Крестовый поход детей Аволедо Туллио

При этих словах Ваганта король в ярости вскочил на ноги.

А что мы можем сделать? А? Скажи мне, умник, что мы можем сделать? Думаешь, осталась хоть какая-то возможность, которую мы не испробовали? А?

Дэниэлс поднял вверх руку.

У нас для тебя есть предложение получше. Но для начата скажи: ты никогда не думал, почему Сыны Гнева хотят покинуть свою территорию?

Ну конечно.

И до чего додумался?

Они бегут от чего-то.

Но ты не знаешь, от чего?

Нет. А ты?

Я тоже нет. Но я начинаю подозревать кое-что.

Король с любопытством смотрел на него.

И что же ты подозреваешь?

Они знают, что их территория находится под угрозой. Я могу предположить, что их враги — Создания ночи.

Монстры, ты хочешь сказать? Нет, это невозможно. Сыны Гнева не боятся их. Они разделили территорию: Сыны Гнева контролируют день, а Монстры ночь. Улей занимает всего одну станцию. Если это кому и мешает, то Альберти, а не Сынам Гнева.

Все действительно так просто утроено?

Да. Ну конечно, несколько раз равновесие пытались нарушить. Пару раз Монстры, один раз люди. Но все три раза ничего не вышло. С тех пор ситуация стабилизировалась, и в последнее время не происходило ничего, что могло бы изменить ее.

Вдруг в их сознании зазвучал голос Алессии.

«Я знаю, что они собираются сделать».

Джон обернулся.

Глаза девушки-призрака были как два ледяных зеркала: страхи священника отразились в них и заточили до остроты лезвия — лезвия правды. Это лезвие вонзилось в сознание всех присутствующих и парализовало их.

Теперь все они знали.

Сыны Гнева используют бомбу против Улья, — пораженно прошептал король.

И тем самым сделают непригодным для жизни весь центр города, в том числе свой собственный штаб, — закончил его мысль Вагант.

Отец Дэниэлс закрыл глаза. Страдание исказило его лицо.

Поэтому им нужно мирировать дальше от центра. Поэтому они хотят заполучить станцию Бонола. И плевать на сотни невинных, которые погибнут на станциях, которые взорвутся, и до которых дойдет радиоактивное излучение. Они ни с кем не хотят делить власть. Ради того, чтобы разрушить Улей, они готовы превратить центр города в радиоактивную пустыню.

Алессия кивнула. Из ее лазурных глаз скатилась призрачная слеза.

Мы должны что-то предпринять, — тихо произнес король.

Присоединяйтесь к нам, — ответил Джон.

Но у вас нет шансов. Вы погибнете ни за что.

Не факт. Позови сюда начальников Альберти. Или попроси у них пропуск, чтобы мы могли пройти к ним. Они умеют передвигаться по поверхности. Мы должны поговорить с ними. А времени у нас совсем мало.

Сколько солдат могут вывести на бой Чинос? — спросил Вагант. Король посмотрел на Маркоса и знаком дал ему понять, что он может сказать правду.

Двести, — ответил юноша, — но у нас плохо с боеприпасами.

Оружие и боеприпасы не проблема, — сказал Вагант.

Лицо Маркоса осветила счастливая детская улыбка.

И бронежилеты у вас есть? — спросил он. — Я всегда мечтал о такой штуке.

Конечно, есть, — ответил ему Крисмани. — Не сказать, что много, но есть. Мы нашли около двух десятков в офисе одного частного охранного предприятия.

Можно мне один?

Их носят только штурмовые группы.

Юноша не мог скрыть своего разочарования.

Но я думаю, что для сына короля мы сможем сделать исключение, — поторопился сказать Вагант. Крисмани не возразил.

В глазах короля мелькнула какая-то нерешительность.

Ты хочешь что-то сказать? — спросил его Дэниэлс.

Я… если ты заберешь бомбу, что получим мы?

По-моему, это очевидно. Вы останетесь в живых и останетесь на своей территории.

А кому достанется территория Сынов Гнева?

Это уже ваше с Альберти дело.

Нам достаточно контролировать красную ветку к северу от Буонарроти, — сказал Вагант.

Крисмани кивком подтвердил его слова.

А кому достанется бомба?

Дэниэлс решительно поднял руку.

Бомба моя. Я вез ее в Рим, когда у меня ее украли.

В Рим? Это очень далеко.

Сюда я тоже пришел издалека. И я отвезу ее в Рим.

Ты используешь ее против того чокнутого в красном и его людей?

Я постараюсь не делать этого. Но если это будет необходимо, то да, я использую ее. Чтобы положить конец его омерзительному режиму.

Король долго раздумывал, покусывая губу. Потом встал и протянул руку Джону.

Можно попробовать. Это безумие, конечно, но можно попробовать. Нужно разработать хороший план. Мой сын — стратег. Но только предупреждаю вас, что он ублюдок. В обоих смыслах, в том числе технически. Моя законная жена дарила мне только дочек. Но он остается ублюдком. Рожденным от одной служанки, которая доставляла мне удовольствие, когда мне было скучно. Не надейтесь использовать его как заложника. И если он захочет пойти на первую линию атаки, я не против. Дайте бронежилет, если ему так хочется. А каска не нужна, голова у него и так твердая.

Джон Дэниэлс пожал протянутую ему руку. Рука короля была мягкой и потной. Совсем не такой, как два часа назад.

Остальные встали. Джон Дэниэлс сделал это последним. Всякий раз присутствие Алессии вытягивало из него все силы. Ему нужно было оправиться, хоть он и не хотел показывать слабость.

Мы разобьем лагерь на станции Пагано. Потом вернемся сюда, чтобы поговорить с вами и с Альберти, когда они явятся, — сказал Вагант. — Скажите им, чтобы решали побыстрее. Срок ультиматума истекает скоро.

Ни король, ни Маркос не ответили. Вагант и остальные попрощались легким кивком и вышли из комнаты.

Ты доверяешь этому типу? — шепотом спросил Ваганта Серджио, когда они выходили из дворца.

Ни на грош. А ты, Джон?

Нет. Но у нас нет выбора.

Ты выглядишь уставшим.

Джон улыбнулся Ваганту. Этот юноша ему нравился. Скромный, быстрый в решениях и в действиях, он был прирожденным командиром.

Я немного отдохну перед тем, как отправиться.

Отправиться? Куда?

Я думал, это очевидно. В одиночку мы далеко не уйдем. Нам нужно… расширить ряды.

Даниэла посмотрела на него обеспокоенным взглядом.

Ты же не хочешь сказать… ты же не пойдешь…

Не волнуйся. Они не причинят мне вреда.

Я пойду с тобой, — предложил Вагант.

Нет, лучше не надо. Ты здесь нужнее. Судя по тому, что мы успели увидеть, Альберти понадобится курс ускоренной боевой подготовки. А слить три армии за такой короткий срок будет непросто. Вы с Серджио и Даниэлой уже сделали одно чудо, объединив армии двух городов. Теперь я прошу вас еще об одном чуде.

Они долго смотрели друг другу в глаза. Потом Вагант кивнул.

Ты прав. Значит, наши дороги расходятся. Тебе на восток.

Похоже на то. Но, так или иначе, это дело решится быстро.

Береги себя, Джон.

Не премину. А вы держите нос по ветру. И порох сухим, как говаривал Оливер Кромвель.

Кто?

Забей.

Он улыбнулся на прощание и повернул назад, искать дорогу, ведущую к Улью.

Идя по переходам и открытым пространствам подземной станции, Джон встретил больше детей, чем за все время после Страдания. Здесь их были десятки, от пяти до десяти лет, с лицами всевозможных оттенков. Странный детский язык, на котором они говорили, показался Джону смешением нескольких наречий. Неустанная беготня и веселый гвалт напомнили малышей на какой-нибудь итальянской площади много-много лет назад. По-видимому, у Чинос была очень высокая рождаемость. Впрочем, презервативы, как и другие средства контрацепции (кроме известных человечеству еще с каменного века), стали воспоминанием, почти легендой. Как и сигареты, презервативы использовались не по своему прямому назначению, а в качестве валюты, в том числе и в Новом Ватикане.

«Вот были бы довольны ханжи-священники, которые так яростно боролись против контрацептивов, называя их орудием Дьявола», — с горькой улыбкой подумал Джон. А потом заметил — точнее, увидел, впервые увидел, — что эти дети выглядели здоровыми. Он с содроганием вспомнил комнату на станции Аврелия, где были заперты дети-уродцы, жертвы радиации, которые в этом поселении использовались в качестве убойного скота. Туннели, в которых жили Чинос, были достаточно глубокими, чтобы обеспечить надежную защиту от царившей на поверхности невидимой смерти. Но и здесь наверняка случались аномальные роды, появлялись на свет сыновья и дочери, которых ни одна мать не захочет прижать к груди. Джон ничего не хотел знать об этом. Он не хотел думать о том, как поступали люди, желавшие избавиться от других людей. Жизнь в этом мире и без того стала слишком ужасной, и не было нужды задавать себе явно лишние вопросы.

Жизненная сила этого поселения была настоящей усладой для всех органов чувств. Запахи, звуки, непрестанное движение.

Он увидел людей, играющих в маджонг. Стук падающих со стола на пол тяжелых костей звучал непрерывно и радостно, как биение сердца. Бойкая торговля на рыночных прилавках, влюбленный шепот молодой парочки за колонной и даже всхлипывания, доносившиеся из-за опущенных занавесок, звучали как музыка — в мире, забывшем, что такое настоящая музыка.

Проходя мимо прилавков и жилых помещений, Джон в очередной раз удивился тому, как сильно успел измениться образ жизни человека за каких-нибудь два десятилетия. В том, ушедшем мире эти люди стояли бы здесь же, хорошо одетые и сытые, в ожидании, и слушали бы объявления из громкоговорителей в вырывающихся из туннелей порывах ветра, предвещающих появление поезда. Кто-то читал бы книгу, другие слушали бы музыку, заткнув уши наушниками, или стояли бы, уткнувшись в свои мобильные телефоны. Теперь ничего из этого не осталось. Жизнь стала гораздо сложнее. Но в то же время и гораздо проще. Человек потерял возможность игнорировать своего ближнего.

Ассортимент большинства прилавков, окруженных веселым хаосом покупателей и любопытствующих, был весьма небогат. Однако среди них Джон не без удивления обнаружил ювелирную лавку. На лоскуе синего бархата были разложены кольца и ожерелья, а также ряд старинных монет. Джон узнал римский денарий Марка Аврелия, лежавший рядом с монетками по два евро.

Закрыв глаза, он мог бы представить, что находится на настоящем рынке. Но он не мог позволить себе закрыть глаза.

Когда он был уже на середине станции, за спиной послышался крик: «Подожди!»

Джон обернулся.

Согнувшись почти пополам под громадным рюкзаком и двумя автоматами, его пытался догнать раввин Самуэль.

Ты идешь не в ту сторону, — сказал священник.

Нет, в ту. Я иду с тобой.

Зачем?

Я никогда не видел этих… В общем, тех, которых мы называем Монстрами. Даже во время нападения на станцию Бонола.

Многие на твоем месте посчитали бы, что им повезло.

Но я должен понять. Они такие же, как тот, из видения? Который отвел короля на купол?

Нет. Не все они такие. Монах особенный. Уникальный.

Так или иначе, это создания необычные. И я должен увидеть их своими глазами. Кроме того, я могу оказаться полезен.

Для начала оставь оружие.

Идти туда без оружия? Ты шутишь? Мы же идем на территорию этих… Короче, туда. И ты хочешь, чтобы мы шли без оружия?

Именно. В любом случае, против этих созданий оно бесполезно.

Раввин в замешательстве потер заросший подбородок.

Ты хотя бы знаешь, добро это или зло? — спросил он наконец

В каком смысле?

Отродья Дьявола или дети Господа, как и мы?

Джон Дэниэлс расхохотался.

Дети Господа, как и мы? Ну-ну! Но, кроме шуток, я правда не знаю, кто они. Это точно создания из плоти и крови, обладающие неким рассудком и некоторыми непостижимыми способностями. Это все, что я могу сказать. Единственное, что я знаю наверняка, — мы в них нуждаемся.

Тебе не кажется, что справедливости ради стоит признать и то, что они нуждаются в нас? Если мы не остановим Сынов Гнева, они сметут их с лица земли. И если ты не получишь назад свою бомбу, тот римский жирдяй в красном продолжит свой крестовый поход против них…

Раввин остановился и сосредоточенно смотрел на Джона.

Можно даже сказать, что они больше нас заинтересованы в успехе нашего предприятия.

Смотря как на это посмотреть.

Раввин снова потер подбородок.

Знаешь, я еще с детства привык думать о высших существах как о демонах и ангелах. Мне трудно представить, как создания из плоти и крови могут обладать сверхспособностями.

Он искоса взглянул на Джона Дэниэлса. Тот улыбнулся.

Продолжай, Самуэль, не стесняйся. Спроси меня, кто я на самом деле.

Раввин покраснел. Джон смотрел на него дружелюбно.

Я такой же человек, как и ты. Да, у меня есть дополнительные способности. Но на самом деле не факт, что они действительно принадлежат мне. Быть может, я всего лишь работаю как пассивный передатчик сил, идущих извне.

А этот диббук[21]… Этот призрак…

Алессия не призрак. Это настоящая женщина. Просто она живет на другом уровне реальности.

Ты настолько привык к чудесам, что считаешь их обычным делом?

Джон пожал плечами.

Если чудеса случаются, значит, в этом нет ничего необычного. Сейчас электричество, например, стало необычной вещью. Но это же вовсе не чудо. Кстати, а ты не задумывался о том, откуда в этом городе электричество?

Конечно, задумывался. И я даже знаю ответ. У них есть большая комната, прямо у нас под ногами, в которой несколько десятков рабов безостановочно крутят педали закрепленных на полу велосипедов. Их непрерывная работа и вырабатывает то маленькое количество электроэнергии, которым пользуются король и его подданные.

Вот видишь. Это тоже вовсе не чудо. Просто старая добрая способность людей бессовестно заставлять других оплачивать свои излишества.

Джон снова надел рюкзак и продолжил путь.

Вздохнув, раввин тоже поднял свое снаряжение, в том числе автоматы.

Они не позволят тебе войти с ними, — сказал Дэниэлс, даже не обернувшись.

Посмотрим. В любом случае, здесь я их не оставлю. Так я могу пойти с тобой?

Знаешь, как говорится: дорога открыта для всех, кто хочет, тот и иди.

Они дошли до края платформы. За ней открывался темный туннель, который вел к огромной станции Дуомо.

Джон наклонился и погладил по руке старика, лежавшего на цементном полу, как будто в ожидании поезда, который должен был увезти его отсюда. Судя по его виду, жить ему оставалось совсем недолго. Его бросили здесь, на периферии поселения, как мешок мусора.

Старик прошептал что-то своим беззубым ртом и улыбнулся. Его глаза загорелись.

Джон осенил лоб умирающего крестным знамением и поднялся. Соскочил на рельсы и включил фонарик.

Слабо освещенный туннель открывался перед ними, как путь в неизвестность.

Идем, — произнес он.

Старик повернул голову вслед. Он смотрел на красивую девушку, шедшую рядом с ними. Она была похожа на его жену, умершую 20 лет назад. Перед тем, как исчезнуть, девушка ему улыбнулась.

Старик закрыл глаза.

В темноте галереи, всего в нескольких шагах от него, мыши ждали, когда он перестанет двигаться.

Когда чужаки покинули дворец, король мамбо сел за стол. Он взял в руки одну из красных пешек, повертел ее и поставил обратно на карту. Опрокинул ударом ногтя. Проделал то же самое с остальными. Некоторые пешки скатились со стола, другие остались лежать на карте.

О чем ты думаешь? — тихо спросил его Маркос.

Я думаю об этой бомбе.

Да.

Я думаю, что это приобретение отлично дополнило бы наш арсенал. Как и бронежилеты, автоматы и боеприпасы. Кроме того, я думаю, что после победы над Сынами Гнева мы могли бы немного пересмотреть условия соглашения с нашими союзниками…

После победы над Сынами Гнева? Ты правда думаешь, что это возможно?

Еще час назад я бы ответил тебе отрицательно. А теперь отвечу: «не исключено». Ты видел, на что способен этот священник. Если то, что он говорит, — правда, если он действительно пришел в Милан пешком, я могу поверить во все, что угодно. Думаю, что будущее заключает в себе неограниченное число возможностей. Неограниченное.

Вот и прекрасно. Только можно я попрошу тебя кое о чем, папа?

Смотря о чем.

Когда мы пересмотрим наше соглашение… Отдашь мне того придурка по имени Вагант?

Если хочешь. Считай его моим рождественским подарком в этом году.

Хищная улыбка Маркоса Васкеса никак не отразилась в его жестоких злых глазах. Они были похожи на два холодных камня.

Глава 19

В ПУТИ

Пройдя последний блокпост через сто метров после маленькой станции Кайроли, на которой не было почти никого, кроме людей в форме, они попали в совершенно неосвещенное пространство. Охранники, которых, видимо, каким-то образом предупредили о появлении путников, снабдили их картой минного поля, которое начиналось сразу за последним заграждением. Идя по отрезку, освещенному светом последней лампы, Джон и раввин чувствовали на себе взгляды.

Дэниэлс был поражен увиденным на станции.

Многообразие стало редким зрелищем в рожденном катастрофой сером мире. Когда-то венецианский купец по имени Марко Поло написал книгу о своих путешествиях по Востоку, в которой рассказал о чудесах и странностях, встретившихся ему на пути. В мире после Страдания совсем разные культуры и образы жизни могли разделять всего несколько километров. И судя по тому, что успел увидеть Джон, мир снова стал невероятно разнообразным. Будучи очень любознательным человеком, он воспринимал все, что видел, как очередной штрих, помогающий сформировать цельный образ культуры людей, среди которых он в данный момент находился. Куда бы он ни направлялся, всегда собирал о новом месте всю доступную информацию, как будто имел дело с неким ценным предметом, разбившимся на множество мелких осколков. Джон расспрашивал о деталях, казавшихся его собеседникам незначительными, и в итоге составлял представление о том, как сформировалась та или иная субкультура. За недолгое время, поведенное в Городе, Джон успел заметить, что это сообщество в значительной части основывалось на переработанных и доработанных инфантильных моделях поведения и представлениях. Определенные словесные обороты, распространенные в Городе жесты были характерны для детей, выросших без примера взрослых. Само понятие материнства и отцовства в Городе приобрело весьма своеобразную форму: дети, едва отлученные от груди, сразу же отправлялись в Школу — своего рода приемную семью, преподаватели которой играли роль родителей. Складывалось впечатление, что жители Города так и не научились быть отцами и матерями. Сама их религия, основанная на двойственной фигуре Дяди, была инфантильной, как и отсылки к персонажам сказки о Питере Пэне. С другой стороны, кем же и были они, как не потерявшимися детьми?

Судя по тому немногому, что Джон успел увидеть у Чинос, их культура развилась на подростковых моделях поведения. Одежда и прически были очень вычурными — насколько это вообще возможно в мире, где последняя бутылка шампуня была произведена 20 лет назад. Одежда была гораздо легче той, что носили в Городе и даже в Новом Ватикане. Основу костюма составляли штаны из мешковины, выкрашенной в синий цвет под джинсу. Время от времени попадались и настоящие джинсы. Это было самое настоящее сокровище. Например, джинсы носили король и Маркос. На короле были знаменитые Levi’s 501. Типичный наряд дополняли черная майка и куртка из искусственной кожи. Как поведал Джону торговец на рынке, искусственную кожу они добывали из старых диванов и кресел. Их тщательно свежевали, как животных, до последнего миллиметра обивки. Иногда, добавил торговец, случалось находить и мебель, обитую настоящей кожей, но это уже был совершенно бесценный, крайне редкий товар. По крайней мере, сам он никогда не встречал ничего подобного.

Несмотря на то что Чинос создавали много шума и часто преувеличенно хвастали своим могуществом и цивилизованностью по сравнению с соседними поселениями, по мнению Джона, они не были злым народом. Наверное, если бы было время пожить среди Чинос, они бы даже понравились ему. Две этнические группы, составлявшие сообщество, по-видимому, объединились без затруднений, на основании своеобразного разделения труда: китайцы больше занимались торговлей и промышленным производством, а латиноамериканцы — выращиванием грибов, разведением мышей и военной службой. Однако строгого разграничения не существовало: некоторые латиноамериканцы занимались торговлей, а некоторые азиаты агрокультурой. Только войско, по-видимому, состояло исключительно из латиноамериканцев. «Интересно бы узнать, почему», — подумал Джон. Но сейчас у него были более насущные и важные вопросы.

Некоторое время шли молча. Единственным звуком, слышавшимся в темноте, был звук их собственных шагов, эхом отражавшийся от стен туннеля.

Джон, — окликнул раввин.

Да?

Я думаю об одной вещи. Хочу тебя спросить.

Давай.

Это касается твоей религии. Ты все еще чувствуешь себя католиком? Я хочу сказать, ты еще подчиняешься папе и все такое? Проводишь мессы?

Папы больше нет. А мессы да. Я провожу мессу каждый раз, когда появляется возможность.

Папы больше нет?

Нет. Наша миссия в Венеции была связана именно с этим.

Некоторое время Самуэль молчал. Потом он сказал:

И все-таки, ты по-прежнему считаешь себя католиком?

Думаю, да. Да.

Я просто думал… После всего произошедшего… Может быть, это один из тех моментов, когда Церковь может измениться. Я имею в виду новые формы христианства. Эта катастрофа могла бы стать почвой для обновления веры. Когда-то я читал книгу о раннем христианстве. В ней говорилось, что на протяжении нескольких веков существовало бесконечное множество вариаций христианства. Были, например, докетисты, эбиониты, гностики, маркиониты и многие другие. В конце концов победили протоортодоксы, чья версия христианства стала религией Римской империи. Но если бы победил какой-нибудь другой вариант, история развивалась бы совсем по-другому.

Можно сказать, да. Ты что-нибудь знаешь об Аквилейской церкви?

Нет.

Она была основана в Александрии. У нее был собственный символ веры, отличный от Никейского, и довольно странная, на наш взгляд, форма проведения богослужения: их мессы пелись, как госпел, а проводившие их танцевали. Одного из их епископов за его танцевальные таланты даже стали называть elegans.

Сильно.

Погоди, это еще не все. Они проводили богослужение не по воскресеньям, а по субботам, как вы. В этом проявилось восточное происхождение нашей Церкви, основанной евреем — апостолом Христа. Представь себе: традиция считать священным днем субботу сохранялась в фриульских деревнях вплоть до Тридентского собора, когда местный клир и Инквизиция искоренили ее.

Вы много потеряли. Эта маниакальность, с которой Церковь искореняла разные ростки, чтобы вырастить скучный английский газон там, где мог бы благоухать цветник…

Прости, что перебиваю тебя, Самуэль. Но я тоже хотел бы спросить тебя кое о чем. Как тебе удалось собрать вместе столько евреев? Не знал, что в Милане была община. Я думал, их очень мало.

Смех раввина заполнил темное пространство туннеля. Это был смех человека, которому действительно от души смешно.

Среди нас оченьмало евреев! Я имею в виду этнических. Наша община исповедует иудаизм, потому что я оказался единственным верующим в Боноле. Мало-помалу они приняли мой культ. Единственное, чего мне никак не удается сделать, — это убедить их сделать обрезание. Что, заметим в скобках, было слабым местом и у эбионитов. Никто из неевреев не соглашался на обрезание, необходимое, чтобы стать одним из них.

У раввина был приятный голос. У шедшего в темноте Джона временами возникало ощущение, что он слушает радио в автомобиле. Они говорили долго, сравнивали свои религии, свои веры, обменивались историями и начинали испытывать все большее взаимное уважение.

После стольких лет одиночества и сомнений найти человека, который настолько уверенно чувствует себя со своей верой, стало для Джона большим облегчением. А вот идти в темноте было, напротив, очень утомительно. Самуэль, хоть был десятью годами моложе Джона, с трудом поспевал за упругими шагами священника. Туннель был в ужасном состоянии. Рельсы выкорчеваны и использованы для сооружения заграждений, но не подвижных блокпостов, как по дороге на станцию Кадорна, а массивных решеток, сквозь которые не смогло бы пробраться ни одно существо крупнее человека. Раввин печально смотрел на очередное препятствие в дрожащем свете заводного фонарика.

Интересно, почему решетки стоят так редко. Ведь они не могут остановить людей. Вот если бы их поставили почаще…

Думаю, что если уж тебе по какой-то причине приходится перебираться с одной стороны этих заграждений на другую, поневоле возблагодаришь небеса за то, что ширина позволяет тебе пролезть.

«Позволяет» — это как-то громко сказано.

Отчаяние помогает. Ты не представляешь себе, на какие вещи оказывается способен человек, находясь в опасности.

Они сняли рюкзаки и теплые куртки. Воздух был холодным, но не ледяным: туннель лежал на довольно большой глубине. Первый шаг сделал Джон. Он изогнулся и задержал дыхание, чтобы протиснуться на противоположную сторону. Остальное было уже легко.

Давай, теперь твоя очередь, — сказал он, держа фонарик. Самуэль был более худым и пролез почти без труда. Но и у него это заняло некоторое время.

Теперь понимаешь, почему они не поставили столбы еще ближе друг к другу? Мы с тобой вышли через единственный проход. Даже один вооруженный автоматом человек может остановить здесь любого невооруженного агрессора. Естественно, тот, кто проектировал это заграждение, думал о невооруженных врагах. Не о людях.

Оказавшись по ту сторону заграждения, они погрузились в бездонную тишину. Было слышно биение сердец, шуршание пыли под сапогами, и это были чистые, абсолютные звуки.

Они напомнили Джону чувства, которые он испытал, впервые в жизни послушав The Dark Side of The Moon Пинк Флойд на стереосистеме воего отца. Игла опустилась на пластинку. Звуки, хлынувшие из дорогущих колонок «Nautilus», были настолько чистыми, что казались живыми. То же самое происходило и здесь: каждый шум вырисовывался отчетливо, рельефно, так что казалось, до него можно дотронуться.

Самуэль собрался шагнуть вперед, но Дэниэлс остановил его, схватив за руку.

Нет. Здесь начинается минное поле.

Лоб раввина мгновенно покрылся холодной испариной.

Мог бы предупредить.

Зачем? Чтобы ты заранее начал нервничать? Зажги фонарик.

Раввин послушался.

Иди по моим следам, — сказал Джон. Карта была предельно ясной и точной. Священник быстро осмотрел ее. Затем передал Самуэлю.

Возьми. Она может понадобиться на обратном пути, если придется идти одному.

Страницы: «« « ... 1213141516171819 » »»