Покровители Холлс Стейси

Глава 12

Два письма прибыли одновременно: одно для меня, второе для моей матери, оба от Ричарда. И хотя это были всего лишь сложенные бумажные листы, у меня возникло ощущение, словно он сам прибыл к нам в дом, ворвался нежеланным гостем. Его наклонный почерк всегда выглядел торопливым, даже если он уделял написанию полное внимание, и сейчас в каракулях на внешней стороне письма также с трудом угадывалось мое имя. Моя мать тут же развернула послание и начала читать, а я просто убрала его в сумочку.

Алиса отправилась в лес. Она занималась там поисками растений для выращивания в кухонном огороде, и я частенько, выглядывая в окно, видела, как она копается там на коленях, подобрав юбки, и как ее белый чепец мелькает среди зелени. Через пару дней после того, как кожа у меня начала чесаться, я заметила, как она вошла из сада в дверь кухни с горсткой каких-то плоских зеленых листочков, а потом принесла их ко мне в комнату. Она велела мне втирать их в кожу там, где она будет чесаться, и вскоре почесуха прекратилась, и моя кожа вновь стала молочно-белой.

– Когда мы ехали сюда, ты говорила, что дети не стоят тех сложностей, которые требуются, чтобы их вырастить.

Я стояла поблизости, наблюдая, как Алиса копается в земле. Даже лицо испачкала. Разгоряченная от усердия, несмотря на прохладу весеннего дня, она выпрямилась, сев на пятки, и тыльной стороной ладони смахнул грязь со щеки.

– А теперь ты сажаешь растения, чтобы помочь вырасти тому, кто еще даже не родился, – задумчиво продолжила я, – и мне вдруг подумалось, не боишься ли ты заводить детей, осознавая, как много тебе приходится трудиться ради их появления. Обычно повитухи бывают уже старыми женщинами, давно пережившими детородный возраст, по крайней мере, раньше я видела только таких.

– Возможно.

Она выглядела задумчивой и рассеянной одновременно. Я заметила, как она принялась вырывать какие-то травки и бросать их в корзину, но когда уже собралась уходить в дом, поежившись от холодного ветра, Алиса вдруг спросила:

– Сколько детей вам хотелось бы иметь?

– Двоих, – ответила я, обхватив себя руками, – тогда им никогда не будет так одиноко, как мне в детстве.

– Мальчика и девочку? – спросила она.

– Двух мальчиков. Никакой девочке я не пожелала бы нашей жизни.

Письмо Ричарда по-прежнему оставалось в сумочке, и хотя я забыла о нем, два дня спустя моя мать решила, что настало уместное время для обсуждения его посланий. Я поняла, что такой разговор вот-вот начнется, глядя на ту решимость, с какой она отложила ложку; я даже видела, как она пробует на вкус его имя.

– Флитвуд, – начала она, – вы подумали о том, когда хотите вернуться в Готорп?

– Нет.

– Вы вообще не думали об этом?

Я мельком взглянула на Алису, она сидела прямо напротив меня, смущенно размазывая мед по своей тарелке.

– Не думала.

– Тогда посвятите меня, – моя мать вновь взяла ложку, – о чем же вы думали?

До этого момента я не замечала, что рядом с ее рукой на столе лежит Библия короля Якова. Увидев мой взгляд, она взяла ее и открыла на заложенном лентой месте.

– «Вкушая нашу земную пищу, давайте подумаем о евангельской проповеди Луки: «Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете»[21]. – положив книгу рядом с тарелкой, она вновь взялась за ложку. – Что вы думаете об этой цитате, Флитвуд?

Изобразив глубокую задумчивость, я провела языком по зубам.

– Я думаю, как замечательно то, что благодаря изданной Библии наш король теперь может проникнуть в любой дом, на каждую книжную полку. Он побуждает нас не осуждать других, однако сам, очевидно, поступает несколько иначе. Преследуя папистов, ведьм…

– Флитвуд, не король же написал Библию. Это слово Господне. Король пишет о ведьмах в своем собственном трактате.

– Правда?

Она встала, вышла из столовой и быстро вернулась с тонкой книжицей, переплетенной в черную телячью кожу, которую и вручила мне. Отодвинув тарелку, я открыла мягкую обложку. На титульном листе крупными буквами отпечаталось слово «Демонология»[22], а над ним зловеще темнело изображение дьявола. Его тело с раскинутыми за спиной крыльями лизали языки пламени. Я посмотрела на свою мать, которая жестом велела мне читать вслух.

– «Написана высокочтимым и владетельным королем Яковом», – огласила я авторство.

Алиса недоуменно взирала на книжку в моих руках, и я вспомнила, что она не умеет читать. Перевернув страницу, я пробежала глазами первые строки королевского трактата.

– О чем там говорится? – спросила Алиса.

– «Пугающее изобилие в настоящие времена в этой стране сих отвратительных рабов дьявола, ведьм или чародеев подвигло меня, возлюбленный читатель, прислать почтой следующий мой трактат…» Он написал книгу о колдовстве? – спросила я у матери, пролистывая этот, видимо, весьма обстоятельный труд.

– Говорят, лет двадцать тому назад, ведьмы прокляли корабль, на котором он возвращался в Шотландию. После чего началось множество судебных процессов над ведьмами, их обвиняли в измене. Суды над ведьмами там проводятся по двадцать раз за год. Не так давно казнили дальних родственников нашего конюха; здесь в Уэстморленде, Флитвуд, мы живем недалеко от границ. И, кстати, ваш друг Роджер Ноуэлл, шагает в ногу со временем.

Перед моим мысленным взором промелькнул листок с тонким неразборчивым почерком в старческой руке Ника Баннистера: «…Алиса Грей оттуда же».

С момента прибытия в дом моей матери мы с легкостью забыли об этом, по крайней мере, я. Но сейчас мне подумалось, живет ли еще та девочка Дженнет в Рид- холле?

– Но распознают ведьм теперь по новым приметам, – заметила Алиса, взглянув на мою мать. – Эти тихие и мирные люди продолжали спокойно жить, как жили столетиями. Вот только с восшествием на трон этого короля многие стали бояться собственной тени. Разве вам ни разу не требовалась помощь знахарок?

В глазах моей матери загорелся огонек приглушенной враждебности.

– Как смеешь ты в моем собственном доме обращаться ко мне в столь наглой манере? С каких пор простые акушерки пытаются оспаривать дела влиятельных государственных деятелей?

Заметив, как покраснело возмущенное лицо Алисы, я бросила на нее предостерегающий взгляд.

– Джилл просто имела в виду, что не все обвиняемые в колдовстве на самом деле виновны, – быстро вставила я.

Шея моей матери покрылась яркими пятнами, свидетельствующими о ее ярости.

– Неужели вы пытаетесь защищать пособников дьявола, использующих кровь, кости и волосы для проведения их злодейских колдовских обрядов? Разве так ведут себя тихие, мирные люди? Они вопиющие безбожники.

Алиса скромно потупила взгляд – она поняла, что зря высказала свое мнение.

– Достаточно досужих разговоров, – заключила моя мать и, расправив салфетку на коленях, строго посмотрела на меня, – давайте вернемся к насущному делу: когда вы собираетесь вернуться в Ланкашир к своему мужу? Вы достаточно пожили вдали друг от друга, и сейчас по всей справедливости вам уже пора бы вернуться. Вы же законная жена, а жены живут дома, а не с их матерями.

– А что, если Ричард привез в наш дом ту любовницу?

– Он не стал бы делать ничего подобного.

– Тогда, полагаю, она будет продолжать жить в нашем доме?

– А где же еще вы хотели бы, чтобы она жила? К тому же она не из вашего прихода и не будет путаться у вас под ногами. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон.

Я швырнула на стол королевский трактат.

– Нет, она как раз сердечно волнует меня. Возможно, вам и нечего волноваться, ведь не ваш муж завел любовницу. Но как вы можете защищать ее? И его? Если он, по-вашему, такой ангел, то почему обставил ваш дом так, словно вы жена бедного йомена?

– Я довольна своей участью, что и вам советую, – сухо ответила она, – именно ваш дурной нрав, несомненно, и побудил его искать утешения на стороне.

– К поискам на стороне побудило его желание наследника и то, что его жена до сих пор не способна подарить ему такового.

Мои глаза наполнились жгучими слезами, к горлу подступил комок.

– Флитвуд, неужели вы думаете, что Ричард стал первым мужчиной, посмевшим завести любовницу и бастарда?

Внезапно опять почувствовав легкий зуд, я запустила пальцы в прическу и почесала затылок.

– Сейчас вы сообщите мне, что и мой отец завел пару десятков.

– Ничего подобного. Хотя мой отец завел.

Я пристально посмотрела на нее.

– Мой отец жил с тремя женами, и к моменту венчания каждая из них имела от него детей. Когда первые две жены умерли, очередной набор уже был готов. Я тогда еще не родилась, – быстро добавила она, – однако у меня было много братьев и сестер. Отцовское завещание насчитывало десять страниц – каждому из нас он завещал свою долю.

– То есть вы хотите сказать, – медленно произнесла я, – что, если я умру, эта любовница легко займет мое место, привезя с собой своих детей, и никто уже даже не вспомнит обо мне?

– Вы сами понимаете, какие глупости говорите?! – возмущенно воскликнула моя мать. – Я говорила совершенно не об этом. Пока вы способны иметь детей, ваше место в семье незыблемо. Если вы успешно родите наследника, то никто даже и не вспомнит о других женщинах, точно так же, как никто не задумывается о множестве других женщин и их внебрачных отпрысках, живущих своими домами по всей стране.

Половицы жалобно скрипнули под ножками ее стула, когда она резко отъехала от стола и, поднявшись, гордо удалилась из столовой. Подождав, пока в коридоре затихли звуки ее шагов по каменным плитам, я швырнула в стену королевский трактат.

Однако позже в тот же день «Демонология» оказалась на кровати Алисы. И когда она вернулась из сада с грязными руками, я спросила, зачем ей понадобилась эта книжка.

– Я думала, что ты не умеешь читать.

– Не умею, – подтвердила она, наливая воды из кувшина в миску на комоде, – мне захотелось посмотреть ее. Или, может, вы почитаете ее мне? Интересно узнать, о чем он он там пишет. Король.

– Зачем это тебе?

Она смывала землю с рук и запястий, и побуревшая вода плескалась по краям чаши.

– Пожалуйста, – попросила она и, помолчав, добавила: – Я сегодня неуместно встряла в ваш разговор с матерью. Мне не следовало проявлять такую дерзость.

– Не думай об этом. Я лично уже забыла. – Я устроилась в изножье выдвижной кровати Алисы и, взяв «Демонологию», пролистала трактат. – Понятия не имею, зачем ему взбрело в голову писать книгу в форме диалога. – Алиса непонимающе глянула на меня, и я пояснила: – Ну диалоги, к примеру, ведут персонажи в драмах.

– Я никогда не видела драм.

Я открыла третью главу. «Эпистемон[23] говорит: «Я прошу вас также не забыть рассказать о том, что есть дьявольские рудименты».

– Рудименты?

Пропустив непонятные мне строки, я попыталась читать дальше:

– «Эпистемон говорит: «Я имею в виду также того рода заклинания, кои пользуют обыкновенно глупые жены для очищения от колдовства, для убережения от зла… при изгнании глистов, исцелении лошадей… открытии тайн, или речения бесчисленных заговоров, о коих непрошено, супротив того, что пользуют истинные лекари».

– И что все это значит?

– В общем, по-моему, он пишет про всякие заговоры, способные сделать что-то без всяких лекарств или процедур. О насылаемых проклятиях, – пояснила я, – или об исцелении или порче, производимых издалека. Даже не верится, что король нашел время написать все это, пока правил Шотландией.

– А я не понимаю, зачем ему вообще понадобилось сочинять такую книгу. Но, с другой стороны, если бы я могла написать книгу про лекарственные травы, то, возможно, написала бы, – сказала Алиса.

– Ты? – Я рассмеялась. – Написала бы книгу? Женщины не пишут книг. Кроме того, сначала тебе пришлось бы научиться читать.

– Если вы умеете писать письма, то почему бы не написать книгу?

– Видишь ли, Алиса, – мягко ответила я, – у нас это не принято, – у меня появилась интересная мысль, – а ты когда-нибудь видела, как пишется твое имя? – Она покачала головой. – Хочешь увидеть?

Она кивнула, и тогда я вытащила письмо Ричарда, по-прежнему перевязанное тесьмой, и принесла с письменного стола, стоявшего в углу комнаты моей матери, перо и чернила. Я устроилась рядом с девушкой на выдвижной кровати. На четвертинке бумаги, ограниченной тесьмой, я написала имя «Алиса» и, подув на чернила, передала ей. Она с улыбкой взяла его и поднесла к свету, может, чтобы посмотреть, как поблескивают на свету чернильные буквы.

– А что это означает? – спросила она, показывая на надпись над красной тесьмой.

– Здесь написано мое имя.

– А почему оно выглядит длиннее моего, хотя произносится одинаково быстро? Флитвуд. Алиса.

– Нет, ты не понимаешь. Каждая из этих закорючек обозначает букву. А-л-и-с-а. Каждая из них звучит по-разному, но если произнести их вместе, в одно слово, то оно тоже будет звучать уже по-другому, – на четвертинке справа я написала буквы ее имени по отдельности и передала ей перо, – давай, попробуй написать их сама.

Она так старательно зажала перо в кулачке, что я не удержалась от улыбки.

– Нет, возьми его в пальцы, вот так.

Я показала ей, как правильно держать перо. Дрожащей рукой она вывела в новой четвертинке букву «А», а потом остальные четыре буквы. Я прыснула от смеха, увидев, что у нее получилось.

– Что-то не так? – спросила она.

– Ты слишком далеко написала букву «А», поэтому написанное слово читается как «лиса».

– Какая лиса?

– Если ты напишешь «А» отдельно он остальных букв, то вместо твоего имени получится слово «лиса».

– Как это?

Она скорчила такую смешную рожицу, что я невольно расхохоталась. Она тоже улыбнулась, и через мгновение мы уже обе тряслись от смеха, точно две глупые молочницы, пока из глаз у нас не покатились слезы.

– Напиши сначала большую букву «А», – велела я, – и сразу за ней остальные буквы.

В тот вечер, переодевшись в ночную рубашку, я заметила на письменном столе это письмо и лежащее рядом с ним перо. Письмо Ричарда осталось нераспечатанным и непрочитанным, и последняя свободная четвертинка бумаги заполнилась множеством разбегавшихся по бумаге имен «Алиса», словно лисы оставили свои следы. Следы Алисы. Я невольно улыбнулась ее старательности.

Глава 13

Мы с Алисой жили в комнате с фасадной стороны дома, из окна нам также открывался вид на склон подъездной дороги, обрамленной лесами, где в изобилии водились куропатки и фазаны. Однажды утром я услышала стук копыт с подъездной дороги и подумала, что наконец соизволил приехать Ричард. Но, остановившись около оконного переплета и приглядевшись к тому, что происходит за стеклом, я увидела спешившуюся молодую даму в прекрасном платье цвета зеленого горошка, с такой тонкой талией, о которой я теперь могла только мечтать, а рядом с ней стояла в ожидании другая дама в красном, менее привлекательной наружности. Узнав эту парочку, я изумленно ахнула.

– Приехали сестры Ричарда, – в замешательстве сообщила я Алисе сдавленным голосом.

В то утро я встала поздно, разнежившись в жаркой спальне, и еще в неглиже только успела закончить завтрак.

Отскочив от окна, я принялась делать прическу. Моя мать отправилась в деревню, и я не знала, когда она вернется, поэтому, видимо, роль хозяйки придется сыграть мне. Экономка, миссис Энбрик, уже энергично стучала в нашу дверь.

– Госпожа, к вам с визитом прибыли ваши золовки.

Экономка была сердечной, миловидной женщиной с добрым лицом и сияющими глазами – как она уживалась с моей матерью, я понятия не имела. Сейчас она выглядела взволнованной, даже потрясенной; в этот дом редко наезжали гости. Я поблагодарила ее, и когда шаги экономки затихли, повернулась к Алисе и тихо сказала:

– Тебе не стоит показываться им. Будет разумнее остаться здесь.

– Разве им известно, кто я такая?

– Нет, но они жуткие болтушки, а нюх на сплетни у них не хуже, чем у взявших след ищеек, поэтому от них надо держаться подальше.

Я плотно закрыла за собой дверь.

Элинор и Энн уже сидели в гостиной моей матери, где всегда было весьма свежо, вернее, просто холодно. Из окон открывался славный вид на разбитый за домом старомодный регулярный сад, правда, стиль его в основном подчинялся целесообразности, поскольку в этой обдуваемой ветрами горной местности выживали только самые неприхотливые и морозостойкие цветы.

Обеим сестрам Ричарда достались по наследству такие же, как у него, светлые волосы и ясные серые глаза, только Элинор была хорошенькой, а Энн – невзрачной.

– Флитвуд! – проворковали они, когда я вошла в гостиную.

Обе мгновенно заметили мой живот, полы распашной юбки не скрывали обтянутую серебристой парчой округлость. Обменявшись с гостьями поцелуями, я села возле окна, где мое лицо приятно согревали слабые лучи северного солнца.

– До нас дошли слухи, что вы приехали сюда, и они оказались правдивыми! – весело прощебетала Энн. – Причем одна, без Ричарда?

– Верно, без Ричарда. – Я вымученно улыбнулась. – А от кого вы об этом услышали?

– Мы жили с друзьями в Кендале… вы знаете Беллингемов из Левенс-холла? – Я покачала головой. – Кузина одной из их служанок служит на вашей здешней кухне. Мы не смели поверить, когда она заявила, что вы перебрались сюда на лето, но много ли найдется женщин с именем Флитвут Шаттлворт? И вот, оказывается, вы и правда здесь! И в гордом одиночестве?

– Да, в гордом одиночестве.

Успокоившись, я поудобнее устроилась в кресле. Торопясь спуститься к золовкам, я не успела почистить зубы, и во рту еще оставался кисловатый привкус.

– Оно не продлится долго. – Элинор явно намекнула на мой живот. – Ах, милочка, вы ведете себя на редкость подозрительно, покинув мужа незадолго до рождения ребенка. Видимо, в этих краях женам мелкопоместного дворянства позволительно вести себя как им заблагорассудится.

Она издала легкомысленный переливчатый смешок. Слушая ее, можно было подумать, что она всю жизнь прожила в одном из шикарных лондонских дворцов.

Мне хотелось спросить, что же еще им поведала та служанка, однако Элинор тут же продолжила щебетать:

– Какая восхитительная новость: новый наследник рода Шаттлвортов! Надеюсь, вы хорошо подготовились? У вас уже есть акушерка? – Я кивнула. – Отлично, вы пошлете ее ко мне, когда она освободится от ухода за вами. В последнем письме я намекнула Ричарду на одно возможное событие, но тогда еще у меня не было полной определенности. А теперь, могу сказать наверняка, что выйду замуж еще до конца нынешнего года!

Я изобразила восхищение.

– Какая чудесная новость… и кто же ваш будущий муж?

– Сэр Ральф Эштон.

Энн и Элинор были старше меня. Когда мы с Ричардом поженились, я с восторгом ожидала, как проведу с ними в Лондоне полгода, но, проживя тринадцать лет практически в затворничестве, я не привыкла к бесконечным разговорам, нежностям и поддразниванию. Всю жизнь я мечтала о сестрах, а когда они появились, уже не могла дождаться, когда избавлюсь от них с их болтовней, пронырливыми ручками и неуемным любопытством.

– Флитвуд? – с шутливым огорчением протянула Элинор. – Венчание, как я сказала, скорее всего, состоится на Михайлов день. Успеет ли ваш малыш родиться к концу сентября?

– Возможно.

Я размышляла о том, что им известно – если вообще известно – о Джудит, той самой любовнице Ричарда, но прежде чем я набралась решимости что-то спросить, миссис Энбрик принесла графин хереса и три бокала венецианского стекла. Она окинула одобрительным взглядом нашу маленькую женскую компанию, довольная, что манор распахнул двери для общества. Я щедро разлила вино по бокалам и подняла тост за грядущую свадьбу Элинор. Энн улыбалась, но я заметила в ее взгляде грустное осознание того, что ей пока свадьба не светит. Хотя, как и Алиса, невольно подумала, что ей повезло. Я осушила бокал; несмотря на сладость, херес приятно обжег мне горло.

– Флитвуд, почему же вы приехали сюда без Ричарда? – с еле заметной улыбкой спросила Энн, расправив складки юбки.

Взгляды их бледных лиц устремились на меня, а белые рафы[24] блеснули на солнце. Сейчас они напоминали цветочные головки двух маргариток. Закинув руку за голову, я слегка почесала шею под своим рафом.

– Я…

Малыш позволил мне оттянуть сложный ответ, неожиданно начав пихаться, и мои руки мгновенно сползли на живот.

– Он уже шевелится?

– Да.

– Можно нам потрогать?

Меня так удивила их просьба, что отказать я не сумела, и через мгновение четыре белые ладошки прижались к обтягивающему живот платью. Испытывая неловкость, я думала лишь о том, чтобы они побыстрее убрали свои руки.

– Какое удивительное ощущение, – лопотали они, изумленно глядя на меня.

Я мысленно пожелала малышу успокоиться, и он меня послушал.

– А как поживает ваша матушка? Элинор, наверное, ей будет не хватать вас, когда вы уедете из Форсетта?

– Спасибо, она вполне здорова, но теперь реже выезжает с визитами, – ответила Элинор, – конечно, без меня ей будет тоскливо. Но все-таки с ней еще останется Энн, – самодовольно добавила она.

– Какие новости в Йоркшире? – поинтересовалась я.

– Ничего особенного. Не то что в Ланкашире.

– И что же у нас интересного?

– Вам-то наверняка все известно… про пенделских ведьм! Говорят, их будут судить и многих отправят на виселицу. Слуги в Левенсе говорили, что в Англии еще не бывало таких жутких дел. Должно быть, вы уже слышали об этом.

– Да, немного, – подавив волнение, ответила я.

Мне вспомнилась Алиса, сейчас она, наверное, вооружившись пером, старательно учится писать буквы. Бумаги в доме не нашлось, поэтому она практиковалась на полях трактата «Демонологии», уже освоив имя, и теперь перейдя к фамилии.

– Ладно, может, расскажете нам подробности?

– Я их не знаю, поскольку давно живу здесь, – сухо ответила я, – а на досужую болтовню слуг я не обращаю внимания.

Элинор мгновенно покраснела, и Энн вздрогнула.

– Да просто интересно, как они выглядят. Но, слава богу, у нас в Йоркшире нет никаких ведьм, иначе меня замучила бы бессонница, – заливисто рассмеявшись, Элинор глянула на сестру, – хотя не думаю, Энн, что вам грозит опасность. Похоже, они проклинают только друг дружку да своих беспутных соседей. Говорят, они хоронят кошек прямо в стенах своих домов, пускают кровь младенцам и пьют ее. Судя по всему, в Ланкашире их полным-полно. Вы уверены, Флитвуд, что хотите вернуться и растить там вашего сына? – насмешливо спросила Элинор.

– Точно, они убивают детей, – весело подхватила Энн, – а еще, говорят, держат животных, в которых вселяется сам дьявол.

– Да-да, у них полно всяких жаб, крыс и котов! – пронзительно крикнула Элинор, и они обе затряслись от смеха.

– Вы знаете женщину по имени Джудит? – спросила я, не дожидаясь, пока они угомонятся.

– Джудит? Нет, а она кто, ведьма?

Вместо ответа я вновь наполнила наши бокалы. Херес легко пился, и я надеялась, что его расслабляющее действие развяжет им язык.

– Не желаете ли прогуляться по саду? Солнце уже достаточно хорошо греет.

На самом деле мне стало невыносимо сидеть с ними в этой убогой гостиной. Мы все встали, и у меня вдруг слегка закружилась голова. Я вывела их под бледное голубое небо, день выдался теплым, но ветреным. Мы отправились на прогулку вокруг дома, Элинор, набрав букетик цветов, прижала его к груди.

– Я похожа на невесту? – спросила она.

– Ах, я впервые вижу такую прекрасную невесту! – воскликнула Энн.

Кружась и пританцовывая, они носились по саду в своих широких юбках, но Энн вдруг замерла, удивленно взглянув на меня и осознав, что я не смеюсь и не резвлюсь вместе с ними.

– А знаете, Флитвуд, вы изменились, – заметила Энн, – не могу сразу сообразить, в чем именно… но в вас появилось нечто… оригинальное.

– Энн, это ваше красноречие, как всегда, оригинально. – Элинор пренебрежительно фыркнула.

– Так что же во мне изменилось? – решила уточнить я.

– На самом деле вам всегда была свойственна некоторая меланхолия. Но теперь она кажется… более основательной.

– Меланхолия?

– Да, легкая грусть, даже печаль. Но теперь в вас появилось нечто новое, как будто вы повзрослели… обрели новое жизненное знание.

– Жаль, что мне не удалось остаться в неведении, – проворчала я, – такого знания я предпочла бы избежать.

Элинор недоуменно глянула на меня.

– Какого знания?

Природа вокруг нас застыла в полной неподвижности; ветер неожиданно стих. От выпитого хереса мной вдруг овладело странное легкомыслие, а яркие солнечные лучи и зеленеющие холмы начали покачиваться.

– О жизни вашего брата, – с невинным видом ответила я.