Ученье – свет, а богов тьма Жукова Юлия

Азамат глубоко вздыхает и, пробормотав что-то о противоестественных культурных шаблонах, выпрямляется, чтобы уже наконец взглянуть в окно.

Кир, Умукх и Унгуц таращатся туда с самого начала.

– Па, смотри, дома прям все как наш дворец! – восклицает Кир.

Я тоже обращаю внимание на родной, хотя и подзабытый, зубчатый контур горизонта, лес сияющих небоскребов.

– Сколько же тут людей… – качает головой Унгуц.

– Где? – не понимает Умукх, которому, похоже, не очевидно, что это за конструкции такие.

– В домах, – поясняет Кир. – Это же все жилые дома, да, ма?

– Не все, офисные тут тоже есть. Жилые обычно зеленее. – Я показываю на островок многоэтажек, плотно покрытых зеленой порослью. Из-за нехватки места в самых густонаселенных районах на Земле обычно не делают парков, а вместо этого деревья сажают на общественных балконах каждые четыре-пять этажей.

Тем временем наша авиетка складывает крылья и впархивает в прозрачную трубу, где продолжает движение на магнитных опорах. Пилот переводит управление в автоматический режим и расслабляется.

Азамат окидывает взглядом простирающиеся спереди и справа от нас «американские горки» – хитросплетение таких же труб, по которым шныряют авиетки.

– У вас тут что, просто так летать нельзя? – интересуется он у пилота.

– За городом кое-где можно и в жилых зонах. А тут большой узел, без шансов.

– А на машине как? – спрашивает Ирнчин, тщетно пытаясь различить что-нибудь внизу под нами. – По дорогам?

– Тоже по трубам, – качает головой пилот. – Только ближе к земле, дома огибать приходится. Ну и на колесах так не разгонишься, как на магнитах.

– И давно у вас так? – оборачивается ко мне Азамат, будто надеется, что я сейчас развею все это как мираж.

– Всю мою жизнь уж точно, – пожимаю плечами. – Это у вас два унгуца в небе никогда не встретятся, а тут без труб страшно представить, сколько было бы аварий.

Азамат качает головой.

– Я помню, как ты, когда первый раз Дол увидела, сказала, мол, как здорово, тут совсем нет людей. Теперь понимаю, что тебе это было весьма непривычно.

Первая наша остановка – дом моей маман. Собственно, мое семейство тут и пропишется на время пребывания, а остальные наши спутники размещаются в гостинице за углом. Умукх еще в космопорту перед паспортным контролем принял более человекообразную форму, так что теперь он похож на пережарившегося на солнышке подростка-альбиноса, впрочем, рядом с Азаматом его все равно никто не замечает.

Маман встречает нас у калитки своего дизайнерского сада и сразу кидается обнимать – не уворачивается никто, даже бог. Впрочем, от нее и дьявол бы не увернулся, чего там какой-то ктырь со змеями на голове…

– Приехали мои хорошие! – приговаривает маман, заключая в пылких объятьях напряженного Ирнчина. – Так, а это у нас кто?

– Мама, это Кир, наш с Азаматом старшенький, – представляю я, лихорадочно вспоминая, есть ли среди присутствующих кто-то непосвященный в Великую Тайну.

– Ой, внучо-о-ок!!! – разражается мама, стискивая Кира так, что он проминается посередке. Азамат еле слышно вздыхает с облегчением – можно подумать, он ожидал какой-то другой реакции.

– А Олежек-то как вырос! – продолжает мама, отпустив наконец Кира. – Ну что, давайте в дом, устали, наверное, с дороги-то, холодненького попейте…

– Да какое устали, мам, мы только проснулись и с комфортом доехали. Нам с Азаматом через два часа надо быть в головном офисе ЗС, а остальным Янка взялась обеспечивать культурную программу. Сейчас багаж разложим, переоденемся и разбежимся.

– А я что буду делать? – возмущается маман.

– С ребенком сидеть! – ехидно предлагаю я.

– Вот я так и знала, что ты его на меня повесишь! – притворно жалуется мама, перехватывая у меня мелкого. Он ее, конечно, не помнит, но новым людям всегда радуется. – Ладно же, идите развлекайтесь, мы с Олежеком и без вас не соскучимся, правда, мое золотко?

Алэк весело поддакивает.

Затащив чемоданы и переодевшись в парадное, мы с Азаматом выходим на террасу глотнуть того самого холодненького, а то уж очень бабье лето в этом году удалось. Одновременно с нами на террасу из сада поднимается молодой человек сильно муданжской наружности, неся в руках коробку с саженцами. Нас он заметить не успевает, но чуть не роняет саженцы, уперевшись взглядом в Унгуца, который был занят изучением маминой коллекции облепих.

– Унгуц?! – выпаливает молодой человек.

– Сычик?! – не менее ошеломленно отзывается Унгуц. Его и без того морщинистое лицо совсем складывается в сборочку, а глаза приобретают неестественный блеск. – Мальчик мой, да ты совсем взрослый… Как же ты тут оказался?

– Тот же вопрос к тебе, – недоуменно говорит Сычик, ставя саженцы от греха подальше на широкий подоконник. – Я-то у Ирмы-хон работаю в фирме, а вот что ты у нее в доме делаешь? Меня искал, что ли?

– Нет, я думал, ты наемничаешь где-то, – мотает головой Унгуц. – А я тут в свите Императора на переговоры прилетел. – И кивает в сторону Азамата.

Тут парень наконец-то замечает нас. А мы при полном параде. Азамат все порывался для общения с ЗС одеться по-земному, чтобы за варвара не считали, но мысль о нем в деловом костюме с галстуком сразу заставляла меня хохотать до икоты, так что решено было нарядиться в муданжском стиле, как подобает случаю – золотое шитье с камнями, тонна бус, цепочки в волосах, и все в таком духе. Сычик умудрился нас не заметить только потому, что мы стояли в тени, а если бы солнышко попало, мы бы горели, как елочки.

– А-ахмад-хон? – запинается парень, таращась на нас круглыми глазами. – А… почему здесь?

– Потому что Ирма – моя мать, – объясняю я, сама несколько в растерянности. – А вы родственники, что ли?

– Сыч – внук Старейшины, двоюродный брат Ирих, – поясняет мне Азамат, потом кивает Сычу. – Да, ты знатно вырос, я тебя совсем маленьким последний раз видел. Ты меня и не помнишь, поди.

Сыч вытягивает вперед голову, поскольку глаза уже больше вытаращить не может.

– Дядя Байч-Харах?!

Тут к нам присоединяется моя маман с кувшином ледяного чая.

– А, Сычик, ты мне подготовил саженцев на завтра? – спрашивает она на ломаном муданжском.

Сыч молча кивает и указывает на коробку.

– Ирма-хон, вы мне не говорили, что ваша дочь замужем за Императором Муданга, которого я еще и знаю с детства, – укоризненно замечает он.

Маман ставит кувшин и отмахивается.

– Да ну вас, муданжцев, поди разбери, кому чего говорить – не говорить. И потом, тебе-то он никто, ты ж не гражданин Муданга.

– Как не гражданин? – удивляется Унгуц. А я только соображаю, когда это мама успела так выучить муданжский, если даже всеобщий всю жизнь освоить не могла.

– Ирма-хон мне выхлопотала земное гражданство, – поясняет Сыч.

– А как ты вообще сюда попал? – интересуется Унгуц.

– Как-как, гастарбайтером. Тут программу открыли, на четыре месяца можно приезжать на подработки, а то земляне все переквалифицированные, ручную работу делать некому. Вот я и приехал, занимался ремонтом домов. Ирме-хон вот эту террасу построил. Потом по мелочи в саду помогал. Ну и она решила меня оставить.

– Ну, мам, ты даешь, ни словом же не обмолвилась, – укоряю я.

– А чего я, отчитываться тебе должна? Ты себе завела муданжца, а я чем хуже? Сашка в другом городе, ты вообще в другой галактике, я, что ли, сама должна полы мыть во всем доме? Свои дети пользы не приносят, так хоть чужие.

– Это не чужие, – усмехается Азамат. – Это тоже, считай, свои. Ну ладно, давай, Лиз, по стаканчику, и пошли, не хотелось бы опоздать. Старейшина, вы тоже с нами, так что не расслабляйтесь, с Сычом еще поболтаете.

– Да уж, было бы интересно, – соглашается Унгуц, поправляя парадный диль.

Мы с Азаматом, Ирнчином и обоими Старейшинами выгружаемся из казенной авиетки у парадного входа в здание Земного Союза. Азамату в дополнение к парадным одеяниям пришлось напялить Императорский венец – меховую шапку в драгоценных камнях и с высоченным шпилем, который, конечно, не вписывается в дверной проем авиетки. Туда один Азамат-то не вписывается, чего уж там. Однако ему все же удается не ударить в грязь лицом, и очень хорошо, потому что нас встречает толпа журналистов с камерами.

– А как же закон о нефотографировании? – тихо интересуюсь я.

Азамат пожимает плечами:

– На Земле он не действует.

Нас выходят встречать какие-то незнакомые персонажи из ЗС. Не то чтобы я знала в лицо всех тамошних чиновников, но эти даже по новостям не примелькались. Азамат с ними учтиво здоровается за руку, тщательно скрывая дискомфорт – для него этот обычай по-прежнему дикость. Я чувствую себя ряженой – в муданжских декорациях с моей-то славянской физиономией, но стараюсь не показывать неловкости, улыбаюсь и позирую. Хоть маме будет картинка на стенку повесить.

В уютной просторной переговорной Азамат быстренько снимает венец и отдает Ирнчину на хранение. Старейшины рассаживаются по обе стороны от нас: Унгуц – с любопытством подавшись вперед, а Ажгдийдимидин, наоборот, – отрешенно прикрыв глаза и покручивая перламутровый браслет на запястье. Всем нам выдается по гарнитуре с синхронным переводом, который нужен одному только Ажги-хяну, но дипломатия есть дипломатия.

Мы восседаем в торце длинного овального стола, и места за ним постепенно начинают заполняться разнообразными должностными лицами. Я узнаю одну африканку – верховного комиссара по правам человека, затем араба – советника по предупреждению геноцида, эти двое несколько лет назад то и дело маячили во всевозможных СМИ из-за продолжительного конфликта на Эспаге. Еще одно знакомое лицо – кто-то там по поддержанию биоразнообразия, рядом с ним несколько незнакомых, потом индиец по экономической помощи слаборазвитым нациям (он-то тут что забыл?), вот эта, кажется, шведка по гендерному вопросу, потом снова неизвестные товарищи, потом… Боже мой, что тут делает ректор моего мединститута?!

Долго страдать от непонимания мне не пришлось: нам раздают буклетики с краткой информацией обо всех присутствующих должностных лицах, с фотографиями и занимаемыми постами, причем всеобщий продублирован осторожным муданжским переводом. Хм, оказывается, мой ректор продвинулся по службе и теперь занимается медицинской помощью все тем же… слаборазвитым.

– Такой список присутствующих, что я себя чувствую попрошайкой, – усмехается Азамат. – Ладно, надеюсь, они скоро поймут, что в большинстве сфер мы и сами с усами.

Наконец, когда все расселись, открываются двери лифта, и из них выезжает генеральный секретарь Земного Союза, маршал Ваткин собственной персоной. Его инвалидное кресло, исполненное в стиле стим-панк, оборудовано по последнему слову техники и помимо собственно двигательного оснащения имеет микрофон прямо сразу с динамиком, вентилятор, подогрев, телескопические опоры для подъема на высоту стоящего человека и еще какую-то установку, похожую на пушку для фейерверков. Возможно, с тех пор как мы с Сашкой это обсуждали, еще чего-нибудь прикрутили и понаставили, просто я не в курсе.

Азамат смотрит на маршала, с трудом скрывая изумление. Он-то его видел только на видеоконференции, а лицо Ваткину как раз очень хорошо подлатали.

– Неужели здесь, на Земле, не смогли его вылечить? – шепотом спрашивает он у меня.

– Ему протезы ставить не на что, там надо все тело пересаживать, а он не хочет, дескать, пусть его вид всем напоминает, что такое война, – поясняю я.

Устроившись за столом, маршал обводит взглядом нашу делегацию, кивает Азамату, прищуривается на меня и дает знак начинать.

С первыми словами приветственной речи заместителя мы получаем сюрприз, Унгуц даже не удерживается от громкого аханья – синхронистом оказывается не кто иной, как мой препод муданжского из колледжа, он же ученик Унгуца, Валентин. К счастью, кажется, никто не решает, что мы несерьезно относимся к мероприятию, так что все проходит чин по чину. Все наши высказывания для официальной части под камеру написаны заранее, выучены и отрепетированы, а моя ария вообще коротенькая и сводится к наблюдению «сколько всего не сделано, сколько всего еще предстоит не сделать». Азамат, как всегда, красноречив и говорит на настолько чистом и изящном всеобщем, что многие земляне позавидуют. Наши отвечают довольно общими фразами, и ближе к концу я начинаю всерьез опасаться заснуть в прямом эфире.

Однако официальная часть все же завершается, после чего мы все приглашаемся на неформально-банкетную часть в другом зале, куда уже не пускают репортеров, а значит, можно расслабиться и поговорить как живые люди.

– Байч-Харах! – громогласно окликает Азамата маршал, как только двери между залами закрываются. – Наконец-то в реале! Я думал, помру раньше, чем ты вылезешь из экрана! Ну рассказывай, как жизнь. И как тебе удалось уломать свой дом престарелых сделать женщину министром.

Азамат быстро оглядывается, но Унгуца рядом нет – побежал здороваться с Валентином, а Ажги-хян не понимает на всеобщем.

– Как говорится, по знакомству, – отвечает он маршалу с улыбкой. – Элизабет не просто министр, она еще и моя жена.

Маршал снова на меня прищуривается и наконец, видимо, узнает.

– Батюшки-светы, да это ж Лизка Гринберг! Я тут сижу голову ломаю, откуда я ее могу знать. Вот это да! А брательник-то ни словом не обмолвился.

– Ну так правильно, – замечаю я, – работать надо, а не сплетни распускать.

Азамат с маршалом продолжают светскую беседу, пока все восполняют потери калорий, а я внезапно выхватываю из гула за спиной разговор на моем родном языке.

– Я так понял, они не привели его сюда.

– А точно не один из них? Он на человека-то вообще похож?

– Понятия не имею, его ж никто не видел.

– Ну тогда вряд ли, да и потом, была бы охрана какая-нибудь, а лучше аквариум…

– Да вы на их Императора посмотрите, я вообще не понимаю, кто придумал этих дикарей до высших должностных лиц допускать, он же тут в лучшем случае подбирает кандидатов для человеческих жертвоприношений в своих религиозных ритуалах.

Раз уж я это слышу, то Азамат и подавно, даже сквозь разговор.

– Извините, секундочку, – говорит он маршалу и разворачивается, громко и отчетливо оповещая бормотунов: – К вашему сведению, как таковой религии на Муданге нет, а любые жертвоприношения носят метафорический характер, однако если уважаемые господа интересуются…

Один из попавших в центр внимания сплетников тихо матерится, другой резко делает вид, что понимает только на всеобщем.

– Кстати, – продолжает Азамат, легко переходя на опорный язык мероприятия, – я что-то не припомню вас в книжечке. С кем имею честь?

– А, это мои коллеги, – втискивается в кадр тот самый знакомый мне товарищ по биоразнообразию. – Вот господин Сержо, координатор проекта по изучению муданжской фауны внеземного происхождения.

– Здравствуйте, – подает руку господин Сержо. Судя по голосу, это тот, который хотел аквариум.

– Очень приятно, – иронично улыбается Азамат, пожимая руку. – Разрешите уточнить, если мне не изменяет память, когда мы договаривались об изучении определенных представителей муданжской фауны, речь шла о том, что нам будет предоставлена возможность заниматься этим самостоятельно, насколько позволит ситуация…

– Совершенно верно, но мы также договаривались, что вы привезете образец. Вот как раз моя команда им и будет заниматься, – поясняет господин Сержо.

– Да, кстати, – включается в разговор маршал, – где этот твой негуманоид?

Азамат кидает взгляд на часы и припоминает:

– Полагаю, осматривает экспозицию музея изящных искусств.

Повисает несколько напряженная тишина.

– Вы что, его просто так к людям пускаете? – ахает Сержо. – Это же биологическая опасность!

– Да вы знаете, он меня не спрашивает, пускаю я его или нет, – усмехается Азамат. – Он на это исследование добровольно согласился, и ему вряд ли понравится сидеть в аквариуме. Вообще, если вы намеревались каким-либо образом контролировать его поведение и перемещение, то, боюсь, придется в самом скором времени менять программу проекта, потому что максимум, что вы сможете сделать, – это попросить.

– То есть он прямо совсем разумный? – уточняет другой сотрудник проекта. – В смысле, не шимпанзе, не дельфин, а, можно сказать, на человеческом уровне развития сознания?

– Я не специалист, мне трудно судить, я только хочу сказать, что с его мнением необходимо считаться.

– А у него есть мнение? – интересуется подошедшая дама, судя по беджику – из образовательной ветки. – Я так понимаю, у человекообразных обезьян, обученных человеческому языку, как раз не наблюдается способности выражать свое мнение и задавать вопросы. Ваш образец – задает?

– Даже слишком много, – фыркаю я.

– Давайте вы его просто сюда приведете, и мы на него посмотрим! – решительно предлагает маршал. – Всем же интересно, а от музея тут один квартал!

Предложение вызывает некоторый ропот, поскольку большинство побаивается оказаться в одном помещении с инопланетной разумной тварью, но маршал резонно напоминает, что тут охраны побольше, чем в музее, и пусть уж лучше тварь пугает собравшихся здесь подготовленных и защищенных людей, чем ничего не подозревающих посетителей выставок. Так что Умукху в рекордные сроки делают специальный пропуск, и маршал с Азаматом посылают кого-то его привести.

По такому поводу в банкетный зал набивается тьма тайно и явно вооруженной охраны, и все это выглядит крайне непривлекательно. Умукх – странное существо, кто его знает, что он отмочит, безобидное, но непонятное. Ирнчин, мыслящий в том же направлении, впервые за время мероприятия подает голос и на основании своих полномочий как министра национальной безопасности требует, чтобы охрана переходила к решительным действиям только и исключительно по команде маршала. У меня немного отлегает от сердца, но я по-прежнему неприязненно кошусь на защитничков.

И – сегодня день встреч. Это лицо я вряд ли когда-нибудь забуду.

– О, – говорю я неестественно живо, – Азамат, иди-ка сюда, я тебя познакомлю.

Хватаю слегка сбитого с толку мужа и подтаскиваю к одному из охранников, который тоже не понимает, что происходит, и косится на старших по званию.

– Вот, смотри, дорогой, – распаляюсь я, – этому человеку ты обязан тем, что я осталась на твоем корабле, а не улетела на Землю вместе с детками!

Лицо Азамата светлеет от понимания.

– А, так это ваша была прекрасная идея бросить девушку в приставном коридоре между двумя кораблями и запереть дверь? Ваше счастье, что на моем корабле установлены камеры наблюдения по всей внешней поверхности и что мой сотрудник проверил чистоту коридора, а то, знаете, преступная халатность…

Охранник, до которого, видимо, наконец-то дошло, о чем речь, раздувает ноздри и вытягивается.

– Я… все по инструкции!

Азамат прожигает его взглядом, затем с независимым видом поворачивается к подкатившему Ваткину.

– Нельзя ли мне попросить об одолжении? У меня есть основания полагать, что этот офицер не соответствует требуемому уровню подготовки и представляет собой уязвимость. Возможно, было бы лучше его заменить.

– Да я уже так и понял, что тут проблема. Заменим, а ты, Байч-Харах, ну или Лиза, подай жалобу официально, иначе расследование провести нельзя.

– Мне казалось, Сашка подавал, – припоминаю я.

– Сашка твой – не потерпевший и не свидетель. Сама подай. Бюрократия же… А, вот ведут вашего.

Я успеваю состроить мстительную рожу вслед охраннику и обернуться как раз к тому моменту, когда через дальние двери входят Сашка и Умукх.

Бог все в том же белом диле и в человеческой форме – в смысле, наиболее приближенной к человеческой. Вытравленные косички в сочетании с нездорово-красной кожей и очень, очень светлыми серыми глазами производят неизгладимое впечатление, но сотрудников ЗС так просто не удивишь.

– Позвольте, но он же совершенно человекообразный, – замечает пожилой японец, который собирается обсуждать с Азаматом обмен знаниями в космической инженерии.

– А что, н-не надо? – робко спрашивает у Азамата Умукх.

– Я думаю, что всем здесь было бы интересно посмотреть на вас в более обычном для вас облике, – замечает Азамат.

Сашка прокрадывается ко мне и вопросительно разводит руками, мол, какого хрена тут творится? Я в ответ тоже развожу руками, мол, так уж вышло, смирись. Диалог окончен, можно наблюдать за перевоплощениями бога.

Умукх послушно меняется – подрастает, окрашивается в свой кирпичный цвет, отращивает крючочки на пальцах и приобретает черты лица, которые никак не спутать с человеческими: большие раскосые глаза слегка навыкате, без радужки, зато с четырьмя зрачками, от них лицо стремительно сужается к подбородку, а нос как бы немного приплюснутый и почти нависает над линией рта, небольшого и без выраженных губ. Вся эта красота цвета красной глины и покрыта тонкой сетью мерцающих рисунков. Косички на голове слегка шевелятся. В космопорту я не обратила внимания, там было ветрено и у всех волосы трепало как угодно, но тут, в помещении, никакого движения воздуха нет совсем, однако же шевелятся, подлюки. Я кошусь на Ажгдийдимидина, который нервно теребит свой браслет.

– Э-мм, здравствуйте, – осторожно говорит Умукх на всеобщем, смущенный вниманием публики. Говорит без акцента, хотя и крайне неуверенно. – Как поживаете?..

– Здравствуйте-здравствуйте, – первым отзывается невозмутимый маршал. – Вот, знакомьтесь, это господин Сержо, который будет заниматься вашим проектом.

Господин Сержо бледнеет и двигает желваками, но мужественно протягивает руку для пожатия. Умукх, однако, так быстро не может, он еще только переваривает слово «проект», хлопая белесыми ресницами.

– А! – внезапно громко восклицает он, так что половина собравшихся подскакивают. – Вы имеете в виду исследование, да? Ой, это очень хорошо. Здравствуйте. – Он кланяется господину Сержо. – Меня зовут Умукх. А, ой, погодите, я вспомнил! Если вам трудно сказать мое имя, можете говорить просто Умух.

С этими словами он оглядывается через оба плеча, пока не находит неподалеку улыбающегося Унгуца. Видимо, это Старейшина был так прозорлив. Во всяком случае, он одобрительно кивает.

– Вы очень хорошо говорите на всеобщем, – решается высказаться образовательная дама. – Как вы его выучили?

Умукх строит удивленную рожицу.

– А зачем учить? Человеческие языки все одинаковые. Если один знаешь, то все знаешь. Я по-человечески не очень хорошо говорю, мой брат гораздо лучше.

– Позволите проверить? – спрашивает шикарная африканка и произносит длинную заковыристую фразу на каком-то, видимо, африканском языке со щелкающими и цокающими звуками.

Практически без задержки Умукх ей отвечает на том же.

Окружающим эта идея нравится, и они наперебой принимаются тестировать Умукха на всех известных им языках Земли и не только.

– Странно, – замечает Азамат нам с Сашкой, – Ирлик-хон находит всеобщий более сложным, чем муданжский. Это личные особенности?

– Возможно, дело в том, что Ирлик-хон в принципе лучше говорит, – замечает подошедший Унгуц. – Он как бы больше погружен в один из языков, поэтому ему сложнее с остальными. Но как знать, как знать… Лиза-хян, а я кое-кого привел.

Я оборачиваюсь и обнаруживаю, что чуть позади стоит Валентин, все такой же взъерошенный, с проседью в усах, вот разве что по торжественному поводу вместо потертого свитера новый кардиган.

– Ой, здравствуйте! – радуюсь я. – Вот кто бы мог подумать, что жизнь так сложится.

– Да, я очень рад, – по-кошачьи гнусавит он, – а то, знаете, за годы преподавания я не раз задумывался, кому и зачем это может понадобиться, однако теперь вижу, что мои труды были не напрасны, даже если от них был толк только одному человеку.

– Ну, как минимум двум, – усмехаюсь я. – Моя одногруппница Яна теперь тоже на Муданге работает.

– О-о, отлично, – кивает Валентин, почесывая усы.

Тем временем ситуация вокруг Умукха приобретает новый оборот.

– А вы вот меняли свой внешний вид, – говорит неопределенного пола юное существо, – а вы еще как-то можете его поменять?

– Ну да-а, – кивает Умукх и смотрит на Азамата. – Можно показать?

Азамат разрешает.

Умукх перекидывается ктырем и облетает круг почета вокруг шарахающихся чиновников. Потом прилежно возвращается на свое место и снова вырастает.

– Здорово! – восклицает юное существо. – А еще как-нибудь можете?

Это начинает походить на «Кота в сапогах», но тут Умукх вдруг тормозит:

– Могу, но не буду сейчас.

– Почему же?

– Понимаете, – Умукх делает печальную рожицу, – полная форма очень большая и страшная, люди всегда очень пугаются. А я не хочу никого пугать. Поэтому не буду ее показывать.

Его, однако, продолжают упрашивать, так что Азамат решает вмешаться.

– Господа, раз уж Умукх-хон здесь, я бы хотел обсудить условия проведения исследований. Господин Сержо, может быть, мы отойдем и обсудим требования…

– Требования? – хмурится Сержо. – Вы предоставили образец, теперь это наша забота. Какие требования?

– Мои требования, – улыбается Азамат. – Умукх-хон – гражданин Муданга, а значит, я несу ответственность как за него перед вами, так и за ваше с ним обращение.

– Но он же добровольно согласился на исследования, – пожимает плечами Сержо.

– Добровольно-то добровольно, но я не могу назвать это информированным согласием, – вздыхает Азамат. – Боюсь, его представления о проекте сильно отличаются от ваших, более того, я не уверен, что могу определить степень осведомленности, необходимую для того, чтобы считать его согласие информированным. Поэтому какие-либо исследования могут проводиться только и исключительно по согласованию со мной или назначенным мной специалистом.

– Но у вас нет экспертов по ксенобиологии, вы не сможете компетентно оценить наши методики.

– Нет, но я могу компетентно предсказать возможное непонимание или раздражающий фактор, и в ваших интересах избегать подобных ситуаций.

Сержо упрямится, но тут за Азамата вступается Ваткин.

– Понимаешь ты, вы там чего-нибудь намудрите с этим негуманоидом, он вас порвет, а Байч-Харах, получится, виноват. Это никому не надо. Конечно, согласуйте все свои действия, и пусть у Байч-Хараха будет право вето.

– Я бы хотел также согласовывать личный состав сотрудников, – добавляет Азамат. – Лишний риск нам совершенно ни к чему.

– Хорошо, я вас понял, – скрипит зубами Сержо. – Это мы учтем.

– Давайте мы учтем это прямо сейчас и в письменном виде? – мурлыкает Азамат. – И подпишем в присутствии всех заинтересованных сторон.

– Правильно, правильно, – приободряется маршал. – Пошли-ка в мой кабинет, уединимся, так сказать. Кстати, Байч-Харах, а ты сувенирчик мне не привез?

– Привез, а как же, – улыбается Азамат. – Но напитки пришлось оставить на входном контроле.

Дальнейшие переговоры проходят не столь нервно. Я отлавливаю своего бывшего ректора, и мы с ним под воспоминания об институтских годах согласуем программу действий и помощи по медицинскому образованию на Муданге, а также для муданжцев на Земле. Ирнчин отвечает на вопросы о подробностях обстановки на границах муданжского космического пространства и о вероятности реакции со стороны джингошей – к счастью, мизерной. Даже Ажгдийдимидин при помощи Валентина ввязался в какой-то разговор, но я только услышала что-то о психологической подготовке духовников.

Унгуц тоже времени даром не теряет, находит энтузиастов обеспечить ему филологическую поддержку при культурном обмене, договаривается о цикле лекций об истории и культуре Муданга и туре по образовательным учреждениям Земли.

– Кстати, – замечает один специалист по транскультурным СМИ, – я знаю одну женщину с Муданга, она занимается сравнительным исследованием символов в муданжских и земных мифах, как раз недавно был на ее докладе, чрезвычайно интересно. Как-то же ее звали… Ах да, Эсарнай. С ней еще муж везде ездит, ни на шаг от нее не отходит, так что мне легко верится, что на Муданге необходимо просвещение в гендерном вопросе.

В общем, денек выдается плодотворный, мне даже между делом удается выяснить, какой медицинский вуз оптимально подойдет Киру, если он все-таки решится пойти этим путем, а также что вот прямо завтра там проходит день открытых дверей, и, если очень постараться, еще можно успеть записаться, так что я быстренько звоню Киру и намыливаю его в нужном направлении.

Домой мы приходим выжатые как лимон. Кроме Умукха, конечно. Тот бодр и весел и готов еще на десять переговоров сходить.

– Сомнительно мне как-то, – вздыхает Азамат, когда нам удается отпочковаться от прочего общества. – Умукх-хон сегодня этого Сержо, чуть я отвернулся, загнал в угол и давай расспрашивать – где он будет жить, да сколько это продлится, да что такое негуманоид. Пришлось растаскивать.

– Мне вообще этот Сержо не нравится. Отношение у него какое-то неправильное.

Азамат пожимает плечами.

– Не знаю, может, как координатор всего проекта он и ничего, ему же не придется непосредственно общаться с Умукх-хоном. Но я буду послеживать, в случае чего попрошу его заменить. И еще я подумал и на всякий случай потребовал включить в команду надзирающего скептика из какой-нибудь скептической организации, чтобы следил, как бы в науку не закралась идеология. И заодно чтобы пресс-релизы писал, скептики хорошо умеют это делать так, чтобы журналисты поменьше всего могли превратить в сенсацию на пустом месте.

Я открываю рот, чтобы согласиться, но тут с веранды доносятся какие-то писки и аханье, и мы выскакиваем посмотреть.

Оказывается, это Ажгдийдимидин, весь день теребивший свой волшебный браслет, внезапно его снял, а поскольку в этот момент как раз вел беседу, то случайно вырастил всю мамину рассаду в человеческий рост прямо в лотках.

– Ну, а кто мне теперь ямы копать будет под это? – возмущается мама. – Давай как вырастил, так и копай! Нет, а что, за тебя, что ли, другие работать должны?

Старейшина изо всех сил старается не смеяться, но выходит плохо, поэтому на монументальной рассаде раскрываются цветы, причем совсем не такие, как положено этим растениям.

Наконец ему все-таки удается справиться с собой, и он следует за мамой по огороду, левитируя потяжелевшие лотки и время от времени в указанном месте создавая ямы. Сыч, глядя на все это со слегка перекошенным лицом, утрамбовывает саженцы в лунки.

Покончив с расхлебыванием заваренной каши, Ажги-хян аккуратно надевает браслет на место и осторожно пробует голос. Ничего не происходит. Он удовлетворенно кивает и убирает руки в карманы, видимо, чтобы поменьше был соблазн теребить дальше.

– Я договорился на завтра, – сообщает ему Азамат, – нам принесут примерять разные приборы для оцифровки мыслей. Конечно, вы и так уже решили проблему вроде бы, но раз уж приехали, надо попробовать.

– Да, я бы предпочел иметь две возможности, чем одну, тем более что они дают принципиально разные решения, – соглашается духовник. – Кстати… – Он нахмуривается и снимает браслет. Потом, подумав немного, надевает обратно. – Мне кажется, тебе надо позвонить Алтонгирелу и поинтересоваться, как там дела. Я чую какие-то перемены.

Алтонгирел на звонок откликается не сразу, а когда откликается, выглядит чрезвычайно коварно, скалится и шевелит бровями.

– Что, неужели уже успел кто-то птичку прислать? – хмыкает он. – Часа не прошло.

– После чего у тебя там часа не прошло? – нервничает Азамат. – Ты должен был проследить, чтобы без меня там не очень расслаблялись и чтобы дела шли своим ходом, не накапливаясь до моего возвращения. Мы не договаривались ни о каких нововведениях, и ты клятвенно обещал держать меня в курсе, если что-то случится. Ну-ка давай рассказывай, что стряслось.

– Да ничего не стряслось, что ты сразу паникуешь? – усмехается Алтоша и делает драматическую паузу, так что мне снова, как в старые добрые времена, хочется его удавить. – Просто Старейшины согласились ввести должность мэра столицы, и им избрали Сурлуга.

– Так, – откликается Азамат. Думает, откидывается на спинку стула и повторяет: – Так. Это хорошо. И то и другое. Но подожди, у него же глухое имя, как его могли избрать?

– А вот так, – легкомысленно пожимает плечами Алтонгирел. – Я честно предложил пять кандидатур, четверо из них – с певчими именами, ан вот же…

Азамат сужает глаза.

– Это кого же ты предложил, если не секрет?

Алтонгирел с невинным видом перечисляет ничего не говорящие мне имена.

Азамат кривится.

– И ты хочешь мне сказать, дорогой друг, что ты это не нарочно?

Алтонгирел пожимает плечами.

– А что, у тебя были на примете какие-то другие кандидаты, которые на фоне Сурлуга смотрятся более эффектно? Ну или хотя бы годятся ему в подметки?

Азамат задумывается и качает головой.

– Только из числа Старейшин, но одновременно быть мэром и Старейшиной нельзя, и я не думаю, что они согласились бы на такую перемену.

– Вот именно, – самоуверенно кивает Алтонгирел. – Хозяйственные люди вообще нечасто бывают честными, а уж чтобы еще и в Ахмадхоте их уважали – один Сурлуг и остается. Так что передавай мои поздравления Старейшине Ажгдийдимидину.

– Ему соболезнования надо передавать, – замечаю я. – Сурлуг теперь дома появляться перестанет.