Фебус. Ловец человеков Старицкий Дмитрий
Все встали, провожая меня.
Обернувшись с трапа, переспросил мурманов на языке басков:
– Вам действительно подходит такой вариант с женщинами? Или что-то надо придумать еще?
– Нам деваться некуда, – ответил за всех алькайд. – Мы благодарим вас за участие к нашим бедам, сир.
– Тогда до завтра, – простился я с ними.
Сойдя с барки, вскочил в седло подведенного мне рослого солового жеребца и, уже сверху оглядев кавалькаду, все ли готовы к пути из тех, кто был мне нужен: Саншо, Микал, д’Айю, паж Саншо и мой оруженосец Филипп, я скомандовал: «Марш!»
Ленку бы еще с собой взять, но я ее ночевать к родне отпустил. Может, и зря. Она только завтра, с повозкой приедет в замок сама и привезет все мои вещи.
Конь подо мной был горяч и, не удержавшись, с криком «Хейс!» я пустил его с места в галоп вверх по склону. И тут же почувствовал какое-то несоответствие обычному своему состоянию в седле. Это «баклажановый» Марк, ухватившись за мое правое стремя, большими прыжками бежал рядом с конем, другой рукой размахивая в такт копытам своим страхолюдным топором.
Сайон, как и водится в ленивом отдаленном гарнизоне, был тут царь, бог и воинский начальник, боявшийся только стоящего над ним мерино да гнева высокого начальства из Помплоны, которое крайне редко забредало в этот тюлений угол. А тут принесло со штормом, да еще с неожиданной стороны, самого высокого командира, век бы такого не видеть инвалиду, который давно забил на карьеру. Старого идальго крайне раздражало нарушение размеренного образа жизни, который он вел последнее десятилетие. Вот он и скакал по замковому двору на своей деревяшке, раздавая направо и налево оплеухи всем, до кого только мог дотянуться – если не рукой, то костылем.
Таким я его и застал, когда наша кавалькада ворвалась в замковый двор, осаживая разгоряченных коней.
Замковые слуги набежали забрать животных и отвести в конюшню.
Сайон чутьем опытного чиновника моментом вычислив меня из всей компании, черпая беретом каменную крошку с плаца, поклонился настолько низко, насколько смог из-за своего увечья. Все ж таки у него левой ноги нет выше колена. Соответственно примотанный к бедру ремнями грубый деревянный протез в «колене» не гнулся.
Окна строений и периметр замкового двора стали быстро заполняться многочисленной замковой прислугой, которая забросила все дела: когда еще царя живьем увидишь?
– А кто рей-то? Этот мальчик? – донесся из донжона звонкий женский голос, на который мгновенно зашикали окружающие.
Чтобы избавить всех от возникшей неловкости, я, отдав повод конюху, произнес:
– Рад видеть вас в добром здравии, сеньор Серхио.
– Дон Франциск, мы счастливы принимать ваше величество в замке Биаррица. – Сайон опять попытался подмести беретом плац. – Прошу вас пройти в донжон, где для вас приготовлены прохладительные напитки. На дворе сегодня жарковато. Там и представите нам ваших спутников. Ваше величество…
– Ваша милость… – вернул я ему протокольную фразу и направился в донжон.
Угощал нас де Соло чем-то очень напоминающим мне сангрию моего времени. Только это пойло подавалось охлажденным и смешанным с белым вином, а не с красным. Но жажду утоляло очень неплохо. Надо будет рецептик записать, не забыть.
Около получаса потратили на взаимные расшаркивания всех со всеми, бла-бла-бла и прочее вежливое принюхивание друг к другу, пока наконец меня не отпустили обживать соседний донжон – кастро дель рей. То бишь королевскую башню. Раздражало впустую потраченное время, но мне не хотелось обижать пренебрежением первого встреченного мной чиновника своего королевства. Тем более что ни на что другое жаловаться не приходилось.
По дороге зацепил за шкирку младшего де Соло – он вроде как ко мне приставлен тут для услуг, если я правильно расслышал речи комитета по встрече.
– Повозку на луг за моими вещами послали? Нет? Чего тогда тормозишь? Мне тут нужен мой шут – мне скучно, и Бхутто не помешает. И обязательно чтобы коней послали за сеньорами де Базан. Разместить их в этой же башне, что и меня. Понял? Исполняй. И еще… часа через два пришлешь мне ответственного за расселение моих людей в кастелло. С планом и списком.
Пацанчик тупо покивал мне пышной, свисающей на одно ухо береткой и уже собрался сорваться с места, как я его тормознул:
– Повтори приказ.
Ну, так и есть, половину перепутал. Заставил его выучить наизусть передаваемое приказание и только после этого отпустил.
Королевские апартаменты размещались на втором этаже кастро дель рей и состояли из трех больших высоких комнат, расположенных кривой анфиладой вокруг лестницы: приемная, кабинет и спальня. Окна были узкие – человек не пролезет, закрытые деревянными ставнями. Сквозь щели поигрывал легкий сквознячок. Эти же щели служили освещением.
Микал собрался открыть ставни, но я его остановил. Мне понравился этот полумрак. И не хотелось впускать горячий воздух в эту прохладу, хранимую толстыми каменными стенами.
Озадачил я его срочным поиском информации о нужных нам ремесленниках и торговцах и отправил, оставив денежную сумку у себя.
В спальне я, сбросив сапоги, завалился на кровать и приказал Филиппу, чтобы меня хотя бы полчаса никто не тревожил.
Эскудеро, прибрав мое оружие на специальную резную стойку, положил пистолет на табурет, который специально подтащил к кровати с правой стороны – знает уже мои привычки. И пожелав мне приятного отдыха, удалился, прикрыв за собой двери.
Марк остался в спальне, сел по-турецки под окном, положив на колени свою скоттскую секиру и, казалось, спал с открытыми глазами или просто медитировал. Но на малейший шум его глаза моментально реагировали, взблескивая яркими белками. Вот ведь человече, взял на себя добровольно функции моего бодигарда и ничего пока не требует взамен. Если бы я его не одел, так бы голым и ходил. Может, это все потому, что он говорит на языке, которого я не знаю. Но мне с ним так даже спокойней.
Я прикинул, засыпая, что пора мне заводить опытную секретаршу, чтобы она хоть как-то упорядочила мой рабочий день, а то все как-то спонтанно получается. И все дела – срочнее срочного. Вот я тут целый царь, а доступность к моему уху у всех даже свободнее, чем к директору малого предприятия. Непорядок…
Снилась мне студенческая дискотека в МГУ, в главном здании, в зоне «В», на десятом этаже, в период исторического материализма, когда я был молод по первому разу. Как всегда там, на пару пришлось не больше тридцати квадратных сантиметров танцпола. И первая партнерша часто оказывалась и единственной. В такой-то давке. А мне не повезло, зацепила меня с ходу какая-то крокодилка с юридического. И весь вечер насмарку пошел. И так мне стало обидно за бесцельно потраченное время…
Через пару часов меня разбудила Ленка, которая, властно покрикивая на местных слуг, расставляла по углам мой багаж. Красота этой девушки, которая полностью в моем распоряжении в любое удобное для меня время, как-то примирила меня с крокодилкой из сна. И настроение поднялось.
Сиеста закончилась, «вставайте, граф, вас ждут великие дела». Правда, я уже король, но все еще и граф, причем дважды. Королевство у меня даже еще не в управлении, а вот графства и виконтства – в собственности. Есть тут некоторая приятная разница.
Я снова в Средневековье, которое что-то стало меня доставать. В первую очередь отсутствием привычных мелочей, которые делают жизнь удобнее. Во вторую – отсутствием друзей. Это я Саншо друг, а он мне? В третью – отсутствием книг. Так и тянет почитать какую-нибудь ботву, пусть даже любовный роман. Или кино посмотреть, наконец. Даже плохой фильм, дабы покритиковать. Налицо сенсорный голод, дружище, несмотря на обилие новых впечатлений от путешествия. Но все равно какая-то часть мозга голодает, не получая подпитки привычной информацией. Даже той, которая раньше шла просто фоном. Рекламой, к примеру.
А главное, полная невозможность уединиться. Всегда вокруг меня если не толпа, то хотя бы пара-тройка человек. Ближники. А так хочется порой побыть совсем одному…
В студенческие времена, когда меня доставала многолюдством общага, я шел в музей – Донской монастырь, на старое дореволюционное кладбище. И там, практически в полном безлюдье, среди красивых памятников и надгробий, под ласковым ветерком накатывало спокойствие, на время примирявшее меня с самим собой. Особенно осенью, в золотой листопад. Даже на Ленгорах никогда не было такого уединения. Что-то всегда мешало: то пьяная компания отдыхающих, то шум автомобиля, а то и просто пароход на реке с неубиваемым культуртрегерством: «Миллион, миллион алых роз…»
Потом, в музее, был у меня уютный закуток в полуподвале, где всегда можно было укрыться от проблем, хотя бы на время.
Здесь же уединиться можно только в исповедальне. И то на пару с попом, который через решетку задает тебе неудобные и неприличные в обществе вопросы.
И как будто вторя моему минорному настроению, в ставни дробно застучал дождь. Самый настоящий. Как там мои, на лугу? Успели шатры поставить или мокнут?
Конь снес меня с холма быстро. Вниз – не вверх.
Оглядевшись на месте, я понял, что мое беспокойство было излишним. Все организовалось без меня в автоматическом режиме. И без моих ценных указивок тут все знали, что нужно делать и в какой последовательности. А нежный мой товар спас капудан, прислав своих матросов с запасным парусом.
Я ходил меж палаток и накрытых парусным брезентом куч чьего-то скарба и видел мокрых, но счастливых людей. Глядевших на меня с какой-то нежностью, несмотря на то что за моей спиной постоянно маячил злой и страшный Марк. Видно, негр первый раз сел в седло, когда сорвался за мной из замка. И теперь передвигался враскоряку, что человеколюбия ему отнюдь не прибавляло.
Сьер Вото и сержант четко и быстро отчитались в проделанной работе, особо напирая на то, что все специи спасены и потерь товара нет. Вот так всегда: сорвался сюда я в заботе о людях, а они считают, что меня жаба пригнала имение спасать.
Базанов и амхарцев видно не было. Как сказали, они уже в замок перебрались.
Слава богу, что дождь был совсем не ливень. И достаточно теплый, чтобы народ от него не расхворался. Но зарядил он, судя по обложившим небо облакам, надолго.
Дождь не дождь, а пора в замок перебираться всем. Сушиться. Попить горячего вина и отдохнуть. Те, кто с табуном останется или при охране вещей, тем просто не повезло. Но это так я думал, а люди решили иначе и не стали бросать на произвол судьбы свое имущество, «нажитое непосильным трудом». Особенно когда сарацины со своей галерой рядом стоят. Народ вороватый по определению.
Но подоспели из замка три крытых фургона и потихоньку, определившись по жребию, три семьи стали перетаскивать в них свои пожитки. Остающиеся бомжевать на свежем воздухе охотно им помогали.
Из крайнего шатра высунулась помятая рожа Грицка, который, расчесав пятерней оселедец и стряхнув с руки капли небесной влаги, задумчиво произнес:
– Razverglis chlyaby nebesnie…
В ответ ему из шатра женский голос низкими обертонами напел на языке франков:
– И охота тебе на облака пялиться… Давай еще покувыркаемся, сладкий. Пока дождь идет, нас никто не потревожит.
Я не стал парню обламывать кайф. Пусть его… сбросит лишнее напряжение. Все же пять лет он без женского общества; только с веслом обнимался. Не обозначая своего присутствия, дождался, пока казак Мамай втянется обратно в шатер, и продолжил обход лагеря, который стал уже сворачиваться, так до конца и не обустроившись.
Пора в замок возвращаться. Как ни странно, но я тут был лишним, хотя в последнее время уже как-то привык считать себя основным.
Потихоньку ретировавшись с луга на холм, я насколько мог тихо протырился в королевскую башню замка, который, как я узнал, построили еще англичане в период своего господства над Аквитанией.
Чувствовал я себя при этом немного не в своей тарелке. Всегда неприятно осознавать собственную зависимость. Не стал бы я кронпринцем или недоделанным королем, как сейчас, вот фиг бы я выжил в это время простым попаданцем. В том, что я тут выжил и даже неплохо себя чувствую, нет ни малейшей моей заслуги. Меня сохранило мое окружение, которому в верности короне на моей голове плевать на все мои странности и непонятности. По большому счету плевать им даже на чужую душу в моем теле. То, что мне по голове прилетело, это так… оправдание в пользу бедных. Если кто о чем и догадывается (вряд ли о попаданстве, до такого тут еще не додумались), то молчит в тряпочку, так как судьбу свою прочно связал с жизнью моей тушки, а не чучелка. Для многих из них я даже не человек, а знамя, за которым они идут. Герб, который их осеняет. Символ незалежности от чужеземных властителей. И осознать это требуется четко, как бы это ни звучало унизительно для такого красивого и умного меня. Такого знающего, опережающего всех вокруг на полтыщи лет и несколько научно-технических революций.
Кому они нужны тут, эти научно-технические революции, если для них нет простейшей элементной базы, инструментария и квалифицированного персонала?
А вот как выразитель чаяний определенного класса общества, я вполне годен. Определить бы только эти движущие силы исторического процесса и их потенциал именно для этого места и конкретно для этого времени. Легче про все Средневековье расписать крупными мазками, чем в реальной окружающей действительности разобраться детально. В учебнике истории Средних веков для Наварры даже абзаца не нашлось. Разве что упоминалась она в связи с Варфоломеевской ночью и Генрихом Четвертым – наваррцем на французском троне, который бросил крылатую на все времена фразу политика: «Париж стоит мессы».
В прошлой жизни не замечал я за собой особого властолюбия (помнится, в перестройку даже от поста директора музея отказался – лишние хлопоты, несовместимые с прибавкой к зарплате). И тут также не чую я в себе тяги повелевать людьми, нет мне от этого ни кайфа, ни драйва, даже тяготит где-то. Но… ноближ оближ, ёпрть! Что-что, а свое положение в местном обществе я трезво осознаю: либо трон, либо смерть; возможно, в качестве помилования – монастырь. Хотя подозреваю, что остановку «Монастырь» я уже проехал. И все, нет больше никаких вариантов. Либо всех грызи, либо ляжь в грязи. А мне даже грязи не положено – сразу на полтора метра в глубь почвы.
Как там у Пушкина: «Теперь ты царь: живи один».
Не будет у меня тут друзей, хоть в лепешку расшибись. Только враги и соратники. Враги – самые настоящие: жестокие, хитрые и коварные. А вот какие будут соратники – покрыто туманом войны.
С этими невеселыми мыслями я просочился мимо валлийцев, которые устроили себе кордегардию на первом этаже королевской башни, где, впрочем, ей и полагается размещаться, и поднялся по лестнице наверх – в свои апартаменты, где в приемной гудело так, что этот бубнеж слышно было еще с улицы. Там толпились все: амхарцы, Базаны, Бхутто, мой шут, Микал и Филипп. Сидели, развязно болтали сразу на нескольких языках и в отсутствие хозяина нагло пили мое вино, подогрев его на углях в камине. Только дыма табачного не хватало для полного впечатления тесных кулуаров международного научного конгресса.
А вот дон Саншо отсутствовал.
Зато в уголке скромно сидели, стараясь не отсвечивать, оба местных пажа, приставленных ко мне благородным идальго для услуг и соглядатайства. Непорядок, однако. Их сюда подглядывать послали, а они подслушивают.
Ввалился я в собственную приемную насквозь мокрый. Поприветствовав целиком всю гоп-компанию разноплеменных аристократов, сказал, что я сначала переоденусь в сухое, а все остальное – потом. И захватив с собой Филиппа, ушел внутрь покоев.
В дверях обернулся к Микалу, который не раздумывая рванул за Филиппом помогать мне переодеваться, и приказал ему переодеть в сухое Марка. Марка Баклажана. Да… вот так я его и пропишу в документах. Куаси-Ба – это слишком гламурно для такого брутального мужика.
– И вообще позаботься о негре, языку заодно его поучишь. Я это приказывал? Приказывал. Исполнять!
Микал огорчился, но обиженку грызть не стал. Схватил Марка за могучую длань и куда-то потащил.
Кто, казалось мне, был искренне рад меня видеть и кому я не обломал никакого кайфа, так это Ленка, которая в спальне сразу клушей закудахтала надо мной, запричитала, отчитывая меня как маленького за легкомыслие, которое могло привести к возможности серьезно заболеть от таких прогулок под дождем. Одновременно она стаскивала с меня мокрую одежду. Настолько мокрую, что хоть выжимай. Даже исподнее. Не забывала она при этом поцеловать каждую обнажившуюся часть моего тела. С чувством. Соскучилась девонька.
Покрасневший как помидор Филипп выскочил за дверь и через пару минут, предупредительно постучав, ввалился обратно с большим серебряным стаканом, из которого шел пряный пар от горячего вина. И трехрогим подсвечником в другой руке. Уже зажженным.
Глинтвейн был, конечно, недоделанный, но уж какой есть. Главное – горячий.
Выйдя через три четверти часа в приемную, я извинился перед Базанами за то, что сегодня не смогу их принять, так как в первую очередь буду разбираться с теми, кто поступает ко мне на службу. Проблемы и потребности тех, кто отправляется домой, решу после них. Скорее всего – завтра, как вернусь с верфи.
И когда кастильские графья с поклонами удалились, вызвал к себе Бхутто.
В кабинете я предложил ему сесть, чем страшно удивил негоцианта, не поверившего своим ушам.
– Пока вы не уехали домой, я хочу предложить вам временную службу у меня писцом и толмачом. Вы согласны? – спросил я его в лоб, без политесов.
– Не только согласен – я счастлив, ваше величество. – Купец попробовал поцеловать мою руку, но ширина стола не позволила. Так и остался он, обескураженный, стоять в соскрюченной позе над столом. Мне как-то самому стало неловко видеть человека в таком жалком положении.
– Сядь, – приказал я ему, – и отвечай по существу. Экстратно. Не люблю я лишних славословий. Сам знаю, что я умный и красивый. И добрый. Нет нужды мне об этом напоминать. Я тебя слушаю. Что есть такого, чего ты мне не рассказал на галере?
– Сир, я не могу вернуться домой, потому что там меня скормят крокодилам. И я сам рад даже буду, что не живьем.
– Что так?
– Сир, две трети средств, потраченных на оливковое масло, я занял у парасхитов. А отдавать мне нечем. А так я сгинул и сгинул вместе с кораблем, так на то и морская коммерция – изначально вещь рисковая, хоть и прибыльная. Семью в таком случае они трогать не будут. А вот если я вернусь без товара и денег, то они моих детей точно продадут в рабство, чтобы вернуть, хоть частью, вложенные в меня средства. Так что я весь ваш, сир. Что скажете, то и буду делать.
– Тогда в первую очередь ты заботишься о моих бумагах и моих письменных принадлежностях. Кстати, ты умеешь красиво писать?
– Я каллиграф, сир, нас всех этому учат с детства.
Очень хорошо, почему-то и заранее я в этом не сомневался ни разу. Может, потому, что кучу книг прочел с фотками египетских папирусов.
– Стол, кров и жалованье…
Но копт меня невежливо перебил:
– Я согласен на любые ваши условия, сир.
– Тогда иди туда в угол за конторку, где будешь писать все, что я тебе прикажу. Теперь это твое место в моем кабинете. Спать будешь здесь же. Клятву на верность дашь завтра.
И подтолкнул его словом к действию:
– Вот надень это на шею в знак своей должности, – я выставил перед ним на стол купленную на нантском рынке нашейную чернильницу, – заодно позови сейчас сюда ко мне амхарцев. Время пошло!
С чернильницей это у меня ловко получилось – вон как ему это понравилось… Раздулся как жаба от важности, морда зеленая. Точнее, даже не зеленая, а темно-оливковая.
С рыцарями первого в мире духовно-рыцарского ордена удалось договориться относительно быстро. Вернуться они не могли, так как все пути домой им перекрыты ненавидящими их мусульманами. А до того момента как Васька Дагамов откроет для европейцев эритрейский берег, еще две пятилетки пройдет. Пойти на службу ко мне они не могли, так как уже были божьими рыцарями, давшими обеты.
Немного подумав, я предложил им выход из тупиковой ситуации: стать «длинным посольством» их ордена при ордене Горностая, конкретно при мне, как командоре провинции Пиренеи. Конкретная их функция – охрана моей персоны, но не как короля, а как командора ордена. При этом они имеют право экстерриториальности и подчинены только суду ордена Горностая.
Немного посовещавшись при мне на своем языке, они согласились с моим предложением. В принципе я в этом даже не сомневался по большому счету. А по маленькому… немного боялся, что они свалят в Кастилию громить Гранадский халифат. Мстить ненавистным агарянам. Но чувство благодарности к своему спасителю у них оказалось сильнее мести.
По выучке и опыту они могли служить жандармами, но предпочитают быть латной конницей средней тяжести, чтобы не терять мобильности. К тому же, посмотрев сегодня в замке на наши рыцарские лэнсы, они не одобрили их. Копья для них должны быть короче и легче. Желательно с длинным широким наконечником, чтобы им можно было не только колоть, но еще и рубить и метать. Примерно как те, что они держали в руках на галере, только длиннее.
Однако божьи рыцари твердо поставили условие, что их не будут принуждать нарушать монашеские обеты, в том числе обет целомудрия. И позволят носить одежду цветов своего ордена с его эмблемой. Также не обременять их землей, а платить умеренное жалованье, чтобы его хватило на содержание боевого коня и достойного оружия. Бытовые потребности у них небольшие
Гырма Кассайя при этом сослался на высший авторитет:
– Иисус сказал: «Не заботься о завтрашнем дне: завтрашний день сам будет заботиться о себе; довольно для каждого дня своей заботы». Все равно те лишние деньги, которые нам дадут за службу, мы раздадим нищим.
Я в свою очередь обязал их учить васконский язык. Не все тут хорошо знают латынь. Тем более что на ней говорит только Гырма.
Старшим над собой они выдвинули Гырму Кассайя. Я не возражал. Мне было все равно, кому из них вручать баннеру их отряда.
От слуг и оруженосцев они категорически отказались, заявив, что давно приучены в монастыре сами за собой ухаживать. М-да… А вот европейские феодалы, позаимствовав у них в крестовых походах саму организацию духовного рыцарства, все же не смогли обойтись без эксплуатации себе подобных.
На том и порешили. После чего, встав, они принесли мне клятву, которая в переводе Гырмы на латынь звучала так, что сначала умрут они, и только потом – я. И что пока они служат мне, не будет у них выше господина, кроме самого Господа Бога.
Пока копт аккуратно скрипел перышком, Гырма по моей просьбе рассказал про их орден. Мне это было интересно, все же у меня на православной родине почти ничего не знают про православные же духовно-рыцарские ордена. Все еретическими тамплиерами бредят…
– Негуса Иоанна – основателя нашего ордена, сир, у вас называют пресвитер Иоанн, и про него нагородили массу слухов и даже откровенно лживых легенд. Особенно после Первого крестового похода, когда мы поддержали европейских крестоносцев ударом с юга, хотя и не смогли полностью опрокинуть в Средиземное море египетские войска. Вашим башелье понравилась наша организация, и госпитальеры практически полностью переняли ее у нас.
– А как долго существует ваш орден?
– Его основали ученики святого Антония сразу после его смерти, когда массово удалились в пустыню для праведной жизни. Но негус Иоанн в триста семидесятом году по воплощению на земле Господа нашего Иисуса Христа собрал монахов-пустынников, живущих общежитийно, в военно-духовный орден под именем и защитой святого Антония, патрона нашей империи, и даровал нам многие привилегии. Тогда мы и стали теми, кого у вас называют божьими башелье, которые приняли на себя устав святого Василия и его установления, для защиты христианской веры и самой Эфиопии от набегов дикарей-язычников и сарацин.
– Каковы ваши цвета?
– Мы носим черные одеяния с синими вставками по бокам. Нас отличает синий крест на груди, в белом канте на черном фоне. У старших – синий двойной крест. То же и на плащах. Сражаемся мы конно с тяжелым вооружением. У некоторых отрядов в железо закованы и кони.
К столу подошел Бхутто и протянул мне грамоты, в которых указывалось, что мои черные рыцари приравнивались в Наваррском королевстве к статусу кабальеро – идальгос, а по правам – к рыцарям ордена Сантьяго.
Хартии получились красивыми. Действительно Бхутто оказался прекрасным каллиграфом. Причем в отличие от западных писцов, работал копт быстро – чувствовалась многотысячелетняя школа египетской бюрократии.
Подписал я эти бумаги, приложил печать, усмехнувшись в очередной раз про себя, что местные моего юмора не поймут-с. Европа-с. Так как амхарские имена для европейского уха звучали просто жуткими дикими звуками, то в пустые графы хартий я их ничтоже сумняшеся вписал: Атос, Портос, Арамис и Гырма Кассайя, вышедший в латинской транскрипции как Гермес Кассано.
Отпустив собственный «его королевского величества черный конвой», плотно занялся расселением ближников в башне. Спальных мест в ней все же не так много, как хотелось. Почему сам? Да потому же, что и король Луи-солнце собственноручно мелом писал на дверях комнат имена тех, кто будет жить в Версале.
Гриня еще оттягивался разнузданностью в нижнем лагере, посему Микалу, Марку, Бхутто и Филиппу я определил спальные места в кабинете, благо он просторный, а хранить свои постельные принадлежности будут в большом длинном сундуке под окнами. Шута отправил спать с комфортом на отдельном топчане, на четвертый этаж – к амхарцам, шевалье д’Айю и сьерру Вото. Третий этаж башни заняли по феодальному статусу Базаны вместе с доном Саншо. Там же оставалось место и для Грини по статусу родственника хана. Не знают тут еще, что в Орде у ханов таких подханков всегда было вагон и маленькая тележка. Но мне крайне необходим его статус, пусть даже липовый, для возвышения своего.
И понял я, что устал от всей этой бюрократии, а тут и дождик стал реже стучать в ставню.
Когда дождь ушел на север, в сторону Байонны, я поднялся на открытую верхнюю площадку королевской башни, чтобы полюбоваться радугой. Все же здесь не так много развлечений, и любование красивым пейзажем – одно из них. Ну и побыть немного в одиночестве. Без мыслей, без забот, без хлопот. Хоть чуть-чуть. Правда, пришлось смириться с обществом Марка. Но тот постоянно молчал, как-то умело выпадая из категории раздражителей.
Широкая радуга висела над поселком мурманов на другом берегу реки.
Большой тут поселок. Прямо городок, а не деревня китоловов. Не чувствовалось в нем не только нищеты, но даже бедности. Это по нашим, по российским меркам. А как считается тут, я пока еще не понял.
Хороший был вид с башни, приятный глазу. Далеко все видно: и море, и реку, и берега, и горы вдали. Такие виды можно продавать туристам, которых тут лет четыреста еще не будет. В это время туризм исключительно экстремальный: либо паломничество, либо война. Торговцы не в счет: для них путешествие – это работа. Все остальное население живет по принципу: где родился, там и сгодился.
– Ваше величество, простите, что отвлекаю вас от ваших дум, но мне крайне нужно поговорить с вами без лишних ушей, – раздался решительный голос у меня за спиной.
Ну вот, полюбовался радугой…
Обернувшись, увидел графа де Базан, стоящего возле открытого люка и пытающегося обойти огромного Марка, что ему совсем не удавалось. Хотя Марк вроде бы ничего и не делал, слегка так покачивался из стороны в сторону.
– Слушаю вас, дон Хуан, – ответил я, стараясь не показывать своего раздражения его вторжением в мое «прайвеси», как говорят англосаксы. – Действительно, когда еще нам удастся переговорить с глазу на глаз и без лишних ушей…
И жестом показал Марку, чтобы он пропустил ко мне кастильского аристократа.
– Тут такое дело, ваше величество, – начал исповедоваться граф, приблизившись ко мне, – что мне в ближайшем будущем очень вероятно придется оспаривать права на свои владения с родственниками, которые с радостью меня с сыном уже похоронили в мавританском плену. Даже не выкупили. Кроме судебных тяжб многое может произойти, вплоть до нападений из засады наемных «кабальеро плаща и кинжала». Про дуэли я уже не заикаюсь, но там хотя бы все по-честному.
– Я понимаю ваше положение, дон Хуан, – кивнул я головой в поощрение дальнейшего его исповедания. – Так о чем вы хотели меня просить?
Граф с готовностью ответил. Видимо, речь свою он заранее отрепетировал и теперь чесал как по писаному:
– Одолжите мне меч или рапиру, ваше величество. И позаботьтесь о моем сыне, пока я буду заботиться о возвращении нашего с ним достояния. Я представлен рении Изабелле, и она знает меня в лицо как верного слугу ее короны, но предвижу, что мне будет непросто пробиться к ней через толпу придворных, среди которых у меня не так уж много доброжелателей и еще меньше искренних друзей.
Чувствовалось, что этому аристократу с тремя титулами поперек гордости просить и одолжаться, но другого выхода у него не было.
– Хорошо, дон Хуан, – обнадежил я его, – будь по-вашему. Я благодарю вас за доверие, оказанное вами мне. Дона Сезара я с удовольствием возьму в эскудеро к себе на службу, где он пройдет все обучение к достойному принятию сана кабальеро. И чтобы не было недоразумений у него с Филиппом, то он будет заботиться о моем огнестрельном оружии и конях, а Филипп будет продолжать ухаживать за моими белыми клинками и доспехами. Я все же не столь богат, как принц Московский, чтобы иметь по одному оруженосцу на каждую штуку своего вооружения, – улыбнулся я.
Дон Хуан изящно поклонился и принялся рассыпаться в весьма заковыристых благодарностях. Дождавшись окончания этого представления, я предложил:
– Вас же я попрошу побыть некоторое время в моей свите. Чисто прагматически: не ехать же вам домой без гроша. А у меня теперь, после бегства из Плесси-ле-Тур кошелек показывает дно. Только и хватит, что на закупку мулов и повозок. А вот в По у меня есть казначей. И там мы совместно что-нибудь придумаем, чтобы вы по возвращении домой выглядели как подобает конде древнего рода.
– Чем могу я служить вашему величеству? – раздался дежурный ответ.
– Тем, что по вечерам или в иное выдавшееся свободное время вы будете мне рассказывать все, что знаете про двор в Помплоне, и о том, как живут дворы корон Португалии, Кастилии и Арагона. Как вы знаете, я всего лишь плохо и не систематически образованный провинциальный виконт, лишь волею случая вознесенный на вершины власти. Наш двор в По веселый и совсем не чопорный, но вряд ли его можно принять за образец. Я хочу больше знать о дворцовых церемониях, принятых у моих соседей, чтобы при случае не ударить лицом в грязь. Это и будет вашей службой. Вы будете моим учителем в придворной мудрости. Тем более что пара-тройка недель задержки ваши заботы не разрешат. Зато вы сможете за это время написать письма своим сторонникам, получить ответы на них и, так сказать, прощупать почву…
– Благодарю вас, ваше величество. Вы очень добры ко мне. Но все мои сведения, которые я смогу вам сообщить, будут, как бы это сказать… не первой свежести. Все же меня долго не было на родине по не зависящим от меня причинам.
– Не думаю, что за время отсутствия вашего сиятельства там все так революционно изменилось, что и не узнать. Разве что у кастильской рении отросли ноги…
Дон Хуан лукаво улыбнулся и еще раз обмахнул рукой в поклоне свою обувь; мою шутку про ноги он оценил. Это было видно по тому, какими озорными бесенятами засияли его глаза.
– Ваше величество… – граф раскорячился в придворном поклоне.
– Ваше сиятельство… – слегка склонил я голову.
Граф понял, что аудиенция закончилась. Но покидал он ее с очень довольным видом. А я как раз подумал, что вряд ли он станет мне другом, но вот благодарным мне агентом влияния в Кастилии – очень даже может стать. Если я сохраню ему сына и посвящу его в рыцари. И не стоит пренебрегать такой возможностью.
Проводив взглядом кастильского графа, спускающегося в люк, снова повернул голову в сторону поселка мурманов…
И до детской обиды постигло меня разочарование в бытии – радуга исчезла.
Ужин в большом зале донжона прошел в атмосфере дружелюбия, взаимопонимания и откровенного братания нобилитета. Кормил сайон нас обильно, с претензией и не очень вкусно. Для меня это мероприятие вообще прошло немного нервно. Все же первый официальный ужин для меня в новом качестве недоделанного короля не только с ближниками, но и с официальными лицами. Так что пришлось делать морду ящиком, как в покере, и соблюдать этикет, убеждая себя, что это крайне необходимая для меня тренировка на будущее. Труднее мне было в том, что мне прислуживали сразу два пажа и один раб, которые старались предугадать малейшее мое поползновение к еде и чуть ли не с ложечки пытались кормить. А на подхвате ждала распоряжений еще пара оруженосцев. И это было для меня крайне непривычно, сковывало и не дало даже возможности наслаждаться едой. И вилок тут еще не было вообще. Никаких.
Хорошо, что капеллан в этом замке был зашуган властным мерино и не докучал нам длинными молитвами перед едой. Тем более отбивающими аппетит постными проповедями.
И еще я не знал, не мог проконтролировать, мыли ли руки эти пажи, что приставлены ко мне стольниками. Это нервировало и отбивало аппетит. К тому же мне не хотелось напиваться, а кубки стояли перед моим носом очень приличные по объему, и эти пажи внимательно следили, чтобы они постоянно были полными. Буквально доливали их после каждого моего глотка. Ганимеды недоделанные.
– Что-то вы совсем не едите за моим столом, сир, – возбудился сайон на правах обиженного хозяина. – Приказать приготовить для вас что-нибудь особенное отдельно?
– Благодарю вас, сеньор Серхио, все прекрасно, – вяло отмахивался я от его навязчивого гостеприимства, тщетно разыскивая на столе салфетку. – Просто я не отошел еще от последствий морской болезни. Так что прошу извинить меня, если я вас покину раньше срока. Не обращайте внимания и продолжайте веселиться. Это всех касается, – сделал я легкий поклон присутствующим.
Сидящие за длинным столом дворяне слегка напряглись и вслед за мной встали.
– Сидите-сидите, провожать меня не нужно. Напоследок я хочу сделать небольшое объявление. Вицеконде де Базан с завтрашнего дня мой эскудеро и походный конюший. Прошу любить и жаловать, – поманил я дона Сезара ладошкой и поставил возле себя. – А сегодня пусть он веселится вместе с вами. Помянет свои свободные деньки. Мало их у него случилось, – намекнул я на его галерное рабство.
Как же хорошо было вдохнуть посвежевший воздух ранней ночи, после душного зала, освещаемого десятками факелов, которые сжигали в помещении практически весь кислород!
За мной на воздух ломанулась и вся свита, кроме молодого Базана, которого по моей указке усадили за стол рядом с отцом.
Они стучали своими башмаками у меня за спиной, пока мы не уткнулись в сержанта, стоящего на пороге королевской башни как на посту.
– Эрасуна, как хорошо, что ты мне попался по дороге, – обрадовался я, – я уже хотел за тобой посылать. Что у нас с расселением людей? А то крепостица тут не очень-то и большая, хоть стены у нее и двойные.
– Сир, – поклонился сержант, – люди все устроены, не стоит вам беспокоиться. С большим или меньшим комфортом, но под крышей все. Сенных сараев хватило на всех. Имущество их и товары также все в сухих складах под охраной. Лошади, кроме вашей камарги, пасутся на лугу, а кобылку вашу мы привели сюда, в конюшню, для вашего удобства, сир. Кони уже отошли от переезда и дня через два будут в полной форме. Хоть в бой.
– Что бы я без тебя делал, а? – улыбнулся я ему и хлопнул по плечу. – Пошли со мной наверх – ты заслужил кубок холодного анжуйского. Только последние распоряжения отдам.
И поманил к себе прикомандированных пажей.
– Ты, – уперся я пальцем в грудь ближайшего мальчишки, – чтобы завтра доставил сюда портных и торговцев тканями. Еще сапожников. Из Байонны.
– Сир, портной и сапожник есть в крепости. Зачем куда-то посылать?
– Ты у них зазывалой работаешь? Или монарху пажом служишь? – схватил я молодого де Соло за ухо.
– Уй-й-й… больно! – завопил он.
– Приказали тебе – из Байонны, значит, из Байонны, – прошипел я ему в лицо. – Исполнять немедленно. И если завтра их не будет – выпорю на конюшне. Пороть будет Марк, – кивнул я на торчащего за моей спиной здоровенного негра. – Так что не надейся на липовое наказание от собственных слуг.
Отпустил его ухо и ткнул пальцем в грудь второго пажа:
– Ты.
Сообразительный пацанчик не стал пререкаться.
– К вашим услугам, ваше величество, – расшаркался он в поклоне.
– Ты должен завтра к обеду доставить сюда лучших мастеров по конным экипажам, какие только есть в округе. Колесных дел мастеров – тоже. Пусть приедут на образцах своей продукции. У меня будет большой заказ для них.
– Сир? Выезжать, как я понял, немедленно, в ночь? – спросил он, будто надеялся, что я сейчас передумаю и назначу выезд на утро.
– Умный мальчик, – похлопал я его по щеке. – Можешь взять с собой охрану, если боишься темноты.
И, повернувшись к пажу де Соло, добавил:
– Тебя это тоже касается. Время пошло.
– А теперь, сеньоры, можно и выпить анжуйского, – сообщил я своим ближникам, входя в башню.
В приемной сидела нарядно одетая смазливая девочка лет четырнадцати. Увидев меня, вскочила на ноги и, поклонившись, затараторила:
– Дон Серхио прислал меня к вам, сир, для того чтобы я вам прислуживала… – Немного помялась, запунцовела и произнесла тише: – Во всем, сир.
И глаза в пол.
Очень хорошенькая девочка, свеженькая, возможно даже девственница. Только вот я от собственных чиновников взяток не беру ни борзыми щенками, ни крестьянскими девками.
– Микал, – сказал я самым медовым голосом, на который только был способен, – проводи это юное создание до ее дома и сделай так, чтобы она осталась довольна твоим обществом.
И прошел в кабинет.
Сел за стол (не обращая внимания на встрепенувшегося Бхутто, который, стоя за конторкой, особым образом очинял птичьи перья маленьким ножичком), уронил голову на кулаки, поставив локти на столешницу. И прогудел:
– Ну, где там наше анжуйское?!
Глава 6
Здравствуй, баскское поле, я твой тонкий колосок
На воде было свежо. Глядя с борта на украшенные ровными барашками длинные пологие волны, которые ветер косо сносил к широкому песчаному пляжу, я подумал, что в этом месте не хуже чем в Калифорнии можно будет кататься на сёрфе. Волна очень подходящая и ровная, хотя ветер не сказать чтобы был сильным.
Шикарный «королевский» пляж, девушки в бикини, бегущие по волнам на досках, мохито, «фиеста – си, трабахо – но…» Вот только сёрфа у меня нет, да и кататься на нем я не умею. Сначала это было недоступно по причине «железного занавеса», потом по причине отсутствия необходимых средств, а когда смог себе подобное позволить, то обнаружил, что уже старый стал для таких забав.
Лодка шла вдоль волны, слегка покачиваясь с борта на борт. Периодически нас окатывало россыпью брызг. Странно, но на этот раз бортовая качка не вызывала у меня никаких симптомов морской болезни.
На меня набросили кожаную куртку с капюшоном, натертую каким-то прогорклым жиром, наказав:
– Наденьте, сир, она не промокает. Из тюленьей кожи делали.
– Спасибо, так действительно лучше, – ответил я невидимому за моей спиной заботливому мурману, натягивая капюшон поверх берета.
Откровенно говоря, морской ветер продул меня уже насквозь, несмотря на то что гамбезон на мне был сшит из нескольких слоев ткани, да еще набит паклей между ними. Осень уже, и солнце – обманчивое. Куртку же эту ни ветер не пробирал, ни вода не брала. Изнутри она была подбита шерстью под мягкой тряпкой, похожей на толстую фланель. Очень быстро я в ней согрелся.
Но как красиво вокруг! Лесистые горы и океан до горизонта. Редкое сочетание. Чем-то неуловимо напомнило Пицунду с Гагрой, где довелось отдыхать в студенческие времена.
Дюжина могучих гребцов в таких же тюленьих куртках быстро разогнали большой тяжелый бот. Метров так девяти в длину. Тринадцатое весло держал кормчий, зажав его под мышкой. В качестве пассажиров на борту бездельничали я, алькайд, Микал, Марк и оба знакомых мне шкипера. Курс держали на мыс, противоположный тому, на котором стоял замок.
– Что-то я не вижу в бухте ваших больших кораблей, только лодки, – удивился я.
Алькайд тут же выдал справку:
– Во время шторма тут очень большая и нехорошая волна, сир, а наша бухта открыта всем ветрам. Лодки можно в реку быстро отвести, в крайнем случае на берег вытащить. А с кораблями так не получится, и их мы держим южнее – в Сен-Жан де Люз. Три лиги всего на юг. Там единственная закрытая бухта на всем побережье. А здесь наши дома. Сюда китов на разделку притаскиваем. Как ни загрязним этот пляж разделкой, первый же шторм все очистит, а крабы подъедят. Так и живем, сир, на две бухты.
– Не напряженно так жить?
– Мы привыкли, сир. Что такое три лиги, когда по полгода пропадаешь в море? О, – его голос перешел на другую тональность, – вот и наша верфь показалась.
Но до верфи надо еще догрести. Ей-богу, по берегу верхом быстрее получилось бы.
Этим утром я проснулся с самым рассветом. Как птички запели, так и я глаза открыл. В очередной раз удивился: в прошлой жизни я был совой, а тут в жаворонки перековался. Или тело мое нынешнее всегда было ранней птичкой? Что ж, при проблемах с освещением это даже хорошо.
Припомнился старый анекдот про статистиков, которые, анкетируя на переписи населения глухой таежный поселок, очень удивились обилию разновозрастных детей. На что им председатель лесного колхоза резонно ответил:
– Ничего особенного: ночи у нас длинные, а керосину нет.
Первой же мыслью, посетившей меня с пробуждением, стала забота о моем телесном здоровье. Пора мне на ФИЗО. Хватит сачковать и отговариваться государственными делами. До завтрака времени много.
Ленка спала на животе, раскинув свои золотистые волосы по подушкам. С ее аппетитной попки слегка сползла простыня. «Вот бы сфоткать, – подумал я. – И обязательно в черно-белом варианте. Получилась бы не просто эротическая фотография, а высокое искусство». В любом случае надо найти хорошего художника, чтобы он запечатлел Ленкину красоту навеки, мне на память, а то юность скоротечна, особенно женская. Из Италии выписать. Там сейчас что ни художник, то гений. Ренессанс, ёпрть!!!