Ученье – свет, а богов тьма Жукова Юлия

– О, отличная идея! – радуется Умукх и кидается к иллюминатору.

Некоторое время с его стороны доносятся только самодостаточные охи и ахи, потом он вдруг снова вспоминает обо мне и спрашивает:

– А как называются эти штуки?

Я кошусь на забортный пейзаж – мы только что выползли в верхнюю атмосферу.

– Облака?

– Ах да, точно! – живо кивает он и немного смущается. – Пожалуйста, не говорите Ирлику, что я спрашивал, он мне это уже столько раз говорил, что теперь только злится.

– Не скажу, – обещаю я. – Но вообще он это зря, вы много слов знаете. Еще внизу, в космопорту такие сложные слова говорили, помните?

Он смущается еще больше.

– Это я нарочно к случаю выучил. Кстати! Вы обещали мне рассказать, почему у людей только четыре конечности!

Начать разговор с Умукхом об анатомии и эволюции было большой ошибкой. К тому моменту когда Азамат выводит нас за пределы гравитационного поля муданжского Солнца, я охрипла и сломала мозги, стараясь сляпать хоть сколько-то правдоподобные объяснения с учетом полной некомпетентности и ограниченного словаря собеседника. Кажется, я начинаю понимать, что имел в виду Ирлик, когда говорил, что Умукх будет из нас кровь пить. Вон как хищно своими мушиными пальцами перебирает.

К счастью, на выручку приходит Старейшина Унгуц, который умудрился задремать во время неразберихи со взлетом и теперь бодр, свеж и готов на подвиги. Я со спокойной совестью бросаю его развлекать бога, а сама иду помогать Тирбишу с обедом и заодно составлять расписание дежурств по Умукху – оставлять его одного мне как-то не очень нравится.

Однако остаток дня проходит без происшествий. Никакого колдовства никто не творит, приборы работают как положено, а Унгуц – святой человек – умудряется сам уболтать Умукха до такой степени, что тот отпрашивается в каюту отдохнуть.

Ближе к ночи – ну, это если по Мудангу ориентироваться – из-за баррикад выбирается Ажгдийдимидин. Он приходит в кухню, где мы всем комплектом, кроме бога, режемся в настольную игру, и являет нам глубоко потрясенное выражение лица.

– Ужинать будете? – спрашивает его Кир, поняв, что Старейшина подвис и нуждается в перезагрузке.

– Не отказался бы, – отвечает Ажги-хян, что само по себе странно: можно ведь было просто кивнуть. Но он еще и продолжает: – А можешь мне еще гармарры сделать, пожалуйста?

Лицо его при этом становится еще более ошеломленным, хотя по голосу слышно, что он совершенно не напрягается. Видимо, в этом-то и шок…

– Та-ак, – протягивает Унгуц. – Это что же Умукх-хон с тобой сотворил?

– По всей видимости, он меня запечатал, – вздыхает духовник, садясь за стол.

Мы с Азаматом переглядываемся.

– Только на время перелета, как я понимаю? – осторожно предполагает Азамат.

– Надеюсь, – нервно откликается духовник, таращась в стол.

– Ладно, не переживайте, в крайнем случае, Ирлик распечатает, – успокаиваю я. – А пока наслаждайтесь речью.

Духовник понуро кивает и принимается есть поставленный перед ним суп, запивая гармаррой.

Наутро, как обычно не обнаружив мужа в постели, я выползаю в общественное пространство и вскоре нахожу Азамата в компании Умукха и Янки, которую ее мужчина вчера до бога не допустил из суеверного ужаса.

– Ага, – сонно, но ехидно говорю я, – Ирнчин с утра пораньше за рулем, а ты – общаться?

– Ну еще бы, Лизка, ты что! – фыркает Янка. – Это ты с богами по выходным бухаешь, а я вообще не в курсе, как будто на другой планете живу! Мне же интересно. А Ирнчина я еще нескоро прощу и десять раз подумаю, хочу ли я действительно за него замуж выходить. Ты знаешь, что он мне вчера устроил?

Азамат с Умукхом озабоченно переглядываются.

– Эмоциональный шантаж? – предполагаю я из личного опыта.

– Щаз! Он просто в дверях встал, и все! Типа не пущу – и как хочешь! И сегодня, уходя, каюту запер. Хорошо хоть телефон не отобрал, я Азамату позвонила, чтобы выпустил. Ну ты представляешь, какой козлина!

Я окончательно просыпаюсь, освеженная новостями.

– Он тебя собрался там весь полет голодом морить? – недоверчиво уточняю я. Как-то до сих пор я не замечала за муданжцами таких накренений мозгов.

– Нет, завтрак он мне принес, и ужин вчера тоже, – выпятив губу, поясняет Янка. – Но это его совершенно не извиняет.

– Вы же понимаете, он глава национальной безопасности, – вкрадчиво и, видимо, не в первый раз напоминает Азамат. – Это определенным образом сказывается на личности…

Янка извлекает заткнутую сзади за пояс джинсов силиконовую лопаточку для жарки и, угрожающе потрясая ею, заявляет:

– На его личности вот это скажется, как только он посмеет ко мне хоть на полметра приблизиться!

– Вы прямо как Укун-Тингир, – прищурившись от улыбки, замечает Умукх.

– Да, кстати! – оживляется Янка. – Мне очень импонирует мысль запереть кое-кого в подземной пещере на двести лет! Нет, правда, Лизка, как ты с ними живешь?!

Азамат тяжело вздыхает.

– Меня никто запирать не пытался и, надеюсь, не попытается, – многозначительно произношу я, косясь на мужа. – А вообще, дорогой, поговорил бы ты с Ирнчином на эту тему как-нибудь… по-мужски.

Азамат кроит кислую мину.

– Да, я уже пришел к тому же выводу, но совершенно не уверен, что из этого выйдет что-то путное. У Ирнчина не так уж много причин прислушиваться к моим советам на личном фронте.

– У него есть одна очень веская причина! – продолжает возмущаться Янка. – Потому что пока он мне под страхом смерти не поклянется, что такое не повторится, во ему, а не свадьба, и вообще может про меня забыть!

На «во» она предъявляет самый выразительный жест, на который способна, и Азамата это слегка коробит – как же, женщина… Умукх, однако, рассматривает Янкины пальцы с интересом.

– А что значит этот жест? – любопытствует он.

– Что я ему вставлю и проверну! – рычит Янка.

– Что? Куда? – не понимает Умукх.

Азамат морщится и просительно смотрит на меня.

– Пойдем завтракать?

– Пошли, – соглашаюсь я, давясь смехом. – Ян, ты только, когда объяснишь свои намерения, объясни также сферу употребления, а то если бог так выразится, кого-нибудь и кондратий хватить может.

Янка отвечает на языке хозяев леса, не иначе.

На пути к кухне Азамат выглядит несчастно, как будто съел что-то тухлое.

– У тебя последнее время очень богатая мимика, – замечаю я. – От меня набрался?

Он задумчиво трет лицо руками.

– До твоей мне еще далеко. А так, вообще, мне всегда говорили, что у меня выразительное лицо. Ну, до…

– А-а, то есть у тебя наконец-то проснулись мимические мышцы! – резюмирую я. – Ну слава кому-нибудь там и моему крему!

– Крем твой волшебный, да, – улыбается Азамат. – И руки золотые. Но если хочешь с кем-нибудь разделить заслуги, то как раз с Умукх-хоном. Он ведь бог целительства, ему и благодарность.

– Кстати, может, его попросить помочь? Ты, конечно, и так уже хорошенький, но надо бы довести дело до конца. Ты вообще пробовал когда-нибудь для него моцоги проводить, или как там это делается?

Азамат задумчиво склоняет голову набок, раскладывая завтрак по пиалам.

– Моцоги – нет. Гуйхалахи возносил, конечно, правда, они лучше всего работают в моменты отчаяния, а мне, видимо, только казалось, что я до него дошел. В целом я считал, что если уж боги решили меня изуродовать, просить их вернуть все как было бессмысленно – зачем-то же они это сделали. Алтонгирел тоже все время твердил, что у всего есть свое значение и что мы не можем предугадать высший замысел. Но это имеет смысл, только если боги действительно планируют жизни людей. А я, страшно сказать, последнее время далеко не так в этом уверен… Так что, может, и правда имеет смысл попросить Умукх-хона…

– О чем? – раздается за спиной заинтересованный голос.

Мы подпрыгиваем с разворотом и упираемся взглядами в Умукха собственной персоной. Я вполне уверена, что он следом за нами не шел, да и Азамат заметил бы, у него слух о-го-го.

Азамат неуверенно косится на меня – ему, видимо, неловко просить за себя.

– Да вот, мы тут подумали, – поясняю я, – раз уж вы бог целительства, может, вы бы подлатали Азамату физиономию? Ну, естественно, мы бы обряд провели, как полагается, дары там, все дела…

Умукх неожиданно спадает с лица и принимается махать на меня руками.

– Не надо, пожалуйста, не надо, не просите! – выпаливает он практически в панике. – И ни в коем случае не проводите этот ужасный обряд!

– Э-мм… – Я кошусь на Азамата в надежде, что он что-нибудь объяснит, но он глядит на меня в такой же растерянности. – Ладно, не переживайте так, мы не будем… Да не будем, не будем, обещаю!

Умукх перестает паниковать и расслабляется до полного раскисания – как-то весь оседает, едва на ногах держится, и сутулость его уже граничит с горбатостью.

– Спасибо, – жалобно выдавливает он. И тут же быстро добавляет: – И друзей всех попросите, чтобы они тоже ни-ни! Пожалуйста!

– Хорошо-хорошо, – заверяет Азамат, высоко подняв брови. – А можно узнать почему?

Умукх на секунду подвисает, потом кивает.

– Да, конечно, люди всегда хотят знать причину… – Он задумывается. – Это сложно. Но я попробую объяснить.

– Давайте сядем за стол и побеседуем под завтрак, – предлагает Азамат, балансируя тремя пиалами. Тон, в котором он разговаривает с Умукхом, все больше напоминает тон, в котором он разговаривает с матушкой, – вроде и уважительно, и настойчиво, и даже немножко покровительственно. Умукх реагирует как родной – тут же послушно садится за стол и раскладывает свои пальцы-крючочки по краю столешницы. Он успевает съесть и выскрести содержимое своей пиалы, прежде чем вспоминает, что собирался что-то рассказать.

– Ах да, про целительство… – вздыхает он, хлопая густыми белыми ресницами, как пушок на теле ночной бабочки. – Тут такое дело… Понимаете, если обряд проведен правильно, я не могу отказать. То есть это не в моей власти. Я обязательно должен выполнить просьбу и ничего не могу с этим поделать.

– А вам это очень трудно? Или неприятно? – пытается понять Азамат.

– Нет, легко! – мотает головой Умукх. – Но это просителю жизни стоит.

Азамат моргает.

– Что, всегда?

– Угу, – уныло кивает бог. – А иногда не только просителю, а и еще кому-нибудь из его близких… Случалось, что и целыми семьями… ой! – Он зажмуривается и остервенело мотает головой, стараясь отогнать неприятные воспоминания.

– Ну а вы не можете их предупредить? – ошеломленно спрашиваю я, внутренне содрогаясь от мысли, что сама только что чуть не стала «просителем».

– Конечно, я всегда предупреждаю! – заверяет Умукх. – Но люди думают, что так будет лучше, думают, что здоровье другого человека важнее их жизни, понимаете? Что это, как это называется… оправданная жертва. Но только лучше не бывает! Просителю-то что, умер – и никаких проблем. А вот спасенные… Они потом всю жизнь маются, со всеми ссорятся, винят себя и других, а другие их обвиняют… Я не могу на это смотреть! – Он совсем закорючивается и утыкается подбородком в стол.

– И так было во все времена? – тоже ошарашенно спрашивает Азамат.

Умукх кивает.

– Но раньше было лучше, – добавляет он. – Потому что я не понимал. Мне было все равно. Попросили – сделал. Меня только интересовало, чтобы обряд провели по всем правилам. А потом Ирлик дал мне разум. И теперь я каждый раз страдаю. – Его голос от напряжения срывается на писк. – Я не хочу убивать людей. И ничем хорошим это никогда не кончается. Но они все равно просят!

– А вы не можете вместо жизни что-то другое брать? – осторожно интересуюсь я. – Ну или хотя бы животных, а не людей…

– Я ничего не могу, – вздыхает Умукх и вытягивает из-за пояса свою легендарную флейту. – У меня есть только вот это. Если я на ней сыграю, она выдует жизнь из просителя, но излечит кого заказано. Я пытался что-нибудь с ней сделать, чтобы она работала по-другому, но ничего не выходит. А больше я ничего не умею. Я пытался помогать людям без флейты, но я только хуже делаю.

Он уныло постукивает флейтой по столу. При ближайшем рассмотрении я понимаю, что она сделана из кости, скорее всего птичьей, при этом довольно большая и украшена резными узорами.

– А откуда она у вас? – интересуется Азамат.

Умукх пожимает плечами.

– Укун-Тингир говорит, что я ее сам сделал. Но я этого не помню, Ирлик тоже. Она уверяет, что сама видела, но она может легко все перепутать.

Он окидывает злополучный предмет печальным взглядом и снова убирает его за пояс. Потом немного приободряется и даже улыбается, прежде чем снова заговорить.

– Ирлик сказал, что земляне хотят изучить, как мы, боги, делаем всякое. Вот я и подумал, может быть, если я пойму, как все это работает и как устроены люди, может, тогда я смогу лечить без флейты?

– Резонно, – соглашаюсь я. – Но на это уйдет много времени.

– Я бы с радостью отдал пару веков, чтобы только больше никогда не играть на ней, – серьезно говорит Умукх.

Мы с Азаматом понимающе киваем. Азамат немного колеблется, но все же решается высказать свои соображения:

– Умукх-хон… Не поймите меня неправильно, я очень уважаю землян и вполне уверен, что исследователи, которые будут с Вами работать, – честные и добросовестные люди, но все же… Возможно, не стоит рассказывать им о флейте и об этой проблеме. По крайней мере, первое время.

– Ты думаешь, они захотят, чтобы я на ней сыграл? – напрягается Умукх.

– Не знаю насчет этого, но, боюсь, как бы Вас не втянули в чужие игры. Понимаете, наука наукой, но за любой наукой стоит представитель власти, который может соблазниться использовать Вас в своих целях. В этом смысле, конечно, любое исследование с Вашим участием – это соблазн, но флейта меня особенно беспокоит. Возможно, было бы лучше им ее даже не показывать. Во всяком случае, пока не убедитесь, что никто не захочет превратить ее в оружие.

Умукх широко раскрывает глаза.

– Но я ведь только хочу помочь! Я не хочу, чтобы меня использовали во вред другим! Может, тогда лучше мне к ним и вовсе не ходить?

– Умукх-хон, – мягко говорит Азамат, пристально глядя ему в лицо. – Вы очень добры к людям, и я совсем не хотел бы менять Ваше отношение. Я уверен, что в конечном итоге от исследований, в которых Вы собираетесь принять участие, выйдет польза и Вам, и нам, и землянам. Я просто прошу Вас быть осмотрительнее. Я постараюсь держать все под контролем и присматривать за людьми, которые будут Вами заниматься, на случай если вдруг их цели – не просто стремление к знанию. Но я не могу быть там с Вами каждый день и указывать, на какие вопросы отвечать, а на какие нет. Поэтому прошу Вас, для всеобщего блага, будьте осторожны. Вы же знаете, людям не все и не всегда можно говорить.

Умукх, до сих пор слушавший немного растерянно, оживляется и понимающе кивает.

– Да, это я знаю. Ирлик тоже все время говорит, что надо сначала понять, что человек сделает, если ему скажешь, а потом уже решать, говорить или нет. О-ой, как сложно. Но надо умнеть, правда же? Иначе так совсем онасекомиться можно, – улыбается он.

– Онасекомиться? – приподнимает бровь Азамат, из чего я делаю вывод, что это не просто редкое выражение.

– Ирлик так говорит, – пожимает плечами Умукх. – Он говорит, если я не буду думать, то совсем онасекомлюсь. Я не знаю, что это, но, наверное, что-то неприятное.

– Похоже, что так, – соглашается Азамат.

– Слушай! – внезапно оживляется Умукх. – У тебя ведь тут есть на корабле специальный человек, который безопасностью занимается?

– Да, Ирнчин, – кивает Азамат.

– Вот, я ему тогда флейту отдам на хранение. Как ты думаешь, он проследит, чтобы на ней никто не играл?

Азамат на пару секунд задумывается, потом отвечает:

– Полагаю, да. Пожалуй, из всех, кого я знаю, он наиболее надежный в этом отношении человек.

– Отлично! – радуется Умукх. – Тогда я прямо сейчас пойду с ним поговорю, пока не забыл!

И, не позволяя слову разойтись с делом, он быстренько сворачивается, сжимается, уменьшается и с тонким жужжанием улетает из кухни.

Азамат провожает его задумчивым взглядом.

– М-да, – резюмирует он. – Придется Унгуцу отзывать тираж биографий богов и править. Не в комара он превращается, как во всех легендах написано, а в ктыря.

Вскорости к нам присоединяются Кир и Ажги-хян, ведущие осторожный разговор об успехах Айши. После эпизода со спасением Сурлуга эти двое гарцуют друг вокруг друга, как в средневековом танце, даже Кир со всей его топорностью и ненавистью к духовникам как-то ухитряется быть тактичным и вежливым. Если это все ради Айши, то, может, Азамат и прав и там действительно не просто дружба.

Ажгдийдимидин в приподнятом настроении и непривычно болтлив – рассказывает такие подробности тренировки духовников, от которых Алтонгирел уже давно бы зашикал и повставлял всем кляпы и беруши.

– С предсказаниями у нее пока что так себе, – излагает духовник. – Активные умения ей лучше даются. Как она повелевает, ты и сам видел, но и гуйхалахи у нее очень могущественные. А вот будущее… Мне кажется, дело больше в том, что она стесняется в чужую жизнь заглядывать. Возможно, ты бы мог на нее повлиять в этом отношении, а то мы с Алтонгирелом в ее представлении слишком значительные люди, чтобы она могла брать с нас пример.

– Хотите сказать, вы не против, если она от меня наглости поднаберется? – ухмыляется Кир.

– Ну, вроде того, – неловко улыбается Ажги-хян.

– Хм. – Кир многообещающе шевелит бровями.

Ажгдийдимидин негромко смеется и вздыхает. Он гораздо симпатичнее, когда улыбается.

– Жаль, Сурлуг не с нами, – комментирует возникший в проеме Унгуц.

Ажгдийдимидин улыбается шире.

– Я ему звонил сегодня с утра, – сообщает он с легкой гордостью – он крайне редко именно звонит, по понятным причинам писать сообщения ему гораздо проще. – Проговорили три часа, как будто не вчера расстались.

Его лицо становится задумчивым и отстраненным, так что мы тактично перестаем на него таращиться и отвлекаемся на какой-то свой разговор. У Азамата пиликает телефон – первые такты одной из модных нынче на Муданге танцевальных мелодий. Он берет трубку, но мотив не обрывается – его продолжает напевать Старейшина, слегка пританцовывая на месте. Кир бросает на меня заговорщицкий взгляд и тайком запускает видеозапись на телефоне.

Умукх возвращается в гостиную очень довольный и с Янкой на локте. Она внимательнейшим образом рассматривает его пальцы, одежду, волосы и даже обнюхивает под мышками. Я немного внутренне морщусь, все-таки и в моем расслабленном понимании с богами следует держать некоторую дистанцию, но Умукха, кажется, все полностью устраивает, так что я не выражаю свои сомнения вслух. Однако при виде этих двоих я начинаю задумываться, что, возможно, у Ирнчина были и другие причины не подпускать Янку к богу – элементарная ревность, например.

– А, Ажгдийдимидин! – радуется Умукх. – Ну как, все нормально?

Духовник слегка кланяется.

– Премного благодарен. Вы сняли с моего сердца огромный груз, и теперь я чувствую себя снова молодым.

– Да ты и есть молодой, – удивляется Умукх. – Но ты сегодня намного лучше выглядишь. Вот бы тебе все время такую штуку носить!

Ажгдийдимидин опускает взгляд.

– Соблазн велик. Но на мне лежит ответственность за всю планету. Я не могу просто так взять и выйти из игры.

Умукх делает печальную рожицу.

– Я спрошу у Ирлика, как тебе самому ее снимать и надевать, – обещает он и добавляет: – Если не забуду, конечно.

– Мы напомним! – радостно сообщает Унгуц. – А вот бы вы еще для Айши такую штучку сделали. Ей-то можно и не снимать, даже лучше было бы.

– Еще чего! – внезапно возмущается Кир. – Нет, на время я могу понять, но чтобы она тоже могла снимать!

– Но, Кир, – вздыхает Ажгдийдимидин, – быть духовником совсем не просто, тем более для девочки. Ты только подумай, ее же не будут воспринимать всерьез. Это очень тяжелая судьба. И если есть возможность ее избежать, то…

– То пусть кто-нибудь другой избегает. – Кир упрямо складывает руки на груди. – Она уже все решила. Она будет первой в мире духовницей, она так хочет. И я уверен, что она справится.

Ажгдийдимидин просительно смотрит на Азамата, мол, урезонь ребенка. Но Азамат качает головой.

– Старейшина, боюсь, я присоединяюсь к Айшиному решению. Да, ей будет трудно, но подумайте вот о чем: она не единственная и не последняя на Муданге девочка с духовными способностями. Раз уж так вышло, что она попала в учение, этим надо пользоваться, чтобы продвигать идею женщины-духовника и сократить количество вынужденных знающих в пользу хорошо обученных духовников. Простите, что говорю, как политик, но вы же понимаете, что следующий раз такой прецедент может произойти еще через сотни лет, а вы не понаслышке знаете, как тяжело женщине отказаться от использования своей силы.

Духовник вскидывает на него шокированный взгляд и быстро оглядывается по сторонам, проверяя, не услышал ли кто лишний намек на его сестру.

– А… кто такая Айша? – вкрадчиво интересуется Умукх в повисшей тишине.

Кир принимается объяснять, пока Азамат с Ажгдийдимидином ведут немой спор взглядами, бровями и наклоном головы. Азамат побеждает, заставив духовника смиренно вздохнуть.

– Прошу меня простить, – откланивается муж. – Мне нужно обсудить одно дело с министром безопасности.

Министр безопасности – это у нас Ирнчин. Я бросаю косой взгляд на Янку, которая немного отлипла от бога и пытается вникнуть в суть разговора про Айшу.

– Лиз, что эти шовинисты опять выдумали? – спрашивает она меня на родном. – И почему этот мужик должен не понаслышке что-то знать про женские чувства?

– У него сестра подхалтуривает колдовством, – поясняю я. – Только это страшный секрет, не вздумай никому говорить, испортишь всю жизнь бедной женщине и всей ее семье.

Янка в томном жесте прикрывает глаза ладонью.

– Этот Муданг! Куда ни плюнь, все жизнь кому-нибудь испортишь!

– Да, социальное положение у нас – хрупкая вещь. Чихнул – и нету.

– У нас? – усмехается Янка. – Ладно, госпожа муданжка, ты вот что скажи, твой муж пошел с моим козлом разговаривать, да? А мы не можем как-нибудь…

Ее прерывает жужжание моего телефона – сообщение от Азамата: «Зная твою любознательность, оставил дверь приоткрытой».

– Можем, – ухмыляюсь я.

Когда мы подкрадываемся к Ирнчиновой двери, там уже вовсю идет разговор.

– А у тебя что, душа под кустом не прячется, когда они в гости заходят? – несколько повышенным тоном вопрошает Ирнчин.

– Было дело поначалу, – соглашается Азамат. – Но я привык со временем. Они действительно не имеют в виду вреда.

– Это игра с огнем! – кипятится Ирнчин. – Имеют, не имеют… Что богу дела до жизни одного человека? Как тебе до муравья! Сегодня он тебе оказывает любезности, а завтра доедает твою семью! Азамат, я не могу себе позволить ее потерять. Она все для меня, понимаешь, она свет в жизни!

Янка корчит рожу и приосанивается, а у меня случается дежавю.

– Я очень хорошо тебя понимаю, – размеренно отвечает Азамат. – Но ты должен осознать две вещи. Во-первых, если ты будешь ограничивать ее свободу, то потеряешь ее обязательно, очень быстро и бесповоротно. С земной женщиной просто нельзя так обращаться, это я тебе как эксперт говорю. А во-вторых, мой опыт общения с богами показывает, что они относятся к людям совсем не так наплевательски, как мы привыкли думать. Даже грознейшие из них, вроде Учок-хона, воспринимают людей скорее как домашних питомцев, чем как букашек. Ирлик-хон – во всех отношениях самый могущественный из богов – глубоко заинтересован в людях как в источнике знаний. Что же касается Умукх-хона, мы сегодня утром с ним беседовали, как раз насчет флейты, и у меня сложилось впечатление, что он искренне дорожит каждой человеческой жизнью, как будто мы ему все родные дети. Я понимаю, что тебе страшно. Мне тоже поначалу было страшно. Но ты не столичная барышня, ты наемник. Ты должен и сквозь страх видеть риски. И риск потерять ее, потому что ты ведешь себя как беспомощный дурак, гораздо выше, чем риск попасть под ноги рассеянному богу.

– Ну, Азама-ат, – практически стонет Ирнчин. – Она на него так смотрит…

Янка рядом со мной закатывает глаза так, что они чуть там не остаются.

Азамат фыркает.

– Так ты определись, друг, ты боишься за ее жизнь или верность?

– Я за все боюсь, – вздыхает Ирнчин. – Я что ни сделаю, все оказывается не так и неправильно. Я каждую свободную минуту только сижу и думаю, как мне с ней себя при следующей встрече вести, чтобы она меня тут же не бросила.

Янка беззвучно ахает.

– Ты вообще знаешь, почему она хочет по земному обряду жениться? – продолжает распаляться Ирнчин.

– Потому что у них браки не навсегда, – откликается Азамат.

– Вот именно! – снова повышает голос Ирнчин. – Она просто собирается меня бросить, когда я ей окончательно надоем.

Янка стучит кулаком себе по лбу и всячески гримасничает в том смысле, что нельзя быть таким мнительным.

– А тебе не приходит в голову, что она тоже боится? – осторожно интересуется Азамат.

– Ей-то чего бояться? – не понимает Ирнчин. – Что я не обеспечу ей безбедную жизнь? Или, наоборот, накоплю на десятерых детей?

– Н-нет, – усмехается Азамат. – Я вполне уверен, что ни того, ни другого. Зато она, например, может бояться, что ты не дашь ей работать. Что ты будешь контролировать ее жизнь, ее круг общения. И ты только что дал ей весьма серьезный повод для опасений.

– Ну хорошо, допустим, ты прав и боги действительно не так опасны, и пусть у меня губы дрожат при мысли, что она вот сейчас с ним разговаривает и может что-то ляпнуть такое, что он ее сразу сотрет в порошок, ничего, свой страх я перетерплю, я и правда привычный. Но что, если она ввяжется во что-то действительно опасное? Я и тогда должен позволять ей делать, как она хочет? И если она интересуется другим мужчиной, я должен сидеть сложа руки и надеяться, что это пройдет?

– А ты не пытался с ней самой об этом разговаривать? – осведомляется Азамат.

– О чем «об этом»?

– Скажем, я полагаю, ей было бы интересно узнать, что ты столько времени думаешь о ней, что тебе так трудно дается это ухаживание, что ты не понимаешь, как ей угодить… Да и насчет опасности, я уверен, если бы ты связно объяснил, чего именно ты опасаешься, не пришлось бы двери запирать. Уж с ее-то профессией оценка рисков – ежедневное дело.

– Азамат, – несколько обескураженно произносит Ирнчин, – но я же не могу ей сказать, что я ничего не понимаю и боюсь. Какой я буду после этого мужик? Я ей совсем разонравлюсь.

Янка складывает бровки домиком и прикусывает кулак, но все же не удерживается от умиленно-мяукающего звука, и в каюте повисает напряженная тишина. Однако провал Янку совершенно не выбивает из колеи – вместо того чтобы драпать, она врывается в каюту и угрожающе-размашистой походкой приближается к Ирнчину, на которого несколько жалко смотреть.

– Ты идиот! – громогласно заявляет она, после чего крепко обнимает его посередке и так же решительно добавляет: – Но я тебя очень люблю, так что тебе придется резко поумнеть!

Ирнчин беспомощно переводит взгляд с Янки на Азамата, на меня и обратно на Янку, не зная, куда девать руки, в итоге решает, что логично попробовать ее тоже обнять.

Она выворачивает голову, чтобы глянуть на меня, не отпуская его.

– Лиз, вот че мне делать с этим подарком судьбы?

– Холить и лелеять, – с трудом сдерживая смех, предлагаю я.

– Ты говоришь, как моя совесть, – вздыхает Янка. – А хочется-то воспитывать и укрощать.

– Мужчин нельзя воспитывать, у них от этого язва и мигрень бывает. Их можно только дрессировать, награждая за хорошее поведение. А ты дрессировкой пренебрегаешь и вон до чего мужика довела, что он тебя в комнате запирает.

– Я довела?!

– А кто же?

– При дрессировке, – внезапно встревает Азамат в наш базар, – важно быть последовательным и четко формулировать, какое именно поведение поощряется, при этом ставить выполнимые задачи. Это и в обратную сторону тоже работает. Ну, Лиз, как думаешь, безопасно их оставлять наедине?

– Да думаю, не передерутся.

– Ну тогда пошли Тирбиша подменим. – Он кладет мне руки на плечи и подталкивает к выходу.

– Азамат! – окликает Ирнчин. – Ты это что, подстроил все, что ли?

Азамат слегка оборачивается.

– Ну, я полагал, что проблема у вас в непонимании. Я повидал домашних тиранов, и ты – не один из них, так что не пытайся им стать, и все будет хорошо.

На этом он подмигивает и закрывает за нами дверь.

Азамат долго и тщательно морально готовился к своему первому полномасштабному контакту с метрополией и все же оказался совершенно не готов к суровой действительности. Девочка-пограничник, подняв глаза, чтобы сверить картинку на удостоверении с лицом предъявителя, слегка задохнулась и не смогла справиться с ошеломленным восхищением во взгляде, хотя погранцов вроде бы на такой случай тренируют. Дальше – хуже. Азамат, понятное дело, возвышается над толпой землян, как утес над морем, и привлекает гораздо больше внимания, чем ему бы хотелось. За то время, что мы прошли все бюрократические инстанции и выпали на относительно свежий воздух, моему мужу успели состроить глазки четыре официантки, семь охранниц, два сотрудника страховой компании, таксистка и около десятка разнополых пассажиров.

Когда мы наконец втиснулись в поданную к выходу авиетку, Азамат сполз на сиденье так, чтобы сбоку не видно было, и, похоже, рад был бы закопаться под коврик.

– Что это было?! – выдыхает он, когда мы разгоняемся на узенькой взлетной – а я и забыла уже, что на Земле такого рода транспорту разбег нужен.

– Это была миниатюра «адекватная реакция», – хмыкаю я, перемигиваясь с Янкой, которая своего благоверного на всякий случай вела под локоток, чтобы не украли.

– Хочешь сказать, я у всех земных женщин буду вызывать такую реакцию? – ужасается Азамат.

– Ну, некоторые умеют сдерживаться, – пожимаю плечами я.