Великое заклятие Геммел Дэвид

— Спит. Где ты научился принимать роды?

— Да так, поднабрался. Лагерные девки всегда меня звали в таких случаях, и только один ребенок у меня умер — пуповина задушила. С нашим маленьким принцем чуть не вышло того же. А так наши бабенки думали, что я приношу удачу.

Повозка выехала на открытое место, и впереди показался величественный каньон.

— С чего это ты так похудела? — спросил Зубр.

— Это длинная история. Скажи лучше, как ты сам стал таким страхолюдиной?

Она сказала это с улыбкой, и Зубр не обиделся.

— Я таким и родился — может, не больно смазливым, зато сильным. Я и теперь силен. Сильнее, чем многие мужики вполовину меня моложе.

— А лет тебе сколько?

— Пятьдесят, — соврал он.

— Тебе шестьдесят шесть, и я не вижу, зачем этого надо стыдиться. Ты совершенно прав — ты сильнее большинства мужчин наполовину тебя моложе. А как человек ты гораздо лучше, чем хочешь казаться, поэтому перестань дурить.

— Так ведь я правда дурак. Всегда таким был. Ногуста с Кеброй вечно толкуют о том, чего мне не понять. О чести и прочем. Философия там всякая. У меня в одно ухо вошло, из другого вылетело. Я солдат и больше ни в чем не смыслю, да и смыслить не хочу. Когда голоден — ем, когда надо — отливаю, когда деньги есть — беру себе бабу. Вот моя жизнь, и другой мне не надо.

— Неправда это. У тебя есть друзья, которым ты предан. Есть идеалы, по которым ты живешь. Кристально честным тебя нельзя назвать, но положиться на тебя можно вполне. — Глядя на него сбоку, Ульменета сосредоточилась, как учил ее Калижкан, и в уме ее замелькали яркие образы, сцены из жизни Зубра. Усилием воли она замедлила их ход. Большей частью она видела то, чего и ожидала; насилие, пьянство и распутство, но между всем этим встречалось и другое. — Шесть лет назад, — заговорила она, — ты наткнулся на четверых мужчин, насилующих женщину. Ты спас ее, получив два удара ножом, от которых чуть не умер.

— Откуда ты знаешь? Тебе Кебра сказал?

— Он ничего не говорил, да мне и не нужно. Я теперь многое знаю, Зубр, и вижу яснее, чем когда-либо прежде. Яснее, чем мне бы хотелось. О чем ты больше всего мечтаешь?

— Ни о чем. Не занимаюсь я этим.

— Ну а в детстве о чем мечтал?

— Летать. Как птица, — с широкой ухмылкой сознался он. — Парить в небе, чтобы ветер гулял кругом. Вольным быть.

Суфия перелезла к ним через спинку сиденья.

— А крылья у тебя были? — спросила она, забираясь к Зубру на колени.

— Как же, были. Большие такие, белые. Я летал на них над горами.

— Я тоже хочу такие, большие и белые. Ты возьмешь меня с собой полетать?

— Теперь я уже не летаю. — Он взъерошил ее светлые волосенки. — Когда ты делаешься старым и толстым, крылья у тебя пропадают, правда ведь? — Он взглянул на Ульменету.

— Так бывает, — согласилась она.

Суфия прижалась к Зубру, держась за его грубую куртку,

— Любят меня ребятишки, глупыши этакие.

— Они, конечно, могут ошибаться, но почти всегда знают, кто способен их защитить. — Ульменета смотрела на девочку с нежностью. Сердечко у нее слабое, и в обычных обстоятельствах она вряд ли дожила бы до взрослых лет.

Ульменета положила руку на голову Суфии и открыла путь силе, которую ей дал Калижкан. «Сила живет в каждом из нас, — говорил он. — Чиадзе называют ее „цзи“. Она невидима, но мощь ее огромна. Она поддерживает в нас жизнь и здоровье, восстанавливает поврежденные ткани».

«Почему же тебе она не помогла?» — спросила его Ульменета.

«Человек не создан для бессмертия, Ульменета. Рак развивался во мне слишком быстро. И все же цзи может оказать целителю неоценимую помощь».

Теперь Ульменета направляла поток своей цзи, переливая ее в ребенка.

— Какая у тебя рука горячая, — сказала Суфия. — Мне приятно.

Почувствовав, что детское сердечко окрепло, Ульменета расслабилась. Оно еще не до конца вылечилось, но будет здоровым.

— Ты мне больше нравилась, когда мяса было много, — сказал Зубр, — но ты здорово помолодела, конечно.

Ульменета пресекла его речь выразительным взглядом.

— Я же сказала: довольно дурить.

— А не попросишь, так и не получишь, — с ухмылкой отшутился он.

Впереди показался Ногуста — он шагом ехал навстречу им, и Ульменета почувствовала его тревогу. Черный не склонен поддаваться отчаянию и мрачным мыслям, но сейчас пал духом. Дагориан, Кебра и Коналин поскакали к нему, Зубр натянул вожжи, и Ногуста быстро рассказал об убитых людях и звере, который гнался за ним.

— Ты хоть разглядел его? — спросил Зубр.

— Нет. Замешкайся я хоть на мгновение, мне пришел бы конец, как тем двум влюбленным.

— Ты уверен, что это не медведь?

— Если так, то это отец всех медведей. Но я думаю, что это существо не из нашего мира. Я не видал еще зверя, способного разорвать взрослого человека пополам одним ударом, и не слыхивал о таком.

— Что же нам делать тогда? — спросил Дагориан. — Искать другую дорогу?

— Не знаю, — с тяжким вздохом сказал Ногуста. — На карте других дорог не отмечено, а если они и есть, их могут стеречь такие же звери — ведь этот, полагаю, послан сюда не случайно. И наконец, наших сил недостаточно, чтобы дать бой преследующим нас воинам, которые, должно быть, уже близко.

— Весело, нечего сказать, — пробурчал Зубр. — При таком везении нам только чумы не хватает.

— Да-а, — протянул Кебра. — Назад ходу нет, вперед тоже, а если мы останемся на месте, нас убьют креакины. Я в кои-то веки согласен с Зубром: удача, похоже, отвернулась от нас.

— Однако мы пока живы, — возразил Ногуста, — а выбор всегда есть. Вопрос в том, который выбор дает нам больше надежды.

— Назад возвращаться нельзя — стало быть, придется сразиться со зверем, — сказала Ульменета.

— Это каким же манером? — осведомился Зубр.

— С помощью магии и копий.

— По части магии у меня возражений нет, — сказал Зубр.

— Что вы имеете в виду, госпожа? — спросил Кебра.

— С объяснениями придется повременить. Четверо креакинов могут быть здесь уже через пару часов. Ступайте обратно в лес и вырубите там три древка для копий, длинные и крепкие.

Кебра поскакал к лесу, Дагориан за ним, но Ногуста задержался.

— Езжай к каньону, только с дороги не сворачивай, —велела Ульменета Зубру. Тот взглянул на Ногусту, ища подтверждения. Чернокожий кивнул и тоже направился к лесу.

— Если ты можешь убить зверя магией, зачем нам копья? — спросил Зубр.

— Убить его я не могу. Могу только скрыть от него наш запах и сделать нас почти невидимыми.

— Почти?

— Если зверь близко, он увидит, как вокруг нас колеблется воздух — знаешь, как бывает в жаркие дни.

— Я не хочу, чтобы зверь нас увидел, — захныкала Суфия.

Зубр посадил ее себе на плечо и сказал:

— Никакой зверь тебя не тронет, пока старый Зубр тут. Я ему сам голову откушу.

— У тебя даже зубов спереди нет, — усомнилась малышка.

— Зато десны крепкие, — хмыкнул он.

Мужчины вырубили себе копья восьмифутовой длины, крепкие, но громоздкие. Ногуста и Кебра привязали к своим древкам ножи, а середину Ногуста обмотал бечевкой, чтобы удобнее было держать. Копье Дагориана представляло собой просто заостренный кол. Ногуста с Кеброй ехали по горной дороге перед повозкой, уперев нижние концы копий в стремена. Разговаривали путники мало. Коналин сидел в повозке с Аксианой, Фарис и Суфией, привязав своего коня сзади.

— Я бы тоже мог сделать себе копье, — посетовал он.

— Ты еще недостаточно хорошо ездишь верхом, — сказал ему Зубр. — Когда лошадь пугается, справиться с ней не так-то легко, а тут еще и копье держать надо.

Коналина это не убедило, но он промолчал.

Когда они спустились вниз, дневной свет стал убывать. Ногуста вернулся к повозке, чтобы спросить Ульменету, когда она намерена прибегнуть к чарам, но она сделала ему знак молчать и сама спросила:

— Что ты чувствуешь?

— Что чувствую? Да ничего особенного.

— Грудь не печет? Странно.

На миг он подумал, что она свихнулась, но тут же ощутил, как нагрелся талисман на груди. Ульменета притронулась к губам, затем к уху, и Ногуста понял ее: за ними следят, к ним прислушиваются.

— Да, теперь припекло, — сказал он. — Простуда, наверное.

— Простуда? — начал Зубр. — Какого…

— Молчи, — приказала Ульменета, сильно ущипнув егоза руку.

Зубр, вероятно, не послушался бы ее, но тут лошадь Кебры взвилась на дыбы, чуть не сбросив всадника. Кебра выронил копье и ухватился за седло, а конь попятился.

Впереди на дороге возникла светящаяся фигура около семи футов ростом. Черные крылья, раскинутые у нее за плечами, колыхались на ветру, как плащ. Лицо с широким лбом и узким подбородком напоминало черный перевернутый треугольник с белой прорезью рта, огромные раскосые глаза пылали, как угли.

— Это только образ, — шепнула Ульменета, но Ногуста, не слушая ее, уже метнул нож. Клинок прошел сквозь видение и упал на дорогу.

— Ты не можешь причинить мне вред, человек. — Демон поднялся в воздух на своих черных крыльях и подлетел к повозке. Он смотрел на ребенка, которого держала Аксиана. Суфия с криком забилась под одеяла, лошади забеспокоились. — Вам нет необходимости умирать всем, — сказал демон. — Чего вы этим добьетесь? Разве вы способны остановить меня? Нет. К чему же тогда пытаться? Позади у вас, совсем близко, мои креакины, впереди — гогарен. Рассказать вам, что это за существо, или вы знаете о нем из сказок?

— Шестиногий зверь, — сказал Ногуста. — Весит втрое больше тяжелого коня.

— Скорее впятеро. — Видение, мерцая глазами, приблизилось к Ногусте. — Да, ты похож па него, — сказал демон, и Ногуста услышал ненависть в его голосе. — Последний из его помета. Но вернемся к гогарену. Он не похож на ваших земных животных. Вечно голодный, он пожирает все, что живет и дышит. Никто не может приблизиться к нему, ибо он излучает ужас. Сильные мужчины при виде его падают на колени и мочатся прямо в штаны. Вам не одолеть его с вашими жалкими копьями. Я видел, как ты убегал от него, и думаю, что уж ты-то меня понимаешь. Твое сердце стучало, как боевой барабан, а ведь ты даже не видел зверя. Скоро вы увидите его, а затем умрете, все до единого.

— Что ты предлагаешь взамен? — спросил Ногуста.

— Жизнь, ничего более — ведь дело ваше проиграно. Будь у вас хоть малейшая возможность добиться успеха, я предложил бы сделать вас богатыми или продлить вашу молодость лет на сто. Твоему лысому другу это определенно пришлось бы по нраву. Но сейчас в этом нет нужды. Младенец мой. Оставьте его с матерью у дороги, и можете ехать, куда пожелаете. Креакины не тронут вас, и гогарена я отзову. Даю вам также слово, что с королевой ничего не случится.

— Я не верю тебе, — сказал Ногуста.

— Я тебя за это не виню, однако все сказанное мною — правда. Скажу больше: я не огорчусь, если вы отвергнете мое предложение. Младенец все равно будет моим, но я с великим удовольствием посмотрю, как ты умираешь, Ногуста. Твой предок, да будет проклята память о нем, причинил непомерное зло моему народу, отторгнув нас от радостей этой планеты и ввергнув в Ничто. Там нет дыхания, нет соприкосновения плоти, нет голода, боли, других ощущений — нет жизни! — Демон помолчал, перебарывая гнев. — Ступай же. Ступай и умри, чтобы доставить мне радость. Но неужели ты и друзей своих поведешь на смерть? На них нет твоей кровной вины. Они своих не предавали. Разве не заслуживают они того, чтобы жить?

— Пусть мои друзья ответят за себя сами, — сказал Ногуста.

— Скажи, ты хочешь жить? — спросил демон, повиснув над Зубром.

Тот вместо ответа приподнялся с сиденья и громко пукнул.

— Вот так-то лучше. Ну что, едем мы или нет?

— Думаю, да, — сказала Ульменета, — уж очень здесь воняет.

— Это все дикий лук, — покаянно произнес Зубр.

— Я не про тебя, дуралей! — прошипела она. Демон вернулся к Ногусте. Звездный заржал и попятился, но воин успокоил его.

— Да, я очень желал бы остаться и посмотреть, как ты умираешь, но мое временное тело ждет меня неподалеку отсюда, в расположении вентрийской армии. Будь, однако, уверен, что смерть твоя будет мучительной — хотя и не столь мучительной, как та, какую устроил я для твоей семьи. Видел бы ты, как они пытались вырваться из огня. Твоя жена бежала по коридору, и на ней пылало все — и платье, и волосы. Ее крики ласкали слух. Она сгорала, как свечка.

Подул ветер, и видение исчезло.

— Это Анхарат, повелитель демонов, — сказала Ульменета. — Именно он вселился в Калижкана и навлек бедствия на город Юсу.

Ногуста, чье лицо блестело от пота, ответил не сразу, а когда заговорил, голос его был холоднее могильного камня:

— Он убил моих родных. И смотрел, как они гибнут в огне.

— Он убил многих — тысячи тысяч. Он — само зло.

Ногуста перевел дыхание, успокоился немного и спросил:

— Что такое он говорил о моем предке?

— Это Эмшарас, его родной брат. Тот, который изрек Великое Заклятие.

— Его брат? Ты хочешь сказать, что мой предок был демоном?

— Мне нечего тебе ответить, Ногуста. Об Эмшарасе мало что известно, но его считают первым целителем и добрым волшебником. И он определенно принадлежал к иллогирам, Ветрожителям.

— Значит, во мне течет кровь демона?

— Ну что ты заладил — демон, демон! Не это важно сейчас. Зачем, по-твоему, он явился сюда? Чтобы нагнать страху, посеять тревогу. Ты должен бороться с подобными мыслями. Твой гаев и ярость только усилят опасность, потому что помогут гогарену нас обнаружить.

— Я понял, — сказал Ногуста. — Едем.

— Когда доберемся до подножия холма, держись поближе к повозке. Чар хватит только на несколько футов. И вести себя надо как можно тише.

Ногуста, кивнув, отъехал вперед, чтобы подобрать копье и метательный нож.

— А сможем мы убить этого гогарена, если нужда придет? — спросил Зубр Ульменету.

— Не знаю.

— Тот, крылатый… он правда мог бы продлить мою молодость на сто лет?

— И этого я не знаю. Для тебя это важно?

— Дело вообще-то хорошее. — Зубр тряхнул вожжами, лошади тронулись, и повозка покатилась вниз, ко дну каньона.

Вдали собирались грозовые тучи, над горами рокотал гром.

Внизу Ульменета слезла и сбросила башмаки, став босыми ногами на влажную землю и вбирая в себя ее силу.

Магия здесь была слаба, что удивляло Ульменету. Что-то словно преграждало ее поток. Может быть, это Анхарат повлиял на нее? Нет, невозможно. Ульменета зарылась в землю пальцами. Они нащупали что-то твердое и плоское, и женщина вздохнула с облегчением. Они находятся на старой торговой дороге, когда-то вымощенной камнями — эти-то камни, теперь скрытые под землей, и преграждают поток. Ульменета отошла с дороги в рощу. Здесь магия, сильная и древняя, струилась беспрепятственно, поднимаясь по ее ногам и бурля в жилах. Она кружила голову, как крепкое вино, и Ульменета ухватилась за ствол дерева.

С юга донесся раскат грома. Ульменета вернулась назад и стала слева от упряжки. Ногуста, Кебра и Дагориан по ее приказу окружили повозку. Подняв руку, она пустила чары. Это было не очень трудно, но теперь чары следовало удержать на месте. Воздух вокруг повозки начал мерцать. Ульменета оглянулась, но не увидела своих спутников. Почти на ощупь она провела рукой по шее лошади, рядом с которой стояла, и взялась за узду.

— Ни слова теперь, пока я не разрешу, — предупредила она. — Вперед!

Вожжи хлопнули по спинам лошадей, и она, держась за повод, двинулась к лесу. Мягкий стук лошадиных копыт казался ей таким же громким, как далекие грозовые раскаты, скрип колес — оглушительным. «Успокойся, — сказала она себе. — Гром и ветер в деревьях заглушат эти звуки».

Небо чернело, гроза надвигалась на лес. Вспышки молний освещали дорогу. Испуганно фыркнула лошадь, и Кебра зашептал, успокаивая ее. Впереди был склон, по которому Ногуста убегал от зверя. Повозка медленно катилась вперед.

Хлынул дождь, и Ульменета обрадовалась ему. Его шум укрывал их, как одеялом.

Удерживая чары, она шагала все дальше.

Вверху затрещали деревья и послышался визг, от которого у нее чуть не лопнули перепонки в ушах и задрожали колени. Натянув повод, она остановила упряжку. Визг не умолкал, и одна из лошадей заржала в ужасе. Затем все стихло, и Ульменета среди мертвой тишины посмотрела вверх. Там раскачивались деревья. Страх захлестывал ее, но она держала чары.

Сверкнула молния. Две лошади, фырча, затопотали копытами.

Футах в тридцати над дорогой показалась из-за деревьев огромная клинообразная голова. Ульменета видела только силуэт на темном небе, но даже за гулом ветра слышала, как зверь сопит, втягивая в себя запахи леса и выискивая добычу.

Дождь стал чуть слабее, сквозь тучи пролился лунный свет. Ульменета стояла неподвижно, глядя на зверя. Он походил на ящерицу, и она ожидала увидеть на нем чешую, но его кожа была мертвенно-белой, почти прозрачной, и под ней проглядывали шейные позвонки. Бледная голова по-змеиному поворачивалась на длинной шее, и скоро на Ульменету уставился скошенный голубой глаз величиной с ее голову. Зрачок, черный и круглый, до жути напоминал человеческий. Некоторое время гогарен, не мигая, смотрел на дорогу, потом убрал голову, и в лесу снова затрещали деревья, через которые он продирался. Ульменета потянула за повод, и упряжка двинулась в обход холма.

Гроза уходила на север, дождь утихал. Просветы в тучах становились чаще, освещая маленькому отряду путь к сулящему спасение мосту.

Так они ехали около часа. Ульменета устала, чародейство давалось ей с трудом. Дорожные камни, скрытые под землей, не давали ей восполнить силы, и дважды чары чуть было не рухнули. Она остановила лошадей и тихо позвала Ногусту.

— Твой талисман сейчас светится?

— Нет, — ответил невидимый воин.

— Мне нужно запастись силами, взятыми из земли. Придется сойти с дороги.

Она отпустила повод и отошла. На дороге сразу появилась повозка с окружающими ее всадниками. Ульменета упала на колени, погрузив руки в землю. Магия, в отличие от прошлого раза, сочилась медленно, и в Ульменете нарастал страх, замедляющий течение еще больше. Она пыталась успокоиться, но не могла.

— Скорее! — крикнул Ногуста. — Талисман нагревается!

Ульменета втянула в себя воздух и наскоро помолилась. Искомая сила проникла в ее кровь, но этого было недостаточно. Ульменета бегом вернулась к повозке и снова взялась за повод. Она слышала теперь, как зверь ломится сквозь подлесок, приближаясь к ним. От страха она сбилась на третьей строке заклинания и начала сызнова.

Чары хлынули из нее, окутав пеленой повозку и всадников.

Гогарен, ярко освещенный луной, вышел из леса на дорогу впереди них. Теперь они видели его целиком. В длину он насчитывал двадцать футов. Ногуста говорил, что у него шесть ног, но это было не совсем так. Сзади и в середине туловища действительно находились две пары мощных, с тремя суставами ног, но передняя пара напоминала скорее длинные руки, оснащенные когтями длиной с кавалерийскую саблю. Зверь, поднявшись на задние ноги, принюхивался к ночному ветру. Одна из запасных лошадей, привязанных за повозкой, заржала, оборвала поводья и помчалась с дороги в лес.

Гогарен с поразительной быстротой пал на все три пары ног и ринулся в погоню. Он несся прямо к повозке, и Ульменета замерла, словно каменная, но тут он свернул в лес, выворотив с корнем тонкое деревце.

Лошадь продолжала мчаться по лесу, и скоро Ульменета услышала ее предсмертный крик.

Она стояла, не в силах сдвинуться с места, пробираемая дрожью. Ногуста, спешившись, потихоньку подошел к ней и шепнул: «Надо ехать», Ульменета не ответила ему, но чары, несмотря на весь свой ужас, она удержала. Ногуста поднял ее и усадил на козлы рядом с почти невидимым Зубром, а сам снова сел на коня и взял под уздцы упряжку. Лошади, послушные ему, двинулись вперед.

Ульменета не могла унять дрожь в руках. Она крепко зажмурилась и чуть не вскрикнула, когда Зубр потрепал ее по бедру, сказав:

— До чего же здоров, скотина.

Но его голос и сила, исходящая от него, помогли ей немного успокоиться. Она боязливо оглянулась назад. Повозка еле ползла, и Ульменета каждый миг ожидала увидеть позади громадное белое чудовище.

Они проехали еще полмили. Дорога шла на подъем и вновь начинала виться вокруг горы. Повозка занимала почти две трети ее ширины. Лошади устали, и Зубр уже пару раз подхлестывал их вожжами. Чародейская сила Ульменеты совсем истощилась. Она пыталась почерпнуть ее у гор, но старый камень не желал отдавать свою магию.

Лизнув палец, она подняла его вверх. Ветер дул им в спину. Уверившись, что их запах не дойдет до леса, она с облегчением сняла чары.

— Ух! Вот так-то лучше, право, — вздохнул Зубр.

Дорога выровнялась, и он дал лошадям передохнуть. Луна светила ярко, лес остался далеко внизу,

Тут из повозки донесся тоненький писк. Ребенок проснулся и просил есть. Зубр выругался. Королева поспешно расстегивала платье, а плач разносился эхом по горам, Аксиана, оборвав две последние пуговицы, вынула грудь. Малыш замолчал и начал сосать, а Зубр с новым ругательством показал вниз.

Гогарен вышел из леса и быстро бежал по дороге.

— Все из повозки! — соскочив с коня, крикнул Ногуста. — Кебра, помоги мне распрячь лошадей.

Лучник, чтобы не возиться, стал резать сбрую кинжалом. Дагориан присоединился к нему. Фарис помогла сойти королеве, Коналин схватил в охапку Суфию. Зубр выбрасывал из повозки мешки с провизией и одеяла, поглядывая назад.

Гогарен бежал в гору, прямо к ним. Издали, на освещенной луной дороге, он походил на белую борзую собаку. Упряжку освободили от сбруи. Ногуста взобрался к Зубру, держа свое тяжелое копье с острым ножом на конце.

— Ты знаешь, что делать, — сказал он Зубру.

— Знаю, — подтвердил тот, глядя в его голубые глаза. — Давай копье.

— Нет. Со мной талисман, и он защитит меня от ужаса, излучаемого зверем. Слезай и берись за повозку. Толкнешь ее по моему сигналу.

Зубр соскочил и подозвал к себе Кебру с Дагорианом.

— Что он делает? — спросил офицер, глядя, как Ногуста занимает позицию в задке повозки.

— Хочет его протаранить, — ответил Зубр, прикидывая, как покатится спущенный со склона фургон. Ярдах в шестидесяти ниже дорога чуть загибалась вправо. Если неверно рассчитать скорость, повозка в этом месте могла перевалиться за край и рухнуть с обрыва. Зубр вытер рукавом вспотевший лоб.

— Готовьсь! — крикнул Ногуста, и трое мужчин уперлись плечами в повозку.

Ногуста взял копье наперевес. Он тоже видел изгиб на дороге и пытался определить скорость бегущего зверя. Ошибка могла обойтись им слишком дорого. Катясь слишком быстро, повозка окажется у поворота раньше гогарена, и Ногуста погибнет напрасно. Катясь слишком медленно, фургон не наберет достаточно скорости, чтобы сбросить чудовище в бездну. Во рту у Ногусты пересохло, сердце стучало часто.

— Пускай, — скомандовал он.

Трое других налегли на повозку, но она не сдвинулась с места.

— Тормоз отпусти! — крикнул Зубр. Ногуста вылез на козлы и выполнил требуемое. Повозку швырнуло вперед. Чуть не упав, он вернулся назад и схватил копье. Бесценные мгновения пропали впустую.

— Толкай сильней! — приказал он.

Повозка стала набирать скорость. Гогарен, обогнув поворот, увидел летящий ему навстречу снаряд. Он стал на задние ноги и пронзительно заверещал. Волна ужаса ударила Ногусту в грудь, пронизала голову и живот. Он с криком упал на колени. Никогда в жизни он не испытывал такого страха. Копье выпало из его дрожащих пальцев. Ногусте самому хотелось упасть ничком, закрыть руками голову и зажмуриться. Талисман на груди нагрелся, но ничем ему не помог. Утративший почти все свое мужество, он вспомнил вдруг лицо жены и рассказ повелителя демонов о том, как она бежала, охваченная пламенем. Гнев, вспыхнувший в животе, ожег мозг. Ногуста стиснул копье и вскочил на ноги.

Зверь был уже совсем близко. Опустившись На все свои шесть ног, он ринулся на врага, Ногуста приготовился к столкновению. В последний миг гогарен снова вздыбился, взмахнул когтистой лапой, и деревянная стенка фургона разлетелась вдребезги. Повозка налетела на зверя. Нож на конце копья вонзился ему в плечо, древко переломилось. Ногуста, пролетев по воздуху, задел шею зверя и грохнулся о стену утеса. Плечо прошила боль. Он упал на дорогу и скатился к самому краю. Ноги его свесились в обрыв. Далеко внизу виднелся сосновый лес. Плечо онемело, и он не владел левой рукой. Ногуста подавил страх и медленно выбрался на дорогу.

Гогарен, прижатый к скале, сражался с фургоном, разнося его на куски. Ногуста встал, пошатнулся, достал меч и приготовился атаковать.

На дороге появился Зубр с копьем. Кебра и Дагориан бежали следом. Лучник всадил стрелу в шею зверя, Зубр перелез через обломки фургона и вступил в бой. Правая задняя нога гогарена поскользнулась на камне. Копье Зубра проехалось по его груди, едва оцарапав кожу, но вес человека нарушил равновесие, и гогарен полетел в пропасть. Падая, он дважды ударился о скалу и рухнул на высокую сосну, расщепив ее пополам,

Обломки посыпались вниз вслед за ним, но Зубр успел отскочить.

— Ты как? — спросил он, подбегая к Ногусте. Тот со стоном пошевелил левым плечом.

— Надеюсь, это только ушиб. Что зверь, издох?

Зубр заглянул за край обрыва.

— Не видать. Но после такого падения он точно не жилец.

Антикас Кариос был не из тех, кто предается сожалениям. Жизнь есть жизнь, и человек берет от нее, что может. Но в это туманное утро, сидя на каменных перилах старого моста, он вдруг оказался в осаде. Его обступили давно забытые мечты. Прежде он не задумывался о мнении других людей. Его называли жестоким, мстительным, безжалостным — не в лицо, конечно, но эти суждения все равно доходили до него. Антикаса это не трогало. Сильный человек не должен придавать значения словам более слабых. За львом всегда увязываются шакалы, говаривал его отец.

У Антикаса была цель, и он следовал к ней по узкой дороге. Там было не до копания в себе, не до учтивых манер, не до дружбы. Ум его и время занимало только одно: освобождение Вентрии от чужеземцев.

Сейчас, в одиночестве, среди застлавшего горы тумана, он поневоле заглянул в себя.

Он ждал у этого моста уже два дня, посланный сюда духом колдуна Калижкана.

«Почему ты не приведешь меня прямо к ним?» — спросил Антикас чародея.

«Потому что здесь ты будешь нужен больше всего».

«Опасность грозит им повсюду, и мой меч может решить дело».

«Доверься мне, Антикас. Ступай к мосту и жди. Онибудут там через два дня». — С этими словами дух покинул его, и Антикас отправился к мосту.

Поначалу красота гор радовала его, и он ждал спокойно, готовый умереть за свою королеву. Но время шло, и он, сам не зная как, начал переоценивать заново свою жизнь. Это произошло помимо его воли. Он вспомнил вдруг о Каре и о том, как они собирались построить себе дом у моря. Прелестная, нежная Кара. Он дал ей много обещаний и ни одного не сдержал. Он не хотел лгать ей, но борьба с дренаями стояла на первом месте. Кара должна была понять его.

Его мечтам о любви и семье всегда что-то мешало. Сначала их заслонила верность отечеству, потом стремление к независимости. Теперь и то, и другое обратилось в прах.

За последние пять лет он часто думал о Каре, но всегдашняя занятость помогала ему отгонять воспоминания. Он постоянно вынашивал какие-то планы, занимавшие его целиком. За эти два дня его вина, от которой он уходил так долго, предстала перед ним во всей полноте.

— Это не было жестокостью или местью, — сказал он вслух, вспоминая их последнее свидание. — Она унизила меня — чего же еще она могла ожидать?

Слова повисли в воздухе и показались неубедительными ему самому. Кара написала ему, что разрывает их помолвку. Она ждала его три года, писала она, хотя он обещал вернуться домой через год. И вот уже восемь месяцев, как он ей не пишет. Ясно, что он больше не любит ее, она же полюбила молодого дворянина, владельца соседнего поместья, и в этом месяце выйдет за него замуж.

Они в самом деле поженились — Антикас опоздал на церемонию. Он прибыл, когда они выходили из церкви, украшенные цветочными гирляндами. Сняв тяжелую перчатку для верховой езды, он швырнул ее в лицо жениху. Дуэль состоялась в тот же вечер, и Антикас убил его.

Ночью Кара послала за ним. Она ждала его в темной комнате. Лампы не горели, и бархатные занавеси не пропускали лунного света. На столике мигала одна-единственная свеча. Кара сидела, закутавшись в толстое одеяло. Антикас помнил, как тяжело было у него на сердце и как он хотел повиниться перед ней. Но он решил, что извиняться не станет. Во всем виновата она, а не он. Нужно, чтобы она поняла это. Кара его не упрекала — просто сидела и смотрела на него. В ее взгляде он не видел ненависти, только глубокую печаль. При тусклом свете она казалась ему прекрасной, и он не понимал, как мог оставить ее на такой долгий срок. В своей самонадеянности он полагал, что она никогда не любила того, другого — просто приняла его предложение, зная, что Антикас тогда вернется к ней. Он действительно вернулся, и если она попросит, он примет ее обратно, несмотря на пережитое им унижение. Антикас приготовился простить, но подобной сцены он не ожидал. Слезы, гнев — что угодно, только не это жуткое молчание.

«Вы желали видеть меня?» — спросил он.

«Ты злой человек, Антикас, — прошептала она в ответ, — но больше ты не причинишь нам зла». Ее глаза закрылись, голова запрокинулась. Он подумал, что она лишилась чувств, и тут разглядел лужу крови под ее стулом. Он сорвал с нее одеяло. Ее запястья были вскрыты, платье — она так и осталась в свадебном платье, с гирляндой на шее — промокло от крови. Она умерла, не сказав больше ни слова.

Воспоминание не желало уходить и туманило голову, как отравленное вино.

— Это не было злом, — сказал Антикас. — Она должна была дождаться меня. Тогда бы ничего этого не случилось. Я не виноват.

«Ктоже, если не ты?» — спросил его непрошеный голос изнутри.

Дело на том не кончилось. Ее брат вызвал Антикаса и тоже умер. Антикас пытался обезоружить его или ранить, но юноша нападал свирепо, и Антикас, когда представился случаи, почти бессознательно пронзил ему сердце.

Он слез с перил и стал смотреть на бурную реку внизу. Дубовая ветка, крутясь, зацепилась за камень, оторвалась и помчалась дальше. Бурый медведь, стоя в воде, после нескольких попыток подцепил лапой рыбу и выбросил на берег. Она забила хвостом, а медведь вылез из воды и сожрал ее.

Конь Антикаса пасся неподалеку. Воин достал из седельной сумки последние свои съестные припасы.

Мысли о Каре преследовали его и за едой, но он отгонял их, заменяя воспоминаниями о своем побеге из Юсы. Дух Калижкана привел его в заброшенный храм у южной городской стены и направил в тайную комнату за алтарем. У дальней стены стоял старинный сундук. Замка на нем не было, петли проржавели и сломались, когда Антикас откинул крышку. Внутри лежали три коротких меча в ножнах, завернутые в полотно. Антикас достал их.

— Это последние из грозовых мечей, созданных, когда мир был моложе, — сказал Калижкан. — Волшебник Эмшарас придумал их, чтобы сражаться с демонами-креакинами.

Взяв мечи, Антикас вышел из города к месту, где стояла лагерем армия. Там он раздобыл коня, провизию и поехал в горы.

На первом ночлеге он развернул один из мечей. В рукоять был вставлен голубой драгоценный камень, круглый и тяжелый, в оправе из золотой проволоки. Саму рукоять оплетала серовато-белая кожа, на поперечинах были выдавлены золотые письмена. Антикас медленно выдвинул клинок из простых, ничем не украшенных ножен.

— Не прикасайся к лезвию! — предостерег голос Калижкана.