Обет мести. Ратник Михаила Святого Соловьев Алексей

Михаил Тверской искоса глянул на своего приближенного, потом вновь обратился к смерду:

— Это твой единственный довод против наших гостей? Иных свидетелей смерти брата не было?

— Есть! — словно меч резануло слух всех присутствующих.

Иван пал на колени и протянул руки к Михаилу и Менгу:

— О, великий посол, о, великий князь! Прикажите тотчас же послать верных вам людей, чтобы они проверили весь полон этих троих, не давая им возможности никуда отлучиться и ни с кем не перебаять. Убив брата, они украли его жену Любаню. Мне ведомо, что она жива и в неволе. Отец Любани Протасий пытался найти и освободить дочь, но был смертельно ранен и скончался на руках твоего дружинника, княже! И он успел поведать, что женщина до сих пор жива. А это значит, что она либо наложница одного из троих, либо раба. Прикажите, и вы получите живого свидетеля того, что случилось позавчера вечером. И пусть меня тотчас коснется меч палача, если я солгал, княже!! Решайте же!!

Так горяча была эта короткая речь, так страстен был вид юноши, что, когда он замолчал, несколько мгновений над княжеским двором висела мертвая тишина. Менгу пристально оглядел братьев. Взор его не предвещал ничего хорошего. Амылей вскочил и, коверкая русскую речь, выкрикнул:

— Этот молокосос лжет и лжет, а вы все развесили уши! Он говорит, что один топором зарубил матерого медведя?! Да кто ему поверит, кто? Он бы давно гнил на том поле, про которое так складно врал. Выведите ему медведя, дайте секиру, и пусть докажет, что он действительно мужчина!!

Раздался громкий говор, но звонкий голос юноши вновь заставил зрителей на время замолкнуть:

— Ты хочешь Божьего суда, татарин? Так выйди сам и посмотри, кто перед тобой! Только биться будем до конца и насмерть!

Амылей явно опешил. Татары вскочили со своих мест, закричали, замахали руками. Особенно бесновался Камиль:

— Хан Менгу! Разреши мне выйти и обнажить свою саблю?! Иначе потом эти русские собаки долго еще будут хвастать, что мусульманин испугался их жалкого Исы!!

Менгу чуть помедлил и согласно кивнул. Татары радостно взвыли, русичи замолкли.

— Ты разрешаешь этот поединок, хан? — словно не веря, переспросил Михаил. — А как же суд? Ты не хочешь проверить его слова?

— Потом, все потом, — словно от надоедливой мухи отмахнулся Менгу, уже явно загоревшись предложенным зрелищем. — Он хотел боя — он его получит! Места здесь вполне хватит. Прикажи дать ему меч, и пусть начинают! Это будет веселая забава!

Князь хотел было возразить, что это будет неравный поединок. Против лапотного смерда выйдет хотя и молодой, но уже искушенный воин, познавший горячий хмель рати и с детства державший саблю в руках. Но передумал: Менгу разгорячился, а Михаил также успел прекрасно понять характер ханского надзирателя над русским улусом Орды.

— Дайте ему шлем, саблю и щит, — приказал великий князь. И слегка наклонившись в сторону сидящего рядом Андрея Кобылы, добавил: — А ты распорядись, чтоб те молодцы, что вчера его доставили, были наготове. Верные вои! Чем бы все здесь ни кончится, полон свой они мне все равно покажут!

Потребовалось некоторое время, чтобы поединщики приготовились к бою. Камиль сменил отороченную темной куницей шапку на серебристый шлем с насечкой. Тонкая кольчужная бронь закрывала его горячее тело. На Иване не было ничего, кроме длинной льняной рубахи, изрядно запачканной за последние двое суток.

Менгу-хан, словно хозяин на этом балу смерти, повелительно махнул рукой. Противники начали сходиться. Десятки глаз широко раскрылись, ловя каждое движение. Присланный Кобылой отряд дружинников удивленно застыл у ворот.

Камиль набросился на русича, словно сокол на беззащитного селезня. Его сабля искристой молнией засверкала в руке. Казалось, что у крестьянского сына нет никакой возможности остаться в живых после этого стремительного наскока. И лишь опытный глаз мог заметить, что парень не растерялся, что быстро реагировал, вовремя подставляя щит. Что удачно делал шаг в сторону, заставляя булат попусту рассекать воздух. Да, в силе и ловкости Иван Камилю не уступал! Чего явно нельзя было сказать об умении владеть холодным оружием. Эх, были б в руках топоры, а не эта легкая сталь!..

Обитатель лесов однажды смог сделать удачный выпад, но его острие лишь вскользь прошло по животу Камиля, защищенному кольчугой. И в тот же миг последовал ответ. Татарин рубанул сверху, удар рикошетом от окованного верха щита пришелся в шлем, и ветер подхватил длинные волосы русича, разметав их по плечам. Сидящие подле князя невольно охнули, сидевшие вокруг Амылея радостно загомонили.

Иван явно был потрясен и оглушен. Он попятился назад, стремясь выиграть мгновения и прийти в себя. Камиль гикнул и удвоил натиск. Он пошел напропалую, стремясь добить наглеца. Верхний край красного щита тверича треснул, не выдержав града ударов. Искры летели от скрещивающихся сабель. Еще чуть-чуть и…

— Ванька!!! Уклоняйся в сторону!!! Этот дурак провалится!!!

Дикий крик позабывшего все на свете Грикши дошел до разгоряченного сознания Ивана. Он не стал в очередной раз подставлять ставшую ненадежной окованную железом деревянную защиту, а шагнул вправо от падающего сверху удара и изо всех сил ударил своим более тяжелым щитом в щит потерявшего на миг равновесие Камиля.

Левая рука татарина мгновенно онемела, тело открылось. Теперь уже великий князь вскочил на ноги. Иван пошел вперед, под его натиском татарин засеменил назад, потом вдруг развернулся и постыдно побежал. Русичи злорадно захохотали и заулюлюкали. Михаил опомнился первым.

— Разнять!! — громовым рыком приказал он. И тотчас несколько ратных исполнили приказ, не дав русичу испить радость победы до конца.

На Менгу-хана было страшно смотреть. Он ненавидяще глянул на побежденного, схватился было за рукоять сабли. Потом опомнился и с ханским достоинством повернулся к великому князю:

— Где твои люди, князь? Пусть едут в ставку Амылея, пусть смотрят все! И заканчивай суд один как пожелаешь. Я устал.

— Я могу быть справедливым, хан? — слегка растерявшись, уточнил Михаил.

— Если найдут ту девку, можешь делать с этими тремя что хочешь! Тохте я все расскажу сам. Менгу два раза не говорит.

Баскак прошествовал с княжьего двора, не удостоив братьев взглядом. Его нукеры кучно проследовали следом.

Великий князь проводил свиту баскака взглядом. Коротко бросил:

— Этого — снова под замок! Десятник, бери людей, бери татар и… с Богом! Переверните там все!

— Может, мне поехать, княже? — предложил Романец.

— Нет. Я им доверяю полностью. Парни проверенные.

Князь не заметил легкой досады, мелькнувшей на лице сокольничего.

Вновь Иван оказался в той же темнице, и вновь на душе было неспокойно. А если Протасий видел дочь где-то в ином месте? Если ее нет среди пленных? Если ее вообще уже нет в живых? Что тогда?

Но все эти вопросы не могли затмить непередаваемую радость победы, радость торжества над надменным молодым татарином в совершившемся Божьем суде. Если б он был расторопнее, искусней в этой нелегкой науке убивать! Камиль не уехал бы со двора на своей лошади… или уехал, но бездыханным, привязанным поперек седла. Хотя бы один из трех! А там и смерть от княжеского палача не была бы такой горькой…

Прошел час, другой. Пора бы уже и вернуться посланным, пора б и услышать окончательное слово князя. Но никто не спешил отодвинуть запор. И лишь к вечеру в темницу вошел стражник.

— Пошли, — хмуро бросил он.

Внешний вид младшего дружинника не предвещал ничего хорошего. Тяжелый взгляд, насупленные брови. Иван приготовился к самому худшему. Удивило лишь то, что повели его в терем. Впрочем, великий князь волен выносить приговор где захочет.

Длинная зала княжьего терема, в которой обычно принимались гости или устраивались трапезы для большого количества людей, была слабо освещена лившимся из расположенных высоко над полом окошек вечерним светом. Цветное стекло было включено в замысловатые перевязи из свинцовых и деревянных рамок. Мореный дуб казался почти черным. На ровно протесанных стенах, не единожды в год промываемых водой со щелоком руками сенных девок, висели мечи, рогатины, щиты, тщательно выделанные шкуры рысей и косолапых хозяев тверских лесов. Друг на друга смотрели головы туров, лосей, медведей, кабанов. Казалось, немое величие власти незримо витало в воздухе, пропахшем воском нескольких горевших у княжьего трона толстых свечей.

Вид великого князя был более чем мрачен. Он исподлобья глянул на доставленного юношу, взлохматил свои густые черные кудри. И неожиданно произнес:

— Ты свободен. Волен идти в любую сторону…

Это было столь неожиданно, что Иван опешил. Он пал на колени и совсем по-детски пролепетал:

— Спасибочко! Ой, благодарствую тебя, княже!

Но, несмотря на весь комизм положения, никто в зале не улыбнулся. Легким взмахом ладони Михаил велел подняться на ноги.

— Ты свободен, Иван. Можешь вернуться в деревню. Но я предлагаю тебе остаться у меня и вступить в дружину. Ты ловкий парень, из тебя со временем мог бы выйти неплохой вой. Да и спокойнее будет так тебе и твоим родным…

— Что так? — не понял смерд.

— Не простят тебе татары того, что ты нынче на поединке сотворил. Не забывают они позора такого.

— Так разве?.. — хотел было напомнить Иван слова Менгу-хана об окончательном приговоре, но осекся. Во взгляде Михаила было нечто, заставившее язык одеревенеть.

— Утек Амылей с братьями. Ушел со своей сотней налегке о дву-конь, самое ценное захватил и ушел. Испугались мрази приговора окончательного.

В тишине явственно хрустнули костяшки намертво сжатого княжьего кулака. Не веря ушам, Иван воскликнул:

— Значит, нашлась Любаня?!

Вместо князя ответил один из ближних бояр:

— Может, и нашлась… А может, просто ярости Менгу испугались и брата своего решили таким образом из-под удара вывести. Кто теперь скажет?

— Как кто? Грикша! Десятник?!

Боярин ответил не сразу. По тяжелой, затянувшейся паузе Иван почувствовал неладное. По спине пробежали мурашки.

— Порубили они всех. Завели в сарай с полоном и… со спины кучей набросились, никого не пощадили. Да и пленных почти всех посекли.

Иван почувствовал, как пол уходит из-под ног. Мгновенная радость сменилась таким страшным известием, что он едва не присел на скамью.

— Посмотреть… можно?

— Чего ж нельзя? Живые внизу сейчас, кормят их. А мертвые… мертвые там пока лежат. Отпоют и захоронят всех разом, кого родные не заберут. Такие вот дела, паря!

— Так почему ж не догнали, не посекли нечисть?!

Великий князь гневно сверкнул очами и неожиданно хлопнул кулаком о выскобленную до белизны столешницу.

— Кого учить вздумал, смерд?!! Забыл, кто перед тобой?!

Резко встав и не обращая более внимания на вновь преклонившего колени Ивана, он бросил боярину:

— Дотолкуешь с ним! Тяжко мне, Василий, ох тяжко!!

…Незадолго до этого произошло следующее. Узнав о дикой смерти своих дружинников, разгневанный Михаил лично бросился на татарское подворье. Но смог увидеть лишь страшную картину смерти и погрома. Вгорячах приказав послать конных вдогон, он все же вспомнил, что реальным хозяином и повелителем стремительно удиравших сейчас в сторону Волока Ламского татар был хан Менгу, затворившийся в своем тереме.

Пришпорив горячего коня, князь почти без охраны поспешил назад в город. Вскоре с низкими поклонами слуги баскака отворили ему двери в ханские покои.

Менгу сидел на подушках, по восточному обычаю скрестив под себя ноги. Это был монгол старой закваски, не погрязший подобно большинству ордынской знати в роскоши, неге и шелках. Не поднимая глаз, он жестом указал Михаилу на место подле себя.

— Все знаю, князь, — тихо проговорил он. — Пусть они уходят…

— Но ведь ты сам говорил…

— Ярость — дурной советчик, князь. Что скажет Тохта, когда все узнает? Что Русь начала сечь и казнить его нукеров без страха и оглядки? Что старый Менгу за серебро и рухлядь твои забыл, для чего он в Твери сидит? Тогда первой моя голова слетит, не их! Или ты хочешь, чтоб здесь сидел другой посол? Не старой монгольской веры, как я, а ставленник набирающего силу мусульманина Узбека?

Нет, этого Михаил не хотел! Живший более года в Твери Менгу был хозяином, но хозяином покладистым и справедливым. Он даже иногда заходил в церковь, чтобы послушать службу тверского епископа Андрея. Великий владимирский князь знал, что сам Тохта уже давно задумывается о принятии единой веры для ордынцев. Как, впрочем, делали и советники-мусульмане хана Узбека, ближайшего наследника Золотоордынского трона. Нет, ссора с Менгу была страшнее десятка таких подлых ударов в спину!!

— Пусть уходят, князь, — повторил посол. — Голову трусливого Камиля я тебе постараюсь вернуть. Если смогу сделать хотя бы это… Они уйдут сейчас в южные степи, переждут. А в итоге все решит серебро, у них его в достатке. Слишком многое стал решать в Орде этот металл с блеском серебристой рыбьей чешуи, слишком часто он стал сильнее разума…

Пожилой Менгу с таким презрением произнес эти слова, что гнев князя быстро улетучился. Он снял с безымянного пальца дорогой перстень и протянул его хану:

— Ты прав! Прими, это не подкуп и не взятка. Это подарок твоему уму, Менгу.

Хан улыбнулся, но подарок принял. Ответил:

— Амылеевы много разного добра на своей веже побросали. Пусть твои приберут. Это все, чем могу наказать их, князь. Пока все…

…Иван стоял, широко расставив ноги, и кровь тугими молоточками била в виски. Он никак не мог окончательно осознать то, что только услышал. Голос боярина Василия звучал словно издалека:

— Так идешь под мое начало? Бронь, справу воинскую получишь. Отца старшим на деревне сделаю. Ну?! Некогда долго баять-то!

— Пойду! Пойду, боярин. Нечего мне дома теперь делать. Да и отцу полегче станет, коли впрямь его возвысите. Дозволь только на полон Амылеев глянуть. И, если Любаню найду, до дома ее отвезти. Аль схоронить ее рядом с отцом, коли…

Он не договорил, но и так все было ясно. Боярин понял состояние смерда. Коротко приказал:

— Айда со мной, провожу!

Они дошли до большого дома, где жили ратники младшей княжьей дружины. Василий зычно позвал:

— Ярослав! Выдь на свет!

Щурясь, из полумрака вышагнул крепкий плечистый мужик. Вопросительно глянул на боярина.

— Вот тебе новый в твой десяток. Оборужи его, бронь подбери, коня. Но не сегодня. Пусть день-другой дела свои закончит. И займись с ним лично, подучи. Толковый ратник может из парня получиться.

Повернувшись, боярин кликнул стремянного и неторопливо влез в седло. Десятник оглядел новенького с ног до головы.

— Ты, что ль, намедни перед князем с татарином дрался?

— Откуда знаешь?

— Слухом земля полнится. Жаль, не прикончил.

— Жаль…

— Домой сбегать хошь?

— И домой тоже. Но вначале на пленных татарских глянуть. Знакомая одна там должна быть.

Видимо, десятник уже знал про порубанный полон. Лицо его моментально острожало. Вой протянул руку-лапу:

— Ярославом меня кличут. Коль помощь кака потребуется, скажи, парни подсобят. Делай свое дело.

— Иван, — ответил на рукопожатие молодой парень. — Спасибо. Я постараюсь обернуться быстро. Батю еще навещу, и назад.

Дружинник долго смотрел вслед уходящему с княжьего двора смерду. Огладил коротко остриженную бороду. И неожиданно долбанул изо всех сил боковую окосячку двери:

— Доколь терпеть все это будем, Господи?! Доколь?!!

Глава 8

Десятка полтора уцелевших от татарских сабель бывших пленников толпились в грязных одеждах в углу княжьего двора. Их уже сытно покормили, и теперь какой-то слуга князя подробно расспрашивал, кто откуда родом и каким ремеслом владеет. Любани среди них не было.

С замиранием сердца Иван приблизился и, заметив сидящего чуть поодаль седого старика, подсел к нему.

— Здравствуй, отец. С избавлением тебя!

Оказавшийся не таким уж и старым мужик повернулся и близоруко прищурился.

— Спасибо, мил человек. Не чаял уж и вживе остаться. Сам не знаю, как ноги на улицу вынесли. Гоняться же они, ироды, не стали. Видать, спешили поскорей от греха своего подальше убраться.

— Ты давно в полоне у них был, отец?

— Почитай, два года уже. Как под Нижним меня арканами схватили окаянные, так и таскали за собой. Узнали, что ковалем всю жизнь у горна простоял, пощадили. Так и мастерил им подковы, гвозди, для стрел наконечники ковал…

Услышав эти слова, Иван встрепенулся:

— А сами стрелы нойонам кто делал?

— Я ж и делал. Наука нехитрая, было б дерево хорошее, прямослойное.

— Для охоты тоже?

— И для охоты. На птицу покороче, чтоб бой послабже был, чтоб не навылет стрела шла. На сайгу аль вепря обычные, длинные. Только перо им охрой подкрашивал, чтоб отличить можно было.

— Отличить?..

Старик насмешливо глянул на молодого собеседника.

— Ну да! Они когда кучей в степь али на болота выезжают, хвастают друг перед другом, кто складней выстрелил. А как узнать, где чья стрела? Вот и метят каждый по-своему. Эти — красным. Тебе что ж, в невидаль это?

Иван не ответил.

Из толпы окликнули:

— Славко! Дед Славко!! Иди сюда, коваля ищут.

Старик поднялся, но Иван его удержал за ветхий рукав:

— Еще один вопрос, отец…

— Погодь, сейчас вернусь. Негоже княжьего человека ждать заставлять.

Он действительно беседовал недолго, то и дело согласно кивая. Уже через пять минут вновь присел рядом с Иваном. Достал из кармана портов краюху хлеба, надкусил, сладко зажмурился:

— Отвык уж от хлебца-то досыта. Спаси Господь, не дал в трату окаянным. Чего узнать хотел-то?

— У кого из троих Амылеевых стрелы красные были?

— А бог его знает. У всех, поди. Иных-то не заказывали…

Иван набрал полную грудь воздуха и, словно бросаясь в ледяную воду, задал последний вопрос. Самый для него главный… и самый страшный.

— Скажи, дед Славко! А не было ль средь вас молодой полонянки? Недавно захватили, с месяц назад. Ладная, невысокая, волосы русые.

— Любанька, что ль? Была, как же не быть. Похоже, люто с ней нехристи поиграли, руки хотела на себя наложить. Потом ничего, обвыклась. Ее на работу не гоняли, вечерами лишь забирали. А потом вообще в сарай перестали водить, в тереме жить оставили. Видать, кому-то из нойонов ихних приглянулась дюже.

— Когда рубить начали, она не с вами была?

— Не знаю точно, милок, я у горна тогда в другом месте был. Не видел, как все там содеялось. Услышал крики дикие, понял, что замятня деется, и успел через забор перескочить. Но думаю, что не было, я ж говорил, что забрали ее от нас навовсе.

И с явной горечью глянув на молодого парня, добавил:

— Дак ты сходи, погляди сам. Поди, земле-то еще не предали. Кем она тебе приходилась?

— Жена братова. Его убили. А ее…

Славко сочувственно положил руку на плечо Ивана. Тихо вымолвил:

— Крепись, сынок! Время такое… лихое. А ты молись, может, еще и отыщется вживе. Пошел я, опять зовут. Княжим бронникам предложили помогать. Не хочу я на Нижний вертаться…

Убитые лежали длинной печальной шеренгой, уставив солнцу искаженные предсмертными муками лица. Дружинников Кобылы уже увезли, остались лишь влачившие жалкую участь пленников. Иван медленно пошел вдоль страшного ряда.

Мужчина, женщина, женщина. Его ровесник, почти располовиненный страшным мастерским ударом. Опять мужик с приложенной рядом рукой. Видимо, поднес ее к глазам, увидев блеск падающей стали. Но крепок был замах…

Он шел дальше и дальше, смотря под ноги и боясь окинуть взглядом сразу всех покойников. И так дошел до конца. Не веря самому себе, чуть ли не бегом вернулся обратно, вновь просматривая убиенных. Бросился к стоявшим поодаль дружинникам:

— А где еще?

Все трое с неприязнью глянули на смерда.

— Тебе что, этих мало? Уйди с глаз долой!

Иван понял свою оплошность. Извинившись, пояснил:

— Соседка моя тут должна была быть. То есть она в полоне была наверняка. Среди живых не нашел, среди мертвых тоже нет. Где ж тогда?

Ратники уже иначе глянули на парня.

— Коли так, прости и ты за грубое слово. Боле никого в сарае и подле не нашли мы. Я сразу с парнями прискакал, как князю о содеянном повестили. Только эти были да десяток воев Кобыловых.

Иван не смог удержать предательски навернувшуюся на глаз слезу. Неожиданно встрял самый молодой из дружинников:

— Чего ревешь, дурак! Может, жива еще. Может, кто из татар ее с собой на коня забросил. Сам говоришь, что молодуха, может, кого из старшины ихней так раззадорила, что и бросать не схотел?! Охочи они, сволочи, на девок наших! Поговори с теми, кто зрел, как татарва удирала!

Словно неведомая сила влилась в Ивана, заставив разогнуться, порозоветь. Благодарно глянув ровеснику в глаза, он опрометью кинулся за ворота.

Вскоре после дотошных расспросов он уже точно знал, что рядом с одним из знатных татар, спешно покидавших пригород, сидела славянка со связанными руками. Русоволосая, молодая. Судя по описаниям, татарином скорее всего был Амылей. Хотя для неискушенного русского ока все степняки выглядели на одно лицо. Тем более что речь шла о трех братьях.

Странно, но после ужасной картины безмолвной смерти такой итог уже не казался Ивану печальным. Любаня жива, и это самое главное! И раз кто-то из Амылеевых не бросил ее, прихватил наравне с самым дорогим и ценным, то до Орды ее довезут береженую. А степь все же не небеса, и из Орды не раз возвращались домой русичи! Теперь ее можно было попытаться выкупить, выменять, выкрасть. Посмотрим, как будут удерживать Любаню, если в руках Ивана окажется Камиль или Тудан?! Господь же уже показал, что он всегда помогает правому!

Теперь предложение великого князя было более чем кстати. Ратник не смерд, он и мир видит пошире, и возможностей для задуманного побольше. Да и боярин Василий с Ярославом с первого взгляда полюбу пришлись. Главное теперь — обучиться ратному делу получше, чтоб при новой встрече с ненавистной троицей не скакать испуганно в сторону, не уповать на щит и чудо, а уверенно рубить самому. Рубить так, чтоб расползались железные кольца кольчуги, чтоб булат достал до плоти, чтоб неистово визжал супротивник, царапая в предсмертной муке землю и проклиная тот миг, когда он направил коня на русскую землю!..

…Отец встретил известие сына удивительно спокойно. Все прояснил ответ:

— Я уж не чаял живого тебя увидеть. Шутка ли, на кого замахнулся! Служи, сынок, дело хорошее. Только дом свой не забывай да род продолжи непременно. А что до меня… за властью не гонюсь. Коли решит так боярин — не откажусь. Свой — не наезжий, мужиков в обиду не дам. Но и боярский интерес соблюду!

Иван вернулся в Тверь в оговоренный срок. Увидев у него на поясе саблю, отнятую у плененного татарина и до поры до времени схороненную под приметным выворотнем, Ярослав приятно удивился:

— Да ты и впрямь не промах! Откуда такое в вашей глуши? Отец с рати привез?

— Сам добыл.

— Дай-ка сюда!

Дружинник обнажил клинок, подошел к росшей во дворе раскидистой вековой ели и со всего плеча рубанул по одной из нижних ветвей. После чего внимательно изучил лезвие.

— Хороший закал, — похвалил он. — Такая десятка коров стоит! Арабской работы. Что ж, носи, коли добыл. Пошли в оружейную, остальную справу подбирать будем. Одной саблей много не навоюешь.

Следующую ночь Иван провел уже на общих полатях.

Глава 9

В младшей дружине боярина Василия, постоянно жившей при княжьем дворе и охранявшей терема, новенького встретили добродушно-спокойно. Его история о поиске убийц брата, о княжьем суде, поединке с Камилем уже стала известна всем. Среди новых знакомых Ивана были и его сверстники, ушедшие на службу от отцов, малоземельных бояр. Были и более старшие, надевшие бронь не без корыстных целей. В те времена разорившийся землевладелец, не желавший переходить в простые смерды, продавал себя на военную службу до последних дней хозяина, и по существовавшим законам, оплакав усопшего господина, вновь получал свое утерянное добро. А были и просто такие, кому размеренная жизнь в избе была немила, кому хотелось вольного ветра, горячего скакуна под собой и звона булатной стали над головой. Были и желавшие в славных походах под знаменем князя накопить поборами и добычей бранной небольшое состояние, выкупить себе деревеньку подоходнее и остаток дней своих прожить размеренно и неспешно.

Много их было, человеческих лиц и судеб, на тот момент соединенных в единое целое, имя которому — рать, и главная задача которого — быть готовым пролить кровь за князя своего и за землю русскую.

Для Ивана начались ежедневные нелегкие тренировки. Обучать нового ратника Ярослав, как и просил боярин, взялся лично. Он гонял юношу часами, заставляя в полной боевой справе, весившей два пуда, вскакивать на коня, рубить лозняк и жерди, перепрыгивать через препятствия, метать в цель легкие копья-сулицы. Десятника приятно поразило умение Ивана обращаться с тугим луком. Пожалуй, никто в его десятке не мог поразить цель быстрее и точнее, чем новенький. Но наиболее всего Ярослава удивила и поразила врожденная привычка молодого парня.

Однажды, обучая приемам владения мечом и саблей, десятник вдруг заметил, как бывший бортник ловко перехватил рукоять из правой руки в левую и нанес удар такой силы, что бывалый дружинник едва смог его отразить.

— Стой!! — изумленно гаркнул он. — А ну, еще!

— Что еще? — не понял разгоряченный Иван.

— С левой рубани!

Новый блеск стали и новая вспышка неподдельного восторга.

— Дак ты что, с обеих можешь?

Иван глянул на свои руки, словно о чем-то сожалея. И с виноватым видом покаялся:

— Не сердись, Ярослав! Батька меня тоже ругал. Бил даже, когда я малой был. Заставлял все правой делать. А мне левой все равно складнее выходит. Только стесняюсь я огрех этот показывать…

Здоровенный мужичина упер руки в боки и оглушительно расхохотался. Бросил саблю, обнял покрасневшего Ивана за плечи, затряс его в непонятной еще для молодого радости:

— Ой, чудо-юдо заморское!! Да что ты такое несешь, дурашка! Ты ж обоерукий, слышишь?! Тебе ж цены в нашем деле нету. А ну, бери мою саблю в другую руку, иди следом!

Подведя Ивана к навесу с сеном, Ярослав прислонил к ароматно пахнущей копне толстую слегу и приказал:

— А ну, переруби ее с двух рук! И бей со всех сил, чтоб щепа летела! А я со стороны гляну.

Мягкая основа пружинила, не давая возможности быстро выполнить задание. Но тем не менее булат вырубал из дерева клинья, и щепки летели во все стороны. Ярослав смотрел на разгоряченного воина и улыбался все шире и шире.

Забава не осталась незамеченной, подошли еще несколько человек. Они начали оживленно обсуждать увиденное. А когда после очередного удара с левой упрямая жердь все ж переломилась и верхушка скатилась к ногам победителя подобно голове поверженного врага, гомон достиг предела.

Видевший все с гульбища Василий спустился вниз.

— Обоерукий? — вопросил он у Ярослава, с явным одобрением глядя на Ивана.

— Точно так, боярин. Давно таких не встречал.

— Вот что, Ярослав… Щит пока в сторону, забудь про него. Гоняй один, потом вдвоем, втроем. Этот малец еще сам не знает, на что он способен. Тому татарину на суде просто повезло, что смог живым подобру-поздорову убраться. Не упусти его, Ярослав!

— Не упущу, боярин. Будь спокоен!

Так прошел месяц, второй, третий. Иван окреп, раздался в плечах. Золотистая бородка покрыла подбородок и щеки, заменив собой юношеский легкий пушок. Юноша постепенно превращался в мужика. И не только внешне физически, но и внутри, согласно всем законам природы. Он стал часто посматривать на снующих вокруг женщин, чувствуя в груди безотчетное волнение и тепло. Но до большего дело пока не доходило, хотя дворовые молодухи не раз с готовностью улыбались в ответ на его горячий взгляд.

Однажды утром, изрядно помахав широкой, вырубленной из единой широкой липовой доски лопатой и очистив от свежего снега место для очередного занятия с будущим напарником, Иван облачился в тулуп и кольчугу, надел вместо шлема татарскую лисью шапку, выволок из амбара мешок с мукой, взвалил его на спину и принялся делать неспешные многочисленные приседания. Пять пудов на плечах уже не казались большой тяжестью: за прошедшие месяцы жизни в дружине он уже довел число сгибаний и разгибаний ног с десяти до полусотни.

За этим занятием и застал его насмешливый девичий голос:

— Замерз, сердечный? Аль не греет никто? Давай я на куль залезу, сразу вспотеешь.

Иван, не сбрасывая поклажи, повернулся и натолкнулся на горячий взгляд молодой, со вкусом одетой девушки явно не простого роду-племени. Ранее на дворе он ее не видел. Парню показалось, что какая-то неведомая сила истекла из этих коричневых глаз, проникла в самое сердце, зажгла его и заставила забиться часто-часто! Или то случилось лишь от иронии, прозвучавшей из уст незнакомки?

— Садись, — неожиданно для себя и для насмешницы вдруг ответил он и опустился на корточки. Девушка оторопела.

— Ты это серьезно? Уронишь ведь, кулем придавишь. Тогда никто хромую замуж не возьмет.

— За меня пойдешь! Ну, долго ждать-то? Или струсила уже?

Торопливый хруст снега под легкими ногами. Новая тяжесть даванула на плечи. Иван напрягся, боясь потерять равновесие. Потом закусил губу, медленно поднялся, напрягая все свои железные мышцы. И невольно улыбнулся, услышав еще детское:

— Ой, батюшки! Да ты и впрямь богатырь, миленький!!

На этот визг из дружинной избы выскочило на свет сразу несколько человек. Они ошалело уставились на Ивана. А незнакомка продолжала смеяться:

— Но, миленький, но-о-о!! Прокати Аленку по кругу!

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если б иной женский голос не крикнул властно с сенцов:

— Елена! Это что такое? Немедленно слезь с него и в дом! Совсем от рук отбилась, негодная!

Аленка вмиг затихла и уже иным, несколько извиняющимся тоном, тихо попросила:

— Присядь… Высоко, боюсь спрыгнуть. Да и тебя уроню ненароком. Присядь, пожалуйста, мать ругается.

Через несколько мгновений она была уже на земле. Длинная черная коса выползла из-под куньей шапочки. Перебросив ее через плечо и придерживая рукой, лихая наездница с улыбкой глянула на Ивана и опрометью бросилась к крыльцу. Молодой дружинник с облегчением свалил на утоптанный снег ставший вдруг таким тяжелым куль.

Страницы: «« « 12345678 » ... »»