Куриный бульон для души: 101 история о животных (сборник) Хансен Марк Виктор

Добрые соседи

Старый дом, стоящий позади нашего, теперь пустовал. Мои соседи, пожилые супруги, которые жили в нем много лет, умерли один за другим меньше чем за год. Их дети и внуки собирались на похороны, воздавали должную скорбь и разъезжались.

Но однажды утром, выглянув из окна кухни, я увидела, что «соседи» у нас все же имеются. Две белые кошки забрались по лестнице на заднюю веранду старого дома, чтобы посидеть там на солнышке. Их любимое пухлое мягкое кресло исчезло. Исчезла вся их прошлая жизнь. Даже из своего кухонного окна я видела, как жалостно они исхудали. Значит, подумала я, никто не собирается брать этих кошек себе. Их оставили умирать с голоду. Они никуда не уйдут от этого старого дома. Они такие же стеснительные и робкие, какими были их хозяева.

Я знала, что эти кошки не бывали внутри дома. Даже в суровые холодные зимы они жили на улице. Однажды, когда кошка принесла котят, их убила собака. После этого кошка приносила котят на чердак столетнего дома, пробираясь туда через дыру в металлической крыше. Несколько раз котята падали в узкий простенок. Как-то раз соседка сказала мне:

«Мы трудились почти всю вторую половину дня, но наконец достали оттуда котят. Иначе они умерли бы там голодной смертью».

Я вздохнула, глядя на голодных кошек, сидевших на заднем крыльце. Внутри меня происходила привычная борьба. Одна часть меня отчаянно хотела со всех ног броситься к этим бедолагам. Другая часть хотела отвернуться и больше никогда не видеть голодающих кошек. Ужас какой-то: я мать семейства, мне уже за сорок перевалило, но по-прежнему хочется подобрать всех бродячих животных. Я полагала, что перерасту свою одержимость брошенными животными, когда мне исполнялось сначала двадцать пять, потом тридцать, потом тридцать пять лет… Теперь же понимала, что с годами она только усиливается.

Снова вздохнув, отерла руки о фартук, прихватила две упаковки кошачьей еды и направилась к старому дому. Кошки, завидев меня издалека, метнулись под крыльцо. Я встала на четвереньки, проползла половину пути под домом, стоявшим на бетонных блоках, и позвала:

– Сюда, котятки!

В ответ на меня уставились две пары подозрительных горящих глаз. Видно было, что пройдет немало времени, прежде чем я сумею подружиться с этими соседями.

Я кормила кошек несколько месяцев. Однажды мать-кошка опасливо подошла ко мне и мимолетно потерлась мордочкой о мою руку; затем в ее глазах вспыхнул страх, и она метнулась в сторону. Но после этого она встречала меня у забора каждый день ровно в пять часов. Кот бросался прочь и прятался в кустарнике, ожидая моего ухода. Я решила, что белый самец, вероятно, был сыном белой кошки. Всегда разговаривала с ними, выкладывая для них еду, называла их именами, которые придумала для них, – Мама и Брат.

Однажды, когда Мама неторопливо терлась о мою ногу, почти зажмурившись от удовольствия, она впервые заурчала. Я не протянула к ней ладонь – нет, пока рано, – зато это сделало мое сердце. После этого она часто терлась о меня и позволяла гладить себя – даже раньше, чем успевала притронуться к пище. Брат, настороженный и зажатый, иногда позволял прикоснуться к нему, но всегда лишь терпел проявления моей привязанности, не принимая их полностью.

Кошки раздобрели. Однажды я увидела Маму в своем патио.

– Мама-кошка, – прошептала я. Она никогда прежде не заходила в мой двор – мои собственные кошки этого не позволили бы, – и все же она была здесь.

«Вот умница, Мама», – сказала я себе. Внезапно она подпрыгнула в воздух, и на мгновение мне показалось, что она задыхается. Потом стало ясно, что она, мечась по патио, охотится на какой-то объект. Мама-кошка играла – возможно, впервые в жизни. Я смотрела, как она подбрасывает в воздух желудь и прыгает за ним. Мои кошки крадучись подошли к двери патио, чтобы шипением отпугнуть Маму-кошку. Она лишь взглянула на них и продолжила играть с желудем. Брат сидел на заборе, как обычно, дожидаясь ужина.

Тем летом Мама-кошка снова принесла котят – и опять на чердаке. Она пришла к моей задней двери, чтобы позвать меня и показать их. Риелтор вручил мне ключи от пустого дома на случай экстренных ситуаций. Я пошла туда вместе с кошкой и без особой охоты забралась на темный чердак, стараясь не обращать внимания на пауков, пыль, жару и шуршание – как я подозревала, мышиное. Наконец я обнаружила трех новорожденных котят. Брат стоял в карауле над ними. Я снесла малышей вниз по лестнице и приготовила для них коробку в пустой передней спальне старого дома. Мама-кошка была не слишком довольна тем, что я переселила ее котят, но позволила им остаться там – по крайней мере, временно.

А через неделю объявились и соседи-люди! Неожиданно в дом въехала другая семья. Их переселение перепугало Маму-кошку, и она вернула своих котят в единственное известное ей безопасное место – на темный, ужасно жаркий чердак.

Я сразу же поспешила познакомиться и рассказала новым соседям о Маме-кошке. Они дали мне разрешение забраться на чердак и спасти котят. Но я обнаружила, что Мама-кошка успела перенести их в какое-то другое место. Старый чердак представлял собой настоящий лабиринт укромных местечек, и мне не удалось найти котят.

Три раза я возвращалась туда, каждый раз извиняясь перед новыми жильцами. Три раза поиски оканчивались неудачей. Вернувшись домой, я смотрела из окна на крышу соседнего дома и видела, как от нее поднимается марево нагретого воздуха. Температура на улице держалась около +38 °C. Котятам просто не суждено было там выжить.

Я не могла махнуть на них рукой. Чувствовала, что мой долг – приглядывать за этими кошками. Однажды утром, еще лежа в постели, я стала молиться: «Господи, прошу Тебя, позволь мне забрать этих котят с чердака. Я не могу их найти. Не знаю, как Ты сможешь их вызволить. Но, пожалуйста, сделай это. Если Ты этого не сделаешь, они умрут». Может быть, кому-то это покажется глупостью, но молитву о кошках такая любительница животных, как я, не считала глупой. После этого я вскочила с постели и побежала к передней двери, наполовину веря, что за ней тут же обнаружатся котята. Но их там не было – равно как и никаких признаков Мамы или Брата. Тем не менее я не унывала.

Я опасалась, что злоупотребляю терпением и гостеприимством новых соседей, но очень хотела пойти и поискать котят в последний раз. Когда хозяйка дома открыла дверь и обнаружила за ней меня все с той же надоедливой просьбой, она без энтузиазма сказала, что, конечно же, я могу подняться на чердак. И вот, едва добравшись до входа, я услышала мяуканье!

– Я иду! Иду! – воскликнула я, и сердце мое сильно забилось от радости.

Я даже сначала не поняла, что произошло в следующую секунду. Кажется, я падала. Штукатурка подо мной проломилась. Я вдруг оказалась не на темном жарком чердаке, а висела, болтая ногами, в кухне. У меня вылетело из головы, что нельзя сходить со стропил, и я проломилась сквозь кухонный потолок. Мне удалось кое-как вскарабкаться на стропило – и я снова упала, уже в другом месте.

Потрясенная до глубины души, я спустилась с чердака. Стоя в кухне, мы с моей соседкой оценили нанесенный ущерб. Я пребывала в ужасе: было ясно, что произвела не лучшее впечатление на эту женщину. Не зная, как загладить свою вину, схватила ее метлу и начала подметать. На нас обвалилось еще несколько кусков штукатурки, и мы закашлялись от пыли. Я извинялась снова и снова, бормоча, что мы отремонтируем потолок. Уверяла, что непременно вернусь, чтобы переговорить с ее мужем. Она молча кивала, сложив руки на груди, и смотрела на меня с явным недоверием. Пристыженная, я поспешила домой.

В тот вечер за ужином, когда я рассказала своей семье о случившемся, все они молча уставились на меня, точь-в-точь как моя соседка. Я была на грани слез, отчасти из-за несчастной судьбы котят, отчасти из-за собственной глупости.

На следующий день я снова пошла к соседям, чтобы поговорить с ними о потолке. И угодила как раз к обеду. Дети супругов обедали вместе с ними. Все они дружно воззрились на меня, не прекращая есть. Соседка представила меня им как «ту женщину, которая все время ходит к нам на чердак, а вчера провалилась сквозь потолок». Я одарила всех смущенной улыбкой.

Ее муж смерил меня взглядом, не переставая жевать, потом торжественно проговорил:

– Принеси-ка мое ружьишко, Ма.

На один ужасный миг сердце мое замерло. А он расплылся в мальчишеской улыбке:

– Забудьте! Я плотник, а потолок здесь все равно надо было чинить.

Я улыбнулась ему в ответ и добавила:

– Я пришла сказать, что больше никогда в жизни не полезу на ваш чердак – ни за что!

– Заметано, – ухмыльнулся он, и мне показалось, что я услышала вздох его жены.

На следующий день вся наша семья сидела в гостиной, читая воскресную газету. Вот только я не читала, а молилась, загородившись своей частью газеты.

«Господи, теперь, похоже, надежды осталось еще меньше. Но я не намерена отступаться от своей просьбы. Пожалуйста, отдай мне котят».

Молясь, я живо представляла этих котят в темном, незаметном углу чердака. Я почти наверняка знала, что Мама-кошка снова их перенесла. Потом вообразила большую, осторожную руку, которая подняла их и перенесла вниз, где было много света и больше прохладного воздуха. Я видела ее мысленным взором, снова и снова, все время, пока молилась. И вдруг мне показалось, что на самом деле слышу тоненькое, беспомощное мяуканье.

Бестолковая, выругала я себя. Когда ты молишься, воображение идет вразнос.

Джерри отложил в сторону спортивный раздел; дети оторвали взгляды от комиксов. Все мы прислушались в тишине, почти не дыша.

Мяу, мяу, мяу… Это на самом деле было мяуканье!

Загремел дверной звонок, и все мы бросились в прихожую. Я добежала туда первой и открыла дверь; на пороге стоял мой сосед с паутиной в волосах, в запыленном рабочем комбинезоне – и с бесовской мальчишеской усмешкой на худом лице. Все мы опустили взгляды и увидели, что в колыбельке его ладоней сидят котята.

– Леди, вам больше не придется их искать, – галантно проговорил он. – Я нашел их для вас.

На этот раз Мама-кошка позволила своему выводку остаться там, куда я его пристроила, – в нашей маленькой кладовой сразу за навесом для машины. Потом мы подыскали для наших толстых, игривых котят превосходные дома с хозяевами – страстными кошатниками. А я нашла окончательное решение проблемы с чердаками и котятами, стерилизовав Маму-кошку.

Прошло больше года. Брат по-прежнему настороженно сидит на заборе, огораживающем наш задний двор, мерзнет и нередко ходит голодным. Я продолжаю пытаться приручить его, но он явно скептически относится к моим добрососедским заискиваниям.

Мама-кошка – дело иное. Теперь она заходит прямо в кухню и ест из мисок моих кошек! Трется о мои ноги, когда я впускаю ее. В холодные ночи спит, свернувшись, в кухонном кресле. И нередко сидит и смотрит, как я набираю текст на компьютере. Поначалу мои кошки шипели, рычали и плевались, но со временем просто смирились и приняли Маму-кошку.

Теперь, глядя из окна на тот старый дом, не могу сдержать улыбку. Так приятно видеть огни в кухне и детские игрушки в саду! Мы довольно близко сдружились с новыми жильцами. Сломать лед в отношениях нетрудно – особенно после того как проломишь потолок.

Мэрион Бонд-Уэст

Кошка и взломщик

Много лет я жила в Нью-Йорке. Для меня, профессиональной танцовщицы и преподавателя танцев, этот город был самым логичным местом, чтобы сделать карьеру. У него много своих плюсов – музеи, отличные театры, замечательная еда и потрясающий шопинг; но есть и минусы – высокие цены, толпы народа, шум и преступность. Больше всего меня беспокоила именно преступность. Я одинока, поэтому чувствовала себя особенно уязвимой. Одно время подумывала завести в качестве защитника собаку: я выросла с немецкими овчарками и любила их. Но мысль втиснуть большую собаку в крохотную квартирку казалась мне неправильной. Так что, как и все остальные одинокие женщины в Нью-Йорке, я поставила на дверь надежные замки, а на улицах не забывала оглядываться.

Однажды днем я жалась под солнцезащитным тентом на площади св. Марка вместе с группой других людей, оказавшихся без зонтов и застигнутых врасплох внезапным ливнем. Нечесаный неряшливый парень, явно житель улиц, стоявший в этой маленькой толпе, поднял на ладони маленького котенка и спросил:

«Кто-нибудь даст мне десять баксов за эту кошку?»

Кошечка была красива. У нее было желтовато-коричневое подбрюшье, шоколадные хвостик и спинка и более темная маска цвета какао с чисто белыми вибриссами. Я сразу заинтересовалась. Но котенок не вписывался в мой сценарий со сторожевой собакой. Внутренне боролась с собой пару минут, а потом полезла в сумочку и выцарапала оттуда все наличные, которые были у меня с собой, – семь долларов и пару монеток. Мне нужен был доллар на подземку до дома, так что я сказала:

– Возьмете за нее шесть долларов?

Должно быть, он понял, что лучшего предложения не будет, а может быть, настолько отчаялся, что просто взял сколько дали. Мы совершили обмен, и он ушел.

Я назвала свою новую соседку Коти, поскольку ее усы выглядели как у морского котика. Казалось, ей понравилась моя маленькая квартирка, а уж мне ее общество и вовсе доставляло безмерное удовольствие.

Однажды вечером (к этому времени Коти прожила у меня около двух лет) я проснулась посреди ночи от какого-то громкого звука. Громкие звуки – не редкость в Нью-Йорке, даже в два часа ночи, так что я перевернулась на другой бок и попыталась снова заснуть. Коти тут же вспрыгнула мне на грудь и начала топтаться по мне всеми четырьмя лапками. Она не наминала меня так, как обычно делают кошки, не было это и заигрыванием, и я поняла, что Коти хочет на что-то обратить мое внимание. Она спрыгнула с кровати, и я пошла за ней. Мы обе прокрались, не включая свет, в кухню. Я наблюдала за Коти, и когда она остановилась у двери, тоже замерла. Продолжая держаться телом в тени, она высунула голову за выступ коридора, и я сделала то же самое.

И тогда мы увидели очертания мужской фигуры, вырисовывавшейся на фоне рамы разбитого окна.

Он был в моей кухне!

Я удержалась и не испустила пронзительно высокий, а потому явно женский вопль, который вскипел в моей груди. Заставила себя сделать гигантский вдох. Выдыхая, представила себе оперную звезду Лучано Паваротти – и из меня вырвался мощный звук, что-то вроде «УА-А-А-А-А!». Наверное, я хотела выкрикнуть грозный вопрос, например: «Что вы здесь делаете?» Но в этом не было необходимости. Даже мне самой показалось, что я взревела, как футбольный полузащитник, и этот парень с перепугу выскочил в окно и, точно Человек-Паук, пополз вдоль кирпичной стены вентиляционной шахты, расположенной снаружи моей кухни, с максимальной скоростью, на какую были способны его ноги.

После этого я стала увереннее чувствовать себя, живя в Нью-Йорке. Я держала рядом с кроватью бейсбольную биту и тренировалась хватать ее и наносить удары под любым углом, какой только могла придумать.

Мы с Коти стали одной командой. И обнаружила, что доверяю ей все больше и больше. Заслышав шум, я смотрела на Коти. Если она казалась мне любопытствующей или обеспокоенной, то искала его причину. Если нет, я тоже его игнорировала. Она стала для меня источником защищенности.

Коти до сих пор со мной. Ей сейчас восемнадцать лет, а она все еще бодра. Теперь у меня есть квартира побольше, и я подумываю завести немецкую овчарку, но не ради защиты. С этим делом справляемся и мы с Коти.

Лейя Шетцель-Хоторн

Поем мы Рождество…

Счастье – это теплый щенок.

Чарлз Шульц

Год моего десятилетия стал первым годом, когда у всех членов нашей семьи была работа. Папу уволили с его основного места работы, однако он находил малярные и плотницкие заказы по всему городу. Мама шила красивые платья и пекла пироги для людей со средствами, а я работала после школы и по выходным у миссис Бреннер, соседки, которая разводила кокер-спаниелей. Мне нравилась моя работа; особенно любила обихаживать и кормить игривых щенков. С гордостью отдавала свой заработок маме, помогая семье, но и сама работа была просто замечательной. Я занималась бы ею даже без всякой платы.

В те «трудные времена» я довольствовалась платьями из благотворительных магазинов и линялыми джинсами. И прощалась со щенками, которых отправляли жить в богатые дома, безо всяких сожалений. Но все изменилось, когда в щенячьем домике появился «рождественский» помет. Эти шесть щенков были последними из тех, которые могли успеть родиться до Рождества.

Когда я вошла в дом, чтобы впервые покормить их, мое сердце сделало сальто-мортале. Один сияюще-рыжий щенок с печальными карими глазками завилял хвостиком и прыжками помчался приветствовать меня.

– Похоже, у тебя уже есть среди них подружка, – хмыкнула миссис Бреннер. – Будешь ответственной за ее кормежку.

– Ноэль, – прошептала я, держа собачку у самого сердца, сразу же почувствовав, что она особенная. И каждый последующий день крепил между нами необъяснимые узы.

Приближалось Рождество, и однажды вечером за ужином я взахлеб рассказывала об особых качествах Ноэль… примерно этак в сотый раз.

– Послушай, детка, – папа отложил вилку. – Может быть, когда-нибудь у тебя будет собственный щенок, но сейчас времена очень трудные. Ты знаешь, что с завода меня уволили. Если бы не работа, которую я получил в этом месяце, делая ремонт в кухне у миссис Бреннер, не знаю, что бы мы делали.

– Я знаю, папа, знаю, – прошептала я. Видеть печаль на его лице было невыносимо.

– Нам придется в этом году затянуть пояса, – вздохнул он.

В канун Рождества непроданными остались только Ноэль и крупный кобелек.

– Их заберут позднее, – объяснила миссис Бреннер. – Я знаю семью, которая берет Ноэль, – продолжала она. – Ее будут растить, буквально купая в любви.

Никто не сможет любить ее так, как я, думала я. Никто.

– Ты сможешь прийти завтра утром? – спросила миссис Бреннер. – Я буду отнимать от матери очередных щенков через день после Рождества. Вымой полы с сосновой хвоей и постели свежую подстилку для нового помета. Будь добра, покорми собак и на псарне, ладно? У меня будет полон дом гостей. Ах да, и еще попроси папу тоже прийти вместе с тобой. Одну из дверец кухонного шкафчика нужно немного подтянуть. Он проделал такую замечательную работу, что я всем ею хвастаюсь!

Я кивала головой, едва улавливая ее слова. Новые щенки будут милашками, но среди них не будет другой Ноэль. Никогда! Мысль о том, что кто-то другой будет воспитывать моего щенка, была почти невыносимой.

В рождественское утро после посещения церкви мы вскрыли свои скудные подарки. Мама надела фартук, который я сшила для нее на уроках домоводства в школе, с восторгом, достойным платья, доставленного прямиком из Парижа. Папа громко восхищался новым браслетом для часов, который я ему подарила. Он был даже не из настоящей кожи, но папа заменил им свой обтрепанный старый браслет и любовался новым, точно он был золотым. Он торжественно вручил мне книгу «Красавчик Джо», и я обняла их обоих. У мамы с папой друг для друга подарков не было. Какое печальное получилось Рождество, хотя все мы и притворялись, что это не так!

После завтрака мы с папой переоделись, чтобы идти к миссис Бреннер. Во время короткой прогулки мы болтали, махали руками проходившим мимо соседям, и старательно избегали тем, связанных с Рождеством и щенками.

Папа попрощался со мной, направляясь к кухонной двери дома Бреннер. Я пошла прямо в щенячий домик на заднем дворе. Там было до странности тихо – ни рычания, ни тоненького лая, ни даже шороха бумаги. Атмосфера его была такой же печальной и мрачной, как я сама. Разум командовал мне начать уборку, но душе хотелось сесть посреди пустого пола и завыть.

Как странно вглядываться в прошлое, в дни детства! Некоторые события стираются из памяти, их детали приблизительны, а лица неразличимы. Но я совершенно четко помню, как вернулась домой в то Рождество. Вот я вхожу в кухню, наполненную ароматом жаркого, томящегося на плите. Мама откашливается и зовет папу, который внезапно появляется в дверях, ведущих в гостиную.

Странно охрипшим голосом он прошептал: «Счастливого Рождества, детеныш», – и, улыбаясь, бережно вложил в мои руки Ноэль, на шее которой был повязан красный бантик. Любовь родителей ко мне слилась с моей всепоглощающей любовью к Ноэль и вырвалась из моего сердца, точно сверкающий фонтан радости. В этот момент стало абсолютно, без тени сомнения ясно, что это самое удивительное Рождество в моей жизни.

Тони Фалько

У Марти был ягненок

Был сезон ягнения овец. Телефонный звонок соседей заставил нас с отцом поспешить в их хлев, чтобы помочь при трудных родах. Мы обнаружили там ягненка, чья мать умерла, рожая его. Сиротка был совсем слабый, замерзший, еще покрытый плацентой и передвигался на невероятно длинных и подгибающихся ножках. Я укутал его своей курткой и уложил в наш грузовичок-пикап, чтобы отправиться в недолгий обратный путь к нашей маленькой семейной ферме в сельской местности Айдахо.

Мы ехали через наш скотный двор, минуя поочередно коров, свиней, кур, собак и кошек, но папа, не задерживаясь, направился прямо в дом. Я тогда ни о чем таком не догадывался, но этому ягненку суждено было стать не просто обычным бараном – так же как и мне суждено было стать не просто семилетним мальчиком: мне вот-вот предстояло примерить на себя роль «мамочки»!

Держа ягненка на руках, я принес его в кухню. Пока мы с мамой вытирали малыша сухими полотенцами, папа подкармливал печь углем, чтобы обеспечить новорожденного согревающим теплом и предупредить возможную простуду. Пока я гладил его курчавую маленькую головку, кроха пытался сосать мои пальцы. Он был голоден! Мы надели соску на бутылочку, полную теплого молока, и сунули ему в рот. Он прихватил ее губами, и его челюсти тут же заработали, точно машинка, перекачивая питательное молоко в животик.

Как только он начал есть, его хвостик неистово затрепетал. А потом у ягненка вдруг впервые открылись глазки, и он взглянул мне прямо в глаза. Он подарил мне тот самый чудесный взгляд «новорожденного», который знаком каждой матери. Взгляд, который отчетливо говорит: «Привет, мамочка! Я твой, ты моя, ну разве не прекрасна эта жизнь!»

Маленький мальчик со встрепанными светлыми волосами и в неуклюжих черных очках не очень-то похож на овцу. Но ягненку это было ровным счетом все равно. Главное, у него была мама – я!

Я назвал его Генри, и, точно как в детском стишке, куда бы ни пошел Марти, туда бежал и ягненок. Те мгновенно возникшие узы, которые связали нас с первого дня, превратились в глубокий контакт, который возникает между матерью и ребенком. Мы всегда были вместе. Я кормил, выгуливал и купал Генри. Я строго выговаривал ему, когда он выбегал на дорогу. Вообразите изумление и восторг моих одноклассников, когда встречать меня к школьному автобусу выбежали пара собак – и барашек! Каждый день после школы мы с Генри вместе играли, пока оба не засыпали бок о бок в высокой прохладной траве пастбища.

Я рос, а Генри старел. Однако он никогда не забывал, что я – его мамочка. Даже став взрослым бараном, он любовно тыкался в меня мордой, терся своей большой косматой головой о мою ногу всякий раз при виде меня. На ферме семьи Бекер Генри был и четвероногой газонокосилкой, и сторожевым псом повышенной шерстистости; он жил счастливой, здоровой, полнокровной жизнью до конца своих дней.

Иногда люди спрашивают меня, почему я выбрал профессию ветеринара. Ответ прост: из-за Генри. В семь лет моя любовь к животным была всего лишь маленькой искрой. Но она разрослась в настоящее пламя в тот волшебный момент, когда я стал матерью маленькому голодному ягненку.

Марти Бекер

Повод для знакомства

Декорации были превосходными – красивый бревенчатый дом на шестнадцати гектарах земли. У нас был прочный брак; была даже верная семейная собака. Так что не хватало нам только детей. Мы много лет пытались завести ребенка, но этого так и не случилось. Поэтому я и мой муж Эл решили подать документы, чтобы стать приемными родителями. Мы согласились, что нам надо начать с ребенка постарше – по ряду веских причин.

Поскольку мы оба работали, уход за несмышленым малышом мог стать проблемой. Корби, наш спрингер-спаниель – и до той поры единственный «ребенок» – мог оказаться чрезмерно энергичным псом для маленького ребенка. И, честно говоря, мы, новички в воспитании, немного побаивались брать младенца. Так что мы приготовились терпеливо ждать те несколько месяцев, которые, как полагали чиновники, понадобились бы, чтобы найти подходящего ребенка школьного возраста. Вот поэтому мы буквально выпали в осадок, когда через считаные недели, прямо перед Рождеством, нам позвонили из агентства и спросили, готовы ли мы взять на пару месяцев Калеба, мальчика двух с половиной лет. Произошел несчастный случай, и ребенку срочно требовались дом и семья.

Это был совсем не тот вариант, который мы так рационально и мудро обсуждали несколько недель назад. Трудностей было немало: безотлагательность принятия решения, наши планы на каникулы… А главное, этот мальчик был совсем маленьким! Мы колебались, но в конце концов просто не смогли отказаться.

– Это всего на пару месяцев, – успокаивал меня муж. Все у нас получится, говорили мы друг другу, но мою душу переполняли сомнения.

Был назначен день приезда Калеба. К нашему дому подрулила машина, и я увидела мальчика сквозь стекло машины. Реальность ситуации догнала и навалилась на меня, и я почувствовала, как внутри все сжалось. Что мы делаем?! Этот ребенок, которого мы совершенно не знаем, приехал, чтобы жить с нами. Неужели мы действительно готовы к этому? Бросив взгляд на мужа, я поняла, что те же мысли крутятся в его голове.

Мы вышли во двор, чтобы встретить нашего маленького гостя. Но не успели еще дойти до ребенка, как позади меня раздался какой-то шум. Обернувшись, я увидела, что Корби несется вниз по ступенькам и направляется прямо к малышу. Должно быть, в спешке мы неплотно закрыли дверь. Я ахнула. Взволнованная Корби могла напугать Калеба – может быть, даже сбить его с ног. О нет, думала я, ничего себе начало знакомства! Калеб будет так напуган, что не захочет даже войти вместе с нами в дом. У нас ничего не получится!

Корби добралась до Калеба раньше, чем кто-нибудь из нас успел ее перехватить. Она прыгала от счастья и сразу же начала лизать его личико в припадке безудержной радости. В ответ этот милый малыш обхватил собаку за шею и повернулся к нам. Сияя в полном экстазе, он воскликнул:

– А можно это будет моя собака?

Мы с мужем встретились взглядами и продолжали стоять, улыбаясь друг другу. Наша нервозность испарилась в один миг, и мы поняли, что все будет хорошо.

Калеб приехал к нам на несколько месяцев. Прошло восемь с половиной лет – и он по-прежнему с нами. Да, мы усыновили Калеба. Он стал нашим сыном, а Корби… ну, она счастлива, как никогда. В конце концов, она стала собакой Калеба!

Диана Уильямсон

Не будите спящую собаку

Однажды днем я была на заднем дворе, развешивала белье после стирки, когда старый, усталый на вид пес забрел к нам во двор. По его ошейнику и округлому животу я догадалась, что он не бродячий, у него есть хозяин. Но когда я вошла в дом, он последовал за мной, прохромал по коридору и… безмятежно уснул в уголке. Час спустя он проснулся, подошел к двери, и я выпустила его. На следующий день он пришел снова. Опять занял то же место в коридоре и снова проспал там час.

Так продолжалось несколько недель. Сгорая от любопытства, я приколола к его ошейнику записку: «Ваш пес каждый день приходит ко мне поспать».

На следующий день он пришел с другой запиской, прикрепленной к ошейнику: «Он живет в одном доме с десятью детьми – и просто пытается отоспаться».

Сюзан Роман

Семейная легенда

Пока я рос, у нас всегда были боксеры. Но однажды мой папа, мачо от природы, влюбился в чудесного черно-рыжего добермана, который только что приехал после цикла показов на выставках. Папа понял, что должен обладать этим прекрасным животным, купил его и привез домой. Его звали Бароном. Это был молодой, некастрированный кобель примерно одиннадцати месяцев от роду. Поскольку Барона воспитывали для демонстрации на выставках, он не имел никакого опыта общения с детьми. В то время мне исполнилось пять лет, я был вторым по старшинству из четверых детей. Как и большинство домов, где есть маленькие дети, наш дом, как правило, был полон шума и бурной деятельности. Родители решили, что, поскольку Барон сравнительно молод, он быстро адаптируется к своей новой жизни.

Однажды вскоре после того, как папа привез Барона домой, я вбежал в дом, весь облепленный снегом после игры в снежки. Не увидев Барона, спавшего на полу, я случайно наступил на него. Доберманы – собаки очень реактивные; это одна из причин, по которым из них получаются такие хорошие стражи и полицейские собаки. Но в тех обстоятельствах это его качество предопределило катастрофу. Барон взвился вверх и с перепугу укусил меня за голову. Его верхние зубы пронзили мою левую щеку и верхнюю губу прямо под носом, а нижние пропороли кожу на подбородке. Родители сразу же повезли меня в отделение неотложной помощи, где мне немедленно сделали реконструктивную операцию. Всего в швах и бинтах, меня привезли домой и сразу же уложили в постель.

Когда папа немного позже пришел проведать меня, он остановился в дверях моей комнаты, пораженный представшей его взору картиной. Барон прокрался в мою комнату. Пес настойчиво поддевал мой локоть носом и сумел-таки просунуть голову мне под руку, так что теперь моя рука лежала у него на плечах, как бы обнимая их. Он положил свою большую черную голову на грудь мне, спящему, и сел, замерев, неподвижный, точно статуя. Наблюдая и охраняя, он нес эту вахту в знак извинений и любви. Отец сказал, что Барон ни разу не шелохнулся, оставаясь в одном и том же положении все долгие ночные часы.

Что удивительно, у меня не осталось никаких серьезных физических повреждений после инцидента с Бароном. Не возник и хронический страх перед собаками, как нередко бывает в подобных случаях. Думая о Бароне, не могу вспомнить его свирепым; вместо этого мне вспоминаются приятная тяжесть его головы на моей груди и тревога в его выразительных глазах. Я говорил, что хочу стать ветеринаром, еще до этого инцидента, и моя любовь к животным только окрепла после такой искренней демонстрации печали и раскаяния. Даже сейчас я по-прежнему тихонько посмеиваюсь в душе всякий раз, когда лечу какого-нибудь добермана.

История Барона стала семейной легендой. Мама однажды спасла взрослого добермана, и он жил у нее до самой смерти. Разумеется, она назвала его Бароном. У моей младшей сестры два добермана, и, конечно же, одного из них зовут Бароном.

Барон был прекрасной собакой, попавшей в неподходящую ситуацию. Мы нашли для него дом, в котором не было детей, и он жил там, счастливый и любимый, до самого конца.

Джефф Вербер

Вся правда об Энни

Тако, оранжевокрылый амазонский попугай, достался нам «за спасение». Тако начал терять перья. Он ощипывал всю свою спинку с такой яростью, что даже заболел. Стоимость лечения превышала финансовые возможности его владелицы, так что мы согласились взять его к себе. Мы забрали Тако из ветеринарного кабинета после того, как они с хозяйкой попрощались.

Важнейшими составляющими красоты перьев и здоровья птицы являются полноценное питание и обилие любви. Мы посадили Тако на диету, на которой благоденствуют наши птицы, и всего за пару дней он потерял интерес к собственной спине и начал играть с деревянными игрушками в своей клетке.

К концу первой недели он полностью приспособился к новой пище, своей клетке и соседям – Гидеону, желтолобому амазону, и Татту, мексиканскому красноголовому амазону. Тако без всякого замешательства согласился с постоянными разговорами и с тем, что его то и дело берут в руки, купают и обихаживают.

Прошло две недели, и Тако начал вести себя как нормальный амазон – за одним исключением. Он не разговаривал. Более того, он вообще не издавал никаких звуков. Это крайне необычно для амазона. Большинство попугаев с охотой подражают звукам, которые слышат в своем окружении: кошачьему мяуканью, скрипу двери и порой даже воспроизводят целые предложения (это, разумеется, зависит от конкретного попугая). Тако даже не свистел и не пищал. Он хранил абсолютное безмолвие. Я решила дать ему еще неделю на адаптацию, а потом снова отвезти к ветеринару, чтобы тот провел более тщательное обследование.

Утро пятницы – день купания и чистки клеток в нашем доме. В ту пятницу я решила, что Тако готов к своему первому коллективному купанию. Я открыла его клетку и просунула внутрь руку, и он взгромоздился на мой палец. Я подняла его на уровень глаз и спросила:

– Тако, неужели ты никогда не заговоришь?

Он склонил головку набок, взъерошил перышки и проговорил:

– Энни умерла. Бедняжка Энни. У Энни кровь.

Потрясение мое было безмерным. Наверное, у меня буквально отвисла челюсть. По рукам побежали мурашки – крупные, видимые невооруженным глазом.

Торопливо проделав все запланированные водные и уборочные процедуры, я наконец смогла позвонить нашему ветеринару и попросить номер телефона предыдущей владелицы Тако. Я должна была выяснить, кто такая Энни. Может быть, Тако стал свидетелем преступления? Или умер кто-то в доме, где он жил? Может быть, он говорил о другом животном, которое жило в одной из его предыдущих семей?

Я позвонила недавней владелице Тако и рассказала ей о том, какие слова произнес попугай. Женщина ответила, что никогда не слышала, чтобы он что-то говорил за все четыре года, что попугай прожил у нее. У нее не было никаких знакомых по имени Энни. Она дала мне имя и номер телефона человека, у которого в свое время купила Тако.

После краткого разговора с этим хозяином стало ясно, что Тако ни разу не произнес ни слова за все время, что жил у него. Это и послужило одной из причин продажи Тако. Тому человеку нужна была говорящая птица, а Тако оказался молчуном. Он приобрел Тако у заводчика, который жил недалеко от Чико, штат Калифорния, но не мог вспомнить, как того звали. Похоже, расследование зашло в тупик.

Тем временем Тако постепенно разговорился и стал вносить дополнения в свою историю об Энни. Ее новый вариант звучал так: «Энни умерла. Энни умерла. Бедняжка Энни, у нее кровь. Ах, бедняжка Энни».

Президент нашего клуба любителей птиц дал мне список имен и телефонов заводчиков в той местности, где Тако появился на свет. Каждый телефонный звонок заводил в очередной тупик, но я не желала сдаваться и была полна решимости докопаться до истины.

Муж предложил мне позвонить в библиотеку Чико и проверить некрологи в местной газете, относящиеся к тому времени, когда там мог жить Тако. Библиотекарь по периодике заинтересовалась историей, рассказанной Тако, и сразу вызвалась помочь. Она сказала, что позвонит брату, который работал в полиции, и попросит его тоже поднять архивные записи.

Прошло два дня, библиотекарь все не звонила. Тако успел столько раз повторить свою историю, что наши серые конголезцы, Джек и Джилл, тоже начали твердить «бедняжка Энни».

Подхлестываемая растущим хором «бедняжек Энни», я решила узнать, как продвигается расследование у библиотекаря. Она взяла трубку после первого же гудка.

– Вы что-нибудь узнали? – спросила я.

– Увы, нет, – ответила она. – Мой брат проверил архивные документы за пятнадцать лет и тоже не смог ничего найти. – Она глубоко вздохнула и продолжала: – Вы уверены, что птица говорит именно «Энни»?

Я ответила, что на данный момент это единственное, в чем уверена, поблагодарила ее за помощь и повесила трубку.

Был еще один момент, который не вызывал у меня сомнений: Тако где-то слышал об Энни. Птицы ничего не придумывают. Печальная судьба Энни почему-то отпечаталась в его памяти. Пришло время смириться с тем фактом, что я, возможно, никогда не выясню, кто была эта Энни и что с ней случилось.

Прошло два месяца. Тако продолжал набирать вес и проявлять все более нежную привязанность к нам. Он снова оброс бриллиантово-зелеными перышками, глаза его стали ясными. Спинка полностью зажила. И он продолжал говорить об Энни. Он твердил о ней от рассвета до заката. Мы перестали покрываться гусиной кожей при каждом упоминании о ней. Мы просто приняли как данность то, что случилось с бедняжкой Энни.

Однажды вечером настала моя очередь проводить у себя встречу нашего клуба любителей птиц. К моменту прибытия собравшихся были поданы кофе и печенье. Мы устроились в гостиной, которая расположена рядом с нашим домашним «птичником», чтобы обсудить грядущую кампанию по сбору средств.

И вдруг прозвучал голос, громкий и отчетливый:

«Бедняжка Энни. Энни умерла. У Энни кровь. Бедняжка Энни».

Ошарашенные присутствующие смолкли и прислушались. Одна женщина из клуба повернулась ко мне и сказала:

– А мне казалось, ты не любишь мыльные оперы!

– Я и не люблю. О чем ты говоришь? – не поняла я.

– Энни, – повторила женщина. – Она умерла. Кажется, Роберт убил ее.

– Нет-нет, – возразила другая заводчица. – Это был не Роберт. Это был Джеймс. Разве ты не помнишь? У него еще была интрижка с соседкой сестры Энни…

Я оставила своих коллег обсуждать любимый сериал и подошла к клетке Тако. Теперь стало ясно, что одна из его владелиц смотрела тот же сериал, и Тако тоже его слушал. Он склонил головку набок, посмотрел на меня и отчетливо произнес:

– Тако проголодался? Хочешь, я почешу тебе головку?

Тайна Энни наконец разрешилась, и он был готов обсуждать другие темы.

Сегодня у Тако есть подружка, другая оранжевокрылая «амазонка» по имени Белл. Когда у них появился первый птенчик-девочка, нам пришлось назвать ее… Энни.

Джуди Дойл

Чем платят ветеринару

Когда становишься практикующим ветеринаром, первое, с чем приходится учиться смиряться, – это то, что большинство твоих пациентов не понимают, что ты с ними делаешь. Идет ли речь о плановой вакцинации или о неотложном лечении, для большинства из них визит к ветеринару связан с чувством тревоги или состоянием дискомфорт. Оглядываясь назад, вспоминаю множество животных, больших и маленьких, чьи жизни я спас или, по крайней мере, избавил от серьезных заболеваний или болезненных травм. Большая часть их без колебаний кусали, лягали или бодали своего благодетеля при любой возможности. Разумеется, попадались и такие, которые, казалось, понимали, что им хотят помочь. Но самой большой редкостью остается встреча с пациентом, демонстрирующим полное доверие и очевидную благодарность за твои усилия.

Несколько лет назад теплым весенним вечером пожилой фермер привез в нашу клинику своего раненого черного лабрадора. Фермер стриг траву на лужайке тракторной газонокосилкой, и его пес выскочил по ходу движения машины прямо перед режущим брусом. Прежде чем фермер успел остановить механизм, брус подмял пса, и одна из его задних лап была серьезно повреждена.

Мы внесли в клинику животное из кузова пикапа, принадлежавшего его владельцу, и уложили на смотровой стол. Пес был ослаблен шоком и кровопотерей, но спокойно зализывал раненую лапу. Краткий осмотр показал, что конечность спасти не удастся. Я объяснил хозяину, что нам придется ампутировать лапу, чтобы спасти собаке жизнь. Тот согласился, чтобы мы проделали все необходимое. Я поставил животному капельницу для переливания крови, сделал уколы от боли и шока и запланировал операцию на следующее утро. Пес спокойно принимал все эти процедуры, не скуля и не демонстрируя никаких эмоций.

Операция прошла успешно, и к следующему утру пес уже прыгал на трех лапах. Еще несколько дней я ежедневно выводил его на короткую прогулку по лужайке возле клиники и помогал, когда было нужно, держать равновесие. Он был идеальным пациентом и, казалось, всегда ценил мою помощь. Позднее, когда я снимал швы с лапы, пес воспринял процедуру невозмутимо, не скулил, и нам не понадобился намордник.

Я считал его просто очень хорошим пациентом, не особо отличавшимся от других собак, которых мне приходилось лечить, вплоть до того дня, когда он должен был отправиться домой. После того как его погрузили в пикап хозяина, мы с фермером пару минут поговорили о состоянии пса. Когда я повернулся, чтобы вернуться в клинику, Блэки заскулил и попытался выпрыгнуть из машины, чтобы бежать за мной. Его владелец, мистер Барсон, заметил:

– Знаете, мне кажется, он полюбил вас и хочет остаться здесь.

Я был удивлен, но сказал только:

– Да, похоже, что так. Но, вернувшись домой, он скоро меня забудет.

Я знал, что с псом будут обращаться хорошо, поскольку мистер Барсон был очень добрым человеком и заботился о своих животных.

Прошел почти год. Меня вызвали на ферму Барсона помогать при рождении теленка. Я припарковал грузовик и был занят выгрузкой оборудования, когда из-за угла амбара галопом вылетел огромный черный пес. Он громко лаял, шерсть на его загривке стояла дыбом. Это был Блэки. Подбежав на трех лапах на расстояние двух – двух с половиной метров от меня, он внезапно остановился и замер.

Пристально глядя на меня, Блэки медленно двинулся вперед, виляя хвостом. Потом нежно взял в пасть мою руку и просто держал ее, не отрывая взгляда от моего лица. И все это время тоненько скулил.

Я был поражен, и горло мое сжалось от эмоций. Гладя пса по голове, я ласково заговорил с ним. Он одарил меня напоследок согревающим сердце взглядом и коротко залаял на прощание, а потом деятельно занялся изучением покрышек моего грузовика.

В длинной веренице животных, которых ветеринар лечит за годы своей профессиональной деятельности, есть немногие, которые стоят особняком. Для меня Блэки навсегда останется «тем, кто помнит».

Джордж Бейкер