Ничья Латынина Юлия

– Красиво, – сказал Семин. – Это что, центральный универмаг?

– Да.

– Мне не нравится, что ты встречаешься с Вырубовым.

Елена пожала плечами.

– Ты играешь… – Семин задумался, ища подходящее слово… – с гексогеном.

– Он что, такой страшный?

– Да.

– А он правда убил Кривицкого?

– Он очень многих убил. Он убил Кривицкого и Шанина. Он убил Лашкевича. И был такой человек по кличке Дорофей, он его тоже убил. Он убивает, как ты ешь витамины: без удовольствия и без малейших колебаний.

Елена вспомнила несчастного петуха, предназначенного для пираний, и азартный крик Вырубова: «Врешь, мля! Не уйдешь!»

– Я встречаюсь с ним завтра, – сказала Елена.

Семин рассматривал наброски.

– Тебе придется отказаться от работы.

– Но почему?

– Лена, жена Виктора Семина не может реконструировать вырубовский универмаг.

– Но я не твоя жена.

Семин засмеялся и принялся целовать ее.

– Ну, так давай поженимся, – сказал он.

Осенью 1994 года Тахирмуратов и Семин решили купить Гагаринский золотой рудник. До этого самым крупным их бизнесом была торговля бензином. Они хорошо поднялись, арендовав десять автозаправок у «Нарымнефтепродукта», поставили семь контейнерных АЗС и через год заменили их стационарными заправками, но промышленной собственности у них не было. Гагаринский был не такой уж большой рудничок в трехстах километрах от города, в тайге, с прогнозными запасами в сорок тонн золота и неглубоким залеганием рудного тела. Документы на рудничок Семин выменял на бутылку водки в «Нарымгеологоразведке».

Чиновника, который продавал рудник, звали Нарышкин, а все переговоры вел его заместитель Гурза. Нарышкин и Гурза были готовы продать рудник почти даром, но при этом они хотели, чтобы половина рудника принадлежала им.

Игорь Тахирмуратов был категорически против такой сделки.

– Смотри, что получается, – говорил Тахирмуратов, – мы будем вкладывать в рудник деньги, да? И вкалывать мы будем, как проклятые. А половина доходов пойдет Нарышкину. Давай лучше заплатим ему побольше денег сейчас, но затем все будет принадлежать нам.

– Не бойся, – сказал Семин, – мы им ничего не заплатим. И доли они тоже не получат. Делай как я скажу.

На следующий день Семин отобедал в ресторане с Всеволодом Прашкевичем: так, просто для поддержания дружбы. Прашкевич теперь был замначальника краевого УВД. Он дружил с Семиным и время от времени оказывал ему разные дружеские любезности, но взяток или того, что могло быть сочтено взяткой, ни разу от Семина не брал.

Когда в прошлом году одну из заправок Семина забросали гранатами, он быстро нашел тех, кто это сделал, и все они получили срок.

Семин спросил у Прашкевича, как его жена, и тот ответил:

– Хорошо. Через два месяца родит.

– Это у тебя третий будет? – спросил Семин.

– Да.

– Не тесно вам будет впятером-то в двухкомнатной?

– Тесно, – сказал Прашкевич, – а что поделаешь?

– Я дом на Палашевской набережной строю, – сказал Семин. – Улучшенная планировка. Может моя фирма вашему управлению несколько квартир выделить?

Прашкевич долго думал.

– Нет, – равнодушно и окончательно сказал он.

– Всеволод Михайлович, – сказал Семин. – Это не взятка. Я обязан вам своим бизнесом. А может быть, и жизнью. Это… не имеет цены. Это стоит гораздо дороже новой квартиры.

Прашкевич равнодушно кивнул.

– Всеволод, пойми. Я чувствую себя… неудобно. Ты никогда ничего не брал у меня…

– Я никогда ни у кого ничего не беру, Виктор Иванович. Я не беру ни у коммерсантов, ни у бандитов, ни у подследственных. Видите ли, когда я беру деньги, это означает, что вы расплатились за оказанную вам услугу согласно прейскуранту. Как в парикмахерской. А я предпочитаю, чтобы вы мне были должны.

Инвестиционный конкурс на Гагаринский золотой рудник был назначен на январь 1995 года. До конкурса оставалось пять недель. Все документы уже были подписаны, все позиции сверены, и все фирмы, изъявившие желание участвовать в конкурсе, уже подали заявки. Всего фирм оказалось четыре штуки: две представляли Семина и Тахирмуратова, еще одна – какого-то местного железнодорожника, видимо, не понимавшего, что результаты тендера предрешены, и еще в последний день принесли заявку от некоего неведомого АОЗТ «Синельга».

Нарышкин и Гурза потихоньку вскрыли заявки (разумеется, это было строжайше запрещено условиями конкурса), и оказалось, что «Синельга» предлагает сумму инвестиций несколько большую, чем Семин и Тахирмуратов, – семь миллионов долларов, а не три. Тогда Семин передал им новую заявку, в которой была указана сумма в восемь миллионов долларов.

Нарышкин и Гурза заменили старую заявку Семина новой и на всякий случай объявили, что заявка от «Синельги» не будет участвовать в тендере, потому что она оформлена не по правилам. Нарышкин и Гурза очень старались за причитающиеся им пятьдесят процентов рудника.

Семнадцатого декабря был пятый год, как Семин ушел из университета, и в ознаменование этой годовщины Семину пригнали из Германии черный «БМВ», почти новый, изящный, как китайская ваза, и с большими фарами, похожими формой на лист яблони.

На этом-то новом «БМВ» Семин и приехал в ресторан «Гамбит».

Семин вошел в ресторан, необыкновенно довольный собой. За пять лет он проделал немалый путь – от обыкновенного кооператора, зарабатывающего на жизнь собственными руками, до президента крупной компании. Десятки нарымчан, начинавших так же, как он, остались при своих фирмочках из трех человек и частных гаражах с автосервисом, сотни – разорились.

Семин отдавал себе отчет в том, что своим прозябанием многие из бывших кооператоров обязаны бандитской крыше, а он, Семин, соответственно, обязан процветанием майору милиции Прашкевичу. Или, точнее, так – он бы никогда не пошел под крышу. Но если бы не майор, то его, скорее всего, убили бы.

Тахирмуратов ждал его за накрытым столиком: на белоснежных тарелках с синей каймой уже были разложены пестрые закуски: нежная красная рыба, оттененная зеленью и лимоном, черная икра с желтыми розочками масла, горка устриц и ослепительно сверкающая в высоких стаканах газированная вода.

Широкие окна ресторана выходили на набережную: за окном валил снег, река уходила куда-то вдаль сплошной белой змеей, и прямо перед окнами семинский водитель заботливо счищал снег с его нового «БМВ». Рядом с «БМВ» стоял большой черный «лендкрузер», с белозубым оскалом решетки и тоже с водителем. Семин внезапно вспомнил о наглом рэкетире с его дряхлым «мерседесом». Интересно, что с ним? Так и ходит в тренировочных штанах?

Потом чей-то силуэт загородил Семину вид на «БМВ», Семин поднял глаза и поперхнулся. Перед ним стоял Малюта. Он был в дорогой кожаной куртке и темной рубашке без галстука.

– Привет, Виктор Иваныч, привет, Игорек, – сказал Малюта, – как дела?

И бесцеремонно плюхнулся за стол рядом с партнерами.

– Нормально, – сухо ответил Тахирмуратов.

– Вы, говорят, Гагаринский прииск собрались покупать?

Семин пожал плечами и сказал:

– Врут.

– А-а… хорошо, если врут.

– Почему?

– Потому что я его тоже хочу купить, – с усмешкой объяснил Малюта, – и ни с кем тягаться не намерен. Прииск – это не мисс Нарым, чтобы ради него конкурс устраивать…

Семин ощутил в глубине души звенящую злобу. Это было несправедливо. Это он, Виктор Семин, нашел месторождение. Он просчитал его рентабельность. Он организовал конкурс. Он составлял чиновникам документы. И сейчас на все готовое приходил обыкновенный бандит и разевал рот на его кусок.

– «Синельга» – это твоя контора? – спросил Семин.

– Допустим.

– Ну, так эта твоя контора получит шиш с маслом.

Малюта резко встал. Его красивое гладкое лицо вдруг жутко оскалилось.

– Я тебя выхарю, козел, – сказал он и покинул ресторан.

Через несколько секунд Семин увидел, как хлопнула дверца черного «лендкрузера» с тонированными стеклами, и тачка Малюты сорвалась с места, обдав новенький «БМВ» Семина фонтаном рыжего снега.

Малюта не соврал, говоря, что он всерьез намерен заняться Гагаринским прииском. На следующий день после того, как Нарышкин и Гурза вычеркнули «Синельгу» из списка фирм, участвовавших в конкурсе, в окно семинского офиса влетела граната.

Семин проконсультировался с Прашкевичем и по его совету стал ходить с удвоенной охраной, а Тахирмуратов отправил свою семью из города.

А еще спустя два дня Нарышкин и Гурза позвали Игоря Тахирмуратова на разговор. Оба чиновника были бледны: накануне вечером к ним зашел человек от Малюты. Во-первых, это был очень большой человек, хорошо известный в городе. Бывший первый секретарь крайкома. Во-вторых, после его ухода им звонили уже непосредственно братки.

Как выяснилось, фирма, которую принимали за железнодорожную, тоже на самом деле принадлежала Малюте, и пришедший к Нарышкину бывший первый секретарь крайкома посоветовал присудить победу именно этой фирме.

– Мы не можем рисковать своей головой, – сказали Нарышкин и Гурза.

– Вы рискуете не задаром, – ответил Тахирмуратов, – а за половину доли.

– Малюта тоже предлагает нам половину, – ответил Нарышкин, – поэтому мы хотим шестьдесят процентов.

Тахирмуратов понимал, что это, скорее всего, шантаж, и что никакой доли бандит чиновникам не предлагает. Но такой поворот разговора был обговорен между ним и Семиным.

– Хорошо, – сказал Тахирмуратов. Когда партнер Семина Игорь Тахирмуратов вышел из здания краевой администрации, он увидел, что перед зданием стоит черный «лендкрузер», и у раскрытой его дверцы курит высокий человек в кожаной куртке и с гладким мальчишеским лицом. При виде Игоря человек бросил сигарету в снег и шагнул ему навстречу:

– Сядь в машину.

Охранники Игоря сунули руки под куртки, и двое пацанов, бывших с Вырубовым, сделали то же самое.

– Не валяй дурака, Игорь, – сказал Малюта. – Я у всех на глазах людей не краду.

Игорь поколебался и сел на заднее сиденье «лендкрузера». Малюта, запрыгнул следом.

– Ну, здравствуй, брат, – сказал Малюта. Игорь помолчал.

– Чего ты хочешь?

Малюта рассмеялся, весело и заразительно, так же, как он обычно смеялся в детстве.

– На фиг ты ишачишь на этого Семина? Ты уезжаешь из офиса в одиннадцать вечера, а как что, так «Семин», «Семин», «Семин в „Акроне“ главный»… У тебя в «Акроне» какая доля?

– Не твое дело.

– Приходи ко мне. Будешь заведовать всем. Я ваще не буду вмешиваться. Только обеспечу защиту.

Игорь долго молчал. Потом сказал:

– Приезжай сегодня в девять в «Глобус». Там и поговорим.

Вылез из «лендкрузера» и хлопнул дверцей.

Когда в девять вечера Малюта приехал в «Глобус», он увидел, что столик для Игоря уже заказан, и что Игорь сидит за столиком не один: вместе с ним были Семин и еще один мужик.

Малюта остановился у входа в отдельный кабинет и насмешливо оскалил зубы, а Игорь встал и представил третьего:

– Ты не знаком, Сережа? – спросил он. – Это Всеволод Прашкевич, замначальника краевого УВД.

Малюта по-прежнему стоял у входа, гибкий и смертоносный, как готовая к нападению кобра.

– Да вы садитесь, Сергей Павлович, – сказал Семин.

– Я с пидорами и с мусорами за один стол не сажусь, – ответил Малюта.

Прашкевич безразлично пожевал губами.

– Я вас всех сюда позвал, – продолжал Семин, – чтобы обсудить ситуацию с Гагаринским прииском. Это ненормальная ситуация, когда моего юриста избили обрезком трубы. Парень только из университета, а ему руку сломали.

– Пусть твой Прашкевич отзовет своих шавок, тогда и юристов перестанут трогать. У меня из двоих, когда принимали, котлету сделали, – отозвался Малюта.

Взялся за единственный свободный стул, демонстративно отодвинул его в угол, подальше от столика, и сел. В полном молчании Игорь налил себе стакан минералки, выпил, вытер усы и спокойно сказал:

– Сережа, тут есть такая проблема. Ты помнишь, как ты жил у нас в семье?

– Что было давно, то было давно.

– Сергей несколько лет жил у нас, – объяснил Игорь, – он был на год меня старше, и он меня защищал. А так как я был дохляк, ему приходилось часто меня защищать.

Вырубов улыбался.

– До того, как он поселился у нас, я просто боялся выходить во двор. У нас во дворе была компания, человек пять мальчишек и еще один парень, Петя Грушев, уже взрослый, отсидевший два года, они мне проходу не давали. А Сережка стал предводителем этих мальчишек, и больше меня не трогали.

– А Грушев? – спросил Семин.

– Мне повезло. Его вскоре убили. Он шел домой пьяный, его ограбили и убили. – Игорь помолчал. – Я видел, кто это сделал. Это сделал ты, Сережа. Ты впервые убил человека в четырнадцать лет.

Сергей пожал плечами.

– Игорек, ты не перепил, часом? Что ж ты молчал столько времени?

– Я не перепил. Ты сделал это ради меня. Чтобы Грушев меня не трогал. Игорь внимательно глядел в глаза своему двоюродному брату. – Ты не будешь участвовать в конкурсе, Сергей, – спокойно сказал он. – Иначе я напишу заявление майору Прашкевичу, что ты убил Грушева. Это дело еще не закрыто. Убийца не найден.

Малюта натянуто рассмеялся.

– У вас ничего не срастется, ребята.

– Не думаю, – сказал Тахирмуратов. – Ты же больше никогда не убиваешь сам, Малюта. Ты поручаешь это другим, и очень трудно доказать, что это твоих рук дело. Я думаю, что убийство Грушева – это один из немногих случаев, когда ты сделал все сам.

– Малюта, этой заявы будет достаточно, чтобы ты посидел пару дней в изоляторе, – сказал Прашкевич. – Ты же сам сказал, что с твоими людьми в изоляторах случаются неприятности. И ты знаешь, что эти неприятности вовсе не из-за милиционеров, а из-за того, что тебя очень не любят воры. Так?

Вырубов встал, с грохотом отодвигая стул.

– А и срань же ты, Игорек, – задумчиво сказал бандит;

Через мгновенье за ним хлопнула выходная дверь.

– Он действительно замочил этого… Грушева? – спросил Прашкевич.

– Я же сказал, майор. Если к нам в окна будут продолжать залетать гранаты, я напишу заявление. – Игорь помолчал и добавил:

– По-моему, он не хотел его убивать. Он хотел перебить ему ноги, чтобы тот стал калекой. Но Грушев потерял слишком много крови и замерз.

– А если бы он этого не сделал?

– Грушев искалечил бы меня, – ответил Игорь – рано или поздно. Или убил бы.

К некоторому удивлению Семина, угроза Игоря возымела свое действие: наезды на «Акрон» прекратились совершенно, и «Акрон» беспрепятственно выиграл тендер по Гагаринскому руднику. Разумеется, формально рудник получила подставная фирма. Называлась фирма «Гея».

Спустя два месяца после выигрыша конкурса Семин встретился в ресторане с Прашкевичем.

– У меня есть проблема, – сказал Семин.

– Ну.

– Ты помнишь мою фирму «Гея», которая выиграла тендер на Гагаринский прииск?

Прашкевич коротко улыбнулся: мол, еще бы не помнить.

– Конкурс устраивали два чиновника, Нарышкин и Гурза, – сказал Семин, – и из-за этой ситуации с бандитами они буквально вывернули нам руки. Представляешь, получилось так, что деньги за прииск заплатил я, а контрольный пакет получили они. Допустим, я был бы еще согласен работать на таких условиях, но эти два долбоеба вообще сошли с ума! Они не дают мне строить, они не дают мне инвестировать, вообще ничего! Они требуют половину от всех денег, которые я хочу туда вложить.

Семин досадливо поморщился.

– Да что половину! Ты представляешь, я привез рабочим мешок с зарплатой, а Нарышкин узнал об этом и вызывает меня: «Я, – говорит, – пайщик? Пайщик. Значит, когда ты зарплату платишь всяким бомжам, шестьдесят процентов мои».

И Семин в возмущении всплеснул руками.

– Круто, – сказал Прашкевич. – А как Нарышкин с Гурзой присутствуют в фирме?

– Они владеют тридцатью процентами «Геи». Каждый.

Прашкевич приподнял брови.

– Что, так и записано в уставных документах?

– Да. Так и записано в уставных документах. Ты понимаешь, я все думаю об этой ситуации – это просто кошмар. Я не могу работать. Я не могу развивать производство. Я уже вложил в этот рудник семьсот тысяч долларов, а теперь с каждого вложенного рубля они требуют шестьдесят копеек. «Иначе, – говорят, – мы продадим свой пакет Малюте!»

– Чем я могу помочь? – сказал Прашкевич.

– Организуй звонок из Москвы.

– Какой?

– От проверяющих органов: мол, поступил сигнал о коррупции и о том, что такие-то чиновники владеют акциями рудника. Непосредственно. Они испугаются скандала и продадут акции. Ты пойми, я же честно готов заплатить им деньги, но я не могу с ними работать! Я за рабочих несу ответственность!

– Я организую звонок, – сказал Прашкевич.

Нарышкин и Гурза прибежали в «Акрон» спустя три дня с вытаращенными глазами. Им позвонили из Москвы, из ФСБ, и сказали, что в апреле в край прибывает инспекция. Проверять будут чистоту нравов при приватизации и поинтересовались, мол, правда ли, что члены конкурсной комиссии по Гагаринскому прииску – Нарышкин и Гурза, и владельцы контрольного пакета выигравшей фирмы тоже Нарышкин и Гурза. А?

– Ребята, – сказал Семин, – я же предлагал вам, чтобы все было на доверии. А вы захотели, чтобы ваша доля была оформлена на бумаге. Это, наверное, вам Малюта мстит.

Нарышкин и Гурза переглянулись и сказали:

– Мы бы хотели продать свои доли.

– Но у меня нет столько денег, чтобы выкупить вас целиком, – резонно заметил Семин.

Тогда они договорились, что Семин сейчас якобы выкупит долю Нарышкина и Гурзы за двадцать тысяч долларов, а на самом деле они останутся пайщиками в месторождении, каждый по двадцать пять процентов.

Комиссия приехала и ничего особо не нашла, но Нарышкина и Гурзу из администрации все-таки уволили. Они снова пришли к Семину просить свою долю, и Семин сказал им:

– Какие двадцать пять процентов? Вот тут в договоре записано, что вы продали мне все. Или мне в ФСБ этот договор переслать?

Нарышкин уехал в Челябинск работать в какую-то мелкую фирму, а Гурза потом спился.

Спустя три месяца подставная фирма, принадлежавшая Сергею Вырубову по кличке Малюта, выиграла тендер на разработку Верхнеикшинского прииска. Никаких чиновников она в долю не брала: просто накануне тендера у нового начальника фонда имущества пропала дочка, а сразу после тендера дочка нашлась.

Когда Елена на следующий день подъехала к офису Вырубова, оказалось, что о приезде ее уже оповещены. Едва она вылезла из машины, как за плечом ее оказался похожий на тролля охранник в кожаной куртке.

– Сергей Иванович сейчас спустится, – сказал он, – подождете в машине или подниметесь наверх?

Елена скосила глаза, и увидела, что из ворот высовывается рыло вырубовского «мерседеса», а чуть поодаль стоит машина сопровождения. Она зябко переступила по снегу, но в эту секунду дверь офиса отворилась, и по крыльцу сбежал Вырубов – легкий и смертоносный, как кобра, в черном длинном плаще.

– Прошу, – сказал Вырубов.

Елена села в «мерседес». Вырубов запрыгнул в него с другой стороны, и машина сорвалась с места, обдав охранников у двери офиса щедрым фонтаном снежной каши.

Елена, по чисто профессиональным причинам, знала все рестораны в городе, половину из них отделывала либо она, либо ее хорошие знакомые. И когда машина свернула с Кропоткинской на ведущее к аэропорту шоссе, она настороженно спросила:

– Куда мы?

Вырубов удивленно вскинул брови.

– Пообедать, – сказал он, – да помилуйте, Елена Сергеевна, я вас не украду.

– А вы много людей крали?

– Не понял.

– Ну… неплательщиков там всяких… или еще как…

Вырубов расхохотался.

– Грехи молодости, – сказал он, – мало ли когда что было. Все мы раньше делали глупые вещи.

Елена слегка удивилась: до сих пор в разговоре с ней Вырубов ни разу не признавался, хотя бы косвенно, в самой малейшей уголовщине.

Ехали они действительно не очень долго: выскочили из города по Елизовскому шоссе, почти сразу свернули направо, промчались по расчищенной и потому уже оттаявшей дороге и тут же свернули еще раз – в огромные распахнутые ворота краснокирпичного особняка.

«Мерседес» въехал во двор, машина сопровождения осталась за оградой, и шофер, выскочив из машины, галантно открыл пассажирам двери. Сначала Вырубову, потом Елене.

Елена сразу поняла, что перед ней – загородный особняк Вырубова. Особняк этот был знаменит в архитектурных кругах города – не творческими находками, разумеется, а историей постройки.

Первым застройщиком особняка была некая контора, призванная из самой Москвы. Никаких особых изысков Малюта не требовал, а милостиво согласился на типовой проект. Первый застройщик выстроил дом до самой крыши, изредка заглядывая в чертежи и руководствуясь эпизодическими пожеланиями хозяина типа: «А чтобы спальня была сто квадратных метров». Дом уже крыли черепицей, когда выяснилось, что москвичи украли на строительстве около двухсот тысяч долларов.

Последовало короткое разбирательство, в ходе которого москвичей искупали в речке Нарым и взяли с них штраф, а следующим застройщиком дома стал нарымский архитектор Кабанцев.

Кабанцев отделал дом и включил отопление, и тут выяснилось, что дом не отапливается. Стали выяснять, почему дом не отапливается, и оказалось, что подвал, в котором расположен котел, до самого верха забит строительным мусором, а дымоход, ведущий через все перекрытия, залит бетоном. Застройщик маленько не разобрался с типовым чертежом и принял дымоход за опорную конструкцию.

Выхода из подвала предусмотрено не было, и поэтому Кабанцев пробил в стенке подвала дыру и вычерпал оттуда весь мусор. После этого он разобрал четыре этажа перекрытий и крышу и перестроил дымоход, потому что иначе это сделать было нельзя. После этого крышу и перекрытия настелили вновь и включили котел, и тут оказалось, что котел опять не работает, потому что за время своего пребывания под слоем мусора он вроде как сопрел.

Малюта выгнал Кабанцева и отечески пожурил его, после чего Кабанцев спешно продал свой бизнес в Нарыме и слинял в Новосибирск, а Малюта нанял третьего архитектора.

Третий архитектор снова разобрал крышу, перекрытия и подвал, вынул оттуда старый котел с помощью вертолета и поставил новый. После этого в подвал зашел Малюта, обозрел владения и удивился тому, что у него есть такой большой подвал, посреди которого стоит такой маленький котел. И велел обустроить в подвале сауну с бассейном.

Тут оказалось, что сауну с бассейном в подвале при такой планировке обустроить нельзя, потому что котел стоял посреди подвала, а чтобы в подвале помещался бассейн, котел должен был быть в углу. После этого архитектор еще раз разобрал крышу, перекрытия и подвал и переставил с помощью вертолета котел в угол, а посреди подвала устроил сауну и бассейн.

После этого сауна в первый же месяц сгорела.

Больше ничего примечательного архитекторы об этом доме не рассказывали, потому что по изяществу планировки он походил на общагу с позолоченными унитазами.

Ни малейшей попытки хоть как-то отличить себя от других многочисленных кирпичных хором, сделано не было: все та же кирпично-романская архитектура, неизбежная башенка, вставная челюсть балкона и стрельчатое окно общей залы, агрессивно выдвинутое, как брыли у бульдога. Между домом и крепкой оградой, увенчанной битым стеклом, высоковольтной проволокой и телекамерами, не было ни единого кустика, сколь можно было судить под мартовским снегом. Только далеко в стороне стояли несколько высоких таежных сосен с розовыми стволами, и по тому, как высоко начинались нижние ветки, было ясно, что еще год назад здесь был сплошной лес, вырубленный теперь под особняк.

– Нравится? – спросил Вырубов.

– Нет.

– Вот и мне тоже нет, – с детским простодушием признался Сергей, – я, когда его строил, я им говорю, чего я хочу. А они мне, вместо того, чтобы сказать, «это нельзя», так и строят чушь какую-то. Ну почему по-человечески нельзя объяснить, а? Я что думаю: либо его продать, либо вон туда оранжерею с бассейном приделать. И сад насадить… Я зачем тебя сюда привез, чтобы ты насчет сада сказала… Давай обойдем это чудо кругом…

И они пошли вокруг дома. Вырубов шел впереди, широким, размашистым шагом, равнодушно ступая то по скользкой тропинке, протоптанной его пацанами, то в неглубокий и мокрый февральский снег. Елена, не предполагавшая, что ей придется уезжать из города, была не в сапогах, а в коричневых плотных туфлях, и снег очень быстро намочил и туфли, и нейлоновые гольфы, и отвороты замшевых брюк.

Сад действительно впечатлял: от забора до забора здесь было гектара три, не меньше. Девственно чистое пространство, на котором можно было изобразить что угодно – хоть альпийскую горку, хоть пруд с уточками.

Возле сосен снег был залит в солидный каток с двумя воротами, – видимо, пацаны Вырубова уважали хоккей. Тут же дорожка расширялась, по ней можно было идти вдвоем. Вырубов подождал Елену и пошел с ней рядом. Елена слышала его ровное, спокойное, как у ребенка, дыхание и, скосив глаза, видела освещенные весенним солнцем сосны и на фоне их – чуть смуглое гладкое лицо с жестким подбородком убийцы и слегка скошенными вверх, грустными глазами Пьеро.

Они шли и шли, и Елене вдруг показалась, что эта дорожка идет бесконечно, и что розовые стволы сосен похожи на ступеньки, по которым можно подняться на небо. А потом вдруг дорожка кончилась, и они оказались у массивного кирпичного крыльца, формой и изяществом точь-в-точь напоминающего буханку бородинского хлеба.