Шахта Туомайнен Антти
– Ну что же, товарищи, пора за работу! – объявил Голавлев.
– Товарищ начальник! Опять, кажется, звук, – Зоя осторожно дотронулась до руки Евгения Семеновича.
Действительно с юга, оттуда, где ниточка шоссе пересекалась с полоской леса, доносился слабый рокот моторов.
– Это не самолет, – авторитетно сказал Федор Лукич, – это трактор, и, похоже, не один.
– Смотрите, они, кажется, едут сюда!
– Работать надо, а не тракторы разглядывать! – возмутился подполковник, сам не сводивший глаз с шоссе. Там ползли какие-то серые пятна и что-то еще, помельче. Не то чтобы народ особенно заинтересовался, но копать почему-то никто не торопился. Вскоре мимо оврага проехал броневик с таким же точно крестом, какой был на самолете. За ним, оглушительно тарахтя, следовало несколько мотоциклов с колясками. Это были невиданные огромные серые мотоциклы с пулеметами. Ими управляли солдаты в серо-зеленой форме и глубоких касках. Через несколько секунд все это скрылось за кустами.
– Как же? – пролепетал кто-то.
– Вы туда гляньте! – пискнула Галя. По дороге валила уйма таких же мотоциклов и крытых грузовиков, а вдоль обочины, прямо по неубранному полю, двигались танки.
– Немцы! – страшным шепотом возвестил Федор Лукич.
– Не может быть! А где же наши? Где эта самая, несокрушимая и легендарная?
– Может, потому она и легендарная? – неприятно, совсем как Грушевский, усмехнулась Роза.
– Сволочь, просрал-таки страну! – тихо, но внятно выговорил Голавлев. Он сидел на земле, яростно вцепившись в свои реденькие седые волосенки.
«Значит, Москву уже взяли. Вот так, просто. Почему? Что мне теперь делать?» – прыгало в голове Евгения Семеновича. Все остальные, за исключением старика, с надеждой смотрели на него.
– Они нас сейчас заметят! В лес, быстро!
С треском и взвизгиваниями, они ринулись в чащу, один только Голавлев остался сидеть, как сидел.
– Стойте, стойте, не разбегайтесь! – закричал Слепко. Кричать ему было очень страшно. – Все сюда, сюда, я тут, – повторял он, забравшись на пень. Одна за другой, беглянки выходили из чащи. Растрепанные, поцарапанные, заплаканные, они окружили его.
– Все здесь?
Не хватало двоих: обворованной девицы и самой пожилой из чертежниц. Обе они так и сгинули. Никто их никогда больше не видел.
– Надо пробираться в город! – сказал Федор Лукич.
Женщины вдруг вспомнили о детях, внуках и обо всем остальном, что оставалось дома, и загомонили разом.
– Тихо! Тихо! Молчите! Нас услышат! Как они до сих пор нас не заметили!
За деревьями рокотали моторы.
– А может, заметили, – шепнула Роза, – очень мы им нужны!
– Нужны, не нужны… Ясно одно – нам надо возвращаться! Но не по шоссе, конечно.
– Они будут в городе гораздо раньше вас! Что вас там ждет? – заскрипел подошедший Голавлев, но этим только подстегнул всеобщее нетерпение.
– Я считаю, надо идти к реке, по той стороне до города ближе, – предложил Федор Лукич.
– Вода холодная, – проворчал Евгений Семенович.
– Лодку найдем!
– Нужно дождаться темноты и двигаться проселками.
– И сколько мы так будем добираться? Дня четыре? Вы понимаете, что за это время может произойти?
– Если честно, я ничего не понимаю. Но вы там за рекой тоже быстро не пройдете. И потом, там, возможно, тоже немцы.
– Возможно, везде уже немцы.
Через полтора часа Голавлев, Слепко, Роза и Галя сидели у маленького костерка и задумчиво пили несладкий чай. Все остальные последовали за Федором Лукичом. Подполковник объявил, что никуда не пойдет, Роза осталась из-за пошедшего на принцип Евгения Семеновича, а Галя из-за Розы.
– В деревню идти нужно засветло, – предложила секретарша, – ночью нам никто не откроет, даже разговаривать не станут. А немцев там нет, зачем им туда сворачивать?
– Кстати, как твоя девочка?
– У свекрови. А ваши как, Евгений Семенович?
– К счастью, они до сих пор на даче, там, я думаю… Послушайте, Александр Сергеич, не будьте вы ребенком! Чего вы тут один навоюете со своим парабеллумом?
– Еще раз тебе повторяю, Слепко, я человек военный, у меня приказ, приказы не обсуждаются.
Допив чай, они, прислушиваясь и озираясь, вышли к покинутому лагерю. За последний час, с тех пор как поделили продукты и большинство ушло в сторону реки, там ничего не изменилось. Все выглядело как-то нелепо, как театральная декорация.
– Как же вы тут будете? – предприняла последнюю попытку Галя. – Холодно же. И страшно.
– Мне не страшно, мне только очень горько, Галочка. Буду воевать. Вот вы своими ручками и окопчик мне выкопали. Сейчас сенца сюда брошу… Водичка есть, еду кое-какую вы мне оставляете. Как сыр в масле кататься буду. Помогите-ка лучше спуститься.
Выяснилось, что окоп все-таки глубоковат, даже привстав на цыпочки, он не мог из него выглянуть.
– Надо было сделать ячейку для стрелка! И нечего смеяться, молоды еще! – глядевший из канавы подполковник был донельзя жалок.
– Идемте с нами Александр Сергеич!
– Нет! Проваливайте! К германцу в теплые объятья! Вам небось только того и нужно! Лопату мне дайте.
Пришлось наскоро откопать ему нишу в полуметре от дна канавы. Голавлев влез туда, повернулся к ним спиной и принялся обозревать окрестности.
– Патроны-то есть у вас?
– Не твое собачье дело! Убирайтесь! Осторожнее, немцы!
Действительно, по шоссе в сторону города пододвигались две подводы, груженные какими-то ящиками. Слепко поразило то, что колеса на телегах имели надувные шины, совсем как у автомобилей. В каждой сидело по паре ссутулившихся солдат.
– Уходим, – объявил, поднимаясь на ноги, Евгений Семенович, едва опасность миновала.
Втроем, не оглядываясь больше, они широко зашагали по тропке.
За ночь лес расцвел всеми оттенками желтого и красного. Сладко пахло палым листом. Порскнула по еловому стволу рыжая белка. Евгений Семенович пытался отогнать мысли о старике, бесчеловечно брошенном в идиотской яме. Вы шли к знакомому мостику. На влажной земле отпечатался след колес их грузовика. Проселок вел наискось, огибая реденький смирный осинник. За рощицей зеленел луг, а там полагалось уже быть и деревне. Все было спокойно.
– Значит, как договорились? – уточнил на всякий случай Евгений Семенович.
Роза кивнула. Они перешли через овраг. На лугу паслось несколько коров и десяток овец. Посреди стада темнела фигура сидящего пастуха. Еще дальше из-за древних ветел высовывались серые крыши сараев.
– Живут тут и ничего не знают, – кивнула Галя в сторону деревни.
– И нам бы так, – отозвалась Роза. Они ускорили шаг. Слепко нес на плече мешок с едой и одеялами. По другую сторону дороги, за деревьями и огородами, показались дома. Над трубой ближнего уютно курился дымок. Где-то прокукарекал петух. «Туда, пожалуй, и зайдем», – окончательно успокоился Евгений Семенович. Они поравнялись с покосившимися амбарами и свернули за угол. Там всего в нескольких шагах от них стояли немецкие солдаты, человек пять, уже без касок и в расстегнутых серых кителях. Вдоль бревенчатой стены громоздились их мотоциклы. Все окаменели. Немцы очнулись первыми и схватились за черные пистолет-пулеметы, висевшие у них на шее.
– Не подаем виду, – выдохнул уголком рта Слепко.
– А я ей говорю, нельзя кашу в жестяной кастрюле варить. Потому, говорю, она у тебя каждый день и подгорает, что ты ее в жестяной кастрюле варишь, – зазвенел, зачастил Розин голос.
– У меня она тоже подгорает, а я всегда в чугунке варю, – увлеченно поддержала интересную тему Галя.
Они шли прямо на немцев, как бы не обращая на них особого внимания. Те все, кроме одного, отступили на обочину. Оставшийся на месте, похожий на матерого хряка, буравил их заплывшими глазками. Вернее, буравил он одну только Розу, да так, словно хотел прожечь в ней дыру. «Какой-нибудь обер-ефрейтор», – решил Евгений Семенович, с трудом переставляя ватные ноги. Над верхней губой молоденького солдатика отсвечивал на солнце рыжий пушок. Ярко сверкала начищенная бляха на груди «обер-ефрейтора». На ней герб Германии – орел с распростертыми крыльями. Сам он был в подтяжках. Петлички на воротнике расстегнутого кителя были черными с серебряным кантом. На одной был серебряный же треугольник или буква «V», на другой – два параллельных росчерка молнии. «Красиво», – подумал Евгений Семенович. Ему пришлось обойти этого типа по траве, почти протиснуться между ним и другим солдатом. От них пахло потом, табаком и еще чем-то, чужим и не неприятным. «А от нас, наверняка, костром воняет». Роза, поравнявшись, в свою очередь, с «хряком», мило ему улыбнулась и сказала: «Гутен таг». Их кулинарная беседа с Галей продолжалась как ни в чем не бывало. Неподалеку над землей мелькали бритые головы и лезвия лопат. «Тоже окоп роют», – догадался Евгений Семенович. Он остро чувствовал их взгляды, особенно между лопатками. Пройдя еще несколько шагов, троица непринужденно свернула на узкую тропку, ответвлявшуюся влево, в березовый подлесок.
– Только не оборачиваться! – пробормотала Роза. – Спокойно, спокойно…
«Кому это она, мне или Гале?» – подумал Слепко и, чтобы побороть мучительное желание оглянуться, начал смотреть на листья подорожника, по которым ступал. Все они были разного размера, но каждый имел форму человеческого сердца. Только сердечки эти не бились, все им было безразлично, даже то, что кто-то давит их грязными тяжелыми сапожищами. Тропа, вильнув в сторону, нырнула в гущу зарослей. Отсчитав ровно десять шагов, он обернулся. В просвете между ветвями не было больше немцев, только крыша того самого домика с дымящейся трубой.
– Бежим! – негромко вскрикнула Галя.
Они рванули, сначала, еще сдерживаясь, рысцой, потом – во весь дух, не разбирая дороги. Без мешка, запыхавшийся, весь в паутине и еловых иголках, Евгений Семенович опомнился на круглой мшистой полянке. Тропы не было. Вокруг древние ели мешались с осинником. Место выглядело печально.
– Не могу!.. больше… – согнулась рядом с ним Роза, кашляя и держась за бок. Она стащила и бросила на мох телогрейку, сама повалилась сверху. – Ох, надо бы нам… немного успокоиться… и еще раз все обсудить.
– Чего тут обсуждать! – Слепко отхаркнул вязкую слюну и уселся рядом с ней. – Нужно было со всеми идти, дурак я.
– Зачем?
– В каком смысле? Чтобы до своих добраться.
– Я теперь не думаю, чтобы нашим семьям что-то такое грозило. Они вроде никого не трогают. Нормальные парни.
– Да вы что?! Они же жгут, грабят и… насилуют! Во всех газетах…
– Мало чего там пишут в ваших газетах! Сами-то мы ничего подобного не видели, хотя, если бы это было правдой…
Слепко обомлел.
– Роза, что вы такое… несете? Это же враги! Идет война. Не понимаю, что здесь за ерунда творится, но все равно я уверен… Вы, может, хотите сказать…
– Я хочу сказать, что, по всей видимости, война уже не идет. Ни единого выстрела я, по крайней мере, не слышала.
– Правда, – засмеялась Галя, – а говорили, наша авиация самая лучшая в мире. И вообще…
– Галя, вы-то что? Вы же комсомолка!
– Молчу, молчу, не обращайте на меня, пожалуйста, никакого внимания, Евгений Семеныч. Ой, белый! И еще два. Какие хорошенькие!
– Черт знает! Нет, Роза, не может все так закончиться. Не верю! Иначе вся моя жизнь, я сам… Что же, по-вашему, это туман какой-то был, бред никому не нужный? Вы это хотите сказать? И вся наша работа?..
– Вы сами это сказали.
– Ясно, – Слепко сжал зубы и кулаки, – теперь мне с вами все ясно.
– Ой, вот только этого не надо, Евгений Семеныч, хватит уже.
– И что же вы думаете теперь делать?
– Пойду в деревню, пережду там денек-другой, осмотрюсь. Потом в город вернусь. Может быть, транспорт уже появится.
– Понятненько. Вот что я вам скажу…
Роза улыбнулась и прямо посмотрела ему в глаза.
– Я вот, что вам скажу, – Слепко постарался не отвести взгляд, – немцы преследуют евреев, а вы…
– Вы это в тех же газетах вычитали? Бедный вы бедный. Да, я знаю, что многие вынуждены были оттуда эмигрировать. Ну что же, возможно, и моя семья тоже, вынуждена будет… Поймите наконец, это – Европа, культура, цивилизованный народ! – Розин голос окреп, щеки порозовели.
– Ну что же… Галя, вы как, со мной?
– Нет, Евгений Семеныч, извините, я лучше с Розочкой, как-нибудь, счастливо вам.
Слепко ринулся прочь. Мир обрушился.
Долго еще занозами отдавались у него в груди отголоски той постыдной растерянности, ощущения, что земля ушла из-под ног. Особенно когда он понял, что все остальные: и Голавлев, и Вера Сергеевна, и мерзавец Грушевский, и Роза с Галей, и вообще все, с кем он столкнулся в те дни, вели себя так, словно ничему не удивились и давно ожидали чего-то подобного. Не разбирая дороги, почти ослепнув от слез, он петлял, проваливался в мокрые ямы, порвал ватник. Вдруг впереди открылась чистая прогалина. За ней, под высокой черемухой чернел небольшой сруб, вроде баньки. Из-за угла его высовывался зад легковой военной машины с открытым верхом. Рядом, спиной к лесу, широко расставив ноги в начищенных хромовых сапогах, стоял немецкий офицер. Из-за бани, злобно лая, выскочила черная кудлатая шавка и налетела на Евгения Семеновича. Офицер обернулся и посмотрел на него безо всякого, впрочем, интереса. «Ишь ты, голубоглазый блондин, сволочь фашистская! Теперь – конец. Ну и ладно». Собака, завизжав, ухватила его за штанину. Он пнул ее другой ногой в живот. Она заковыляла, скуля, в бурьян. Офицер жестами подзывал его к себе. Губы его были испачканы в молоке, в руках – крынка. «Сейчас он достанет пистолет». Слепко гордо вскинул голову.
– Товарищ старший лейтенант! – раздалось вдруг за его спиной. – Не врет она, нету там никакой дороги!
– Что значит нету? Ты хорошо смотрел? Обязана быть! – ответил по-русски офицер. – Гражданин, скажите, как отсюда в Федуловку проехать?
Пелена упала с глаз Евгения Семеновича. Это был наш, советский офицер, молодой такой лейтенантик, к тому же из органов.
– Я не знаю, – Слепко подошел к машине вместе с вышедшим из лесу жирным, средних лет солдатом с азиатским, испорченным оспой лицом. – А вам зачем туда?
– Дела. Чего ж теперь, возвращаться? Иванов, в машину!
– Вы разве не знаете, что в Федуловке немцы?
– Какие еще, на хрен, немцы?
– Солдаты с мотоциклами! А танки и грузовики еще утром прошли в сторону города, думаю, они уже там!
– Понятно, – старший лейтенант ловко выхватил револьвер и наставил его на Евгения Семеновича, – агитируешь, сука? А ну, руки к затылку! Документы! Медленно и без фокусов!
Слепко извлек из внутреннего кармана пиджака все, что там было: паспорт, партбилет и институтский пропуск.
– Так, Слепко Евгений Семенович, – парень только что на зуб корочки не попробовал, – и кто ж это тебе наплел, Слепко… Стой! Вы-то мне и нужны! Я за вами из Москвы прибыл. Ну, дела! Что это вообще за место?
– Может, лесничество какое. Я сюда как раз из Федуловки. Мы там недалеко окопы рыли.
– Ну! Я туда за вами и ехал.
– Вчера над нами летал их самолет, а сегодня целая армия прошла мимо нас по шоссе.
– Армия? Может, десант? Да нет… В городе все спокойно, я два часа как оттуда. Ладно, нечего лясы точить, тем более если действительно… что-то такое было. Поехали! Вечером нам нужно быть в Москве, там про фрицев своих кому надо и доложите! – старлей по-кавалерийски перескочил через дверцу машины и плюхнулся на переднее сиденье. Слепко уселся позади, шофер аккуратно защелкнул свою дверцу и завел мотор простым поворотом ключа. Из подернутого паутиной окошка на них смотрело суровое старушечье лицо. Надсадно взревывая, машина запрыгала по ухабам.
«Так вы, значит, ошиблись дорогой?» – хотел спросить Евгений Семенович, но прикусил язык.
– Машина – зверь. Английская. Вот, союзнички прислали, – похвастался офицер. Вывернули на шоссе, остановились, но, сколько ни вглядывались в обе стороны, ничего подозрительного не заметили.
– Ну чего? Трогаемся, помолясь? – спросил шофер.
– Давай, Иванов, поосторожней, только.
Машина понеслась на север. «Дура эта Роза, поперлась в деревню. От них там мокрого места не останется. Нашла, тоже, культурных», – размышлял Евгений Семенович.
– Кажись, навстречу нам кто-то, – сообщил шофер.
– Стой! – отчаянно заорал старлей.
– Да нет, свои вроде. Полна коробочка.
– Это ж наши! Вторая партия, тоже окопы рыть едут. Стойте, стойте! – Слепко вскочил и замахал руками. Грузовик резко затормозил. Из кабины спрыгнул Абрамсон.
– Извините, что немного задержались, Евгений Семенович. Машин не было, в городе – слухи какие-то дурацкие. Насилу собрал народ. Ну как вы там?
– Все отменяется, Михал Исаич, поворачивайте назад.
– А в чем все-таки, дело?
– Нет времени, я вам потом объясню.
– Но…
– Поверьте, положение очень серьезное, – шепнул Слепко и быстро глянул на юг. Там, впрочем, ничего особенного по-прежнему не наблюдалось. Абрамсон больше не спорил и полез назад в кабину. Грузовик сразу же начал разворачиваться.
– В чем дело? – закричали из кузова.
Слепко только рукой помахал в ответ.
– Давай, Иванов, жми! – приказал старлей. Они обогнули препятствие и рванули по пустой дороге. Грузовик прибавил газу и не отставал.
– Все-таки сообщить нужно в городе. Я имею в виду насчет немцев.
– Нам все равно в военкомат заезжать, там и сообщите, – парень, видимо, не сомневался, что вся история про немцев – полнейшая брехня. Упругий холодный ветер трепал его волосы. Над ними один за другим пролетели четыре самолета. С такими же, как накануне, крестами, только одномоторные. И тоже очень низко.
– О, ё-о-о, – схватился за фуражку офицер.
– Гляди, гляди, поворачивает! – закричал Иванов. – Сюда вертается! Чего делать-то?
Старлей пополз под сиденье. Один самолет летел прямо на них. Евгений Семенович не мог пошевелиться, отвести глаз. Когда голубое брюхо оказалось над его головой, от крыла отделилась небольшая голубая бомба.
– А-а-а, – заорал шофер и резко вывернул руль. Раздался страшный грохот. Слепко ударился грудью о спинку переднего сиденья и потерял сознание.
Когда он очнулся, старлей висел на дверце, головой наружу. Машина сидела в глубоком кювете. Неподалеку что-то горело. От дыма першило в горле, и был еще гадкий металлический привкус во рту. Евгений Семенович выбрался на дорогу. Оказалось, что горела перевернутая кабина грузовика, пустая, как использованная консервная банка. Ничего больше на асфальте не было, за исключением тощей женской ноги в коричневом резиновом боте. Офицер и шофер выползли наверх, оба они, выпучив глаза, озирались.
– Ехать надо, – сказал Иванов, – ничего мы тут не сделаем. Так уж им… Он ведь, гад, в нас целил.
– Да, – подтвердил Евгений Семенович, – я видел. Это из-за нас – их.
– Поехали! – всхлипнул старлей. – Ну поехали же. Они вернуться могут!
– Как там еще машина, неизвестно, да на дорогу ее вытягивать… – забубнил Иванов.
Но все обошлось, и до города они доехали без новых приключений.
На улицах была паника, но какая-то странная. Редкие прохожие тащили с вороватым видом мешки и чемоданы. В одном месте из распахнутого настежь окна раздавались отчаянные женские крики, перешедшие в истошный визг. Транспорта не было никакого, лишь на углу улицы Карла Маркса стояла одинокая полуторка. Кузов ее ломился от разнообразных предметов мещанского быта, включая непременный фикус. У кабины сутулился знакомый Евгению Семеновичу шофер. Рядом с ним плакала маленькая девочка, прижав ладошки к лицу. На заднем плане могучая краснорожая тетка волокла аляповатый трельяж. Женщина помоложе и мужчина с развевающимися вокруг лысины редкими длинными волосами пытались ей помешать. Слепко узнал Лебедкина, управляющего трестом.
По военкоматовскому коридору небритые мужики таскали сейфы и ящики с беспорядочно наваленными бумагами. Сам военком прямо во дворе торжественно вручал трехлинейки немолодым личностям тоскливой наружности. Они подходили к столу, диктовали капитану Коробейникову свои имена и фамилии, расписывались, жали руку военкому и подходили к старшине за оружием. Винтовки выглядели очень уж неновыми. Вскоре новобранцы суетливо построились, пихаясь нелепо торчавшими из-за спин прикладами.
– А, это ты, Слепко! – нехорошо осклабился военком. – Вот и твоя очередь подошла, подходи, записывайся!
Евгений Семенович подошел к столу, сказал имя-отчество и расписался.
– Получай оружие!
Он взял длинную тяжелую хреновину.
– Все как ты хотел, верно? Чего ж не рад? Давай в строй, рядовой необученный.
– Старший лейтенант Трубицын, – выступил вперед энкавэдэшник, – не получится, товарищ майор, нельзя вам его забирать. В Москве его требуют, меня специально прислали. Вот бумага.
– И удостоверение свое покажи, старлей, – приказал капитан Коробейников, тоже, кстати, одетый в форму НКВД, – ну-ка.
– Значит, Слепко, не судьба тебе, – вынул ружье из рук Евгения Семеновича военком. – Окопы-то как, откопал?
– Нет.
– Что ж так?
– Там… фашисты. Много. Пришлось уходить.
– А люди твои где?
– Выбираются малыми группами. Мы там с немцами прямо нос к носу. Ушли… чудом. Половину наших сотрудников сейчас только убило, тут недалеко. Там были Абрамсон, Виноградов, Рябинкина…
– Так точно, товарищ майор, под бомбежку мы попали. Насчет танков и прочего – ничего сказать не могу, не видел. Самолеты – да, были.
– Есть там немец, точно! – проворчал военком. – Мы только не думали, что так близко. Разбомбили, говоришь? Ну, дела. А Голавлев этот обдристанный где?
– Там остался. В окопе. Сказал, что у него приказ, и он никуда не уйдет.
– К немцам переметнуться решил, сука троцкистская! – крикнул капитан. – Чего еще от него ждать было? Лучше бы ты, товарищ Слепко, его там, на месте… Эх!
Евгений Семенович тупо помотал головой, не зная что сказать. Старшина повел пополнение за ворота. С улицы, навстречу им, пара заморенных одров под водительством какого-то пацана втаскивала новенький ЗИС-5 со странным, обтянутым разномастными кусками брезента прямоугольным сооружением вместо кузова. Из кабины вылез мосластый тип в форме капитана артиллерии.
– Бензин есть? – не здороваясь, гаркнул он.
Никто, естественно, ему не ответил.
– А, это самое, здравия желаю, – поднес руку к непокрытой голове артиллерист. – Где тут военком, не знаете?
– Кто вы такой? – спросил военком. – Почему обращаетесь не по уставу?
– Я… вот мои документы, и вот…
Военком, близоруко щурясь, углубился в чтение мятой бумажки.
– Здесь указано, что вы, товарищ, вроде бы капитан, сопровождаете секретную артиллерийскую установку. Где она?
– Да вот же она, только бензин у нас кончился. Мне сказали, что наши боеприпасы попали к вам. Это так?
– Это – секретная артиллерийская установка? Да что вы мне голову морочите!
– Она, родимая. Разработка нашего КБ. Решено испытать в боевых, так сказать, условиях. Так где же наши боеприпасы, знаете, снаряды такие… длинненькие?
– Ничего не знаю, – отрезал майор, вернул документы и повернулся, намереваясь уйти.
– Товарищ военком, а это не те ли чудные мины, которые мы вчера на заднем дворе разгружали? – подал голос один из небритых носильщиков.
– Как это – разгружали? Почему разгружали? Не имеете права! У меня важнейшее правительственное задание!
– Ах, чтоб тебя! Слушай, капитан, я обязан эвакуировать секретные документы, другого транспортного средства у меня в настоящий момент нет. Понимаешь?
– Я-то понимаю, а сами вы понимаете? Где тут телефон?
– Там, если еще работает.
Телефон работал.
– Сматываемся, быстро! – дернул старлей за плечо безучастного Слепко. – А то сейчас на своих двоих в Москву драпать придется.
Конопатый Иванов запустил уже мотор. Проезжая мимо «секретной артиллерийской установки», Евгений Семенович углядел в прорехах брезента обыкновенные рельсы, приваренные в рядок к нехитрой раме. «Секретное оружие! Правительственное задание! Отчеты писали, визировали, премии получали, сволочи! Неудивительно, что…» – ему было все ясно и противно до тошноты. Со двора им что-то кричали, но слишком поздно.
С разгона выехали на площадь. Перед горкомом под позолоченным бюстом Сталина жарко пылал костер. Женщины в синих халатах выносили кипы бумаг и швыряли в огонь.
– Что там горит? – спросил старлей.
– Документы жгут.
– Да я не о том. Вон, туда посмотри.
С площади открывался замечательный вид на окрестности. За рекой, над многослойными кулисами леса, в небо поднималось несколько косых столбов черного дыма.
– Шахты горят, – пробормотал Слепко.
– Куда ехать-то? – обернулся Иванов.
– Отсюда налево, поворот на Урицкого, а там… я скажу.
Машина увеличила скорость. Слепко откинулся на сиденье и тупо скользил взглядом по облезлым стенам и обывателям, волочившим куда-то свой жалкий скарб. Две тетки, старая и молодая, катили трехколесную детскую коляску, празднично разодетый старикан бездельно стоял на углу. Еще какая-то тетка с мешком шмотья размахивала руками. За ее подол цеплялся безобразно ревущий ребятенок. Машина свернула на Урицкого.
– Это кто ж такая? – подмигнул старлей. – Чего молчишь? Она ведь тебя звала, скажешь, нет? Так ничего вообще дамочка.
– Точно, «Женя, Женя!» кричала, а вы, значит, ноль внимания, кило презрения, – добавил водила, ухмыляясь беззубым ртом.
– Остановись, это жена моя была! Да стой же! – Слепко рванулся, намереваясь выпрыгнуть на ходу.
– Возвращаемся, – скомандовал старлей, придержав его за штаны.
– Как скажете, – неохотно и не сразу затормозил Иванов, – то – туда, то – сюда… Стемнеет скоро, а нам еще ехать, да мне потом в гараж, да…
– Заткнись, свои люди – сочтемся. Значит, говоришь, жена? Чего ж ты сразу не сказал? На дачу-то не поедем теперь?
Евгений Семенович уже обнимал своих. Наталья, всхлипывая, рассказывала о бедах, страхах и опасностях, которые ей довелось пережить со вчерашнего утра. Трехлетний Сережка никак не успокаивался. В наступавших сумерках машина неслась в Москву.
Глава 19. Во мгле
С каждым разом он отходил все дальше. Экспериментировал, так сказать. Теперь вышел перебор – из поганого ведра ничего не вылилось, а мерзкий вязкий лед не выколачивался, так что, недолго думая, он зашвырнул ведро подальше в сугроб. Не миновать было унизительных разбирательств с хозяйкой. «Одно к одному», – забывшись, вздохнул он. Горло обварило как кипятком, щеки, нос, подбородок разом прихватило множеством острых щипчиков. «Как бы самому в то же самое не превратиться», – испугался и засеменил, мучительно съежившись, назад, туда, где над обледенелой ступенькой качалась тусклая лампочка, обозначая дверь. Привычно саданул валенком по боковой филенке и в два рывка раскрыл щель настолько, чтобы можно было протиснуться. Изнутри пахнуло стылой кислятиной. «Кстати, по местным меркам не холодно, градусов тридцать, не больше. Вернее, не меньше». Но сильный ветер, задувавший, казалось, со всех сторон сразу, делал пребывание на улице совершенно невозможным. Тихонько подвывая в тон метели, он пробрался по длинным, как кишка, беспросветно темным, непонятно чем захламленным сеням, пока не ткнулся носом в твердую клеенчатую обивку. Нос ничего не чувствовал.
В комнате постоянно было жарко натоплено, даже слишком, и воздух такой спертый, что голова беспрерывно трещала. Все равно это была благодать. Федор Максимович, раньше времени вернувшийся со смены, сидел, безобразно развалясь, за столом и вдумчиво закусывал. Перед ним стояла миска с вареной картошкой и селедкой, рядом – кружка и початая бутылка ректификата.
– Присоединяйся, соня! – добродушно приветствовал он вошедшего. – А нос-то опять белый! Танька, разотри ему! И дай наконец хлеба!
– Сколько говорить тебе? Жиром мазать надо. Без жира нельзя совсем, давай-давай, сейчас ототру.
Неряшливая пожилая комичка, с круглым как блин лоснящимся лицом, вышла из-за перегородки и принялась тереть ему нос заношенным шерстяным носком. Евгений Семенович попытался отбиться.
– Ты чего? Своим вонючим носком мне в морду тычешь?
– Врешь, совсем чистый носок. Ничего-ничего, – наседала баба. Она была сильнее. Федор Максимович, отложив ложку, с интересом наблюдал за экзекуцией.
– Ну что, всё? Садись, «папановец», давай сюда свою кружку. Черт! Рубильник у тебя – лампочку зажигать не надо.
Читать бесплатно другие книги:
