Богородица, помоги мне!»
Праздник Успения Божией Матери следует осмысливать в этом свете. Матерь Божия родилась, прожила и умерла как человек. Все, что было, было с ней как с человеком, ибо она была совершенно такой же, как все люди — дочка Евы, имеющая ту же природу. Она выпила чашу земной жизни в полной мере, из которой самыми главными событиями являются рождение в мир Иисуса Христа, питье скорбной чаши, познание Бога, молитва Ему, исполнение заповедей и смертный исход.
Смерть Ее мы называем мягким словом «успение», соединяя его по смыслу со словом «сон». То есть для праведника смерть есть сон, как переход от худшего к лучшему, как сладкое забытье.
«Сладок сон трудящегося, — говорит пророк и царь Соломон, — мало ли, много ли он съест, но пресыщение богатого не дает ему уснуть» (Еккл. 5:11). Тревожен сон человека, который боится наказания или разоблачения. Сладок сон человека, утомившегося от добрых трудов, все, что надо, сделавшего, всего, что не надо, не сделавшего, уснувшего в надежде воскресения, то есть пробуждения утром.
Смерть Пресвятой Богородицы мы называем мягким словом «успение», соединяя его по смыслу со словом сон. То есть для праведника смерть есть сон, как переход от худшего к лучшему, как сладкое забытье.
Так уснула смертным сном Пресвятая Богородица, прожив Свою меру жизни, помолившись Сыну перед тем, чтобы Он Сам взял Ее душу, чтобы Он явился Ей, чтобы Он предстал Ей в Ее смертном борении, ибо смерть есть борьба некая. Человек вступает в борьбу, с болезненностью оставляет свое тело. Чем ближе человек к Богу, тем легче у него это происходит. Это такое чистое рождение получается, буквально как разрешение от бремени.
Человеку в это время нужна помощь ангельская, святых, простых людей, находящихся, быть может, рядом со страдающим. Матерь Божия просила, чтобы Сын явился Ей, предстоя Ей и забирая Ее, совершая такое Свое Божественное милосердие над Ней. Так и произошло.
И во гробе Она не осталась. Церковь празднует не только смерть, Успение Богоматери и душевный ее уход в Царство Божие, но празднует также и Ее воскрешение Господом Иисусом Христом и взятие во славу Ее в целостном составе человеческом. То есть Матерь Божия достигла воскресения. Она есть начаток человеческого естества по Сыне Своем. То есть Он есть начаток умерших, Он жив духом и телом, и Он — новый Адам. И Она по Своем Сыне — начаток этого искупленного человечества, уже вошедшая во славу будущего века, будучи живой душевно и телесно, полностью живой и во славе пребывая.
Поэтому мы исповедуем Богородицу как Заступницу усердную рода христианского. Она — Человек, живущий в двух мирах, и может являться нам, но также является украшением Небесного Иерусалима.
Если мертвые ожидают воскресения телом и лишь духом продолжают жить, причем по-разному, — некоторые живут активно и бодро, потому что святы, некоторые в трепетном ожидании будущего суда, поскольку грешны, — то Матерь Божия живет активно и полностью, целостно. Она, как Царица и Мать Церкви, действует могущественно по смерти, и посмертная слава Ее превосходит всякую земную славу. На земле о Ней было очень мало известно и рассказано, но посмертная слава Богородицы уже занимает тысячи исписанных золотых страниц. Она является, исцеляет, вразумляет и собеседует тем, кто молчит для мира, а молится Господу. Она покрывает девствующих и защищает страждущих по воле Божией, и всяко-всяко ино помогает Церкви.
Мы взираем на образ воскресшей Богоматери в день смерти Ее и видим в смерти нашей будущей тоже некую дверь, через которую нужно будет пройти, призывая на помощь Христа Господа и родившую Его Деву Марию. Она тоже будет помогать нам в день смерти нашей. Как повивальница, облегчающая роды женщине родящей, так и Она будет облегчать нам рождение в вечность, если только мы будем взывать к Ней и ждать Ее помощи.
Молитвы Пресвятой Богородицы неизмеримо сильны и несравнимо более ценны, чем молитвы всех-всех-всех молящихся, собранных вместе.
Праздник этот имеет параллель с Пасхой Господней, и он есть еще один шаг в жизнь будущего века. Если всех нас еще только ожидает смерть, и воскресение, и воздаяние, то у Матери Божией это уже совершилось. И в Ней мы видим первого Человека по Господе Иисусе Христе, Который в полной мере вступил в обладание будущим Царством. Ее молитвы посему неизмеримо сильны и несравнимо более ценны, чем молитвы всех-всех-всех молящихся, собранных вместе.
«В рождестве девство сохранила еси, во успении мира не оставила еси, Богородице, преставилася еси к животу, Мати сущи Живота, и молитвами Твоими избавлявши от смерти души наша», — поется в тропаре Праздника.
Родившая истинную Жизнь, по смерти Она перешла к истинной Жизни, то есть ко Христу, Которого родила, и молитвами своими избавляет от смерти души наши. Да будет избавлена от смерти душа всякого человека, верующего в Господа Иисуса и надеющегося на Его милость и на молитвы Богородицы. Наипаче — когда мы празднуем грустный и в то же время светлый праздник Успения Богородицы.
Часть II
Путь к Воскресению
Великий пост — приготовление к Пасхе
Великий пост имеет ценность как приготовление к Пасхе. Сам по себе, вне пасхального контекста, он теряет смысл и серьезно его меняет. Пост — это, с одной стороны, покаянный труд человеческий перед лицом Божьим, с другой — добровольное распятие человека со страстьми и похотьми ради достойной встречи Пасхи. Пост — это в очередной раз вживание человеческой душой в искупительные страдания Господа Иисуса Христа.
Переживание благодатной радости на Пасху, пасхальная радость дается как награда человеку, который трудится над своей жизнью и готов идти на распятие вместе со Христом для того, чтобы с Ним воскреснуть. Великий пост мы включаем именно в это смысловое понимание Пасхи как главного события мировой истории. И оно должно быть главным событием в жизни человека.
Отношением к Пасхе меряется все в нашей жизни: отношение к смерти, отношение к заповедям, к личности Иисуса Христа, к личной жизни, ко своим грехам. Все меряется в отношении пасхальной веры, пасхальной радости, которая невозможна без постного труда, заключающегося в добровольном распятии.
Слово о Великом посте
Задолго до Рождества Христова умный китаец по имени Кун-цзы (по-нашему Конфуций) сказал, что мир изолгался, слова потеряли смысл и нужно заново давать имена вещам и понятиям. Склоняя голову перед мудрым китайцем, мы и сегодня признаем, что смирение смешивают с комплексом неполноценности, храбрость — с наглостью, щедрость — с глупостью и так до бесконечности.
Время Великого поста обязывает нас говорить о покаянии — и нам, как детям ХХI века, тут же придется оправдываться. Покаяние — вовсе не оглашение своих гадостей и не размышление про себя и вслух о своих недостатках. И не многое другое из того, что ошибочно приписывают настоящему покаянию. В своих богослужениях Церковь называет покаяние «радостотворным». Как, например, в службе Почаевской иконе Божией Матери есть слова в одном из тропарей: «О грехах своих восплачемся, о милосердии же Божием возрадуемся». Покаяние истинное рождает радость: радость о прощении грехов, о том, что тебе дана вновь надежда, и перевернута страница, и Бог забыл твои неправды, и жизнь продолжается…
Пост — это в очередной раз вживание человеческой душой в искупительные страдания Господа Иисуса Христа.
Этого светлого отношения к покаянию или вовсе нет, или почти нет. Его ошибочно смешали с каким-то духовным изуверством; самобичеванием, где нет бича. Католики логически пошли дальше и дошли до самоистязания. А православные, не делая крайних шагов, стали на полпути и покаяние смешали с самоуничижением, тоской, печалью и со многими вещами, никак не касающимися Бога. Когда Антоний провел 20 лет в пустыне и знающие его пришли к нему, то они увидели человека (я никогда не забуду этих слов) «цельного в уме, здравого в душе и теле, посвященного в тайны и объятого Богом». Это — покаяние истинное. Подобен ему Моисей, в 120 лет не утративший ни единого зуба, не ослабевший в зрении и телом бывший сильным, как зрелый муж. Вот покаяние. Остальное — нудеж, скуление и тихий вой слабого и малоумного человека, считающего себя (вдумайтесь!) подвижником.
Великий пост требует от всех нас целостности, то есть собирания воедино всех составных частей нашего естества: ума, воли, чувств. И тот, кто не ест с понедельника до пятницы, и тот, кто просто бросил курить, и тот, кто отказался есть конфеты («необходимые» для жизни) — все они подвижники. Вспоминая Конфуция, нужно сказать, что и слово «подвиг» мы понимаем неправильно. Для обывателя подвиг сопряжен с ружейными залпами, тонущим кораблем, ледяными вершинами… На самом деле настоящий подвиг — это сдвигание себя самого с мертвой точки, это умение и желание разбудить свою мертвость и сделать шаг навстречу тому Отцу, Который Сам бежит навстречу блудному сыну.
Мы не зря читаем в преддверии поста о Закхее[28]. О почтенном по возрасту и уважаемом из-за богатства человеке, который не постыдился залезть на дерево, чтобы увидеть Иисуса. Наш с вами пост — это не что иное, как смешные потуги толстого и немолодого человека «залезть на дерево», чтобы взглянуть в глаза Того, Кто пришел спасти человека.
Твои мышцы дряблы, твой социальный статус обязывает тебя к неким правилам. Ты мудр в глазах знающих тебя. И вот ты, как последний мальчишка, обливаясь потом и напрягая слабое тело, лезешь на дерево. Ты — посмешище. Но тебе до этого нет дела. Это — пост.
Конечно, не еда делает постника постником. Святые умели есть на людях мясо так, как будто это была морковь. Фундаментом поста является смирение. Митрополит Антоний (Блум) говорил, что латинское humilitas (смирение) связано с «гумус» (плодородная почва). Он имел в виду, что смирение плодородно, что оно открыто Богу так, как земля открыта небу, и всякой дождевой капле, и всякому семени, брошенному в нее. Земля способна всякую гниль преобразовать в плодородную почву, и она всегда рождает. Таково смирение. Если смирение не рождает умение прощать, умение потрудиться, умение отдать свое — это не смирение, а тот комплекс неполноценности, против которого так восстают атеисты, не ведающие смысла святых слов.
Конфуций говорил, что мир изолгался, слова потеряли смысл и нужно заново давать имена вещам и понятиям. Признавая его правоту, мы видим, что сегодня смирение смешивают с комплексом неполноценности, храбрость — с наглостью, щедрость — с глупостью и так до бесконечности.
Для меня очевидно, что покаяние — один из шагов к достижению того состояния, о котором говорит апостол Павел: да совершен будет Божий человек, на всякое дело благое приготовлен. Смешивать кающегося с тоскующим, или унылым, или просто меланхоликом — это хрестоматийная, однако чудовищная ошибка. Пусть вспомнит каждый кающийся слова Христовы о посте: помажь главу, лицо умой, то есть явись не людям постящимся, как лицемеры, а Богу, видящему тайное. Кающийся радостен, как ни странно. И Честертон говорил, что доброго человека узнать нетрудно: у него улыбка на лице и боль в сердце. Кстати, и исхождение в притвор на литии означало не что иное, как приобщение Церкви к скорбям неверующего человечества и молитва Богу «о всех и за вся». Так что и каяться нам приходится так, чтобы и неверующего не раздражать, и верующего не соблазнить, и самому возрастать, а не опускаться. Трудно, не правда ли? «А кому сейчас легко?» — ответит каждый стоящий на базаре.
Что можно посоветовать «постящемуся постом приятным, благоугодным Господеви», так это приобщиться к жизни какой-нибудь православной обители. Ведь в Великий пост мы все — монахи. И как иначе понять православие, если не изнутри византийского, восточного, длиннющего, красивейшего, изнуряющего, одухотворяющего богослужения? Поэтому всяк себя мнящий православным пусть поспешит в ближайшую к месту жительства или работы православную обитель, где, трепеща подобно горящей свече, выслушает Великий канон и все то, что сможет вместить, чтобы действительно приобщиться к тому горению духа, которое родило и Андрея Критского, и Иоанна Дамаскина, и Иону Киевского…
Христос с вами!
Первая строчка: Слово о молитве преподобного Ефрема Сирина
«Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми» — это слова из молитвы святого Ефрема, чтение которой скоро надолго пресечется[29].
Хочется представить образ человека, который допросился до обладания желаемым. Каков будет этот человек?
Он не будет праздным, а значит, по необходимости будет трудолюбцем, отдыхающим за сменой полезных занятий. Он не будет уныл, но весел в Духе, что будет лучшей проповедью Христа. Вы видели радостных монахов или просто христиан со светлыми лицами? Я видел и хочу сказать, что они светящимися глазами говорят о Христе больше книг и лучше слов. Чрезмерная же и постоянная печаль не есть от Бога, но есть признак нераскаянности.
Далее, сей неунывающий трудолюбец будет бежать от первых мест и занимать последние, как и сказано в Слове. Власть не будет нужна ему, и необходимость командовать другими он воспримет как крест или наказание. И, наконец, он будет благоразумно молчалив. Не только гнилое, но и праздное слово из его уст мы не услышим. Таков прекрасный образ человека, молившегося молитвой Ефрема Сирина и воплотившего просимое в первой строчке в жизнь. Только в первой строчке!
Все это есть в посланиях апостола Павла: трудитесь своими руками (ср. Еф. 4:28); всегда радуйтесь (1 Фес. 5:16); повинуйтесь друг другу в страхе Божием (Еф. 5:21) и никакое слово гнилое да не исходит из уст ваших (Еф. 4:29). Таким образом, нравственное учение святого Ефрема, кратко изложенное в его молитве, есть плод Того же Духа, что и послания апостола языков.
И я хочу быть трудолюбивым, радостным, скупым на слова и не лезущим в командиры. Да и все должны хотеть. Значит, нужно с максимальным вниманием и внутренним усилием читать эту молитву в скудные дни, оставшиеся для ее произнесения.
Еще хочется проследить связь между грехами, просьба об избавлении от которых содержится все в той же первой строчке.
Первое и четвертое, праздность и празднословие — связаны между собой? По-моему, еще как! Только тот, кто ничего полезного не делает, наполняет воздух словесным мусором. Основательные же знатоки своего дела всегда «процеживают» редкие слова, словно метят не в бровь, а в глаз. Эта словесная скупость является обратной стороной полезной занятости. Так что трудолюбец молчит, поет или молится, а праздный человек ищет кого-то, чтобы почесать языками на пару и скрасить празднословием унылые будни.
Вы видели христиан со светлыми лицами? Я видел и хочу сказать, что они светящимися глазами говорят о Христе больше книг и лучше слов. Чрезмерная же и постоянная печаль не есть от Бога, но есть признак нераскаянности.
Опять-таки, уныние с праздностью связаны? Связаны. Амвросий Оптинский говорил: «Скука — унынию внука, а лени — дочь». То есть уныние рождает лень, а лень, в свою очередь, рождает скуку. Начни полезно трудиться — и мир не будет тебе скучен так, как был он скучен согрешившему и в идолопоклонство впавшему Соломону.
Особые отношения интимно связывают празднословие с любоначалием, то есть третье и четвертое духовное расположение. Кто хочет властвовать, тот должен много говорить, должен обещать, должен хвалить се6я, должен словами, как красками, рисовать в воздухе миражи прекрасного будущего.
В демократических странах процедуре выборов предшествует процедура дебатов, предвыборных компаний и прочей болтовни, призванной расхвалить себя и опорочить рядом стоящего соискателя. И всей этой болтовни, в необходимости которой нас почти убедили, должно быть так много, что приходится нанимать целые армии пишущих, шепчущих и кричащих существ, готовых служить своему боссу и мозгами, и голосом. Никакая форма власти, кроме демократической, не делает столь очевидной связь между любоначалием и празднословием.
Еще любоначалие всегда связано с унынием. Рождаясь от гордости, желание властвовать никогда не даст человеку покоя. Обойдут его на дистанции или другим достанется больше славы — свет будет ему не мил. Если же он залезет выше всех, то, во-первых, останется один в разреженном воздухе власти, во-вторых, принужден будет сказать все те же библейские слова о суете сует (Еккл. 12:8), поскольку душа продолжит оставаться голодной.
Все страсти связаны и скреплены, как звенья в цепи. Все люди закованы в свои страсти, носят их на себе, словно кандалы, и гремят ими при каждом движении. Звон этих кандалов слышен не в мире людей, но в мире ангелов и для сердечных ушей, то есть для совести. Может быть, для ангельских глаз вся наша жизнь есть лишь нескончаемая вереница закованных в цепи людей: все бредут покорно, как по Владимирскому тракту в Сибирь во времена оны, и голова колонны из-за многолюдства теряется за горизонтом, так же, как и хвост, только с противоположной стороны.
Но есть люди, которые выскакивают из обреченного каторжного шествия. Они поднимают к небу свои цепи, словно просят Живущего на небеси разрубить эти кандалы. И просьбы некоторых исполняются мгновенно, а некоторым приходится просить дольше и настойчивей. Просят все одними и теми же словами: «Господи и Владыко живота моего! Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми».
Открываем Псалтирь
Человек успевает все меньше, хотя быт человеческий оснащен множеством приборов и механизмов. Удивительно: стирает машина стиральная, моет посуду машина посудомоечная, транспорт переносит человека за краткое время на большие расстояния и средства связи позволяют общаться друг с другом. А все же мы ничего не успеваем.
Люди, ездившие на лошадях и пахавшие на волах, успевали за жизнь сделать больше, и то, что сделали они, было прочнее, добротнее, долговечнее. Стоит заметить этот жизненный перекос и задаться вопросом, отчего это все так, а не иначе? Отчего мы, при всех достижениях техники и прикладной науки, становимся отнюдь не колоссами и гигантами, а беззащитной пылью, которую разносит ветер?
Ответ есть в первом псалме: там ублажается человек, который поучается в законе Господнем день и ночь (Пс. 1:2). Очевидно, это не означает вечного сидения над книгой, но хранение слов Божиих на скрижалях сердца и постоянное размышление о Боге вне зависимости от внешних обстоятельств. Так вот, этот помнящий о Боге человек, человек занятый умно-сердечной молитвенной деятельностью, уподобляется в псалме дереву, посаженному при потоках вод. Такое дерево приносит плод свой во время свое, и лист его не вянет; и во всем, что он ни делает, успеет (Пс. 1:3).
Человек вообще похож на дерево, хотя бы вертикальностью позвоночника. Как и дерево, человек стоит на земле, но устремляется вверх. У него должны быть плоды, иначе за бесплодие он будет посечен без жалости. Листьями же именуются внешние дела человеческие, которые имеют относительную ценность и радуют глаз, но не насыщают.
Цивилизация, забывшая о Боге и переставшая молиться — это цивилизация «унесенных ветром». Это вечно спешащие и никуда не успевающие люди. Они постоянно в хлопотах и заботах, но после смерти от них ничего не остается, даже памяти.
Так вот, у раба Божьего и лист не вянет, и плоды появятся в свое время. Но нечестивые — не так. Они именно — прах, возметаемый ветром с лица земли (см.: Пс. 1:4).
Цивилизация, забывшая о Боге и переставшая молиться — это цивилизация «унесенных ветром». Это вечно спешащие и никуда не успевающие люди. Они постоянно в хлопотах и заботах, но после смерти от них ничего не остается, даже памяти. Жизнь как сон, жизнь как мечта — их удел.
У них есть жизнь, но нет бытия, потому что нет постоянного поучения в Законе Господнем. Поэтому, если вы заметите, что кроме суеты, у вас за спиной ничего не остается, не ищите помощи у секретарей, не идите на курсы логистики или эргономики, не заполняйте органайзер заметками и напоминаниями. Открывайте Писание, выучивайте первый псалом, вслед за ним — второй и так далее. Начинайте поучаться в Законе Господнем. И лист ваш не увянет, и все, что будете делать, успеете.
Псалом 1[30]:
1 Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей,
2 но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь!
3 И будет он как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое, и лист которого не вянет; и во всем, что он ни делает, успеет.
4 Не так — нечестивые, [не так]: но они — как прах, возметаемый ветром [с лица земли].
5 Потому не устоят нечестивые на суде, и грешники — в собрании праведных.
6 Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет.
Торжество православия
Имя первого воскресенья Великого поста так красиво звучит, что и не сведущий в истории праздника человек ощущает прикосновение к великому смыслу. Вот, у Платонова в «Чевенгуре»[31] два чудака ищут самую настоящую партию, чтобы туда записаться и быть полезными для истории и приближения земного блаженства.
«…Нигде ему точно не сказали про тот день, когда наступит земное блаженство. Одни отвечали, что счастье — это сложное изделие, и не в нем цель человека, а в исполнении исторических законов. А другие говорили, что счастье состоит в сплошной борьбе, которая будет длиться вечно.
— Вот это так! — резонно удивился Захар Павлович. — Значит, работай без жалованья? Тогда это не партия, а эксплуатация. Идем, Саш, с этого места. У религии и то было торжество православия…»
«Торжество православия», которое «было у религии» — ощутимое даже для самых простых душ различие между принятием мира Божьего, предложенным религией, и коренным переустройством мира, предложенным новым мировоззрением.
Новое мировоззрение тогда предлагало борьбу, такую же «сплошную» и бесконечную, как и ньютоновское пространство. Нынешнее новое мировоззрение предлагает накопительство товаров, услуг и впечатлений, столь же бессмысленное и бесконечное, как и классовая «сплошная борьба». А религия предлагает для созерцания уже покоренные сияющие вершины. У веры есть достигнутые цели, есть одержанные победы, которыми могут наслаждаться все, живущие одной верой.
Богословие иконоборцев еретично, оно не от Духа, но от плохо понятой буквы Писания Ветхого Завета.
Внутри понятия «торжество православия» существует множество понятий, необходимых для уяснения. Бог стал человеком, Невидимый изобразился. Потерял смысл ветхозаветный запрет на священные изображения: когда Слово стало Плотью, а Плоть видима, то возможна икона, как выражение веры в Воплощение.
Внутренний благодатный опыт есть не у всех: не во всех вера (2 Фес. 3:2). Для ума, озаренного частично, возникает соблазн: «Не идол ли икона?» Соблазн перерастает в полемику, полемика — в войну.
Иконоборцы и православные собирают свои Соборы, взаимно друг друга анафематствуя, богословски обосновывают свое отношение к писаному образу. Часто льется кровь, тюрьмы полны исповедников.
Богословие иконоборцев еретично, оно не от Духа, но от плохо понятой буквы Писания Ветхого Завета.
Читать бесплатно другие книги:
