Пока телефон не зазвонил Обухова Оксана

Игорь попросил Гущина быть настороже и переселить фон Маргаритовну из хозяйского дома в гостевую спальню. Всегда быть на созвоне!

Уехали.

Измотанный бессонницей Смирнов закрыл покосившиеся ворота, вяло козырнул майору и поплелся к своей служебной машине, которую на ночь приютил историк Кнышев.

Стас остался один посреди улицы. Куда идти, он признаться, совсем не знал. Когда Львов сопровождал процессию во главе с Поплавским к гостевому дому, то успел сказать о том, что жена и Аня поехали в столицу за покупками. Их Влад повез. Янина, собиравшаяся ехать с ними, в последний момент передумала и отказалась. Но вряд ли сейчас удобно напрашиваться на компанию к Львову или его приемной дочери.

А возвращаться в спальню, где на место разбитого стекла поставили на время фанерный лист, Стасу не хотелось совершенно. Тут он был полностью согласен с Дмитрием, жилище выглядело оскверненным. Лежать на кровати и смотреть в пробитый дробью потолок? Увольте.

…Зиновий, уходя с подворья Львовых, оставил калитку полуприкрытой. Майор прошел через нее на плиточную дорожку и сразу же увидел Дмитрия, что согнувшись и опираясь локтями на перила веранды, смотрел перед собой, не замечая появившегося Гущина. В руке Львова безвольно повис почти пустой бокал-тумблер и, вряд ли, темная жидкость, плескавшаяся на донышке была чаем. Скорее всего, Дима пил коньяк. И выглядел он столь потерянным и мрачным, что у Гущина невольно возникла к нему жалость. И на какой-то момент появилась мысль: а не ждет ли Дима гостя, не готов ли к разговору со следователем?

Но оказалось — нет, не ждет. Едва Гущин сделал два шага вперед, Львов боковым зрением засек движение, перевел незрячие глаза на Стаса…

Посмотрел на него сверху вниз. Медленно разогнулся и, повернувшись спиной, направился в дом, явно демонстрируя, что не намерен придерживаться хоть каких-то приличий гостеприимства.

«А пошел ты… к лешему, — невесело подумал Гущин. — Тоже мне, царь горы нашелся».

Стас прошаркал по дорожке, повернул за угол дома и глазам его предстала прелестная картина. На ровной изумрудной лужайке на фоне покрытого «изморозью» ракитника, разросшегося по противоположному берег, у мольберта стояла девушка, облитая солнцем.

На голове Янины сидела широкополая соломенная шляпа, укрывавшая ажурной тенью плечи, на бедра, поверх сплошного купальника, был повязан большой яркий платок. Концы парео трепетали под порывами легкого ветерка, казалось, девушка — сказочная птица с развивающимся хвостом.

Стас постоял, полюбовался и подумал: «А не помешаю ли?» Но, решившись, пошагал по мягкому газону к художнице. Неслышно встал за спиной Янины и через ее плечо посмотрел на акварель. Вгляделся в цветовое сочетание изображения прибрежной полосы, реки и серебристой листвы ракитника…

Майор не относился к тонким знатокам живописи, а говоря по правде, ни черта в ней не понимал. Но то, что акварель Янины производит угнетающее впечатление — почувствовал. Вода была мутной, хотя возможно девушка еще не успела придать незавершенному полотну блики солнечного света. Песок казался жестким и окаменевшим, но на него Янина уже положила темно-коричневые полоски тени от реек железной изгороди. Из ветвей ракиты исчезла жемчужная прелесть, листву как будто присыпало пеплом…

— Хорошо, что вы ничего не говорите, Станислав, — не поворачиваясь, неожиданно заговорила художница.

Стас удивился — откуда девушка узнала, что к ней подкрался он? «Наверное по шарканью определила. Услышала, как трость скребется по газону», — предположил майор и поинтересовался:

— А почему?

— А потому, что не люблю, когда люди, ничего не понимающие в живописи, начинают бросаться дежурными фразами вроде «чувствуется настроение» или «ах, как много воздуха!». — Янина кинула через плечо насмешливый взгляд и, заметив смущение майора, негромко фыркнула: — Я угадала? Вы собирались сказать что-то подобное?

По-сути — в точку. Стас собирался как-то завязать разговор и готовился ляпнуть что-нибудь такое-эдакое из экскурсионных воспоминаний, полученных с одной из пассий во второразрядной галерее.

Но, как только, можно сказать, попался, то рубанул всю правду-матку.

— У вас дурное настроение, Янина. Но я не собирался этого говорить.

— О как? — подняла брови девушка. — Чувствуете, значит?

— Ну… это не особенно и трудно. Хотя я и не знаток.

— А хотите знать, какое у меня сегодня настроение, господин «не знаток»? — перебила Янина.

Стас не успел кивнуть, как девушка взяла стаканчик для полоскания кисточки с почти черной водой и резко выплеснула его содержимое на незавершенную картину.

— Вот такое у меня настроение! — Янина повернула к сыщику лицо с запылавшими щеками и прищурилась.

Но Стас смотрел не на девушку, а на огромное пятно, которое словно пробоина в реальности осталось на бумаге. Грязная вода размыла и утягивала за собой и без того безрадостные краски, стекала на траву.

Гущин, признаться, недолюбливал богемных девиц с экзальтированными выходками. И сейчас был неприятно удивлен тем, что и Янина оказалась из их числа: плеснула на работу и ждет от сыщика какой-то реакции…

Зачем? Что она хочет этим показать? Напрашивается на душещипательную беседу, на вопросы?

— Простите, — продолжая удивлять, заговорила девушка. — Вы правы, у меня сегодня пакостное настроение, все валится из рук, ничего не получается. Хотелось побыть одной…

— Я вам помешал?

— Вы? — хитро улыбнулась Янина. — Вы-то мне совсем не помешали, Станислав.

В словах, а особенно в тоне старшей дочери Львовой сыщику послышался намек. Он вспомнил, как Дмитрий говорил, что Янина отказалась от поездки в магазин в последний момент. А маму и ее сестру Владислав повез…

«Она что — ухажера сплавила?! — появилась догадка. — Сказала, что едет, Владик, разумеется, предложил себя в качестве шофера, а когда Янина в последний момент отказалась, ему уже было неудобно идти на попятный? Так, что ли?»

Судя по плутоватому выражению лица Янины, сыщик угадал. Девушка принялась собирать кисточки и краски.

— Попьете со мной чаю? — предложила следователю.

— Лучше кофе, — улыбнулся Стас, с утра успевший только два наспех сделанных бутерброда проглотить.

— Отлично. Наши еще не скоро возвратятся, Нюра поехала выбирать подарок на день рождения Максима, соседского паренька. — Дочь Львовой повернула к сыщику лицо и смешно наморщила нос: — Событие. Последние два года, когда мы в августе собирались в Игнатово, Макс, как нарочно, уезжал с родителями на курорт. В этом году — срослось. И молодежь идет в загул.

— У Нюры первая любовь?

И девушка, вернувшись к сбору принадлежностей, вздохнула:

— У нас здесь всех первая любовь случалась… Игнатово — знаковое местечко для всей нашей фамилии. Макс, кстати, неплохой паренек, он дальний родственник Глеба. Нюра по нему, — Янина шутливо закатила глаза, — всю зиму сохнет. Ждет не дождется лета.

«Понятно, почему Аня закатила матери скандал, когда та предложила перебраться в санаторий, — подумал Стас. — В Игнатово все наконец «срослось», а тут — мы уезжаем, дочки, срочно…»

— И сколько Максу стукнет?

— О. Семнадцать, — Янина подняла вверх горсть кисточек, как будто восклицательный знак поставила. — Самый возраст для первого романа.

— Надеюсь, не в стиле Монтекки и Капулетти?

— Скажите тоже…

Переговариваясь и посмеиваясь, Янина собрала мольберт, сыщику позволила нести только пустую баночку, и двинулась к гостевому дому.

— Пойдемте, Стас. Мама говорила, что вы не смогли с кофемашиной совладать, буду вас учить.

— Премного благодарен, — поддержал ироничный настрой девушки сыщик.

На кухне избушки разговор продолжился. Янина больше говорила, сыщик больше слушал. Художник-реставратор рассказала о своей работе, о житье в Италии… О бывшем муже — ни слова. Табу.

Послушная хозяйке кофемашина нафыркала две чашечки эспрессо, Янина приготовила бутерброды с колбасой и сыром, полубоком села за стол напротив Гущина. Поглядела на жадно жующего сыщика и замолчала.

У Стаса снова появилось ощущение, что Янина напрашивается на разговор. Ей необходимо выговориться, рядом только близкие люди, с которыми девушка почему-то не захотела откровенничать, но подвернулся сыщик. Как случайный попутчик в купе. Причем, умеющий профессионально слушать исповеди, так почему бы — нет?

Стас отложил в сторону надкусанный бутерброд и чуть подавшись вперед, сказал:

— Вы хотели меня о чем-то спросить, Янина?

— Да, — не стала отнекиваться депутатская дочь. — Скажите, что во мне не так, Стас? Скажите, почему ко мне вечно притягивает напористых мужчин? Я что… такая беззащитная, меня легко сломать, завоевать? Или мой вид говорит о том, что я нуждаюсь в помощи?

Гущин наклонил голову набок, выпятил нижнюю губу, подумав, сам задал вопрос:

— Вы намекаете на Влада? Он через-чур вас опекает?

Янина распахнула глаза:

— Опекает?! Да он прохода не дает! Не понимает, что мне нужно отдохнуть, опомниться, я только что развелась с таким же павлином! С таким же самовлюбленным нарциссом!

«Обаньки, как Владу прилетело. Евгения, кажется, совсем не понимает дочь. Женя думает, что Янине нужна компания, нужно отвлечься и переключиться… Возможно, судит по себе, так сама не долго выдержала вдовство… Но Янине нужно другое — тишина, одиночество и отдых».

Гущин сочинил на лице сочувственную гримасу и причмокнул:

— Признаюсь, дорогая Янина… с этим вопросом вы не по адресу. Ко мне самому притягивает исключительно напористых женщин, — Стас вспомнил свою нравоучительную женушку. — Ей-ей, Янина. Я сам в таких же вопросах барахтаюсь.

— Да ладно, — Янина недоверчиво отклонилась назад. — Вы? Сами… пострадавший…

— Терпила, — используя профессиональный сленг, кивнул сыщик. — В полный рост. Видели бы вы мою бывшую жену… она б всех ваших ухажеров за пояс заткнула. Одним махом.

Девушка пристально поглядела на правдиво кислого майора, прыснула… И через несколько секунд уже хохотала.

В том, что Янина необычайно смешлива, сыщик убедился в первую минуту их знакомства. Сейчас, глядя на смеющуюся девушку, сыщик думал: «Ну надо же как бывает… Такой исключительной девушке и так исключительно не везет. Но впрочем… чего ждать от мужчин? Кто, будучи в своем уме, такую женщину пропустит?»

Легкая грустинка появившаяся на лице майора, заставила Янину извиняться сквозь смех:

— Простите, Стас, простите… Я, честное слово, не хотела вас задеть! Просто в моем восприятии вы никак не сочетаетесь с потерпевшими… Вы, — Янина немного успокоилась, — весь такой основательный, серьезный… — Не удержавшись, художница вновь прыснула: — С собакой…

Вспомнив свое появление с таксой под мышкой, захохотал уже и Стас.

Время пролетело незаметно, и к этому штампу больше нечего добавить.

Наверное, не раздайся от ворот гудок подъехавшего автомобиля, Стас и Янина просидели бы за кофе до ночи. Когда Янина, услышав звук клаксона, вздрогнула, то так беспомощно и растерянно поглядела на сыщика, что у того невольно сжалось сердце. И это снова — штамп. Но что лучше банальностей способно передать известное всем настроение?

Время — пролетело. Девушка подскочила, и сердце сжалось.

Все.

Янина махнула рукой сыщику и исчезла.

А Гущину вновь захотелось закурить. И хотя это желание выступало определенным симптомом выздоровления, мысль о сигарете Гущин придушил.

От внезапно навалившейся тоски-печали сыщика спасла приехавшая из магазина Заноза, таки вспомнившая о хозяине. Загавкав за входной дверью, фон Маргаритовна рвалась его проведать.

Гущин лежал на кровати, закинув руки под голову, и смотрел в побитый дробью потолок. После визита в этот дом Янины комната уже не казалась оскверненной, в ногах уютно посапывала фон Маргаритовна. Но думать о деле, Стас не мог. В мысли постоянно вмешивался образ хохочущей девушки.

«Этого еще не хватало, — ворчал на себя сыщик. — Стас, ты чо офонарел?! Влюбился?!»

Но образ девушки не отступал.

Во сне негромко тявкнула Заноза, хозяину почудилось — насмешливо. Майор перевернулся на бок и стал смотреть в фанеру. Пригласят ли его сегодня на ежевечерние посиделки, сыщик не знал, но был готов к тому, что не позовут. Дима был решительно настроен, не исключено — попросят чемоданы собирать. Как извинение — подарят тазики и мешок корма для собак крупных пород. Огромный мяч в пупырышках, правда, вчера отправился в водное путешествие в сторону Заборья… «Но мячик мы и сами купим», — чуть раздраженно подумал сыщик и услышал тихие шаги за дверью.

— К вам можно? — постучав, спросила Аня.

Стасу показалось, что девочка пришла в основном за таксой. Но приглашение на ужин и ее хозяину досталось.

Застолье проходило в усеченном варианте и довольно скомкано. После вчерашних треволнений Анфиса прихворнула, как доложил ее старший сын, забежавший на минутку. Заработала небольшую температуру и озноб. Глеб с трудом фиксировал жену в постели и, дабы та не сорвалась на посиделки, остался ее сторожить.

Время же скомкала Анюта. В городе девочке купили на завтрашний праздник какие-то супер-пупер джинсы. Но сверхмодные порточки тощая девчонка могла надеть не расстегивая пуговицу.

В связи с чем, пояс нужно было срочно ушивать, да так чтобы карманы в стразах не перекосило!

А это могла сделать только Янина. Назавтра обещала быть шикарная тусовка, Нюра уже уговорила маму отпустить ее на дискотеку в городок неподалеку. На пляски с молодежью отправятся старшие сестра и брат Максима, Анюта предвкушала… и с мольбой смотрела на свою сестрицу, у которой: «Золотые ручки! Самые лучшие в мире!»

Короче, Аня считала каждый кусочек проглоченный сестрой-умелицей и теребила взглядом.

Влад, которого Янина встретила в отличном настроении, разумеется отнес его на свой счет и выглядел тем, кем его и приласкала девушка. Павлином. Распустившим хвост и грудь.

Стас старался пропускать раздувшегося павиана взглядом и поминал сочувственным словом старшего сына Львова. Того Влад раздражал — безмерно. Сегодня Гущин выступал вровень с Михаилом.

«Болван старый!» — поругивал себя смущенный сыщик, но ничего не мог поделать. Самовлюбленных молодцев он и раньше-то не выносил, сегодня ж вообще едва терпел. Спасаясь от внезапно навалившейся беды, пытался переключиться на привычное, на анализ обстановки. Исподволь поглядывал на мрачно молчаливого Дмитрия и отмечал, что Евгения ведет себя ровно, и даже лучше, чем вчера. Приветливо и обходительно подкладывает гостю лучшие куски, потчует поджаренными над угольями медальонами из ягнятины. Подсказывает супругу подливать вина в бокал майора.

«Похоже, Дима ничего Евгении не рассказал и не пожаловался, — неторопливо размышлял жующий сыщик. — Остыл к ее возвращению. Да и о чем, собственно, рассказывать? О том, что я подозреваю шантаж? Тут ведь в грешках молодости, не исключено, пришлось бы сознаваться».

Как бы там ни было, но Дмитрий, кажется, оттаивал. Через полчаса Львов начал поглядывать на Гущина задумчиво, вроде как с примеркой: можно ли следователю довериться?

«Авось, дозреешь сам, — постановил майор. — Получится себя уговорить на откровенность или придумать убедительную ложь, придешь сегодня. Не дозреешь, сам завтра помогу». Майор неплохо расшифровывал такие вот задумчивые взгляды подследственных. Они всегда предшествуют какому-либо сдвигу: в сторону лжи или откровенности. Но дело так или иначе получает развитие. Тут главное — не поторопиться, не спугнуть!

Поблагодарив за ужин и пройдя к себе, Стас до глубокой ночи держал включенным свет, показывая, что не спит и его можно навестить.

Но Дмитрий не пришел.

Вольному, как говориться, воля. Была бы честь предложена.

Утро следующего дня было целиком посвящено сборам Ани на семнадцатилетие «Ромео». Гущина эта суета задела рикошетом, так как влюбленная девчонка никак не могла решить: брать с собой Занозу или оставить дома? Похвастаться приличной таксой или подумать о том, что вдруг (ах! — и это в скобках) получится уединение и поцелуй, а тут собака под ногами путается…

В общем, прибежала посоветоваться (оставив в скобках поцелуй), но Гущин догадался и предложил:

— Не брать. Тебе придется отвлекаться от праздника.

— Да? — наморщив гладкий лоб, глубокомысленно пробормотала Нюра. — А я уже девчонкам обещала… Фон Маргаритовна всем так понравилась…

— Считай, что этим тебя отвлекли от Макса, — улыбнулся Гущин.

— Да ладно, — становясь удивительно похожей на сестру, протянула Аня.

— Точно, точно. Все будут танцевать, а ты будешь за фон Маргаритовной по кустам шнырять.

— Какой вы умный… Ну точно как Янка маме говорила!

Если б шестнадцатилетняя девочка сразу же после этих слов не убежала, то обязательно б заметила, как побагровел лицом тридцатисемилетний разведенный дяденька.

Вообще-то, разговорами о шныряниях по кустам Стас избавлял любимую мамину собаку от притязаний многих развеселых малолеток: изобрел наиболее бронебойный аргумент и оставил псину дома.

А как неожиданно приятно получилось, черт возьми!

Но Гущин-таки был профессионалом и умел настроиться на дело. Эту мысль майор воспринимал с самоиронией, но попыток не оставлял и в результате они возымели действие.

Что, впрочем, не помешало Стасу вновь свернуть на личные рельсы, когда он увидел одиноко сидящую на лавочке у двух беседок Янину. Девушка как будто слегка пряталась ото всех, но майор уже плыл по течению: будь, что будет — подойду! Приблизившись к сидящей спиной девушке, он неловко начал беседу:

— Вы опять грустите?

— Что? — обернулась та.

Слава Богу, майор не заговорил с ней о прилипчивых мужчинах, не стал извиняться за нарушенное уединение. По совести сказать, он просто не успел. И потому «Теория случайностей» вступила в права: единственно точно выбранный момент повлек за собой развитие событий.

Янина опустила голову и, крутя в пальцах скрученный в жгут стебелек травы, произнесла:

— Никак не могу отделаться от мысли, что Лариса умерла в моем платье.

— Что? — внезапно осипнув, выдавил майор. — Как это?

— Платье, — подняв голову к стоявшему Гущину, повторила девушка. — Я подарила его Ларисе за день до… всего. Она тогда впервые его одела и… — Янина снова опустила голову. — Я видела, как мама бесится. Лара была крупнее меня, платье ее обтянуло и пришлось даже пуговицы расстегнуть…

У Стаса закружилась голова и пересохло в горле. «Платье, платье, платье… — пульсировало в висках одно единственное слово. Стас вспомнил, как сидел в овраге вместе с Игорем… — Матерь Божья! Что если не «шалаш», а платье Янины привлекло убийцу?!»

А дальше пошел стремительный мозговой штурм, Стас выстраивал логическую цепь в связи с открывшимся обстоятельством. Все «русалки», как теперь понял Гущин, были чрезвычайно похожи на Янину. Стройные блондинки лет двадцати пяти. Из их разряда выбивалась только пышногрудая Лариса, Окунь потому и предположил, что в случае с ней механизмом запуска послужил овраг, а не жертва… Но на Ларисе, как оказалось, было платье дочери Львовой!!

Янина что-то говорила, но Стас ее почти не слышал. В том, что девушке грозит смертельная опасность, майор почти не сомневался. Водяной подошел к критической черте, начал совершать странные поступки… за этим что-то кроется…

Маньяк готовится пойти ва-банк?! Он выставил на передний план деревенского пропойцу, надеется, что отвел от себя подозрения…

«Господи… Да он может напасть на Янину в любой момент!! Ее нужно срочно вывозить отсюда!»

Гущина заколотило так, что завибрировала трость в руках. К счастью, Янина сидела полубоком к сыщику и ничего не замечала. Продолжая глядеть на сломленную травинку, девушка говорила о том, что ее мама в тот вечер попросила Лару приготовить голубцы, все игнатовцы их обожают, а у Ларисы это блюдо получалось просто — объедение…

— Мне нужно позвонить, — сиплым басом перебил майор Янину. — Простите.

Отойдя от удивленной девушки на совсем негнущихся ногах, сыщик повернул за угол дома и достал из кармана джинсов телефон. Руки Гущина потряхивало, по набухшим вискам струился пот… Майор неожиданно вспомнил майский вечер пятилетней давности.

Довольно чистенький подъезд панельной пятиэтажки. На ступенях первого пролета лежит мертвая женщина с пробитой головой. Чуть выше два оперативника удерживают рвущегося к телу коллегу Сашу Скворцова. Это его жену пьяные отморозки ударили пивной бутылкой по голове, проломили свод черепа и обворовали.

Тогда еще капитан юстиции Гущин, никакой еще не «важняк», пытается успокоить старшего лейтенанта бесполезными словам, просит его не спускаться, так как внизу работают криминалисты. Стасу было дико жаль обезумевшего от горя Сашу, но он настойчиво твердил: «Саш, пожалуйста, возьми себя в руки. Ты должен понимать, ты ничем жене уже не поможешь…»

Саша тогда умолял привлечь его к расследованию убийства Танечки, твердил, что знает всё местное хулиганье, но Стас был непреклонен: «Нельзя. Ты родственник, я ничего не могу поделать».

Сейчас, чувствуя, как в сжавшейся груди, в духоте подреберья бешено колотится сердце, Гущин понял старшего лейтенанта на все сто. Руки отказывались слушаться, телефон едва не выпал из онемевших пальцев: Стас осознавал, что готов загрызть любого, кто станет угрожать Янине!

Майор сделал несколько глубоких вдохов, дождался чтобы голова хоть немного остыла и начала соображать адекватно. Набрал вызов Мартынова и, услышав в трубке отклик, забыв поздороваться, выпалил:

— Игорь, в день убийства на Ларисе было платье Яны! — У Окуня не получилось сразу же переключиться, видимо, он был чем-то занят, и Гущин прошипел в поднесенную к губам трубку: — Спусковым крючком нападения могло… Нет, я верен — послужило платье старшей дочери Львовой! Убийца впервые резал не жертву, а одежду! Вспомни «русалок», Окунь, они все точная копия Янины!

— Янина, Янина, — забормотал Мартынов. — Так. Тихо. Дай подумать.

Стас тоже думал. В основном о том, почему факт передачи платья остался для следствия неизвестным. Как могло получится, что ни Женя, ни Янина, об этом не упомянули?!

«Да потому, что «фривольный» вид кухарки безумно раздражал хозяйку! — пришел ответ. — Львова о наряде Лары сквозь зубы говорила. Ей пришлось бы рассказать о нагоняе, о ревности к молоденькой девчонке… Янина же… Янина не относится к показным благодетельницам. Ей, видимо, было неудобно говорить о том, что она приодела домработницу».

— Стас, — раздался в трубке голос Игоря, — продолжаем действовать в том же порядке. Окружение Львовых мы и так разрабатываем…

— Игорь! — свистящим шепотом перебил майор. — Янину надо срочно вывозить их Игнатово! — В телефоне воцарилась тишина, Гущин понял, что капитан сейчас прокачивает обстановку, примеряя на нее известие. Стас уже готовился услышать отговорку вроде «ну ты же рядом с девушкой, ты с нее глаз не спустишь, а мы напрасно всю прежнюю работу пустим псу под хвост…»

Но неожиданно услышал:

— Действуй по обстановке. Ты лучше в теме, Стас. Получится — вывози Янину или даже всех девчонок. Я об одном прошу — не засветись перед Львовым.

— На него что-то появилось?!

— Нет. Чист, аки голубь. Но версия, что Водяной — тандем, все еще имеет место быть. Профайлеры над ней пока работают.

— Окунь, в тандеме может быть даже историк Кнышев! Он девушек убалтывает, типа, помогите разыскать в кустах упавшие очки или вставную челюсть… Вид Кнышева вызывает доверие, а физически крепкий Редькин служит в паре носильщиком… У одного машина и нелепый вид, у другого мускулы…

— Стас, не горячись. Мы разрабатываем — всех. Спасибо за наводку, что-то еще есть?

— Нет.

— Тогда — на созвоне. А сейчас, прости, я очень занят. Освобожусь, перезвоню.

В телефоне отбивали ритм гудки отбоя, Стас стоял и, не видя ничего вокруг, остекленело таращился на берег.

Потом отключил телефон и быстро направился к крыльцу главного дома. Старший группы капитан Мартынов позволил Гущину решать по обстановке, и майор не собирался рисковать и медлить. Янину надо увозить! А лучше, вывозить всех женщин этого семейства. В прошлую пятницу убийца среагировал на платье девушки, и если после отъезда Янины он обозлится и слетит с катушек, то может выместить злобу на какой-то ее родственнице.

Стас еще не знал, что скажет Львовой. Пугать ее с налету не хотелось. «Пойму в развитии, — постановил майор. — Попробую вначале Редькиным постращать, скажу, что здесь не безопасно, а дальше будет видно». Если Львова станет упираться, придется надавить и рассказать всю правду. После этого она сама, хоть силой, дочек из деревни выставит!

На адреналине сыщик не почувствовал сопротивления колена и преодолел высокое крыльцо в мгновение ока. Распахнул входную дверь…

На прямой линии от порога через просторный коридор располагалась кухня, где за обеденным столом сидел хозяин дома. Перед мрачным сгорбленным Львовым стояли стакан, бутылка с коньяком и тарелка с сырной нарезкой.

«Обаньки, — не удержался от удивления майор. — А мы, похоже, плавно направляемся в запой». Эти утром сыщик мельком видел Диму, тот показался невыспавшимся, но тверёзым. Сейчас, дождавшись, когда Анечка уйдет на день рождения, отец подсел на коньячок.

Не разгибая шеи Дима повернул наклоненную голову к двери, поглядел на Гущина. И начал медленно выпрямляться. Выгибать грудь колесом, выпячивать нижнюю челюсть, приобретать позицию хозяина и горделивость.

Но сыщика не проведешь. В спрятавшихся за щелками век глазах Димы застыла хорошо знакомая следователю обреченность. Загнанность. И это был не взгляд затравленного зверя, готового с бешенством наброситься. Львов напоминал больного пса — большого, добродушного, потерянного.

Стас много раз встречал таких мужчин. Привыкшие к деньгам и раболепию, они стараются держать фасон, но только надави — текут. Они испуганы, растеряны и чувствуют себя в ловушке. Как к родной маменьке, бегут к адвокатам. Или к «крышам» обращаются.

«Дима не Водяной», — мгновенно понял Стас. Причем, догадку следователь обосновал не интуитивно с упором на огромный опыт, Гущин сделал вывод трезво, по зрелому размышлению: сегодня Водяной не мог себе позволить напиваться! Убийца все поставил на карту, он обязан быть собранным и хладнокровным, выдержанным и всевидящим. Представить, что человек, замутивший хитроумную комбинацию — сломался и затосковал, ушел в запой, майор не мог.

Пройдя через прихожую, Стас невозмутимо поинтересовался:

— А где Евгения? Мне нужно с ней поговорить.

Дмитрий пожевал губами и выдавил:

— Пошла Анфису проведать. — Подумав, Львов потянулся к бутылке: — Со мной, майор, выпьешь? «Конина» хорошая, французская…

Львов все еще держал марку. Но Гущин понял, что мужик готов сломаться. Потек. Стас с громким скрежетом отодвинул от стола тяжелый деревянный стул и сел напротив Львова.

— Налей, — кивнул. Немного снять стресс и ему не помешает. Сыщик с трудом удерживал желание схватить депутатского мужа за грудки, тряхнуть как следует и малость порычать в замутненные глазоньки.

Львов перекинул руку назад, дотянулся до стоящего на рабочем разделочном столе стакана. И, взяв его, демонстративно дунул, вроде как, пыль согнал.

«Выделывается, — разглядывал нетрезвого хозяина майор. — Корона на мозг давит. Все еще». А Стасу все сильнее хотелось дать леща отчиму Янины, скулы сыщика аж заныли от того, как сжались зубы! Но он пока терпел.

Львов налил в стакан-тумблер приличную порцию французского коньяка. Понял свой стакан на уровень глаз и произнес:

— За что выпьем?

— За правду, — предложил Гущин. — Какой бы она не была. — Следователь старался не форсировать события, не сбивать хозяина с относительно мирного настроя. Хотя врезать по уху и сбить с него корону хотелось очень-очень.

Пока Дима отвлекался на посуду, Гущин незаметно просунул руку под стол и, нащупав в кармане телефон, включил его в режим диктофона. Проделывать подобный финт Стас насобачился давно, он все свои мобильники и подбирал по этому принципу: в телефоне должен быть хороший чуткий микрофон, включавшийся от простейшего слепого нажатия.

Дмитрий принял тост, кивнул и молча забросил в рот грамм сто «конины». Стянул с тарелочки два почти прозрачных ломтика сыра, забросил их в рот и зачавкал, мрачно разглядывая неторопливо пригубившего коньяк майора.

Станислав поставил едва отпитый стакан на стол. Прямо встретил направленный взгляд и заговорил:

— Ты знал, что в день убийства на Ларисе было платье твоей старшей дочери? — Стас намеренно исключил определение «приемной». Бил наотмашь, на живое, на родство.

Дмитрий перестал жевать и недоуменно, медленно поднял брови. Львов не ожидал вопроса о погибшей горничной, Стас пристально наблюдал за его неподготовленной реакций.

Реакция его порадовала. Дима выглядел растерянным.

— На Ларе было платье Янинки? — пробормотал муж депутатки. — А что… похоже… Было у нее такое.

— Дим, сосредоточься, — попросил майор. — Харе бухать, положение серьезное, за твоей старшей дочерью маньяк охотится. — Стас крайне редко использовал это словечко — «маньяк», предпочитал более грамотные и профессиональные выражения, но сейчас ему нужно было встряхнуть Львова, напугать так, чтоб до печенок проняло!

— Маньяк… за Янинкой охотится? — Дима на глазах трезвел. Ничего лучше выплеска адреналина не промывает мозг мужчины. Гущин и сам это недавно испытал. — А ты уверен?

— На все сто, — слегка преувеличив цифру, кивнул следователь. — И потому я пришел к тебе. Надо, Дима, перестать секреты разводить, ты мешаешь мне работать. Я должен знать — все.

Львов оперся выгнутыми ладонями о край стола, с шумом отодвинулся вместе со стулом. Поглядел на серьезного сыщика напротив… и неожиданно начал хлестать себя ладонями по щекам. Со звоном выгонять остатки хмеля.

— Так, — помотав головой, сказал через минуту, — я готов, Стас. Спрашивай.

Следователю послышалось, что готовность прозвучала с облегчением. Дима, по всей видимости, был настроен на то, что сыщик станет ковыряться в его прошлых грешках, и, как ни парадоксально, испытал облегчение, узнав, что дело касается Ларисы, а не его проблем.

Но Стас был настроен именно — поковыряться. В прошлом, откуда, не исключено и выросли сегодняшние беды.

— Давай-ка, Дима, приступим по порядку, — сказал майор. — Почему ты защищаешь Редькина?

Вопрос, к удивлению Станислава, не нагнал на лицо Львова даже слабой тени неудовольствия. На откровенность он пошел легко:

— А, — махнул рукой, — дело прошлое. — Исподлобья поглядев на Гущина, депутатский муж набрал в грудь воздуха, раздул щуки и, выдохнув, пустился каяться: — Когда нам с Глебкой по шестнадцать было, Редькин первый раз откинулся. Ну, пришел, понимаешь ли, такой весь деловой, на понатах и пальцах, — Дмитрий невесело хмыкнул: — Мы за ним, как два хвоста мотались. Ну и домотались. Федя предложил нам, типа, погулять. Вечерком, часов в одиннадцать. Мы прошлись до Заборья, он нам сказал, что сейчас договориться с продавщицей, Зинка выдаст в долг портвейна… — Львов ненадолго замолчал, потом продолжил. — Мы, зуб даю! — Чиркнул себя под горлом большим пальцем. — Знать не знали, что он магазин ограбил! Мы на околице остались, Федька нам запретил с собой ходить, типа, мы малолетки — Зина нас увидит, начнет кочевряжиться и портвейн не выдаст. Ну и…

Дмитрий снова замолчал, и Гущин за него продолжил:

— Редькина назавтра взяли, но вас он не выдал. Не сказал, что вас трое было, да?

— Сука! — сжимая кулаки, просипел Львов. — Когда вернулся через четыре года, мы с Глебом уже в армии были. А потом… пошло-поехало… «Вы, типа, на стрёме стояли, но я вас не сдал, платите».

Стас с сочувствием поглядел на багрового от злости Львова и негромко произнес:

— Дим, а ты что-нибудь о сроке давности слыхал?

— А позор? — парировал собеседник. — А родители, которые образованными сыновьями гордятся?

— Да чепуха на постном масле! Федул вам жизни не давал…

— Погоди, — перебил Львов. — Вначале, Стас, Федя не наглел. Так… на выпивку просил и все. Но вот когда Женя прошла в депутаты еще московской думы… — Львов многозначительно поднял брови. — Тогда все и началось. Как следует. Федя, только шикни на него, гундосил: «Представь, Дима, как журналюги-то обрадуются, когда я им расскажу, что муженёк нашей Женечки когда-то лобазы обносил… Вот звону-то будет! Ко мне даже в тюрягу на интервью очередь стоять будет!» — Львов скрипнул зубами. — Не мне он, Стас, угрожал. А моей жене. Предупредил — посадите, я скажу, что вы со мной старые счеты сводите, потому, типа, и «закрыли».

Стас громко и согласно цыкнул зубом. Федул все верно рассчитал: отмыться полностью у Львова не получилось бы. Даже объяви он Редькина абсолютным лгуном, душок останется. Позавчерашним вечером, испугавшись, что Федула «примут», депутатский муж, как мог, пытался разрулить ситуацию. Федя совершенно точно продолжил бы его шантажировать репутацией жены и, в случае чего, молчать не стал бы. Прославиться на зоне тем, что когда-то муж Евгении Львовой у него на подхвате был — тоже не последний козырь, а уважуха от братвы.

Стас пристально, но уже с сочувствием смотрел на Львова и никак не мог отделаться от ощущения, что что-то здесь не так. Дима каялся с явным облегчением, но никак не походил на человека, снявшего с души давно потяжелевший груз. Так выглядят люди, что почти с удовольствием признавшись в малом, уводят от себя подозрения в чем-то большем. Стас немало повидал таких подследственных, из них подобные признания рекой льются. Не остановить.

А Гущин еще помнил, каким заледеневшим и надменным стал бизнесмен, предложивший продолжить общение через адвоката. «Неужели Дима всего-то лишь боялся разрушить репутацию жены? — думал сыщик, наблюдая, как неловко ерзают руки Львова, как взгляд, забирая вправо, уходит мимо собеседника. — Странно это… Редькин — сбежал и Львов уже не мог контролировать ситуацию. Действовать надо было наоборот, Дима умный человек, ему было достаточно поговорить со мной, покаяться и попросить содействия. Или, через Евгению нажать на следствие и предотвратить контакт Федула с журналистами… Она влиятельная женщина. И умная. Они бы что-то вместе изобрели и начали работать на опережение. Возможно, даже с теми же журналистами».

Но Дима поступил, как полный идиот. Напыжился и начал угрожать.

В чем дело? Львов не так умен, как кажется?

Или дело в чем-то еще?

Гущин стер с лицо сочувствие, стал протокольно суровым и спросил:

— И это — все?

— Ну как бы — да, — подвигав зад по стулу, кивнул Дмитрий.

Но от опытного следователя не укрылось, как в глубине глаз Львова вновь полыхнул испуг. Гущин понял, что попал в точку: «Есть что-то еще, есть!»

Задумчиво разглядывая покрывшегося испариной мужика, Стас побарабанил пальцами по столу, поджал подбородок.

— Дмитрий Михайлович, друг дорогой… Давай-ка все по-новой. И теперь уже по-чесноку. Что есть на тебя у Редькина?