Покровители Холлс Стейси
Энн тоже остановилась, и теперь уже они обе тупо уставились на меня.
– И его любовнице. О ее будущем ребенке. Разве вы не знали?
Очаровательный букетик выпал из руки Элинор и рассыпался по дорожке. На их лицах застыли одинаково потрясенные выражения.
– Вы шутите.
– Я видела ее собственными глазами. Она живет в Бартоне, в доме моего отца. Там Ричард поселил ее.
Стайка птиц вылетела из листвы ближайших деревьев и с шумом пронеслась над нашими головами. Ну вот, семена я посеяла, и теперь, хочу я того или нет, они будут прорастать.
– А вы уверены в этом? – слегка дрожащим голосом спросила Энн.
– Более чем, – с трудом выдавила я.
– Но вы же только недавно поженились…
– Четыре года.
Сейчас мне всего семнадцать лет, но на мою долю выпало уже столько испытаний, что хватило бы лет на тридцать, а то и на все пятьдесят. Мой муж завел любовницу, хотя мне далеко до старой седовласой и морщинистой матроны. Подозреваю, что я даже моложе его новой пассии, но всякий раз, когда я представляла ее, она казалась мне еще более красивой. Ребенок, которого мне хотелось подарить Ричарду, стал теперь значительно большей драгоценностью: он мог сохранить мое место в доме, в семье. Без него я всего лишь бессмысленное украшение, чисто номинальная жена. Теперь я отлично поняла свою роль. Если это дитя погибнет во мне, как и предыдущие, то я так же могу постоянно жить в доме моей матери, поскольку тогда моя бесполезность станет вопиюще очевидной. От этой ужасной мысли во мне вдруг все окаменело. Ради собственного будущего я должна выносить ребенка Ричарда, и, если он умрет, то это будет равносильно моей смерти.
В гнетущем молчании мы дважды обошли сад по кругу, правда, изредка Энн или Элинор в явном замешательстве пытались разрядить напряжение, рассуждая о превратностях здешней погоды, о необычайной северной удаленности Уэстморленда от более южного Йоркшира и от Лондона с их модами и о том, что вряд ли кто-то из Беллингемов за последние пять лет заказал себе новое платье.
Они не задержались надолго, высказав сожаление по поводу того, что не смогут дождаться возвращения моей матери из деревни, так как им давно пора забирать с постоялого двора своего управляющего и отправляться домой в Йоркшир. Направившись к конюшне, мы проходили мимо задней кухонной двери, она вдруг открылась и в дверном проеме появилась Алиса.
Она стояла там в своем обычном платье и старом фартуке с корзинкой в руке и удивленно открывшимся ртом. Мы с ней обменялись долгим взглядом, и Энн с Элинор заметили эту странность, поскольку обычно слуги не заслуживали нашего внимания.
– Кто это? – спросила Энн.
Я облизнула губы.
– Никто. Алиса, иди в дом.
Я глянула на нее с натянутой улыбкой, и мы пошли дальше своей дорогой. Только заметив, что она не тронулась с места, я осознала, что именно сказала. Мне показалось, что я оступилась, земля вдруг словно качнулась передо мной и вновь застыла. Чуть погодя Алиса ретировалась, закрыв за собой дверь кухни.
Во мне поднималась волна страха, противного и скользкого, как угорь, я не смела взглянуть ни на Энн, ни на Элинор, не зная, насколько они осведомлены о судебных делах. Я понимала только, что должна вести себя так, будто ничего не случилось, и Алиса была обычной незаметной прислугой.
– Странно, – вяло произнесла я, – представляете, на меня вдруг навалилась ужасная усталость, – Не пора ли нам приказать вывести ваших лошадей? По-моему, мне нужно прилечь.
Когда, после поспешного прощания, лошади гостей скрылись из вида, спустившись с продуваемого ветром холма, я вернулась в гостиную и допила остававшийся в графине херес. Произошло нечто ужасное, хотя не понятно пока, насколько ужасна моя оговорка. Я поступила глупо, рассказав им о Ричарде; это ничем не могло помочь моему положению, зато могло жутко разозлить самого Ричарда. И так бездумно назвать имя Алисы… Разумеется, они могут не знать, что она та самая Алиса Грей, чье имя занесено в какой-то список в соседнем графстве, и что именно она, возможно, разыскивается для дознания. Но, может быть, все-таки знают?
Еще до полудня, уже сильно опьянев, я поднялась в свои покои. Алиса куда-то ушла, и я присела на кровать и сбросила туфли.
Сестры и мать Ричарда – если она еще ничего не знала – несомненно, захотят поговорить с ним о Джудит, и тогда он может еще больше разозлиться на меня. Вероятно, меня начнут обсуждать не только в Ланкашире, но и в Йоркшире, мое имя будут склонять в приемных залах и столовых. Но, с другой стороны, больше я злилась на него, чем на саму себя. Это все его вина, да еще моей матери, ведь она скрывала от меня то, что ей известно о Джудит, упорно твердя только о том, что я должна произвести на свет ребенка, словно я сама не хотела того же, словно не понимала, как это важно. Я привыкла думать, что все предыдущие выкидыши происходили по моей вине, но сейчас, лежа на кровати, согретой лучами солнца, я осознала, что они тоже виноваты в предательстве.
Все мы не без греха.
Должно быть, я уснула, когда вдруг почувствовала, что к моему лицу прижалось что-то влажное. Открыв глаза, я увидела, что надо мной склонилась Алиса, державшая в руках чашу с водой и салфетку.
– Мне показалось, что у вас жар, – сказала она.
Во рту у меня пересохло, опьянение еще не прошло. Подмышки взмокли от пота.
– Я выпила слишком много хереса, – призналась я.
Ребенок во мне тоже притих, убаюканный сладким вином. В ушах бились слова сестер Ричарда о том, как много интересных событий происходит в Ланкастере.
– Меня снедает беспокойство, – призналась я, садясь на кровати.
Легкая озабоченная морщинка прорезала ее лоб между бровей, в глазах загорелся тревожный огонек.
– Из-за того, что случилось в саду?
– Да. Я назвала твое настоящее имя. Прости. Не знаю, известно ли им… Увы, я правда не знаю, что им известно. Но более важно то, кому они об этом расскажут.
– Но ведь им нечего рассказывать. Для чего им думать о том, как вы назвали служанку.
– Только если им не известно, кто ты на самом деле. Ох, ну почему я забыла, что мы переименовали тебя в Джилл? Лучше бы я держала свой болтливый язык на замке.
Алиса окунула салфетку в воду. На ее лице проявилось беспокойство.
– Алиса, – озабоченно произнесла я, – моя мать может вернуться с минуты на минуту, поэтому я должна выяснить все как можно быстрее. Необходимо, чтобы ты рассказала мне, почему оказалась в тот день в лесу с Элизабет Дивайс.
Ее руки замерли над водой, пальцы слегка покачивались у самой поверхности. К обычно исходящему от нее лавандовому духу добавился более земной запах, запах самой земли и усердно выращиваемых ею растений.
– Я не стала бы тебя спрашивать, если бы не считала, что это крайне важно.
Нерешительно помедлив, она подошла к изящному комоду на ножках и поставила на него чашу с водой. Стоя ко мне спиной, она вздохнула и спросила:
– Помните, когда мы сидели в вашей гостиной, вы спрашивали, где я работаю, и я ответила, что в «Руке с челноком»? И еще вы тогда спросили, давно ли я там работаю, и я ответила, что недавно?
– Да, помню.
– Тогда я проработала там всего лишь около недели.
Чуть дыша, я ждала продолжения.
– А вы помните, когда мы встретились в первый раз, вы тогда застали меня с кроликами?
– Да.
– Тогда я действительно заблудилась в лесу. Как раз в тот день я и приступила к работе в «Руке с челноком» и еще толком не знала дороги.
Продолжая свой рассказ, Алиса не оглядывалась, она по-прежнему стояла лицом к стене, так что я видела лишь ее длинную шею, узкую спину и тонкую талию.
– Раньше я работала в пивной Колна. Однажды утром, идя на работу, я увидела лежавшего на земле мужчину. В тот час на дороге было тихо и безлюдно. Выглядел он, вроде бы, как странствующий торговец. Рядом с ним по дороге валялись беспорядочно разбросанные товары, коробочки с булавками и иголками, да лоскуты разных тканей, как будто он шел, пошатываясь, и ронял их. Я подумала, что он уже умер, однако он еще мычал и бормотал что-то невнятное. Одну половину его лица, похоже, парализовало, даже глаз не открывался. Я видела такое лицо раньше у моей матери.
Мне вдруг стало душно, дыхание перехватило, и я никак не могла сглотнуть подступивший к горлу комок.
– Я дотащила его до постоялого двора, хозяин помог мне поднять его в комнату на втором этаже и послал за лекарем. Торговец продолжал бормотать что-то про черную собаку и встреченную на дороге девочку, но его лепет казался каким-то бредом, и мы не могли понять, что он имел в виду. Позже в тот вечер на постоялый двор зашла одна девушка.
Словно для устойчивости, Алиса держалась руками за комод.
– Она вела себя как-то странно, все всхлипывала и просила прощения. Я не могла ничего понять, пока она не упомянула, что сегодня прокляла какого-то торговца. Вся ее одежда испачкалась, будто она целый день бродила по лесу под дождем. Я предложила ей зайти и обсушиться, но хозяин и слышать ничего не хотел, заявил, что такую нищую попрошайку он и на порог не пустит. В общем, велел ей убираться подобру-поздорову. Перед уходом она сказала мне, что ее зовут Элисон, и что она вернется завтра узнать, как здоровье того торговца.
– Элисон Дивайс, – прошептала я, – и она вернулась?
Алиса кивнула, по-прежнему не поворачиваясь ко мне.
– И на следующий день, и через день. Но Питер, хозяин, не впускал ее, говорил, что от нее могут быть одни неприятности. К тому времени торговцу стало лучше, он смог сказать нам, что его зовут Джоном. Я ухаживала за ним, поила пивом, кормила и обтирала рот, когда пища вываливалась. Его лицо выглядело оплывшим и размягченным, нормально двигалась только одна половина. Но он уже мог говорить достаточно внятно, назвал нам имя своего сына и попросил написать ему, и в итоге Питер отправил письмо с курьером.
– Однажды утром я зашла проведать Джона, а та девушка, как обычно, опять топталась во дворе, она заламывала руки, плакала и просилась навестить больного. Она вела себя как безумная, все твердила, что она во всем виновата. Я решила рассказать ему, что она пришла и умоляет его о прощении, а когда спросила, хочет ли он, чтобы я впустила ее к нему, он согласно кивнул.
– Питер куда-то уехал, и я обслуживала клиентов. Поэтому я спустилась во двор и сказала ей, что она может по-быстрому зайти к нему. Вскоре она вернулась и, пробежав мимо меня, исчезла, тогда я решила заглянуть к Джону. Он жутко разволновался, рыдал, трясся и, показывая на дверь, все твердил: «Она ведьма, она ведьма…»
Алиса подошла к окну и выглянула в сад. За стеклом тихо шелестел вереск: за оконным переплетом негромко и одиноко подвывал ветер.
– И что же случилось дальше? – спросила я.
– Он рассказал мне, что с ней приходила черная собака, та же самая, что была с ней тогда на дороге. Хотя я не видела никаких собак; подумала даже, не приснилось ли ему все это. А потом пришла еще одна просительница: бабка той девушки. Весь постоялый двор сразу точно помертвел. Все сразу почувствовали ее приход. И все поняли, кто она.
– И кто же?
– Ее обычно называют старухой Демдайк. Жила она по большей части затворницей, но местные знали ее. Я тоже иногда видела ее в округе и слышала, что говорили о ней люди.
– А что они говорили?
– Что она жуткая чудачка, ведьма, в общем, всякую всячину. Говорили, что от нее лучше держаться подальше. Но она заявилась туда не ради Джона Лоу. Она пришла посмотреть на меня.
– Но почему?
– Должно быть, Элисон рассказала ей, что это я нашла Джона и присматривала за ним. И тогда она принялась угрожать мне. Заявила, что проклянет меня, если я не совру ради Элисон. Она просила меня сказать, что я никогда не видела ту девушку, что старик все придумал, повредился в уме и несет теперь полный бред.
Но Питер уже отправил письмо сыну Джона, и вскоре он приехал вроде бы из Галифакса. Джон сказал сыну, что простил Элисон и что, будучи богобоязненным человеком, он верит в милосердие, и его прощение угодно Господу. Да, Джон Лоу хороший человек. Но его сын, Абрахам, не захотел послушать его. Он послал за Элисон и принялся расспрашивать ее о случившемся. С ней пришла и старуха Демдайк, и, видимо, их вид сильно напугал сына. Демдайк все отрицала, вопя и ругаясь на всю пивную, а Элисон только плакала. Я словно оцепенела, не зная, что делать. Тогда сын повернулся ко мне и спросил: «Ты видела раньше этих женщин? Эта девушка наслала порчу на моего отца?»
Я потеряла дар речи, а сидевший в углу Джон верещал, точно резаный. Его сын, Абрахам, побагровел и так разъярился, словно собирался кого-то убить, и тогда я тоже перепугалась. И подтвердила, что уже видела их.
Он пытался заставить их снять порчу, но Элисон не смогла, а Демдайк заявила, что снять порчу может только тот, кто наслал ее. Вот так все и вышло. Абрахам обратился к судье, а Питер уволил меня, поскольку я навлекла на него кучу неприятностей. – Ее голос стал хрипловатым. – Я прослужила у него почти десять лет. Но, зная меня как хорошую работницу, он нашел мне место в «Руке с челноком», тем пабом управлял его свояк.
В голове у меня царила пустота. Мысли, казалось, уснули. Я пристально смотрела на свои ступни, маленькие и изящные в белых шелковых чулках. Алиса умолкла, и мы довольно долго хранили молчание, пока в голове у меня наконец не забрезжила одна мысль.
– Но как все это связано с Элизабет Дивайс? Зачем вы встретились с ней в тот день?
– Однажды вечером она тоже пришла уже в «Руку с челноком». Не знаю как, но она нашла меня и там. Элисон и Демдайк арестовали, и она разом потеряла и дочь и мать. Когда она подошла ко мне, клиенты стали бросать на нас странные взгляды. В общем, их можно понять. Я испугалась, что опять потеряю работу, и попросила ее уйти. А она пригласила меня прийти в Страстную пятницу к ней домой и сказала, что там соберутся соседи, будут обсуждать, как можно помочь арестованным. Она заявила, что я должна помочь, ведь из-за меня… – ее голос задрожал, – заявила, что из-за меня ее дочь и мать упекли в тюрьму.
– Но ведь ты же как раз пыталась помочь, – покачав головой, возразила я.
– Она выглядела жутко… расстроенной. И я поняла, что ей просто необходимо хоть что-то делать. Короче, мне захотелось им помочь. И я пошла туда как дура. Да и надо же было как-то избавиться от них, чтобы они перестали являться ко мне на работу и навлекать на меня неприятности. Но даже после той пятницы, после того, как я побывала в Малкинг-тауэр, она поджидала меня в лесу поблизости от вашего дома. Я не представляю, как мне от них отделаться.
Теперь в ее голосе прозвучал настоящий страх. Мне вспомнилось, как она всхлипывала во сне.
– А что происходило в Малкинг-тауэр? О чем они говорили?
– Ну, нас там угощали разными блюдами, и все обсуждали, как можно помочь Элисон и Демдайк. Там просто собрались все их знакомые, соседи и родственники. Не считая меня и еще одного человека.
– Какого человека?
Тут Алиса опустила голову.
– Пришла еще подруга моей матери, Кэтрин. Та самая, которую прозвали Канительщицей.
– А зачем она пришла?
– Она же всегда помогала мне, даже когда…
Тут мы обе вздрогнули, поскольку дверь вдруг распахнулась, и в комнату вплыла моя мать с видом явного негодования.
– Почему же вы не подумали послать кого-то за мной в деревню? – гневно вопросила она.
Я напряженно выпрямилась и ответила ей не менее пылким взглядом, возмущенная столь бесцеремонным вторжением.
– Сестры Ричарда не могли задерживаться. Они заехали сюда по пути из Кендала в Форсетт.
– Как они узнали, что вы здесь?
– Кузина одной из здешних служанок работает в том доме, где они гостили.
Ее черные глаза прищурились, она проницательно посмотрела на меня.
– Что вы им рассказали?
– Ничего, – солгала я.
Ее выразительное молчание явно показывало, что она не поверила моим словам.
– Ужин почти готов, – наконец лаконично обронила она и удалилась, оставив дверь открытой.
Я встала и тихо закрыла ее, а потом медленно вернулась к Алисе. Тишину отягощало множество созревших в моей голове вопросов. Я могла задать самый страшный из них и получить ответ, но выбрала первый, что пришел мне на ум после ее незаконченной фразы.
– Алиса, ты сказала, что Канительщица помогала тебе, даже когда… когда что?
Алиса молчала, усилившийся ветер раскачивал вереск за окном, завывая, точно расплакавшийся ребенок. Она закрыла лицо руками.
– Алиса! Скажи, в чем дело?
– Я не могу говорить об этом, – прошептала она, – это невыносимо.
– Что бы там ни было, это не может быть настолько плохим.
Но она не хотела больше ничего говорить, и я вдруг почувствовала, словно у двери плещутся волны возмущения, оставленного моей матерью. Меньше всего мне хотелось очередного конфликтного вечера. Пребывая в тревоге, я спускалась в столовую, и мне вдруг показалось, что в наш дом стремится прорваться не только разыгравшийся за окнами ветер.
Глава 14
Той ночью мне в очередной раз приснился кошмар. Я проснулась, парализованная страхом, возле кровати колебался огонек свечи, а за ним знакомое, но испуганное лицо. Мои ноги запутались в простынях, а вся я покрылась холодным потом. Я думала, что от переполнявшего меня ужаса сердце готово выпрыгнуть из груди, но Алиса посидела со мной, дождавшись, когда мое дыхание выровнялось и тени в углах спальни стали менее пугающими. Я надеялась, что не кричала во сне, но тревога в глазах Алисы и ее напряженное, встревоженное лицо рассеяли эту надежду.
– Уже все хорошо, – прошептала Алиса, – опять снились кабаны?
Я кивнула, судорожно вздохнув, и ощущение вернувшегося кошмара побудило меня проверить, не увлажнилась ли моя промежность кровью, но там было сухо. Вскоре Алиса опять улеглась в постель, и ее дыхание постепенно тоже выровнялось. Мы прожили в доме моей матери уже месяц, и за все это время мне ни разу не снились кошмары.
С того отягченного евангельской проповедью завтрака моя мать, так же как и я, ни разу не заикалась о моем возвращении в Готорп, однако мне следовало знать, что она так просто не отступится. Возможно, если бы я захватила сюда гипсовую статую Благоразумия, то не забывала бы иногда проявлять столь благородное качество, однако моя старая подруга осталась далеко, в моей спальне в Готорпе.
Я сидела на кухне в компании миссис Нейв, угощаясь горячим печеньем, только что вынутым из печи, когда пришла миссис Энбрик и сообщила, что кое-кто желает видеть меня. Я предчувствовала это со своего утреннего пробуждения: перемена в атмосфере и обновленное ощущение внутреннего беспокойства тому способствовали. Мое время здесь, похоже, заканчивалось.
– Кто же?
Могла бы и не спрашивать. Широкие черные юбки возвестили о приближении к кухне моей матери еще до того, как она явилась туда собственной персоной, плавно, словно рыба, скользящая в водной глади пруда. Судя по выражению ее лица, она была настроена воинственно и решительно.
– Флитвуд, немедленно выходите из кухни, – повелительно произнесла она.
Волна накатившего ужаса на мгновение, казалось, пригвоздила меня к стулу.
Миссис Нейв склонила голову, неловко отряхивая пухлыми руками крошки с фартука. Устремив на мать самый сердитый из моих взглядов, я гордо прошла мимо нее, вспомнив, как она вскрыла письмо Ричарда сразу по прибытии и не удосужилась сообщить мне о его содержании. Мне и в голову не пришло спросить, о чем он пишет, а его письмо ко мне так и лежало нераспечатанным на письменном столе в моей комнате.
– Флитвуд, вы же не можете вечно избегать его.
Я предпочла пройти в гостиную, а за мной в прихожей звенел ее возмущенный голос. Я уже решила, что больше не буду разговаривать с ней.
Меня пробирала дрожь, хотя воздух в этой тесной гостиной с высокими узкими оконными проемами был душным и спертым. В бледных лучах света плясали пылинки, рядом с моим креслом на табуретке лежала шахматная доска. Мать иногда играла в шахматы с домоправительницей, а иногда – сама с собой. Для нее такие игры были обычным явлением, но впервые я вдруг осознала, насколько достойно сожаления ее одиночество в гостиной, учитывая, что я находилась рядом, всего лишь этажом выше. В общем, при желании, она могла бы предложить мне поиграть с ней; но разве имело смысл жалеть женщину, которая сама предпочитала одиночество? Поправив на животе полы верхнего распашного платья, я в ожидании сложила руки на коленях.
Первым появился Пак, увидел меня, подбежал, радостно высунув язык, и уселся рядом с моим креслом. Затем вошла моя мать, ее паттены клацали по каменным плитам, поэтому поступь звучала звонче и тяжелей по сравнению со звуком, издаваемым обычными домашними туфлями из мягкой телячьей кожи, а следом за ней послышался знакомый перезвон монет.
– Флитвуд.
Я услышала его голос, одновременно увидев его. Блеснула на свету серьга в его ухе, и серые глаза тоже излучали сияние. Сначала он посмотрел мне в глаза, и сразу перевел взгляд на мой живот.
На лице его четко отразилась мысль: вы все еще с ребенком.
Я уже забыла, каким понятным и важным может быть молчание двух супругов, если они досконально так изучили друг друга, что их общению не помешает даже темнота. Пожалуй, можно читать даже мысли. Моя мать переводила невозмутимый взгляд с меня на Ричарда и обратно.
– Вы хорошо выглядите, – начал Ричард.
Я хранила молчание.
– Флитвуд? – резко повысив голос, изрекла моя мать.
– Я вас не задерживаю, – сухо ответила я.
Я умоляюще глянула на Ричарда, но взгляд его серых глаз так напряженно сцепился с моими черными глазами, словно он боялся, что я могу вдруг исчезнуть.
Моя мать удалилась из гостиной, закрыв за собой дверь. Но я не услышала звука шагов ее паттенов из прихожей, поэтому, чуть погодя, произнесла: «Мама» – и тогда из-за двери донеслись удаляющиеся звуки ее клацающих подошв.
Ричард сел в кресло напротив меня, и, к нашему общему удивлению, Пак неожиданно зарычал и залаял.
– Вы и собаку тоже настроили против меня? – весело произнес мой муж, хотя взгляд его оставался печальным.
– У него своего ума хватает.
Ричард вздохнул и, сняв свою черную бархатную шляпу, предложил ее Паку для обнюхивания в знак примирения.
– Помнишь меня, старина?
Я почувствовала себя дважды преданной, когда Пак подошел к нему, ткнулся носом в его руку и одобрительно оскалился.
– Ну вот, другое дело! – тихо воскликнул Ричард, потрепав Пака по голове и, как обычно, энергично погладив ему спину.
– Я и забыл, как много времени занимает поездка в этот манор, – наконец заметил он, пристроив шляпу на колени.
– В охотничьих вылазках дороги вас не утомляли.
– Я и не говорил, что утомлен.
– Однако не месяц же вам потребовался, чтобы доехать сюда.
Моя дерзость удивила нас обоих. Ричард открыл было рот, но опять закрыл его, ограничившись тем, что молча сменил позу в кресле.
– Нет. Меня задержали неотложные важные дела.
– Более важные, чем дела вашей жены? Ричард, как вы могли пойти на такое?
– Простите, я сожалею. Прошу вас, поедемте домой.
Я зажмурила глаза и перед моим мысленным взором пронеслись картины нашей четырехлетней семейной жизни: наши общие прогулки верхом, обсуждения покупок, проведенные вместе ночи, общие развлечения. Воспоминания о долгой счастливой жизни.
– Готорп без вас изменился. Это же наш дом, нам нужно жить там вместе.
– Раньше вы частенько забывали об этом!
– Увы. Но мне необходимо вернуться туда вместе с вами.
– А как быть со всеми вашими тайнами, Ричард. И ложью…
Мне вспомнились слова Алисы: «Я боюсь лживых людей». Сейчас до меня дошло, что она имела в виду: ложь способна разрушать жизнь, но также и создавать ее, подобно животу Джудит, округлившемуся благодаря лжи Ричарда.
– Я довольна здешней жизнью.
– Довольны жизнью? С вашей матерью? Вы же терпеть ее не можете. – Он и не подумал понизить голос. – Что здесь может быть хорошего, не говоря уже о ленивых слугах и убогой обстановке?
– Если она и убогая, то потому, что вы недостаточно щедро обеспечиваете мою мать, – прошептала я, – такая скупость мне даже в голову не приходила, принимая во внимание мое богатое приданое.
Он запустил руку в кошель на поясе.
– В какой сумме она нуждается?
– А какую сумму вы платите вашей любовнице?
Открыв кожаный кошель, он выложил на каминную полку стопку монет, словно оплачивал мое проживание на постоялом дворе.
– Разве вам теперь не приходится содержать четырех женщин? – продолжила я, – Двух матерей и двух жен? Полагаю, уровень жизни здесь снизился не случайно, раз вы взяли на содержание очередную семью. Вы знали, в какой бедности держали ее?
– Естественно, не знал. Если она в чем-то нуждается, то ей достаточно только попросить. Я разберусь с этим вопросом. Возможно, Джеймс подкорректировал какие-то расходы, чтобы свести баланс, не сообщив мне об этом.
– Тогда мне, видимо, стоит спросить Джеймса, почему он посылал в Бартон душистое мыло, когда моей матери слуги сами варили его из жира и золы.
В уголках губ Ричарда заиграла легкая улыбка, очевидно, его забавляло то, что я отстаивала ее интересы. Меня охватила ярость, но я решила дождаться ответа и, подавив ее, лишь сжала руками подлокотники кресла. Вряд ли легким поддразниванием он надеялся отвлечь меня от объяснения того, из-за каких важных дел ему целый месяц не удавалось добраться в мой нынешний дом.
Ричарду, видимо, стало жарко в дорогом дорожном костюме, ведь, помимо коута, на нем был еще и черный бархатный редингот, и я заметила, как покраснели его щеки, то ли от жары, то ли от смущения, то ли от досады.
– Я приехал, чтобы отвезти вас домой, – после затянувшегося молчания заявил он.
– Давно ли вы содержите ее?
Он вздохнул так, точно я испытывала его терпение.
Он не привык к моему непослушанию. Я и сама привыкла слушаться его.
– Нет.
– Насколько недавно?
– Вероятно, несколько месяцев.
– Значит, когда поняли, что она способна к зачатия. Успешному, наконец: нашли призовую корову-производительницу, которая произведет здорового теленочка, более здорового, чем способна подарить вам законная жена.
– Не говорите чепухи. Люди не скот.
– На самом деле женщины мало чем отличаются от скота.
– Ваше поведение абсурдно.
На глаза мне попалась шахматная доска и, взяв пешку, вырезанную из слоновой кости, я поднесла ее к свету. Я сразу узнала эти отцовские шахматы из Бартона. Вернув пешку на место, я заметила, что она стоит перед королевой. Ударом пешки я сбросила эту фигуру на пол, и она покатилась по старому вытертому ковру под стол. Мне представилось, как мать позже будет искать королеву, опустившись на четвереньки.
– Вы хотите меня казнить по-королевски? – спросила я.
– Флитвуд, я забочусь о вас. Неужели вы думаете, будто я желал бы видеть вас в столь мучительном состоянии? Каждый раз, пытаясь выносить ребенка, вы едва не умирали, и в этом моя вина. Мне не хотелось, чтобы это случилось… и я прибег к помощи Джудит, чтобы предотвратить это, желая защитить вас.
– Защитить? Так, значит, ради моей защиты вы содержали вашу любовницу в моем доме?
– Вы же ненавидите тот дом, и я понимал, что вы предпочтете не возвращаться туда.
– Вы, безусловно, правы. Да, Ричард, вы прекрасно знаете меня. Правда, вы забыли об одном: что я умею читать. Вы думали, что я никогда не зайду в кабинет Джеймса и не обнаружу все эти чернильные записи о совершенных предательствах.
– Чего ради вы надумали заглянуть в тот гроссбух?
Мое сердце взволнованно забилось.
– Мне понадобилось кое-что проверить.
– Что именно?
– Заказ белья. Но это не важно.
Я старалась сохранять небрежный тон, но в нем уже проснулся охотничий азарт, и он уловил, откуда дует ветер.
– С кем вы приехали сюда? – спросил он, прищурив глаза.
– Одна.
Я смело встретила его взгляд, и ему это не понравилось.
– Вы изменились, Флитвуд. – Я продолжала молча смотреть на него, ожидая пояснений, но он лишь раздраженно добавил: – Неужели нам не подадут хотя бы легких закусок?
Ничего не ответив, я отвернулась к пыльному серому окну. Ричард неловко поерзал в кресле.
– Недавно Роджер привез для вас один интересный сверток. – Я следила за ним краем глаза. – С рубиновым ожерельем.
– Тем самым, что пропало?
– Их горничная обнаружила его в кровати Дженнет Дивайс. Несомненно, у нее авантюрные склонности.
– Так она еще и воровка… Однако странно, как же она умудрилась… я же не оставляла ее ни на минуту. – Тут я вспомнила, как я ходила на кухню за холодным пирогом для Роджера, и у меня сжалось сердце. – Она выходила из зала без меня?
– Наверное, выходила.
– Надеюсь, вы принесли извинения слугам?
Вспышка досады промелькнула по его лицу, и пока мы злились друг на друга в напряженном молчании, на меня нахлынули воспоминания того дня… на редкость богатого на события.
– А та горничная, Сара… как ее здоровье?
– Еще не поправилась, но ей уже лучше. Доктор приехал вовремя. А теперь за ней пока продолжает ухаживать ее мать.
– Где вы теперь спите, в нашей спальне?
– Да. – Он вновь сменил позу. – Я привез сюда карету, в ней вам будет удобно вернуться в Готорп. Мне надо еще решить некоторые деловые вопросы с моим посредником на границе, поэтому до возвращения домой я должен заехать в Карлайл. А вы можете выехать уже завтра.
Я подумала об Алисе, оставшейся наверху на своей выдвижной кровати. Подумала о том, что ее может ожидать, если мы уедем отсюда.
– Я не могу вернуться.
Читать бесплатно другие книги:
