Все ради любви Петерсон Элис

– Хорошо. Если кто-нибудь что-нибудь предложит, давайте разберемся с этим домом побыстрее, потому что, если дела будут идти так же плохо, скоро наш офис в Мэйфейре придется закрыть. Пока насчет дома в Ситтингборн-Парк новостей нет. В этой сделке участвовал и Спенсер.

– Хозяйка решила переждать, – говорит Люси.

Уорд что-то черкает в свой блокнот.

– Прекрасный дом, времен королевы Анны.

– Я знаю, – говорю я. – Я…

– Не хватало нам здесь только «Эндерсонс», – прерывает меня Уорд. – И он уж точно не должен достаться «Б и Г». За этот дом будет кровавая бойня: идеальная конструкция, красивое озеро рядом, пятьдесят акров земли – я бы сам хотел в таком жить.

– Согласна. У нее там прекрасная лужайка… – начинаю было я.

– Дом должен быть наш, понятно? – снова прерывает меня Уорд. – Как там мистер Кэллахан и его «Тоуд-Холл»? Который почти на шоссе.

– Вы будете удивлены, но! – восклицает Люси. – Я нашла потенциального покупателя.

– Ушам своим не верю, – Грэм наваливается на стол. – Ты не валяла дурака!

– Отвали, Грэм.

Уорд еле заметно улыбается. Экономно, словно дразня нас всех.

Люси продолжает:

– Шоссе для него – не помеха. Он обожает грузовики.

Уорд сразу переходит к делу:

– Он предложит цену?

Люси скрещивает пальцы:

– Сегодня должен ответить.

– Как ты его нашла?

Люси внешне так сильно рада, как будто все утро хотела услышать от Уорда этот вопрос.

– Скажем так, я поразмышляла, кто мог бы хотеть жить рядом с автострадой, а потом вступила в самый элитный клуб директоров компаний по грузоперевозкам.

– Ты гений, – говорит Уорд, к большому удовольствию Люси.

Входит Надин.

– Люси, звонит твой клиент по поводу грузовиков.

– Разговаривай с ним наедине, – инструктирует Уорд.

Через несколько минут Люси возвращается.

Мы ждем. С большим даже нетерпением, чем известия о ее свадьбе.

– Есть предложение!

Я вскакиваю и начинаю хлопать в ладоши. Грэм лезет обниматься. Надин танцует вокруг стола.

– Сколько? – спрашивает Уорд, сохраняя невозмутимый вид.

– Меньше первоначальной стоимости.

– Мистер Кэллахан еще сам приплатить должен, – говорит Грэм.

– Сколько? – повторяет Уорд.

– Меньше на тысячу фунтов.

Уорд кивает.

– Если у мистера Кэллахана осталось хоть чуть-чуть мозгов, он согласится не раздумывая. Позвоните ему, пора уже решать что-то с этим домом.

Он завершает совещание.

– Вот что я имею в виду под командной игрой. Молодец, Люси. Лишний раз доказываешь, что нет таких домов, которые нельзя было бы продать, и что в каждом из нас есть немного от директора компании по грузоперевозкам!

Несмотря на хорошие новости, до самого конца рабочего дня я все еще думаю о том, что Уорд прервал меня. Я знаю, что это не должно меня волновать, ведь это бизнес, и он всех прерывает, но уж если я жертвую ради этих чертовых совещаний возможностью отвести дочь в школу, мог бы и дать мне договорить до конца. Расстроившись, я залезаю в Интернет, чтобы посмотреть на сайте дома с лучшими садами в стране, в том числе Ситтингборн-Парк в Дербишире. Сад может посмотреть любой желающий. Владелице, миссис Харман, под семьдесят, и она очень любит выращивать орхидеи и прочие дикие цветы. За год до бабушкиной смерти мы с Айлой свозили ее в этот сад. Я с ностальгией вспоминаю тот чудный день.

– Посмотри, бабушка! – говорила Айла, словно загипнотизированная. – Тут как будто маленькие пчелки на розовых лепестках.

Она стояла среди множества ярких орхидей и всяких других цветов.

– Эти орхидеи называются «пчелиными», – сказала бабушка. – Ну разве они не прекрасны? И история у них прекрасная.

Для бабушки каждый цветок скрывает свою особую историю, и она показывает, что у всех цветов собственная жизнь.

– Это очень хитрые цветы, Айла. Хочешь узнать почему? Надеюсь, она для этого не слишком мала, – прошептала бабуля, заранее извиняясь.

– Поздно, – ответила я, потому что Айла уже очень хотела услышать истории о цветах.

– Ну, по форме эти лепестки похожи на женских особей пчел, поэтому они сбивают с толку самцов. Они испускают самый прекрасный аромат, чтобы самцы пчел возбудились, думая, что сейчас получат незабываемое удовольствие. Шмель подлетает к цветку и весь измазывается в пыльце, но вскоре понимает, что его обманули, и летит к следующему цветку, опыляя его, а орхидее только этого и надо!

Айла заинтригована, хотя я не знаю, все ли она поняла.

Я вспоминаю бабулю в ее любимой соломенной шляпе с широкой темно-синей лентой, обмотанной вокруг полей. Вспоминаю, как мы втроем ходили по садам, и Лукас плелся в конце, как будто через болото. После каждого нашего визита в сады бабуля набивала багажник горшками цветов и покупала нам с братом мороженое за терпение. Так было и с Айлой. Поездки в сад казались не такими уж скучными благодаря мороженому и интересным рассказам о цветах.

Мой телефон звонит, отрывая меня от воспоминаний.

– Привет, это Марина.

Услышав ее голос, я вздрагиваю.

– Ой, здравствуйте, с вами говорит Дженьюэри.

– Он здесь? Я не могу до него дозвониться.

Я смотрю на красную кнопку.

– Боюсь, что прямо сейчас ваш муж разговаривает с кем-то еще. Сказать, чтобы перезвонил?

– Да. Это важно, – отвечает она и вешает трубку. Они хорошо подходят друг другу. Дома Уорд и его жена, наверное, только и делают, что ругаются. Наверное, он ей никогда договорить не дает.

Я вижу, что Уорд закончил говорить по телефону, и уже собираюсь было передать ему про звонок жены, но затем замечаю на своем столе брошюру, которую мне нужно с ним согласовать, поэтому решаю зайти к нему в офис.

– Простите, – одними губами произношу я, попятившись назад, когда понимаю, что Уорд снова говорит по телефону, но он смотрит на брошюру и просит меня остаться.

– Я все понимаю, миссис Харман. «Баркер и Гулдинг» тоже хорошая компания.

Мое сердце екает. Боюсь, Спенсер выиграл сделку по поводу Ситтингборн-Парка.

– Так много событий… Нет, я понимаю, вы не можете принять решение без мужа.

Так. Возможно, мы еще не проиграли сделку.

Уорд откашливается.

– Если есть что-нибудь еще, что мы можем сделать, обязательно скажите. Мы будем рады представлять ваши интересы, и лето – прекрасный момент, чтобы продать дом.

Я подбегаю к столу Уорда, хватаю ручку и начинаю писать в его блокноте, потому что из всего того, на чем можно писать, мне под руку подворачивается именно он.

– Конечно, миссис Харман, – говорит Уорд, – звоните обязательно.

Я пихаю его, суя ему под нос записку: «СКАЖИ ЕЙ, что пчелиные орхидеи особенно прекрасны в июне!!!»

Уорд читает. Смущенно.

– Скажу напоследок. В июне у вас зацветут пчелиные орхидеи, и можно сделать потрясающие снимки.

Повисает долгая пауза, и я записываю еще одну мысль.

– Да, я тоже садовод-любитель.

Прочитав мою следующую записку, Уорд смотрит на меня с недоверием.

– СКАЖИ! – одними губами прошу я.

– И иван-чай тоже красив в это время года, и…

– СКАЖИ!

– …и шахматный рябчик… – добавляет Уорд.

И глядит на меня с тревогой. Я поднимаю вверх большие пальцы. Уорд расслабляется, говоря:

– Моя мать их выращивала, миссис Харман. Неизгладимое впечатление… Да!

Он смеется.

– Единственное хорошее…

Длинная пауза. Уорд хватает ручку и строчит что-то в блокноте.

– В самом деле? Нет, я уверен, ваш муж не будет против. Такие решения обычно принимает моя жена. Миссис Харман, вы не пожалеете. Равно как и ваш муж.

Он кладет трубку. Смотрит на меня, и на лице его появляется улыбка.

– Ты прекрасна, Дженьюэри Уайлд, – говорит он. И только тут я понимаю, что Уорд обладает некоей силой. Может быть, я не всегда к нему хорошо отношусь, но мне не все равно, что он обо мне думает, и сейчас я чувствую себя так, как будто только что выиграла «Оскар».

– Надень пальто, – приказывает Уорд. – Нечасто у нас так хорошо идут дела.

Уорд набрасывает куртку и спускается вниз, объявив, что все мы отправляемся в бар.

– Дженьюэри только что получила дом в Ситтингборне.

– Обычно первая рюмка – за счет босса, – щебечет Надин, прихватив свою куртку и сумочку – она ведет себя так, словно сегодня ей должны выплатить жалованье.

– За «Шервудс», – провозглашает Уорд, подняв кружку пива.

Мы поднимаем бокалы, рассевшись за столиком в углу в ближайшем к нам пабе, который в это время суток почти пуст. Обстановка здесь старомодная – на полу потрепанный ковер, стены окрашены в горчичный цвет, барная стойка из красного дерева. Тут довольно темно, даже в такой летний день.

– За Дженьюэри, – добавляет Уорд, глядя мне в глаза. – И за пчелиные орхидеи, и за иван-чай.

– За пчелиные орхидеи и за иван-чай, – повторяем мы все, и посетители паба смотрят на нас искоса.

– Знаете, что во всем этом самое шикарное? – спрашивает Уорд. – То, что дом не достался «Баркер и Гулдинг».

Мы чокаемся. Спад лает и пытается запрыгнуть мне на колени, желая участвовать в действе. Я беру его на руки и сажаю к себе на одно колено, а Надин гладит его по спинке и чешет за ушком.

– Давайте посмотрим правде в глаза. Единственное, что имеет значение, – обскакать наших конкурентов, – продолжает Уорд. Он явно имеет в виду Спенсера.

Мы еще раз чокаемся и чувствуем оживление, как бы торопясь почувствовать ту самую гонку за лучшей ценой. Мы уже давно не получали таких выгодных сделок, как с Ситтингборн-Парком. Мне сразу вспомнились старые добрые времена с Джереми, когда мы чаще одерживали победу, чем теряли сделки. Во многих отношениях то, что случилось сегодня, случилось благодаря Джереми. Он всегда говорил, что продажа дома – это не только факты, цифры и процент. Тут главное – сыграть на чувствах хозяина. Если знаешь породу собаки своего потенциального клиента или марку его любимого автомобиля, он становится для тебя куда более интересным. У вас вдруг возникает связь, как случилось с Уордом и миссис Харман, разве что только я чуть-чуть этому помогла.

Мы пропускаем еще по паре кружек, и рабочий день подходит к концу. Люси встречается со своим бойфрендом в городе; Грэм уезжает в Паддингтон. Надин живет в Восточном Лондоне, так что мы с Уордом возвращаемся на такси вместе, и Спад сидит на полу между нами, наблюдая за каждым нашим движением. Уорд ослабляет узел своего галстука.

– Что такое этот рябчик шахматный? На что он похож? Мне стоит, пожалуй, разузнать, как он выглядит, пока миссис Харман меня не раскусила.

Я показываю ему фотографию в своем телефоне – маленькие цветы, свешивающиеся вниз, словно колокольчики.

– Ага, лепестки похожи на змеиную шкурку, – подмечает Уорд.

– Большинство цветов распускаются весной, но эти я всегда видела в Ситтингборн-Парке летом. Моя бабушка обожала цветы.

Уорд смотрит на картинку сосредоточенно.

– Ну да, а лепестки как будто шахматная доска.

– Ага. Их название происходит от латинского слова fritillus, что в переводе означает «коробочка для игральных костей».

Я замолкаю, поняв, что речь моя уж очень напоминает бабулину.

Уорд удивлен:

– Ну ты и хвастунья. Твоя бабушка так всегда разговаривает?

– Да. Разговаривала.

– Прости.

– Она меня воспитывала. Мои родители погибли, когда я была маленькой.

Уорд не может подобрать нужных слов.

– Прости, – снова говорит он.

– Это было давно. А вот дедуля мой жив, он живет в Корнуолле.

Я рассказываю Уорду вкратце о своем детстве, как дедушка сидел в своем кабинете, читал сценарии и одну за другой ел конфеты из двухэтажной коробки. Я тоже их ела, а потом подкладывала вместо них камушки, обернутые в золотую фольгу. Уорд смеется вместе со мной, говоря, что больше никогда не принесет в офис конфет.

– А вы, Уорд? – Мы с ним то на «ты», то на «вы», но не фиксируем переходы, уж как получается…

– Я единственный ребенок в семье. Мой папа умер, – говорит он, немного волнуясь. – А мама живет слишком близко от меня. Если выражаться конкретнее – буквально в нескольких шагах, за углом. И в плане мнительности даст сто очков вперед даже Грэму. Ей одиноко после смерти отца. Они никогда не были счастливы, но по крайней мере в доме был еще кто-то, кроме нее, и мог помочь ей с походами к врачу.

Раздается звонок. Я вижу на экране его телефона слово «Марина», и мне становится плохо: я же забыла передать ее сообщение!

– Привет… Прости, я был на встрече.

Уорд смотрит в мою сторону.

– Я не могу сейчас говорить, Марина. Скоро приеду.

Он разговаривает с ней холодно. Отстраненно. Я глажу Спада, отвернувшись к окну; только бы Уорд не подумал, что я подслушиваю.

– Обязательно говорить об этом прямо сейчас?

Уорд несколько раз бьет ногой в пол.

– Давай потом, а?

Он прилагает большие усилия, чтобы не повышать голос.

Когда он кладет трубку, я говорю:

– Простите, пожалуйста, я забыла совсем…

– Все нормально.

– Что?..

– Дженьюэри, все нормально.

Уорд кидает свой мобильный в портфель, хлопнув крышкой.

– Кстати, я хотел спросить, как прошла встреча с новой подружкой Дэна? – интересуется он, явно все еще думая о Марине. Наверное, они будут ругаться, когда он вернется. Он что, ей изменил? Я представляю, как она режет его костюмы ножницами и выбрасывает из окна его вещи.

– Замечательно, – отвечаю я.

Это было даже не в прошлые выходные, а больше двух недель назад.

Он смотрит на меня, почти улыбаясь.

– «Прекрасно» – значит «ужасно», так?

– Она очень милая, – уклончиво признаю я.

Приехав домой, Айла без устали повторяла, что они «шикарно провели время».

– Она такая клевая, мамочка, тебе бы она очень понравилась!

Дочь показала мне фото причесок, которые сделала ей Фиона. Они поплавали в бассейне, а потом вместе испекли пирожные с заварным кремом, и Фиона упаковала те, которые они не съели, в специальную коробочку, чтобы Айла могла забрать их домой. Оказалось, что Дэн и Фиона встречаются уже целый год. Дэн сказал, что они с ней собираются съехаться, уверяя меня, что на нашем укладе жизни это нисколько не отразится: он по-прежнему будет проводить каждые вторые выходные с дочерью.

– Должно быть, тебе трудно, – говорит Уорд, прочитав мои мысли. – Ты хочешь, чтобы у Айлы были хорошие отношения с Фионой, но в то же время где-то в глубине души надеешься, что она выглядит, как Фиона из «Шрека».

Я облегченно вздыхаю.

– В точку. Глупо на самом деле.

– Вполне по-человечески.

– Остановите где-нибудь здесь, пожалуйста, – говорю я водителю такси.

– Хороший сегодня день, – провожает меня Уорд, открывая мне дверь, и я ловлю аромат лимона и базилика, смешанного с пивом. Почему-то очень соблазнительный купаж.

Я останавливаюсь, увидев в окне дома лицо дочери.

– Это, должно быть, и есть Айла, – предполагает Уорд.

Айла машет нам рукой.

– Вот, – говорю я, протянув Уорду деньги и надеясь побыстрее ретироваться домой. Но он отталкивает мою руку. В момент, когда такси уже готово вот-вот отъехать, открывается входная дверь, и к нам идет Айла с тарелкой кексов в руках. Я смотрю на Уорда – странность в ее походке не укрылась от его взгляда.

– Смотри, мама, – говорит Айла. За ней следом выходит Руки, ее светлые волосы собраны в пучок и заколоты шпильками. На ней мини-юбка и летние эспадрильи.

– Айла, осторожнее, не упади. Хватит с нас сегодня бедствий! – улыбается Руки.

– Я упала на кухне, мама, – докладывает мне Айла. – Когда вытаскивала из духовки кексы.

Она смеется и несется к окну Уорда, предлагая ему кекс. Удивленный, Уорд открывает дверь. Я знакомлю их друг с другом. Айла немного сутулится, наклонив голову в сторону, а потом говорит:

– А вы тот самый большой босс.

Она хихикает.

– Айла! – вскрикиваем мы с Руки одновременно.

Уорд, явно заинтригованный, отвечает:

– Наверное, так это можно сформулировать без видимых оскорблений.

Айла подносит ему тарелку с кексами.

– Я их уронила, но они очень вкусные.

– «Прекрасно» – значит «ужасно», так? – бормочу я в его сторону, пытаясь не рассмеяться. Уорд звучно облизывается. Айла подходит к водителю, предлагая и ему угоститься:

– Лимонные, с кремом.

– Считайте это чаевыми, – говорит Уорд водителю. Он внимательно смотрит на Айлу и возвращается взглядом ко мне, как бы говоря: «Ты ведь мне чего-то не сказала?»

Пока мы с Айлой идем в дом, я спиной ловлю взгляд Уорда. Такси отъезжает и скрывается вдали. Он словно влез в ту часть моей жизни, которую я вряд ли когда-нибудь хотела бы ему открыть, в любом случае точно не сейчас. Я не хочу, чтобы он меня жалел; чтобы в его голове я была исключительно несчастной матерью-одиночкой, воспитывающей ребенка-инвалида. Я не хочу, чтобы он приехал домой и тут же рассказал жене: «Бедная, ее родители погибли, когда она была маленькая, ее воспитывала помешанная на цветах бабушка, и к тому же ее ребенок никогда не сможет нормально ходить. У нас по сравнению с ней вообще нет проблем!»

Раньше я ненавидела такое отношение к нам. Мамочки в детском саду всегда норовили мне сообщить, что-де вот в плохой день как подумают о нас с Айлой, так и сразу становится легче. С Лиззи мы договорились, чтобы такого она мне не говорила никогда, иначе я очень сильно обижусь. Я никогда не нуждалась в чьей-то жалости; мне она ни к чему. Айла – мое счастье. И сама Айла счастлива.

– Айла испекла все кексы сама, – говорит Руки. – По-моему, у нас растет новая Мэри Бэрри[3].

– Ты гордишься мной, мама? – спрашивает Айла. Хотя ей уже одиннадцать, но стремление получить похвальный отзыв у нее осталось. Да и кому из нас не приятна похвала?

– Очень сильно горжусь, – говорю я и кладу руку ей на плечо, а потом беру с тарелки самый крупный кекс и откусываю огромный-преогромный кусок. И мы все покатываемся со смеху.

Середина ночи. Я ворочаюсь в постели, не в силах заснуть. Перед моими глазами удивленное лицо Уорда, когда он здоровается с Айлой. А потом я вдруг переношусь в прошлое, когда мне было двадцать семь, а моей дочери – три.

– Что ты такое затеваешь? – спросила я Лиззи. В тот вечер я стояла в гостиной, собираясь на свидание. И тут вдруг Лиззи начала вешать мне на плечи сумки, а на спину надела рюкзак.

– Чувствуешь тяжесть? – спросила она.

– Я бы сейчас не смогла с места сдвинуться, – ответила я.

– В точку. Так вот, сегодня я хочу, чтобы ты ушла из дома и выбросила из головы абсолютно все! – сказала Лиззи, снимая рюкзак у меня со спины. Потом сумки. Мне постепенно стало легче.

– Пора тебе распустить волосы и стать прежней двадцатисемилетней Дженьюэри, которая любит ходить на вечеринки и танцевать.

В тот момент Лиззи встречалась с парнем, с которым познакомилась онлайн, и хотела, чтобы я тоже зарегистрировалась на сайте знакомств. Это было первое мое свидание с тех пор, как родилась Айла.

– Но… – начинаю было я.

– Никаких «но»! Прими ванну, побрей ноги, приготовься ко встрече с прекрасным. Хоть минуту не говори про врачей и церебральный паралич. Хватит уже про эти лонгеты – не слишком сексуальное слово, Дженьюэри! – прерывает меня Лиззи. В нашем доме подобные разговоры могут сойти с рук только ей.

– Не надо названивать мне каждые пять минут, – продолжает она, – и спрашивать, все ли в порядке с Айлой. Я просто не буду брать трубку. Забудь обо всем – проведи хоть один вечер весело, а? Кто знает, что тебя ждет.

Я повернулась к ней, удивленная, когда это она успела стать такой мудрой.

– Это мои родители научили меня отпускать проблемы. Только мы не старались выбросить их из головы на вечер. Мы убирали их из своей жизни вообще.

Я снова закрываю глаза и ворочаюсь, пытаясь забыться сном, но воспоминания все еще не дают мне покоя.

По дороге домой мы целовались, и он шарил рукой у меня между ног. К удивлению своему, я чувствовала, что это меня возбуждает. Мне нравилось флиртовать, нравилось пить в обществе мужчины. Я обнаружила, что совсем забыла, каково это – целоваться, хотя когда-то я так любила поцелуи. Мне хотелось, чтобы таксист увез нас на другой конец вселенной или чтобы мы застряли в бесконечной пробке. Плевать на счетчик. Плевать, что время остановилось. Я хотела лишь одного – быть желанной, сгорать в объятиях; чувствовать себя сексуальной.

Когда мы вернулись домой, Лиззи незаметно выскользнула из дома, явно предчувствуя, что у нашего свидания будет продолжение.

Мы пропустили кофе и сразу шагнули к дивану. Он забрался сверху, и мы стали неуклюже срывать друг с друга одежду. Вскоре оба остались почти голые, одна обнаженная кожа на другой. Я вдохнула запах его пота и лосьона, мне даже понравился вкус пива на его губах. Он расстегнул лифчик, я обернула ноги вокруг него, он шептал мое имя; а я хотела его. Хотела… Хотела… Хочу тебя… Не останавливайся… Не останавливайся… Не останавливайся.

– Мама?

– Быстрее, – выдохнула я, мысленно умоляя, чтобы этот голосок мне просто послышался.

– Мама, – голос Айлы звучал все громче, все ближе, – мама?

Мой партнер отстранился и прошептал разочарованно:

– Иди.

Я помедлила мгновение, не хотела испортить момент, но потом пробурчала:

– Прости, я на секунду.

– Мама!

Я выскользнула.

– Иду!

Я схватила топ и в спешке натянула его, не застегнув пуговицы. Быстро надела джинсы.

– Айла, – вскричала я, мчась вверх по лестнице. Моя дочь стояла в опасной близости от верхней ступеньки, и проход не был закрыт на замок. Лиззи, должно быть, забыла его закрыть.

– Мамочка, – повторила Айла, без ходунков шатаясь еще сильнее.

– Стой! Стой на месте!

– Все хорошо? – послышался голос снизу.