Остров Тайна Топилин Владимир
Заставские, стараясь не нарушить его покой, переговариваясь шепотом, облегченно вздохнули:
– Пронесло!
Однако зря вздыхали. Едва новое утро разбило серые краски ночи, Соломеев поднял заставу по тревоге. Плохо соображая, что происходит, заставские лежебоки, пересиливая похмелье, с больными головами выскочили на улицу. Измеряя скорость построения, Соломеев строго смотрел на именные часы. Недовольный прытью подчиненных, строгий комиссар сделал отбой, проверил, все ли лежат в постелях, и только потом вновь скомандовал сигнал тревоги.
На этот раз время построения охранников сократилось вдвое. Этот факт немного утихомирил его пыл. Наступило время утренней гимнастики. А чтобы не махать руками и ногами напрасно, заставским выдали деревянные лопаты.
Снега в ту ночь выпало много: лошади под брюхо! Лопат хватило на всех. Мысленно проклиная тот день, когда они прибыли на заставу, болотный край, староверов и их лопаты, ссыльных и колкое похмелье, охранники принялись убирать двор. Все вместе: Корабейников и Михрютин. Агафьев и Бродников. Герасимов и Махеев…
– Не умеете бойцами командовать – работайте вместе со всеми! – учил командир.
Никто из соломеевцев в уборке территории не участвовал. Не доверяя покой заставским охранникам, двое из них стояли на вышках, другие ухаживали за лошадьми, третьи готовили завтрак, остальные готовились к очередному походу.
Неторопливо прохаживаясь за спинами работающих, Соломеев удивленно крутил головой, пытаясь в чем-то разобраться. Так и не справившись со счетом, он отозвал Агафьева в сторону:
– Ты начальник заставы? Я не пойму, вас должно быть семнадцать человек. Где еще двое?!
– Так на охоту ушли, – спокойно ответил тот.
У Соломеева от удивления едва не вылезли глаза из орбит:
– На какую такую охоту?!
– Соболя промышляют вокруг болота, товарищ комиссар. Не впервой, – младенческим голосом пояснил начальник заставы, не считая подобное обстоятельство преступлением. – С собаками ушли. Если бы собаки были во дворе, разве вы бы нас врасплох застали?
– Они у тебя разрешения спрашивали?
– Дык… говорили, что пойдут, – предчувствуя недоброе, переминаясь с ноги на ногу, лопотал Агафьев.
– Сколько времени отсутствуют?
Агафьев закатил глаза под лоб, стараясь припомнить дату. Помогла Авдотья:
– Три ночи уже нету…
– Три ночи?! – вскипел Соломеев, готов порвать Агафьева на портянки, но огромной силой удерживая себя от этого. – Два бойца отсутствуют трое суток, и ты не знаешь, где они находятся?! – ревел буйволом комиссар. – Да ты знаешь… да ты… Кто такие?!
– Савельев и Терехов! – став белым, как выпавший снег, отчеканил Агафьев и попытался смягчить обстановку: – Придут, куды денутся… не раз такое было. Охотники, что с них возьмешь… Чем еще людей на заставу завлечь? Охотой, волей и большими деньгами!
Соломеев был вне себя от бешенства. В порыве ярости он одной рукой схватил Агафьева за горло, другой потянулся к кобуре за маузером:
– Ты вообще… понимаешь, что говоришь?! Какую ты мне тутака тюньку слюнявишь? – заорал он так, что все обратили на них внимание. – Какая, на хрен, охота?! Какие соболя?! Ты вообще понимаешь, что ты тут делаешь? Ты знаешь, куда тебя направили?! Тебя отправили контролировать режим! Заключенных охранять, дорогу государственного значения строить! А ты тут… развел малахольню: пьянки, гулянки, панибратство. Кто куда и насколько захотел, туда и пошел! Сброд захребетных алкашей!.. На всем готовом… у народа… у партии!..
Наконец-то добравшись до пистолета, Соломеев щелкнул предохранителем. И застрелил бы не задумываясь, но Авдотья помешала, повисла на руке у комиссара, завизжала поросенком:
– Ой, батюшки, святы… Товарищ командир, не убивайте! Не со зла он так… по доброте своей души!..
Тут и другие подоспели: политрук Волков, пулеметчик Андрей, Коробейников, Герасимов.
Соломеев вскоре вышел из приступа, выправился, сунул в кобуру пистолет. Оправив на себе строгую, форменную одежду, приказал строиться. Всем! Кто был на заставе. В две коробки. Справа – свои, эскадронные бойцы, слева – заставские. Дождавшись доклада от Волкова и Корабейникова, заговорил резко:
– Я прибыл сюда не корову доить. Вверенный мне взвод кавалеристов во главе со мной имеет строгий приказ командования на ликвидацию и полное уничтожение разбежавшихся по тайге белобандитов. Доподлинно известно, что в этом районе, в староверческих скитах скрывается группа царских офицеров во главе с полковником Соболевским. Есть мнение, что группа ведет глубокую агитационную пропаганду среди местного населения с целью захвата в районе власти. Вероятно, в первую очередь будут захвачены склады с продуктами и оружием. Возможно намеренное склонение ссыльных кулаков на свою сторону.
Ваша Ломоватская застава – щедрый подарок для представителей голубой крови. Захватить ее, как это мы сделали вчера, не составит труда. Чтобы этого не произошло, я имею неограниченные полномочия для укрепления заставы дополнительными огневыми точками, а также подкрепление охраны новыми людьми. С вами остаются пять человек из моего взвода. В целях искоренения разгильдяйства и разложения дисциплины, я обязан наказать виновных во вчерашнем происшествии! – поднес руку по-военному под папаху и обратился к отцам-командирам:
– Командир заставы Агафьев!
– Я! – тут же последовал дрожащий ответ.
– Десять суток домашнего ареста!
– Есть… – поникшим голосом ответил тот.
– Командир взвода охраны Корабейников!
– Я! – поник плечами виновный.
– Десять суток домашнего ареста!
– Есть…
– На время ареста командование заставой возлагаю на политрука Волкова!
– Есть! – ответил бодрый голос.
– Командиром взвода охраны назначаю Мальцева!
– Есть! – подкинул руку к краснозвездной шапке тот самый парень, который вчера садил пулеметные очереди поверх крыши.
Умел Соломеев говорить. Этому научили долгие выступления перед бойцами. Умел приказывать, поощрять и наказывать. Этому научило военное время, победы и поражения. Он знал, как воодушевить своих подчиненных, убедить их или, наоборот, отправить в тыл труса. И сейчас он поступил правильно.
С раннего утра до позднего вечера на Ломоватской заставе кипела работа. Для охраны к двум вышкам часовых, у тайги, из разобранного на доски сарая построили еще одну, третью. Все вышки были обшиты досками, защищая охранников от ветра и снега. На вышку около ворот опять подняли пулемет. Второй пулемет из склада Авдотьи установили на мыс перед входом на лежневку к острову, у высокого кедрового пня.
Решение Соломеева для всех являлось чем-то новым. Для поддержания дисциплины из кавалерии оставили четырех человек, чтобы научили заставских, как нести караульную службу. Бойцы не думали, что их задержат здесь надолго. Людей у соломеевцев не хватало, однако никто не сказал по этому поводу ни единого слова против. Все уважали и боялись своего главнокомандующего.
Утром следующего дня, убедившись, что Ломоватская застава теперь имеет более надежную защиту, Соломеев с пятнадцатью бойцами уехал в тайгу в поисках затерявшихся белобандитов. Перед выходом он пригрозил суровой расправой над каждым, кто будет плохо выполнять свои обязанности или пьянствовать:
– Приеду неожиданно, так и знайте! Будет непорядок – расстреляю!
И уехал.
Условиями жизни ссыльных на острове Тайна Соломеев не интересовался.
Крутые перемены на заставе принесли в ряды охранников недовольный ропот:
– Жили не тужили. На тебе, явился командир. При таких условиях жизни нам здесь не интересно. Однако, ребятки, надо удочки-то сматывать…
Среди небольшого числа возмущенных были Ванька Бродников и Федор Михрютин.
К времени отбытия кавалерии Лазарь Терехов и Авдей Савельев из тайги так и не вернулись.
Последняя ночь
В стены избы бьется упругий ветер. Бешеная непогода стонет, словно издыхающая старуха, бросает в закопченное оконце горстки сыпучего снега. Где-то далеко, пугая глубокую ночь, едва слышно скрипит доживающая свой век дряхлая пихта. Жаркая печь-глинобитка подсекает едким дымом. Рваная метель, словно надсмехаясь над человеком, дует в печную трубу злобным дыханием. Кажется, что сама мать-природа взбунтовалась.
В доме Мельниковых тоскливо. Длинная, тонкая осиновая лучина мерцает тусклым огоньком. На верхних полатях, находясь в постоянной борьбе с голодом, вяло передвигаются дети. Внизу, взбивая сухую траву, готовятся ко сну уставшие взрослые. Прошел еще один тяжелый трудовой день. Следующее утро готовит новые перемены.
Степан не спит. Тягучее время терзает. Что будет завтра?! Что их ждет на заставе? Удастся ли захватить склад с продовольствием или это будет его последний день в жизни? Если его убьют, что станет с семьями, женщинами и детьми?! В голове нет ответов на подобные вопросы, как нет твердой уверенности в завтрашнем дне.
Рядом любимая жена Настя. Прижалась к нему всем телом, горячо дышит в шею, положив голову на плечо. Нежные руки обвили его сухое, жилистое тело. Подрагивающие пальчики теребят вихры на затылке. Степан ответно гладит Анастасию рукой по голове. Мозолистая ладонь цепляет ее волосы, путает пряди в узелки. Анастасия молчит, томится от наслаждения. Она привыкла к его корявым, загрубевшим, стянутым работой в крюки рукам. Любит, когда он ее так ласкает, каждый вечер ждет этого часа, который затмевает все беды и невзгоды. Другая рука Степана плавает по ее телу. Он чувствует обтянутые кожей ребра Насти, выпирающие кости бедра, худые ноги, тяжело вздыхает: дошла!.. А давно ли было, что возьмешь за ягодицу – кровь взрывается?! Эх… да ладно, были бы кости, мясо нарастет! Будет и на нашей улице праздник! А другая мысль в ответ: будет ли?!
– Что же, Степушка, вы назавтра задумали? – шепчет Настя в самое ухо. – Худое или доброе?
– Доброе! – едва слышно отвечает он, прикусывая губами ее нос.
– А если не получится у вас ничего? Может, тебе не ходить с мужиками на заставу, сказать, что захворал?
– Ну да, а если все так скажут, кто пойдет?
Анастасия молчит, тяжело вздыхает.
Наверху зашевелились полати. Сверху показались детские, босые ноги.
– Тятя! Сыми меня! – раздался негромкий, слабый голосок.
– Ты куда? А ну, спать! – поднявшись на локте, пригрозила Анастасия.
– Я к тяте, с ним спать буду! – более настойчиво потребовал Ваня, готовый спрыгнуть вниз.
– И меня тоже сымите! – показав вихрастую голову, закуксился Витя. – Тоже к тятьке хочу!
– Что с ними делать? Не слушаются, и все тут, – недовольно заворчала Анастасия, готовая дать ладошкой сынам под зад, но Степан успокоил ее.
– Да что там… Сыми. Пусть полежат. Потом назад уложу, – сказал он, отодвигаясь плотнее к стене и принимая между собой и Анастасией детей, нарочито насупив брови. – А ну, говорите, зачем пришли?
Ребятишки не боятся, знают характер отца. Детей воспитывает мать, у нее больше времени. Анастасия может прикрикнуть, легонько хлопнуть ладошкой по мягкому месту, а отец заступится. Поэтому и тянутся Ваня и Витя к Степану, как цветы к солнцу. Любому сыну отцовское, мужское слово важнее слез матери. Женские слезы делают мальчика слабым и безвольным, а пример достойного отца кует характер будущего мужика.
Улеглись. Степан придвинулся к стене. Ваня и Витя, повернувшись спиной к матери, посредине. Анастасия – с краю. В ее сознании теплится запоздалая мысль:
– Дочку бы… дочка бы обняла, прижалась, поцеловала, ответила лаской, – тяжело вздохнула. – Ладно уж, что есть! Мальчишки тоже неплохо, приведут в дом невесток-дочерей, родят внуков. Как будет хорошо!
<>У мальчиков лишь одна просьба: «Тятя, расскажи!» И какими бы ни были наводящие вопросы, все мысли крутятся вокруг одного: еда. Цепкая память ребятишек – как жало змеи. Старший Ваня вспоминает мельницу:– Тятя, расскажи, как крутятся жернова? Почему сверху сыплешь зерно, а внизу получается мука?
А младший Витя негромко добавляет:
– Маманя булочки пекла – вкуснотища! – чмокает языком. – И с медом! И со сметаной! И с малиной!
Степан подавленным голосом начинает объяснять принцип работы мельницы. Дети слушают, затаив дыхание, потом опять начинают спрашивать:
– А почему корова жует сено, а нам дает молоко? – спрашивает один, а другой тут же подхватывает.
– Нам маманя с молочком оладьи пекла! А сметанка вкусная!..
Ваня вдруг восторженно вспоминает:
– А я помню, как ты во-о-от такую щуку в пруду поймал! Мы ее с Танькой и Максимом утащить едва смогли!
– А я щуку тоже видел! – торопится перебить старшего брата младший. – Когда на плоту плавали. Там много рыбы было! – в темноте топорщит маленькие пальчики, показывая, сколько он видел щук.
– И еще мы бочки видели! – рассказывает Ваня приключения из недалекого прошлого.
– Видели? – вздрагивает Степан от неожиданности.
– Да. Их там целых шесть штук было! – восторженно твердит старший сын. – А кто их туда бросил?
– Бросил?! – рассеянно проговорил Степан. – Так это мы их туда положили, мед хранить!
– С медом?! – затаив дыхание, шепчет Витя. – А когда мы домой вернемся, то их достанем?
– Достанем! Обязательно достанем! – обещает отец.
– Вот уж мы тогда меду наедимся! – радуются дети. – И с хлебушком! И с булочками! И с оладышками!
– Наедимся… – тяжело вздыхает Степан, чувствуя, как глаза промокают от слез.
– Так это не скоро будет! – сдавленным голоском щебечет Витя. – А я бы сейчас маленький сухарик погрыз… самый маленький, ну хоть вот такой, – и показывает пальчиками тоненькую полоску, которая должна утолить его голод.
Но хлеба нет. В избе даже не имеется захудалой жменьки муки, из которой можно было бы заварить на воде липкую тюрю.
– Завтра будут вам сухарики, – неуверенно обещает Степан, стараясь прервать разговоры о еде. – А сейчас давайте спать!
– Завтра дядьки с ружьями на санях привезут еду?
– Да, привезут. Спите!
– Нет, не привезут… – разочарованно всхлипывает Витя. – Они всегда так. Говорят, а сами не везут.
– Коли не привезут, так мы сами пойдем. Спите!
Его слова подействовали на сынов должным образом. Довольные, дети замолкают. В избе становится тихо. Слышно, как за печкой, на нарах, слушая разговор, негромко всхлипывала Матрена Захаровна. Вместе с ней тяжело стонал Никифор Иванович: страшно видеть состояние внуков и детей. Еще страшнее понимать, что изменить что-то нельзя.
В других домах тоже ведутся подобные разговоры. Мало кто из людей спит. События последнего дня взбудоражили. Одни ворочаются с боку на бок, другие горячо спорят с женщинами, а кто-то с закрытыми глазами представляет завтрашний день.
С некоторых пор, после того, как наполовину опустел дом Берестовых, здесь стала собираться молодежь, даже после тяжелого дня хотелось общения. Девчата и парни тянутся друг к другу, как подснежники к солнцу. Кто-то кому-то нравится. Другие, тщательно скрывая свои чувства, тайно любят. Есть и такие, кто, проверив свои сердечные порывы, ждут дня свадьбы. Как и когда дом Берестовых стал домом свиданий, сейчас никто не помнит.
Собравшись на вечерку раз, другой, молодые взяли в привычку засиживаться допоздна. А потом и вовсе задержались до утра. Взрослые обратили на это внимание. Женщины приняли их поведение в штыки: «Как это, моя дочь домой ночевать не ходит?! Стыд! Позор!» Мужики отнеслись благоразумно: «Под смертью ходим. Кто знает, кого завтра закопают. Пусть встречаются».
Для разрешения вопроса провели собрание, на котором подавляющим числом голосов решили открыть в доме Берестовых молодежное общежитие: «Молодо-зелено, гулять велено! Не на улице же на морозе встречаться!» Большую избу разделили на две части наспех сколоченной тесовой стеной с тряпкой в проходе. В одной половине жили девчата, во второй парни. Роль строгой охраны выполняли тетка Клава и бабка Варвара. Последние меры предосторожности были излишни: молодежь того времени придерживалась строгих правил. В редких случаях девушки позволяли своему избраннику, будущему мужу, непродолжительный поцелуй. На более близкие отношения не было даже тени намека как с той, так и с другой стороны.
Шестнадцать человек в возрасте от шестнадцати лет. Семь парней и девять девушек. Самая красивая пора в жизни! В эти годы кажется, что все лучшее – рядом, впереди. Любовь навеки!
Из общего круга образовалось три крепкие пары. Володька Мельников растопил льдинки в сердце Прасковьи Берестовой. Костя Маслов влюблен в Аню Зырянову. Иван Булычев ухаживал за Таней Масловой. Определившись в своем выборе, молодые ждали удобного случая для родительского благословления. Однако по тем или иным причинам торжественный день откладывался.
Было заметно, что Гоша Подгорный сходил с ума от Веры Ерофеевой. Да только вот любовь его, оказалось, безответная. Как ни крутился Георгий около Веры, оказывая ей всяческие знаки внимания, девушка оставалась холодна к парню.
Вера – из зажиточной семьи Ерофеевых, в недалеком прошлом знаменитых на всю волость лесоторговцев. Многие парни в свое время хотели видеть ее своей женой. Избалована девушка мужским вниманием. Немало видела у своих ног дорогих подарков. И парни один другого лучше. Не то, что Гоша-нетопырь: ростом мал, да лицом от голода на кирзовый сапог стал похож. Не такой ей жених нужен. Живет девушка старыми, радужными воспоминаниями. Может, только чуточку задумывается иногда, почему у Гоши такая отзывчивая, простая душа и горячее, преданное сердце?
Вечера у молодежи проходили однообразно, но не скучно. Собравшись в дружный круг, девчата подшивали деревянными иголками (железная иголка была на всех одна) заношенные одежды, выкраивали из хламья рукавицы, латали куртки, штаны. Парни в это время играли в карты.
Самодельная колода вырезана из тонкой бересты. Рисунки и знаки раскрашены охристым настоем кедровой коры, очернены сажей, а сверху покрыты тонким слоем живицы лиственницы.
Обычно девчата поют песни. Любители озорного слова вставляют шутки, прибаутки, вызывая смех и веселье. В такие минуты они забывали о невзгодах, представляли себя дома, где за стенами раскинулась знакомая картина сельской жизни. Где-то неподалеку, за глубоким обрывом, шумит сибирская река, в полях колосится рожь, за покатой горой распростерлась глухая, высокоствольная тайга, а в высоком, свободном небе раскинулась бесконечная осыпь разноцветных звезд. И от этого на душе становилось так хорошо, как в далеком детстве, когда, проснувшись утром, знаешь, что тебя ждет теплое, парное молоко с горбушкой горячего, только что испеченного хлеба. Хотелось бежать, раскинув руки, не останавливаясь, за линию горизонта.
Длинный, черный вечер постепенно подходил к концу. Вот тихо скользнула во вторую, девичью половину Аня Зырянова, за ней исчез Костя Маслов. Следом ушли Володька Мельников и Прасковья. Уединившись от всех, молодые парочки расселись по углам: счастье посидеть с любимым человеком рядом хоть какое-то время, поговорить шепотом, прижаться плечами и, пока никто не видит, соприкоснуться губами. Строгий сторож бабка Варвара крутилась на полатях, долго всматриваясь в темноту подслеповатыми глазами:
– Ребятишки! Что вы там делаете? А ну, зажгите лучину!..
Для молодых ее слова – что капля дождя в реку. Никто не обращает внимания. В лучшем случае кто-то из девчат дает голос:
– Да тут мы сидим, ничего не делаем. Спи, бабуля!
Бабка Варвара, на некоторое время успокоившись, укладывает седую голову на подушку, делает вид, что засыпает, но очень скоро снова смотрит в темноту:
– Прасковья! Где ты там? Что делаете? А ну, зажги лучину!
И так весь вечер.
С Клавой Ерофеевой намного проще. Общительная женщина любила пошутить, поделиться историями из прошлого. При этом ни разу не вспомнив о том, как у ней погибли в Первую мировую войну муж и два сына. Женщина не придавала особого значения тому, что происходило за перегородкой, оставаясь уверенной, что ничего плохого произойти не может. Бабка Варвара сердилась на нее:
– Клавка! И где твои глазья? А ну, сходи, посмотри, что там девки делают! Зажгите лучину…
– Что надо, то и делают! – не обращая внимания на нее, отмахивается та. – Сама не была молодой?!
– Мы в ихние годы до свадьбы по закоулкам не сидели!
– Ой, ли! А ну, вспомни, как ты с Ванькой Репиным в навозной куче до утра целовалась?
Бабка умолкает, возмущенно пыхтит. Уже не рада, что рассказала ей историю, как в далекой молодости, не разобравшись в темноте, где находится, миловалась с дружком в теплой куче перегноя.
Вечер продолжается. В одной половине играют в карты. В другой – три молодые парочки прижимаются друг к другу плечами.
Вера Ерофеева встала из-за стола, устало потянувшись, зевнула, направилась в темную половину. Следом за ней, будто с просьбой к Косте Маслову, прошел Гоша Подгорный. Девушка не успела присесть, как парень взял ее за локоть, повернул к себе и, не раздумывая, чмокнул в нос.
– Ты чего это… такой прыткий? По уху захотел? – взволнованно зашептала Вера, не зная, как поступить.
– Да можно и по уху, – согласился тот, – сколько можно терпеть?
– Что уж… терпеть-то… – негромко, чтобы никто не услышал, ответила та. – Ты бы хоть вниманием предупредил или какой подарок сделал.
– Давай присядем, – чувствуя некоторое потепление, предложил он.
В темноте, нащупав место, оба присели рядом на нары. Гоша осторожно прикоснулся к руке подруги. Немного помолчали, подбирая слова. Бабка Варвара на полатях разрядила обстановку:
– Верка! Чей-то ты там притихла? Никак Гошка пристаеть?! А ну, зажги лучину!
– Да нет… бабушка. Спите! Вовсе не пристает. Так мы… сидим… разговариваем.
От ее слов у Георгия в голову хлынула кровь: неужели?..
Три парочки по углам, услышав эти слова, едва слышно зашептались: «Ой ли! Наконец-то… Вера ответила Гоше вниманием!»
В дальнем углу, прижавшись к стене, сидят Володька и Прасковья. Он ласково гладит рукой ее короткие, стриженые волосы. Она с безграничным доверием прижалась к его плечу, тая от нежных прикосновений. Он негромко, в самое ухо рассказывает ей, как хорошо и счастливо они будут жить после свадьбы:
– …дом свой построим! Большой! Пятистенок. Полы выложим. Во все стороны окна вставлю, чтобы светло было…
– Во все стороны не надо, холодно зимой будет. Пять окон хватит, на три стороны, – по-хозяйски перебивает Прасковья Володьку.
– Ну, пусть будет пять, – охотно соглашается он, прижимая подругу.
– И комнаты три: кухню, горницу и детскую. Чтобы всем места было!
– Сколько же ты детишек хочешь? – улыбается Володька.
– Сколько будет… – едва слышно шепчет Прасковья.
– Чем же ты их всех… кормить-то будешь? – спрашивает он, быстро, но осторожно накладывая ладонь на ее твердую, упругую грудь. – Этим, что ли?!
– Убери! – тут же отбив его шальную руку, сердится Прасковья. – Ух, и наглец ты, как я посмотрю!
– Ну, уж! И потрогать нельзя!
– Да, нельзя! – шипит девушка. – Не лезь, куда не следует! – И дополняет возмущение суровым воспоминанием: – Привык свою Авдотью толстозадую тискать…
– Что ты… все вспоминаешь… не моя она! И мы с тобой, почитай, как одно целое! – растягивая слова, вздыхает Володька.
– Нет! – непреклонно отвечает Прасковья. – Сказала, после свадьбы, значит, так и будет! Как наступит ночь – хоть ложкой черпай!..
Бабка Варвара услышала возню, подняла голову, вперила слепые глаза в темноту:
– Прасковья, к тебе, что ли, пристает Володька? А ну, зажги лучину!
– Да нет, бабушка, все хорошо. Никто не пристает, – отвечает внучка. И пожилая женщина опять замолкает на некоторое время.
Так проходит час-другой. Сыграна двадцатая партия в подкидного дурачка. Клава рассказала последнюю байку. На полатях тяжело свистит носом бабка Варвара: уснула. Время близится к полночи. Многие зевают. Пора на отдых, завтра снова рано вставать. Подарив друг другу последний поцелуй, расходятся влюбленные парочки. Девчата располагаются в своей половине. Парни уходят на свою. Тесовая дверь закрывается, щелкает деревянный запор. Определившись по своим местам, парни обмениваются негромкими репликами, потом затихают. Гаснет воткнутая в стену осиновая лучина. Стены дома Берестовых сковывает мрак ночи. Закончился еще один счастливый вечер общения молодых ссыльных острова Тайна. Хоть и голодно, но как же все-таки хорошо!
Холодное утро разбудило поселок тишиной. Метель кончилась. Мороз еще только начал набирать силу после недельной круговерти. В окнах изб засветились утлые огоньки. Из заснеженных труб повалил густой, едкий дым. Выпуская клубы тепла, скрипнула дверь Мельниковского дома. На улицу вышел Степан, оглядевшись по сторонам, убедился, что медведь не приходил.
Он отошел в сторону, оправился, умылся снегом, взял деревянную лопату, начал расчищать площадку перед домом. На помощь вскоре пришли Егор Зырянов, Тихон Булычев, Иван Ерофеев, Артем Маслов, остальные мужики. Поприветствовав друг друга, они быстро убрали дорожки между домами от снега, а после поговорили о дальнейших планах. Пришли к общему соглашению: на работу не выходить, а ждать обоз здесь. Женщины тем временем приготовили скудный завтрак из оставшейся крупы: овсяную кашу на воде.
После завтрака распределились по местам. Максим Кузнецов руководил действиями. Прежде всего, было необходимо выставить за поселком, в пихтаче, караул. На случай, если поедут заставские, узнать заранее их точное количество и наличие оружия. Караул решили выставить подальше, где-то на середине острова, и ходить к нему тайгой, а не дорогой, чтобы не вызвать у охранников подозрения. Смена караула – пока не замерзнут. В остальном решили действовать по обстоятельствам.
Первыми вызвались идти на пост Тихон Булычев, Гоша Подгорный и Володька Мельников. Остальные остались в поселке. Кто-то готовился к предстоящей операции захвата, другие занимались хозяйственными делами. Нескольких парней стали копать тропу к роднику и пилить дрова.
Прошло не так много времени. По расчетам Максима Кузнецова парни уже должны были обосноваться на месте караула. И как же удивились мужики, когда увидели вернувшегося в поселок Георгия.
– Мы ить там… – на бегу, задыхаясь от быстрой ходьбы, выбивая коленами снег, заговорил парень, – собак нашли!
– Каких собак?! – удивились мужики.
– Тех… заставских, – немного отдышавшись, более понятно продолжил тот. – В урмане, в стороне от дороги, на поводки, что пропитаны дёгтем, к деревьям привязаны. Пять штук.
– На поводках сидят? А как они туда попали? Кто их привязал там?.. – Мужика засыпали вопросами.
– Тихон говорит, что это их вчера эти… заставские… на поводки посадили в тайге, чтобы не мешали… а сами сюда пошли. Они! Больше некому! Потому как следов к ним свежих никаких нет, все снегом засыпано. Значит, со вчерашнего дня там сидят. Они тут, совсем неподалеку. Мы их из-за метели, наверное, не слышали.
Неожиданная новость взволновала всех. Отсутствие собак на заставе давало большое преимущество перед сегодняшним задуманным нападением. Опять же, охранники могли хватиться их отсутствия, поднять тревогу и прочесать остров. Если найдется хоть один след или кто-то из псов подаст голос, последствия могут стать самыми плачевными.
Максим Кузнецов, Егор Зырянов, Степан Мельников, еще несколько мужиков пошли за Гошей. Одни видели в них охрану и защиту от шатуна. Другие опасались, что они накличут беду. Третьи, самые голодные, смотрели на собак как на еду. Егор Зырянов сразу настоял на решении вопроса:
– Дети голодные… на глазах слабнут…
– На волоске от гибели… – поддержала его Мария Кузнецова.
– Что же, выхода нет. Давайте… – ответил за всех Максим Кузнецов. И на этом вопрос был решен.
Нашлись проворные руки. Выбрали самого большого, крупного костью, гладкого спиной, упитанного кобеля. Отвели в сторону, в густой пихтач. Тот самый поводок пригодился для удавки. Через полчаса в унылых домах, перебивая запахи смерти, вселяя в голодные души жизнь, поплыл манящий, головокружительный запах вареного мяса.
Остальных четырех собак закрыли в бане у болота.
Доведенные до голодного исступления, люди ждали недолго, пока еда сварится, ели мясо полусырым. В первую очередь накормили детей. Мелко нарезанные кусочки разложили по мискам, залили бульоном. Обжигаясь, ребятишки хватали мясо, не разжевывая, глотали его, просили еще. Кто-то из них поинтересовался:
– Откуда мясо?
– Да… вон… дядька Иван на болоте петельку поставил… козулю поймал! – придумала Анна Мельникова.
Кажется, дети ей поверили. Каждый из них хотел, чтобы дядька Иван ловил козуль на болоте как можно чаще.
После детей накормили стариков, женщин, девушек. И только после этого за стол сели мужики. Мяса хватило на всех и даже немного осталось на ужин.
Близился полдень. Наступили напряженные часы ожидания инженеров и охранников. Женщины и дети закрылись в дальней, у леса, избе. Мужики распределились в домах, поближе к дороге. В случае появления обоза или условного знака из засады должны были прибежать наблюдатели, каждый из которых занял бы условное место. Когда заставские подъедут к Берестовскому дому, кто из-за угла, другие из сеней, третьи из-за деревьев должны быстро окружить и обезоружить инженеров и охрану. В случае сопротивления применить палки и оглобли, но ни в коем случае не стрелять.
Ждали долго, до вечера. За это время караул менялся пять раз. Женщины топили печи, приготовили ужин, а на лесной, заснеженной дороге так никто и не появился. Когда на чистом небе просыпалась первая соль звезд, ссыльные поняли, что сегодня ждать некого.
Собравшись в Берестовской избе, мужики обсуждали сложившуюся ситуацию:
– Вот как! Бросили на произвол судьбы.
– Голодом заморить хотят.
– Мы для них никто. Хучь бы наведывались иногда… – наперебой кричал каждый, не выдерживая никакого порядка. – Собирайся, мужики! Пошли в разбой! Не подыхать же тут с голодухи!.. – И к Максиму Кузнецову:
– Ну, начальник, давай команду. Время настало!
Всегда спокойный, Максим и на это раз не поддался всеобщему анархическому настрою мужиков. Посмотрев на окружающих, он разумно осадил горячие головы:
– Что, хотите прямо сейчас идти?
– Да, надо сейчас и шагать, пока не стемнело.
– В таком случае я с вами не пойду! – снимая с плеч худую одежду, проговорил он.
– Пошто так? Почему не пойдешь? Струсил?!
– Нет, не струсил. А только свою голову под слепую пулю подставлять не хочу. Сами рассудите: когда у мужика самый сладкий сон?
– Дык… ночью. Под утро.
– А вечером как?
– А вечером… кто ж сразу спать-то ложится? Надо хорошо ужин отвести… за разговорами посидеть… ну и… с бабой помиловаться! – высказал свое мнение Егор Зырянов.
Все дружно засмеялись, но Максим остановил радостный порыв.
– И что, вы думаете, заставские сейчас храпят в подушки? Лежат себе, пузом кверху или спирт пьют? Нет, братцы мои! Не то сейчас на заставе происходит. Который день обоз с продуктами не идет? Седьмые сутки? Так вот о чем я кумекаю: там, на заставе, что-то случилось. Может, прибыл кто. Или перемена караула. К тому же двое охранников… потерялись с собаками. А это дело не шуточное. Может, они их уже ищут и приготовили нам какую-то игру. Они не дураки, знают, что мы здесь тоже недовольные, можем за колья схватиться. Вдруг они тоже навстречу нам караул выставили, ждут, когда мы с острова ночью выйдем! Может быть такое?
– Да ну… Что ж они? Коли бы хотели, сразу, с лета дозор сделали. Зачем им это? Вряд ли… – полетели голоса со всех сторон. – Они на вышках-то в тулупах спят, а за полночь и вовсе в караулку перебираются: холодно!
– Все это так. А вдруг что изменилось? – предупреждая, тревожится Максим.
– Что тогда предлагаешь делать?
– Предлагаю сегодняшнее наступление отложить еще на один день! Завтра заставские прибудут обязательно, тогда и начнем. А нет – к вечеру двух мальцов отправим к заставе якобы с просьбой о помощи, а на самом деле изучить обстановку.
– А как же договор? Мы ить вчерась договаривались сегодня выступать! Еще день ждать? Жрать нечего! Надо седня идти! – растеклась по избе возмущенная волна голосов, а последняя реплика оказалась самой весомой: – Может, ты, начальник, трусишь и нас тормозишь?
– Я? – удивился Максим. – Я не трушу… я предупреждаю, что может произойти непредвиденное.
– А если не трусишь, что тогда останавливаешь?
– Ну… как хотите. Если выходить, то и я с вами пойду, – соглашаясь, махнул рукой он. – Но только одно прошу: давайте отложим захват за полночь. Главный расчет – внезапность!
– Вот ишшо! Счас пойдем! Скоко можно ждать? Да мы их на портянки порвем!.. – вновь полетели решительные голоса, однако мудрость победила горячую молодость.
– Максим правильно говорит! – глухо проговорил Егор Зырянов, а Тихон Булычев его поддержал: – Сейчас идти – гиблое дело. Пусть уснут.
– Верно! Под утро надо! – осадили молодых старшие. – Счас всем отдыхать, а как время за полночь перевалит – выступаем.
Читать бесплатно другие книги:
