Луна над Эдемом Картленд Барбара
Он так часто осуждал тех представительниц своей паствы, которые питали слабость к экстравагантным туалетам. Он считал легкомыслие страшным грехом и был уверен, что красивая одежда развращает тех, кто ее носит.
— Пожалуйста, упакуйте ту одежду, в которой я приехала сюда, — сказала Доминика, — и я заберу ее с собой.
— Те платья, которые, уже готовы, пришлют к вам домой сегодня вечером, мадемуазель, — сказала мадам Фернандо. — Остальные мы станем доставлять по мере того, как они будут готовы. А после четверга мы будем отправлять ваши туалеты поездом прямо в Канди. Я обговорю это с милордом.
Когда Доминика вышла из примерочной, она увидела, что лорд Хокстон выписывает чек. Она знала, что сумма должна была быть огромной, и чувствовала себя виноватой, оттого что столько денег было израсходовано только на ее платья, когда с их помощью можно было бы накормить многих голодных.
Но в то же время она не могла не испытывать приятного возбуждения от того, как она теперь выглядела, и от обилия роскошных нарядов, — она даже не все их запомнила.
Она подошла к лорду Хокстону в тот момент, когда он протягивал чек мадам Фернандо. Он, улыбнулся Доминике и вдруг заметил немую мольбу в ее взгляде.
— В чем дело? — спросил он.
— Я хочу кое о чем попросить вас, — сказала Доминика. Вы, конечно, вправе отказаться, но я не могу промолчать.
— Я вас слушаю, — тихо произнес он. Она отвела его в сторону, чтобы мадам Фернандо не могла услышать, о чем они будут говорить.
— Вы мне купили столько прекрасных платьев — «гораздо больше, чем я могла представить себе даже в мечтах, — сказала она. — Но… не позволите ли вы мне вернуть одно из них назад и взамен купить новые шляпки для моих сестер? Мы всегда ходим в черных с тех пор, как умерла мама, и девочкам придется носить их еще много лет! Мы уже ненавидим этот цвет!
Ее голос прервался от волнения, но взглядом она пыталась заставить его понять.
— Всего лишь одним платьем меньше? — взмолилась она. — Вам это ничего не будет стоить!
Лорд Хокстон улыбнулся ей, а затем повернулся к мадам Фернандо.
— Мадам, — сказал он. — У меня для вас есть еще один заказ.
— Ну конечно, милорд, — улыбнулась она.
— У мисс Рэдфорд, — медленно произнес он, — есть пять сестер самого разного возраста. Я хочу, чтобы вы сшили для каждой из них обычное воскресное платье, примерно такое, какое сейчас на Доминике. К ним понадобятся шляпки, и все платья должны быть непохожими друг на друга и соответствовать их возрасту и индивидуальности. Я думаю, будет лучше всего, если сегодня вечером вы пошлете кого-нибудь в дом викария, чтобы снять мерки.
— С огромным удовольствием, милорд! — довольным тоном ответила мадам Фернандо.
Она проводила лорда Хокстона и Доминику до дверей, рассыпаясь в изъявлениях благодарности.
Когда наконец коляска тронулась с места, Доминика повернулась к лорду Хокстону.
— Я не могла представить, чтобы кто-нибудь мог быть таким добрым и чудесным! — воскликнула она. — Я так благодарна вам, милорд! От всего сердца!
— Мне это доставило удовольствие, — ответил он и к собственному удивлению понял, что так оно и было.
Глава 4
Поезд проносился с огромной скоростью мимо рисовых полей и болот. Доминика смотрела в окно, думая, что с того момента, как лорд Хокстон появился в ее жизни, все происходящее утратило реальность, все словно происходило с ней во сне.
До самого последнего момента она никак не могла поверить, что действительно навсегда покидает отчий дом и расстается с сестрами, которые были в таком восторге от новых платьев и шляпок, сшитых мадам Фернандо по заказу лорда Хокстона, что это даже затмило горечь разлуки с Доминикой.
Когда она впервые сообщила им о том, что он заказал для них новые платья, они никак не могли поверить в это.
— А папа позволит нам носить их? — наконец спросила Фейт. — Что он скажет, когда увидит нас в таких шикарных туалетах?
— Он скажет, — отозвалась Черити, прекрасно имитируя голос и интонации викария:» Женское тщеславие и страсть к пышным одеяниям — суть мерзость и грех перед лицом Всевышнего!«
— Я уверена, что он заставит нас и дальше носить старые платья и эти отвратительные, гадкие шляпы! — в отчаянии проговорила Фейт.
— По дороге домой я думала об этом, — сказала Доминика. Может быть, это дурно, но я знаю, что нужно сделать.
— Что? — хором спросили старшие из сестер.
— Когда пришлют новые шляпки, вы сожгите старые! — ответила Доминика.
— Сжечь? — вырвался у кого-то изумленный возглас.
— Вы знаете не хуже меня, — продолжала Доминика, — что папа никогда не позволит вам потратить деньги на то, чтобы купить новые шляпки, если у вас будут хоть какие-то, которые можно носить. И вы же не можете появляться в Церкви с непокрытой головой!
Фейт бросилась на шею к Доминике.
— Ты гений! — восторженно воскликнула она. — Мы так и сделаем!
— Может быть, это и обман, — с сомнением сказала Доминика, — но я уверена, что ваши новые платья будут прелестны… так же прелестны, как мое… к тому же лорд Хокстон попросил мадам Фернандо, чтобы они были разными.
— Он самый, замечательный человек на свете! — с ликованием закричала Фейт.
— Только не благодарите его в присутствии папы, — предупредила сестер Доминика.
Они запомнили ее предостережение, но им было так трудно сдерживать себя! Наконец оставшись наедине с лордом Хокстоном, они обрушили на него целый поток благодарности.
— Вы так добры!
— Это просто потрясающе!
— Мы до сих пор никак не можем поверить, что вы сделали нам такой замечательный подарок!
— Я с нетерпением жду того момента, когда увижу вас одетыми так, как вам подобает, — сказал тот, и Доминике показалось, что она заметила в его глазах лукавый блеск.
Пруденс, молчавшая до этого, подошла к нему.
— Я думаю, что вы очень добрый, — пролепетала она. — Когда я вырасту, я выйду за вас замуж!
Лорд Хокстон слегка оторопел, но тут же нашелся:
— Я польщен, потому что это первое предложение о замужестве, полученное мною от дамы!
— Вы подождете, пока я вырасту? — спросила Пруденс.
Лорд Хокстон внимательно посмотрел на девчушку и увидел, что она была маленькой копией Доминики. Те же пепельные волосы, серые глаза и прямой носик. Но она выглядела очень хрупкой, и он догадался, что она самая слабенькая в семье.
— Вы будете ждать? — серьезно повторила Пруденс.
— Я скажу вам, что я сделаю, — ответил лорд Хокстон после небольшой паузы. — Когда вам исполнится восемнадцать лет, я устрою для вас великолепный бал, на который приглашу самых красивых и обаятельных молодых людей из числа своих знакомых.
У Пруденс загорелись глаза.
— Тогда я должна научиться танцевать!
— Прежде всего, ты должна хорошо есть, — вмешалась Доминика, — иначе у тебя не хватит сил, чтобы танцевать всю ночь! Правда, милорд?
Она бросила выразительный взгляд на лорда Хокстона.
— Безусловно, — серьезно подтвердил он. — Танцы — это очень утомительное занятие. Будет очень обидно, если, как Золушке, вам придется исчезнуть в самый разгар бала!
— Я буду хорошо есть, — пообещала Пруденс. Теперь же, сидя в поезде и глядя в окно, Доминика думала о том, как умело он смог убедить ее сестренку хорошо кушать. С ней приходилось так трудно, потому что Пруденс была очень разборчива в елј и никак не могла привыкнуть к тому скудному и однообразному рациону, на котором настаивал их отец.
Поля сменялись поросшими джунглями холмами, которые казались островками посреди изумрудно-зеленого моря молодых рисовых побегов. Изредка можно было увидеть неуклюжих буйволов, бредущих по колено в грязи и тянущих за собой деревянные плуги. Землю готовили к новым посадкам.
Начиная от Рамбуканы дорога пошла в гору, и к составу прицепили дополнительный локомотив.
На одном участке пути, который, как было известно Доминике, назывался» Скалой страха «, дорога шла вдоль крутого склона горы, откуда открывался потрясающий вид. А вниз уходила пропасть глубиной в 700 футов, переходящая в еще более глубокое ущелье.
Иногда им встречались холмы, засаженные молодыми чайными кустами, которые росли между засохших пней, оставшихся от кофейных деревьев, но в основном по обеим сторонам дороги тянулся густой лес.
Лорд Хокстон сидел напротив Доминики, но, чувствуя, что он не настроен разговаривать, перекрикивая шум двигателя и стук колес, она уставилась в окно, погрузившись в собственные мысли.
На ней было очень элегантное дорожное платье, маленький, великолепно сшитый жакет лежал на соседнем сиденье. Когда сестры увидели Доминику в этом костюме и в новой шляпке, украшенной цветами, они онемели от восхищения. Наконец Фейт, нарушив молчание, спросила:
— Сколько лет ты будешь носить это платье, прежде чем отдашь его мне?
— Я пришлю его тебе сразу же, как только мне купят другое, — пообещала Доминика.
Ей так много нужно было успеть сделать до отъезда, дать столько указаний Малике, что у нее не было времени разбираться в своих чувствах или думать о том, что ждет ее впереди.
Лишь иногда по ночам ее охватывал страх, когда она представляла себе Джеральда Уоррена и думала о том, что он, возможно, тоже с тревогой смотрит в будущее.
Она, по крайней мере, представляла себе, что он похож на своего дядю, и это в некоторой степени служило ей утешением.
Он же вообще не знал о ней ничего, и Доминика боялась, что он испытывает гнев и возмущение при мысли о том, что его собираются женить неизвестно на ком.
Она знала, что лорд Хокстон написал племяннику письмо еще в понедельник, и чтобы быть уверенным, что его доставят без промедления, он отправил его с посыльным, оплатив тому дорогу из Коломбо до плантации и обратно.
Лорд Хокстон не сказал Доминике, должен ли посыльный привезти ответ. Ей почему-то казалось, что он не рассчитывал на это, поскольку был совершенно уверен, что племянник исполнит его желания без всяких возражений.
В то же время она с трудом могла сдержать волнение и тревогу, когда поезд, после четырехчасового пути, прибыл в Канди, где им предстояло сделать пересадку на другую ветку.
Она и раньше слышала, что Канди — изумительно красивый город, последний оплот цейлонских царей с его священным храмом Зуба, возвышающимся над искусственным озером. Но то, что она увидела, превзошло все ее ожидания.
У них было еще два часа до отхода поезда, идущего в Центральную провинцию, который, как объяснил лорд Хокстон, делал остановку всего в пяти милях от его плантации.
Зная, что ей это будет интересно, он нанял экипаж, и они отправились кататься по городу и вдоль берега озера.
Повсюду цвели магнолии, жасмин и орхидеи; нежные белые цветы champee наполняли воздух упоительным ароматом.
— А вам известно, что Кришна, который является богом любви у индусов, делает наконечники для своих стрел из цветков champee? — спросила Доминика.
— И что, это усиливает их действие? — с улыбкой поинтересовался лорд Хокстон.
— Так считают брамины. — Внезапно осмелев, Доминика спросила:
— А вы когда-нибудь любили, милорд?
— Не настолько, чтобы расстаться со своей свободой, — ответил он.
— Это значит, что вы не любили, — сказала Доминика. — Я уверена, что ради настоящей любви человек готов пожертвовать всем!
— Из ваших слов можно сделать вывод, что вы читаете сентиментальные романы, — с иронией заметил лорд Хокстон.
— Папа никогда бы не допустил, чтобы в доме появились какие бы то ни было романы, — сказала Доминика, — но я уверена, что если человеку посчастливилось найти любовь… настоящую любовь, у него не хватит сил противиться ей.
Еще не успев договорить, она поняла, что совершила оплошность. Нельзя было говорить подобные вещи лорду Хокстону, учитывая, что она согласилась выйти замуж за его племянника не только без любви, но даже не будучи знакома с ним. Но вокруг было так красиво, что, казалось, сама природа невольно подсказывала мысли о любви.
Словно желая переменить тему, лорд Хокстон принялся рассказывать Доминике о мужестве и отваге жителей Канди, которые последними из цейлонцев покорились британским завоевателям.
Он рассказал ей также о самом большом карнавале в Азии Исала Перахира, который ежегодно проводят в Канди уже в течение двух тысячелетий.
— Вам очень понравится, — сказал он. — Вы увидите там ярко разукрашенных слонов, танцоров и барабанщиков, представителей знати в усыпанной драгоценными камнями одежде, канатоходцев; все вместе это самое захватывающее зрелище, которое я когда-либо видел.
— Мне всегда было интересно, каким образом на Цейлоне оказался зуб Будды, — сказала Доминика.
Ее взгляд был направлен в сторону женщин в разноцветных сари, которые поднимались по ступеням храма. В руках они несли охапки цветов champee, чтобы возложить их к месту поклонения.
— По преданию, эта священная реликвия попала на Цейлон из Индии, будучи спрятанной в прическе принцессы, спасавшейся бегством во время войны, — ответил лорд Хокстон. Он помолчал немного, а потом с улыбкой добавил:
— Надо полагать, у нее были такие же длинные и густые волосы, как у вас.
Доминика покраснела.
— Откуда вы знаете… какие у меня волосы?
— У меня были подозрения, что вам с трудом удается уложить их в прическу.
На лице Доминики появилось озабоченное выражение.
— Может быть, я буду выглядеть лучше, если укорочу их?
— Ни в коем случае, — решительно заявил лорд Хокстон. — У женщины должны быть длинные волосы, это часть ее очарования. Ваши же волосы просто восхитительны, вы должны гордиться ими!
Доминика снова покраснела, но в то же время эти слова заставили се затрепетать от восторга. Это был комплимент!
Ей хотелось так много спросить у него, но время пролетело очень быстро, и вскоре они снова сидели в поезде.
— Все это так не похоже на дни моей юности, когда я только что купил плантацию, — сказал лорд Хокстон, когда состав отошел от станции. — В те времена в Канди вела лишь пыльная проселочная дорога, по которой мы на телегах, запряженных волами, перевозили кофе. — Он улыбнулся и добавил:
— Сейчас даже трудно представить себе, что губернатор Норт, отправляясь путешествовать по острову, брал с собой 160 носильщиков для паланкинов, 400 кули и двух слонов!
— Сколько хлопот, чтобы разместить их всех на ночлег! — ужаснулась Доминика.
Она старалась разговаривать спокойно, но с каждой минутой ее тревога и страх росли.
Она отлично знала, что лорд Хокстон рассчитывает на ее спокойствие и выдержку. В конце концов, из-за этих качеств он и выбрал ее в жены своему племяннику, и если сейчас он заметит, что она нервничает, он станет презирать ее.
Поэтому она изо всех сил старалась поддерживать беседу, хотя сама понимала, что лорд Хокстон пытается подбодрить ее и делает вид, что не происходит ничего необычного.
— Я написал Джеральду, чтобы он не встречал нас в Канди, — сообщил он ей. — Я подумал, что вам трудно будет впервые разговаривать в таком шуме, под стук колес. Лучше будет, если вы встретитесь в доме, который я построил сам и которым очень горжусь.
— Это было очень трудно? — спросила Доминика.
— Я делал это с удовольствием, — ответил лорд Хокстон. — Поначалу здание было намного меньше, чем теперь, а после мои планы были нарушены из-за кофейного кризиса. Но потом чай начал приносить доход, и я снова взялся за строительство. Дом и сад были окончательно завершены лишь за год до того, как я вынужден был вернуться в Англию.
По его голосу Доминика поняла, что это было одной из главных причин, почему ему так не хотелось покидать Цейлон.
— Возможно, своим женским взглядом вы найдете множество упущений, — сказал он с улыбкой, — но мне мой дом кажется совершенным, а что касается окружающего пейзажа, на всем Цейлоне вы не найдете места красивее!
— Я уверена, что мне очень понравится у вас, — тихо пробормотала Доминика.
Она очень хотела надеяться, что ей также понравится теперешний обитатель этого дома.
А что, если Джеральд Уоррен все еще продолжает любить ту девушку, которая бросила его, и не сможет привыкнуть к мысли, что другая женщина должна занять ее место?
» Я должна относиться к нему с большим пониманием и сочувствием «, — настраивала себя Доминика.
Она была приучена к тому, чтобы дарить окружающим нежность и заботу. После того, как умерла ее мать, отец часто настаивал на том, чтобы она сопровождала его, когда он навещал те семьи в бедных кварталах, которые, по его мнению, нуждались в его особом внимании.
Среди них были старики, инвалиды и больные дети. Словно угадав ее мысли, лорд Хокстон неожиданно спросил:
— А что вы делали, когда вместе с отцом посещали его подопечных?
— Папа все время старается обратить цейлонцев в христианство, — ответила Доминика. — Мама всегда говорила, что ему следовало бы стать миссионером. Он окрестил очень многих, и прилагает все усилия, чтобы они никогда не забывали о данных ими клятвах. — Она улыбнулась. — Иногда мне кажется, что он почти силой заставляет их следовать христианским канонам, хотят они этого или не хотят. Если они пропускают воскресную службу без уважительной причины, он просто приходит в ярость.
Лорд Хокстон не сомневался, что викарию нетрудно было убедить цейлонцев, которые были очень добродушными и дружелюбными, делать то, что он считал нужным, но вслух лишь спросил:
— Вы не договорили мне, в чем состояли ваши обязанности.
— Я присматривала за детьми, пока папа читал нравоучения их родителям, ухаживала за стариками и больными. Мне кажется, многие из них радовались моему приходу потому, что у них появлялась возможность хотя бы с кем-то поговорить.
— Могу себе представить, — согласился лорд Хокстон.
Доминика выглянула в окно. По дороге, тянущейся вдоль железнодорожного полотна, шел буддийский священнослужитель в ярко-оранжевой одежде, которая указывала на его сан.
— Я никогда не могла понять, — задумчиво произнесла Доминика, — почему некоторые из буддистов принимают христианство. Буддизм — такая счастливая религия.
— Вы читали об этом? — поинтересовался лорд Хокстон:
— Не только читала, но и разговаривала со многими буддистами, — ответила Доминика и тут же поспешно добавила:
— Конечно, папа не одобрил бы этого, но меня так интересовали их верования, я даже часто жалела, что не принадлежу к этой религии.
— Возможно, в своей прошлой жизни вы были буддисткой, — заметил лорд Хокстон. Она улыбнулась ему.
— Вы верите в переселение душ?
— Скажем так, я считаю это возможным, — ответил он. Доминика оживилась, глаза ее засверкали.
— Мне кажется, буддисты дают единственное разумное объяснение всех бед и жизненных тягот, — сказала она. — А их священники так верно служат своему делу, но в то же время так спокойны и деликатны и никому не навязывают своих убеждений.
Лорд Хокстон знал, что, говоря это, она думает о своем отце. За последние дни он убедился в том, что Доминика обладает острым умом и размышляет о тех вещах, которые редко волнуют девушек ее возраста. Отчасти это было следствием ее необычного воспитания, и лорд Хокстон понимал, что, несмотря на ее невежество во многих житейских вопросах, ее ум способен достичь высот, каких суждено достичь немногим.
— Я хочу вас обрадовать, — неожиданно сказал он.
— Чем? — удивилась Доминика.
— Я уже написал в книжный магазин в Канди, чтобы на плантацию выслали все последние новинки.
По тому, как загорелись ее глаза, лорд Хокстон понял, что это известие доставило ей огромную радость.
— У вас будет много времени для чтения, — сказал лорд Хокстон, — когда Джеральд будет занят на плантации. Но я должен кое о чем вас предупредить.
— Я слушаю вас, — насторожилась Доминика.
— Вы не должны выполнять никакой работы по дому.
— Почему? — удивилась она.
— Потому что у вас будет достаточно слуг, и если вы станете брать на себя часть их работу, вы их обидите. Они сочтут, что вы недовольны тем, как они справляются со своими обязанностями.
— А если они будут что-то делать не так, как нужно? — спросила Доминика.
— В таком случае вы можете им объяснить, что именно от них требуется, — ответил лорд Хокстон. — Но ни в коем случае не стирать самой, не мыть полов и не вытирать пыль!
— А готовить я могу? — слабо проговорила Доминика.
— У меня великолепный повар, — ответил лорд Хокстон. — Если за время моего отсутствия он уволился, во что я слабо верю, вы, конечно, можете заняться обучением того, кто займет его место. Но я прошу вас твердо усвоить, что я не допущу, чтобы вы сами готовили.
Она вздохнула:
— Я вижу, вы намерены превратить меня в светскую даму. Неудивительно, что вы выписали мне столько книг для чтения. А что мне позволено делать?
— Вы можете кататься верхом, — ответил он. — Мне кажется, вы будете прекрасно смотреться на лошади.
— Когда я была маленькой, у нас был пони, — сказала Доминика. — Но когда он умер, мы не могли позволить себе купить другого.
— Я научу вас ездить верхом, — сказал лорд Хокстон и добавил, словно эта мысль только что пришла ему в голову:
— Конечно, если Джеральд не захочет сделать этого сам.
Было половина четвертого, когда поезд подъехал к станции. Не доезжая до Канди, они позавтракали содержимым корзинки, которую лорд Хокстон захватил с собой из Квинз-Хауса. Там были такие восхитительные блюда, которых Доминика прежде никогда не пробовала, а вино показалось ей божественным нектаром.
Когда поезд остановился, Доминику от страха даже затошнило. Их уже ждал экипаж, и пока лорд Хокстон давал указания носильщику, к ним подошел какой-то мужчина.
— Ранджан! — воскликнул лорд Хокстон. — Как я рад, что ты приехал встретить меня!
Мужчины обменялись крепким рукопожатием, а затем повернулись к Доминике.
— Доминика, позвольте мне представить вам Ранджана, моего надсмотрщика, который взял на себя управление плантацией, когда мне пришлось уехать в Англию, — сказал лорд Хокстон. — Я очень рад видеть тебя, Ранджан.
— Я тоже, Дюраи, — ответил Ранджан. — Мы все надеемся, что вы вернулись насовсем.
— Все в порядке? — спросил лорд Хокстон.
— Нет, Дюраи. Очень большие неприятности, — ответил Ранджан.
— Я слышал, что у вас были кое-какие трудности, — сказал лорд Хокстон, — но обещаю тебе, я все улажу.
— То, что случилось, исправить уже нельзя, — тихо произнес Ранджан.
Доминика тактично отошла в сторону, но ей все равно было слышно, о чем говорили мужчины.
— Что произошло? — резко спросил лорд Хокстон.
— Сита, та девушка, которую прогнал Синна Дюраи, умерла. Сегодня утром мы нашли ее тело на дне ущелья.
Доминика почувствовала, как напрягся лорд Хокстон. Он молча стоял, глядя на надсмотрщика, чей саронг казался единственным ярким пятном на фоне деревянных стен здания вокзала.
— Она покончила с собой! — еле слышно проговорил лорд Хокстон.
— Да, Дюраи. Лакшман, ее отец, поклялся страшно отомстить!
— Ты должен разыскать его, Ранджан, — твердо сказал лорд Хокстон. — Найди его немедленно. Скажи ему, что я дам ему много денег, чтобы хоть как-то смягчить горечь его утраты.
— Я пытался, Дюраи, — ответил Ранджан, — но он совсем обезумел. Слишком поздно, чтобы пытаться исправить дело деньгами.
— Ты должен попробовать, Ранджан! Скажи ему, что я только что приехал. Скажи ему, что я крайне огорчен случившимся и хочу, чтобы он немедленно пришел ко мне.
— Хорошо, Дюраи, — ответил Ранджан, но Доминике показалось, что в его голосе прозвучало сомнение.
— Увидимся позже, — сказал лорд Хокстон. Он повернулся к Доминике и сказал совсем другим тоном:
— Доминика, вам не следует стоять на солнце без зонтика.
— Да, конечно.
Она послушно раскрыла зонтик и подняла его над головой. Часть их багажа уже отнесли в экипаж, а остальное Ранджан сложил в странного вида деревянную повозку, которую, как догадалась Доминика, обычно использовали, чтобы перевозить на плантации овощи или бамбук.
Экипаж, где сидели лорд Хокстон и Доминика, довольно резво тронулся с места, но вскоре дорога пошла в гору, и они поехали медленнее.
Лорд Хокстон молчал, и только спустя некоторое время Доминика робко спросила:
— Кто такая Сита?
— Вы слышали, о чем говорил мой надсмотрщик?
— Я не могла не слышать.
— Ему не следовало болтать в вашем присутствии, — резко сказал лорд Хокстон.
— Вы сказали, что эта девушка… покончила с собой. Почему?
Она знала, что ему не хотелось отвечать на этот вопрос, но интуиция подсказывала ей, что все происшедшее каким-то образом затрагивает и ее.
После долгого молчания лорд Хокстон ответил:
— Вы прожили на Цейлоне всю свою жизнь и не можете не знать, какое одинокое и однообразное существование обычно ведут плантаторы в горах. Они вынуждены довольствоваться лишь обществом своих кули. Именно поэтому я так спешил найти подходящую жену для своего племянника.
— Сита — цейлонка, — сказала Доминика, не сводя глаз с лица лорда Хокстона.
— Вы, несомненно, догадались об этом по ее имени, — сухо ответил он. — Должно быть, она бросилась в ущелье в минуту помешательства. Пролетев сотню футов, она упала на скалы и, должно быть, потеряла сознание и утонула в потоке, протекающем по дну ущелья.
— Но почему она покончила с собой? — настаивала Доминика. Лорд Хокстон не отвечал, и после небольшой паузы девушка еле слышно произнесла:
— Она сделала это потому… что… мистер Уоррен прогнал ее? Ведь ваш надсмотрщик, упомянув Синна Дюраи, имел в виду его?
Лорд Хокстон хотел было солгать, но решил, что этим он оскорбит Доминику. Печально, что Ранджан рассказал о смерти Ситы в ее присутствии, но откуда ему было знать, что девушка, приехавшая с лордом Хокстоном, — невеста Синна Дюраи.
Тщательно подбирая слова, лорд Хокстон произнес:
— Видите ли, Доминика, всегда находятся женщины, готовые скрасить одинокую жизнь молодых плантаторов.
Она не шевельнулась, но он почувствовал, как внутренне девушка вся сжалась. Он понимал, что она уже заподозрила истину и это явилось для нее сильным потрясением.
— Вы хотите сказать… что Сита и мистер Уоррен любили друг друга? — нерешительно произнесла она.
— Я не пытаюсь сказать ничего подобного, — ответил лорд Хокстон. — Здесь не может быть и речи о любви, как мы с вами ее понимаем. Просто мужчина испытывает потребность в физической близости с женщиной, и когда женщина готова пойти ему навстречу, это может превратиться в довольно приятные и почти деловые отношения.
Доминика какое-то время молчала, потом задумчиво сказала:
— Я думаю, это и было одним из тех искушений, против которых так яростно боролся папа. Он хотел, чтобы в Коломбо закрыли все те места… где плантаторы встречались с цейлонками… потому что он считал это страшным грехом и развратом.
— У вашего отца, и это вполне объяснимо, слишком радикальные взгляды в этом вопросе, — холодно произнес лорд Хокстон. — Кроме того, не следует забывать, что до смерти вашей матери он был женатым человеком и, следовательно, не был подвержен одиночеству и искушениям, к которым, если быть до конца честным, в этих краях относятся очень снисходительно.
— Но девушка… покончила с собой, — сказала Доминика. — Почему ваш племянник прогнал ее?