Ответный удар Ахманов Михаил

Глава 6

Дайт, Держатель Связи

После забвения в т'хами он всегда испытывал прилив энергии. Неудивительно — он находился уже в возрасте зрелости, так как увидел свет не в Новых Мирах, а по ту сторону Провала, на Айндоо, одной из колоний, заселенных еще в начале Третьей Фазы. Он был не так стар, как Уайра или Фойн, но все же его плоть уже ощущала давящую тяжесть времени и омолаживающие процедуры, заодно снимавшие напряжение туахха, были отнюдь не лишними.

Покинув камеру т'хами, он долго стоял посреди своего подземного жилища, изучая свой голографический облик, сотканный нитями света. Признаки старости еще не замечались: в темных блестящих волосах не проглядывала зелень, кожа была гладкой, без следа морщин, губы — упругими, фигура — тонкой и изящной, как у всех фаата высшей касты. По земному счету времени он прожил триста двадцать лет и мог протянуть еще столько же или больше, особенно на благодатном, теплом Рооне. Роон был лучшим из Новых Миров, истинной драгоценностью, найденной среди звезд Кораблем Уайры, первым и пока единственным, который пересек Провал. Корабль отправился дальше с Йатой, другим Столпом Порядка, ибо Корабли должны летать, расширяя владения расы, а Уайра, по праву старейшего, занял лучший континент Роона. Теперь Связка Уайры правила этим материком, и никто из нее не ушел, кроме Посредника Айве — ни Йан, Хранитель Небес, ни Следящие Туйма и Уйгги. Он, Дайт, Держатель Связи, тоже остался, отправив с Йатой и Айве свое семя и своего потомка. Пусть летят! И пусть никогда не увидят Затмения!

Сам Дайт не испытывал тяги к перемене мест, а тем более к далеким странствиям. Айндоо, его родина, являлась холодной и скудной землей, небогатой жизнью и природными ресурсами; главной заботой ее обитателей было обогащение атмосферы кислородом и бурение скважин, необходимых, чтобы добраться до подземных вод. Там выращивали только малые мозги, туповатые, способные регулировать водный баланс либо управляться с парой тысяч тхо, занятых на атмосферной фабрике. В ближайшее тысячелетие Айндоо не мог снарядить свой Корабль, так как для этого требовался квазиразум более высокого порядка, нуждавшийся в процессе созревания в тепле и обилии воды, насыщенной минералами. Для Дайта, чей ментальный дар проявился рано и с необычайной силой, родная планета была тупиком. Дайт, возможно, являлся лучшим Держателем Третьей Фазы и наверняка одним из лучших в текущую эпоху; что такому делать в засушливом и бедном мире, будь он хоть трижды родиной? И потому он согласился с предложением Уайры, когда Корабль по пути к Провалу достиг Айндоо и Столп Порядка начал добирать экипаж. Делалось это согласно давней традиции: уходящий в странствие Корабль должен был взять тхо и полностью разумных со многих планет, чтобы новым поселенцам не грозило генетическое оскудение. Кроме того, пополнялся банк спермы, служившей для осеменения производительниц-кса.

После Айндоо Роон казался счастливой обителью: три больших материка, равнины, покрытые травой и мхами, неиссякаемым источником клетчатки, отсутствие опасной фауны, экологический цикл, привычный для растений, что культивировались с древности, щедрое солнце, соленый океан и масса пресных вод. В системе Роона была еще одна планета, Т'хар, пригодная для заселения, а у соседней звезды — Эзат, тоже не худший из миров, в каких доводилось селиться фаата. Еще тут имелся газовый гигант со свитой спутников, источником сырья для Кораблей, что строились повсюду, где позволяли обстоятельства. Пожалуй, единственным ценным ресурсом, которого здесь не нашлось, были разумные создания, пригодные для службы и работы, и поэтому Айве, Посредник, Говорящий С Бино Тегари, то есть с чужаками, на Рооне не остался, а отправился с Йатой в новый полет. Здесь говорить ему было не с кем.

Корабль ушел, когда выросло первое поколение тхо, заменившее умерших пилотов, олков, кса и рабочие касты. В принципе каждый новый колонизированный мир должен был отправить в странствие свой материнский Корабль и снарядить еще один, чтобы экспансия не прерывалась и чтобы другие расы, дроми и п'ата, хапторы и лльяно, кни'лина и шада, испытывали ужас перед мощью Третьей Фазы. Корабль строился долго и с напряжением сил, но Уайра, Фойн и Йасс, Столпы Порядка с трех материков, заложили сразу целую флотилию, ибо плацдарм в этой ветви Галактики нуждался в быстром расширении. Что за опасности таились здесь? Какие расы обитали? Этого не знал никто. Даскины отметили ближний сектор как лишенный разума, но доверять их древней карте было бы нелепостью — ее составляли в те времена, когда обросшие шерстью предки фаата еще не лишились хвостов. За миллионы лет сюда могли проникнуть воинственные расы, те же дроми или хапторы.

«Флот из трех Кораблей, большая работа, долгие, долгие усилия…» — размышлял Дайт, всматриваясь в свое изображение посреди сумрачного зала. Целых три Корабля! Мысленным усилием он выключил проектор и стал натягивать одежду. Для одного квазиразум уже выращен и отправлен к внешней планете с парой его собственных потомков, не таких даровитых, как ушедший с Йатой Тийч, перворожденный от его семени, но уже умевших поддерживать стабильность гигантского мозга. Два других зреют в теплых водах М'ар'нехади, и даже здесь, на расстоянии трети планетарного диаметра, он ощущал их сонное довольство. Еще не совсем разумные, но уже не безмозглая масса нейронных клеток и кремнийорганических тканей… Скоро их индивидуальность пробудится. Наверняка раньше, чем волосы его позеленеют, а кожу избороздят морщины.

Дайт шагнул к гравитационной шахте, ведущей на поверхность, и разблокировал входную мембрану. Осталось лишь переступить порог и подняться к свету и солнцу в струе теплого воздуха, взмыть к зелени трав и деревьев, вернуться к миру, который за многие циклы, проведенные им в забытьи, сделал крохотный шажок вперед. Он прикоснулся к мембране, всмотрелся в ее радужные переливы и вдруг застыл, пытаясь воскресить в сознании нечто важное. Какую-то мысль или дело, забытые в т'хами? Это вряд ли: транс, прерванный в нужный момент аппаратурой пробуждения, не тормозил работу мозга. Непорядок в жилище? Тоже сомнительно: его защита была совершенной и никаких тревожных сигналов не отмечалось. Что-то с его внешностью? Какой-то штрих, деталь, которую он не заметил?..

Включив проектор, Дайт снова осмотрел своего голографического двойника — на этот раз в обтягивающем светло-зеленом одеянии. Ничего! Растянув губы, что было знаком раздражения, он вызвал летательный модуль и с решительным видом направился к гравилифту. Ускользнувшее сейчас не исчезнет, вспомнится в момент контакта с квазиразумом, в миг кристальной, пронзительной ясности, дарующей власть над прошлым и будущим. Большую власть, чем та, которой обладали все Столпы Порядка на Рооне, владыки настоящего.

Наверху, в прозрачном фиолетовом небе, висел у горизонта огромный солнечный диск, расплескавший оранжевое зарево над сине-зеленой равниной. Она проглядывала между бугристых древесных стволов и плавно катилась от холмистой гряды к реке, сверкавшей в утренних лучах изумрудными блестками. Деревья хтаа стояли широким неровным кольцом на вершине холма, обступив своего гиганта-прародителя, из чьих семян, рассеянных ветром в сезоны плодоношения, поднялась и эта роща, и все другие в округе, венчавшие холмы плоскими зелеными шапками. На речном берегу белели острые кровли зданий, в которых трудились и жили местные тхо. За них отвечал Надсмотрщик Хайза, несостоявшийся Держатель Связи, способный, впрочем, общаться с малым региональным мозгом. Мозг контролировал тхо и механизмы, что извлекали из мхов, листвы и трав питательные вещества, но для фаата высшей касты, живших в холмах, это являлось побочной и не самой главной его функцией. Важнее было ментальное поле, которое квазиразумный поддерживал в округе; оно позволяло общаться и отдавать команды мысленно, не прибегая к каффу и контактной пленке.

Под деревьями хтаа, там, где холм начинал понижаться к равнине, развалились в траве четверо плотных мускулистых стражей-олков. Их гладкая кожа и безволосые черепа поблескивали на солнце, браслеты-усилители охватывали мощные предплечья, широкоскулые лица казались спокойными. Дайт, однако, знал, как обманчива их безмятежность, — олки были постоянно готовы к действию, и ничто, кроме смерти или нового приказа, остановить их не могло.

Олки берегли его покой (случалось, что работники с речного берега, не подключенные к квазимозгу, забредали в холмы), но он не испытывал симпатий к стражам, как и к прочим тхо. Ни симпатий, ни неприязни, ни сочувствия, только равнодушие и легкую брезгливость. Тхо, разумеется, были необходимой частью цивилизации, ее расходным материалом, который быстро изнашивался и быстро возобновлялся, но к истинно разумным существам они уже не относились. Тысячелетняя селекция превратила их в придатки механизмов или в бездумных исполнителей, зато обеспечила стабильность: Третья Фаза не знала противоборства мнений, массового недовольства, мятежей и войн, что привели к упадку прежние культуры.

Когда-то было иначе, но те времена миновали, подумал Дайт, окинув стражей безразличным взглядом. Он все еще чувствовал раздражение — мысль о чем-то случившемся, но позабытом, мучила его.

Летательный модуль ждал на склоне холма, обращенном к реке. Мягкий пол кабины вспучился бугром, образуя сиденье, стены подернулись дымкой, потом стали прозрачными, и сквозь одну из них Дайт разглядел длинную цепочку заваленных травой платформ, неторопливо скользивших к зданиям на речном берегу. Он никогда там не был и не общался с Хайзой, местным Надсмотрщиком. Их ранги были несопоставимы: Хайза командовал сотней-другой работников-тхо, Дайт, входивший в Связку, являлся одним из повелителей планеты.

Модуль бесшумно поднялся и повернул на юг, к узкому морю М'ар'нехади, что разделяло два материка. Тощий нагой пилот, обернутый контактной пленкой, висел в носу кабины, и, на мгновение соединившись с ним, Дайт приказал: выше!.. выше и быстрее! Сине-зеленая равнина стремительно понеслась назад, лотом бег трав, деревьев и холмов словно бы замедлился — аппарат взмыл в фиолетовое небо, горизонт раздвинулся, деревья и травы слились в однотонный ковер с серебристыми нитями рек и морщинками возвышенностей. Дайт снова коснулся сознания пилота. Тхо был счастлив: быстрый полет и слияние с машиной наполняли его радостным чувством свободы. Только полет, один лишь полет… Он относился к мирной транспортной касте и не умел обращаться с оружием и убивать. Пилоты-бойцы были другими — их радость питало уничтожение. Смерть ненавистных чужаков, гибель кораблей, пламя, пожирающее города… Жизнь как огненная вспышка, сменявшая транс т'хами, в котором они обычно пребывали.

Внизу, огибая равнину, поднялся окутанный облаками горный хребет. Горы были невысокими и живописными: по склонам, сбегая в ущелья, неслись водопады, в погасших кратерах синели озера, лиловые, желтые, белые скалы сменялись лугами и плоскогорьями, кое-где темнели пятна лесов, эндемичной флоры Роона, еще не вытесненной растениями-пришельцами. Эта местность нравилась фаата, хранившим память о прародине — не той обугленной, голой планете, какой она стала после Второго Затмения, а цветущей, изобильной, еще не тронутой цивилизацией. Так было когда-то, но те времена ушли и уже не вернутся, снова подумал Дайт, всматриваясь в мелькание красок и переливы оттенков. Они спустились ниже облаков и миновали водопады, скрывавшие отвесно срезанный горный склон; здесь, под защитой каменных сводов и силовых полей, располагался центр Связки, а за ним, в глубине скалистого массива, — координирующий мозг и шахты с боевыми модулями. Климат в этих местах был жаркий и влажный, часто шли дожди, и воды, стекавшие из переполненных озер на прибрежную равнину, порождали реки. Равнина, узкая и вытянутая в широтном направлении, граничила с морем, и за его спокойной гладью поднимался южный материк, принадлежавший Связке Йасса, самой немногочисленной на Рооне. Йасс был молод и честолюбив; он, вероятно, уйдет на первом же Корабле в поисках мира, где можно стать полновластным владыкой.

Летательный модуль снижался. Промелькнул огороженный силовым барьером заповедник, где разводили пхотов, потом поплыла навстречу высокая каменная терраса со сдвоенными голубыми куполами; их дальний край уходил в море, и там, у приемных шлюзов, бурлила вода.

Ментальный щуп коснулся сознания. Нойах, Держатель Связки Фойна… Прикосновение было осторожным, даже покорным — Нойах сознавал его силу. На Корабле, одолевшем мрак Провала, он ходил у Дайта в помощниках и особыми талантами не отличался. Тийч, улетевший с Йатой, обещал гораздо больше.

«Режим стабилен», — почтительно передал Нойах, сопроводив эту мысль визуальным образом: два больших бассейна с морской водой, и на дне — бугристые коричневые туши. По их мерной неторопливой пульсации Дайт понял, что за время его транса никаких происшествий не случилось. Скорее всего, Нойах не входил в контакт с квазиразумными, страшась рисковать: на стадии взросления они были очень чувствительны.

«Улетай. Ты больше мне не нужен».

Они разорвали контакт. В спектре эмоций Нойаха улавливались тщательно скрываемые неуверенность и боязнь — он никогда не выращивал крупный квазиразум. Действительно крупный мозг, такой, который способен управлять гигантским Кораблем и тысячами тхо. Дар Держателя Связи был редок, и на Рооне, Т'харе и Эзате пока не проявились ни новые таланты, ни перспективные генетические линии. Никого, кроме Тийча и двух других потомков Дайта. Это было немного, но и не так уж мало, если вспомнить о низкой плодовитости кса и законах наследственности, ограничивающих передачу ментальных способностей.

Модуль приземлился, и Дайт вышел, погрузив пилота в транс ожидания. Стоя на террасе, он окинул взглядом тянувшийся у ее подножия лес, прислушался к далекому рычанию пхотов и несколько раз глубоко вздохнул. Веки его сомкнулись; солнечный свет сменила полутьма, вой зверей, шум волн, шелест листвы стали удаляться, уплывать из сознания, пока в нем не воцарилась глубокая гулкая тишина. Сняв ментальный барьер, защищавший разум, Дайт потянулся к мозгу, дремавшему на дне бассейна, перебросил мысленную нить к другому, пробуждая их к активности. Они отозвались, подпитывая его энергией, сливаясь в телепатическом единстве; тьма исчезла, мир начал стремительно расширяться, включая сначала весь Роон, потом холодный Т'хар, два небольших бесплодных мира, вращавшихся за Т'харом, и, наконец, Мейтани, внешнюю планету, на спутнике которой собирали Корабли. Это являлось начальной стадией контакта — установление связи с третьим мозгом, зрелым и способным к разумному общению. Этот далекий квазиразум мог обучать своих младших собратьев много быстрее и успешнее, чем человек, даже с опытом Держателя. Если ментальная связь сохранялась, то…

Дайт вздрогнул, открыл глаза, и протянувшаяся в космос нить оборвалась. Некоторое время он стоял неподвижно, перебирая вернувшиеся воспоминания, оценивая и взвешивая их; будь он человеком Земли, чувства, владевшие им, были бы смесью удивления и недоверия. Но, в отличие от землян, Дайт и его соплеменники не относились к странным фактам как к чему-то иррациональному, необъяснимому или, возможно, кажущемуся; они полагали, что ощущения не обманывают их и что даже необъясненный факт все-таки можно использовать. Поэтому Дайт не сомневался в реальности случившегося, а размышлял о смысле и последствиях событий.

Уяснив их, насколько позволяла скудная информация, он прикоснулся к разуму Уайры, Столпа Порядка, и попросил о встрече.

Уайра был стар. Его длинные волосы отливали зеленью, вокруг глаз залегли глубокие морщины, губы отвисли, сделавшись похожими на птичий клюв, тело ссохлось, и облегающая одежда только подчеркивала хрупкость и эфемерность его плоти. Он находился в том возрасте, когда лучевая терапия в период туахха поддерживает жизнь, но не внешний облик, ибо у каждого средства есть предел; впрочем, жить он мог еще долго и столько же властвовать, ибо фаата не знали ни старческого слабоумия, ни других недугов. Говорили, что Уайра из тех космических странников, что возвратились в материнский мир в эпоху Второго Затмения, и если это было не так, то уж начало Третьей Фазы он видел несомненно. Лишь Айве казался столь же древним, но он давно покинул Роон, и теперь в Новых Мирах ровесников Уайры не осталось.

Он парил в зоне невесомости, у сферы, изображавшей планету. Огромный зал, чьи своды терялись в вышине, открывался на юг, к прибрежной равнине, широкими арками; за ними поблескивала силовая завеса и беспрерывно падал с гор поток воды. Сфера, висевшая в центре, символизировала власть, власть над Кораблем или планетой, и по древней традиции помощников Столпа Порядка называли Стоящими У Сферы.

Но сейчас Уайра был один. Он опустился на ребристый диск под сферой, прятавшей генератор тяготения, и шевельнул тонкими хрупкими пальцами, разрешая Дайту приблизиться.

— Ты хотел говорить со мной. Я слушаю. — Его неожиданно сильный, звучный голос раскатился эхом под сводами зала.

— У меня был период туахха, — произнес Дайт, посылая ментальную картину, его нагая скорченная фигура, повисшая в полутемной камере, опутанная шлангами и лентами контактной пленки. — Я провел семь циклов в т'хами.

— У тебя была туахха, и ты провел в т'хами семь циклов, — с расстановкой повторил Уайра. — Думаешь, это кому-то интересно? Мне — нет.

С возрастом фаата становятся раздражительными, отметил Дайт, не выпустив эту мысль наружу. Его ментальная блокировка была безупречной.

— Транс т'хами глубок и отключает сознание, — промолвил он. — Но все же я получил информацию. Некий сигнал. Вероятно, на подсознательном уровне.

Человек Земли в аналогичной ситуации сказал бы, что видел сон. Но фаата Третьей Фазы, тхо и полностью разумные, не нуждались в сне. Их физиологический цикл был иным: долгое бодрствование сменялось более кратким периодом туахха, временем повышенной эмоциональной активности, связанной с избытком половых гормонов. В древности туахха стимулировала размножение тем же способом, что у землян, кни'лина и других гуманоидных рас, но в нынешнюю эпоху это считалось нелепым и диким. Уже не меньше тысячи лет фаата практиковали искусственное осеменение, воспроизводство потомства шло через касту кса, а все остальные женщины были стерильны. Однако периодический выброс гормонов, заложенный слишком глубоко, в генетике расы и аппарате наследственности, им исключить не удалось, и древний инстинкт гасили полным забвением в т'хами. В этом состоянии беспамятства жизненные процессы замедлялись гораздо сильнее, чем во сне, почти исчезала потребность в воздухе и пище, а вместе с этим и сексуальная напряженность. И, разумеется, никто и никогда не видел в т'хами сновидений. Собственно, даже такого понятия не имелось.

Уайра растянул отвисшие губы. Это означало не улыбку, а гримасу недоверия; мимика фаата была другой, чем у землян.

— Транс т'хами действительно глубок, — согласился он. — Если ты получил какую-то информацию, она останется там, где была, за барьером сознания. Разумом ее не осмыслить.

— Ты забываешь, что я Держатель и что мой дар сильнее, чем у Нойаха или любого из живущих в Новых Мирах. Сильнее, чем у тебя, Столп Порядка, хотя ты самый опытный и мудрый среди нас. — Дайт согнул руки в жесте покорности. — Выйдя из т'хами, я вступил в контакт с квазиразумными, и это помогло мне вспомнить и осознать. Если связь прочна, барьеры падают… Ты понимаешь, о чем я говорю.

Он передал ощущение ментального полета в пустоте и ясности, такой же холодной, безграничной, как межзвездное пространство, лежавшее за теплым крохотным мирком Роона. Глаза Уайры сверкнули. Столп Порядка знал это чувство — как все фаата, способные к ментальному обмену. Тысячная часть их расы, интеллект цивилизации, ибо сотни миллионов тхо были всего лишь камнями ее пьедестала.

— Значит, ты получил сообщение, Держатель… Откуда пришли сигналы? С Эзата или через Провал?

— Через Провал? Не думаю. Даже Эзат слишком далек и недоступен для ментальной связи, пока там нет пяти-шести больших квазиразумных.

— Может быть, на Эзате построили Корабль, который сейчас приближается к нам, — возразил Уайра. — Или Корабль идёт прыжками со стороны Провала, и потому… — Он задумчиво сжал губы. — Нет, это маловероятно. Прошло не очень много времени с тех пор, как мы пересекли Провал. Рано посылать второй Корабль. В Старых Мирах подождут известий от нас, подождут Корабли, которые мы строим… Значит, все-таки Эзат?

— Сомневаюсь, Столп Порядка. Эзат слишком беден, и, хотя там снаряжают один Корабль, а не три, как в нашей системе, мы закончим раньше. В этом я уверен.

— Тогда откуда же пришли к тебе сигналы? И почему ты воспринял их в т'хами? Ты пробовал связаться еще раз?

— Да, но без успеха. Мы мало знаем о подсознательной ментальной связи, однако мне кажется… — Дайт был в нерешительности, — мне кажется, что это Корабль Йаты. Точнее, один из малых боевых модулей, который, очевидно, послан им к Роону или Т'хару с периферии системы. Я думаю, Йата возвращается.

Кожа под глазами Уайры обвисла, и Дайт не впервые поразился, насколько он стар. Может быть, старше Айве и всех, кто видел начало Третьей Фазы.

— Йата возвращается? — промолвил Столп Порядка. — Почему? Это не просто рано, это невозможно! Найти и заселить новую планету, вырастить новое поколение тхо, построить новый Корабль… Это требует времени!

Они обсуждали не суть уловленных Дайтом сигналов, а их вероятный источник, что было важнее. Ментальная волна рассеивалась на больших расстояниях, сигналы воспринимались смутно, их смысл искажался до неузнаваемости, и, кроме тою, посылка могла оказаться мысленным спонтанным излучением, не осознанным отправителем, не содержащим ничего такого, что он хотел бы сообщить. Отправитель был, разумеется, фаата — ментальный импульс чужака Дайт распознать не смог бы. Мозги у обитателей Галактики были устроены по-разному, и Третьей Фазе еще не встречались существа, с которыми удалось бы наладить прямой телепатический контакт.

Уайра ждал. Молчание затягивалось. За пологом силового экрана бесшумно струился водопад, солнечный диск просвечивал оранжевым пятном сквозь водную завесу, и громоздились над горами облака. Теплые дожди орошали плоскогорья, воздух там был жарким и влажным, но в огромной подземной полости дышалось легко. Царившие здесь тишина и прохлада успокаивали Дайта.

— У Йаты могли быть трудности, — наконец произнес он. — Мы не знаем, что встретилось ему. Боевой флот дроми или хапторов, наемники лоона эо, караван сильмарри, орбитальные базы п'ата или шада… Но в одном я уверен: сигнал пришел от моего потомка. От сильного Держателя Связи, чьи импульсы преодолели большое расстояние и были восприняты родственным мозгом. — Он коснулся ладонью лба, сделал паузу и продолжил: — Мои потомки с Мейтани не вступали в контакт, это проверено. Остается Тийч. А Тийч ушел с Йатой и не может появиться здесь без Корабля. Значит, Йата возвращается.

Снова наступила тишина. Потом Уайра спросил:

— Ты уверен насчет Тийча?

— Он мой потомок, — упрямо повторил Дайт. — Кого еще я мог услышать? На огромном расстоянии, подсознательно, в трансе т'хами?.. Тийча, только Тийча! В этом я не ошибаюсь, Столп Порядка, спектр излучения мне знаком и распознается безошибочно. У Тийча проявились те же генетические особенности, что у меня. Сильный Держатель! А со временем станет еще сильнее.

— Что же ты слышал? Или видел?

Дайт закрыл глаза и сосредоточился, восстанавливая ментальную картину.

— Модуль… малый боевой модуль, — тихо произнес он, посылая видение тесного замкнутого пространства. Полумрак, заключенный в стенах кабины, контактная пленка, растянутая от пола до потолка, и ощущение окружающей пустоты, темной, холодной и безбрежной… Он не мог сказать, куда направляется летательный аппарат, но это представлялось очевидным — к Роону или Т'хару. Эти модули создавались для боя, внутрисистемных перелетов и патрулирования, радиус их действия и ресурсы были ограничены. Значит, Роон или Т'хар… скорее, Роон, если вспомнить, что здесь обитала ведущая Связка, Связка Уайры.

— Малый модуль, — эхом отозвался Уайра. — Что-то еще?

— В нем были двое.

— Разумеется, двое! Не сам же Тийч им управляет! — В голосе Столпа Порядка опять скользнуло раздражение, сразу сменившись озабоченностью. — Корабль возвращается, и Йата отправил модуль, словно желая о чем-то сообщить… Если он встретился с дроми или хапторами… особенно с дроми… и если они идут за нашим Кораблем… — Теперь в ментальных импульсах Уайры была не озабоченность, а настоящая тревога. — Я посоветуюсь с Фойном и Йассом, а ты отправь предупреждение на Т'хар. Мы вышлем несколько модулей с координирующим мозгом, этим займутся Йан и два других Стратега… Ты можешь определить направление, Держатель?

— Сектор между орбитами Роона и Т'хара, ориентированный на Мейтани, — сказал Дайт. — С Мейтани тоже надо отправить разведчиков. Там большой квазиразумный и два моих потомка. Возможно, они найдут Корабль и тех, кто его преследует.

Мысль о неведомой опасности внезапно пронзила его. До сих пор жизнь на Рооне была такой приятной и спокойной… Впрочем, повод для тревоги казался слишком неопределенным — чтобы там ни говорил Уайра, а Йата мог вернуться по тысяче причин. Например, потому, что выбранное направление полета бесперспективно, а биоресурсы экипажа исчерпаны — случалось, что самки-кса вдруг прекращали плодоношение или приносили ублюдков-мутантов. В этом случае генофонд и банк спермы нуждались в обновлении.

— Верная мысль насчет Мейтани, — согласился Уайра. — Свяжись со своими потомками, пусть возьмут под контроль периферийное пространство. Но их главная задача — сохранить Корабли… Скажи им об этом, Дайт!

— Я не забуду, Столп Порядка.

— Иди. Да не увидим мы мрака Затмения!

Сделав знак почтения, Дайт направился к гравитационной шахте и спустился на нижний ярус. Тут, в лабиринте центра Связки, в сплетении коридоров, лестниц и пандусов, тесных камер и просторных залов, царило оживление; пожалуй, не было на планете другого места, где трудились бы пять сотен полностью разумных и восемь-десять тысяч тхо. Большей частью тут занимались эмбриональной хирургией, селекцией самок и повышением их плодовитости, адаптацией воинов и работников к условиям Роона, а также проблемой ментальной генетики. Последнее было важнейшим моментом для всей цивилизации фаата, и тем более для Новых Миров, малого ее осколка, заброшенного в другую галактическую ветвь. Кса осеменялись только спермой полностью разумных, но дар к мысленному контакту наследовался в одном-двух случаях на десять тысяч и показывал тенденцию к снижению. Попытки вывести расу телепатов, столь многочисленную, продуктивную и жизнестойкую, чтобы избавиться от тхо, были пока безрезультатны, и прогресс Третьей Фазы по-прежнему определялся миллионом особей, способных общаться напрямую с квазиразумными симбионтами. При этом одни специалисты полагали, что активизация ментальных генов является всего лишь вопросом времени, другие — что надо добиться передачи нужных признаков как по мужской, так и по женской линии, но были еще третьи, считавшие, что дело движется к новому Затмению. Их не любили. Никто не любит мрачных пророчеств, что, однако, не мешает им сбываться.

Дайт вышел на искусственную эспланаду, повисшую над пропастью. Справа шумели водопады, лежавшее внизу ущелье заволакивал туман, вдали, за прибрежной равниной, сверкала яркими бликами поверхность М'ар'нехади, и склонялся к западу, к континенту Фойна, огромный и теплый солнечный диск. На эспланаде в четыре ряда стояли летательные модули, сотни и сотни аппаратов с застывшими в трансе пилотами; они тянулись подобно стенам из черных угловатых камней, сложенных на ровной площадке рукой гиганта. Дайт послал мысленный импульс, пробудивший тхо в его машине, разблокировал мембрану, но дальше не двинулся — застыл, глядя на поднимавшийся из пропасти туман и вспоминая пришедшее к нему видение.

Был модуль, крохотный кораблик, летящий в пространстве, и темная бездна, полная звезд, и два существа, чьи ментальные спектры он, хоть и смутно, ощущал сквозь пустоту, что отделяла их от Роона. Один — потомок его семени, и значит, Тийч; второй, по-видимому, был пилотом. Но пленка, контактная пленка, растянутая от пола до потолка кабины!.. Дайт попытался воскресить воспоминания, и вдруг ему почудилось, что пленка пуста, как кожура плода, лишенного мякоти и сока. Он был почти уверен в этом, и его уверенность столкнулась с точным знанием: корабли без пилотов не летают.

Во всяком случае, корабли Третьей Фазы.

Глава 7

Пространство вблизи Роона и Роон

Прикосновение пленки обжигало, и мнилось, что кожа сейчас задымится, охваченная пламенем, и прогорит вместе с плотью до костей. Разумом Коркоран понимал иллюзорность этого, но чувства обманывали, утверждая, что в нервные узлы втыкают раскаленные иголки, а шею и позвоночный столб поглаживают паяльной лампой или горячим утюгом. Боль вышибала слезы из глаз, заставляла расплываться лицо Клауса и приборы, загромождавшие кабину, мешала следить за курсоуказателем, но все же красная точка, обозначавшая модуль, подбиралась все ближе к зеленому маркеру расчетной траектории. Стоит им соединиться, предвкушал с надеждой Коркоран, и мучениям конец! Дальше — полет по законам небесной механики, по эллиптической орбите, которая в должный момент скользнет в атмосферу Роона, и тогда… Тогда снова боль, подумалось ему.

Несмотря на сходство, почти тождественность между фаата и людьми Земли, имелись, конечно, и отличия, не очень значительные, если говорить о полностью разумных и некоторых тхо из высших каст. Но пилоты — те, что вели межзвездный корабль, и те, что летали в больших и малых модулях, — были категорией особой, сильно отличавшейся от человеческих стандартов. Изучение тел, найденных после катастрофы в Антарктиде, привело к яростным дискуссиям среди земных ученых: одни считали пилотов биороботами, другие — естественными организмами, претерпевшими, однако, радикальную генетическую перестройку. Так ли, иначе, но обычный человек, землянин или фаата, не смог бы управлять летательным модулем, сделавшись то ли придатком его механизмов, то ли живым АНК, а заодно — стрелком и блоком ментальной связи. Коркорану, прошедшему спецподготовку, удавалось выдержать полчаса, в лучшем случае — сорок-пятьдесят минут, и это был предел. Времени едва хватало, чтобы вывести модуль на нужный курс или приземлить в каком-то подходящем месте.

Себе самому он казался ракетой, пронзающей плотные воздушные слои. Кожа-обшивка раскалилась, но спрятанные под ее броней оружие, двигатель, регенератор и остальная машинерия работали безотказно: он ощущал, как поступает в кабину дыхательная смесь, как, разгоняя его кораблик, ровно и мощно вибрируют гравитаторы, как трепещет плазма в тугих объятиях силового поля, готовая по его желанию выплеснуться в пустоту тонким обжигающим шнуром. Кроме собственных глаз, затуманенных болью, он глядел на мир десятками зрачков, и все увиденное соединялось в целостную картину: стремительно удалявшийся фрегат, солнце, метавшее в космический мрак призрачные протуберанцы, звезды, горевшие в бархатной сфере небес, черная полоса Провала. Прекрасное зрелище! И полет под солнцем и далекими светилами был бы так чудесен, если бы не боль…

Они покинули фрегат на орбите Роона, оставив его в двух миллионах километров от планеты. С одной стороны, это обеспечивало скрытность, с другой — оперативность действий: если Коркоран не сможет поднять с поверхности свой аппарат, «Коммодор Литвин» придет за ними в течение шести часов или отправит на выручку «сапсаны». Радиосвязь не предусматривалась, если только не возникнет экстренный случай, а для пересылки сведений на модуле закрепили консоль с двумя информзондами. Зонды, позиционные датчики, приемник и курсовой компьютер — вот и вся модернизация кораблика фаата; остальное в нем было чужим, сделанным в Новых Мирах или у неведомой звезды, сиявшей по другую сторону Провала.

Все тут чужое, думал Коркоран, борясь с приступами боли. Все чужое, не земное, даже экипаж: один наполовину человек, другой — так вовсе чудо-юдо, увечный эмиссар протеидов… Он через силу усмехнулся, ощущая ровную пульсацию двигателя и корректируя курс; только миллиметр отделял красную точку от зеленого маркера. Миллиметр на экране, восемь тысяч километров в пустоте, восемьдесят секунд полетного времени, миллион раскаленных иголок, пронзающих кожу…

Красная точка растворилась в зелени, курсоуказатель тихо звякнул, и Коркоран, ухватившись за края контактной пленки, начал отдирать ее от тела. Вывалившись из тугого кокона, он лег на пол ничком, вытянул ноги и глубоко, с облегчением вздохнул. Сухие теплые ладони Зибеля прикоснулись к нему, стали массировать шею, плечи и голую спину, растирать затылок.

— Ну, как ты? Живой?

— Живой, живой, — прохрипел Коркоран. — Мы на курсе. Теперь еще бы посадить этого ублюдка… все кишки вымотал…

Жжение исчезло. От рук Зибеля струилась бодрящая теплота. В передней части кабины, перед обвисшим веретеном контактной пленки, поблескивал вогнутый полусферический экран с искрами звезд. Курсоуказатель выводил тихую нежную мелодию. Они неслись к Роону, приближаясь к нему на сто километров за каждую секунду.

— Сейчас все пройдет, — сказал Зибель. — Ну, вот, уже прошло… Ты в порядке.

Коркоран попробовал сесть, но это ему не удалось.

— Какой там порядок, — буркнул он. — Вид, наверно, как у покойника…

— Нормальный вид. Хочешь, покажу?

Черты Клауса поплыли, лицо начало стремительно меняться: подбородок сузился, радужка глаз посветлела, почти растворившись на фоне белков, губы сделались ярче, волосы стали черными, короткими и очень густыми. Теперь Коркоран глядел на себя самого — такого, каким вчера явился перед потрясенным экипажем. Врба не обманул — никаких имплантов ему не всадили; киберхирург, сообразуясь с программой, потрудился над пигментацией волос и глаз, а кожу сделал побледнее. В остальном — почти никаких перемен. Коркоран не подозревал, что так похож на фаата. Открытие было не слишком приятным.

— Что такой кислый? — спросил Зибель. — Физиономия не нравится? Ничего, Пол, ничего! Вера тебя и таким полюбит, и дочки от папы не откажутся. Опять же не навсегда ты у нас в брюнетах. Вернемся на борт — и твои рыжие патлы тоже вернутся.

Если вернемся, подумал Коркоран, но, заглушая крамольную мысль, пока она не добралась до Зибеля, промолвил:

— Я такой. А ты каким будешь?

Его друг почесал в затылке. Совершенно человеческий жест, мелькнуло в голове.

— Учитывая мой возраст, надо соорудить что-то посолиднее… лет этак на шестьсот-восемьсот. Ну, например…

Волосы Клауса стали длиннее, в них появилась прозелень, губы немного отвисли, от глаз к вискам побежали крохотные морщинки. Признаки возраста у долгожителей-фаата были не так заметны, как у землян, но все же они существовали, проявляясь через несколько веков, обычно на исходе тысячелетия. Коркоран знал об этом, но никогда не пытался вообразить, сколько проживет сам, — мысль остаться без Веры и, очевидно, увидеть смерть дочерей, внуков и правнуков, его страшила.

Постепенно силы вернулись к нему. Он встал и с помощью Зибеля натянул лиловый комбинезон, имитирующий одеяния фаата. В тесной кабине приходилось поворачиваться с осторожностью — малый боевой модуль не предназначался для перевозки пассажиров и грузов. В задней, более широкой части, около входной мембраны, лежали контейнеры с пищей, водой и кое-каким оборудованием, а впереди, по обе стороны экрана, разместились курсовой компьютер и всеволновой приемник. Места оставалось только лечь и вытянуться двоим. Ни кресел, ни коек, ни столов… Пол, правда, был мягкий.

— Ты поспи, — посоветовал Зибель. — Еще пять часов добираться. У вас, землян, большое преимущество перед фаата и перед нами… то есть перед моими соплеменниками… — Он вздохнул. — Вы умеете спать.

— И даже видеть сны, — добавил Коркоран. — Считаешь это преимуществом?

— Конечно. Способность спать — такое чудо, особенно если жизнь длинна! Время проходит быстрее…

Он переместился к приемнику, сел перед ним, скрестив ноги, и запустил программу автоматического поиска. Вспыхнул мерцающий столбик света, поплыли, неторопливо вращаясь, темные глифы диапазонов, едва слышное потрескивание и негромкий шум, подобный рокоту далекого моря, наполнили кабину. Голоса Вселенной что-то шептали, убаюкивая Коркорана; разливалось тихим шелестом реликтовое излучение[36], гудела Гамма Молота, щебетали и попискивали звезды, и газовые облака вносили в эту мелодию скрипы и скрежеты. Оркестр Мироздания играл на мириадах инструментов, на всем, что было ему подвластно, от ничтожных атомов до гигантских звезд и целых галактик, и только одно не слышалось в этом хоре: живой человеческий голос.

— Молчат, — бормотал Клаус Зибель, — молчат… В миллиметровом диапазоне молчат, в сантиметровом и на длинных волнах тоже… И правда, к чему им радиосвязь? Только демаскирует их миры… На межзвездных расстояниях бесполезна, сотня лет пройдет, пока поговоришь с соседями в пятнадцати парсеках, а в своей системе лучше мысленных контактов не придумать… Вырастить дюжину даскинских тварей, распихать по планетам — и общайся в свое удовольствие… эффективно, быстро и без всяких чипов, голограмм и сотрясения эфира…

— На их большом корабле были радиоустройства, — напомнил Коркоран.

— На Корабле — да! Чтобы послушать, о чем вы верещите на всю Вселенную, и умное слово вставить. О том, чем вас облагодетельствуют… новыми технологиями, лекарствами, синтетической пищей… Соблазнительно, а? Помнишь, какие бунты были в Индии и Китае, когда Совбез запретил им приблизиться к Земле? Какие митинги, марши голодных, самосожжения увечных? Нет, не помнишь… тебя еще на свете не было… А вот про банюков ты должен знать. Что они там пишут на заборах?.. Трепещите, проклятые тхо! Мы вернемся и пустим вам кровь! Так-то, мой дорогой… семена зла посеяны, и, чтобы они не взошли, придется сильно попотеть…

Клаус ворчал и ворчал, скорчившись у приемника, и это удивляло Коркорана — он привык к тому, что Зибель выражает мысли кратко и четко. Но мысли сейчас тоже были какими-то неясными, расплывчатыми, словно его друг размышлял об одном, а говорил другое. Хочет меня успокоить?.. — подумал Коркоран. Или сам взволнован и нуждается в поддержке?..

Он повернулся на бок и спросил:

— Скажи, Клаус, кто еще знает о тебе? Я имею в виду о твоей истинной сущности… Врба? Какие-то люди в вашей службе? Или…

— Никаких «или». Ты и только ты.

— Скажешь еще кому-нибудь?

— Например?

Это снова был Зибель — четкий, суховатый, огородивший сознание семью ментальными барьерами.

— Например, близкому человеку. Селине, если у вас получится.

— Если получится… — В голосе Клауса вдруг зазвенела тоска. — Боюсь, Пол, что рано или поздно я причиню ей горе, много горя. По вашему счету мне под шестьдесят, еще немного — и я буду стариком, а старики должны уходить… так у вас положено… Значит, что-то со мной случится, что-то такое, после чего исчезнет Клаус Зибель и появится некто другой. Я еще не придумал, как это произойдет, когда и где, но случится обязательно. Даже кремировать будет нечего, поскольку трупа не найдут… В общем, Клаус исчезнет, и она останется одна… уже немолодая и не такая привлекательная, как сейчас. Ты понимаешь, Пол?

Кажется, он стал человеком, совсем человеком, решил Коркоран. Ворчит, печалится, жалеет и даже думает о будущем с тревогой, причем не о собственном будущем, но о чужом. А это, быть может, прекраснейшее из человеческих качеств…

— Если бы я сейчас исчез, — сказал Зибель, — а потом явился бы к ней в более… гм… подходящем обличье… Сейчас легко исчезнуть, случай уж больно удачный, так как задание у нас опасное… Как ты считаешь, Пол?

Коркоран приподнялся на локте.

— Ты это брось! Это что за шутки? Ты что задумал, Клаус?

— Собственно, ничего.

Зибель отвернулся и как бы пропал, расторгнув зыбкую ментальную связь, соединившую их на несколько мгновений. Мысли Коркорана будто сами собой двинулись в другую сторону. Теперь, слушая, как шелестят и рокочут голоса Вселенной, он размышлял о предстоящих действиях, обдумывал их стратегические цели и план, которым нужно руководствоваться. Планов было три. Первый, составленный Врбой и штабом флота, предполагал, что Коркоран облетит планету и попытается нащупать точки первого удара. Не города, которых у противника не имелось, а пункты контроля, связи и управления, жизненно важные производства, оборонительные рубежи, астродромы и орбитальные базы. Выполнив это, он должен был отправить информзонд, а дальше, если трофейный модуль не вызовет подозрений, сесть на грунт и действовать по собственному усмотрению. Из этой расплывчатой формулировки вытекал второй, более конкретный план, составленный им лично: взять пленника и добраться с ним до «Коммодора Литвина». Тхо, даже высшей касты, в пленные не годились: помнилось Коркорану, что милая тетушка Йо знала очень немногое о своей планете. Он полагал, что, опустившись на астродроме, сможет найти офицера космической службы, помощника Стратега или другое осведомленное лицо, которое последует за ним. Доводы были убедительны: парализующий газ и разрядник. В крайнем случае — боевая акция с участием роботов.

Конечно, в этих планах существовали недостатки, как обычно бывает при малой осведомленности о противнике. Данные о системе защиты и общей ситуации полагалось собрать с помощью радиоперехвата, по эфир молчал, и значит, все сведется к визуальным наблюдениям. Уточнить их, передвигаясь в модуле, нереально — модуль служил неплохой маскировкой, но летать в нем долгое время Коркоран бы не смог, а в стычке проиграл бы пилотам фаата. Не исключалась неудача и при поиске осведомленных лиц, которые мундиров не носили и не отличались от соплеменников гражданской ориентации. Тут Коркоран полагался на ментальное зондирование, что тоже было палкой о двух концах — с тем же успехом могли прозондировать и его, особенно если наткнешься на Держателя.

Но он теперь не в одиночестве, теперь с ним Зибель… друг Зибель, телепат и метаморф… Это меняло ситуацию, открывая почти неограниченные перспективы. Зибель мог перебросить его в любую точку мира, преодолеть любые стены и защитные поля, прикрыть от ментального вторжения и отыскать объект, способный поделиться информацией. Мог снять их с орбиты прямо на грунт, мог телепортировать обратно в модуль или в «сапсаны», если возникнет такая нужда, мог разобраться с пленным и, возможно, с квазиразумными симбионтами, мог… Чего он только не мог! Убивать? Но в этом Коркоран полагался на себя.

Он размышлял над третьим планом, который, с учетом талантов Зибеля, был реальней первых двух. Лечь на орбиту у Роона? Не стоит, риск велик, а визуальная рекогносцировка ненадежна. Прыгнуть вниз — быстро, стремительно! — вот лучший вариант! Не искать астродромы, а прыгнуть на грунт в каком-нибудь безлюдном месте… Роон огромный мир, не меньше, чем Земля, а население редкое… Йо говорила, что на Т'харе три миллиона, а здесь, должно быть, двадцать или пятьдесят — ничтожно мало для такой планеты… Тут можно спрятаться… спрятаться, а затем…

Явь смешалась с сонными видениями, и сны побеждали, скрывая зыбким флером забитую грузом кабину, фигуру Зибеля у приемника, столб света с кружившимися темными значками и прозрачную, полную звезд линзу экрана. Коркоран уже не лежал на мягком полу, а плавал в невесомости: руки обнимают колени, голова опущена на грудь, темные волосы рассыпались по плечам, глаза закрыты. Странное чувство охватило его: он был человеком, висевшим в крохотной каморке, обвитым шлангами и проводами, и в то же время наблюдал его со стороны, как бы раздвоившись на участника и зрителя некой загадочной сцены. Она была статичной: ничего не двигалось, не шевелилось, и нагой темноволосый человек казался мертвым или погруженным в глубокую медитацию, неотличимую от смерти. Но Коркоран не сомневался, что он жив, — об этом говорили слабые, но все же заметные пульсации ментального поля.

За стенами камеры ощущалось пустое пространство, и еще большее, полное солнца и света, — вверху, словно камера с прилегающим помещением пряталась в недрах земли. Для Коркорана, бесплотного духа, стены сейчас не являлись препятствием; скользнув через ту, где мерцала входная мембрана, он очутился в комнате с мягким полом и многочисленными нишами, узкими, как щели, или широкими, но одинаково темными — возможно, то были коридоры, ведущие куда-то в глубину подземного жилища. Он не задержался здесь: мрак, тишина, неподвижность угнетали, и мощное предчувствие свободы, какую дарует птице небесный простор, томило его.

Пронизав почву с переплетением корней, он всплыл над плоской вершиной холма. Вид оказался знакомым: кольцевые рощи, раскиданные по возвышенностям, деревья с кронами, похожими на зонт, заросшая сине-зеленой травой равнина, плавно сбегавшая к реке, яркое оранжевое солнце. Словно шарик, надутый гелием, Коркоран устремился вверх, озирая реки и долины, леса и холмы раскрывшегося под ним континента. На юге его ограничивала горная цепь, за ней синело море и поднимался скалистый берег еще одного материка; на западе и востоке, за океанами, лежали другие земли, которых он не видел, но твердо знал, что они есть и что они не пустынны и не заброшены. На севере не было ни снегов, ни льдов, ни тундры, а простирались каменистые, изрезанные ущельями плоскогорья; их серые, желтые, охристые склоны обрамляли буйную зелень субтропических лесов. Этот северный край, тянувшийся на тысячи километров в широтном направлении, был почти бесплоден и потому необитаем.

Чувство, что он движется, не оставляло Коркорана, но порождалось ли оно тем сказочным полетом, какие случаются в снах, или чем-то более реальным? Ему казалось, что он несется с потоком мысли, стремившейся в космическую тьму, к другим мирам и крохотным творениям человеческих рук, что затерялись в безбрежной пустоте. В какое-то мгновение он разглядел свой корабль на орбите Роона, потом угловатые, похожие на коробки аппараты, транспортный караван, что направлялся к Т'хару или, возможно, к внешней планете; потом саму эту планету с хороводом спутников и темной мрачной глыбой Обскуруса. Он проскользнул мимо сателлита; ментальные волны влекли его дальше и дальше, к самым границам системы, где, собравшись в боевой порядок, двигались земные крейсера. Похоже, коммодор направился к протозвезде, чтобы блокировать верфь; его решение было понятно Коркорану, будто изложенное в рапорте символами глифов. Не успел он удивиться этому, как что-то изменилось, прервав его полет, — то ли сон иссяк на этом месте, то ли имелась другая причина, чтобы вернуться к реальности. Он прислушался, еще пребывая в полудреме. Кажется, мелодия курсоуказателя стала пронзительней и выше… Это заставило его очнуться.

Теплый сумрак кабины окутал Коркорана; фигура Зибеля по-прежнему маячила смутной тенью у приемника, все так же плыли глифы в световом столбе, но экран показывал другую картину: там, заслоняя звезды, висела белая, зеленая и голубая сфера Роона.

Он привстал и хриплым со сна голосом поинтересовался:

— Что-нибудь слышно, Клаус?

— Ничего. Бесполезно! — Зибель хлопнул по панели приемника, затем поднес палец ко лбу. — Этим надо слушать! Ляжем на орбиту и…

— Не ляжем, — сказал Коркоран, стягивая одежду. — Сядем на грунт и затаимся. Думаю, в горах.

— Почему?

— Я видел Сон. Видел человека в т'хами и знакомое место — холм с деревьями у реки. Потом — весь континент… На севере есть подходящая местность — скалы, ущелья, плоскогорья. Словом, необитаемая территория. И еще…

— Еще?.. — повторил Зибель, насторожившись. — Было что-то еще?

— Да. Коммодор… Кажется, он собирается атаковать Обекурус. Нет, не кажется — я уверен!

Его друг кивнул.

— Превосходно! Выходит, ты дотянулся до кометного облака… Твоя сила растет, Пол!

— Может быть. — Нагой и мрачный, Коркоран шагнул к контактной пленке. — Сейчас проверим, насколько я силен.

Гибкая оболочка сомкнулась вокруг него, и сразу нервные узлы пронзили тысячи иголок. Если бы не эта пытка, он ощущал бы удовольствие — связь с кораблем была прочнее и теснее, чем в самых совершенных земных УИ, «сапсанах» и «гарпиях». Как фаата достигали этого, оставалось чайной; возможно, не за счет технологических ухищрений, а приспосабливая живой организм к летательному аппарату. Что до Коркорана, то он был приспособлен плохо, хоть происходил от чужаков; впрочем, и сами они, кроме пилотов, не совладали бы с этой дьявольской машиной.

Превозмогая боль, он сбросил скорость в верхних слоях атмосферы. Вид планеты менялся в знакомом ритме: сначала огромный выпуклый сфероид с клочьями облаков, потом зеленовато-голубая чаша, края которой задирались вверх, и наконец плоская поверхность, усеянная разноцветными пятнами равнин, озер и гор. Он мчался по меридиану, от южного полюса к северному, едва успевая отметить особенности рельефа. Промелькнул узкий и длинный южный материк, похожий на Кубу, только раз в двадцать покрупнее; за ним — морс или, скорее, пролив, отделявший его от самого большого континента. Он был таким, как привиделось в недавнем Сне: неширокая прибрежная равнина в тропической зелени, горная цепь и лежавшая за ней земля с лесами и степями, озерами и реками. Некоторые водоемы были велики, и, проносясь над ними подобно метеору, Коркоран наблюдал, как в чистых хрустальных водах отражается солнце. Заметить что-либо еще ему не удавалось: полет был стремительным, а от терзавшей его боли туманились мысли. Правда, он успел подумать, что этот мир не хуже Гондваны и даже, быть может, лучше — ведь на Рооне уже обитали разумные, благоустроившие планету. И он, Коркоран, был мессией, явившимся, чтобы их изгнать! Или уничтожить, если они не подчинятся.

В этом была справедливость, диктуемая не только соображениями мести, но, как чудилось ему, вселенскими законами, независимыми от воли человека, определявшими суть Мироздания с момента Большого Взрыва. Один из них гласил, что действие равно противодействию, и, значит, всякая раса в Галактике, всякая тварь, разумная или не очень, вправе отвечать ударом на удар. Концепция ответного удара во все времена и эпохи являлась на Земле аксиомой и не подвергалась сомнению; вопрос был не в том, отвечать или нет, а в том, хватит ли сил на ответное действие. И хотя коммодор Врба говорил, что не надо спешить с метателями плазмы и аннигиляторами, то и другое имелось в наличии, как самый веский аргумент в любых переговорах и контактах. Впрочем, если даже оружие не выстрелит, аксиома не изменится — само появление земной флотилии было ответным ударом.

Повинуясь мысли Коркорана, модуль резко пошел вниз. Скорость упала до нескольких метров в секунду, зеленый ковер растительности под днищем аппарата сменили скалы, бесплодные осыпи, пологие склоны гор, расцвеченные кое-где яркими пятнами мхов или лишайников. Тут, вероятно, дули ветры, сражаясь с камнем миллионы лет, — остроконечных пиков Коркоран не видел, зато попадались причудливые утесы, напоминавшие то индийский храм, то резную китайскую пагоду. Бугристую поверхность плоскогорья рассекало множество трещин, казавшихся с высоты паутиной тонких темных нитей, наброшенной на холст, который загрунтовали коричневым, желтым и серым. Спуск продолжался, приближая к аппарату каменный холст, и трещины стали превращаться в глубокие каньоны; солнце освещало их верхнюю часть, заставляя поблескивать частицы кварца и слюды, но дна не было видно. Решив, что эти трещины могут служить идеальным укрытием, Коркоран направил модуль в одно из ущелий, заставил его повиснуть меж обрывистых стен и огляделся. Кажется, он увидел дно — в ста-ста пятидесяти метрах… Оценить расстояние удалось с трудом: кожа его горела, голова кружилась, и силы были на исходе.

Он посадил аппарат, вылез из кокона и замер, упираясь ладонями в стену. Ноги его дрожали, на лбу выступил пот, и где-то внутри происходили странные пертурбации: сердце опять становилось сердцем, легкие — легкими, а не агрегатами дьявольской машины. Коркоран услышал щелчок контейнера, потом к его лопатке прижался холодный металл, и кожу будто на мгновенье оттянули — сработала вакуумная присоска ампулы.

— Ну как? Получше? — спросил Зибель, убирая медицинский блок в карман рюкзака.

— Будь она проклята, эта жестянка… — пробормотал Коркоран и стал одеваться. Натянул комбинезон и башмаки, отдышался, чувствуя, как транквилизатор возвращает мышцам упругость, и спросил: — Тебе удалось что-нибудь заметить? Строения, посадочные площадки, экипажи, любой интересный объект… Что ты видел, Клаус?

— Строения… да, строения, экипажи, машины, сельскохозяйственные угодья, — протянул Зибель. — Кое-что попадается, но масштабы скромные, скажем так. На поверхности земли жилища тхо и небольшие рассредоточенные производства. Никаких астродромов, никаких предприятий, сравнимых с тем, которое мы видели на Обскурусе. Мы… — Помедлив секунду, он уточнил: — Мой народ мало знает о цивилизации фаата Третьей Фазы — я имею в виду не технологию и не амбиции правителей, а обычную жизнь. Теперь мне известно немного больше. Пока мы летели, я прозондировал ментальные поля на южном и северном континентах. Есть полости и пещеры, особенно в горах у моря, и все они обитаемы… есть сотни три мозгов, мелких и средних даскинских тварей, тоже укрытых под землей… есть арсеналы с техникой, есть шахты, где добывают сырье, есть центры воспроизводства — то, что вы называете инкубаторами… есть некое подобие лабораторий… Что еще тебя интересует?

— Планетарный пункт контроля, если такой имеется. Ну и место, где выращивают мозги. Самых крупных квазиразумных.

— Такие есть на побережье. Я отметил пару… крупные, крупнее прочих, но пока что в стадии развития — их, вероятно, выращивают для верфи на Обскурусе. Что до пунктов контроля, то на каждом материке свой. Три континента, три Связки, три управляющих органа… Местный, думаю, прячется в недрах прибрежного хребта. Можешь сам проверить. Если уж ты дотянулся до нашей флотилии, то прощупать планетарный фон для тебя пустяк.

Но Коркоран ничего проверять не пожелал, так как посадка его изрядно вымотала. Они активировали робота-стража, покинули модуль, полюбовались, как серебристый паучок ловко карабкается по стене каньона, а когда тот добрался до плоскогорья и произвел замеры, выяснили, что темнота наступит через три часа двадцать семь минут. Затем открыли ящик с консервами, перекусили в сумраке и прохладе, среди живописных гранитных глыб, разбросанных тут и там, после чего Коркоран занялся боевыми роботами, а Зибель стал программировать информзонд, закладывая в его память карту, отснятую курсовым компьютером, и диктуя свои примечания.

Две боевые машины были самым объемным грузом в их снаряжении. Включив программу развертки, Коркоран наблюдал, как металлические сундуки преобразуются в массивных гигантов с шестью конечностями, пальцами-клешнями и орудийными полусферами, выступавшими там, где верхняя пара рук сочленялась с корпусом. После завершения метаморфозы он послал одного робота наверх, к пауку-стражу, другого оставил в ущелье. Их главная задача состояла в охране модуля, но при необходимости они могли послужить транспортным средством, носильщиками, землекопами и передвижными установками для физико-химических анализов. Правда, только в пункте приземления — вряд ли Зибель мог телепортировать куда-то эти машины, весившие больше тонны.

Стемнело, и в узкой полоске небес, видимой из ущелья, вспыхнули звезды. Зибель закончил работу — тонкий цилиндр информзонда бесшумно приподнялся над модулем, замер на мгновение и блестящей стрелкой умчался в зенит. Силы Коркорана восстановились; вскрыв контейнер с оружием, он закрепил на правом запястье миниатюрный лазерный разрядник, на левом — устройство фиксации и связи в виде браслета, подвесил к поясу метатель плазмы, сунул в рюкзак батареи, пищевой концентрат, флягу и аптечку. Потом закрыл глаза и прислушался.

Беззвучный рокот голосов, невнятное быстрое бормотание, смутные картины, всплеск чужих эмоций наполнили его разум. Ментальные волны струились над планетой, кружились водоворотами, смешивались, накладывались, и на какой-то период Коркоран почувствовал себя оглушенным, словно очутился в огромной толпе, где каждый говорил свое, и слуха его достигали лишь обрывки фраз, отдельные слова и выкрики. На Земле было совсем по-иному, там мысленные излучения не атаковали его с громом и рокотом, а тихо шелестели, и он всегда мог настроиться на нужную волну. Непросто быть телепатом в мире телепатов, подумал Коркоран, пытаясь сосредоточиться и нащупать порядок в какофонии, звучавшей в его голове. Термин «звучать» тут подходил не совсем, как и другие из того же ряда — «видеть», «слышать», «чувствовать», но более соответствующих в земных языках еще не имелось; возможно, появятся через век или два, когда ментальное общение не будет редкостью.

Итак, он слушал, и постепенно в хаосе сигналов возникли мощные четкие импульсы, плывущие с юго-запада, с дальней оконечности материка. Эти волны словно поддерживали множество других, менее сильных и не таких отчетливых, зато понятных, ибо они несли информацию на фаата'лиу. Большей частью краткие приказы тхо, но он разобрал и нечто более интересное: пять или шесть человек обсуждали какую-то проблему, связанную с генетикой, и, кажется, не могли согласиться друг с другом. «Мо р'ари», — заметил один из них, и эти слова достигли сознания Коркорана вместе с сопровождавшим их чувством бессилия. Мо р'ари… все бесполезно…

Из модуля появился Зибель, и, заслышав шорох шагов, Коркоран открыл глаза. Его друг был готов к путешествию: темно-фиолетовое одеяние обтягивало от шеи до щиколоток, на спине, сливаясь с комбинезоном, висел плоский контейнер-рюкзак, поблескивал браслет-коммутатор на левой руке, к поясу приторочена маленькая сумка. Было непривычно видеть его таким — с лицом пожилого фаата, с длинными черными волосами и ртом, напоминающим птичий клюв. Оружия Клаус не взял, но в сумке у него что-то топорщилось — овальный, величиной с ладонь предмет.

«Капсула с газом? — подумал Коркоран. — Нет, у капсулы другая форма.»

— Зондируешь поле? — спросил Зибель. — Ну, и как впечатления?

— Ты прав, в горах на юге что-то есть. Ментальный обмен на фоне сильных ритмичных пульсаций… Это квазиразумные? Те, что еще не созрели?

— Да. Хочешь отправиться к ним?

— Не сейчас, Клаус. Прежде посетим другое место.

Уловив его мысль, Зибель кивнул.

— То, которое ты видел в Снах? Холм, река, деревья… Что тебя там привлекает?

— Тот тип в т'хами. Кажется, очень информированный субъект. И если он еще не очнулся…

— Возьмем тепленьким — так у вас говорят? — Зубы Клауса сверкнули в усмешке. — Ну, на холм так на холм. Представь эту местность и передай картину мне… так, достаточно…

Темное небо, ущелье, модуль и застывший рядом робот вдруг исчезли, и в глаза Коркорану брызнул свет. Они стояли на склоне холма, за кругом деревьев, кроны которых из переплетавшихся ветвей и широких листьев были подобны огромным зонтам. Перед ними расстилалась равнина, и на западе, километрах в пяти-шести, поблескивали речная гладь и белые купола вытянутых невысоких строений. Река была точно такой, как помнил Коркоран, — спокойной, широкой, окрашенной заревом розовых отблесков в лучах заходящего солнца. На плоскогорье уже наступила ночь, а тут еще длился вечер, и, вероятно, до темноты оставалось с полчаса. Огромный солнечный диск низко висел над водами и степью, и травы — или, возможно, мхи — казались уже не сине-зелеными, а фиолетовыми, почти черными. На равнине и у реки не замечалось никакого движения — ни людей, ни плывущих к строениям платформ, ни других механизмов.

Коркоран, словно сомнамбула, сделал пару шагов но склону. Его глаза не отрывались от реки и зданий, видневшихся у берега.

— Куда ты, Пол? — Голос Зибеля заставил его очнуться.

— Я… Понимаешь, Клаус, этот пейзаж приходил в моих Снах, но к реке я не мог сделать ни шага. Генетическая память молчала. А сейчас я здесь и…

— Это мы обсуждали, — прервал его Зибель. — Твой предок не спускался к речному берегу, поэтому не сохранилось воспоминаний. Думаю, и тебе нечего делать у реки. Там несколько сотен тхо, фаата-надсмотрщик и малый мозг. Готовят из травы питательные концентраты.

Но Коркоран едва его расслышал. Новая мысль завладела им, ударив с внезапностью молнии — да так, что перехватило дыхание. Он обернулся, осмотрел плоскую вершину холма, видневшуюся меж древесных стволов, и пробормотал:

— Человек в т'хами… тот, от которого я унаследовал ментальный дар и воспоминания… тот, кто прожил здесь много лет… Владыка Пустоты! Он мой предок! Мой отец!

— Биологический, — спокойно напомнил Зибель. — Не меряй фаата на ваш земной лад, у них отсутствуют родственные связи. Этот твой так называемый отец приходится предком тысяче тхо и, возможно, десятку полностью разумных. То, что его спермой оплодотворили яйцеклетку, из которой ты произошел, не повод для каких-либо эмоций. А если вспомнить, как это было сделано… что сотворили с твоей матерью… там, на их проклятом Корабле…

Волна холодного озноба прошла по спине Коркорана. Зибель, как всегда, был прав — на том проклятом корабле Эби Макнил подвергли мерзкому и подлому насилию, поступив с ней так, словно она была животным, лабораторной крысой или кроликом. А человеку, чье имя он носил, Рихарду Коркорану, выпала судьба еще похуже — его истерзали и убили. Прав Зибель, прав! Если кого и считать отцом, так Коркорана, Литвина или того же Клауса, изгоя-метаморфа…

Он резко, с ожесточением кивнул и полез вверх по склону, к похожим на зонтики деревьям. За ними лежала поляна, которую он видел в Снах: невысокая мягкая трава, окруженная кольцом стволов, и посередине — древесный исполин, чьи ветви расходились горизонтально на двадцать-тридцать метров. Зибель шел рядом с ним, склонив голову к плечу, будто к чему-то прислушивался, и гримаса на его лице была совсем не характерной для фаата. Удивление? Отвращение? Нет, скорее брезгливость, решил Коркоран.

Они ступили на поляну, но не успели пройти и десятка шагов, как раздался повелительный окрик. К ним стремительными прыжками направлялись четверо — мускулистые полуголые крепыши, бледнокожие и безволосые, в ремнях или какой-то сбруе, похожей на доспехи гладиатора. Их физиономии показались Коркорану уродливыми, хотя все как будто было на месте — крепкие скулы и подбородки, широковатые носы, губы европейских очертаний, серые, почти прозрачные глаза. Одинаковые лица, подумал он; одинаковые, точно у даунов, и такие же стертые, словно бы их вылепили из глины и пригладили мокрой тряпкой. Прямо скажем, не красавцы… никакого сравнения с тетушкой Йо.

— Олки, — спокойно произнес Зибель. — В самом деле тут высокий чин живет, раз его берлога под охраной.

— У них парализаторы, — шепнул Коркоран, заметив висевшее на ремнях оружие. — Ну, я их сейчас успокою. — Он поднял руку с разрядником, но Зибель покачал головой:

— Не надо, Пол. Мы фаата, и никакого вреда нам тхо не причинят. Потолкуй с ними минуту-другую. Они под контролем малого мозга, а с этой тварью я быстро разберусь. Туповат, зато послушен… это не квазиразумный с корабля.

Коркоран шагнул вперед и каркнул: «Хр'доа! Стоять!» — излучив одновременно властный импульс. Стражи замерли, сгибая руки в жесте покорности, — видно, разглядели, кто к ним пожаловал. Потом, переминаясь с ноги на ногу, забормотали:

— Полностью разумный…

— Здесь нельзя, полностью разумный…

— Нельзя быть…

— Жилище Дайта…

— Дайт, Держатель Связи…

— Нельзя, полностью разумный…

— Должен уйти…