Ночные шорохи Макнот Джудит

Глава 28

— Поздно легла? — оживленно спросила Парис, присаживаясь на постель Слоан и аккуратно расправляя модное платье.

Слоан лениво перевернулась на спину.

— Очень поздно, — сонно улыбнулась она, вспомнив о Ное. — Который час?

— Половина одиннадцатого.

— Господи!

— Вот именно. Хорошо еще, что я перед сном попросила Дишлера не включать сигнализацию, иначе, возвращаясь, ты подняла бы тревогу и переполох получился бы неописуемый.

Слоан, охнув, прикрыла рот рукой. Она совсем забыла про сигнализацию прошлой ночью, да и вообще не думала, как проникнуть в дом, обнаружив, что дверь черного хода не заперта. Можно представить, как «обрадовался» бы Картер, если бы посреди ночи завыли сирены, включился свет и он, спустившись, поймал бы дочь на месте преступления.

— Я дам тебе ключ от дома и пульт управления воротами.

Сможешь сама выключать сигнализацию, вводя код. Если этого не сделать, такое начнется! Инфракрасные лучи образуют нечто вроде паутины, между ними не проберешься.

Она сообщила Слоан код, и та озабоченно кивнула, не желая, чтобы сестра подумала, будто в ее обычае шляться невесть где по ночам и что так будет продолжаться все две недели.

— Я… я не собираюсь каждый вечер исчезать, — смущенно пробормотала она.

— Неужели? — поддела Парис. — А один человек уже звонил, чтобы договориться о встрече.

— Звонил? — радостно воскликнула Слоан.

— Да, и мы сегодня ужинаем вчетвером, — с детским восторгом подтвердила сестра. — Платья вечерние, смокинги, место встречи не известно. Водитель Ноя вечером заедет за нами. Ной, кажется, готовит сюрприз.

Слоан подтянула колени к подбородку и обхватила их руками.

— А ты… хорошо провела вчера время?

Парис кивнула.

— Пол такой остроумный! Я хохотала до упаду! И с ним так спокойно, словно я знаю его сто лет! Только он сказал одну странную вещь.

— Что именно? — полюбопытствовала Слоан, довольная, что можно немного посплетничать.

— Что я интригую его своей многогранностью… Кажется, это совсем не комплимент.

— А что же, по-твоему? — удивилась Слоан, мгновенно бросаясь на защиту сестры, и обе рассмеялись. Но следующая фраза мигом стерла с ее лица улыбку.

— Самое интересное, что, по-моему, это Пол человек далеко не простой, как считаешь?

— Не… не знаю.

— А я уверена, что права. Знаешь, я часто замечаю всякие мелочи, на которые другие люди не обращают внимания. Отец всегда твердит, что я могу распознать «липу» или мошенника за десять шагов.

— Если не считать Генри, — быстро вставила Слоан, напоминая Парис о непорядочном женихе.

— Верно, — вздохнула та. — Только мне и в голову не приходило, что Пол может оказаться нечестным человеком, потому что я… я так не считаю.

Однако Слоан далеко не была убеждена, что Парис говорит искренно. Что же теперь делать? Перевести разговор на более безопасную тему или попытаться выведать побольше?

Поколебавшись, девушка выбрала последнее.

— А что в Поле тебе кажется таким уж необычным?

— Обычно мужчины обожают говорить о себе. Пол — исключение. Более того, он умеет задавать вопросы и всегда внимательно слушает, но ты только потом соображаешь, что при этом выложила о себе все что возможно, а он ничего не открыл. Я бы еще могла это понять, будь он застенчив, но ведь это совершенно не так. И еще…

— Что именно? — пролепетала Слоан.

— Он совершенно никого не боится, даже отца, который всегда унижает молодых людей… не… не сделавших такую удачную карьеру, как он сам.

— Но ведь меня ему не удалось запугать, — резонно заметила Слоан.

— Нет. Но мужчины судят об окружающих по их богатству и успеху в жизни, в отличие от нас.

Она оказалась такой прямолинейной и неожиданно проницательной, что Слоан не верила собственным глазам. Неужели перед ней все та же Парис, которую она увидела всего три дня назад?

— И еще одно. Пол работает в страховом агентстве, а отец все время недоволен высокой стоимостью общей страховки для служащих банка. Однако когда я как бы случайно упомянула, что отец собирается заключить договор с другой конторой, готовой снизить взносы, Пол не воспользовался предоставленной возможностью.

— Наверное, посчитал дурным тоном вести разговор о делах в доме, куда его пригласили погостить?

— Вовсе нет, ведь об этом я заговорила, а не он.

— А что, если ты его смутила?

— По-моему, Пола трудно смутить, — заметила Парис. Слоан решила про себя обязательно поговорить с Полом и посоветовать ему получше войти в свою роль и заодно приложить все усилия к продаже страхового полиса.

— Знаешь, я не слишком хорошо разбираюсь в мужчинах, — искренне посетовала она, — так что ты, по-моему, выбрала плохого советчика. Но могу сказать только, что Пол честный, надежный человек и, возможно, храбрый и отзывчивый.

— Не поверишь, — глубокомысленно произнесла Парис, — у меня сложилось точно такое же впечатление.

Она с улыбкой встала, целиком занятая мыслями о предстоящем дне.

— Вставай, соня, пора одеваться. Сегодня я покажу тебе город, проедемся по магазинам. Пол решил остаться дома и наслаждаться бездельем.

— А о смокинге на вечер он подумал? — встревожилась Слоан, откидывая одеяло и спуская ноги на пол.

— Я уже спрашивала. Пол сказал, что на всякий случай занял смокинг у друга и привез с собой.

Слоан наскоро приняла душ и оделась, чтобы успеть позвонить матери перед уходом. Проспала, и теперь придется звонить Кимберли на работу, а мать даже поговорить свободно не сможет!

Девушка присела на кровать, вынула из сумочки кредитную карту и приготовилась к неизбежной словесной баталии с владелицей бутика Лидией Коллинз, поразительным образом сочетавшей в себе свойства гремучей змеи и надзирательницы исправительного заведения для особо опасных преступников. И хотя Слоан старалась не звонить в магазин без лишней необходимости, Лидия неизменно вела себя так, словно каждая просьба позвать Кимберли становилась веским основанием для увольнения ее лучшей продавщицы.

— Лидия, — пробормотала Слоан, заслышав резкий голос. — Это Слоан. Звоню из Палм-Бич…

Казенная приветливость мгновенно сменилась неподдельным раздражением.

— Твоя мать занята. Обслуживает покупателя. У Кимберли никогда не было ни минуты свободного времени, поскольку все посетители любили ее и предпочитали ждать в очереди, чтобы попасть именно к ней.

— Понимаю, Лидия, но мне просто необходимо поговорить с ней хотя бы минутку.

— Ну ладно, так и быть.

Лидия демонстративно швырнула трубку на стол с таким грохотом, что Слоан невольно поморщилась, но, слава Богу, Кимберли не заставила себя ждать.

— Дорогая, я так рада тебя слышать! Ну как ты там? Девушка заверила, что и отец, и прабабка прекрасно ее встретили и, кажется, очень милые люди. Она приберегала новости о Парис напоследок и, как только заговорила о сестре, отметила учащенное дыхание и непривычную молчаливость матери. Она рассказала Кимберли все что могла о Парис и с жизнерадостным оптимизмом добавила:

— Вот увидишь, она полюбит тебя, а ты — ее. Парис собирается приехать в Белл-Харбор.

Не дождавшись ответа, девушка встревоженно осведомилась:

— Мама, ты меня слышишь?

— Д-да, — прошептала мать и всхлипнула.

Плачет… неужели плачет?

Сердце Слоан сжалось при мысли о том, как, должно быть, тяжело было матери все эти годы притворяться, что ничего особенного не произошло и она давно свыклась с кражей дочери. Недаром первый же намек на встречу с Парис так потряс ее.

Слоан почувствовала, что сама вот-вот разрыдается.

— Знаешь, она так напоминает тебя, — тихо призналась она. — И тоже любит одеваться… сама моделирует платья.

Откуда-то донесся визг Лидии, призывающей Кимберли.

— Кажется, тебе пора, — поспешно вставила Слоан. — Позвоню через несколько дней.

— Хорошо, детка.

— Пока.

— Погоди, — почти вскрикнула Кимберли. — Как по-твоему, ничего, если передашь Парис от меня привет и скажешь, что я посылаю ей свою любовь и… надеюсь, что мы увидимся?

Слоан поспешно смахнула слезы.

— Конечно, мама. Конечно.

Глава 29

Девушки переступили порог спальни Эдит. Старуха неестественно прямо сидела в своем любимом кресле, в неизменном черном платье с высоким воротом, только вместо жемчужного ожерелья — большая брошь с рубином, окруженным сверкающими бриллиантами. Интересно, неужели ей никогда не хочется надеть что-то поярче?

— Здравствуй, прабабушка, — приветствовала Парис, наклоняясь, чтобы поцеловать Эдит в изборожденный морщинами лоб. — Ты сказала, что хочешь видеть Слоан.

— Да, и предпочла бы поговорить с ней наедине, если не возражаешь, Парис.

Парис неловко помялась, но все же кивнула и вышла. Слоан еще не успела как следует устроиться на стуле, как старуха бесцеремонно поинтересовалась:

— О чем ты только сейчас думала?

Слоан виновато потупилась.

— Гадала, будете ли вы носить цветной шарф, если я его вам сегодня подарю.

Белые брови взлетели вверх.

— Не одобряешь моей манеры одеваться?!

— Нет… я вовсе не это имела в виду.

— Значит, ты не только дерзка, но и неискренна? И не пытайся меня обмануть, я тебя насквозь вижу.

Застигнутая врасплох, Слоан опустила голову, чтобы скрыть улыбку.

— Моя мать всегда утверждает, что сочные оттенки поднимают настроение.

— То есть мне необходимо поднимать настроение? Так, по-твоему?

— Не совсем. Просто у вас чудесные глаза, и я подумала, что голубой шарф…

— Теперь ты опустилась до лести. Видимо, сегодня удачный день: мне удалось вывести на чистую воду все твои пороки, — перебила старая леди, по-видимому, ничуть не сердясь. На губах даже показалось нечто вроде улыбки. — Однако похоже, наши мозги работают в одном направлении, — добавила Эдит, поглядывая на потолок, словно показывая это самое направление. Слоан проследила за ее взглядом, но тут же в недоумении уставилась на прабабку.

— В каком именно?

— Насколько мне известно, после смерти душа улетает на небо… если только не проваливается под землю. Лично я надеюсь на первое.

Кажется… кажется, она говорит о смерти?

Улыбка Слоан померкла.

— Не хотелось бы думать о таком.

С лица Эдит мгновенно слетело благожелательное выражение. Мигом превратившись в холодную, бездушную гарпию, она сухо прокаркала:

— Смерть поджидает каждого, рано или поздно. Мне девяносто пять лет, так что приходится смотреть правде в лицо. Однако я не об этом собиралась поговорить. Постараюсь быть полностью с тобой откровенной, хотя мне ни к чему тут всякие сопли и истерики…

Не ожидая услышать от Эдит ничего приятного, девушка внутренне собралась и приготовилась к худшему. Но вместо того чтобы выдать очередную порцию наставлений, упреков и предостережений, Эдит потянулась к лежавшему на столе большому футляру, обтянутому синим бархатом, и передала его Слоан, а сама принялась возиться с застежкой броши. Годы и артрит основательно изуродовали ее пальцы, но Слоан уже достаточно хорошо изучила прабабку, чтобы не спешить на помощь. Поэтому она сидела в недоуменном молчании, машинально стискивая футляр.

— Открой его, — скомандовала Эдит, наконец справившись с брошью.

Слоан поспешно подняла крышку. В бархатном гнездышке покоилось изумительное колье, украшенное рубинами и бриллиантами, шириной почти в два дюйма. Тут же лежали серьги и браслет. Очевидно, все вещи составляли один гарнитур. И поскольку Эдит сняла брошь, Слоан, естественно, решила, что та собирается надеть все остальное.

— Ну как?

— Что и говорить, камни ослепительны, — тихо заметила Слоан, припомнив свои планы насчет шарфа в тон глазам прабабки. Наверное, ей самой захотелось оживить свое монашеское одеяние.

— Все это, включая брошь, принадлежало твоей прапрабабке Хановер. Первый подарок ее мужа. Они были в нашей семье много лет и поэтому имеют для меня особое значение. Ты долгое время жила вдали от Рейнолдсов, правда, не по своей вине, и хотя я не склонна к сентиментальности, мне пришло в голову, что эти украшения могут послужить, так сказать, связующим звеном в разорванной цепи времени. Сегодня я приколола эту брошь в последний раз, однако буду рада увидеть ее на тебе, когда, разумеется, ты наденешь что-то более подходящее, чем эти мужеподобные штаны.

— На… на мне? — недоуменна повторила Слоан, но, вспомнив предстоящий ужин, кивнула. — О, понятно. С вашей стороны крайне великодушно позволить мне поносить их…

— Глупышка! Я не даю украшения напрокат Это подарок. Когда я покину этот мир, они послужат напоминанием обо мне и всех предках, узнать которых у тебя просто не было возможности. И потом, рубин — твой зодиакальный камень.

Потрясенная Слоан вскочила так резко, что едва не уронила футляр. Теперь ясно, почему прабабка завела разговор о смерти.

— Надеюсь, вы проживете еще много лет и еще не раз сможете надеть эти прекрасные вещи. Мне вовсе не нужно смотреть на них, чтобы вспоминать вас после…

— После того, как меня положат в гроб, — услужливо подсказала Эдит.

— Не желаю ничего слышать об этом. Особенно теперь, когда мы наконец встретились…

— Я настаиваю на том, чтобы ты немедленно взяла драгоценности.

— А я не сделаю ничего подобного, — упрямо заявила Слоан, кладя футляр рядом с Эдит.

— Но они все равно когда-нибудь станут твоими.

— Я уже сказала: никаких обсуждений «когда-нибудь».

— Надеюсь, ты не будешь такой упрямой после того, как прочтут мое завещание. Я решила изменить его, чтобы ты получила законную долю…

— Ошибаетесь, я по-прежнему буду стоять на своем. — перебила Слоан, и, к ее изумлению, Эдит громко рассмеялась, вернее, закаркала: звуки, определенно не слишком мелодичные, хотя и греющие душу.

— Настоящая маленькая ослица, — выдохнула старуха, промокая глаза кончиком носового платка. — Не могу припомнить, когда в последний раз кто-то пытался заставить меня отступить от принятого решения. Даже Картер знает, что со мной спорить бесполезно.

Опасаясь показаться неблагодарной или грубой, Слоан умерила пыл.

— Мне просто тяжело рассуждать о вашей смерти и тому подобных вещах. Это меня угнетает.

— А уж меня-то как, — проворчала Эдит, и Слоан запоздало поняла, что старуха пыталась пошутить. Наклонившись, девушка порывисто поцеловала Эдит в сухую пергаментную щеку.

— Обязательно куплю вам веселенький шарфик, чтобы развеять вашу тоску, — пообещала она, направляясь к двери.

— Только не слишком дорогой! — крикнула вслед Эдит.

Глава 30

Вспомнив, что они не успели позавтракать, Парис предложила сначала поесть, и Слоан охотно согласилась. Ей не терпелось передать сестре слова матери, но девушка слишком ясно сознавала, что каждый шаг Парис навстречу Кимберли будет неизбежно отдалять ее от Картера.

Официантка наполнила их стаканы водой и принесла меню в кожаном переплете. Слоан машинально раскрыла солидный буклет и невидящими глазами уставилась в список закусок, раздумывая о предстоящем нелегком разговоре. Нужно во что бы то ни стало сохранять объективность. Несмотря на ее нелестное мнение о Картере, нельзя отрицать, что он был для Парис заботливым, любящим, хотя и чрезмерно властным отцом, и та, разумеется, предана ему, Как легко оказалось ей полюбить неожиданно возникшую сестру, ведь при этом ей не пришлось осознавать, что ее отец — негодяй, лгун и непорядочный человек. В случае с Кимберли все обстояло совсем иначе!

Картер же и его мамаша вбили Парис в голову, что ее мать принадлежит к отбросам общества. Если она поймет, что все это ложь, она будет вынуждена признать, что оба они совершили гнусную подлость. Трудно представить, как ранит это открытие сестру! Слоан опасалась, что Парис попытается защититься единственным известным ей способом: не пожелает ничего слышать о матери и придумает тысячу причин и доводов, чтобы никогда с ней не увидеться.

У стола появилась официантка, и Слоан заказала фирменное блюдо, даже не позаботившись как следует прочесть его название. Когда они остались одни, Слоан решилась заговорить о Кимберли, но выяснилось, что на уме у Парис было совсем другое.

— О чем хотела поговорить с тобой прабабушка?

— О драгоценностях, — беспечно сообщила девушка. — Собиралась подарить мне какие-то фамильные украшения. Но я отказалась.

Лицо Парис заметно напряглось.

— Она упоминала о завещании? Слоан кивнула, и Парис принялась массировать пальцами виски, морщась как от внезапной боли.

— Мне так жаль, что эти мысли не дают прабабушке покоя, — расстроенно прошептала она, — но все мы знаем, что ей не долго осталось.

Слоан сочувственно молчала, и Парис, заломив руки, почти простонала:

— Я видела этот футляр на столе и поняла, о чем они хочет с тобой говорить. Ненавижу, когда она заводит речь о смерти — может, потому, что это словно приближает страшную минуту. Не знаю.

Она покачала головой и, подавшись вперед, жалобно попросила:

— Лучше давай поговорим о чем-нибудь веселом. Слоан не нуждалась в поощрении.

— Хочешь побольше узнать о маме?

— Хочу.

— Я звонила ей утром и рассказывала о тебе. О том, что ты собираешься приехать.

— И что она ответила?

Слоан взглянула сестре в глаза и тихо призналась:

— Мама плакала. Никогда не видела ее плачущей. Парис громко сглотнула, будто сама едва сдерживала слезы.

— А… а что еще?

— Мама передала привет и сказала, что очень тебя любит. Парис нервно опустила глаза.

— Это… это очень мило с се стороны. Кажется, худшие подозрения Слоан оправдываются. Что же делать?

— Я понимаю, как все это тяжело для тебя. Чего только, должно быть, тебе не наговорили о маме, а теперь ты вдруг узнаешь, что добрее и лучше ее нет в мире. Нетрудно понять, что если я говорю тебе правду, значит, кто-то лгал.

Нет, не «кто-то». Отец и бабушка.

— Он и твой отец, — не преминула напомнить Парис, словно умоляя сестру признать этот неоспоримый факт.

— Я этого и не отрицаю, — пробурчала Слоан, решив воспользоваться тем же приемом, который применил Пол по пути в Палм-Бич, рассуждая о причине разрыва ее родителей. — Кстати, ты любила свою бабушку?

— Бабушку Франсис? — Парис поколебалась и виновато качнула головой. — Да я смертельно ее боялась. Как, впрочем, и все окружающие. И дело не в том, что она была злой и сварливой, хотя это чистая правда. Просто у нее отродясь не имелось того, что называют душой.

Именно такой ответ Слоан надеялась услышать.

— В таком случае ее можно считать главной виновницей того, что произошло, — полушутя заметила она. — Впрочем, так оно и было на самом деле.

Слоан рассказала Парис о том, что случилось в тот день, когда мать Картера прибыла во Флориду и увезла с собой драгоценного сыночка. Парис молча слушала, и Слоан видела, как сестра уходит в себя, замыкается, словно не в силах поверить, что отец и бабка оказались способны на такую жестокость.

— Главное, необходимо помнить, — весело заключила Слоан, — что в то время отцу было всего двадцать семь. Слишком молодой, привыкший жить в роскоши, а тут вдруг вынужден содержать жену с двумя детьми. Должно быть, он смертельно напугался. Мать, вероятно, убедила сына, что она лучше знает жизнь, напомнив, что после смерти отца компания нуждается в руководстве. И Картер не мог не поверить ей. Кто знает, что было на самом деле? С тех пор он, должно быть, совершенно переменился.

— Наверное, ты права, — выдохнула Парис после недолгого раздумья.

— И еще одно нельзя упускать из виду: мама и не имели между собой абсолютно ничего общего. Он не любил ее. Для него она была всего-навсего красивой наивной провинциалкой, которая влюбилась с первого взгляда в опытного сердцееда-красавца, светского человека и залетела после единственной ночи.

— И он попытался поступить как подобает порядочному человеку и женился, — вставила Парис. :

— Не совсем. Приехав в Сан-Франциско, чтобы сообщить Картеру о своей беременности, она случайно наткнулась на его родителей. Они пришли в такую ярость, узнав о похождениях сыночка, что, когда тот ночью вернулся домой, велели ему убираться вместе с мамой.

Слоан сочла за лучшее не открывать сестре всей правды: Картер явился вдребезги пьяным, и родители посчитали беременную несчастную девочку последней каплей, точкой в длинном списке его безумных выходок. Слоан, помолчав, осторожно затронула самую болезненную тему, из-за которой, собственно, и начала весь разговор:

— После развода наших родителей тебе наговорили немало ужасных вещей, и со стороны отца и бабушки это просто недопустимо, но если хорошенько подумать, тут нет ничего удивительного.

— Собственно говоря, все эти пакости придумывала в основном бабушка Франсис.

—  — Охотно верю, особенно после всего, что ты мне про нее рассказала, — попыталась пошутить Слоан.

— Да, но папа слышал все, что она несет, и ни разу не попытался вступиться за маму.

Слоан от неожиданности растерялась, но ее немедленно осенило. Вот он, подходящий случай!

— К этому времени он стал старше, и не исключено, что втайне стыдился содеянного. Согласись, нелегко признать, что родная матушка склонила его к нечестному поступку! Он, очевидно, очень любил тебя и не хотел выглядеть в твоих глазах подлецом.

Давая Парис время хорошенько все обдумать, Слоан поднесла к губам стакан с, водой и решила усилить впечатление:

— По-моему, разведенные пары вечно чернят друг друга перед детьми.

— Верно! А какие гадости говорила об отце мама?

Вот это удар! Слоан едва не поперхнулась и, машинально отставив стакан, огляделась, словно в поисках поддержки.

— Несколько лет назад какой-то подросток выхватил у мамы сумочку. В день суда она выступила свидетелем защиты и умоляла судью оказать вору снисхождение. — Слоан усмехнулась и добавила; — Она так старалась добиться своего, что прямо-таки разливалась соловьем!

— И его освободили?

— Еще бы Судья объявил, что если пошлет мальчишку в тюрьму, то не сумеет отделаться от ощущения, что наказывает ее.

— Какая чудесная история!

— А по-моему, не слишком. Неделю спустя он стянул ее машину. Позже объяснил, что посчитал маму настоящей размазней. Видимо, так оно и есть.

И тут Парис словно прорвало. Она засыпала Слоан вопросами о матери, которых хватило на весь день.

Глава 31

Разговор с Парис о матери так увлек Слоан, что она даже забыла о Ное. Но вот настало время одеваться к ужину, и Слоан почувствовала невероятное волнение. Она так торопилась, что была готова задолго до приезда водители.

Оставалось только выбрать платье.

Заглянув в ее комнату, Парис предложила помочь. Внимательно пересмотрев весь гардероб сестры и похвалив привезенные наряды, она, однако, решительно покачала головой и объявила, что в этом случае не обойтись без длинного платья.

— Не слишком роскошного, — пояснила она, — но обязательно с летящей юбкой, соблазнительно обрисовывающей ноги при каждом шаге.

Убедившись, что сестра не привезла с собой ничего в этом роде, Парис обняла ее и повела к себе. Ее шкаф был буквально набит одеждой. Тут оказалось куда больше модных туалетов, чем во всем магазине Лидии, а в смежной комнате висели в ряд недошитые наряды, над которыми работала Парис.

Слоан наблюдала, как Парис принялась вынимать из шкафа платья, одно роскошнее другого, решительно отвергая каждое по причинам, не вполне понятным Слоан.

— Вот оно! — наконец-то торжествующе объявила она, извлекая открытое белое платье без бретелек. — Ну как?

Слоан показалось, что платье чем-то похоже на красную полотняную «рубашку» Сары, если не считать цвета и длины. Однако она промолчала, покорно давая облечь себя в новый наряд. Но едва Парис потянула вверх молнию и повернула Слоан к зеркалу, девушка ахнула. Лиф обтягивал грудь, как перчатка, юбка чуть расширялась от бедер и изящно ниспадала на пол. Гроздья вышитых белых цветов с золотыми листьями и стебельками украшали корсаж и были рассеяны по подолу.

— Господи, — прошептала Слоан, — как красиво!