Белый Волк Геммел Дэвид

— Значит, она бесчестна? — спросил Рабалин.

— Бесчестна? — с резким смехом повторил Скилганнон. — Она правительница, мальчик, а честь — это плащ, в который она облекается, когда ей удобно. Помнишь старую пословицу: «Чем громче говорят о чести, тем тщательнее мы считаем серебряные ложки»? Среди правителей общепризнанные добродетели искать бесполезно.

— Ты думаешь, в городе безопасно? — с сомнением произнес Брейган.

— На это я не могу ответить. Сегодня там, во всяком случае, безопаснее, чем было вчера, однако нам придется отпустить лошадей и войти в город пешком.

— Почему?

— На них клейма, Рабалин, — объяснил Скилганнон, видя, как огорчился мальчик. — Клейма датийской кавалерии. По-твоему, это разумно — въезжать в захваченный неприятелем город на украденных у него же лошадях? Мы доедем до мелликанских холмов и там их отпустим. Ничего плохого с ними не случится, будь уверен, а теперь пора двигаться дальше.

Скилганнон повел своих спутников напрямик, через поля, объезжая беженцев. Его-то падение Мелликана устраивало как нельзя более. На этой стадии войны попасть в город — и покинуть его — должно быть намного проще. Трудностей с провизией тоже не предвидится, поэтому путешествие в Шерак и Намибскую пустыню становится более осуществимым. Наашанская армия войдет в страну с юга, войска Датии и Доспилиса будут вынуждены выступить ей навстречу, военные действия на севере маловероятны.

Несколько часов они ехали молча. Обманчиво ровная с виду земля изобиловала впадинами и оврагами, поэтому Скилганнон продвигался медленно и осторожно, оглядывая местность опытным глазом. Хорошее место, чтобы подкараулить захватническую армию. В этих оврагах и в густом тростнике вдоль ручьев можно спрятать изрядное количество солдат. Он сам часто устраивал такие засады на первых порах наашанского мятежа.

Им снова встретились беженцы, еще более устало бредущие навстречу неизвестному будущему. Эти люди шли через тростники, чтобы поскорее добраться до опоясывающих город холмов. Копыта лошадей вязли во влажной почве, а человеческий поток еще больше замедлял движение. Скилганнон даже с коня ничего не видел за тростниками. Так они проехали еще полмили, осаждаемые тучами мошкары. Лошади мотали головами, обмахивались хвостами. Стало жарко, и Скилганнон взмок.

Внезапно впереди раздался полный ужаса крик. Скилганнон придержал коня. Над тростниками взметнулось в воздух человеческое тело, и новый вопль оборвался с той же внезапностью.

Люди в панике хлынули назад, и это испугало лошадей. Скилганнон с трудом успокоил своего коня, Брейган шлепнулся наземь, и его скакун галопом помчался в обратную сторону. Рабалин, не сумев справиться со своим, пронесся мимо Скилганнона.

В тростниках подул ветерок. Конь Скилганнона учуял что-то, задрожал и, несмотря на все искусство своего всадника, понес его вслед за убегающим конем Брейгана.

Скилганнону осталось лишь предоставить ему бежать, понемногу, но настойчиво натягивая поводья. На более твердой почве он откинулся назад в седле и стал уговаривать коня.

Тот, чувствуя, что опасность осталась позади, послушался, сбавил ход и, наконец, остановился. Скилганнон потрепал его по шее и развернул обратно.

Он вглядывался в тростники, до которых теперь было около четверти мили. Люди по-прежнему бежали оттуда.

Потом он увидел зверя. Семифутовой вышины, покрытого черным мехом. Сперва Скилганнон принял его за медведя, но тот повернулся, и он понял свою ошибку. Туловище с могучими плечами, длиннорукое и длинноногое, сужалось к поясу. На массивной шее сидела огромная голова с продолговатыми, как у волка, челюстями. Морда и глотка вымазаны кровью. Зверь поводил головой из стороны в сторону, а затем ринулся вперед с быстротой, поразительной для такого громадного существа. Обрушившись на спину убегающей женщины, он раздробил ей клыками череп. Жертва погибла на месте. Из тростников появился другой зверь, серый с темными пятнами, и накинулся на черного. После недолгой схватки черный обратился в бегство, а серый принялся за еду.

Скилганнон слышал о бойцовых зверях, но никогда их не видел. Говорили, что их создает надирский шаман, предавший своих и перебежавший к тантрийскому королю. Ходили слухи об ужасных обрядах, когда узников, взятых из темниц, магическим образом смешивали с волками, медведями и большими собаками.

Тем временем из гущи тростника, в каких-нибудь двухстах ярдах от пожирающего добычу зверя, вылез Брейган.

Скилганнон, выругавшись, послал коня вскачь. Серый зверь, занятый едой, не обращал внимания ни на конного, ни на пешего, но черный, у которого отняли добычу, опустился на четвереньки и кинулся на Брейгана.

Конь Скилганнона во весь опор мчался к послушнику, убегавшему от черного чудища. Скилганнон, зная, что ошибка недопустима, поравнялся с послушником, ухватил его за рясу и перекинул через седло. Конь, послушный всаднику, поскакал теперь к холмам. Скилганнон оглянулся через плечо — зверь настигал их. Брейган заерзал, пытаясь сползти с луки, которая впилась ему в ребра.

— Лежи смирно, дурак! — прикрикнул на него Скилганнон.

Конь дернулся и заржал. Скилганнон опять оглянулся. Зверь отказался от погони и сел, но перед этим он успел зацепить когтями лошадиный круп, где остались кровавые отметины.

Они чудом ушли от погибели.

Подгоняемый ужасом конь взлетел на холм. На вершине Скилганнон бесцеремонно скинул вниз Брейгана, соскочил сам и осмотрел царапины на крупе — к счастью, неглубокие.

Черный зверь, поглядев на них с расстояния около трехсот ярдов, повернулся и скрылся в тростнике.

Брейган, стоя на коленях, молитвенно воздел руки и дрожащим голосом произнес:

— Слава тебе, Отец наш небесный. Благодарю за то, что ты даровал мне жизнь, и за то, что ты пощадил ее в этот день.

— День еще не окончен, — заметил Скилганнон.

Они просидели на холме около часа, пока не стало смеркаться. С юга показалась еще одна процессия беженцев, идущая к тростникам, и Брейган воскликнул:

— О небо! Их разорвут на части!

Боль в голове, поначалу едва ощутимая, стала угрожающе нарастать, к ней присоединилась тошнота. Рабалин со стоном открыл глаза. Он лежал на траве недалеко от перелеска. Издав новый стон, он сел и огляделся. Чуть поодаль он увидел заросшее тростниками болото, а рядом с собой — плоский камень, испачканный кровью. Рабалин пощупал затылок — рука стала липкой. Он вытер ее о траву, и там тоже осталось красное пятно.

Он вспомнил, как конь нес его вдоль тростниковых зарослей, вспомнил, как цеплялся за седло, чтобы не упасть. А потом из тростников выскочило чудовище. Рабалин видел его только мельком, но и этого хватило, чтобы у него застыла в жилах кровь. Зверь передвигался на задних лапах, как медведь, но голова у него была волчья. Он прыгнул на коня. Тот споткнулся, но выровнялся и помчался дальше, а Рабалин сумел удержаться в седле. Пробежав еще немного, конь снова начал спотыкаться. Когда он уронил голову, Рабалин слетел с него и, как видно, ударился головой о камень.

С трудом поднявшись на ноги, Рабалин обернулся: футах в пятнадцати от него лежал мертвый конь. Рабалин с плачем бросился к нему. Бок коня был разодран, из раны торчали клочья мяса и сухожилия.

Рабалин стал гладить его по шее, забыв, что сам пострадал.

— Бедный мой, бедный, — повторял он. Донесшийся издали жуткий вой заставил его вскочить.

Запах конской крови быстро разносится по ветру. Надо уходить. Рабалин заковылял в гору, где росли деревья. Он не имел понятия, куда идет, однако старался уйти подальше от трупа. Голова снова разболелась, Рабалин упал на колени, его вырвало, и он потащился дальше. Он искал дерево, на которое можно залезть, но руки и ноги у него словно свинцом налились, и он знал, что эта задача ему не под силу.

Вой раздался снова, и Рабалину от ужаса померещилось, что теперь он слышится гораздо ближе. Рабалин попытался вскарабкаться на большой дуб, сорвался и упал. Тут над ним нависла тень, и чей-то голос сказал:

— Не бойся, паренек, я тебя не трону.

Рабалин, поморгав, узнал старика с топором, зарубившего четырех кавалеристов. Вблизи он казался еще более устрашающим из-за холодных светло-серых глаз. Рабалин хорошо разглядел черную, прошитую серебром бороду, черный кожаный колет с серебряными накладками на плечах и круглый черный шлем с серебряной эмблемой. Потом его взгляд упал на топор с лезвиями, расходящимися, как крылья бабочки, на черное, с серебряными рунами топорище.

— Что у тебя с головой? — спросил воин, опускаясь на колени и кладя топор на землю.

— С коня упал.

— Дай погляжу. — Воин потрогал рану. — Череп вроде бы цел — похоже на скользящий удар, только кожа порвана. А друзья твои где?

— Не знаю. Мой конь понес, когда звери напали. — Страх вернулся, и Рабалин встал. — Надо скорее лезть на дерево. Они близко.

— Спокойно, парень. Кто это «они»?

Рабалин рассказал, как страшный зверь разодрал живот его коню.

— Может быть, и друзья мои тоже погибли.

— Все может быть, но не думаю, что тот, с мечами, даст себя прикончить. Он показался мне ловким малым. — Посмотрев на темнеющее небо, воин тоже встал. — Давай-ка поищем место для ночлега. Разведем костер, и ты отдохнешь. Они либо придут, либо нет — тут уж я ничего не могу поделать. Пошли. — Воин взял топор и направился в лес, Рабалин за ним. Вскоре они набрели на полянку, частично загороженную с запада двумя толстыми упавшими деревьями. Воин расчистил сапогом место для костра, велел Рабалину собрать хворост, достал огниво и запалил огонь.

Темнота сгущалась. Рабалина еще слегка подташнивало, но голова стала проходить.

— Брат Лантерн сказал, вы служили в Бессмертных.

— Брат Лантерн?

— Воин с мечами, который пришел вам на помощь.

— А-а. Да, было дело, служил.

— Зачем вы напали на тех солдат?

— То есть как зачем?

— Я сначала подумал, что вы защищаете своих родных или друзей, но вы путешествуете один. Зачем же вам это было нужно?

— Хороший вопрос. Тебя как звать-то?

— Рабалин.

— А для чего ты направляешься в Мелликан?

Рабалин рассказал ему о пожаре и о смерти тети Аталы.

Под конец он сознался, что убил Тодхе и что ему очень из-за этого стыдно.

— Он сам виноват, — сказал воин. — Не стоит тебе терзаться по этому поводу. Каждый поступок влечет за собой последствия. Раньше я, бывало, все спорил со своим другом. Он всегда толковал о возможностях человека, о том, что даже самые дурные люди способны делать добро. Говорил про искупление и прочее такое. Может, он и прав был, но я такими мыслями голову не забиваю.

— Вы много народу убили?

— Много, — подтвердил воин.

— И все они были плохие?

— Нет, отчего же. Большей частью это были солдаты, и дрались они за дело, которое считали правым. А я дрался за свое. Этот мир суров, Рабалин. Ложись-ка спать, утром тебе станет лучше.

— Вы так и не сказали, почему напали на тех солдат.

— Верно, не сказал.

Рабалин растянулся на земле, глядя на грозную фигуру у костра. Сам воин смотрел не в огонь, а на темный лес.

— Вы думаете, они придут?

— Если придут, то пожалеют. Спи.

Некоторое время Рабалин боролся со сном. Воин в мигающем свете костра казался ему еще старше. В глубоких складках на его лице лежала тень. Своей огромной рукой он взялся за топорище, и Рабалин спросил:

— Вам хоть когда-нибудь бывало страшно?

— Да, пару раз. У моей жены было слабое сердце, и у нее случались приступы. Тогда я узнал, что такое страх.

— Но теперь вы не боитесь?

— Тут нечего бояться, паренек. Мы живем, и мы умираем. Один мудрый человек сказал мне, что даже солнце со временем погаснет, и все погрузится во мрак. Ничто не вечно. Смерть не так уж важна, важно то, как ты живешь.

— Что стало с вашей женой теперь?

— Ее уже пять лет нет на свете, парень. — Воин подбросил в огонь полено, встал и замер, не шевелясь. — А теперь, похоже, самое время лезть на дерево. Вон на то. — Он указал на высокий дуб. — Давай!

Рабалин бросился к дубу, кое-как вскарабкался до развилки и сел. Воин все так же стоял с топором в руке. Рабалин не видел ничего, кроме освещенного луной леса. Потом перед ним промелькнули две темные фигуры — одна справа, другая слева. Его проняла дрожь. Что, если они тоже умеют лазить по деревьям?

Вслед за страхом пришел стыд. Хорош, нечего сказать — засел на дереве, а старика бросил на съедение зверям. Он пожалел, что у него нет оружия — иначе бы он помог воину. Тот между тем поднял топор над головой и поводил им из стороны в сторону, разминая мускулы.

Все было тихо, только сердце Рабалина стучало, как барабан. Чувствуя легкое головокружение, он крепко держался за ветку. Луна скрылась за облаком, и почти всю поляну покрыла тьма. Рабалин различал воина только по слабому блеску его топора и шлема, отражающих пламя костра. Потом хрустнула ветка, и кто-то зарычал. Черная тень упала на воина — теперь Рабалин совсем ничего не видел. Раздался сдавленный крик, что-то рухнуло в костер, раскидывая искры, и стало еще темнее. Кто-то, тяжело дыша, пробирался через подлесок.

Яркий серебряный свет снова залил поляну. Воин стоял на том же месте, а поперек костра лежал труп громадного зверя. До Рабалина донесся запах паленой шерсти и горелого мяса. Другой зверь перескочил через поваленное дерево и бросился на воина. Тот повернулся на каблуках и рубанул зверя по шее. Зверь стал падать, а воин выдернул топор и ударил еще раз, глубоко рассадив плечо. Еще два зверя выскочили на поляну. Воин повернулся к ним лицом. Они обходили его с боков, окружая. Один сунулся вперед, но отскочил от поднятого топора. Другой взглянул на небо. Там снова собирались облака. Они ждут, когда луна скроется, понял Рабалин.

Воин двинулся к первому зверю, но тот отступил. Чем бы ему помочь, размышлял Рабалин? Надо отвлечь их, вот что. Он набрал воздуха и завопил что есть мочи. Один зверь повернул к нему голову, и воин тут же разнес ему ребра топором. Зверь с визгом рухнул навзничь, вырвав оружие из рук старика. Второй тут же взвился в воздух. Воин встретил его кулачным ударом в челюсть, и оба, сцепившись, покатились по земле. Рабалин слез с дерева, подбежал к убитому зверю и обеими руками ухватился за рукоять, пытаясь вытащить топор.

Оказалось, что зверь еще не умер. Он раскрыл свои желтые глазища и взревел. Рабалин всем телом рванулся назад, и топор освободился. Зверь, испустив душераздирающий вопль, привстал и обмяк, истекая кровью. Топор был тяжелее, чем представлялось Рабалину. Мальчик взвалил его на плечо и двинулся к месту схватки человека со зверем. Шлем слетел с головы старика, из раны на голове текла кровь. Левая рука сжимала горло зверя, сдерживая пасть с оскаленными клыками, правая вцепилась в левую лапу чудовища. Рабалин высоко, обеими руками поднял топор. Тот перевешивал его, оттягивая назад. Рабалин с силой опустил оружие, и топор врезался зверю между лопатками. Зверь с отвратительным визгом выгнулся, увлекая за собой человека. Воин отпустил лапу и двинул его кулаком по голове. Рабалин тем временем попытался вытащить топор. Зверь, обернувшись, взмахнул когтистой лапой, ударил Рабалина в грудь и отшвырнул прочь. Рабалин грохнулся оземь и кое-как встал на колени. Старик уже снова завладел топором. Зверь, пятясь, удрал в лес.

Воин проводил его взглядом и помог Рабалину подняться на ноги.

— Да ты, я вижу, парень хоть куда.

— А вы-то! Целых трех уложили! Прямо не верится.

— Старею, — усмехнулся воин. — В былое время я с этакой мелочью и без топора бы управился.

— Нет, правда?

— Шучу, парень, шучу. Это мне никогда почему-то не удавалось. — Он поднял с земли свой шлем, вытер его ободок и нахлобучил на голову. Один из зверей зарычал, дергая задними лапами. Воин прикончил его, саданув по шее, и протянул Рабалину руку. — Меня зовут Друсс. Спасибо тебе за помощь. Я что-то завозился с этим последним.

— Рад был вам помочь. — Рабалин, распираемый гордостью, пожал старику руку.

— А теперь полезай-ка опять на дерево.

— Они придут еще, да?

— Не знаю, но мне придется оставить тебя ненадолго. Ты не волнуйся, я скоро приду.

Рабалин взобрался на прежнее место. Все его страхи вернулись, как только Друсс ушел. А вдруг старик его бросил? Рабалин отогнал от себя эту мысль. Он мало знал воина, но чувствовал, что тот не солгал, сказав, что придет. Время шло, небо стало светлеть. Рабалин задремал в своей развилке и проснулся от вкусного запаха жареного мяса.

Воин уже убрал мертвых зверей с поляны, заново разжег костер и сидел, поджаривая что-то на палке. Рабалин спустился к нему. От аппетитного запаха голова шла кругом. Рабалин присел на корточки, и его поразила внезапная мысль.

— Это ведь не звериное, нет?

— Нет, хотя я так голоден, что и от него бы не отказался. Вкусно пахнет, а?

— Очень. Чье же это мясо?

— Лошадиное.

— От моего коня? — ужаснулся Рабалин.

— Других убитых лошадей тут нет, парень.

— Не стану я есть своего коня.

— Это всего лишь мясо, — вздохнул воин и усмехнулся. — Зибен наверняка сказал бы, что конь твой теперь бегает в другом мире. Небо там голубое, трава зеленая. А то, что от него осталось, — всего лишь плащ, который он здесь носил.

— Вы в это верите?

— Этот конь унес тебя от опасности, хотя был смертельно ранен. Некоторые народы верят, что когда ты ешь мясо храброго животного, его качества переходят к тебе.

— По-вашему, это правда?

— Правда в том, что я голоден, — пожал плечами Друсс, — а то, что не съем я, сожрут лисы и черви. Дело твое, Рабалин: хочешь ешь, хочешь нет. Принуждать тебя я не собираюсь.

— Может быть, ваш друг был прав и он теперь бегает в другом мире.

— Может быть.

— Я, пожалуй, тоже поем.

— На вот, подержи. — Друсс вручил ему палочку, на которой жарилось мясо, и отсек топором с ближайшего дерева большой кусок коры. — Это будет вместо тарелок.

Когда они поели, Рабалин улегся на траву. Желудок у него был полным, голова легкой. Он побывал в схватке с чудовищами, и у костра рядом с ним сидел могучий воин.

— Как это у вас получается так здорово драться? Вы ведь уже старый.

Друсс рассмеялся:

— Порода такая. Но, по правде, я уже не так хорош, как бывало. Против времени не поборешься. Раньше я мог отмахать пешком тридцать миль за день, а теперь для меня и половины много. Колено вот ломит, когда зима близко или дождь собирается, и плечо тоже.

— Вы и тут воевали, в Тантрии?

— Нет. Это не моя война. Сюда я пришел, чтобы отыскать старого друга.

— Он тоже воин, как вы?

— Нет, — засмеялся Друсс. — Он толстый, добродушный и не выносит насилия.

— Ну и как, нашли вы его?

— Пока нет. Он, как я думаю, отправился в путешествие по стране. Либо сидит в каком-нибудь городишке, опустошая местный трактир, либо вернулся в Мелликан. Еще пара дней, это выяснится. — Друсс вытер кровь, которая еще сочилась из ранки у него на виске.

— Надо бы зашить это или перевязать, — заметил Рабалин.

— Она для этого недостаточно глубокая. Сама заживет. Посплю-ка я, пожалуй.

— Мне посторожить?

— Посторожи, парень, дело хорошее.

— Как вы думаете, тот зверь не вернется?

— Вряд ли. Ты хорошо его угостил, и теперь ему, думаю, не до жратвы. А если и явится, так мы, два героя, с ним уж как-нибудь сладим. Не беспокойся, я чутко сплю.

С этими словами Друсс лег и закрыл глаза.

Скилганнон с Брейганом за спиной направил усталого коня вниз по склону, к беженцам. Серый совсем обессилел и спотыкался на ходу.

Скилганнон оглядывал местность, но ничего опасного пока не видел. Во главе колонны беженцев шли двое мужчин с мечами — высокие, коротко остриженные, но с окладистыми бородами. Когда он подъехал, они остановились. Скилганнон спрыгнул с коня и подошел к ним.

— Вы здесь главные? — спросил он одного воина.

— Мы, что ли, главные, Джаред? — растерянно произнес тот, обращаясь к другому.

— Не волнуйся, Ниан, все в порядке. Чего ты хочешь? — обратился второй к Скилганнону. Люди уже собирались вокруг них, желая послушать, что скажет новоприбывший.

— Здесь очень опасно, — сказал воину Скилганнон. — Нападения можно ждать в любую минуту. — Он сдернул Брейгана с коня и хлопнул серого по крупу. Тот, удивившись, побежал в тростники. Ярдов через сто на него из зарослей бросился зверь. Конь помчался прочь, а среди беженцев раздались крики ужаса. — Молчать! — властно загремел Скилганнон, и люди замерли, ожидая его приказаний. — Соберитесь все в круг, как можно плотнее, живо! Ваша жизнь зависит от этого! — Толпа пришла в движение, а Скилганнон отдал новое распоряжение: — Все мужчины, у кого есть оружие, подойдите ко мне. — Мужчины стали собираться — кое-кто с мечами, другие с ножами, серпами и дубинами. Велев вооруженному мечом Джареду стать с внешней стороны круга, Скилганнон сказал: — Здесь рыщут звери — Смешанные, сбежавшие из мелликанского цирка. Они уже убили многих беженцев. Станьте по краю круга и смотрите в оба. Как увидите зверей, шумите как только можете — кричите, стучите, а главное, не отходите от круга.

Мужчин набралось меньше двадцати — недостаточно, чтобы обеспечить надежную круговую оборону.

— Нам нужны еще люди, — сказал Скилганнон, обращаясь на этот раз к женщинам. — Может быть, у кого-то из вас есть оружие? — Вызвалось около дюжины женщин — большинство с ножами, одна с топориком. — Хорошо, становитесь рядом с мужчинами. Всем остальным сесть. Когда Смешанные нападут, пусть каждый пригнется пониже и держится за своего соседа. Не отпускайте от себя детей и не разрывайте круг.

Брейган так и стоял на месте, тревожно оглядывая тростники, до которых было не больше четырехсот ярдов.

— Ступай к женщинам и детям, — дернув его за руку, велел Скилганнон. — Здесь от тебя никакого проку.

Брейган послушно сел вместе с беженцами. Людской круг составлял около тридцати футов в поперечнике. По бокам его разместились набранные Скилганноном защитники, мужчины и женщины. Послушник не мог оправиться от изумления. Он видел брата Лантерна в бою, но этот человек казался ему незнакомцем. Скилганнон обходил круг, отдавая приказы, и люди ловили каждое его слово. От него веяло властью и авторитетом.

Стало смеркаться, со всех сторон послышался вой. Дети подняли крик, а иные взрослые вскочили, готовые удариться в бегство.

— Ни с места! — прогремел Скилганнон, обнажая мечи. Огромный зверолюд мчался прямо на круг. Скилганнон прыгнул ему наперерез. Золотой меч в его правой руке вспорол зверю брюхо. Скилганнон сделал оборот на месте, пригнувшись от взмаха когтистой лапы, и серебряный меч в левой руке рассек шею чудовища. Зверь, из которого хлестала кровь, рухнул на четвереньки. Бородач по имени Ниан рубанул Смешанного по черепу своим широким двуручным мечом, и тот упал мертвым.

— Не разрывайте круг! — крикнул Скилганнон. — Держите оборону.

Звери подбирались со всех сторон.

— Держитесь! — успел услышать Брейган, и голос Скилганнона потонул в пронзительном, леденящем кровь вое.

Брейган зажмурился и начал молиться.

Глава 8

Сидя у костра, от которого тянуло дымком, Рабалин ощутил вдруг, что больше не боится. Страх сменился сладкой меланхолией. Он вспоминал тетю Аталу и пудинг, который она иногда стряпала из черствого хлеба, молока, сушеных фруктов и меда. Вечерами они сидели вдвоем у огня, резали пудинг большими ломтями и наслаждались. В те дни Рабалин мечтал о том, как станет великим героем и будет странствовать по свету с волшебным мечом. Как будет спасать прекрасных дев, а они одарят его за это нерушимой любовью.

И вот теперь он поборол чудовище, сражаясь бок о бок с настоящим героем. Друсс пришел сюда в поисках друга. Отправился в поход, точно как в рассказах старого Лаби. Там герои всегда отправлялись в поход с какой-нибудь великой целью. Большей частью они разыскивали заколдованные клады, но могли быть и королями, странствующими под чужим именем. Рабалин любил слушать эти сказки, хотя часто находил их нелепыми. Ну зачем здравомыслящему, казалось бы, королю или иному правителю непременно надо отправлять в странствие старшего сына? Его ведь все равно либо убьют, либо в плен возьмут. Следом, ясное дело, отправляется средний. Этот падает в яму, или волки его съедают, или злая ведьма околдовывает. Наконец король посылает младшего, самого зеленого. Он-то и выполняет задачу, и находит принцессу, и живет с нею долго и счастливо. На месте короля Рабалин сразу бы младшего и послал. Он часто хихикал, слушая сказки. «Что тебя так насмешило, мальчик?» — спросит, бывало, старый Лаби. «Так, учитель, ничего».

Иногда у короля в сказке сыновей нет, только дочери. Другие ученики любили такие истории, а Рабалин нет. В них король всегда подыскивает жениха для самой красивой дочки. Со всего света съезжаются прекрасные, знатные юноши, но они, само собой, терпят неудачу, а руки принцессы добивается какой-нибудь поваренок, конюх или воришка. Сначала ему, конечно, приходится убить дракона или совершить что-то в этом роде, и делает он это каким-нибудь хитрым способом, от которого дети приходят в восторг. Все бы ничего, если б не самый конец. В конце сказки этот парень всегда оказывается пропавшим принцем или юным чародеем. Простого принцесса, как видно, полюбить не в состоянии.

А спящий воин похрапывал, и Рабалин пробормотал:

— Ничего себе чуткий сон.

— Видимость обманчива, — тут же отозвался Друсс.

Рабалин, засмеявшись, подкинул дров в огонь, а воин сел и зевнул.

— Вы, наверное, были у отца младшим сыном? — спросил Рабалин.

Старик потряс головой и почесал свою черную бороду.

— Единственным.

— А в принцессу вы когда-нибудь влюблялись?

— Нет. По части принцесс у нас был мой друг, Зибен. Принцессы там, герцогини всякие, горничные и куртизанки. В конце концов он женился на воинственной надирке и тогда стал лысеть.

— Она его околдовала?

— Нет, мальчик, просто выжала досуха, — засмеялся воин.

От костра шло приятное тепло, ночь дышала покоем. Рабалин рассказал Друссу про тетю Аталу, про их жизнь в маленьком домике и про свою мечту стать великим воином.

— Все мальчишки хотят стать воинами, — сказал Друсс, — потому они так часто и умирают, не дожив до зрелых лет. Воины никогда ничего не достигают, Рабалин. В лучшем случае мы можем сразиться за то, чтобы другие чего-то достигли. Мы, по сути дела, никому не нужны.

— А я думаю, что нужны.

— Еще бы, в твои-то годы, — засмеялся Друсс. — Вот смотри: крестьянин возделывает землю, собирает урожай и везет его в город. В городе люди пишут законы, чтобы юнцы вроде тебя спокойно росли и учились. Люди женятся, заводят детей, учат их уважению к своей земле и своим согражданам. Философы и поэты умножают знание. Потом является воин с мечом и головешкой. Он убивает крестьянина и поджигает его дом, он вламывается в город и чинит там насилие над женами и девицами. Он сеет вокруг себя ненависть. Когда он приходит, у людей только два выхода: бежать или послать за такими, как я.

— Но вы-то не убийца и не насильник.

— Я такой, какой есть, парень. Я не ищу для себя оправданий. У меня попросту недостало силы, чтобы стать крестьянином.

Рабалина эти слова смутили. Он никогда еще не встречал более сильного человека. Ни один крестьянин не сумел бы расправиться со зверями так, как Друсс.

— Как случилось, что Бессмертных победили при Скельне? — спросил Рабалин, глядя в огонь.

— Они встретились с более сильным противником.

— Сильнее вас?

— Ты бездонная бочка с вопросами, вот ты кто.

— Я просто много чего не знаю.

— Значит, мы с тобой схожи. Я тоже много чего не знаю.

— Но вы-то старый человек. И мудрый.

Воин вперил в Рабалина тяжелый взгляд.

— Ты очень меня обяжешь, если перестанешь без конца поминать о моем возрасте. Долго жить на свете и без того тяжело, так тебя еще и носом в это тычут.

— Извините.

— И никакой я не мудрец. Будь я мудр, оставался бы дома с любимой женщиной. Пахал бы землю, сажал деревья, выращивал скотину и продавал ее на рынке. Так нет ведь, я всегда искал, где бы подраться. Ты говоришь — старый и мудрый, но я встречал молодых мудрецов и глупых старцев. Встречал хороших людей, которые делали дурное, и плохих, которые пытались делать добро. Все это выше моего понимания.

— А дети у вас есть?

— Нет, к сожалению. Хотя должен сказать, что малые ребята были бы для меня сущим наказанием. Уж больно они пищат. Не люблю шума, да и людей, признаться, тоже. Раздражают они меня.

— Хотите, чтобы я помолчал?

— Паренек, ты, можно сказать, жизнь мне спас, потому что вовремя слез со своего дерева. Можешь болтать сколько влезет, петь и плясать, коли охота. Я, может, и ворчун, но неблагодарным отродясь не был. Я у тебя в долгу.

Рабалина охватила гордость. Ему хотелось, чтобы этот миг длился вечно. Молчание затянулось — только хворост трещал в костре да шелестел слабый ветерок.

— Если вы правда такой же, как те убийцы, которые врываются в города, почему вы тогда заступились за тех людей, когда солдаты на них напали?

— Мне пришлось, паренек. Таковы правила.

— Какие правила?

— Только они и отличают меня от убийц. Воины без правил берут себе все, что хотят, и это превращает их в таких же зверей, как те, что мы уложили сегодня. С виду они такие же, как мы, а копни поглубже — зверье. Милосердие им неведомо. Этот зверь сидит и во мне, Рабалин, но я держу его на цепи, а цепь эта скована из правил.

— Да что за правила такие?

— Если я скажу, тебе придется поклясться жить по ним, — с мрачной усмешкой молвил Друсс. — Ты в самом деле хочешь услышать их? Они могут стоить тебе жизни.

— Хочу.

Друсс закрыл глаза и стал читать, как молитву:

— Не обижай женщин и детей. Не лги, не обманывай и не воруй. Будь выше этого. Защищай слабых от зла сильных. Не позволяй мыслям о наживе увлечь себя на дурной путь.

— Вас отец этому научил?

— Нет, другой человек. Мой друг Шадак. Мне везло с друзьями, Рабалин, — надеюсь, что и тебе повезет.

— Это Шадака вы ищете?

— Нет. Он давно уже умер. Ему было за семьдесят, когда трое грабителей зарезали его в переулке.

— Их поймали потом?

— Двух поймали и повесили, один удрал в горы, но друг Шадака выследил его и убил вместе с шайкой, к которой он прибился.

— Кого же вы ищете тогда?

— Дренайского посла, молодого князя Дрос-Пурдолского. Он приехал в Мелликан два месяца назад и пропал.

Страницы: «« « 4567891011 » ... »»