В семье не без подвоха Жукова Юлия

– Интересно, похоже на всеобщий немного. А как будет гхаррсан?

– А это кто? – Такого зверя я не проходила. Я и остальных-то знаю только по названиям болезней да по детским книжкам.

– Выдровая кошка.

– Э… Я такого не знаю. А на всеобщем как?

– Никогда не интересовался, – пожимает плечами Азамат. – Но если ты подойдешь ко мне на пару шагов, то вон в той развилке над оврагом увидишь.

Я послушно подхожу и прослеживаю взглядом направление, в котором указывает Азамат. Там на золотой сосне и правда сидит кто-то желтый размером чуть покрупнее обычной земной кошки и таращит на нас светлые глаза. Тут ребенок на мне, видимо почувствовав напряжение, завякал, и загадочное существо ухнуло с дерева куда-то в глубь леса.

– Я не знаю, кто это, – мотаю головой. – Оно хотя бы кошка или норка?

– Скорее кошка, хотя трудно сказать. Ест всех, особенно любит разорять сурчатники.

– Все сюда! – доносится зов Оривы. – Я нашла грибы-красавцы!

– Ого! – воодушевляется матушка и резко сворачивает на голос.

– О, пошли, пошли. – Тирбиш машет рукой моим, и все вместе мы топаем на Оривину полянку. Грибы и правда красивые, красные, с высоко задранными краями шляпки, торчат во мху, как рюмочки.

– Кто в сапогах, собирайте, – командует Орива, стоя на кочке. Полянка-то не полянка, а болотце.

– А может, босиком? – предлагает Сашка, шевеля пальцами в тряпочных кедах.

– Что вы, там же змеи! – хмурится Азамат. – У нас по болоту только в сапогах можно. Так, ма, Тирбиш, Шатун и я – собираем, остальные отойдите, где сухо.

– Ну ладно, – вздыхает Сашка. – Пошли какие-нибудь более досягаемые грибы искать.

В отличие от околоземных планет-питомников, здесь грибы растут не по три-четыре, а большими куртинами, там, где ядовитой травы нету. Поэтому все время смотреть под ноги не приходится, можно спокойно идти по пустому лесу, пока не наткнешься на яркое пятно, и тогда уже сразу штук пятьдесят соберешь.

Мы снова немного распределяемся. Осень еще ранняя, листья почти все зеленые, под ногами мягкая травка, ничего не шуршит, тихо-тихо. Изредка какая-нибудь птица вякнет, или прогудит мимо реактивное насекомое. Лес на склонах смешанный, хотя больше все-таки хвойный, и чем выше, тем хвойнее. Местами из-под лесной подстилки торчат сияющие белые камни здешних скал – тут много кварца. Местность даже приблизительно не ровная – мало того что с уклоном к морю, так еще и рассеченная трещинами в скале. То и дело приходится обходить крутые овраги и расщелины. В пологие лощины я спускаюсь, потому что там-то и растут грибы, где пониже и помокрее. Впрочем, лето выдалось суховатое, так что я не рискую намокнуть. Страшно подумать, какие гиганты тут должны расти после мокрого лета и в каких количествах.

Я в очередной раз свищу, чтобы понять, в какой стороне остальные и не пора ли мне поворачивать. В ответ что-то тихо. Видимо, я спустилась за большой бугор, и меня не слышно. Поднимаюсь повыше и свищу снова. Тишина. Ладно, Дол отовсюду видно, не заблужусь, разве только прогуляюсь подальше. Пришла я вон оттуда, помню, как под поваленным стволом подлезала. Ну, пошли обратно.

Вылезаю из-под ствола и натыкаюсь взглядом на фигуру перед собой. С той стороны дерева я никого не заметила. На низкой ветке сидит мальчишка лет тринадцати, лохматый, перепачканный, в зеленой от травы одежде. Один из младших детей нашего сторожа, что ли?

– Привет, – говорю. – Ждешь кого-то?

Он молчит, только недоуменно меня разглядывает. Ребенок на мне не спит, машет кулачком и что-то там попискивает негромко о своем.

– Ты тут не видел большую компанию? – спрашиваю. – А то я что-то убрела далеко.

Мальчик так же молча машет рукой влево.

– Ага, спасибо, – улыбаюсь и принимаюсь высматривать между деревьев и бурелома более-менее проходибельную траекторию.

Мальчик спрыгивает с ветки и подходит поближе, медленно и неуверенно. Наконец замирает метрах в полутора.

– Помочь чем-нибудь? – спрашиваю, зная, что ко мне всегда боятся обратиться.

– Твой? – спрашивает он, кивая на мелкого. Голос у него сиплый, видимо, ломается.

– Да, – киваю. Мне немного странно обращение: сторожевы дети гораздо вежливее, а не понять, кто я, он не мог. Чем больше я смотрю, тем страннее кажется мне этот мальчик. Волосы по бокам головы у него торчат как-то противоестественно, руки очень длинные, и пальцы тоже. Одежда – совсем старье, обуви нет.

– Красивый, – как-то обиженно сообщает мальчик. У самого у него лицо немного девчоночье, маленький носик, тонкие губы, большие круглые глаза. В целом довольно симпатичный.

– Ты тоже, – улыбаюсь. Мало ли, может, человек переживает на эту тему. Подросток все-таки.

Он еще шире открывает свои круглые глаза и вдруг в два прыжка оказывается на ближайшем дереве. Если б я не знала Азамата, то ни за что бы не поверила, что люди могут так быстро и ловко двигаться, но, видимо, парень просто много тренируется. Он тем временем добирается до вершины дерева и так же проворно спускается вниз. Свешивается на коленках с нижнего сука и протягивает мне ветку, усеянную какими-то орехами.

– Спасибо, – говорю я обескураженно.

Он как-то странно фыркает, всасывается обратно в крону, после чего сигает на соседнее дерево и исчезает в листве.

Я пожимаю плечами и топаю в указанном направлении. Минут через пять выхожу к грибному болоту, где наши сапогатые добытчики как раз все собрали и топчутся на берегу, обтирая с ног ил.

– О, Лиза, – замечает меня Азамат. – А где остальные?

– Бродят, я немного угуляла.

– Надо их уже скликать, у нас емкости кончились. Ого, откуда у тебя эти орехи?

Тирбиш, Шатун и матушка тоже внимательно изучают ветку в моей руке.

– Да я там, – машу веткой в сторону, с которой пришла, – какого-то мальчишку встретила, на дереве сидел. Он мне сорвал. Наверное, сын сторожа…

Азамат задумывается.

– У нашего сторожа сыновья все взрослые. А он не назвался? Здесь поблизости больше и не живет никто, тем более с детьми…

– Не назвался. Ну он такой, подросток скорее. Одежка вся драная, по деревьям прыгал, как белка.

Матушка вдруг вытаращивается на меня так, что мне не по себе становится.

– А он сказал что-нибудь?

– Ага, два слова. А что?

Матушка расслабляется, а вот Азамат наоборот.

– Погоди-ка, а уши или руки его ты не разглядела?

– Руки длинные очень, – припоминаю. – Ушей не видела, все волосами завешено, но такое впечатление, что у него под этими волосами еще что-то было кроме ушей.

– А ногти? – допытывается матушка. – На руках или на ногах, какие?

– Я как-то внимания не обратила, – пожимаю плечами. Пытаюсь вспомнить, как это выглядело, когда он мне ветку подал. – Он ветку держал не большим пальцем, а между указательным и средним. Да в чем дело-то?

– Да видишь ли… – Азамат вдыхает поглубже. – Есть шанс, что это был лесной демон.

– И чего тогда?

– Ничего. – Азамат мотает головой. – Теперь уже ничего, а вообще это самый страшный хищник в любом муданжском лесу.

– Э? Да? А предупредить?

– Я был уверен, что их здесь нет. Но, видимо, пришли… Так, ладно, надо созывать всех и идти домой. Демон он или кто, нам тут больше делать нечего, все равно места в корзинах нету.

Азамат набирает побольше воздуха и издает такой мощности свист, что, по-моему, земля дрожит. Через несколько минут все собираются, и мы поворачиваем к дому.

– Так что, – спрашиваю шепотом, – нам теперь в лес не ходить?

– Нет, ходить можно, только аккуратно. Раз он тебе подарил птичьи орехи, значит, ты ему понравилась, и нападать он не будет. Но лучше иметь с собой что-нибудь съестное, если снова его встретишь. Сытые они не нападают, если не разозлить.

– Я не понимаю, он ведь человек. Странный, конечно, но… Думаешь, он правда мог бы кого-то убить и съесть?

– Еще как. Лесные демоны только притворяются людьми, и не очень успешно. У них большие подвижные мохнатые уши и кривые когти на руках и ногах. У некоторых еще и хвост торчит. Но все-таки… Ты уверена, что он с тобой говорил?

– Да, конечно, он на мелкого показал и спросил «Твой?», а потом сказал «Красивый».

– Тогда, наверное, это все-таки был не демон. Ну или не знаю, может, бывают полукровки, хотя я о таком не слышал. Демоны не могут говорить, они не люди. Это все равно что твои кошки бы заговорили, понимаешь?

– Может, это очередной Ирликов посланец?

– Может… В любом случае, не повредит оставлять ему у края леса какую-нибудь еду. Лучше всего сливки или масло.

– Так ее кто угодно сожрет.

– Можно в банке с крышкой. Если это демон или человек, то отвинтит, а обычные звери не справятся.

Я пожимаю плечами. На этом Муданге куда ни плюнь, все какая-то нечисть. Ну ладно, от нас не убудет лесных обитателей маслом покормить.

Когда мы возвращаемся из лесу, нас встречают мокрые Алтонгирел с Эцаганом и сообщают, что вода как молоко и что у нас очень удобный спуск к мосткам. Азамат быстренько уговаривает матушку и Эцагана заняться грибами, а все остальные мы идем купаться.

С купальными костюмами на Муданге не шибко. Мужчины обычно обходятся шортами, а женщины напяливают что-то вроде короткого сарафана из грубой темной ткани, чтобы не просвечивал, когда намокнет. Я еще в начале лета заявила, что это носить не намерена, и вделась в самый обычный закрытый купальник. Азамат повздыхал, что ему не очень приятно видеть меня почти голой при посторонних. Я ему на это ответила, что он мою раздетость компенсирует своей одетостью – вечно майку под самое горло напялит, – а мне на это тоже смотреть неприятно, так что мы квиты. На этом и успокоились.

Естественное дело, мама, которую общественные условности никогда не заботили, даже не озадачилась вопросом, в чем тут купаются. Нацепила свое леопардовое бикини без лямок, зато с золотыми пряжками, повесила на плечо бирюзовое полотенце и пошла спускаться. Если учесть, что она сфероподобна, то процент ткани к проценту кожи получается совсем уж мизерный.

Нет, ну, надо сказать, мужики хорошо справились, даже не закашлялся никто. Один Алтонгирел покраснел, но он в принципе считает женское тело чем-то ужасно неприличным.

– Ну, а чего все стоят? – Сашка шлепает босыми пятками по ступенькам. – Пошли в воду!

И мы идем. К счастью, Алтонгирелу с нами не надо, он сегодня уже купался.

Азамат прихватил и мелкого тоже.

– Куда ты его там денешь внизу? Дай Тирбишу отдохнуть хоть чуток, – занудствую я.

– Зачем Тирбиш? Я сам займусь. Раз уж я здесь, и погода купальная, надо сына плавать учить.

– В море? Ты бы в ванне сначала попробовал.

– Да ну, в ванне скучно, правда, маленький? – Азамат щекочет мелкому пузо, тот взвизгивает как чайка. – Не волнуйся, я в детстве на Ароне тренировался.

Я не то чтобы сильно волновалась – понятно же, что Азамат ребенка не утопит, а пупок у мелкого уже зажил. Но все-таки в море… Кто его знает, унаследовал он папин иммунитет или нет. Пока, тьфу-тьфу, не болел, но наверняка сказать нельзя. Вдруг из него вырастет мелкий ботаник, как Сашка, а вовсе не муданжский принц косая сажень в плечах? О-хо-хо…

Впрочем, пока я размышляю, Азамат уже по пояс в море объясняет мелкому, что плюхать пятками по воде очень забавно. Мелкий шумно соглашается.

– Не дергайся, Лизка. – Яна хлопает меня по плечу и подталкивает на мостки, чтобы не перегораживала дорогу. – У твоего мужа, по-моему, рецессивных аллелей вообще нету. Вода тут чистая, теплая. Расслабься.

– Тебе хорошо говорить, – ворчу я, сползая с мостков в чистую теплую воду. – У тебя своих нету. А я за Азамата и то дергаюсь.

– Пока нету, – задумчиво говорит Янка. – Но, может, будут.

– Что, и ты встретила знойного муданжца своей мечты? – вклинивается подплывший Сашка.

– Цыц, – отрезает Янка. – Я ничего не говорила.

И уплывает, гордо задрав веснушчатый нос.

Мы переглядываемся, пожимаем плечами и гребем к Азамату, чтобы нас там обрызгали с визгом.

– Ишь как ногами работает! – замечает мама, приближаясь к нам. От нее по поверхности воды расходятся круги, как от небольшой лодочки.

– Да-а, – довольно кивает Азамат. – Может крем взбивать. Ну что, малыш, окунемся?

После купания мы перекусываем бутербродами, и Азамат с Тирбишем принимаются за готовку. Ребенок, накупавшись, отрубается прямо посреди шумной гостиной. Сашка звонит домой и рассказывает, что тут делается, мама с Ийзих-хон жестами обсуждают вязание, смешно закорючивая пальцы, Бойонбот задумчиво плетет гизик, Янка и Эцаган лежат на диванах вдоль стены и балдеют от ничегонеделания. Мне этого занятия последнее время хватает, так что я хожу и ко всем пристаю.

– Азамат, вам тут не помочь?

– Да нет, справимся, ты там гостей развлекай пока.

– Они сами развлекаются… А куда остальные делись? Я пока переодевалась, всех растеряла.

– Ваша мать пошла посмотреть, что растет вокруг дома, – сообщает Тирбиш. – И Задира тоже где-то снаружи, не знаю. Шатун очаг разводит на берегу.

– А Алтонгирел медитирует, – добавляет Азамат и усмехается. – Он после того случая на корабле теперь каждый раз, как грибы потрогает, потом медитировать бежит. Боится, что опять что-нибудь не так пойдет.

Мы хихикаем. Мне наконец находится занятие – чесать котов. Я усаживаюсь в углу и расслабляюсь под дробное мурчание.

– А кто этот Шатун? – спрашивает Тирбиш у Азамата, помешивая ароматный соус.

– Сын Орешницы. Ты ее знаешь, наверное…

– А, да, точно. Это который неприкаянный?

– Он самый.

– Почему неприкаянный? – спрашиваю.

– Да что-то не везет парню. – Тирбиш пожимает плечами. – Ни на одной работе долго не держится. Тугодум, говорят, и бабник. Хотя красивый, конечно. И то сказать, четвертым из шести братьев быть тяжело. Старшие уже в люди вышли, младшие у тебя на шее, а сам – ни то ни се.

– О, Лиза, а где эти твои орехи? – перебивает Азамат. – Давай-ка их сюда.

– Вон, на холодильнике лежат. А что из них делают?

– Приправу. Они будут приятным украшением к соусу. Понюхай-ка.

Он давит пальцами один орешек и протягивает мне под нос. Пахнет остро и пряно.

– Они редкие какие-то?

– Не то чтобы редкие, но достать трудно. Веточки тоненькие, ломкие, лезть за ними – себе дороже, разве что мелкого мальчишку загнать. Некоторые птиц приучают эти орехи собирать, потому они и называются птичьи.

Мама возвращается с осмотра местности, когда ужин уже почти готов.

– Ну, я вам скажу, это никуда не годится, – с порога заявляет она, уперев руки в боки. – У тебя, Лиза, может, и нет времени цветочков из соседнего леса принести, ну так хоть бы садовника наняла какого-нибудь!

– Их тут нет, – говорю. – Только фермеры, но они цветы не выращивают. Тут вообще несъедобные растения никто не сажает.

– У-у-ужас кошмарный! – восклицает мама. – Ну ничего. Мы это исправим. Вот завтра и начнем. Азаматик, у тебя тут лопаты есть? А тачка? А шланг?

Азамат выучивает много новых слов.

Грибной день удался на славу. Муданжские грибы – всем грибам грибы, так пахнут, такие крепенькие, сытные, вкуснющие… Да и повара у нас не промах. После ужина садимся вокруг очага на берегу – темнота, костерок и море, вопли ночных птиц, стрекот в траве, ребенок булькает и дергает Азамата за косу. Орива начинает что-то напевать, Шатун подхватывает, и скоро мы все, кто во что горазд, тянем позитивную муданжскую песню о том, что звезды по осени капают в степь, и из брызг рождаются серебряные кони, быстрые, как молния, и спокойные, как долинная река.

Перед сном я выхожу на улицу и ставлю у подножия горы банку сливок.

С утра пораньше, то есть еще до полудня, мама вздребездается, поднимает младших мужиков и выходит на промысел – замерять участок, определять почву, выравнивать местность. Я наблюдаю все это с лужайки, где занимаюсь гимнастикой – разгоняю послеродовой жирок. Азамат блаженно взирает на меня с террасы, положив голову на руку и опершись на перила.

– Так держать, Хотон-хон, – присвистывает Шатун, следя взглядом за тем, как я машу ногой. Тирбиш отвешивает ему тычок в ребра.

Я замечаю под скалой что-то блестящее и постепенно двигаюсь в ту сторону с каждым приседанием. Эцаган ржет в кулак. Блестящим предметом оказывается давешняя банка. Пустая, чистая, завинченная. Кидаю ее Азамату. Он долго рассматривает банку со всех сторон, пока я изображаю горбатый мостик. Наконец упражнения кончаются, и я подхожу к нему.

– Ну как, что-нибудь прояснилось?

– Не очень. Банка то ли вылизана, то ли вымыта, не пойму. Вряд ли демон стал бы ее мыть, да и закручивать обратно крышку…

– То есть у нас в лесу живет какой-то человеческий парень? Который сразу просек, что сливки – ему.

– Тоже странно, – вздыхает Азамат. – Посмотреть бы на него… Пожалуй, сегодня ночью поставлю камеру.

– Какие-то проблемы? – интересуется Алтонгирел, появляясь на террасе из ниоткуда.

– Да нет. – Азамат пожимает плечами. – Кстати, Лизонька, ты не хочешь на лодочке покататься, пока Алэк спит?

– А он уже опять спит? Ну ты его вчера ухайдакал… Не вопрос, пошли кататься! Заодно откроем сезон… – подмигиваю.

Азамат не сразу, но ухватывает мой намек.

– А тебе… уже можно? У нас женщины после родов еще месяца три ни в какую, а то и больше.

– Вашим женщинам только дай повод вытурить мужа из постели! А земная медицина на что? Я в порядке и вполне готова на подвиги.

Азамат на секунду замирает с глуповатым выражением на лице, а потом принимается быстро-быстро собираться.

Долбленая лодка горячая от солнца, весло одно, как у байдарки, и с него сыплются сияющие капельки. Иногда на меня, но это даже приятно. Здесь, внизу, ветра нет совсем, но ворс из сосен на склонах гор колеблется и волнуется. Вода – как будто масло, совсем гладкая, и круги от нас такие плавные, вальяжные, медленно расплываются и глохнут.

Мы молчим, радуясь, что в кои-то веки вырвались ото всех одни, пока еще тепло, пока можно разомлеть под солнышком, прежде чем ухнуть с головой в долгую муданжскую зиму.

Азамат причаливает к песчаному бережку. Я сразу лезу в воду, потому что от песка пышет жаром. Азамат стаскивает одежду и присоединяется ко мне.

– Дай хоть посмотрю на тебя при нормальном свете, – говорю. – А то мажешься ты в темноте, любовью занимаемся в темноте… Ага, гляди-ка, подживает.

Азамат скептически оглядывает себя спереди.

– Ну да, пожалуй, и правда вот здесь, сверху, получше стало. А шея как? – Он задирает голову.

– Хорошая шея. Если не присматриваться, то почти незаметно.

Азамат недоверчиво усмехается, но не возражает.

– Ладно, пошли уже плавать, а то я глупо себя чувствую по колено в воде голый.

– А по мне так в самый раз, – хихикаю и шлепаю его пониже спины. Он так возмущается, что теряет равновесие, и тут же роняет меня в воду с громким плюханьем. Я хохочу и отбиваюсь, потому что он меня щекочет, а потом затаскивает на глубину и принимается целовать, так жадно, как будто месяц не видел, а не только вчера полночи этим и занимался. Скоро для меня небо и вода сливаются в единый синеватый фон, а каждый вздох отдается эхом от скал, смешиваясь с чаячьими криками. Я растворяюсь в воде, а Азамат во мне, и мы расходимся кругами по поверхности, мягко омывая камни и пляж, сцеловывая друг с друга солнечные блики. Круги образуют водоворот, но он стремится не вниз, а вверх, фонтаном-фейерверком заполняет небо, и вот уже мы, рассеянные брызгами, с плеском опускаемся на застеленное морем ложе.

Азамат выныривает и отряхивается по-собачьи, гизик с косы свалился, и непослушные волосы немедленно расползаются по поверхности, как разводы туши. Я лениво лежу на спине, мечтая о том, чтобы потянуться, но даже это лень. Азамат цепляет меня под мышки и принимается гонять вокруг себя, рассматривая мое тело сквозь толщу воды.

– Ты с этой своей гимнастикой теперь еще стройнее, чем когда мы поженились.

– Неправда, – вяло отвечаю я. – Мне дотуда еще четыре килограмма…

– Это волосы отросли, – отмахивается Азамат. – Они же у тебя из золота. Кстати, помнишь, ты говорила, что у Алэка глаза могут потемнеть? А когда?

– А кто его знает. Может, через полгода. Может, раньше… А тебе так хочется, чтобы он был твоей точной копией, что ли?

– Нет, наоборот. Я бы хотел, чтобы они у него остались такими синими, как у тебя. Такое вообще может быть?

– Теоретически может, хотя вряд ли.

– Надо будет Алтонгирела попросить за это помолиться. Представляешь: «князь Алэк Синеглазый». Звучит, а?

Я ухожу под воду побулькать.

Когда мы возвращаемся, вокруг дома уже кипит работа. Маман все распланировала, мужики приволокли из леса крошечные деревца и понатыкали их по маминому указанию, а теперь обильно поливают из шланга.

– О, капитан. – Эцаган разгибается из-под микроскопической сосенки. – Как вы долго, мы уж думали, не послать ли спасательную экспедицию…

– Я бы вам устроил спасательную экспедицию, – хмыкает Азамат. – До самого Ахмадхота бегом.

Эцаган ржет и подмигивает мне. Я ему грожу кулаком.

– Вот, глядите. – Мама возникает перед нами и делает широкий жест рукой. – Здесь у вас будет тенистая аллея.

– Лет через тридцать? – спрашиваю.

Азамат приседает и присматривается к лиственным задохликам, торчащим из свежевскопанной земли.

– Нет, эти быстро растут. Через два-три года с меня ростом будут.

– Ну ладно, – отмахиваюсь. – Ты нам только оставь лужайку какую-нибудь, и чтобы без колючих кустов по краям, а то ребенка надо где-то выгуливать.

– Оставлю, оставлю, я вас знаю, – заверяет маман. – Вон там вон, с одной стороны скала, с другой дом, а с остальных воткну какую-нибудь неистребимую полынь, чтоб мягко было. Ладно. – Она поворачивается к мужикам и хлопает в ладоши. – Все на сегодня, отдыхайте. Пошли, пошли! – Машет руками, как будто мух отгоняет. Те ржут и расходятся.

– То ли пойти искупаться. – Эцаган задумчиво чешет в затылке. – То ли поработать…

Из-за угла выруливает Тирбиш с мелким.

– Хотон-хон, вас очень просят.

Мелкий и правда изображает слезы – нос наморщил и ноет.

– Давай сюда.

У меня на руках ребенок сразу раскрывает зажмуренные глаза и принимается с интересом смотреть вокруг.

– По-моему, кто-то маленький манипулятор, – смеюсь я.

– Капитан, раз уж мы все здесь, может, потренируетесь с нами? – предлагает Эцаган.

– Можно, – кивает Азамат. – А то я уже тоже костенеть начинаю. Давайте переодевайтесь и выходите на полянку.

Все, кто не участвует в тренировках, рассаживаются в теньке смотреть.

– Вам, Ийзих-хон, ужасно повезло, – говорит Орива. – Можно не ездить в столицу смотреть бои, все равно все самые лучшие воины собрались здесь.

Матушка смеется, а Янка кривит губы.

– Да ладно все, неправда! Если бы здесь все собрались, некому было бы страной управлять.

– Тоже верно, – соглашается Орива. – Лучшие наемники-то у нас нынче по должностям сидят.

Поразмявшись традиционными играми, мужики переходят к поединкам. Первыми сцепляются Шатун с Бойонботом. Похоже, Азаматовы весенние уроки не пропали даром – уже этих двоих я почти не различаю, так быстро они двигаются. Сашка и мама тоже вытягивают шеи и всматриваются, то и дело удивленно косясь на меня. В итоге Сашка решает проблему просто: достает телефон, записывает видео, а потом проигрывает вдвое медленнее.

– Круто! Вот это я понимаю, боевые искусства! Действительно почти балет!

Зрители-муданжцы, видимо, различают борцов получше, чем мы, слабовидящие земляне. Наконец Бойонбот распластывается на земле, тяжело дыша, и заявляет, что сдался.

– Рановато. – Азамат качает головой. – И я тебе скажу почему. Ты переносишь вес против инерции, от этого сильно устаешь, а надо экономить силы. Ты же не пытаешься в унгуце планировать поперек ветра? И тут не пытайся…

– Как он такие мелочи различает? – поражается матушка. – Вот это глаза! Я только вижу, кто бьет, а кто уворачивается.

– А ты, Шатун, – тем временем продолжает Азамат, – левую руку бережешь. В чем дело? Болит? Ломал недавно?

– Да нет, так, потянул немного. Боязно подставлять.

– Если надо лечиться, лечись, а если нет, то не бойся. Лучше уж руку подставлять, чем живот. Ну, Тирбиш, готов? Поехали!

– М-да, чемпионат по ушу отдыхает, – протягивает Сашка. – Выучить, что ли, пару приемчиков? Только, боюсь, засмеет меня твой муженек.

– Саш, ну он же вежливый человек, он не станет над тобой смеяться, – возмущаюсь я.

– Да? Ну ладно, можно попробовать, когда он с настоящими воинами закончит.

Следующие два дня маман продолжает возиться в новоиспеченном саду и делиться с Ийзих-хон вязальными секретами, Сашка учится муданжской борьбе, я сижу с ребенком, а молодежь таскается в лес за грибами и ягодами.

Азамат установил камеру ночного видения, и наутро мы с ним сели глядеть, на что похож ночной поедатель сливок.

– Это тот самый парень, – говорю я, глядя, как на экране из леса украдкой выходит человек.

– Слишком мелко, не могу разобрать, есть ли когти… – бормочет Азамат.

Парень долго и тщательно осматривается, наконец подбегает к банке, хватает ее и в три прыжка уносится обратно в лес.

– Так, а кто же ее обратно принес? – Азамат потирает нижнюю губу и перематывает пустые кадры. – Ага, вот, снова появился.

На экране все тот же парнишка опять выходит из леса, все так же крадучись, замирая от каждого звука, почти на всех четырех подползает к тому месту, где мы оставляли гостинец. Там он прижимается к земле и достает из-за пазухи пустую банку. Ставит ее ровнехонько на прежнее место и стремительно удирает.

Азамат просматривает оба появления по нескольку раз, наконец вздыхает и закрывает бук.

– Нужна камера с разрешением побольше, здесь не видно. Но повадки звериные, ты заметила?

– Да, есть немного… С другой стороны, если он все время живет в лесу, то выучился, наверное, красться…

– Да, да. – Азамат кивает. – Ладно, сегодня ночью еще раз попробуем. Я с унгуца сниму камеру, у меня там очень хорошая…

– А ты этих демонов много видел-то раньше?

– Два раза. Один раз в лесу, мельком, а второй – когда отец его подстрелил. Приволок тушу в клуб, чтобы всем мальчишкам показать, как демон выглядит. Мы его тогда хорошо рассмотрели. Но тот был взрослый…

– Могу себе представить, что сказали девочки в этом вашем клубе, – кривлюсь я.

– Да понятно что, – усмехается Азамат. – Кто в обморок, кто в слезы, кто визжать и деру… Хозяева клуба были не очень рады такому уроку.

Камера из унгуца оказывается хорошая, но довольно большая. Едва появившись на следующую ночь среди крайних деревьев, лесной житель ее замечает и швыряет в нее камнем. Камера не бьется и надёжно закреплена, но отворачивается в сторону и всю оставшуюся ночь снимает море.

– Хитрый, зараза. – Азамат поджимает губы. – Все-таки вряд ли демон. Ну откуда демону знать, что такое камера, а? Ничего не понимаю…