Дело о секрете падчерицы Гарднер Эрл
– Что? – удивленно воскликнул окружной прокурор Хастингс. – Никакого перекрестного допроса?
– Никакого перекрестного допроса, – кивнул Мейсон.
– С позволения суда, – заявил Хастингс, – приближается время дневного перерыва, и можно подвести некоторые итоги. Наша цель на предварительных слушаниях заключалась в том, чтобы продемонстрировать, что было совершено преступление и что есть веские основания считать обвиняемую связанной с этим преступлением. Я думаю, мы целиком и полностью выполнили свою задачу.
– Похоже, что так, – согласился судья Хобарт, – если только защита не захочет что-либо сказать в оправдание подзащитной.
– Защита просит перенести заседание суда, – сообщил Мейсон, – на завтрашнее утро.
– И вы ничего не хотите сказать в защиту обвиняемой? – спросил судья Хобарт. – Это довольно необычно для предварительных слушаний дел такого рода, и я предупреждаю защитника, что если у суда prima facie сложится определенное мнение о виновности подсудимой, то последующий конфликт доказательств может не оказать практически никакого влияния на решение суда. Прямая обязанность суда состоит в том, чтобы заключить подсудимого под стражу, если существуют достаточно разумные основания полагать, что он причастен к совершению преступления. Вопрос о достоверности свидетельских показаний в случае конфликта доказательств относится исключительно к компетенции суда присяжных.
– Я знаю об этом, ваша часть, – ответил Мейсон. – Однако защита просит об обоснованной отсрочке, и я хотел бы перенести заседание суда на завтрашнее утро, чтобы определиться, будем ли мы давать свидетельские показания.
Я хочу также здесь, в зале суда, сделать одно публичное заявление. Ввиду того, что моя подзащитная потерпела некоторый ущерб от прессы в связи со своим отказом отвечать на какие-либо вопросы следователей, и ввиду того, что я в большой степени ответствен за такое поведение подзащитной, я заявляю, что сразу после решения о переносе заседания состоится пресс-конференция, на которой моя подзащитная изложит журналистам полную и подробную версию того, что действительно случилось в день убийства.
– Ваша честь! – воскликнул Хастингс, вскакивая на ноги. – Это просто смешно! Защитник превращает судебное расследование в какой-то балаган. Обвиняемая до сих пор хранила молчание и не делала никаких заявлений по совету своего адвоката. А теперь, когда мы выдвинули обвинение, она заявляет, что намерена, ради пущего эффекта, дать свои свидетельские показания перед прессой.
Судья Хобарт задумчиво произнес:
– Мне неизвестны законы, которые запрещали бы обвиняемому делать публичные заявления для прессы в любое время, когда он пожелает, и я совершенно точно знаю, что закон позволяет ответчику не отвечать на вопросы следователей.
В данных обстоятельствах суд переносит заседание на завтра, до десяти часов утра, после чего слушание дела будет продолжено. До этого времени подсудимая, разумеется, должна оставаться на попечении шерифа. Однако, если в это время она захочет сделать какие-либо заявления для прессы, ничто не мешает шерифу организовать такую конференцию здесь, в зале суда. – Судья поднялся и вышел из зала.
Окружной прокурор Хастингс подошел к Мейсону и навис над его столом.
– Послушайте, Мейсон, – сказал он, – у вас этот трюк не выйдет.
– Почему же? – спросил Мейсон. – Вы слышали, что сказал судья. Это законно.
– Ладно, если вы устроите пресс-конференцию, тогда я сам приду туда и задам свои вопросы, – сказал Хастингс. – Я знаю, что вы пытаетесь сделать. Вы хотите предоставить подзащитной возможность рассказать свою историю без перекрестного допроса со стороны обвинения.
– Вы представляете какую-нибудь газету? – спросил Мейсон.
– Еще как представляю, то есть буду представлять. Через пять минут я получу аккредитацию от газеты.
– Очень хорошо, – холодно сказал Мейсон. – Тогда вас включат в список лиц, участвующих в пресс-конференции.
– И я задам вашей подзащитной кое-какие вопросы, на которые она не сможет или не захочет отвечать.
– Добро пожаловать, – ответил Мейсон. – Мы будем рады всем представителям прессы.
Зал суда бурлил от возбуждения. Репортеры газет, столпившись вокруг столика Мейсона, фотографировали раздраженное лицо окружного прокурора и улыбающегося адвоката.
Хастингс повернулся к журналистам.
– В жизни не слышал ни о чем подобном, – сказал он. – Это нелепо! Это смехотворно! Со стороны защиты подобный поступок равносилен самоубийству, но, разумеется, он позволит обвиняемой завоевать некоторую симпатию в глазах общества. Если она хочет обо всем рассказать, то почему она не сделала этого тогда, когда ее допрашивала полиция?
– Потому, – ответил Мейсон, – что полиция плохо вела свое расследование.
– Что вы хотите этим сказать?
– Они не послали водолазов, чтобы исследовать дно залива вокруг того места, где была обнаружена яхта. Откуда нам знать, что может оказаться на дне залива? Может быть, там лежат свидетельства, которые полностью оправдают мою подзащитную. Может быть, мы найдем там орудие убийства.
Любой опытный следователь, знающий свое дело, должен был послать на поиски водолазов, хотя бы для того, чтобы поднять орудие убийства. Естественно предположить, что убийца, кто бы он ни был, бросил оружие за борт.
А что было сделано вместо этого? – продолжал Мейсон. – Вы и шериф, расследующий дело, даже не подумали отметить место, на котором нашли яхту. Теперь мы навсегда потеряли улики, которые были жизненно важны для моей подзащитной. Поэтому ответчица заявила о своем праве самой выбрать место и время, когда она расскажет обо всем, что произошло.
Как вы помните, мы постоянно утверждали, что она расскажет свою историю в надлежащее время и в надлежащем месте.
– Ладно, мы еще посмотрим, – пробормотал Хастингс. – Я позвоню по телефону и получу журналистское удостоверение. Если вы так твердо уверены, что на дне залива есть какие-то улики, то почему вы сами не наняли водолаза и не организовали поиски?
– Потому что мы не знаем, где находилась яхта, – ответил Мейсон. – По указанию шерифа она была отбуксирована в другое место.
Хастингс попытался что-то сказать, но от раздражения не мог произнести ни слова. Его рот подергивался от нервного спазма. Лицо стало смертельно-бледным. Руки были судорожно сжаты.
Потом он резко развернулся и быстрыми шагами направился в сторону телефонов.
Мейсон обратился к шерифу:
– Если вы будете так любезны, шериф, и организуете пресс-конференцию в библиотечном зале, скажем, в течение ближайших пяти минут, тогда мы сможем вовремя уведомить об этом прессу.
– Подождите, – сказал шериф Джуэтт, – вы фактически обвинили меня в некомпетентности.
– Я не обвинял вас в некомпетентности, – ответил Мейсон. – Я только заметил, что меня не удовлетворяют ваши методы ведения следствия.
– Это одно и то же.
– Хорошо, – сказал Мейсон, – если вы настаиваете, то я обвинил вас в некомпетентности.
– Не уверен, что смогу оказать вам какое-нибудь содействие в проведении этой пресс-конференции, – сказал шериф.
– Эй, погодите минутку, – вмешался один из журналистов. – Вы что же, хотите замять самую громкую историю года? О чем вы говорите, черт вас побери?
– Я отправляюсь в свой офис, – заявил шериф.
Другой представитель прессы сказал:
– Конечно, вы можете уехать в свой офис, шериф, но не забывайте о своих друзьях. Мы засучили рукава и работали вместе с вами во время вашей избирательной кампании, и мы рады, что вы победили на выборах, но, черт вас возьми, если из-за вас мы упустим такую громкую историю!
Вы понимаете, что это значит? Богатая женщина обвиняется в убийстве, к тому же дело замешано на шантаже. Телеграфные агентства проглотят такую новость с потрохами. Центральные газеты будут драться за свежий материал. Каждый из стоящих в этом зале журналистов заработает кучу денег. Вы не можете просто так отмахнуться от всего этого, не говоря уж о том, что никто не имеет права запретить подсудимой говорить, когда она захочет. Все, что вам под силу, – это вставить палки в колеса местным журналистам, которые до сих пор были на вашей стороне и которых отодвинут в сторону репортеры из крупных изданий, когда они примчатся сюда на самолетах, узнав, что Перри Мейсон разрешил своей подзащитной сделать заявление.
Шериф подумал минуту, потом сказал:
– Хорошо. Через десять минут она сможет выступить с заявлением для прессы в библиотечном зале.
– И мы проследим за тем, чтобы на пресс-конференции присутствовали только аккредитованные журналисты, – сказал Мейсон. – Иначе моя подзащитная не будет говорить.
– Там должны находиться шериф и его заместители, – напомнил шериф.
– Разумеется, – улыбнулся Мейсон. – Ваше присутствие обязательно.
– Хорошо, через десять минут в библиотечном зале, – буркнул шериф.
Глава 20
Перри Мейсон предложил:
– А теперь, миссис Бэнкрофт, когда вы заняли свое место за столом перед представителями прессы, я хочу попросить вас рассказать свою версию того, что произошло вечером в день убийства.
Бэнкрофт подергал Мейсона за рукав.
– Мейсон, – прошептал он, – вы уверены, что поступаете разумно? Мне кажется, что это больше напоминает самоубийство.
– Я думаю, что это вполне разумно, – ответил Мейсон. – Может быть, мы поступаем рискованно, но это обдуманный риск. – Адвокат повернулся к миссис Бэнкрофт: – Мы можем приступать, миссис Бэнкрофт. Для начала я хочу задать вам несколько предварительных вопросов. Вас шантажировал Джилли?
– Да. Я заплатила ему тысячу долларов.
– Когда?
– Восьмого числа, если я правильно помню.
– Я прошу вас пока не раскрывать, в чем состояла суть его угроз, и отвечать только на поставленные вопросы. Было ли это связано с чем-то, что сделали вы сами?
– Нет.
– Было ли это связано с какой-то информацией, которую он угрожал предать огласке и которая, по вашему мнению, могла повредить другим людям?
– Да.
– После того как вы заплатили Джилли, когда вы увидели его в следующий раз?
– На борту моей яхты «Джинеза», десятого числа.
– До этого вы были на борту этой яхты с кем-нибудь другим?
– Да.
– С кем?
– С Ирвином Виктором Фордайсом.
– Вы сами доставили его на яхту?
– Да.
– И он был тем самым молодым человеком, с которым видел вас в этот вечер Дрю Кирби?
– Нет, нет, постойте, – вмешался Робли Хастингс. – Я представляю здесь прессу, но все-таки я не могу позволить, чтобы вы управляли свидетелем во время дачи показаний. Вам не дали бы делать этого в суде, и я не думаю, что вы имеете право делать это сейчас. Теперь я вижу, для чего вы с таким шумом устроили это заседание. Вы хотите вложить ваши слова в уста свидетельницы.
Мейсон развел руками:
– Вы находитесь здесь как представитель прессы, а не как окружной прокурор. И я веду свое интервью так, как считаю нужным. Так что сядьте на свое место и молчите.
– Как представитель прессы, я вовсе не должен сидеть на месте и молчать, – возразил Хастингс.
– Ладно, – сказал Мейсон. – Я веду это шоу. И я указываю, на каких условиях миссис Бэнкрофт будет рассказывать свою историю. Скажите, джентльмены, вы хотите, чтобы она продолжала рассказ по правилам, которые я установил, или предпочитаете отменить интервью из-за того, что окружной прокурор, который замаскировался здесь под представителя прессы, считает мой вопрос неправомочным?
В зале поднялся шум:
– Нет, нет! Продолжайте как начали. Мы хотим услышать ее рассказ. А потом мы зададим свои вопросы.
– Потом можете спрашивать, о чем хотите, – согласился Мейсон, – но сейчас она будет говорить на тех условиях, которые сочтет для себя удобными. Ее не устраивает, чтобы окружной прокурор диктовал ей свои правила, точно так же как это не устраивает меня.
– Пусть продолжает, – сказал один из журналистов.
– Я протестую, – сказал Хастингс. – Я…
– Заткнитесь, Хастингс, – вмешался другой журналист. – Если вы не замолчите, то испортите нам все дело. Говорю вам, заткнитесь!
– Как вы смеете говорить со мной в таком тоне? – побагровел Хастингс.
– Я смею говорить в таком тоне, потому что я занимаюсь здесь своей работой. Я представитель одной из загородных газет этого округа. Моя газета выступала против, когда вас избирали в прокуроры, и будет бороться с вами на следующих выборах. А до этого времени помалкивайте и не мешайте нам работать этим вашим прокурорским крючкотворством.
Хастингс попытался что-то ответить, но потом передумал и погрузился в угрюмое молчание.
– Мы можем продолжать, – обратился Мейсон к миссис Бэнкрофт. – Расскажите нам о том, что произошло. Зачем вам было нужно встречаться с Фордайсом? С какой целью вы отвезли его на свою яхту?
– Я хотела, чтобы он взял нашу яхту и уплыл на ней в Каталину.
– Зачем?
– Чтобы его не нашел Джилли.
– Почему вы хотели держать его подальше от Джилли?
– Потому что Джилли… в общем, я подумала, что Джилли нельзя доверять. Я подумала, что Джилли попытается найти его и вытянуть какую-нибудь информацию, которую потом использует против меня и моих близких.
– Что случилось дальше? – спросил Мейсон.
– Я хотела собрать для него немного денег. У меня не было с собой достаточной суммы, поэтому я поехала к своим друзьям, у которых надеялась найти наличные. Я не стану упоминать их имен, но они одолжили мне три тысячи долларов. Они не хотят, чтобы их впутывали в это дело, и я думаю, что их желание вполне оправданно.
– Почему они хотят избежать огласки?
– Потому что они всегда хранят у себя дома несколько тысяч наличными, и, если об этом узнают, они станут удобной мишенью для грабителей.
– Да, это вполне понятно, – согласился Мейсон. – Что произошло потом? Вы собрали деньги и вернулись опять на яхту. Что случилось, когда вы поднялись на борт яхты?
– Ее двигатель работал вхолостую. Я привязала шлюпку, поднялась на палубу и вошла в каюту. Потом я увидела на баке фигуру человека, который сматывал якорную цепь. Я подумала, что это Фордайс. Я включила в каюте лампу. Человек, стоявший на носу яхты, увидел свет, перехлестнул цепь через кнехт на баке, повернулся ко мне и пошел к каюте.
Перед тем как войти, он замкнул сцепление, яхта тронулась с места и пошла вперед малым ходом, волоча за собой часть якорной цепи.
– Продолжайте, – сказал Мейсон.
– Потом я поняла, что человек, которого я видела, был не Фордайс, а Джилли. Я спросила его, где Фордайс, потом спросила, что он с ним сделал, но он ничего не ответил.
– Какая была погода? – спросил Мейсон.
– Густой туман.
– И яхта двигалась в этом тумане?
– Да.
– По какому-то определенному курсу или так, неизвестно куда?
– По курсу, который установил этот человек.
– Что было дальше?
– Я была испугана. Стала пятиться назад, а он начал надвигаться на меня. Я снова спросила, где Фордайс, но он только подходил ко мне, вытянув руки, как будто собирался меня задушить.
– Это ваше предположение, – сказал Хастингс. – Вы не могли знать, собирается ли он вас задушить.
– Заткнитесь! – закричал репортер загородной газеты. – Мы сами зададим ей все вопросы, когда она закончит.
Миссис Бэнкрофт сказала:
– У него был такой вид, как будто он собирался меня задушить. Он подходил ко мне с угрожающим лицом, вытянув руки.
– Что вы сделали? – спросил Мейсон.
– Я оцепенела от страха. Потом я вспомнила, что у меня в сумочке есть револьвер.
– Чей револьвер?
– Моего мужа.
– Где вы его взяли?
– Я достала его из ящика тумбочки, которая стоит возле кровати. Он всегда лежал в этом ящике.
– И что вы с ним сделали?
– Я вытащила его из сумочки, направила на Джилли и сказала, чтобы он остановился.
– Вы взвели курок?
– Это был шестизарядный револьвер, и я взвела курок. Я знаю достаточно, чтобы справиться с оружием.
– Откуда вы почерпнули свои познания насчет оружия?
– Мой муж хотел, чтобы я умела стрелять в случае необходимости. Когда мы приезжали в свой коттедж в горах, он всегда давал мне сделать несколько выстрелов по цели.
– Из этого револьвера?
– Из этого револьвера.
– Хорошо, – сказал Мейсон. – Что произошло потом?
– Человек на мгновение заколебался, потом снова двинулся вперед, и меня буквально парализовало от страха.
В этот момент волочившийся якорь задел за дно, и яхта неожиданно остановилась; вся лодка при этом содрогнулась и… я не помню, чтобы нажимала на спуск, но от толчка я потеряла равновесие, и револьвер выстрелил.
– И что случилось?
– Я попала в него.
– Куда именно?
– Прямо в грудь.
– Откуда вы это знаете?
– Потому что туда был нацелен револьвер во время выстрела, а потом человек упал вперед.
– Что вы сделали после этого?
– Он еще не успел упасть, как я бросилась бежать. Потом я вскочила на борт яхты и прыгнула в воду.
– Зачем вы спрыгнули за борт?
– Я была испугана.
– Чего вы боялись?
– Уилмера Джилли.
– Но если вы его застрелили и он был мертв, почему вы его боялись?
– Я… я не знаю. Думаю, что… думаю, в то время я еще не была уверена, что я его убила. Просто хотела как можно скорей покинуть яхту.
– Что случилось с оружием?
– Точно не знаю. Перед тем как прыгнуть за борт, я не глядя сунула его обратно в сумочку и, наверно, промахнулась. Мне кажется, я слышала, как он сначала ударился о дерево, а потом плюхнулся в воду.
– А где была ваша сумочка?
– Висела у меня на руке. Ремешок был обмотан вокруг запястья.
– Значит, вы не уверены в том, что револьвер оказался вместе с вами за бортом?
– Я думаю, что он все-таки упал за борт. Как я уже сказала, я слышала, как он ударился о дерево, а потом раздался всплеск.
– А ваша сумочка?
– Я точно знаю, что потеряла ее уже после того, как прыгнула в воду, потому что она соскользнула с руки в тот момент, когда я оказалась за бортом.
– Что вы сделали потом?
– Я вынырнула на поверхность и поплыла, а затем попыталась сориентироваться. Я увидела огни на побережье и поплыла на них.
– Долго ли вы плыли?
– Я сделала всего несколько взмахов, потом подумала, что, может быть, здесь уже довольно мелко, опустила ноги и обнаружила, что вода мне чуть выше пояса. Я могла идти к берегу по дну.
– И что вы сделали?
– Я вышла на берег.
– Вы знаете, в каком месте вы вышли на берег?
– Я знала об этом еще раньше, чем вышла из воды.
– Почему?
– Недалеко от яхты был причал, и я его узнала.
– Что это был за причал?
– Причал, где продают машинное масло и бензин. Он находится всего в двух или трех сотнях ярдов от автостоянки возле яхт-клуба.
– Это первый топливный причал к северу от яхт-клуба?
– Да.
– Как далеко от него находилась яхта?
– Теперь, когда я об этом вспоминаю, мистер Мейсон, я думаю, что в то время был прилив, и после того, как якорь зацепился за что-то твердое и застрял, яхта начала двигаться вместе с приливом по направлению к причалу. Когда я спрыгнула в воду, находилась не больше чем в тридцати или сорока футах от причала. До него оставалось двадцать или тридцать футов, когда я его узнала. К этому времени я уже шла по дну.
– Что вы сделали потом?
– Я пошла к автостоянке. Я держу ключи от машины под половиком в салоне, потому что иногда забываю сумочку или теряю ключи. Так что я достала их из-под половика и завела мотор.
– Что было дальше?
– Я поехала домой. Я сняла с себя мокрую одежду и… рассказала мужу о том, что произошло.
– Что он сделал?
– Он сказал, что я в ужасном состоянии и будет плохо, если я прямо сейчас обращусь в полицию, тем более что мы и сами толком не знаем, что произошло. Он сказал, что он сам поедет к заливу, найдет яхту и выяснит, действительно ли я убила Джилли. Если это так, то он немедленно сообщит в полицию.
Он уговорил меня принять успокоительные таблетки. Это очень сильное средство, ему его прописали в связи с мучительными болями, которые иногда возникают у него посреди ночи. Он держал их на случай таких приступов. Чтобы успокоить меня, он дал мне двойную дозу.
– Что случилось потом?
– Какое-то время я была возбуждена, потом таблетки стали действовать. По телу разлилось приятное тепло, я расслабилась, и следующее, что я помню, – это дневной свет и мужа, который говорил мне: «Филлис, выпей эту воду и проглоти таблетку».
– И что вы сделали?
– Я достаточно пришла в себя, чтобы принять новую таблетку.
Мейсон повернулся к журналистам:
– Теперь ваша очередь, джентльмены. Вы слышали ее рассказ. Если хотите задать несколько вопросов, моя клиентка постарается на них ответить.
Один из журналистов спросил:
– А когда это было – я хочу сказать, когда вы в него выстрелили?
Миссис Бэнкрофт посмотрела на него с полной искренностью.
– Я думаю, что врач был прав, когда определил время смерти, – сказала она. – Это случилось около девяти вечера.
– Значит, вы хотите сказать, что не встречались с Джилли в тот день в более раннее время? – спросил Хастингс.
– Я с ним не виделась. Наоборот, я его избегала. Для меня было полной неожиданностью, когда я увидела его на яхте.
– Правдоподобная история, – буркнул Хастингс.
– Может, вы все-таки дадите нам что-нибудь сказать? – спросил корреспондент из загородной газеты. – Я хочу услышать факты об этой истории. Миссис Бэнкрофт, можете вы что-нибудь сообщить нам о тех причинах, по которым вы хотели, чтобы тот человек, Фордайс, жил на вашей яхте?
Она сказала:
– Фордайс был… В общем, он находился в ситуации, которая… Нет, боюсь, я не могу сказать вам ничего определенного, не раскрыв при этом факты, которые не хочу раскрывать.
– Шантаж имел какое-то отношение к Фордайсу?
– Я предпочитаю не отвечать на этот вопрос.
– Вы заплатили тысячу долларов этому Джилли?
– Да.
– А ваша дочь, Розина, заплатила ему три тысячи долларов?
– Моя дочь не рассказывала мне подробно о том, что с ней случилось, но я знаю, что ее тоже шантажировали.
– По тому же поводу?
Читать бесплатно другие книги:
