Пока телефон не зазвонил Обухова Оксана

Комод располагался вплотную к шифоньеру. Гущин подтянул к себе шаткий венский стул, неловко на него взгромоздился…

На верхней крышке шифоньера четко отпечатался искомый четырехугольник, по форме совпадающий со стерилизатором. Края пятна были размытыми, такими, словно ящик с медицинскими инструментами часто снимали со шкафа и возвращали обратно.

Гущин обернулся к дверному проему в котором маячил ушастый участковый. За спиной Алеши виднелся Глеб, разглядывающий какую-то пустую коробку. Следователь гаркнул:

— Ничего здесь не трогайте! — В проеме тут же нарисовалась озабоченная физиономия краеведа, и майор повторил более спокойно: — Ничего не трогайте. И, пожалуйста, на выход. Все, кроме старшего лейтенанта.

Яков Валентинович изобразил поднятием бровей «почему?», но увидев, что майор стал протокольно суровым, выражение лица поменял на глубокомысленное «вас понял».

Гущин сполз со стула. Аккуратно приподнял платком неплотно лежащую крышку стерилизатора и поворошил мизинцем страшноватые специфические железяки. Под пинцетами, зажимами и искривленными стальными палочками — скальпеля не было.

Хотя, по здравому размышлению, он был должен там присутствовать.

У Гущина заколотилось сердце. «Редькин уходил отсюда в спешке, даже самогон не допил… Но стерилизатор с шифоньера снял? Зачем? Что ему там понадобилось?»

Возможно, чтобы взять с собой… заслуженный скальпель. А возможно, стерилизатор стоит на комоде уже давно, с наслоениями пыли смогут разобраться лишь эксперты…

Гущина ошпарило предположение: «Неужто Редькин — Водяной?!»

Нет, это невероятно, помотал головой следователь. И повторил: «Невероятно!»

И данных маловато. Основываться на единственном умозаключении: в наборе медицинских инструментов почему-то не оказалось скальпеля — рано.

Гущин быстро перешел через опустевшую гостиную в третью комнату. Оглядел разметанную кровать с серым постельным бельем, где сквозь прорехи в пододеяльнике проглядывало красное ватное одеяло. Мимо приоткрытого платьевого шкафа прошел к письменному столу, застрявшему здесь, видимо, еще со школьных времен Феди Редькина.

Сейчас стол был завален пожелтевшими газетами, какими-то древними и относительно свежими квитанциями, на единственном свободном участке стояла мутная литровая банка с водой. Стояла так, чтобы проснувшийся похмельный Редькин мог до нее дотянуться.

Из-под газет торчал уголок какого-то буклета. Он являлся здесь единственным ярким пятном, Гущин осторожно вытащил рекламный проспект наружу…

И без того колотившееся сердце сыщика подпрыгнуло до кадыка и там застряло. Майор даже дышать перестал: на обложке складного буклета была фотография блондинки, подпрыгнувшей за полетевшим через волейбольную сетку мячом! Девушка была в купальнике, прыгала на фоне надувного замка. Гущин развернул сложенный гармошкой буклет: реклама приглашала гостей на «Праздник Нептуна» и обещала водные аттракционы, два батута, лодки и катамараны. Датировалась прошлым летом.

Руки Стаса задрожали: конкретно с этого «Праздника Нептуна» и пропала пятая «русалка». Девушка пришла с подружками, те поехали кататься на «банане», когда вернулись — блондинки след простыл. С кем она ушла, куда, зачем — осталось неизвестным. На следующее утро мертвую девушку прибило к противоположному берегу водохранилища.

Гущин заторможенно повернулся к двери. Увидел молчаливого старлея с пушистыми ресницами.

— Мне надо позвонить, — сказал. — Оставайтесь здесь и ничего не трогайте.

Чувствуя, как по позвоночной ложбинке взмокшей спины стекают капли пота, следователь вышел на крыльцо. Слепо поглядел на переминающихся у нижней ступени Львова, Капитонова и Кнышева. Мужчины молчали, так как сыщик выглядел столь ошарашенным, что было заметно — ушел в себя и их совсем не замечал.

— Глеб, — секунд через тридцать заговорил майор, — у тебя сигареты есть?

Капитонов молча протянул Стасу раскрытую пачку, Гущин двинул к ней руку и тут же отдернул. Не захотел, чтобы игнатовцы увидели, как трясутся его пальцы.

— Вначале позвоню, — пробормотал и, неловко спустившись с крыльца, пошел за угол дома, где присел на завалинку и некоторое время разглядывал темные кусты смородины.

В том, что в дом Редькина нужно вызывать криминалистов, Стас не сомневался: буклет, непонятно откуда взявшийся в доме алконавта, это уже не умозрительное заключение, а — факт. Пляж на водохранилище, с которого пропала пятая «русалка» находится в другом районе Подмосковья. В Игнатово и окрестностях эти красочные проспекты не распространяли. Тогда, откуда он у Редькина?

Загадка. Почему Федор сохранил буклет — загадочно тем более.

И вот в этой-то загадочности скрывается подвох!

«Редькина нам подставляют, — почти без вопросительности сновала мысль в мозгах майора. — Стерилизатор стоит на видном месте, буклет, которому здесь нечего делать, подсунут под газеты так, что за него невозможно не зацепиться взглядом. Яркая глянцевая бумажка просто вопит — возьми меня и рассмотри! А дальше все поймешь, раскрутишь…»

И сделано-то все как умно! На буклете фотография полуобнаженной девушки, Федя еще в том возрасте, когда изображения красоток мужчина вполне может держать у своей постели. Не придерешься! Умно все, толково, хитро.

Но вот эта-то «умность», нарочитость, как раз категорически не нравилась майору. Водяной был фетишистом, с каждой из жертв он что-то забирал. И если предположить, что рекламный проспект относится к тому же ряду, то он обязан быть — спрятан. Вместе с остальными памятными штучками. Серёжками, куском подола Ларисы и чем-то еще.

Но он лежит — на видном месте. А это выбивается из рисунка поведения преступника.

«Если я сейчас позвоню и вызову опергруппу, то этим покажу, что попался на крючок, — раздумывал майор. — А следуя всему происходящему… Водяной затеял здесь какую-то игру. Интригу. Как же поступить? Идти наповоду, смотреть, что будет дальше? Или наоборот «ничего не замечать» и заставить умного преступника подбросить еще какие-то улики? Пусть долбит в одно место, авось, проколется и допустит ошибку?»

Да. Так будет лучше. Как говорилось выше, в университете Гущина похваливали за умение брать взвешенную паузу. Сейчас Стас восстанавливал свои недавние действия: никто не видел, как он нашел буклет — в тот момент игнатовцев рядом не было, а к старлею майор стоял спиной. Некоторую растерянность можно списать на задержанную реакцию на шок после выстрела почти в упор.

Не медля больше не секунды, Стас вышел из-за дома, хмуро поглядел на сгрудившихся у крыльца игнатовцев.

— Голова что-то разболелась, все никак в себя не приду. — Майор потер ладонью лоб, раздул щеки и произнес на выдохе: — О чем это я?… Ах, да. Никто не знает, куда Редькин мог направиться?

Глеб пожал плечами, Львов тоже изобразил нечто вроде «Мало ли малин в Марьиной роще?». Ответил вездесущий краевед:

— У Тимофея надо посмотреть. У дружбана его.

— Тимофей… — припоминая водителя садовой тележки, нахмурился майор, — это такой щуплый, кривоногий?

— Да. Они с Федькой — не разлей вода.

Капитонов усмехнулся:

— Навряд ли, Федул у лучшего дружка укроется.

— Точно, точно, — поддержал его Дмитрий. — Федул, конечно, отмороженный, но не настолько, чтоб не сообразить, где его в первую очередь искать начнут. — Львов потрепал задумчивого сыщика по плечу и завел прежнюю песню: — Ну чего зря на ночь глядя деревню на ноги поднимать, а? К Тимохе только сунься, такой лай на всю округу поднимет… Чего шум поднимать? Давай завтра мы с Глебом сходим к Тимке, приволочем проспавшегося Федьку к тебе… Если он там, конечно. Но по-любому, Федул сейчас лыка не вяжет и какая на фиг тебе, Стас, разница…

— Дима, — перебил депутатского мужа майор, — тебя что, совсем не беспокоит, что вооруженный пьяный отморозок по деревне бродит? — Стас лихо уводил тему на рельсы пьяного дебоша. — Ты не думаешь, что он может и по твоим окнам выстрелить?

Львов снял руку с плеча сыщика и махнул ею.

— А ну его. С Федула одного «подвига» за глаза и за уши. Я его знаю — пары спустил и на стакан.

Гущину решительно не нравилась настойчивость, с которой Львов постоянно защищал соседа-хулигана. В этом было что-то неправильное, нелогичное. Попахивало дурно. А нюх на старые секреты-связки у следователя был отличным. «Не может Дима просто так, по доброте душевной вступаться за отпетого мерзавца! — Сегодня вечером Гущин слышал, какими словечками Редькин за забором награждал соседа. — Такого ни один порядочный мужик не стерпит. А это значит… что-то кроется за безмозглой добротой и всепрощением».

Поставив галочку «разобраться с доброхотством», Гущин обернулся к дому и гаркнул в раскрытую дверь:

— Смирнов! Старший лейтенант! Выйди-ка к нам. — Пока старлей не показался, Стас обратился к собеседникам: — Глеб, Дима, сходите с Алешей к Тимофею. Если Редькин там, волоките его сюда.

— Арестуешь? — хмуро поинтересовался Львов.

— Задержим, — поправил майор. — Пусть в участке трезвеет, а не в деревне на свободе… от греха подальше.

— Тебе видней, — проворчал Дмитрий.

Из сеней раздался грохот, где невезучий «страшный» лейтенант опять чего-то зацепил. Скатившись по крыльцу и едва не потеряв фуражку, Смирнов с двумя помощниками направился к воротам. Заинтригованный фосфоресцирующий Кнышев остался возле сыщика.

— Яков Валентинович, — обратился к нему Гущин, — а вот скажите… Львов так защищает Федора потому, что тот когда-то спас его родителей из пожара?

Историк фыркнул:

— Спас? Ну конечно… Только вот, вначале Федя этот дом поджег. Запалил сарай, а когда огонь на дом перекинулся — испугался и начал «спасать».

— Да ладно? — искренне опешил Гущин. — Федя сам их дом поджег? И есть свидетели?

— Откуда же, — хитро усмехнулся краевед. — Но от деревни, Станислав Петрович, ничего не утаишь. За день до пожара Федька с Михаилом Ивановичем поссорился, грозился «красного петуха» ему под крышу пустить.

— А Дмитрий об этом знает?

Краевед пожал плечами:

— Знает, конечно. Но почему-то верит старому дружку, Федул же упёртый, «не я это» твердил и точка. Да и… — Кнышев вздохнул. — Редькин его родителей и в самом деле из огня вытащил. Даже сам немного обгорел, «герой», чтоб ему ни дна, ни покрышки…

Ситуация все больше запутывалась, а не разъяснялась. Кнышев, как будто нарочно подпихивал майора к недавно возникшему подозрению, что в прошлом Федула и Львова есть некий щекотливый момент.

Но разбираться в этом детально не было времени.

— Яков Валентинович, оставайтесь, пожалуйста, здесь и дождитесь возвращения Смирнова, — быстро произнес майор. — Скажите, что я скоро вернусь, пусть тоже ждут меня.

С бешено колотящимся сердцем Гущин поспешил к «камуфляжным» воротам. Проскочил улицу, нетерпеливо постукивая тростью и глядя в сторону, куда удалились его посланники за Редькиным, дождался, пока Евгения откроет электронный замок калитки…

Не чувствуя больного колена пронесся по дорожке и крыльцу, ворвался в дом:

— Евгения, мне нужен компьютер! — выпалил на ходу и, огибая, недоумевающую женщину, понесся к кабинету ее мужа, где, как он знал, стоял нынче день и ночь включенный монитор, передающий изображение с камер наблюдения.

Львова поспешила вслед за встрепанным гостем, из комнаты Ани выскочила Заноза, которую девочка уложила в своей спальне на тюфячке. Такса обрадованно запрыгала перед хозяином и прежде Стаса прошмыгнула в кабинет. Туда же захотела войти и Львова, но майор ее остановил:

— Простите, Евгения, но я должен войти на сайт МВД. Позволите побыть наедине?

Извинившись, Стас уселся перед компьютером. Смирил дыхание и повращал кистями, поглядел на монитор, разделенный на несколько секций, показывающих картинки с камер наблюдения.

Эту охранную систему Стас немного знал. Поработав с записью, ведущейся от камеры над воротами, вернул ее в прошлое на сорок минут назад…

Озарение, появившееся после разговора с краеведом, подтвердилось. Тридцать семь минут назад из калитки выбежал Дмитрий Михайлович, сказавший Глебу, что идет в дом, дабы успокоить своих женщин. Но вместе этого Львов пошел… вне всякого сомнения — к Редькину. Поскольку повернул направо, а там стояли только два дома, в одном из них жил Федул.

Стас на секунду замер. С трудом отказался от желания перезаписать этот момент и отправить запись на свой комп, поскольку, не был уверен, что сумеет удалить следы секретной деятельности полностью и не оставит след в компьютере хозяина.

Вместо этого он, как и обещал Евгении, оставил иной отпечаток: ненадолго вошел на сайт информационной базы ГУВД столицы.

Потом вернул на монитор изображение с камер, поднялся из кресла и, в сопровождении фон Маргаритовны, побрел к двери кабинета. Разговаривать с Евгенией Гущину совершенно не хотелось, но оставлять ее в недоумении — нельзя, и потому сыщик с неловкой улыбкой еще раз извинился перед оставшейся неподалеку от кабинета женщиной:

— Простите. Хотел убедиться, есть ли какие-то «подвиги» на вашем Редькине.

— Убедились? — мрачно поинтересовалась Львова.

— Да. Никаких особенных подвигов за вашим соседом нет, то есть, — Стас неловко улыбнулся, — время, действительно, терпит. Незачем шум поднимать.

Евгения кивнула и, не оборачиваясь, пошла к супружеской спальне. У Стаса появилось ощущение, что депутатка начинает сожалеть, что пригласила следователя в свой дом. От сыщика большое беспокойство получилось.

Гущин подпихнул собаку к комнате Анечки, тихо цыкнул послушной таксе «иди спать» и отправился на выход.

Майор успел пройти через улицу до того, как на ней показались мужчины, возвращавшиеся с противоположного конца деревни от Тимофея. Гущин быстро проковылял по тропке до Кнышева и с ходу задал вопрос:

— Яков Валентинович, я знаю, что Редькин не был женат, но женщины с ним жили?

Немного перетрусивший в отсутствии майора Кнышев пожал плечами:

— Да кто ж с ним уживется? Федя буйный во хмелю. Да и матушка его была — не подарок.

— В смысле?

— А в смысле того, что ей вечно всё не нравилось. Одна ей этим не угодила, другая тем…

— А Федя? — быстро перебил майор. — Он не протестовал? Не пытался кого-то привести в дом?

Кнышев покрутил головой.

— У Феди, простите, к женщинам чисто утилитарный подход, — деликатно информировал учитель.

— А мать что говорила?

— Так Степанида сама ему втолковывала, что всем женщинам от него только одного и надо. Причем, это отнюдь не секс, а подмосковная прописка. Дом у них, вроде бы как, полная чаша, невесты на него как мухи на… мед… слетаются. — Слово «мед» историк выделил, явно намекая на его полную противоположность, в связи с чем, сыщик заключил, что Яков Валентинович не относится к безоглядным поклонникам лекарского таланта Степаниды Николаевны.

— Но какие-то романы у Феди все же были?

— Какие-то, — подчеркнул историк, — были. Но все они заканчивались одинаково — скандалом, мордобитием и синяками. «Невесты», сбегали от него довольно быстро. Не приживались.

— Кто-нибудь заявления на Федора писал? — стремительно выспрашивал майор. Если на Редькина заводилось дело, то в нем могли остаться описания побоев. В частности — бывали ли попытки удушения? Не пробовал ли Редькин когда-то придушить своих подружек?!

— Спросите об этом Смирнова, — поморщившись, предложил учитель. — Я тут, собственно, не в курсе.

— Хорошо, спрошу. Скажите мне другое, Яков Валентинович — Львов, Капитонов и Редькин дружили в детстве?

— Я бы так не сказал…

Доходчиво и кратко историк поведал сыщику о том, что когда-то Федя, бывший на три года старше Капитонова и Львова, в деревне верховодил и мальчишек практически не замечал. К пятнадцати годам Редькин впервые загремел на «малолетку» и лишь когда вернулся, начал привечать соседских пацанов.

— Те за ним с открытыми ртами ходили, Федя им тюремные байки травил, — с усмешкой вспоминал Яков Валентинович.

Но дружба долго не продлилась. В восемнадцать лет Федул снова загремел на нары и уже не по «хулиганке», а за кражу: «подломил» лабаз в Заборье.

Когда вернулся, соседские ребята уже в армию ушли, потом оба поступили в институты. Дружба, к счастью для ребят, разрушилась, ушла в ничто.

Но Федор, как ни странно, продолжал позиционировать себя вожаком их прежней «стаи».

— Самомнения у Феди выше крыши, — подытожил краевед. — Но, как говорят в его среде, поляну Федя не сечет. Все думает, что кулаки и наглость все решают.

— А историй с изнасилованиями у Феди не было? — вроде бы в тему поинтересовался сыщик.

— Его подружки говорили многое, — туманно произнес учитель. — Но чтобы — громко… Чтобы — посадить… Такого не бывало. Да и Степанида умела на горло брать, мол, шалавы сами виноваты. Напросились.

На тропинке показались три смутные плечистые фигуры, и Яков Валентинович замолк.

За время отсутствия старлея и двух игнатовцев, Станислав успел принять решение и выбрать курс. Он встретил мужиков расстроенной речью:

— Редькина, как я вижу, вы не добыли. Тимофей сказал, где он?

— Нет. Корноухов — в стельку, еле добудились, — отчитался старший лейтенант. — Что будем делать? Сторожить здесь? Или разойдемся до завтра?

Майор изобразил унылую покорность долгу:

— Разойтись не получится, Алеша. Сам понимаешь, на твоем участке ЧП, я уже о нем доложил. Так что, опечатывай-ка дом Федула…

— Зачем? — не соблюдая субординацию перебил деревенский участковый, но Стас не стал ему за то пенять, а объяснил:

— Если до завтра Редькин не объявится, сюда по-любому кого-нибудь направят. Как думаете, — обратился сыщик к Капитонову и Львову, — где у Феди может быть форма для отливки дроби?

Глеб показал рукой на темнеющий неподалеку сарай:

— Там.

— Найдут форму и… посадят вашего Федула, ребята, — вздохнул Станислав. — От меня в данной ситуации уже практически ничего не зависит.

— А если он вернется? — хмуро поинтересовался Львов. — Или мы успеем его разыскать и он напишет явку с повинной?

— Ищите, — пожал плечами Стас. — А старший лейтенант останется здесь и будет, так сказать, сидеть в засаде. — Гущин указал тростью на сарай за домом: — Думаю, там вам будет удобно, Алексей. Свою служебную машину, кстати, отгони куда-нибудь.

— Можно ко мне во двор, — предложил деятельный краевед.

Опечаленный старлей поежился, поглядел на покосившуюся сараюшку и обратился к игнатовцам:

— А кто-нибудь может мне куртку одолжить? Я налегке приехал, замерзну ночью.

Глеб кивнул и пошел к себе за одеждой для участкового, майор напомнил Алексею:

— Что поделать, старший лейтенант, такая служба… Раньше надо было с контингентом разбираться.

— А я предлагал, — покосившись на супруга депутатки, буркнул Смирнов. — Да его всё защищали.

— А это уже к делу не имеет отношения, — с протокольной жесткостью оборвал жалобы майор. — На твоем участке допущено правонарушение, принимай к исполнению.

— Слушаюсь! — вытянулся ушастый участковый, от чего с его головы чуть не грохнулась фуражка.

Пока Алеша возился с опечатыванием входной двери, Гущин раздумывал о том, насколько оправданно выглядят его распоряжения в связке с чуть ли не бытовым происшествием, где подозреваемый был сразу же определен? Дом, если рассматривать его как логово Водяного, опечатывать — необходимо. Засаду на Федьку оставлять — всенепременно. «Но вот чего ждал от меня маньяк?… Что он задумал? Скорее всего, Водяной обретается где-то здесь, неподалеку… если я сейчас на ночь глядя вызову опергруппу и криминалисты начнут работать в доме, он будет уверен, что интрига с подставкой Феди удалась. Но зачем он вообще сочинил всю эту историю и подсунул нам местного дебошира?!»

А если — не подсунул? Если Редькин и в самом деле Водяной?

Тогда Мартынова надо информировать немедленно. Нельзя отпускать Редькина в отрыв.

«Да какой он к черту Водяной?! — вопила внутри Гущина интуиция. — Федул идет вразрез с психологическим портретом, он явный асоциальный тип!»

Стасу была необходима фора для размышлений и работы по каждому из отдельных пунктов. Уединения хотелось! Но недостаток информации рождал вопросы, без которых невозможно детализировать портрет.

Гущин поглядел на краеведа: «Вот бы с кем поговорить, добыть недостающие крупицы…» Но выбрав модель поведения, предпочтя «не заметить» вещественные доказательства в доме Редькина, Стасу приходилось действовать исподтишка. Притворяться, что он согласен подождать, пока Федя сам придет и повинится.

Разговор с очковтирателем Львовым сыщик тоже предпочел оставить на потом. «Спешка хороша для ловли блох, — поглядывал на мрачного Дмитрия майор. — Еще непонятно, как построить беседу и нужно ли показывать Диме, что его обман раскрыт. Если Дима — Водяной, то торопиться и вовсе ни к чему. Не лишним будет посмотреть, не пойдет ли Львов куда-нибудь сегодня ночью, например, чтоб встретиться с Федулом…»

Ох, как много версий и предположений набиралось у майора! Мысли разрывали голову на несколько частей, в каждой из которых вращались опутанные подозрениями люди. Подозрения хотелось рассортировать неторопливо, отфильтровать все лишнее, сосредоточиться и выбрать наиболее логическую цепь. Привязать ее к портрету и понять, что тут есть фикция, а что есть суть?

…Капитонов принес для старлея длинный пуховик с огромным капюшоном, под которым голова Алеши уместилась вместе с фуражкой. Закутанный в зимнее пальто участковый, вздохнув, отправился впереди всех на выход с подворья Редькина. Краевед сказал старлею, что у него не заперто и служебную машину участковый может загонять во двор без него.

Стас, приблизив голову к плечу Кнышева, шепнул:

— Яков Валентинович, если я вам сегодня ночью позвоню, это будет удобно? Ничего, если я вас разбужу?

— Смеетесь? — едва слышно фыркнул тот. — Думаете, я сегодня усну? У меня и так бессонница, так что звоните, когда угодно.

— Спасибо.

Процессия вереницей проскользнула под покосившимися воротами. Львов и майор повернули к чугунной калитке, Глеб и Кнышев отправились дальше по улице вслед за автомобилем участкового.

Львов, пропуская Гущина вперед, кривовато улыбнулся:

— Простите, Станислав. Я, честное слово, не знал, что так получится.

— А если б знали? — остановился сыщик. — То позволили бы участковому «закрыть» Редькина давным-давно?

Дмитрий покаянно вздохнул всей грудью, не развивая темы, пожелал гостю спокойной ночи и отправился к себе. Как будто повздыхав и извинившись, посчитал инцидент исчерпанным.

Гущин, если можно так сказать о человеке с едва сгибавшимся коленом, стремглав помчался к гостевой избушке. Владислава, как он знал, в мансарде не было, мажор, используя момент сидел у Львовых и «успокаивал» ночной беседой дочь последних. Схватив с вешалки в прихожей первую попавшуюся куртку, сыщик бросился назад на улицу, дабы занять удобный наблюдательный пункт.

Если Львов предупредил Федула о предстоящем визите слуг закона, то действовал он в спешке и, не исключено, сейчас снова направится к Редькину. Может быть, Дима захочет рассказать о том, как все происходило, даст некие рекомендации или даже увезет Федула из деревни.

Редькин, как подозревал майор, был категорически нетрезв и вряд ли мог уверенно передвигаться в темноте на своих двоих. (Верного Корноухого с тележкой под рукой не было. Повозку Стас заметил неподалеку от крыльца.)

Почти не пользуясь тростью, сыщик выбежал из избушки. Прикинув, что Львов продолжает расхаживать в домашних шлепанцах и должен переобуться, а после хоть немного отчитаться перед супругой, Стас перестал торопиться и проскользнул под окнами дома уже с крейсерской скоростью. Добрался до лавочки, упрятанной под аркой, богато оплетенной вьюнком, и сел лицом к крыльцу.

Крыльцо и пятачок перед воротами прилично освещались, увидеть оттуда упрятавшегося под аркой человека — невозможно. Если Львов отправится на машине из гаража, то Стас услышит звук мотора. Накинув на плечи куртку и постаравшись наконец-то расслабиться, сыщик начал подбивать итоги.

«И так, что мы имеем?»

Имеем — выстрел поверх головы и Редькина. Причем, майор почти не сомневался, что обстреляли его с единственной целью: заманить в дом Федора и дать возможность найти рекламный буклет, выводящий на пятую «русалку», и стерилизатор с медицинскими инструментами. Стальной ящик поставили на самое видное место, буклет выбивался из вороха пожелтевших от старости газет, бил глянцевым лучом, как бриллиант из мусора. Стас помнил, как возликовал, увидев эти две находки. Его рука просилась к телефону, хотелось позвонить Мартынову и завопить: «Нашел! Нашел!»

Остановился сыщик — чудом. И только потому, что пристально и въедливо прочел подготовленные двумя профайлерами документы с психологическим портретом вероятного преступника. В них красной строкой проходило предположение: маньяк относится к типу организованного несоциального серийного убийцы. То есть: он обаятелен, обладает высоким интеллектом, хорошо за собой следит, он выдержан и предпринимает меры по устранению улик. Это альфа и омега организованного типажа.

Но Редькин жил в замусоренном доме, его одежда провоняла потом: к такому мужику ни одна из чистеньких «русалок» не подошла бы и на пушечный выстрел! Редькин буен и неопрятен, о какой «маске нормальности» можно говорить? Несоциальный тип обязан обладать отличной, превосходной «маской». Он не скандалит, он для всех — нормален.

То есть… Редькин абсолютная противоположность: дезорганизованный асоциальный тип.

Но если разбирать его по косточкам… Если предположить, что оба профайлера ошиблись… То многое, если не почти все, укладывается в портрет серийного убийцы: Федул неадекватен, жил с властной матерью, вмешивающейся в его личную жизнь, он не следит за внешностью и жилищем, он сохраняет воспоминания о жертвах (буклет, сережки), уровень интеллекта — немногим выше плинтуса.

«Психологи ошиблись? — поеживаясь, думал Стас. — Причем, оба сразу, одинаково?»

Не может быть. Невероятно! Ведь Редькин не был даже комбинацией двух психотипов, он был ярчайшим представителем противоположности!

Конкретно эти размышления недавно и остановили сыщика от сиюминутного решения: позвонить, доложить, обрадовать. Стас прежде хотел разобраться со всяческими «но». Ведь если разбирать Федю по косточкам, если вспомнить историю его прежних взаимоотношений с женщинами…

Нет, нет и нет! Гущин слишком долго проникался делом Водяного, чтоб не признать правоту профайлеров. Водяной никогда не нападал спонтанно, он выслеживал девушек и подбирал их по принципу схожести — все жертвы ухоженные стройные блондинки, и то есть, он — социальный организованный тип. Принять Редькина за Водяного, это все равно что перепутать Карабаса Барабаса и Пьеро!

Но вот загвоздка… Если рассматривать последние события, как затеянную Водяным игру, то почему он подставил следствию свою полнейшую противоположность — неопрятного и буйного Федула? В наши дни найти специальную литературу не проблема. Водяной, как изощренный психопат с хорошим интеллектом, наверняка, почитывал психологов, выискивал в Сети статьи профайлеров… Он, вне всякого сомнения, интересовался тем, как выслеживают подобных ему нелюдей! Слюной на книжки капал, посмеивался, полагая, что уж он-то не попадется никогда. Он — умный. Ловкий.

Тогда почему убийца так бестолково подобрал подставного душегуба?

Попросту воспользовался тем, что подвернулось? Не смог отказать себе в удовольствии «подшутить» над следствием?

Но он не мог не знать, что следствие не заглотит наживку вместе с крючком! Федул совершенно не похож на мужчину, за которым приличные «русалки» уходили с пляжа, из клубов, покорно усаживались в машину…

Да и машины-то у Феди нет. Не мог же он пешим маршем отводить блондинок до укромных кустиков в лесополосе?

Или — мог. Волок за волосы.

— Ничего не понимаю, — вслух пробормотал майор. Он чуял, что затеялась какая-то игра, но кем и почему… поди пойми. Все как-то очень лихо заворачивалось.

Оставив на время личность Федула, Стас попытался зайти с другого бока. Постарался посекундно вспомнить этот вечер, начиная с выстрела в окно. Ведь если предположить, что Водяной замутил интригу, услышав, как Редькин угрожает приезжему следователю, он в самом деле находился где-то неподалеку. Непосредственно в Игнатово. Он хорошо знаком с Федулом и это обязательное, основополагающее условие.

«Кто успевал напоить Редькина до безобразия, утащить его обрез и уговорить Федула спрятаться?» — размышлял майор. Он понимал, что порядок действий мог быть и не совсем таким, к примеру, стрелял все же Редькин, а потом кто-то заставил его уйти из дома до прихода полицейских.

«Но тогда, Водяной это Львов. Только Дима тайком выходил со двора».

Нет, чепуха и фигушки. Стерилизатор и буклет сюда не вписываются. Здесь прослеживается хорошая предварительная подготовка. Представить невозможно, что Водяной-Львов разложил по местам буклет и ящик, а после выстрела зачем-то побежал в дом Редькина. «На фига ему бежать и рисковать? — думал следователь. — Так расписав «трагедию» Водяной должен был загодя убрать Редькина из дома и не париться!»

Гущин тоскливо поглядел на депутатский дом и попенял себе: «Перемудрил я, ох, перемудрил. Девяносто девять процентов вероятности, что Дмитрий пришел уже в опустевшее жилище. Тщательно подготовленная картина с лежащими на виду «вещественными доказательствами» не укладывается в схему «Львов — Водяной». Так что… незачем здесь сидеть и мерзнуть, никуда и ни к кому Дима сегодня не отправится».

Но кто тогда расписал все роли и воплотил сценарий в жизнь? Сценарий сложен, артисты — те еще строптивцы, осечку могла вызвать любая мелочь…

Так. Осечка. Ружье. Выстрел.

Если остановиться на серьезном предположении, что стрелял непосредственно Водяной, то у кого получалось это сделать? Как бы сам Гущин поступил на месте преступника?

«А никак!» — с унылой бесшабашностью сказал себе майор и пожалел, что на лавочке под аркой вместо него не сидит Игорь Мартынов. Вот уж кто бы смог примерить на себя личину маньяка и нащупать его возможные мотивы. На взгляд Гущина все вечерние события отдавали буффонадой, безумно дикой шалостью! Стас не мог поверить, что изощренный психопат всерьез надеялся подставить Редькина.

«Тут есть что-то еще, — ерзая по лавке, размышлял майор. — Редькин всего лишь некая ступень, подготовительный этап для чего-то более существенного…»

Но что замыслил Водяной? И он ли это действовал?

«Он. Буклет и стерилизатор не могли возникнуть просто так. И Водяной был рядом, в эпицентре».

Стас снова вернулся к отправной точке — выстрелу. Кто мог выстрелить, а после прибежать на берег и проследить за тем, как развивается подготовленный спектакль? Исключать из подозреваемых никого нельзя.

Так. Первым майор увидел Львова. После выстрела прошло не более полутора минут, а хозяин дома уже бежал босиком через лужайку.

Камера наблюдения присматривающая за лодочным сараем и пляжной калиткой Львовых в рабочем состоянии, как недавно убедился Гущин. Кусты под ее обзор попадают лишь частично и это навело на мысль, что преступник прекрасно осведомлен о том, куда направлен объектив. Стрелок выбрал место — точечно. Встав чуть правее, он попался бы под наблюдение, а левее стрелять уже нельзя, окно закрывает тарелка спутникового телевидения. Следуя этой логике, Гущин и остановил свой выбор на мужчинах, что распрекрасно знакомы с депутатским семейством и их системой наблюдения.

Мог ли Дмитрий выстрелить, а потом успеть перескочить на свою лужайку через две соседские калитки? Капитоновы за своими угодьями не наблюдают, пройти оттуда с пляжа можно запросто.

Мог. Времени хватало. За полторы минуты Львов смог бы и ружье выбросить в реку, и пробежать…

Но уже существующая маленькая ложь, как ни смешно, оправдывала Львова: Дима побежал к Федулу, а это нелогично, хоть и смело.

И так, что было дальше.

После Львова появился Глеб. Потом Михаил.

Эти двое успевали проделать все вышеперечисленное совсем наверняка. Причем, прибежали они не вместе, то есть, можно с большой долей вероятности предположить, что в момент выстрела они находились в разных местах и не видели друг друга…

А есть еще и Влад. Он «ничего не слышал» и появился последним.

Мог Влад, прежде Львова и двух его соседей пробежать до комнаты в мансарде и позже спуститься вниз, как ни в чем не бывало?

Вполне. Он мог попасть в избушку даже через кухонное окно, не попадаясь на глаза свидетелей. Львовы соблюдают правила противопожарной безопасности и, в отличие от главного каменного дома, окна избушки не имеют решеток.

«А ведь еще и Кнышев у Редькина нарисовался… — печально подытожил сыщик, уже набравший четырех подозреваемых и думавший о том, что в Игнатово проживают еще несколько мужчин нужного возраста и облика. — Если предположить, что Водяной присматривал за развитием событий, то краеведа исключать нельзя. Пусть он и выглядит убого, и возраст у него неподходящий… но нужно помнить, что Чикатило совершил первое убийство в возрасте сорока двух лет».

— Кто? — вслух сказал майор.

Гущин вздохнул, потер занывшее колено и неожиданно вспомнил «Теорию отклонения от жизненного графика». В поместье Львовых он оказался лишь благодаря ранению, чему предшествовала цепь случайных совпадений. «Но если вся эта бодяга была затеяна Небесами только для того, чтоб я оказался здесь и поймал Водяного… То все это — не зря. — Если ранение способствует поимке нелюдя, Стас был готов поймать еще две пули. — Тьфу, тьфу, не сглазить бы».

В кармане джинсов Гущина тихонько тренькнул телефон, возвестивший о приходе смс-сообщения. Стас накрылся курткой, выудил из кармана светящийся мобильник и прочел на нем сообщение от Мартынова. (О котором, надо сказать, совсем забыл.)

«Чо не звонишь? — читалось на дисплее. — Я жду. Ты обещал сообщить, как порешаешь». В трех коротких фразах имелось лишь две грамматические ошибки, в связи с чем Гущин заключил, что Окунь слегка навеселе, но существенно не накидался.

Мысленно составив аргументированный разговор, Стас позвонив приятелю:

— Игорь, я кое-что обнаружил в доме алконавта, который в меня стрелял…

Мартынов умел слушать не перебивая. А когда дослушал рассказ Гущина и заговорил, то произнес вопрос, совершенно не относящийся к делу:

— Стас, ты не знаешь, почему у нас свадьбы на четверг назначают, а? Нет чтоб, как у всех… в уик-энд… Чтоб погулять, напиться, отдохнуть…

— Гарик, у нас по-любому график ненормированный. Хоть воскресенье, хоть Новый Год… изволь присутствовать.

— Спасибо, что напомнил. — Мартынов, похоже, увильнул в мечту об отдыхе лишь для того, чтобы слегка собраться с мыслями. Собравшись, произнес: — Как понял, ты предлагаешь нам не принимать навязанную игру?

— Нет, не совсем, — осторожничал майор. — Тут дело вот в чем: если мы круто возьмемся за Игнатово, то я уверен — толку от этого все равно не будет. У нас нет никаких доказательств, нет ни биологических, ни дактилоскопических следов. Водяной уверен, что он — чист, и потому затеял эту игру с подставой Редькина. Но вот если мы за Федю не уцепимся, если не пойдем наповоду, Водяному придется нас как-то подтолкнуть…