Очи познания: плоть, разум, созерцание Уилбер Кен

RV: И из-за влияния вырождения на основе физиологических изменений можно понять, что человек видит сон, но нельзя в точности выяснить, что именно он видит во сне?

Уилбер: Вот именно, это и есть вырождение.

RV: Это вопрос немного не по теме, но что могло бы определить содержание сна?

Уилбер: В целом краткий ответ будет в том, что предыдущая история текста-самости теперь считывается в процессе сна, в особенности его скрытые подтексты. На сцену выходит тень. И содержание тени определяется не столько текущей физиологией, сколько предыдущей историей, фактическими событиями прошлого, составляющими рассказ и историю, признаваемую данным человеком своей самостью. Вот почему Хабермас называет данный способ исследования герменевтико-историческим. И, наконец, именно поэтому Фрейда привлекала идея пытаться проследить историю генеза симптомов. Он хотел использовать метод исторической реконструкции, чтобы помочь личности увидеть, когда она начала писать скрытые, или тайные, или повинные тексты и истории, увидеть, как личность вытеснила тень, создав тайного автора. Тайный автор проявляется в снах и симптомах, и работа терапевта состоит в том, чтобы помочь личности интерпретировать значение симптомов (ну, знаете, например: «ваша тревога – это в действительности замаскированная, или скрытая, ярость»), пока она не окажется способной возвратить себе ответственность за них, авторизоваться в качестве их владельца, вернуть свое над ними авторство. Стало быть, даже если физиология и не может нам поведать, что говорит или подразумевать тень, она может нам показать, когда та имеет место быть, – и это чрезвычайно важно. Я считаю, что то же самое будет справедливо для любых психодуховных коррелятов, обнаруживаемых нами в биофизическом субстрате. Так что данные корреляции, даже хотя они проведены по принципу вырожденности, очень важны.

RV: И данная теория позволяет нам взглянуть на коррелирование высшего в низшем без того, чтобы редуцировать одно к другому?

Уилбер: По моему мнению, да.

RV: Вопрос на смежную тему: что вы думаете о работе Пригожина? Служит ли она эмпирическим базисом для более высоких трансформаций?

Уилбер: На мой взгляд, не служит, ведь я фактически согласен с Мэрилин Фергюсон, что работа Пригожина – позвольте зачитать – «восполняет критически значимый пробел между живыми системами и кажущейся безжизненной вселенной, в которой они возникли».

RV: Иными словами, это применимо, по сути, к пробелу между уровнем 1 и уровнем 2 в семиуровневой иерархии?

Уилбер: На мой взгляд, да. Теория Пригожина описывает сложности материальных преобразований, которые позволили жизни, или пране, эмерджентно возникнуть через материю (но не из нее). Это действительно увлекательные уравнения, но они не покрывают с такой легкостью или ясностью более высокие уровни, с третьего по седьмой.

RV: Почему нет? Наверняка же у них есть какая-то общая применимость?

Уилбер: Что ж, это, безусловно, верно, что существуют аналоговые законы на всех уровнях иерархии, как мы отметили ранее. Вопрос же состоит не в том, происходит ли трансформация на всех уровнях (ибо она происходит), а в том, какой именно уровень структурной организации действительно описывают данные уравнения? Я считаю, что есть достаточно общий консенсус, что они работают преимущественно с термодинамическими энергиями и энтропией, а не с символьной информацией или надфизическими и надментальными прозрениями. Диссипативные термодинамические структуры, судя по всему, лучше всего описывают процессы биоматериальных преображений, или уровней 1 и 2. Следовательно, это примеры общих преобразований, или трансформаций, но они не парадигматичны для всех них. Это подмножество эволюционных трансформаций, а не единственный или образцовый их тип. Как мы ранее сформулировали, это нисходящие отражения, или сокращенные версии, преобразований, которые происходят на более высоких уровнях, так что они, естественным образом, содержат определенные сходства, подобно тому, как можно сказать, что электрон и человеческая воля «не предопределены». Но попытки использовать более низкоуровневые проявления общего принципа, дабы объяснить более высокоуровневый прототип данного принципа, – это именно то, чего мы пытаемся избежать. Так что я считаю, что работа Пригожина очень важна – не потому, что я полагаю, будто он доказал законы психологической или духовной трансформации, а потому что он продемонстрировал, что сам процесс трансформации распространяется до самых низших уровней иерархии. Там он проявляется в крайне редуцированной форме, как и можно было ожидать, но все же проявляется.

RV: Значит, термодинамические диссипативные структуры по отношению к более высоким трансформациям будут вырождены?

Уилбер: Да. Что касается взаимодействия мозга и разума, если диссипативные структуры применимы к уровням 1 и 2, из этого следует, что они применимы к мозговому, или биофизическому, субстрату разума и посему занимают важное – ограниченное, но конкретное – место, которое мы обсудили ранее.

RV: Но существуют ли пути исследования и верификации каких-либо из более высоких способов познания, ведь они не эмпиричны?

Уилбер: Да, разумеется. Есть феноменологическое исследование и его верификация в сообществе межсубъективных интерпретаторов (которым мы с вами занимаемся прямо сейчас). Есть созерцательная практика и ее верификация сообществом надсубъективных медитирующих (как это происходит, скажем, между наставником дзен и его учеником [см. главу 2]).

RV: Но если обратиться к феноменологии и герменевтике в качестве примеров, разве исключительная интерпретация не сделает истину чем-то всецело субъективным?

Уилбер: Это зависит от качества сообщества интерпретаторов. Подлинная философия, психология и феноменология (не бихевиоризм и позитивизм, ибо это эмпирические, а не рациональные занятия) в большой степени зависят от качества сообщества интерпретирующих. Хорошие интерпретаторы, хорошие мыслители обосновываются в хорошей феноменологии. Они раскрывают те истины, которые применимы к субъективной сфере, и в этом смысле данные истины – это субъективные истины. Но это не означает, что они являются исключительно индивидуальным капризом. Во-первых, плохая интерпретация попросту не будет сочетаться с общим субъективным консенсусом. Она отвергается реальностью субъективной, но очень реальной и очень законопослушной, точно так же, как плохой эмпирический факт отвергается другими фактами. Во-вторых, феноменологическая истина, дабы ее признали за истину, должна пройти проверку в сообществе ментально сонастроенных интерпретаторов, точно так же, как эмпирический факт, дабы называться таковым, должен быть проверен относительно сообщества других фактов. Это не просто принятие желаемого за действительного и субъективная произвольность. Герменевтическая проверка столь же строга и требовательна, сколь и эмпирическая проверка, но, разумеется, эмпирическую проверку легче провести, потому что она осуществляется субъектом на объекте, а феноменология осуществляется субъектом на других субъектах или совместно с ними. Что намного труднее.

RV: Но разве не это так сильно помогло редукционизму? Все стремятся к методологической элегантности физики?

Уилбер: Думаю, да. Мы поддаемся искушению считать, что физика имеет единственный метод, и не видим, что физика работает с наипростейшим уровнем структурной организации, а посему производит относительно простые и легковоспроизводимые истины.

RV: Но разве вы сами не виноваты в обратном редукционизме? Взгляните на субатомный мир, он столь же сложен, как и биологический мир или человеческий символический мир.

Уилбер: Что ж, он сложен, но не настолько сложен, как более высокие уровни, по той простой причине, что человек содержит в себе электроны, а электроны не содержат в себе людей. Таким образом, все сложности электрона содержатся в человеке, но человек также содержит в себе и другие сложности, обнаруживаемые исключительно в нем одном, – чувство вины, тревога, отчаяние, желание.

RV: Да, я понимаю. Значит, мы должны делать равный или еще больший акцент на рациональной феноменологии, герменевтике и так далее?

Уилбер: Да, безусловно, но одна лишь герменевтика не является окончательным ответом. Понимаете, подобно эмпиризму, желающему низвести символ до ощущения, герменевтика хочет низвести дух до символа. Она хочет утверждать, что Бог – это просто идея, исключительно идея, разделяемая сообществом межсубъективных интерпретаторов. Она отказывается включить в свою методологию практику созерцания (способ познания № 1) и, тем самым, оказывается неспособна разглядеть, что Бога можно верифицировать как трансцендентальную реальность в сообществе надсубъективных медитирующих.

RV: Пусть на ментальном плане различные сообщества медитирующих и будут интерпретировать дух по-разному. Разум вырожден по отношению к Духу.

Уилбер: Верно. Когда разум говорит о духе, он генерирует парадоксы, или противоречивые интерпретации. Так и должно быть. Но в самой медитации верифицируется не какая-то конкретная интерпретация духа, а прямое и непосредственное тождество с духом и в качестве оного, и данное событие не поддается интерпретации, поскольку оно не является символьным или опосредованным событием. На ментальном же уровне, однако, могут быть только интерпретации события, самые парадоксальные, и это неизбежно. «И называют многим Того, кто в действительности один».

RV: Разве в современной физике не существует множества парадоксов (того, что называется «квантовыми коанами») и разве это не говорит в пользу того, что физика каким-то образом участвует в фундаментальной реальности, в мандалической логике?

Уилбер: Да, эта идея очень часто упоминается. Но в силу одного того, что абсолют всегда создает парадокс, наличие парадокса не всегда подразумевает абсолют, понимаете? Более того, сам я считаю, что в любой научной сфере крайне мало подлинных парадоксов. Реальный парадокс, не забывайте, означает, что два противоречащих друг другу события наблюдаются как равнозначно и одновременно происходящие. Например, если в данный момент на мой дом будет одновременно и лить, и не лить дождь, это будет настоящим парадоксом.

RV: Что насчет корпускулярно-волнового феномена: частица в одной ситуации действует как волна, а в другой – как частица?

Уилбер: Ну, в этом-то и весь смысл: это волна в одной ситуации и частица в другой. В любом отдельно взятом эксперименте она никогда одновременно, равноценно и абсолютно не действует как совершенная волна и как совершенная частица. Она осциллирует, или альтернирует, свои взаимоисключающие истины, и это дополнительность, а не настоящий парадокс.

RV: Так что же, в науке или философии нет настоящих парадоксов?

Уилбер: Я не выражался бы так категорически, но считаю, что безопасно будет сказать, что наиболее очевидные парадоксы оказываются обыкновенными противоречиями, что просто означает, что вы где-то оступились в своих рассуждениях. В эмпирическом исследовании противоречия обычно указывают на то, что серия экспериментов была проведена неверным образом. Это обычно исправляется уточненными исследованиями. В рационально-концептуальном исследовании то, что кажется парадоксом, обычно вызвано, как показали Рассел и Уайтхед в «Principia Mathematica», нарушением теории логических типов. Даже хотя Спенсер Браун и предложил способы переформулировать теорию типов, она все еще остается крайне полезной. Бейтсон выстроил вокруг нее практически всю свою карьеру.

RV: Если очень обобщенно, то о чем идет речь?

Уилбер: Речь, попросту, идет о том, что класс вещей не может быть членом самого себя. Это проявилось при попытке определить число как класс всех классов, сходных с данным классом. Но сама идея очень проста: класс всех стульев сам по себе не есть стул, класс всех яблок сам по себе не есть яблоко, алфавит сам по себе не буква и так далее. В любом случае, если вы нарушаете логическое типирование своих символов, то создаете псевдопарадокс. Это не настоящий парадокс, потому что он базируется всего лишь на плохой семантике. Например, если взять одно слово-символ, скажем – «стул», и дать ему два значения, причем чтобы каждое принадлежало разным логическим типам, а затем создать предложение при помощи этого слова, тогда вы можете породить псевдопарадокс. Вы можете сказать: «Этот стул не есть стул». Это конкретный стул, но он не универсальный стул и не класс всех стульев. Когда исследователи семантики произносят знаменитое высказывание Коржибского: «Что бы вы ни говорили в отношении того, что есть та или иная вещь, она не есть это!» – это не есть настоящий парадокс. Они имеют в виду, что «то, что вы говорите в отношении того, что есть вещь» – то есть, какое бы имя вы ей ни давали, какой бы символ ни использовали для ее описания – не следует путать с самой вещью. Первое – это класс вещей; последнее – член класса. Класс не является членом самого себя. Это прямое применение логического типирования, и оно лежит в основе значительной доли современной семантики и теорий соотношения карты и территории. Согласно ему, когда вы порождаете нечто похожее на парадокс, это значит, что вы перепутали логические типы.

RV: Теперь я припоминаю эту теорию. Не таким ли образом Рассел разрешил тот известный парадокс о критянине, который утверждал: «Все, что говорят критяне, ложь»? Коль скоро сам критянин это и сказал, правду ли он говорит или лжет?

Уилбер: Да, идея была в том, что критянин делает утверждение об утверждениях, и оно принадлежит другому логическому типу, чем общие утверждения, так что он не противоречил самому себе. Утверждение и метаутверждение рассматриваются на своих собственных основаниях, и в каждом случае решается, является ли то или другое истинным или ложным, на этом весь парадокс и заканчивается. Понимаете, теория логических типов, на самом деле, это всего лишь способ группировать классы и множества в иерархии возрастающего всевключения. Каждый следующий уровень Великой цепи, например, принадлежит более высокому логическому типу, пусть даже не все уровни как таковые на самом деле состоят из логики. И, в этом более широком смысле, теория логических типов – говорящая, что нельзя смешивать типы, – говорит: «не схлопывайте иерархию».

RV: Разве теория типов не привела к созданию теории шизофрении, базирующейся на концепции «двойного послания» (double bind)?

Уилбер: Это действительно было стержнем большей части работы Бейтсона. В шизофрении, согласно Бейтсону, происходит следующее: два послания разных логических типов противоречат друг другу, и человек, который принимает оба послания за равно истинные, колеблется между ними, пока, так сказать, не разрывается на куски. Поскольку у него отсутствует способность легко дифференцировать логические типы, он считает оба послания (которые всего лишь противоречат друг другу) равно истинными, или парадоксальными. Затем он оказывается не способен ни прийти к компромиссу с ними, ни отбросить какой-либо из них, ведь они теперь «равнозначны», но противоположны.

RV: Он в ловушке двойного послания.

Уилбер: Да, в ловушке двойного послания. Он нарушил принцип логического типирования, что породило псевдопарадокс, который разносит его на куски. Такое происходит во всевозможного рода информационных системах обратной связи. Если взять, к примеру, машину, которая устроена так, что включается по достижении какого-то нижнего предела и выключается по достижении какого-то верхнего предела, а затем начать сдвигать эти пределы в направлении друг друга, то машина будет включаться и выключаться на значительно меньших интервалах. Если вы, затем, схлопнете различие между пределами, то машина даст себе указание отключиться в тот же момент, когда она указывает себе включиться. Она оказывается в ловушке «парадокса», и прямо на ваших глазах будет судорожно корчиться, пока не сломается. В любом случае, я говорю о том, что, как в случае с подобным шизофреническим мышлением, если вы явным образом не обращаетесь к мандалическому рассудку, тогда парадокс обычно означает, что на самом деле где-то всего лишь имеется какое-то противоречие: парадокс свидетельствует о неаккуратном мышлении, а не о трансцендентальном разуме. В эмпирико-аналитических теории и исследованиях, а также в феноменологорациональных теориях и исследованиях то, что кажется парадоксом, обычно является указанием на патологию в вашей системе – где-то что-то пошло не так. Вместо того чтобы заявлять, что я, дескать, работаю с Дао, лучше вернуться назад и перепроверить ход своих рассуждений.

RV: Ранее вы упомянули Уайтхеда и то, что, по вашему мнению, позиция его не особенно согласуется с голографическими теориями. Думаю, сказанное вами в тот момент было достаточно ясным, но чем больше я об этом размышляю, тем больше запутываюсь.

Уилбер: Как именно?

RV: Обычно считается, что философия Уайтхеда сочетается с голографическими теориями, по меньшей мере, в двух смыслах. Во-первых, он сказал, что все во вселенной взаимодействует со всем. И, во-вторых, разве его философия не согласуется с идеей, прославленной принципом неопределенности Гейзенберга, о том, что субъект влияет на объект в момент восприятия? Или вы здесь не согласны с Уайтхедом?

Уилбер: Нет, я, в целом, согласен с Уайтхедом, но сам Уайтхед не был согласен ни с одной из указанных вами идей.

RV: Разве Уайтхед не утверждал, что все во вселенной прегензивно познает все остальное?

Уилбер: Он утверждал следующее: вещь прегензивно познает все в своей действительной вселенной, и ее действительная вселенная состоит только из ее предшественников, а не современников или потомков.

RV: Не понимаю.

Уилбер: Уайтхед считал, что вселенная состоит из последовательности событий, которые на несколько секунд начинают существовать, а затем, так сказать, угасают в космической памяти, что весьма похоже на концепцию ежемоментных событий-дхарм в буддизме хинаяны. Как бы то ни было, каждая сущность, или событие, начиная существовать, считается субъектом, и данный субъект прегензирует, или неким образом сознает, своих непосредственных предшественников, или те события, которые помогли ему сформироваться. Так что данные предшественники, или предки, выступают объектами для текущего события, или субъекта. Когда оно прекращает свое существование в качестве субъекта, оно становится объектом для своих потомков и так далее. Так что каждый субъект прегензивно познает всех своих предшественников (в некоторой степени, сколь бы ни была она незначительной), – но обратите внимание на то, что никакое событие не может прегензивно познавать своих потомков и никакое событие не может прегензивно познавать своих современников.

RV: Почему нет?

Уилбер: Потому что у событий, которые только начинают существовать, так сказать, нет времени, чтобы узнать друг друга. Два по-настоящему одновременных события в точный миг своей одновременности не оказывают даже минимального влияния друг на друга. У них не было еще возможности войти в причинный, или кармический, поток. Влияние, которое они действительно окажут, будет приложено к событию, непосредственно за ними следующему, – в системе Уайтхеда такое влияние называется причинностью. Если два субъекта расположены поблизости, высока вероятность, что оба они станут объектом для одного субъекта, который возникнет далее. Но, в ином случае, между ними никакого взаимодействия. И сущность не может прегензивно познать своих потомков в том же смысле, в каком Христофор Колумб не мог сознавать меня или вас.

RV: Значит, сущность прегензивно познает своих предков, но не современников и потомков?

Уилбер: Да, таков был взгляд Уайтхеда.

RV: И вы с ним согласны?

Уилбер: Да.

RV: А что насчет предвидения? Разве не является феномен предвидения примером того, как текущее событие прегензивно познает будущее или своего потомка?

Уилбер: Понимаете, если предвидение абсолютно реально и абсолютно возможно, тогда все события уже абсолютно предзаданы на все времена. Тогда нет таких вещей, как свобода воли, реальное творчество или подлинное свободное возникновение, нет даже таких вещей, как принцип неопределенности Гейзенберга. Такая вселенная во все времена и на всех уровнях является машиной абсолютного детерминизма. Сам я ни под чем таким не подпишусь.

RV: Хорошо, а что насчет второй идеи – идеи, которую, как полагают, доказала физика, что субъект во многих случаях создает свой объект.

Уилбер: Вы спрашиваете, согласен ли я с этим или согласен ли с этим Уайтхед?

RV: Давайте начнем с Уайтхеда.

Уилбер: Он совершенно с этим не согласен. И не забывайте, что Уайтхед был прекрасно знаком с современной квантовой механикой.

RV: Он отрицал квантовую механику?

Уилбер: Нет, он отрицал или, по крайней мере, отказывался принимать некоторые из упрощенных философских интерпретаций КМ, например такие, согласно которым объект создается или хотя бы изменяется, когда он прегензивно познается субъектом.

RV: В чем состояла его идея?

Уилбер: По мере того как какое-либо событие начинает существовать, по мере его становления субъектом, оно прегензивно познает своих предков (или причинные для него объекты) и, как следствие, изменяется этими объектами (или формируется своим непосредственным прошлым). Но объект не изменяется и, на самом деле, он не мог бы быть изменен своим субъектом или процессом прегензивного познавания, поскольку объект теперь существует в прошлом и как прошлое, а посему вы не можете изменить прошлое, просто о нем подумав или прегензивно его познав. Опять же, это подобно тому, как если бы мы сказали, что Колумб может на вас повлиять, но то, что вы сейчас делаете, не может повлиять на Колумба. Идея Уайтхеда состояла в том, что, коль скоро все события начинают и прекращают существовать в потоке течения, изменения или времени, то, по сути, то же самое происходит и в миллисекундах самого мгновения.

RV: Вы с этим согласны?

Уилбер: Да, безусловно. Это просто еще один способ сказать, что субъект содержит в себе объект, но объект не содержит в себе субъект. А это уже просто еще один способ сказать, что и вправду существуют невзаимные, или неравнозначные, взаимосвязи. Иерархия, конечно же, является сильно выраженной версией данного факта.

RV: Значит, вы не согласны с теориями нью-эйджа, утверждающими, что человеческий мозг как субъект создает воспринимаемый им объективный мир?

Уилбер: Он и вправду может создавать порядок в своем мире восприятия, или в материальном мире шумов, но сам по себе он не создает этого мира?

RV: Если бы он это делал, то это выразилось бы в бесконечной регрессии?

Уилбер: Да. Но основную мысль можно выразить и более просто: человеческий мозг не развивался в результате эволюции вплоть до периода, начавшегося примерно шесть миллионов лет назад, но вселенной около 13,8 миллиарда лет. Много вещей происходило еще до того, как появился человеческий мозг. Что до так называемой идеи «участвующего наблюдателя» в физике – или необходимости для объекта быть воспринятым разумом, с тем чтобы его вектор состояния коллапсировал, – подавляющее большинство ученых-физиков (тут можно упомянуть и классическую статью Дэвида Бома, опубликованную в 1975 году, которая показательно камня на камне не оставила от заявлений Джека Сарфатти на эту тему) считают данную идею либо ненужной, либо вообще смехотворной. Но многие теоретики нью-эйджа считают необходимым верить в данную идею, потому что они путают события, происходящие только лишь на физическом уровне, со всем Дао вообще: они думают, что коль скоро природа Будды (или Бог) едина со всеми вещами в акте их восприятия-создания, то и сам человеческий разум должен попытаться сделать то же самое для электронов.

RV: А как насчет соотносящихся с этим тем, таких как гипотеза Сепира – Уорфа: это идея, что язык, или разум, создает мир и что разные языки в действительности создают разные миры. По всей видимости, многое говорит в пользу верности данной идеи.

Уилбер: В этом есть частичная истина, но очень запутанная, поскольку, опять же, мы не уточнили, что именно мы подразумеваем под словом «мир». Имеем ли мы в виду физический мир, биологический мир, социологический мир или что конкретно? Ведь, понимаете, я убежден, что гипотеза Сепира – Уорфа совершенно неверна в отношении к физической, биологической сферам и к субментальным сферам в общем. Я не верю, что языковое сознание создает камни и деревья, хотя, очевидно, оно создает слова, при помощи которых мы отображаем эти сущности. Алмаз режет стекло независимо от того, какие слова мы используем для обозначения таких вещей, как «алмаз», «резать» и «стекло».

RV: Стало быть, если бы не существовало человеческого разума, то физические и биологические сущности все равно продолжили бы свое существование.

Уилбер: Да. Я, опять-таки, напоминаю вам о том очевидном факте, что данные уровни возникли ранее человеческого мозга, или разума, на миллиарды лет.

RV: Тогда относительно чего гипотеза Сепира – Уорфа верна?

Уилбер: Символы не создают материальную или биологическую сферы (уровни 1 и 2), но они буквально создают ментальные сферы (уровень 3 и части уровня 4). Но дело не только в том, что это более высокие ментальные уровни, а символы их отражают. Более высокие ментальные уровни и есть символы. Они состоят из символов так же, как дерево состоит из дерева. Поэтому обратите внимание на то, что мы сейчас обсуждаем эти две общих сферы – ментальную и субментальную – и что символы в отношении каждой из них играют разную роль. Они, по сути, отражают субментальный мир, но помогают создать ментальный мир. В первом случае они попросту репрезентируют, или отображают; во втором – они также и «презентируют», или создают. Например, символ «камень» отображает независимо существующий камень. Уберите сам символ, и камень (или чем бы он ни был) все равно останется. Язык не создает мир. Но такие вещи, как зависть, гордость, поэзия, справедливость, сострадание, цели, ценности и добродетели, существуют лишь внутри и в качестве потока символов. Стоит только убрать символы, и все эти вещи исчезнут. Измените символы, и вы измените смыслоощущение этих сущностей. Различные языки делают именно это; вот где уорфовские концепции могут быть применены.

RV: Итак, получается, что различие между символами, которые репрезентируют субментальные сферы, и символами, которые создают ментальные сферы, это то же самое различие между эмпирико-аналитическими и герменевтико-историческими способами познания?

Уилбер: Безусловно то же самое. Именно по этой причине методологии, интересы, структуры и процессы верификации настолько отличаются в этих двух формах познания. Понимаете, если вы работаете с эмпирико-аналитическим способом познания, вы, по сути, работаете с «зеркальной» моделью истины – моделью, прославленной позитивистами, как, например, в ранних трудах Витгенштейна. Утверждения истинны, если они правильно отражают факты, – в таком вот духе. Эмпирическое утверждение истинно, если оно более или менее верно отражает, или отображает, или репрезентирует, чувственный мир. Так и должно быть. Данная модель хороша для эмпирического типа истины [подробнее см. в главе 2]. Но когда дело доходит до чисто ментального, или феноменологического, мира, то простая зеркальная, или только лишь отражающая, модель перестает работать. В некотором смысле вы все еще занимаетесь отражающей деятельностью (все еще предлагаете теоретические карты и модели, как мы обсуждали это ранее); однако вы более не используете символы для отображения несимвольных событий. Вы используете символы для рассмотрения других символов в процессе, который создает новые миры с новыми возможностями и новыми истинами. И эти истины не имеют эмпирической, или исключительно сенсорно-чувственной, природы, а посему простая зеркальная модель здесь не применима. Или мы могли бы выразить это в виде аналогии: в эмпирических утверждениях вы пытаетесь отражать более низкие сферы через символы, с тем чтобы лучше их постичь. Но в ментальном мире, где символы рассматривают символы, это подобно использованию одного зеркала в попытках отразить другое зеркало, что само по себе отражает уже отраженное – и так далее в круге осмысления, который мы с вами вместе создаем всякий раз, когда ведем беседу. Это герменевтический круг. Самость осознает себя только через принятие на себя роли другого, – но то же самое равно истинно в отношении и самого другого. И вот мы, два зеркала-в-дискурсе, совместно творим друг друга в коммуникативном взаимообмене. И то, как вы ориентируетесь в этом мире, в этом герменевтическом круге, радикально отличается от подбрасывания камней и наблюдения, падают ли они с одинаковой скоростью в условиях вакуума, верно? В эмпиризме символы, используемые вами для репрезентации мира, просто более или менее отображают этот мир. Но в ментальном и языковом мире символы, которые вы используете, участвуют в создании этого мира, и в этом существенное различие.

RV: Что же происходит, если игнорировать это различие?

Уилбер: Феноменологи пытаются превратить все эмпирические истины в исключительно субъективные «со-творения», или соконструкты. Знаете, дескать, человеческий разум помогает соконструировать грязь и так далее. Сходное происходит и с излишне расширенной версией гипотезы Сепира – Уорфа. Эмпиристы же, с другой стороны, пытаются редуцировать герменевтический круг до категории исключительно сенсорно-чувственных транзакций. Но, поскольку они не могут обнаружить какие-либо чувственные референты, они объявляют разум «черным ящиком». Они отказываются пытаться картографировать герменевтический круг и вместо этого удовлетворяются «отслеживанием мышечных судорог», как выразился Толман. Философия вырождается в исключительный позитивизм, а психология – в исключительный бихевиоризм.

RV: Следовательно, общая парадигма…

Уилбер: Общая парадигма, на мой взгляд, должна будет включить все способы познавания, которые мы обсудили, а также все сопутствующие методологии. Она должна включить сенсорно-чувственные исследования и эмпирико-аналитические гипотезы и способы проверки. Она должна включить герменевтико-исторические исследования и интерпретации, формы концептуального анализа и синтеза. Она также должна включать мандалические картографии более высоких сфер, сколь бы они ни были местами парадоксальны, а также действительное выполнение созерцательных практик. Более того, общая парадигма в своей простой форме должна требовать социально-эволюционной позиции и призывать к претворению в жизнь социальной политики, направленной на то, чтобы помогать людям развиваться через стадии-уровни бытия. Она должна включать и попытки помогать вертикальной трансформации к более высоким уровням, и попытки очищать от нарушений и притеснений, горизонтально происшедших на уже существующих уровнях. Вертикаль связана с сотериологическими интересами, а горизонталь – с нормативными, или эмансипирующими, интересами (в том смысле данного термина, который использует Хабермас).

RV: Разве это не приведет к подходу социального инжиниринга в духе «мы знаем за вас, что для вас лучше»?

Уилбер: Нет, потому что в данной парадигме к трансценденции нельзя принудить. В эмансипации есть только участники. Принудить можно только к рабству, а к свободе принудить невозможно.

RV: Похоже, что ваша основная озабоченность в отношении голографической и нью-эйджевской парадигм, в общем, заключается в том, что большинство озвученных выше проблем упускаются из виду и игнорируются в методологии и эпистемологии. Иерархия, как вы высказались, схлопнулась.

Уилбер: Когда происходит коллапс иерархии, вы утрачиваете всякое соотносительное различение. Различные методологии – сенсорно-чувственная, эмпирико-аналитическая, ментальная и т. д. – схлопываются. Схлопываются и различные интересы исследователей-людей – технологические, морально-нравственные, эмансипационные и сотериологические. И начинают возникать всякого рода проблемы. В этом-то и заключалась проблема первоначальной голографической парадигмы. Поскольку ее сторонники выделили только два уровня, из-за этого пришлось отождествить частотную сферу с неявным порядком, а считываемую информацию считать тем, что принадлежит явному порядку. И пришлось представить диссипативные структуры в качестве связующего звена между частотной сферой и развернутой информацией – и тому подобное. Но затем Бом заявил, что неявный уровень не есть что-то предельное: есть сфера, «запредельная и тому, и другому». Это дает нам уже три сферы. Недавно он говорил о нескольких уровнях самой неявной сферы, а это дает нам скорее шесть уровней. Итак, это уже гораздо ближе к вечной философии. Я же предчувствую, что как только он начнет более подробно описывать эти сферы, то в результате получит традиционную Великую цепь. Он уже говорит о «сравнительно независимых субтотальностях», – очень похоже на то, как Хьюстон Смит определяет сферу, или уровень, с точки зрения вечной философии.

RV: В последнем интервью журналу «ReVision» он склонялся к тому, чтобы включать материю и мысль в качестве одной сферы.

Уилбер: Что ж, я полагаю, что частично это проблема, возможно, унаследованная им от Кришнамурти. Из-за того, что Кришнамурти настолько увлечен Светом, он по сути игнорирует любые попытки обсудить тени в пещере. Следовательно, он склонен схлопывать иерархию и смешивать такие вещи, как материя и символ.

RV: Поскольку все тени, в предельном смысле, иллюзорны, он считает, что они все равнозначно иллюзорны.

Уилбер: Да, налицо схлопывание иерархии. Думаю, что Бом вступил в русло этой довольно «нестрогой» философии, что и привело к включению материи, праны и разума как более-менее равноценных части явной сферы. Затем ему пришлось посмотреть на неявную сферу как на нечто, существующее более или менее равноценно параллельно материальным вещам и ментальным мыслям или в качестве их основы. Он, тем самым, отклонился от традиционного воззрения, согласно которому неявным в отношении материи попросту является lan vital, прана, или жизненная сила.

RV: Стало быть, прана – это неявный порядок, в который встроена материя?

Уилбер: Я думаю, что, с точки зрения традиций, это верно. Но это не отменяет возможности того, что материя возникает из океана физической энергии. Мне кажется, что таков был первоначальный смысл введенной Бомом физической импликативности (или неявности) или, по крайней мере, квантового потенциала. Моя мысль состоит в том, что и материя, и океан физической энергии кристаллизируются из праны. В этом смысле прана является импликативным (или неявным) порядком в отношении материи.

RV: И что такое прана? Как соотносится прана с разумом?

Уилбер: Прана импликативна по отношению к материи, но экспликативна по отношению к разуму; разум импликативен по отношению к пране, но экспликативен по отношению к душе; душа импликативна по отношению к разуму, но экспликативна по отношению к духу; а дух – это источник и таковость всей последовательности развертывания. (Здесь нужно сохранять предельную терминологическую осторожность: в зависимости от того, что вы подразумеваете под «импликативностью», можно расположить эти слова практически в обратном порядке. Если под импликативностью вы имеете в виду «обертывание», как в словосочетании «развертывание и обертывание», тогда прана обертывает материю, или импликативна по отношению к ней, или содержит ее в себе. Это может показаться чем-то тривиальным, но я видел, как многие авторы используют введенное Бомом понятие в совершенно противоположных смыслах. Я использую слово «импликативный», или «неявный», для указания на более крупный фон, из которого возникает «экспликативный», или «явный», порядок.) В любом случае, на мой взгляд, поскольку Бом первоначально систематически не проводил различий между материей, праной и разумом, он начал горизонтально искать скрытые измерения импликативности, в результате своей неспособности увидеть, что эти три сферы уже являются вертикальными измерениями импликативности по отношению друг к другу. Однако мне кажется, что сейчас он как раз занимается пристальным рассмотрением своей модели, так что поживем – увидим.

RV: Последний вопрос. Любому, кто вас знает, известно, что вы больше предпочитаете работать над своими собственными книгами, чем критиковать чужие труды. Что же вас вынудило отвлечься от собственной работы?

Уилбер: Идея о том, что для того, чтобы стать мистиком, все, что от вас требуется, – это выучить новое ментальное мировоззрение, распространилась быстрыми темпами. Если вы и в самом деле думаете, что способны включить абсолютное Дао в новую парадигму – и получить что-то иное, кроме массы противоречий и парадоксов, – то вы оказались в ловушке идеи о том, что путем только лишь выучивания новой парадигмы (какой бы она ни была) вы осуществляете процесс трансценденции – реальной трансценденции. Я неоднократно слышал, как делались подобные заявления. Это катастрофа. Вполне естественно, что это подталкивает меня к тому, чтобы как-то вмешаться в происходящее. Но факт состоит в том, что для духовной трансформации требуются долгие годы медитативной или сзерцательной практики; для нее требуется моральное и физическое очищение; для нее требуется (или ей может существенно способствовать) прямой контакт с живым практиком, достигшим божественной реализации; для нее требуется прямое открытие ока созерцания, не имеющее никакого отношения к выучиванию очередной ментальной парадигмы, – все это остается без внимания. Понимаете, мы через все это уже проходили в случае с Аланом Уотсом. Бог тому свидетель, никто не сделал больше для мистических исследований, в особенности дзен-буддизма, чем Алан, и я не знаю ни одного человека моего поколения, интересующегося трансценденцией, кого бы он глубоко не тронул. Никто не может писать так, как Уотс. Никто. Но все ограничивалось именно этим: словами. Лишь к концу своей жизни он начал исподволь признавать, что центральным аспектом дзен является в действительности дзадзен. Но к тому времени большинство из тех, кто начинал с Аланом, уже занимались с Судзуки Роси, или Садзаки, или Соеном, или Катагири, – то есть они действительно практиковали и действительно трудились над своей духовной трансформацией. Это не «квадратный дзен», как в конце жизни признал и сам Алан. Следовательно, единственная правильная функция книги о дзен – убедить читателя в том, чтобы тот начал заниматься дзадзен, а тех, кто уже занимается, вдохновить на дальнейшую и более глубокую практику. Сходным образом, единственная основная задача книги о мистицизме – в том, чтобы убедить читателя заняться мистической практикой. Это в точности как с поваренной книгой: вы приводите рецепты и предлагаете читателю пойти и претворить рецепт в жизнь, действительно выполнить практику, а затем попробовать на вкус результаты. Подразумевается, что вы не будете учить рецепты, заучивая их наизусть, а затем заявлять, что, дескать, вы повар и мастер кулинарии. Но именно это многие – пусть и не все – сторонники новой парадигмы как раз и имеют в виду. Как выразился бы сам Уотс, это напоминает поглощение меню вместо обеда. Новая парадигма – это просто новое меню, но никто, кажется, больше не говорит о самом обеде. И это весьма прискорбно, вы так не считаете?

7. До/над-заблуждение

Мы видели, что одним из величайших препятствий на пути зарождения подлинно всеобъемлющей, или интегральной, парадигмы, является попытка обосновать ее только на одном из ряда способов познания, доступных душе. Такая попытка известна как категориальная ошибка. Ведь теперь кажется очевидным, что до тех пор, пока не будет признан полный спектр познавания, полный спектр бытия – всеобъемлющее мировоззрение – тоже будет оставаться чем-то сокрытым, недоступным и неуловимым.

Но на пути создания всеобъемлющего мировоззрения лежит еще одно препятствие, и, во всех смыслах, данное препятствие является самым удивительным из всех. В различных формах эта ошибка заразила психологов (от Фрейда до Юнга), философов (от Бергсона до Ницше), социологов (от Леви-Брюля до Огюста Конта); она в равной степени прячется как за мифологическими и романтическими мировоззрениями, так и за рациональными и научными; она существует до сих пор как в попытках провозглашать мистицизм, так и в попытках его отрицать. Пока это препятствие не будет преодолено, пока эта серьезная ошибка не будет распознана, я убежден, что, вне всяких сомнений, подлинно всеобъемлющее мировоззрение продолжит ускользать от нас. Данное препятствие мы называем «до/над-заблуждением» и в настоящей главе делается попытка раскрыть его значение.

Сущность до/над-заблуждения можно выразить достаточно просто. Давайте начнем с того, что просто допустим, что у людей и вправду есть доступ к трем общим сферам бытия и познания – чувственной, ментальной и духовной. Эти три области можно обозначить совершенно по-разному: подсознание, самосознание и сверхсознание; дорациональность, рациональность и надрациональность; доличностное, личностное и надличностное.

Смысл же, попросту, состоит в том, что, коль скоро дорациональное и надрациональное, каждое по-своему, нерациональны, неподготовленному взору они кажутся довольно сходными и даже идентичными. Когда происходит такая путаница – путаница «до» и «над», – то в конечном счете мы наблюдаем одно из двух заблуждений: либо надрациональные области низводятся до статуса доличностных, либо дорациональные области возвеличиваются до надрационального сияния. В любом случае, полное и общее воззрение на мир оказывается разорвано пополам и склеено посередине, так что одна половина реального мира («до» и «над») остается серьезно недопонятой и проигнорированной. Именно это недопонимание и является предметом нашего рассмотрения в данной главе.

Общая природа до/над-заблуждения

Концепция до/над-заблуждения (предлагаю далее использовать аббревиатуру ДНЗ) восходит к философии развития, наиболее ярко представленной Гегелем на Западе и Ауробиндо на Востоке, и психологии развития, находящей свое выражение в трудах Болдуина и Пиаже на Западе и традиции кундалини-йоги на Востоке. Это общее, учитывающее развитие и эволюцию, воззрение гласит, что в мире майи все вещи существуют во времени; поскольку мир времени – это мир изменений, все вещи в мире пребывают в постоянном изменении; изменение подразумевает нечто вроде различия от состояния к состоянию, то есть что-то вроде развития; таким образом, все вещи в данном мире можно рассматривать лишь как нечто прошедшее путь развития. По сути, процесс развития свойственен всем феноменам, а посему подлинная феноменология всегда отслеживает эволюцию, динамику, или развитие, – таково, например, было бремя «Феноменологии Духа» Гегеля.

Следовательно, согласно данной точке зрения, любой феномен существует в рамках и в качестве потока развития, и один из лучших способов ухватить природу феномена состоит в том, чтобы попытаться реконструировать его развитие – проследить его историю, картографировать его эволюцию, раскрыть его контекст не только в пространстве, но еще и во времени. Эта идея сама по себе является краеугольной для данного воззрения, и мы вновь и вновь будем к ней возвращаться. Но на мгновение давайте прямиком перейдем к следующему тезису: если пытаться рассматривать мир-в-целом с точки зрения развития, то сам мир будет выглядеть как нечто, развивающееся в определенном направлении, а именно – в направлении более высоких уровней структурной организации, более высокого холизма, интеграции, сознавания, сознания и так далее. И вправду, если окинуть взором имеющуюся на сегодня эволюционную летопись – простирающуюся от материи к растениям, низшим животным, млекопитающим и человеку, – то мы увидим явно выраженный рост в направлении увеличения сложности и сознавания.

Многие философы и психологи, рассматривающие течение данного эволюционного процесса, пришли к выводу, что явления не только лучше понимать как нечто развивающееся, но и что развитие как таковое движется к ноумену. Всем нам известны предложенная Тейяром де Шарденом эволюционная концепция точки омега и описанное Ауробиндо эволюционное влечение к сверхразуму, но того же понимания придерживались на Западе и такие философы, как Аристотель и Гегель. Гегель, к примеру, считал: «Абсолют есть Дух [в] процессе своего собственного становления; это круг, который предполагает свое завершение в качестве цели и имеет свой конец в качестве своего же начала. Он становится конкретным или действительным лишь в результате своего развития…»[154] «Конец», о котором говорит Гегель, аналогичен сверхразуму и точке омега: это состояние «абсолютного знания», в котором «Дух знает себя в форме Духа».

Таким образом, история (эволюция) для Гегеля, как и для вечной философии в целом, представляла собой процесс самоактуализации Духа. Значимо то, что Гегель видел три стадии, через которые проходит этот процесс развития. Он начинается с природы, или низшей сферы (сферы материи и простых телесных ощущений и восприятий). Эту сферу мы будем называть доличностной или подсознательной. Гегель часто говорит о подсознательной природе (то есть доличностной области) как о «падении» (Abfall), – но не в том смысле, что природа будто бы противостоит Духу или разлучена с ним. Скорее, природа есть просто «дремлющий Дух», или «Бог в Своей инаковости». Если выражаться точнее, природа есть «самоотчужденный Дух», или низшая форма самого Духа, находящегося в процессе возвращения к Духу.

Во второй фазе возвращения Духа к Духу, или преодоления самоотчуждения, развитие переходит от (доличностной) природы к тому, что Гегель называл самосознающей стадией. Это стадия типичного эгоического, или ментального, сознавания. Область, которую мы будем называть личностной, ментальной и самосознающей.

Наконец, согласно Гегелю, развитие кульминирует в Абсолюте, или открытии Духом Духа как Духа; данную стадию/уровень мы будем называть надличностной, или трансперсональной, или сверхсознательной.

Таким образом, обратите внимание на общую последовательность развития: от природы к человечеству и божественному; от подсознания к самосознанию и сверхсознанию; от доличностного к личностному и надличностному. Это отражено на рис. 1. Те же самые три основных стадии можно найти в трудах Бердяева и Ауробиндо, а Болдуин очень близко к ним подбирается в своей идее дологического, логического и гиперлогического. В любом случае, данная концепция имеет весьма широкое обоснование.

Рис. 1

Нам нужен еще один последний теоретический инструмент. Если движение от низшего к высшему есть эволюция, тогда обратное ему – движение от высшего к низшему – есть инволюция. (См. рис. 2.) Природа становится «падением», или «дремлющим Богом», или «самоотчужденным Духом», в результате предшествующего эволюции процесса инволюции, или нисхождения и «утраты себя» высшего в низшем. Можно это назвать Большим взрывом, когда материя (низшая сфера) появилась из Ничто (шуньята). Эволюция представляет собой последующее обращение Abfall вспять – возвращение Духа к Духу посредством развития. Ауробиндо очень много писал на данную тему, и я ограничусь здесь лишь общей отсылкой к его работам. Следует, однако, отметить, что инволюцию можно рассматривать символически и метафорически или же буквально и метафизически, но ни в том, ни в другом случае ее нельзя путать с любым движением или любой последовательностью движений, происходящей в рамках эволюции. Это все равно что перепутать взросление с зачатием. В любом случае, даже если мы всецело отринем космологические концепции инволюции Гегеля или Ауробиндо, мы, тем не менее, точно можем говорить об инволюции в общем смысле как движении высшего к низшему. В этом смысле она просто представляет собой феномен регрессии. Любой из этих интерпретаций будет достаточно для целей настоящей главы.

Рис. 2

Но теперь вернемся к общему процессу эволюции, или роста и развития в целом, и именно здесь начинает играть свою роль ДНЗ (сначала я приведу его упрощенную форму, а затем, по мере продвижения, мы сможем его уточнить).

Поскольку развитие движется от доличностного к личностному и надличностному и поскольку и доличностное, и надличностное, каждое по своему, неличностно, то доличностное и надличностное, как правило, неподготовленному взору кажутся сходными, даже идентичными. Другими словами, люди, как правило, смешивают доличностные и надличностные измерения, – в этом-то и состоит суть ДНЗ.

Эта ошибка имеет две основных формы: низведение надличностного к доличностному, что мы называем ДНЗ-1, и возвеличивание доличностного до надличностного, или ДНЗ-2. Если обратиться к рис. 1, то идея здесь в том, что когда присутствует непонимание тонких, но кардинальных различий между А и В, тогда оба конца карты развития схлопываются друг в друга. В случае ДНЗ-1 В схлопывается, или низводится, до А (и, тем самым, перестает существовать как В) – см. рис. 3. В случае ДНЗ-2, А возвеличивается до В (и, тем самым, перестает существовать как А) – см. рис. 4. Вместо двух ног развития мы получаем единичную ось.

Рис. 3

Рис. 4

Это схлопывание незамедлительно создает два противоположных мировоззрения. Поскольку реальный мир все еще содержит А, Б и В, то ДНЗ-1 и ДНЗ-2 все еще сталкиваются со всем спектром бытия, однако и первое и второе обязательно интерпретируют мир с точки зрения соответствующих дефектов своих воззрений. Таким образом, в соответствии с двумя формами ДНЗ рождаются два основных мировоззрения – редукционизм и элевационизм – в точности, как показано на рис. 3 и 4.

Итак, оба данных мировоззрения признают личностную сферу, и, более того, в обоих случаях считается, что развитие кульминировало в личностной области (это обусловлено тем, что личностная сфера – это осевая точка Б, единственная точка, которая является общей для обоих воззрений). Помимо этого, два мировоззрения кардинально расходятся, но их характеристики с поражающей точностью проступают при внимательном взгляде на, соответственно, рис. 3 и 4.

Первое мировоззрение (МВ-1) воспринимает развитие как процесс движения от доличностного источника в природе через ряд промежуточных достижений к кульминации в виде «высшей точки» эволюции – человеческой рациональности. Оно не признает никакого более высокого источника и никакой более высокой цели развития, рьяно отвергая необходимость даже упоминания этих потенциально «более высоких» уровней. Человек – существо рациональное, и рациональность есть все, что необходимо, дабы постичь и упорядочить вселенную. Это очень похоже на ортодоксальную науку.

МВ-2, с другой стороны, воспринимает развитие как процесс движения от духовного источника («на небесах») к кульминации в «низшей точке» отчуждения – то есть в греховном человечестве или индивидуальном и личностном эго. История, таким образом, рассматривается как история падения, а не восхождения, и человечество (или личностное эго) находится в конце падения, как изображено на рис. 4. Это очень напоминает ортодоксальную религию.

Итак, трудная и запутанная часть состоит в том, что, хотя до/над-заблуждение само по себе попросту является ошибкой, два мировоззрения, им порожденных, наполовину верны и наполовину ошибочны, – именно это и сделало настолько сложным суждение об их относительной ценности. Они верны, когда дело касается той половины развития, которое они не экзальтировали или не редуцировали, и ошибочны, когда дело касается той половины, с которой они обошлись неподобающе.

Можно подробнее рассмотреть общее развитие с точки зрения как (1) его природы, или его компонентов (включающих доличностные, личностные и надличностные аспекты), так и (2) его направленности (что подразумевает некое понимание – явное или неявное – процессов эволюции и инволюции). Если мы так сделаем, то можем ожидать, что у этих двух крупных, но частичных мировоззрений есть истинные и ложные утверждения о природе и направленности развития. Иначе говоря, каждое из этих мировоззрений содержит две важные истины и две крупные ошибки. В частности – и имея в виду природу и направленность в каждом из случаев: МВ-1 верно считает, что (1) мы обладаем доличностным, иррациональным и подсознательным компонентом, который действительно предшествовал рациональному и личностному в эволюции, и (2) направление действительной, или исторической, эволюции и вправду ориентировано от низшего к высшему. Оно ошибочно, когда (1) отрицает существование надличностного компонента и, тем самым, (2) отрицает, что может быть какое-либо движение вниз или нисхождение от Духа, какое-либо инволюционное падение (Abfall) из единства с Божеством и в качестве Него.

МВ-2 верно считает, что (1) есть надличностный компонент во вселенной и (2) в некотором смысле можно сказать, что все мы «живем во грехе», будучи отчужденными и отделенными от наивысшей тождественности с Духом. Оно, однако, ошибочно, когда заявляет, что (1) индивидуальное эго, или рационально мыслящая личность, это предел отчуждения от Духа и (2) подлинный Рай предшествовал эго в эволюции.

Наверное, стоит прояснить два последних пункта. МВ-2 в одном взгляде сочетает и то, что рациональное эго – это высшая точка отчуждения от Духа, и то, что, следовательно, эволюция вплоть до эго была райскими кущами, свободными от первородного греха. Соответственно, появление эго (Адама) в практическом смысле синонимично появлению первородного греха.

Но это просто мировоззрение ДНЗ-2. На самом деле, как показали и Гегель, и Ауробиндо, первоначальное отчуждение, или высшая точка отчужденности, начинается с материальной природы. Природа, или доличностный мир, уже является самоотчужденным Духом, в чем эго никак не участвовало; более того, природа – это величайшая точка отчуждения от Духа. МВ-2 упускает из виду этот ключевой момент, потому что оно ясно видит только движение от В к Б, тем самым неверно рассматривая наличие движения от Б к А, составляющее настоящую крайность духовного отчуждения. Эго (Б) есть всего лишь первая структура, которая в достаточной степени развилась, дабы самосознательно признать, что мир уже отпал от Духа. То, что произошло в исторических райских кущах (несколько сотен тысяч лет назад), было не началом первородного греха (или изначального отчуждения от Духа), а первым постижением уже существующей изначальной отчужденности от Духа. Тот же факт, что эго теперь может решить двигаться в направлении Духа или же отринуть его, просто усиливает иллюзию, что, дескать, одно лишь существование эго является зачинщиком всей существующей во вселенной отчужденности.

Другими словами, МВ-2 смешивает подлинное Падение, происходящее в инволюции, с неким падением, предполагаемо произошедшим в процессе эволюции. И оно вынуждено так поступать, поскольку отчетливо признает только лишь ось между Б и В, а следовательно – оказывается неспособно объяснить предшествующее падение до низшей точки А. Далее кажется, словно эволюционное возникновение эго знаменует собой достижение Духом зенита отчужденности, тогда как в действительности возникновение эго знаменует собой то, что Дух на полпути к возвращению домой: он прошел путь от доличностного подсознания природы к личностному самосознанию Духа. Тот факт, что эго, будучи на полпути к Духу, является первой структурой, которая достаточно разумна, чтобы осознать свое уже состоявшееся падение, или падшее состояние бытия, приводит к ложному впечатлению, будто именно эго и вызвало данную болезнь. Тогда как на самом деле оно является половиной лекарства, требуемого для ее исцеления.

Нет сомнений в том, что эго, безусловно, является частью падшего, или отчужденного, мира, и, будучи тем, что впервые осознает свою отчужденность, оно страдает вдвойне. Этот новый тип страдания приводит эго к мысли, что, поскольку еще вчера оно так не страдало, вчерашний день, должно быть, был надличностным блаженством, тогда как он был исключительно доличностным забвением, или неведением. Природа спит во грехе, Бог пробужден без греха, – а человек застрял где-то посередине: он пробужден во грехе. Или можно выразиться следующим образом: природа – это бессознательное несовершенство, Бог – сознательное совершенство, а бедный человек – сознательное несовершенство. Теперь человек и вправду может «грешить», выбирая движение против Духа, или же действовать «нравственно», выбирая движение к Духу, но этот выбор, сколь бы важным он ни был, все равно плавает в океане предшествующего ему отчуждения. Дело не в том, что, делая неправильный выбор, мужчины и женщины создают отчуждение, а в том, что, делая правильный выбор, они способствуют его преодолению.

Однако неспособность уловить этот момент не только обесценивает роль эго, но и возвеличивает и романтизирует природу. Природа, вместо того чтобы рассматриваться как бессознательное несовершенство, кажется бессознательным совершенством, словно совершенство возможно вне Самореализации. Затем начинает казаться, будто предыдущие стадии эволюции (доличностные, подчеловеческие, подсознательные стадии) являлись чем-то вроде надличностного рая, тогда как они в действительности не представляли из себя ничего, кроме действия физических сил и животных влечений.

Так и возникли универсальные мифы об утраченном Эдеме, которые, к сожалению, были восприняты не как аллегория предшествующего в инволюции Падения (Abfall), а как буквальная история того, что произошло на Земле в ходе недавней эволюции. Естественно, ученые, которые, как оказалось, верно трактуют часть эволюционной летописи от А до Б, с ликованием продолжили указывать на то, что человеку предшествовали не ангелы, а обезьяны. В то же время большинство ортодоксальных религий предприняли продолжительную серию унизительных отступлений и смехотворной апологетики, пытаясь заставить принять неправильную половину своего, в ином случае, вполне приемлемого мировоззрения в качестве предмета абсолютной веры.

Таково простое и общее введение в ДНЗ и два базовых типа мировоззрений, ему свойственных. На оставшихся страницах настоящей главы мы исследуем эти две формы ДНЗ в том виде, в каком они проявлялись и все еще проявляются в психологических, антропологических и социологических теориях. Но я должен сделать так, чтобы стало совершенно ясно, чего я пытаюсь достичь в ходе последующего обсуждения и чего я достичь не пытаюсь. Поскольку данное изложение является вводным, я, как правило, буду приводить только один, реже два общих примера каждого вида ДНЗ, который мы будем обсуждать, избегая, по возможности, технических подробностей. Это не значит, что перечень примеров этим ограничивается или же что я привожу самые важные из них. Я всего лишь использую те примеры, которые наиболее удобно использовать в целях нашего обсуждения. Тот факт, что я указываю на того или иного конкретного теоретика, утверждая, что он совершает ДНЗ в каком-то одном случае, не обязательно означает, что он совершает данную ошибку и во всех остальных случаях. К тому же я не берусь утверждать, будто различные теории всегда четко попадают под одно или другое мировоззрение, присущее этим двум типам ДНЗ (хотя это и происходит довольно часто); в контексте данного рода ошибки встречается ряд незначительных вариаций, с несколькими ситуационными комбинациями и смешениями этих двух форм. Наконец, многие важные теоретики всецело – или, по крайней мере, в большей степени – избегают ловушки ДНЗ. Помимо Ауробиндо, Болдуина, Гегеля и Бердяева, которых мы уже упомянули, я хотел бы включить в этот список Маслоу и Ассаджоли, а также многих других трансперсоналистов, которым, по моему мнению, не свойственны значительные до/над-заблуждения. Моя общая цель состоит в том, чтобы просто использовать ряд разнообразных примеров в качестве иллюстраций того, каким образом до/над-заблуждение может проникать в различные теории, личностные и надличностные, и как мы можем начать работу по исправлению соответствующих дисбалансов.

Примеры ДНЗ в психологических теориях

В «Проекте Атман» я взял дюжину или около того переменных и описал то, как в соотнесении с каждой из переменных разворачивается процесс психологического развития человека через три общих сферы. Переменные эти включали такие параметры, как время, пространство, абстрактная логика, эго, самоконтроль, социализация, конвенциональная мораль, дифференциация субъекта и объекта, идея единства, или целостности, вербальная ментальность, четкость восприятия, тревога-вина и ужас перед смертью. В общем, идея была в том, что развитие имеет тенденцию двигаться, скажем, от дологических к логическим и надлогическим формам сознания (см. работы Болдуина); от доконвенциональной к конвенциональной и постконвенциональной морали (см. работы Колберга); от досубъектно-объектной дифференциации к субъектно-объектной дифференциации и надсубъектно-объектной дифференциации; от доличностного ид к личностному эго и надличностному духу; и так далее для каждой из данных переменных.

Вывод же состоял в том, что если нет четкого понимания по всем известным переменным, как довременность отличается от надвременности, доэгоическая импульсивность – от надэгоической спонтанности, доличностное неведение – от надличностной пустотности, довербальный импульс – от надвербального прозрения, доличностное слияние – от надличностного единства и так далее, тогда начинает активно действовать ДНЗ в одной из двух своих печально известных форм.

В отношении психологического развития человека два основных примера ДНЗ-1 и ДНЗ-2 представлены в трудах, соответственно, Фрейда и Юнга (хотя, как мы увидим, этими двумя фигурами ДНЗ в психологической дисциплине не исчерпываются). Фрейд верно распознал доличностное ид (А) и личностное эго (Б), но он редуцировал все духовные и надличностные переживания (В) до доличностного уровня; все надвременные прозрения объяснялись как довременные ид-импульсы; надсубъектно-объектное самадхи воспринималось как регрессия к досубъектно-объектному нарциссизму; надвременное единство интерпретировалось как доличностное слияние. Фрейд во всех смыслах следовал МВ-1 (рис. 3). МВ-1, конечно же, не ограничивается одним Фрейдом. Оно представляет собой стандартную, классическую и критически не осмысляемую ортодоксию на Западе; ее придерживались многие, от Пиаже до Салливана, Адлера и Ариети.

По моему мнению, Юнг последовательно придерживается противоположной ошибки. Он правильно и очень явно признает надличностное, трансперсональное, или нуминозное***, измерение, но нередко смешивает или путает его с доличностными структурами. Для Юнга есть только две основных области: личная и коллективная. И, как отметил сам Ассаджоли, Юнг, как правило, затушевывает огромные и глубокие различия между низшим коллективным бессознательным и высшим коллективным бессознательным; то есть между доличностной коллективной и надличностной коллективной областями. Таким образом, Юнг не просто время от времени приходит к возвеличиванию ряда инфантильных мифических форм мысли, он зачастую подходит к Духу с регрессивных позиций. В любом случае, он и его сторонники, тем самым, имеют склонность признавать только две основных сферы – эго и Самости, – и человеческое развитие, следовательно, рассматривается как нечто происходящее вдоль оси «эго – Самость», что в действительности точно отображено на рис. 4, где Самость находится внизу, а эго наверху. Это МВ-2 в чистом виде, и, как мы убедимся, оно разделяется многими трансперсональными психологами, даже теми из них, кто не признает Юнга.

Кстати говоря, многие юнгианцы действительно признают тот факт, что развитие происходит через две основных фазы: сначала развития, а затем – трансценденции эго. Это вполне допустимо. Однако, поскольку они более или менее работают лишь с одним действительным крылом развития (Б – В), они вынужденно налагают вдвое утяжеленное бремя на эту единственную ось. Вместо того чтобы видеть развитие как нечто разворачивающееся от А к Б и В, они считают, что оно разворачивается от В к Б и затем назад к В. Не от бессознательного доличностного к личностному и надличностному, а от бессознательного надличностного к личностному и надличностному. Не от доэгоического к эгоическому и надэгоической Самости, а от Самости к эго и затем обратно к Самости. Вместо рис. 1 они в уме держат рис. 5, который для своего удобства они изображают в точности так же, как и рис. 4. (Тот факт, что рис. 5 имеет два крыла, не должен скрывать от внимания сущность изображенного на нем ДНЗ.)

Рис. 5

В данного рода теориях доличностное измерение как доличностное измерение, судя по всему, игнорируется. Однако на самом деле происходит то, что за теоретическими кулисами доличностное попросту возвеличивается до квазинадличностного статуса. Это приводит к множеству результатов (которые мы рассмотрим ниже), в том числе впоследствии оно может проявиться в виде некоего подобия инфантильного психологического «Эдемского сада». Хотя мы и можем согласиться, что младенчество свободно от определенных концептуальных тревог, данная «свобода» вызвана, на мой взгляд, не надличностной защищенностью, а доличностным неведением. На таком понимании в равной степени настаивал и Маслоу.

Данные теории на самом деле постулируют нечто вроде U-образного разворота на 180 градусов прямо посередине процесса развития. Это простой и предсказуемый результат схлопывания ДНЗ-2. Но идея подобного U-разворота подкрепляется и родственным заблуждением. Вместо того чтобы видеть инволюцию как то, что проходит от В к Б и А, а эволюцию – как то, что проходит от А к Б и В, данный взгляд рассматривает движение от А к Б как инволюцию (или движение «величайшего» отчуждения – называемого в юнгианской теории «отчуждением от Самости»), а от Б к В – как «единственное» движение в направлении эволюции. Соответственно, он упускает из виду или отрицает то, что движение от А к Б является первой частью эволюции и, если уж говорить об инволюции или отчуждении, то именно А, а не Б, дальше всего отстоит от Самости (или Духа). Таким образом, эго-разум, в истинной форме МВ-2, ошибочно рассматривается как высшая точка отчуждения, а не высшая точка самосознающего признания уже наличествующего факта отчуждения – точка, находящаяся на полпути к возвращению к Духу, или преодолению уже существующей отчужденности.

На мой взгляд, в дополнение к Юнгу и его последователям, такое ДНЗ-2 и связанное с ним мировоззрение можно обнаружить, в разнообразии внешних обличий и в различной степени, у большого (но, безусловно, не подавляющего) числа трансперсональных психологов – в крайне влиятельных трудах Нормана Оливера Брауна, в книге Матте Бланко «Бессознательное как бесконечная совокупность», в моих собственных ранних трудах – «Спектре сознания» и (в меньшей степени) «Никаких границ», у Уэлвуда, Алана Уотса, частично у Бергсона, Уордсворта и фактически у всех романтических психологов и философов. Поскольку есть понимание, что Дух находится за пределами эго, но неэгоические сферы при этом отчетливо не дифференцированы на доэгоические и надэгоические, то результатом становится всепронизывающее обесценивание эго и/или возвеличивание до-эго. Тогда, быть может, следует себе напомнить, обратившись к словам Мехер Бабы:

Человеческое сознание не отличалось бы от хранилища накопленных отпечатков различных переживаний, если бы оно также не содержало в себе принцип эгосфокусированной интеграции. Данный процесс [то есть эго] подразумевает способность скреплять воедино различные переживания как части единства, а также способность их оценивать через взаимоотношения. Интеграция противоположностей опыта – это условие, необходимое для эмансипации сознания от порабощения со стороны [доличностных] навязчивых влечений и отвращений, которые, как правило, доминируют в сознании. И ранние попытки обеспечить подобную интеграцию осуществляются через формирование эго.

Роль, которую в человеческой жизни играет эго, можно сравнить с функцией балласта на корабле. Балласт защищает корабль от излишних колебаний; без него тот был бы слишком легок и нестабилен, и существовала бы опасность его опрокидывания. Душевная энергия оказалась бы в ловушке лабиринтов двойственного опыта и распылялась бы по пустякам, если бы не было координирующего ядра, связывающего воедино активные тенденции, рожденные из относительно независимых инстинктов, унаследованных от [доличностного] животного сознания. Формирование эго служит цели придания сознательному процессу определенной степени стабильности и обеспечивает рабочее равновесие, способствующее организованной жизни.[155]

Тем самым, заключает Баба, «было бы ошибкой вообразить, что, поскольку эго возникает только с тем, чтобы исчезнуть, в нем нет никакой необходимости в длительном путешествии души. Хотя эго и не должно быть постоянным, поскольку его можно трансцендировать и перерасти в результате духовных устремлений [крыло от Б к В], фаза формирования эго [от А к Б] должна, тем не менее, рассматриваться как временно необходимая».[156]

Непонимание ДНЗ-2, которое обесценивает эго и возвеличивает доэгоическое, разувается в зловещих пропорциях, когда речь идет о некоторых (но, безусловно, не всех) формах «авангардной» психотерапии, или психотерапевтических методов «развития человеческого потенциала» или «гуманистической/трансперсональной психологии». Попросту говоря, проблема заключается в том, что многие, если не большинство из тех, кто ищет психотерапевтическую помощь или нуждается в ней, страдают преимущественно от доличностных фиксаций, диссоциаций и навязчивых одержимостей, не имея достаточно сильного эго, дабы трансцендировать эти дочеловеческие проявления злости, импульсивности и влечений, которые, как следствие, угрожают нахлынуть и затопить все их существование. Если они работают с психотерапевтом, придерживающимся чистой формы МВ-2, тот предлагает им «отпустить» ту самую структуру – структуру эгоической концептуализации и интеграции, – в создании и усилении которой они столь отчаянно нуждаются. Подобные терапевты, придерживающиеся МВ-2, упускают из виду тот простой факт, что, обесценивая эго и возвеличивая доэгоические сферы (сферы, включающие тело, чувства, импульсивность, ощущения, непосредственность переживания, чакры 1–3), они в действительности поддерживают сферы, которые более самоцентрированы и нарциссичны, чем эго, и которые, следовательно (если их не превзойти), в действительности и составляют значительную часть той проблемы, которую участники процесса пытаются решить.

Есть удивительный пассаж из повести Сэлинджера «Фрэнни и Зуи», прекрасно иллюстрирующий суть всей этой проблемы. Фрэнни, все сильнее увлекаясь созерцательными (трансперсональными и мистическими) практиками, решает, что во всех страданиях мира, по сути, виновато эго; следовательно, эго должно уйти. Как саркастично, но точно описываются ее взгляды: «Все это эго, эго, эго, и единственная разумная вещь, которая остается девушке, это просто лежать… и молить Бога о небольшой толике мистического опыта, который бы ее умилил и порадовал». Наконец, Зуи не выдерживает: «Ты все талдычишь об эго. Господи, только сам Христос может решить, что есть эго, а что им не является… Но не расхаживай тут, вопя об эго в общем. По-моему, если ты и вправду хочешь знать, половина всей грязи в мире создается людьми, которые не используют свое настоящее эго. Возьми своего профессора Туппера, к примеру. Судя по тому, что ты о нем рассказываешь, я готова почти все поставить на то, что та штука, которую он использует, штука, которую ты считаешь его эго, является вовсе не эго, а какой-то иной, гораздо более грязной и гораздо менее фундаментальной, способностью».

Болдуин, умело избегавший ДНЗ, элегантно указывал на то, что на высшей стадии развития (от Б к В) «сознание обретает освобождение от логики, тогда как до этого [от А к Б] оно трудилось над тем, чтобы обеспечить свободное проявление самой логики». Идея, разумеется, в том, что можно и вправду освободиться от эго-логики, если – и только если – личность в первую очередь освободит, эмансипирует и укрепит эго-логику. Большинство (точнее – подавляющее большинство) распространенных патологических проблем вызваны абортированным развитием, препятствующим сознательному переходу от самоцентрированных, инфантильных и доличностных способов бытия к рациональным, интегративным и добросовестным эго-структурам. Большинство невротиков страдает не от отсутствия эго-трансценденции, а от предшествующего ей отсутствия целостной эго-самооценки, и психотерапия, следовательно, должна прежде всего выступать в роли помощника в обретении целостной самооценки сильного эго и уже после этого – но именно что после – в роли помощника в эго-трансценденции.

По моему мнению, юнгианской психологии удается избежать подобных терапевтических (но не теоретических) проблем, связанных с МВ-2, лишь благодаря серьезному акценту на том, что личности сначала нужно усилить эго и только затем его трансцендировать. И все же именно это жизненно важное понимание и упускается из виду в столь многих терапевтических подходах, существующих в рамках движения за развитие человеческого потенциала. Подходов, которые, все еще оставаясь в ловушке идеи, будто эго есть вершина отчуждения-патологии, приходят к тому, что усиливают те самые формы поведения, которые и являются источником проблемы, обесценивая при этом единственную структуру, способную ее решить.

ДНЗ в социологии и антропологии

В книге «Восхождение из Эдема» я расширил и прояснил свои рассуждения о ДНЗ (подробнее мы рассмотрим это ниже), а также попытался указать на ряд мест, в которых обе формы ДНЗ, судя по всему, инфицировали антропологические и социологические теории.

Мы уже вкратце упомянули эти две формы в том виде, в котором они имеют место в антропологических теориях. МВ-1 формирует базис общей дарвиновской эволюционной теории, которая корректно рассматривает эволюцию как нечто разворачивающееся от низшего к высшему и напоминает нам, если воспользоваться словами Дарвина, что «человек все еще хранит в своей телесной конструкции нестираемый отпечаток своих более низких истоков». Но строгая теория естественного отбора, представляющая собой настоящее МВ-1, страдает от того, что она не признает роли, которую в эволюции играет Дух. Как следствие, оно пытается выводить высшее из низшего, а не из Духа, и, более того, отказывается рассматривать какие-либо более высокие стадии эволюции. МВ-1, разумеется, присуще стандартной и ортодоксальной западной антропологии.

В качестве своей противоположности или зеркального отражения она имеет лагерь сторонников идеи «утраченного Рая» – Эдема, интерпретируемого как нечто буквально существовавшее в ходе эволюции, а не предшествовавшее ей в инволюции. С данной точки зрения, разделяемой МВ-2, Эдем рассматривается не как состояние доличностного неведения и погруженности в самоотчужденную природу, а как некое подобие действительного и трансперсонального рая на земле. Неизбежное возникновение самосознающего эго, следовательно, неверно истолковывается как падение из райского и духовного мира, тогда как на деле это просто преисполненная тревоги точка на полпути от глубочайших самоотчуждения и подсознания к настоящему сверхсознательному раю в воплощенном Духе. Эта присущая МВ-2 теория не ограничивается религиозными мифами; существует целая, и довольно влиятельная, школа антропологии, также ее придерживающаяся. Как следствие, данная школа приписывает тем вещам, которые нередко являются примитивными и варварскими обрядами доэгоических стадий, всевозможный надэгоический символизм и усматривает глубоко мистические прозрения в грубых обрядах ритуального жертвоприношения животных и людей. Они проклинают возникновение современного интеллекта и порицают использование логики, пытаясь убедить других в верности своих идей путем возвеличивания всяческого нечленораздельного дикарского лепета до трансцендентального статуса. Настолько трансцендентального, что бедное ментальное эго в сравнении с ним есть дьявол во плоти. Начиная с более умеренных и секулярных форм данного воззрения, таких как романтическая антропология Руссо (с его идеей «благородного дикаря»), а также более религиозных форм, считающих мифологию жертвоприношений бронзового века золотой эпохой трансценденции, и заканчивая совершенно декадентскими теориями, такими как построения Клагеса, в которых возникновение разума считается фундаментальной ошибкой вселенной, – все это направление антропологии, базирующееся на МВ-2 (которое располагает современное ментальное эго внизу склона горы, с которой человек скатился, – и негативные последствия данного «падения» перевешивают все достижения), во множестве своих форм оказало огромное влияние на общество.

К слову, Макс Шелер, как отмечает Бердяев, «основал четыре типа антропологических теорий: (1) иудейско-христианская – теория сотворения человека Богом и последующего Падения; (2) древнегреческая концепция человека как носителя рассудка; (3) естественно-научный взгляд на человека как продукт эволюции…; (4) декадентская теория, считающая рождение сознания и рассудка биологической ретрогрессией, ослаблением жизни [и рождением экзистенциальной тревоги]».[157] Общая теория, которую мы здесь излагаем, пытается изъять все компоненты ДНЗ, свойственные каждому из воззрений, чтобы открыть возможность для общего синтеза их всех. Мы уже исследовали то, что, по моему мнению, составляет истинную и ложную половины первых трех теорий. Здесь я только добавлю, что мы оставляем место даже для декадентской теории при условии понимания, что ранняя эволюция человечества (от А к Б) действительно сопровождается повышением вины, тревоги и экзистенциального ужаса, но не потому, что человек становится фундаментально слабее по своей природе, а потому, что он становится все более и более сложным и на его сознание ложится все больше ответственности (как это детально объясняется в книге «Восхождение из Эдема»). Если учесть данные коррективы ДНЗ, то я не только согласен с каждой из теорий, но и всецело их поддерживаю!

Теперь время обратиться к социологическим теориям, в особенности касающимся «нью-эйджа» (или учений «нового века»). С одной стороны, есть те, кто, подобно Кристоферу Лашу и Питеру Мэрину, ясно показывает, что значительная часть так называемого нью-эйджа на самом деле заражена нарциссической регрессией и эгоцентрической фиксацией (а может, даже и основывается на ней). Сам я, в принципе, согласен со значительной частью приводимого ими анализа, и, как следствие, считаю, что нам, трансперсоналистам, предстоит очень быстро преобразиться и показать на своем примере высочайший уровень интеллектуальной рассудительности и концептуальной ясности, если мы хотим избежать теоретического забвения.

К сожалению, как и большинство придерживающихся МВ-1, Лаш и прочие вместе с водой выплескивают из ванночки и ребенка. Проанализировав доличностное неистовство нью-эйджевского нарциссизма, они вынуждены (явно или неявно) сваливать в патологическую кучу и все трансперсональные, или надличностные, переживания, ведь у них нет никаких инструментов, чтобы отличать доличностную регрессию от надличностной прогрессии. Как следствие, они полагают, что всякий раз, когда возникает сознание, не ограниченное исключительно историей, эго, временем или логикой, испытывающая это личность, должно быть, регрессировала до досоциальных и доэгоических миров. Тем самым они упускают из виду тот факт, что человек, вполне возможно (или, хотя бы, вероятно), в подобном переживании устанавливает связь с надвременными и надэгоическими истинами. Подобные критики вынужденно, в силу логики своих рассуждений, делают вывод, что Христос, должно быть, испытывал галлюцинации, Лао-цзы, дескать, был психотическим больным, Будда – шизофреником; что уж говорить о Платоне, Гегеле, Ауробиндо и всех остальных.

Энтузиасты нью-эйджа, такие как Рошак (или любой человек, утверждающий, что мы уже проходим или вскоре будем проходить процесс озеленения Америки, новой культурной революции и великой трансперсональной волны), по-видимому, совершают противоположную ошибку (ДНЗ-2). Во вполне объяснимом стремлении выйти за пределы эго они часто оказываются неспособны в точности прояснить, в каком именно направлении происходит или должен происходить данный выход. В таком случае, как правило, наблюдаются две вещи: они либо возвеличивают доэгоическую вседозволенность до статуса надэгоической свободы (как поступали «бродяги дхармы»), либо же просто обесценивают роль разума, эго, вторичного процесса и логики, – вместо чего они приводят доводы в пользу того, что сами именуют чем-то «неэгоическим», «необусловленным ролями», «нелогическим» и так далее. В подобных случаях такой «неэгоизм» обычно скрывает причудливую и путаную смесь из доэгоических фантазий и надэгоического видения, из доконцептуальных чувств с надконцептуальными прозрениями, из доличностных желаний и надличностного роста, из доэгоических попоек и надэгоического освобождения. Джек Криттенден в своем пространном и вдумчивом обзоре подобного воззрения делает следующий вывод: «Похоже, Рошак вместе со многими другими летописцами Эры водолея ошибочно принимают вседозволенность эго за трансценденцию эго».[158]

Быть может, проблема состоит в том, что подобные летописцы верно понимают, что дальнейшая эволюция будет включать сознательное воскрешение Духа, но примешивают к этому пониманию мысль о том, что, дескать, практически любая форма сознания, которая не является ментально-эгоической, должна быть трансцендентной. А посему, когда они окидывают взором текущую ситуацию в обществе и мире и видят повсеместную дезинтеграцию логики, они склонны делать вывод, что сейчас, мол, наблюдается неизбежная духовная трансформация. Тем самым они игнорируют леденящие душу показатели, свидетельствующие о том, что сейчас наблюдается скорее распространение доличностного холокоста, а не надличностного просветления. В своих работах, как следствие, они склонны рассматривать любую социальную дезинтеграцию как нечто «творческое» и любую патологию как причину для ликования. Стоит вновь подчеркнуть, что верная половина их трудов, указывающая на соответствующие действительности аспекты, имеет крайне важное значение; однако если посмотреть на них объективно, то они выказали свою неспособность отличить трансценденцию эго от уничтожения эго. Таким образом, в дополнение к неверному прочтению современных социологических трендов, они зачастую приходят к тому, что предписывают программу действий, в которой смешаны движения вверх и вниз: они непреднамеренно выступают в поддержку то прогресса, то регресса, то «нового века», то «темного века», то прорыва, то распада.

Когда бы тип Лаша ни пересекался с типом Рошака, в результате только искры сыплются. Сторонники нью-эйджа отрицают, что их движение окрашено нарциссизмом, с таким же пылом, с каким Лаш и прочие отрицают, что у них имеется предубеждение против духовности. Каждая сторона склонна попросту утверждать, что мировоззрение другой фундаментальным образом зиждется на предрассудках или что другая является жертвой старых парадигм. Я же пытаюсь предложить идею, что и та, и другая стороны могут быть частично правы (и частично неправы) и что обеим сторонам необходимо освободиться от различных ДНЗ, которые они скрывают в себе, а затем интегрироваться каким-то здравым образом. Это еще более насущно, если учесть социальную неразбериху наших дней. Допустим, что стандартные ментально-эгоические трансляции перестают справляться и что общество в целом проходит через какие-то значительные трансформации. Но в каком направлении? Надэгоическом, или доэгоическом, или некоей экзотической смеси из обоих? Пока мы не выясним природу болезни, нам стоит сохранять большую осторожность в отношении способов ее излечения, которые мы рекламируем.

Трансценденция, вытеснение и регрессия

Процессу развития на каждой стадии характерно возрастание дифференциации, интеграции и трансценденции. Дело не в том, что трансценденция как таковая происходит только в наивысших сферах (хотя там она, безусловно, происходит в изобилии), а в том, что каждая стадия развития, неважно, насколько низкая, в некоторой степени трансцендирует предыдущую – как по определению, так и фактически. Таким образом, например, разум трансцендирует и одушевляет тело точно так же, как Дух трансцендирует и вдохновляет разум.

Но это налагает определенное бремя на каждую последующую стадию развития, ибо она не только должна четко трансцендировать предыдущую, или дифференцироваться от нее, но еще и интегрировать и включать данный более низкий уровень в своей более высокой целостности и структурной организации. Как сказал Гегель: «Превзойти – значит одновременно и отринуть, и сохранить» – то есть трансцендировать и включить: трансцендировать и, тем самым, отринуть частичность и односторонность более низкого уровня, но еще и включить и, тем самым, сохранить его сущностные структуры и функции. Например, трансцендировать разум в Духе не означает потерять разум или уничтожить его; это всего лишь означает включить разум в более высокоорганизованной цеостности сверхсознания. Отвергается исключительность разума; сохраняются же его способности.

Один из основных лейтмотивов «Проекта Атман» состоял в том, что если развитие оказывается в какой-то момент абортировано, тогда вместо дифференциации формируется диссоциация, а вместо трансценденции – вытеснение. Более высокая стадия не трансцендирует и не включает более низкую: она диссоциирует и вытесняет ее (или ее аспекты). Диссоциированный, или отчужденный, компонент – теперь отрезанный от сознательной включенности в продолжающееся развитие и структурализацию – посылает вверх тревожные сигналы в форме патологических симптомов и символов. В таких случаях, как показал Фрейд, психотерапия включает, в некотором смысле, реинтеграцию отчужденных аспектов – вспоминание и вовлечение компонентов, которые ранее были забыты и невовлечены.

Это становится особенно очевидно, если взглянуть на общий переход (или переходы) от доличностной сферы к личностной, на котором специализировался Фрейд. Основное послание Фрейда состояло в том, что личностная сфера (разум, эго, логика) способна вытеснять и слишком часто вытесняет доличностную сферу (ид, эмоции, секс, природу). Знаменитый эдипов комплекс – мятеж против отца (закона и культуры) и инцестуальное возвращение к матери (сексуальности и природе) – попросту служит олицетворением неспособности трансформироваться от доличностного к личностному, вследствие чего возникает фиксация, диссоциация и патология.

Когда это общее наблюдение стало доходить до широкой общественности, будучи, по всей видимости, недопонято, оно породило волну антирациональности и романтической регрессии. Многие люди посчитали (в общем, ошибочно), что воздержание от – или дисциплина – эмоциональной сексуальности тождественна ее вытеснению. Так, народная мудрость стала рекомендовать общее потворство высвобождению эмоционально-сексуальных побуждений (и злоупотребление ими) в качестве чего-то «здорового». В течение всего нескольких десятилетий значительные порции западной культуры променяли вытеснение секса на фиксацию на нем и навязчивую им увлеченность. Это была все та же самая диссоциация тела от разума, но теперь люди эксплуатировали телесную сторону расщепления, тогда как ранее им хотя бы была доступна добродетель (пусть и неверно акцентированная) выбора в пользу разума. Культура вытеснения заменилась культурой регрессии, и культ Нарцисса обступил нас со всех сторон.

Руками таких интеллектуалов, как Вильгельм Райх, регрессия от разума к телу нашла оправдание. Райх начал с крайне важной идеи, что ментально-эгоическая структура характера ответственна за крупномасштабное вытеснение либидо-тела (или оргона). Фундаментальная задача, по словам Райха, состояла в исцелении расщепления между разумом и телом и, тем самым, воскрешении целостного психофизического организма. С этим не поспоришь. Проблема же, однако, состояла в том, что Райх все больше начинал «исцелять» расщепленность между телом и разумом через поддержку исключительно тела и его оргонных энергий. Он перешел от утверждения, что тело, освобожденное от вытеснения со стороны разума, выше, чем тело, вытесненное разумом, к утверждению, что тело, дескать, выше, чем разум, и точка. На самом деле, это современная психологическая версия мифов об утраченном Эдеме: возложите вину за вытеснение низшего уровня не на что-то, что более высокий уровень, возможно, делает или не делает, а на сам факт существования более высокого уровня, – а затем полностью отбросьте более высокий уровень: то есть исцелите вытеснение регрессией.

Но Райх и в особенности его современные последователи в действительности попытались замести следы, переименовав уровень тела и назвав его «телом-разумом». Итак, по моему мнению, действительно существует уровень тела-разума, поскольку имеется прогрессия развития от тела к разуму с последующей вероятностью интеграции разума и тела в более высокоорганизованную целостность единства тела-разума (кентавра). То есть развитие прогрессирует от тела к разуму и телу-разуму. Однако неорайхианцы (а также многие другие) зачастую схлопывают уровень тела с уровнем тела-разума и неоднозначно говорят о «теле-разуме». Вместо тела, разума и тела-разума они говорят только о разуме и теле-разуме. Тело же как тело, похоже, игнорируется – за исключением того, что, когда в неорайхианском стиле они говорят о «теле-разуме», таковое обычно оказывается исключительно довербальным телом. А следовательно, то, что в реальности оставляется без внимания, это действительный союз вербального разума и чувствующего тела – подлинное (кентаврическое) единство тела и разума. Более того, поскольку то, что они называют «телом-разумом», называется «более высокой реальностью», чем разум, все, чего они этим добились, – положили разум на низшую ступень лестницы, возвеличив довербальное тело до экзальтированного статуса и использовав новояз для того, чтобы назвать тело термином, звучащим «холистично».

Это миниатюрное до/над-заблуждение (причина, по которой его следует считать ДНЗ, будет приведена ниже) можно обнаружить даже в трудах таких вдумчивых и открытых психологов, как Карл Роджерс. Согласно Роджерсу, есть две основных сферы сознавания – концептуальное «я» и переживательное «я». Переживательная сфера называется по-разному: организмическое ощущение, организмическое проживание или непрерывный психофизиологический поток. Следствием этого является то, что психофизическая сфера в действительности представляет собой интеграцию тела-разума (кентавр). Но Роджерс часто использует данный термин для обозначения того, что мы могли бы признать лишь как тело, или чувствование-переживание и эмоциональное оценивание. Так, он утверждает, что обычно его теория психофизического потока и вправду «делала акцент преимущественно на эмоционально-переживательном компоненте бытия». Его теория, таким образом, широко рассматривалась как нечто аналогичное сенсорно-чувственному сознаванию, вчувствованному осмыслению, переживательной психотерапии, телесно-ориентированному сознаванию и так далее. Но в последнее время он начал подчеркивать, что переживательный поток, или организмическое чувствование, в действительности есть нечто «большее, чем усиленное сенсорно-чувственное сознавание внутренних телесных состояний и активности лимбической системы. Это интеграция данного [телесного] сознавания с сознаванием тех функций, которые представлены в новой коре [разуме]».[159]

Моя же мысль состоит в том, что нельзя иметь и то, и другое. Нельзя использовать понятие психофизического или телесно-разумного единства для обозначения «врожденной мудрости тела», а затем утверждать, что оно также является еще и полной интеграцией логики-разума и тела-чувств. И если под этим понятием в действительности имеется в виду просто общая способность к интеграции, тогда есть все причины приписать такую функцию скорее разуму, чем дочеловеческому телу, как отмечал и Мехер Баба.

Роджерс с большой осторожностью пытается избежать подобных неоднозначностей, скорее преуспевая в этом, чем нет. Но в руках менее талантливых психологов его теория, как правило, часто поддерживает и способствует возвеличиванию тела над разумом и возведению тела до статуса тела-разума. Вместо различения телесного ощущения, ментального озарения и интеграции тела-разума, мы получаем «переживание тела-разума», противопоставленное ментальной логике. Вот здесь-то и кроется мини-ДНЗ, которое имеет тенденцию принижать языковое общение и обесценивать те самые структуры, которые позволяют мужчинам и женщинам трансцендировать ограниченную телом и нарциссическую импульсивность.

(Следует отметить, что я убежденный сторонник телесно ориентированных методов терапии и рекомендую их, а также здоровую диету и физические упражнения, в качестве первого шага любого общего терапевтического процесса [в особенности это касается йоги, рольфинга, фокусирования и подхода Александера]. Похоже, что все мы не в контакте со своим телом и должны начинать с перестройки фундамента. Однако одно дело – восстанавливать связь с телом, чтобы реинтегрировать его, и совершенно другое – восстанавливать связь с телом, чтобы так в нем и остаться. Если высвобожденные телесные ощущения не делаются частью более высокого потока коммуникативного взаимообмена и межсубъективного общения, то они лишь укрепляют изолированное «я»-ощущение. Ибо только разум – посредством символьного взаимообмена в коммуникативном дискурсе – обеспечивает установление межсубъективных и межличностных связей. Тело как тело обладает лишь свойством самореференции: оно неспособно принять на себя роль другого и, таким образом, не может стать участником сообщества. Оно лишь ощущает и эмоционирует в рамках своего собственного отдельного самосуществования. Тело исключительно субъективно, разум же межсубъективен, а дух надсубъективен, – и чем ниже вы спускаетесь по этой лестнице, тем более нарциссичными и эгоцентричными вы становитесь. В психотерапии требуется обратить вспять эту тенденцию, поэтому мы начинаем с нижнего уровня и телесной терапии. Но совершенно очевидно, что мы не останавливаемся только на нем одном и не возвеличиваем мышечные судороги до чего-то, что стоит выше ментального озарения).[160]

Но я упомянул это лишь для демонстрации того, что, с исторической точки зрения, произошло, когда в подлинную трансперсональную ориентацию была введена в качестве доминанты эта гуманистическая идея, различавшая и признававшая, по сути, только «тело-разум» и разум, причем разум считался низшей или, по крайней мере, более низкой ступенью. Поскольку разум изображался в качестве низшего и наиболее отчужденного уровня и поскольку «тело-разум» (считайте, тело) воспринималось как уровень более высокий, то установилось расхожее представление, что сверхразум и Большой Ум лежат в рамках «тела-разума» и для их достижения необходимо двигаться в его направлении. Рисовалась следующая схема:

разум

«тело-разум»

сверхразум

Я же утверждаю, что схема должна выглядеть следующим образом:

тело

разум

тело-разум

сверхразум

И на самом деле, поскольку под «телом-разумом» большинство авторов в действительности (но непреднамеренно) подразумевали тело, их схема в действительности (но непреднамеренно) приводила к смешиванию сверхразума, или Духа, с самым нижним пределом последовательности регрессии от разума к телу (этот нижний предел мы вскоре опишем как первичную матрицу). Смысл же в том, что неорайхианское наследие часто играло на руку ДНЗ-2 и его мировоззрению: личностный, логический, концептуальный ум – это обесценивающаяся структура, и почти любая другая форма сознания, от телесных ощущений до эмоционального чувствования, с теоретической точки зрения рассматривается или активно задействуется как часть более высокого сознания. И хотя оно не послужило единственной причиной последовавшей теоретической катастрофы, оно, безусловно, и не способствовало ее предотвращению.

Первичная матрица

С течением времени – начиная с первых рассуждений Фрейда и заканчивая исследованиями таких теоретиков, как Хартманн, Кляйн, Якобсон, Спитц и Малер – становилось все более очевидно, что самые ранние стадии развития младенца представляют собой стадии нарциссического слияния: младенец отчетливо не отличает себя от другого, субъект об объекта, внутреннее от внешнего, но напротив – живет в первичной матрице, где подобные различения все еще преимущественно отсутствуют (плерома).

Следовательно, возникает метапсихологическая проблема: как можно интерпретировать первичную матрицу? Какое она может иметь значение? Какую роль она может играть в последующем развитии?

В определенном смысле, юнгианцы предложили первую настоящую метатеорию: первичная матрица представляет собой изначальное, самое раннее и всеобъемлющее единство эго и Самости. На самом деле они заявили о том, что первичная матрица и есть первичная Самость (или, формально выражаясь, бессознательная тождественность с Самостью) – с самого начала тотально-единая целостность, предшествующая развитию отделенного эго. Итак, мы упомянули, что и собственные рассуждения Фрейда вели к подобного рода первоначальной Самости первичной матрицы, так что неудивительно, что современная юнгианская мысль в этом присоединилась ко множеству неофрейдистских школ, в особенности британским кляйнианцам и американским теоретикам объектных отношений, а также некоторым эго-психологам. По сути, Браун следующим образом популярно сформулировал основную точку их взаимного согласия: «Фрейд говорит не только о том, что человеческое эго-чувство когда-то охватывало весь мир [Самость первичной матрицы], но также и о том, что Эрос влечет эго к восстановлению этого чувства. В первичном нарциссизме [первоначальной матрице] Самость едина с миром любви и удовольствия; следовательно, предельная цель человеческого эго состоит в том, чтобы восстановить то, что Фрейд называет „безграничным нарциссизмом“, и вновь обнаружить себя в единстве с целым миром в любви и удовольствии».[161]

Мы сразу же видим проблему с этим высказыванием, ведь фраза «един с целым миром» придает первичной матрице коннотацию почти вселенской целостности. Но, конечно же, младенец не может быть един с целым миром. Младенец не един с ментальным миром, социальным миром, личным миром, тонким миром, миром символов, миром языка, миром общения, – ведь, на самом деле, ничто из этого еще не существует и не возникло. Младенцы не едины с каким-либо из этих уровней: они пребывают в совершенном неведении относительно них. С тем же успехом можно утверждать, что собака едина с ООН, поскольку она не конфликтует с ней. Напротив, младенцы, по сути, едины, или слиты, только лишь с материальной средой и биологической матерью: они не могут отличить свое физическое тело от физического окружения; ни один из более высоких уровней не проникает в это примитивное (плероматическое) состояние слияния. Оно доличностно, а не личностно или надличностно.

Таким образом, большой двусмысленностью является наименование этого раннего состояния слияния «единством с целым миром», если под «целым миром» мы подразумеваем что-либо отличное от примитивного биоматериального слияния. И, более того, матрицу примитивного слияния попросту нельзя приравнивать, по моему мнению, к Самости или отождествленности с ней. Но именно в этом и была проблема юнгианского (и неоюнгианского) взгляда, считавшего, что данное раннее состояние было состоянием отождествленности с Самостью – отождествленности, которая впоследствии теряется в ходе развития и затем восстанавливается по достижении просветления (в точности как изображено на рис. 5, и тут наши рассуждения можно совместить с предварительным обсуждением данной присущей МВ-2 теории). Ибо Самость – это всеобщность психологических структур, а не наинизшая психологическая структура; всеобщность, которая еще не проявила себя в младенце, а посему, на самом деле, невозможно иметь единство с тем, что является лишь потенциальной возможностью, подобно тому, как нельзя в действительности съесть потенциальное яблоко, которое еще не выросло. Или же, если вы и вправду рассматриваете данный взгляд метафорически и утверждаете, что Самость всегда присутствует, пусть даже невоплощенно (или бессознательно), то вы также должны признать, что и все уровни, предшествующие просветлению, едины с Самостью бессознательным образом. Но тогда теряет смысл утверждение, что, дескать, данное состояние теряется в ходе дальнейшего развития. В любом случае, данный взгляд ошибочен.

Итак, что действительно теряется в ходе дальнейшего развития, это относительно блаженное неведение, свойственное подсознательному, доличностному и биоматериальному слиянию. Иными словами, младенец прекращает свое отождествление, но не с Самостью, а с доличностной матрицей (плеромой). И, более того, именно личностное эго обладает достаточными сознанием, силой и властью, чтобы порвать с этим примитивным слиянием и трансцендировать его, тем самым не уходя от Самости, а наполовину приблизившись к ней.

В таком случае какую роль играет (если вообще играет) Самость в развитии? Мы можем начать с того, что согласимся с ведантой в том, что все уровни и стадии едины с Самостью, но до просветления данное единство бессознательно (или не воплощено). Доличностное состояние – как подсознательное Ауробиндо и природа Гегеля – также, в сущности, едино с Самостью, но, поскольку это состояние «Бога в Его инаковости», неведение (авидья), или бессознательность, выражены в своей крайней форме, а посему, сознавание развито плохо или отсутствует вовсе (это и есть первичная матрица). На следующей важной стадии развития личностное эго возвышается над доличностной сферой и сбрасывает с себя некоторую степень бессознательности, тем самым пробуждаясь в качестве самосознающей и саморефлексирующей сущности. Эго тоже, в сущности, едино с Самостью все еще невоплощенным образом, но оно, по крайней мере, начинает сознательно пробуждаться к существованию Самостью, находясь при этом на полпути к ней (в отличие от доличностной стадии, которая сознательно вообще нисколько не воплощает этого).

Эго, следовательно, более не защищено неведением, но все еще не спасено Самостью, а следовательно, оно – единственная из всех стадий – испытывает вину, тревогу и отчаяние. Но данная экзистенциальная тревога в той форме, в какой она проявляется в эволюции, не является, повторюсь, признаком отчуждения от Самости или ее дезинтеграции. Она является симптомом того, что личность наполовину приблизилась к излечению болезни Самоотчуждения. В ходе эволюции потеря доличностного неведения действительно приводит к тревожной тоске, но она является не симптомом только что разрушенного единства эго-Самости, а симптомом только что трансцендированного сна эго-животного. Большинство теоретиков МВ-2, поскольку они смешивают до-эго и над-эго, как правило, воспринимают возникновение эго и экзистенциальной тревоги в качестве индикаторов падения из Самости, тогда как на самом деле в ходе эволюции это говорит о возвышении над подсознательным. Это не настоящий упадок, просто возникает такое ощущение. И хотя я и придаю большое значение возникающим в процессе развития чувствам тревоги, упадка, сожаления и вины (и оставляю большой теоретический простор для их рассмотрения), я не интерпретирую данные чувства с точки зрения ДНЗ-2.

В любом случае, на последней основной стадии индивидуальное сознание возвращается к своей Самости, теперь во всецело сознательной и воплощенной форме, в которой Дух знает себя в качестве Духа в Духе, что в результате вызывает итоговое преодоление тревоги и отчуждения.

Поскольку Самость является и основой каждой стадии развития, и целью каждой стадии развития, совершенно уместно говорить, что Самость всегда присутствовала, «управляя», «подтягивая» и «направляя» развитие, так что с каждой стадией развития личность все более приближается к Самореализации (это согласуется с данным Янчем описанием эволюции как «самореализации через самотрансценденцию»). Возражения же направлены на смешение надличностного крыла с доличностным и дальнейшее приписывание доличностной матрице экзальтированного статуса тождественности с Самостью, причем одновременно с этим в праве на такую тождественность отказывается более высокой структуре ментального эго. Затем данную путаницу пытаются прикрыть, сначала заявляя, что тождественность с Самостью в любом случае бессознательна, а потом отказывая ментальному эго в праве даже на этот статус. Это есть не что иное, как злобное и обесценивающее нападение на эго. Нападение, подпитываемое ДНЗ-2.

Но мы еще не закончили рассмотрение теоретических проблем, связанных с первичной матрицей, ведь нам все еще нужно изучить ДНЗ-1. Можно начать с того, что именно там, где юнгианцы располагают бессознательную Самость, ортодоксальные фрейдисты располагают бессознательное ид. Впрочем, в этом смысле фрейдисты, судя по всему, правы (развитие и вправду проходит от ид к эго и Самости), но, в таком случае, мы могли бы ожидать, что у фрейдистов сформируется более точный взгляд на крыло развития от доличностного к личностному. По моему мнению, и вправду имеет место надличностная Самость (Юнг), но первичная матрица доличностна (Фрейд). Проблема же возникает, когда фрейдисты сталкиваются с подлинно надличностным и действительно мистическим событием: тогда они вынуждены объяснять его как регрессию к первичной матрице, или регрессию/фиксацию на первичном нарциссизме и фантазии всемогущества (ср. Ференци). Итак, я убежден, что, вполне определенно, существует подобная регрессия – как в полезных формах (называемых регрессией во благо эго, когда эго может время от времени расслабить свое вертикальное развитие и впасть в более низкие уровни, где оно набирается сил перед дальнейшим подъемом), так и в патологических (когда происходит умеренная регрессия/фиксации в случае невротических симптомов и полномасштабная регрессия/фиксация в психотических реакциях). Но надличностная Самость – и подлинное мистическое единство – пролегают как раз именно в противоположном направлении. В книге «Проект Атман» была сделана попытка показать, что мистицизм – это не регрессия во благо эго, а эволюция трансценденции эго.

Однако – и тут мы преждевременно не будем отпускать фрейдистов с крючка – незамедлительно возникает проблема: чтобы еще более усугубить ситуацию, многие трансперсоналисты, возглавляемые юнгианцами, противопоставили неверной половине фрейдистского МВ-1 не что иное, как неверную половину своего МВ-2. Вместо того чтобы работать с противоположным – высшим – пределом спектра сознания, они начали бороться с фрейдистами за контроль над все той же низшей территорией – территорией первичной матрицы. Проблема же состояла (и все еще состоит) в том, что многие трансперсоналисты видят первичную матрицу и хотят использовать ее в качестве оперативного фундамента для развертывания unio mystica, или трансцендентного единства (упуская из виду тот факт, что первичная матрица является досубъектно-объектной, а не надсубъектно-объектной; доличностным слиянием, а не надличностным союзом). Они, как следствие, проявили совершенную готовность и даже желание использовать фрейдистскую идею регрессии во благо эго, дабы попытаться объяснить и даже обосновать мистический опыт. Принс и Савадж поступили именно так, а классическая работа Дейкмана, посвященная мистицизму, объясняет его как деавтоматизацию, или «сдвиг к структуре, более низко стоящей в иерархии»[162] – переход «в направлении примитивного мышления». То есть как регрессию. И Дейкман базирует все свои доводы на смешении надличностного единства с доличностным слиянием. Но обратите внимание, что он не намеревался использовать свое объяснение для обесценивания мистицизма; он пытался оправдать его, обосновать и объяснить «реальными» терминами. И ныне данное объяснение является широкораспространенным среди трансперсоналистов в качестве единственного объяснения мистического единства.

Мы можем наблюдать, как все те же трудности, связанные с «первичной матрицей», пронизывают различные антропологические и социологические теории, ибо современные антропологические исследования (от Леви-Брюля до Гебсера и Кассирера) установили в качестве весьма вероятного факт, что первобытные мужчины и женщины жили в чем-то вроде мистики участия – туманного слияния самости и группы, самости и природы, самости и животных (отсюда и тотемизм, клановая самость, обряды кровного родства и т. д.). Термин «мистика участия» может, конечно же, звучать очень трансцендентно, холистично, голографично и так далее, но только до тех пор, пока вы тщательно не изучите имеющиеся данные. Вскоре становится очевидным, что первобытные люди не трансцендировали субъект и объект – в первую очередь, они попросту не были способны отличить одно от другого. Мистика участия не является некоей способностью. Она является неспособностью. Мистика участия, на самом деле, является почти точной филогенетической параллелью онтогенетической первичной матрицы: она представляет собой доличностное и дорациональное состояние слияния, из которого в дальнейшем мужчины и женщины – обретя форму ментального эго – в итоге сумели развиться эволюционным путем.

Но вы уже можете догадаться, каким теоретическим образом использовалось понятие «мистики участия». С одной стороны, теоретики МВ-1 (верно изображающие мистику участия в качестве состояния преддифференциации) берут любое состояние действительной трансценденции и заявляют, будто бы оно является впадением в примитивное слияние первобытных людей. Подобный вид «критики» можно выдвигать, сопровождая его ужасающими предупреждениями о том, что произойдет, если кто-то войдет в «трансперсональные состояния», попросту потому что действительно происходившее в доличностных областях мистики участия было весьма ужасающе: человеческие жертвоприношения, кровавые пиршества, каннибалистические оргии и массовые самоубийства и убийства правителей.

Джонстаун, например, служит, по всей вероятности, совершенным образцом групповой регрессии к мистике участия – или эгоического растворения и слияния с клановой самостью, с последующим безвольным послушанием тотемному «мастеру», эмоционально-сексуальной одержимостью, садистическими обрядами и массовыми человеческими жертвоприношениями. Придерживающиеся МВ-1 антропологи и социологи совершенно правы в том, что указывают на это. Проблема же состоит в том, что они вынуждены применять сходные аналитические схемы и к трансперсональным сообществам, возглавляемым настоящими духовными наставниками. Поскольку они в теоретическом плане не могут отличить трансперсональное сообщество, или сангху, от доличностного клана или культа, подобные теоретики убеждены, что все созерцательные сообщества, базирующиеся на наставничестве и ученичестве, всегда находятся на грани Джонстауна.

Чтобы убедиться в своей правоте, социологи консультируются у психиатра (который, скорее всего, являясь сторонником МВ-1, неспособен отличить доличностную беспомощность и зависимость от отцовской фигуры от надличностного смирения и отдачи духовному наставнику), а психиатр убеждает социологов, что все подобные последователи и вправду личности с пограничным расстройством и опасно низкой самооценкой, склонные к массовой истерии. В своих вполне понятных и, вероятно, оправданных попытках спасти нас от Джима Джонса и преподобного Мун Сон Мена[163], подобные теоретики чересчур близко подошли к тому, чтобы «спасти» нас от Сократа, Христа и Будды.

Обратимся к другой стороне антропологического заблуждения: теоретики МВ-2 согласны с тем, что среди первобытных людей существует (или существовала) мистика участия, но они прибегают к данной идее, чтобы подкрепить свое воззрение об «утраченном в прошлом Эдеме». Здесь нет необходимости вдаваться в детали, поскольку мы уже обсудили антропологию МВ-2. Достаточно сказать, что данные антропологи возвеличивают мистику участия до квазитрансцендентального статуса и приписывают мистическое значение ужасающим ритуалам, которые зачастую ее сопровождают: дескать, ритуальное убиение жертвы «в действительности» есть форма «самотрансценденции» («которая решает проблему данного-конкретного эго»). В чистых формах МВ-2, мистика участия, подобно первичной матрице, возвеличивается от доличностного слияния до надличностного союза (или бессознательного трансперсонального единства – в усложненных вариантах рис. 5).

Если перевести все данные рассуждения в сферу патологии, то неудивительно, что там, где придерживающиеся МВ-2 психологи видят наивысшее Я, психологи с МВ-1 видят наивысшую патологию. Первые, следовательно, имеют склонность воспринимать всех психотических больных как наполовину святых, а последние видят всех святых как наполовину психотических больных. (В качестве примеров можно, соответственно, привести следующие работы: написанная Норманом Оливером Брауном книга «Тело любви» и написанная Группой по развитию психиатрии книга «Мистицизм: духовный поиск или психическое расстройство?».) Похоже, что до тех пор, пока обе стороны не прекратят сражаться друг с другом, прибегая к неверным половинам своих базирующихся на ДНЗ мировоззрений, и настоящие святые, и настоящие психотические больные будут все так же некорректно представляться в обществе и, следовательно, виктимизироваться.

Последнее, что можно отметить: есть не только различие между «до» и «над», но и между «до и «де», – иными словами, деперсонализацию не стоит путать с доперсональным или трансперсональным. Например, из утверждения, что настоящий психотический больной регрессирует к доличностной стадии (и я согласен, что так отчасти и происходит), не следует, что доличностная стадия является шизофренической болезнью. Как давным-давно указал Блейлер, шизофреник в некотором смысле регрессирует до уровня ребенка (скажем, трехлетнего), но трехлетний ребенок не является немного шизофреником. Трехлетний возраст не является болезнью. Низшие уровни доличностны, или доперсональны, а шизофреник деперсонализован. В этом-то и состоит огромное различие. На пике регрессирующей динамики деперсонализационный срыв несет с собой каскадирующие фрагменты более высоких структур, оказавшихся разрушительным образом дезинтегрированными. Это, во всех смыслах, кошмар деструктуризации и де-эволюции. И коль скоро деперсонализованное нельзя путать с доперсональным (или доличностным), то еще меньше к нему можно обращаться для объяснения трансперсонального (или надличностного). Но, когда имеет место ДНЗ, совершается именно эта путаница, развивающаяся в одном из двух базовых направлений: либо деперсонализированные психотические больные называются святыми, либо трансперсональные святые называются психотическими больными.

Резюме: более точную карту развития можно представить на рис. 6, и с ее помощью мы можем довольно быстро подвести итоги нашего обсуждения. По моему мнению, Фрейд более или менее прав в своих построениях № 1, № 2 и № 3, но он отрицает существование № 4 и схлопывает № 5 в № 1, – в результате чего получается образцовое МВ-1, изображенное на рис. 3.

Рис. 6

С другой стороны: Юнг, очевидно, верит в существование № 5 и нередко красноречиво его описывает. Но он зачастую возвеличивает до него или смешивает с ним № 1, тем самым создавая МВ-2, изображенное на рис. 4. И данное МВ-2 было усилено гуманистическими мини-ДНЗ: гуманистические подходы хорошо формулируют экзистенциальное и интегрированное единство тела-разума (№ 4), но, под влиянием путаницы, введенной неорайхианцами, зачастую возвеличивают до него или смешивают с ним № 2. С одной стороны, неорайхианская путаница присоединяется к связанной с первичной матрицей юнгианской путанице, в результате чего получается почти неуязвимая теория МВ-2; с другой же стороны, ранние фрейдистские исследования сегодня кульминировали в крайне влиятельной и распространенной школе ортодоксальной эго-психологии (присоединившись к ней), в результате породив образцовое и прочно укрепленное МВ-1.

Фрейд, Эрос и Танатос

Подобно тому, как множество теоретиков (как сторонников, так и противников) с радостью использовали фрейдистскую идею регрессии во благо эго для объяснения (или же поверхностного рассмотрения) природы мистицизма, так же некоторых теоретиков (опять же, выступающих как «за», так и «против») привлекла введенная Фрейдом концепция танатоса (или чего-то ему подобного) в качестве возможного объяснения динамики мистицизма. Исходной посылкой является то, что, как прекрасно известно, мистический опыт подразумевает «трансценденцию эго» или «смерть эго», – то есть, как кажется внешне, ему свойственные некоторые подобные танатосу компоненты. Вокруг этой исходной точки теоретики выстраиваются в противостоящие друг другу ряды, обращаясь к противоположным граням данной концепции: если вы за трансценденцию, тогда вы интерпретируете танатос как стремление к отдаче эго и обретению единства в Духе; если же вы против трансценденции, тогда вы интерпретируете танатос как стремление низвергнуть эго и регрессировать к отвратительному ид. Норман Оливер Браун, Чарльз Гарфилд, Рональд Лэинг и, пожалуй, большинство трансперсональных психологов могли бы выстроиться плечом к плечу в первом из упомянутых рядов; Фрейд, Ференци, Эрнест Бекер и ортодоксальные психологи – в последнем.

Вы уже, наверное, предчувствуете, что я сейчас сделаю утверждение, что обе стороны наполовину правы и наполовину неправы, и в этом не ошибаетесь. Но в данном случае обсуждение имеет очень много тонкостей, ведь нам не только предстоит отделить возможные элементы ДНЗ от этих концепций, нам еще и потребуется пробраться через болото семантической путаницы, преимущественно связанной со словом «смерть», а также, следовательно, и со словом «жизнь», ведь оба данных термина используются для обозначения чего-то очень-преочень хорошего и чего-то очень-преочень плохого. Таким образом, мы должны, по меньшей мере, провести различие между (1) смертью в плохом смысле (преждевременным и бесполезным разрушением, или простым вырождением) и (2) смертью в хорошем смысле (связанной со «смертью эго», происходящей при трансценденции), а следовательно, мы должны будем провести различие и между (3) жизнью в хорошем смысле (способствующем единству и жизненной активности) и (4) жизнью в плохом смысле (отказом отпустить старую «жизнь», чтобы освободить место для чего-то нового). Как мы убедимся, современные теоретики без различения используют все четыре данных значения, что приводит к почти полнейшей путанице.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Если вам на глаза попался бесхозный предмет – не соблазняйтесь, а живее уносите ноги. Вдруг он взрыв...
Элитный дачный посёлок напоминает банку скорпионов, её жители так и норовят нанести друг другу смерт...
В этой книге, третьей по счёту из серии о Ветерке из Вентилятора, читатели вновь встретятся со стары...
При жизни этот писатель не опубликовал ни одной книги, после смерти став кумиром как массового читат...
В суровом мире Пустоши лишь оружие дает власть. Хозяином жизни становится тот, кто распоряжается сме...
Многие думают, что аплодисменты и благодарные улыбки слушателей достаются лишь артистам, профессиона...