Гувернантка для герцога Дэр Тесса

Глава 23

Как только герцог Эшбери наконец убрался вместе со своими угрозами. Чейз повернулся к Александре и скрестил руки на груди.

— Теперь, я надеюсь, мы окончательно на всем поставим крест. Тебя это убедило?

— Убедило — в чем?

— В том, что я самый худший из стражей и опекунов. В том, что неважно, что я желаю сделать, пусть даже я и люблю этих двух девчонок. Если мне они небезразличны, я не могу и не должен брать на себя ответственность за них.

— А, это… Нет, меня это не убедило.

Он хлопнул себя по лбу и застонал.

— Александра, прекрати! Я не смог позаботиться о молодом человеке двадцати лет от роду и уберечь его. И не от каких-то неприятностей, свойственных юности. Я не смог уберечь его от гибели!

Алекс с сочувствием смотрела на него. В голосе сочувствия было еще больше.

— Чейз, мне так жаль!

— Не надо. Тебе не о ком жалеть.

— Почему я не могу посочувствовать тебе? Ты потерял двоюродного брата в результате насилия, при трагических обстоятельствах. Вполне естественно испытывать к тебе сочувствие.

— Ты меня не слушаешь? Я дал слово дяде. Пообещал ему, что глаз не буду спускать с брата. И нарушил это обещание — в самом недостойном месте, в самое неподходящее время. Его ударили кинжалом рядом с игорным заведением, а потом он истек кровью, оставленный в безлюдном месте. А где в это время был я? На убогом постоялом дворе, в постели с девицей. Я даже не знал, как ее зовут… Не оправдывай меня.

Александра шагнула к нему.

— Мне просто…

— Я серьезно говорю. — Останавливая ее, Чейз вытянул вперед руку. — Не надо, Алекс. Пожалуйста, не пытайся обнять меня, прижать к груди голову, поцеловать в лоб, погладить по волосам… Не говори, что я ни в чем не виноват и что все меня не так понимают.

Алекс поморщилась.

— Даже не собираюсь этого делать.

— О! — удивился он. — Уже хорошо.

Проклятье!

Она опустилась на диван и похлопала по свободному месту рядом, приглашая Чейза сесть. У него не нашлось сил отказаться. И это было неудивительно. Он никогда не мог отказать женщине, если она предлагала сократить дистанцию. В этом, собственно, и заключалась причина всех его проблем.

Алекс повернулась к нему, опершись локтем на спинку дивана и подперев щеку ладонью, — красивая, задумчивая.

— Ты совершил ошибку, — сказала она. — И не маленькую. Весьма серьезную ошибку, с тяжелыми последствиями. Ты нарушил обещание, данное дяде, и бросил кузена в тот момент, когда должен был находиться рядом с ним. Да, не ты пустил в ход кинжал и пролил кровь, но ты не предотвратил несчастье.

Чейз с трудом проглотил комок в горле.

— Если ты испытываешь чувство вины, я не собираюсь разубеждать тебя. По правде говоря, я бы перестала тебя уважать, если бы ты не чувствовал себя виноватым.

— Что значит, ты перестала бы меня уважать? Когда это ты начала меня уважать?

— Не помню точно. Но в какой-то момент это должно было случиться. Если не раньше, то уж совершенно точно ты заслужил мое расположение, когда выловил Миллисент из Серпентайна.

— Это было чистейшее упрямство. Проклятая кукла не собиралась умирать. Надо было просто помочь ей в этом.

Алекс улыбнулась.

— Я знаю. И вот именно поэтому я поверила, что ты сможешь стать самым лучшим опекуном для девочек, их защитником. Потому что ты совершаешь ошибки и учишься на них.

— Учусь, да. Выучил, например, что на меня нельзя возлагать такого рода обязанности.

— Твоя единственная обязанность — любить их. Все остальное приложится.

Она стала загибать пальцы один за другим, обосновывая свое заявление. Ни кусочков сахара, ни графинов с крепкими напитками ей уже не потребовалось.

— Ты заботишься о сиротках. Они тебя обожают. В денежном плане тебе под силу выполнить любое их желание. Они нередко ломают вещи, а ты в любой момент сам можешь отремонтировать поломку. — Алекс дошла до мизинца. — Без них тебе станет одиноко.

Последняя фраза вонзилась ему в грудь как кинжал.

Она вытянула вперед руку, растопырив пальцы.

— Посмотри, Чейз. Все же ясно. Тебе просто нужно дотянуться до них, а потом крепко держать.

Она не понимала его. Чейз не сомневался в своей способности любить. Розамунда и Дейзи завоевали его сердце в течение нескольких часов, как только вошли в его жизнь. Проблема была в другом, Чейз не мог представить себе, что когда-нибудь перестанет презирать себя, — это он переживал снова и снова.

Отвращение к себе заставляло его бросаться в объятия женщин только для того, чтобы забыться. Именно это, а не скука или похоть. Сосредоточенность на том, чтобы доставить женщинам наслаждение, стала для него единственным способом отогнать угрызения совести. Только когда очередная любовница обхватывала ногами его талию, когда он слышал, как хрипловатый женский голос умоляет его продлить наслаждение, он начинал чувствовать, что жизнь имеет смысл.

Но потом…

Интересно, есть ли более сильное слово, чтобы назвать собственное ничтожество, чем «бессмысленный» или «никчемный»? Потому что, закончив заниматься любовью, он именно таким себя и ощущал.

Сколько раз он клялся себе, что прекратит все это, уговаривая себя стать мужчиной, который готов нести груз заслуженной вины, а не прятаться во влажной глубине между женскими бедрами, но неизбежно уступал соблазну. Воспоминания брали верх над пустотой, заполняя вакуум, как дождевая вода заполняет канавы.

Как струйки крови заполняют стыки между камнями мостовой.

Как горсти мокрой земли заполняют могилу.

Клубы, вечеринки, бренди… Это помогало, но ненадолго. Ему удавалось выдержать неделю воздержания, иногда — две, но в итоге приходилось идти на попятный.

Как он мог поклясться, что будет заботиться об этих девочках? Ведь он не мог сдержать слово, данное самому себе.

— Учитывая количество слухов вокруг моей персоны, — заговорил Чейз, — как я могу воспитывать девочек должным образом, если все общество считает меня убийцей? Ты ведь слышала, что сказал герцог. И тут не поспоришь — смерть кузена была мне выгодна.

— Ладно, — сказала она. — У многих есть сомнения на твой счет. Возможно даже, для этого есть основания. Но отказавшись появляться в приличном обществе, ты лишаешь себя возможности доказать, что сложившееся о тебе мнение — ошибочно. Видя, что ты души не чаешь в двух сиротках, наблюдая, как ты воспитываешь и с готовностью защищаешь их, кто-то наверняка изменит свое мнение о тебе. Ты так не думаешь?

Все, что Алекс говорила, было абсолютно логично. Она была исключительно здравомыслящим человеком.

Чейз только сейчас понял, как давно нуждается в том, чтобы кто-нибудь, кто не собирается ни осуждать, ни прощать его, просто сел рядом и обсудил все обстоятельства этого дела спокойно и разумно.

— Если дать людям возможность, они увидят, как сильно ты изменился, Чейз. Ты сам увидишь, как сильно изменился ты.

Господи! Ему отчаянно захотелось поверить ей, и он уже почти поверил — здесь, сейчас, глядя в ее прекрасные глаза и чувствуя на себе ее взгляд, проникающий в самую душу.

Он доверял ее мнению о его характере больше, чем своему собственному. Она заставила его захотеть стать лучше. Она это делала с момента их первой встречи.

Но если Алекс оставит его, он снова станет никем. У него ничего не получится, если…

Если он даст ей уйти.

«Удержи при себе. Заставь ее остаться. Сделай своей».

Чейз обнял Алекс и поцеловал.

С колебаниями было покончено. Он больше не нуждался ни в логике, ни в обоснованиях, ни в здравом смысле. Только дикий порыв, который взорвался в крови и грохотал, как древние барабаны. Такие барабаны били на свадебных церемониях его пещерных предков, когда при свете факелов все разговлялись сырой олениной. Каждый удар барабана в крови отзывался первобытным желанием.

Хотеть. Желать. Взять. Завладеть. Моя!

Он опрокинул ее на диван. Целуя приоткрытыми губами, спустился вдоль шеи, слегка прикусил плечо. Одной рукой вздернул юбки, обнажив ей ноги, другую просунул между бедрами. Алекс тоже была и жаркой, и полной желания, и первобытной, как он.

Раздвинув ей бедра одним легким коротким движением, Чейз погрузил два пальца между ее складками. Она была еще не вполне готова, как обычно бывало после его ласк руками и языком, но сегодня ему не хватало терпения, чтобы воспользоваться всеми своими ухищрениями. Не теряя времени, он крепко зажал складки. Алекс тихо ахнула.

Он быстро расстегнул брюки и освободил член. Массивную возбужденную головку ввел между складками, а потом начал двигать ею вверх и вниз, пока не почувствовал, как они стали увлажняться. Приподнявшись над Алекс, растер ее влагу вдоль члена, приставил головку к ее входу.

— Алекс, пожалуйста. Дай мне взять тебя.

— Чейз, подожди!

— Я хочу тебя, — бормотал он. — Мне это нужно. Войти в тебя, сделать тебя моей.

Моей!

Произнесенное слово отзывалось в каждом ударе его сердца: «моей», «моей», «моей»!

Положив руки ему на плечи, Алекс оттолкнула его.

— Я знаю, ты этого не хочешь. На самом деле — нет!

— Хочу, еще как хочу! — Возбужденной плотью он прижался к ее бедру, чтобы она убедилась в этом сама.

— Я не об этом. Я же знаю, что ты думаешь о совокуплении.

— Мне не хочется это так называть… — Он отодвинулся, тяжело дыша.

— Для тебя это не внове. Позволяешь телу взять над собой верх, когда хочешь унять свое сердце. Прямо сейчас ты испытываешь боль, а я не собираюсь пользоваться этим для своей выгоды.

— Считаешь, что ты сможешь воспользоваться мною к своей выгоде? — Он хмыкнул. — Ты такая бесценная.

— А ты такой снисходительный. — Алекс встала, опустила юбки. — Доброй ночи.

Чейз.

И вышла из комнаты.

Откинувшись на спину, Чейз уставился в потолок. Ей хватило ума вывернуться, но она ошиблась насчет того, кто из них кем может воспользоваться. Он бы воспользовался ею. Не так, как другими своими женщинами, но все равно воспользовался бы. Заставил бы ее принять его, спасти его. Заставил бы прикрыть все его грехи и пороки, которые он знал за собой и о которых не хотел вспоминать.

Вот дьявол!

Надо срочно уехать. Не надо забывать, кто он есть на самом деле, чтобы не нанести ей непоправимый ущерб.

К счастью, Чейз знал, куда нужно уехать.

Глава 24

Неделя, проведенная в Херефордшире, обещала, что его больше не побеспокоят даже самые слабые плотские желания и никакие романтические порывы. По крайней мере. Чейз рассчитывал на это.

Понятно, местные жители упорно продолжали жениться и плодиться, но они не обитали в поместье Бельвуа. Они не проводили дни, вникая в подробности, как чистят навоз за овцами или как осуществляется севооборот, в беседах со скептически настроенным управляющим, который занимал этот пост дольше, чем Чейз жил на свете.

Они не проводили ночи, ворочаясь в постели в полупустом доме, напоминавшем пещеру. За ними не следили их недовольные предки, чопорно смотревшие с фамильных портретов.

Им не приходилось часами сидеть у постели убитого горем старика, который потерял способность говорить и двигаться, но продолжал пронзительно глядеть на Чейза водянисто-голубыми глазами, словно крича: «Это твоя вина!»

Заброшенные пастбища, молчание полупустого дома, неподвижность дяди и гибель наследника.

Это твоя вина!

Чейз старался не думать об Александре и девочках… Но его план отрешиться от всех своих проблем провалился самым жалким образом. Всю невероятно долгую неделю он боролся с желанием вернуться. Оказалось, что особняк Рейно стал для него якорем, к которому был привязан канат, а он целую неделю пытался зацепиться за этот канат, прилагая для этого немыслимые усилия. Это обернулось лишь дополнительными мучениями.

Каждый вечер, засыпая, он мечтал о том, чтобы Алекс, уютно устроившись, лежала рядом.

Каждое утро он просыпался с мыслью: от чего Миллисент умрет сегодня.

По дороге в Лондон все стало намного хуже — мир ополчился против него. Туча пролила потоки дождя прямо на его бедную голову, смывая с одежды овечий навоз и пыль. Он промок насквозь, трясся от холода и мечтал только об одном: поскорее добраться до дома, чтобы оказаться рядом с Алекс и девочками.

Когда Чейз вошел в дом, его встретила Александра. Господи, он чуть не упал перед ней на колени! После поездки он чувствовал себя уставшим, опустошенным, избавившимся от всех стремлений выполнять свой долг. Если бы Алекс обняла его, он вряд ли нашел бы в себе силы воспротивиться ей.

Чейз собрался с духом, вцепился в перила лестницы.

Однако вместо того, чтобы обнять его, Александра подошла и стала раскладывать ему по карманам какие-то маленькие кругленькие штучки.

— Это сладости для девочек, — объяснила она, заметив, с каким удивлением смотрит на нее Чейз. — Теперь ты появишься у них не с пустыми руками.

— Мог бы предупредить меня, что уезжаешь, — ворчала Алекс. — Надо было сообщить об этом и девочкам. Успокоить их оказалось совсем нелегко. Но я сказала им, что нужно быть готовыми к тому, что время от времени ты будешь уезжать. Ты — наследник герцога, важный человек, у тебя много обязанностей… — Превратив Чейза в склад для сладостей, она расправила отвороты его сюртука. — В твое отсутствие я вы учила с ними песенку. Это матросская песня, но все грубые слова я из нее выкинула. Они ждут, когда смогут спеть ее тебе.

— Не хочу слушать никаких песен.

— Тогда, может, завтра?

— И завтра, и послезавтра — нет Я не собираюсь аплодировать их пению и раздавать конфеты и подарки.

— Это всего лишь песня и немного сладостей.

— Ты прекрасно знаешь, что это больше, чем песня, больше, чем сладости.

Им овладел какой-то необъяснимый гнев. Он сам отправил себя в добровольную ссылку, чтобы разорвать образовавшиеся связи, а по возвращении вдруг обнаружил, что Алекс все это время вела под него подкоп. Как она смеет вселять в Розамунду и Дейзи веру в то, что они могут стать одной семьей? Если он должен сделать им больно, пусть это произойдет сейчас, а не позже. Самое последнее, в чем он нуждался, так это то, чтобы Алекс поддерживала надежду в его воспитанницах.

Или поддерживала надежду в нем, если уж, на то пошло.

Чейз перехватил ее руку.

— Я не давал никаких обещаний ни Розамунде, ни Дейзи. Ни единого! Ты даешь их от моего имени, это вызовет разочарование у девчонок. Если у них разобьются сердца, — нет, когда у них разобьются сердца, — это будет твоя вина, Александра. Не моя.

Чейз ожидал, что она нахмурится, сожмется, уязвленная его словами. Вместо этого Алекс склонила голову набок и внимательно оглядела его.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Прекрасно! И я сказал то, что хотел сказать.

— Ты плохо выглядишь. Лицо бледное. Тебя утомила поездка?

— Если я и утомлен, то поездка здесь ни при чем. Я устал от разговора, который повторяется раз за разом.

Тыльной стороной ладони она коснулась его лба.

— У тебя жар.

— Ради бога, нет у меня никакого жара!

Чейз вдруг почувствовал, что лицо у него действительно пылает, а ее лицо начало слегка расплываться. Стальная хватка, которой он цеплялся за перила, стала необходима, чтобы удержаться в вертикальном положении. Но причиной всему этому был гнев, а не болезнь, считал он.

— Чейз, — мягко сказала Алекс, взяв его под руку. — Я думаю, тебе нужно подняться наверх и лечь. Я принесу чай.

— Прекрати кудахтать надо мной! — Он выдернул руку и двинулся вверх по лестнице, прилагая для этого огромные усилия. Похоже, в его отсутствие кто-то намазал ступеньки патокой. — Ты что, вообще ничего не замечаешь? Я в бешенстве. От тебя…

— Да, конечно, — тихо согласилась она.

О господи! Что нужно сделать, чтобы донести до нее очевидное? Может, стоит просигналить его сообщение флажками, как на флоте?

Чейз остановился на площадке, не в силах отдышаться.

— Чтобы духу твоего не было рядом. И их тоже. Завтра повешу на двери объявление: «Женщинам вход запрещен навечно». Куклам, кстати, тоже.

— С женщинами навсегда покончено? А как же «пещера похоти»?

— Все планы насчет «пещеры похоти» разрушила ты. Это, может быть, главное, что у меня есть против тебя.

Ее мимолетная веселая улыбка заставила Чейза вдруг прийти в себя.

— Это не всерьез, Алекс. Это просто шутка.

— Я так и поняла.

Проклятье! Все у него идет наперекосяк! В голове гудит как в пчелином улье. Все тело ноет от боли.

— И перестань смотреть на меня вот так.

— Вот так — это как?

— Как будто я тебе небезразличен, как будто тебе не все равно.

— Мне не все равно.

— Так, словно ты ждешь, что я отвечу тем же.

— А ты еще не ответил?

— Нет! — Чейз отпустил перила, выпрямился в полный рост, собрав остаток сил, чтобы преодолеть последний марш лестницы. — Михайлов день придет наконец, девчонки уедут в школу. Для тебя здесь больше не будет работы. Я попрощаюсь с вами тремя, и каждый из нас заживет своей жизнью. И никаких обязательств!

Он позволил этим словам вылететь из него как воробьям, как пулям, как стрелам, как метеорам, как кометам. Надеялся, что слова его долетят, вонзятся ей в душу, сделают больно.

— Ты спросишь: а, что с нашими маленькими уроками внизу? С ними покончено. С нами покончено. Не знаю, какие мечты ты лелеяла, но теперь настало время очнуться. Ничего не изменилось. Ничего!

Он ненавидел себя за то, что говорил об этом с такой злостью. Но был убежден, что это нужно сделать. Иначе все обернется для нее еще большим злом.

— Итак… — Чейз набрал в грудь воздуха. — Надеюсь, мы поняли друг друга.

Она кивнула.

— Думаю, да.

— Прекрасно!

Чейз сделал два неуверенных шага в сторону и рухнул к ее ногам, потеряв сознание.

— Чейз? — Александра потрясла его за плечо. — Чейз! — И услышала только нечленораздельное мычание — что-то насчет овец и навоза.

Алекс распустила Чейзу галстук. Боже милосердный, он весь горел. Дышал тяжело и хрипло. Его состояние было намного серьезнее, чем ей казалось.

Она тут же с головой окунулась в дела. Из-за того, что пришлось поднять на ноги весь дом, послать за врачом, накипятить воды для чая и перетащить в спальню ослабевшего от лихорадки мужчину весом пятнадцать стоунов[1], время пролетело незаметно.

А вот последующие дни тянулись медленно, ползли как улитки.

Чем дольше Чейз оставался в постели, тем сильнее тревожилась Алекс, доводя себя до безумия.

О характере ее связи с хозяином дома — она надеялась на это — не знал никто, поэтому у нее не было формальной причины навещать Чейза в его спальне, не говоря уже о том, чтобы сидеть у постели и оставаться дежурить ночью, как ей того хотелось. Невозможно было увидеться с ним и под предлогом визитов к нему девочек. Риск был слишком велик, они могли заразиться.

Ситуация очертила болезненные границы реальности. Напомнила ей о том месте, которое она занимала в его жизни. Александра не без основания считала, что для него она больше, чем просто очередная любовница, но… в жизни все складывалось по-другому.

Она не могла заявить свои права на него.

Все новости Алекс получала из обрывков разговоров, какими-то мелочами с ней делились слуги. Доктора приходят и уходят, говорили они, но мистеру Рейно не становится лучше. Воспаление в легких не отступает, температура не снижается.

Перед Розамундой и Дейзи она держалась мужественно, но страх сжимал сердце ледяной рукой. Чейз был сильным здоровым мужчиной в расцвете лет. Но даже сильные здоровые мужчины в расцвете лет могут погибнуть совершенно неожиданно. Ей ли этого не знать?!

Три дня спустя Алекс поняла, что на расстоянии больше не выдержит. Она дождалась, когда дом погрузится в сон? и решила проникнуть к больному. Конечно, там могла дежурить горничная или лакей.

На ходу она перебрала несколько жалких объяснений своего появления в спальне: ее вызвала миссис Грили, или она принесла новую припарку, или ей — гувернантке! — по какой-то непостижимой причине в доме, полном слуг, поручили посидеть часок у постели мистера Рейно.

К счастью, он был один.

Алекс торопливо подошла к постели.

— Чейз…

У него затрепетали ресницы, с потрескавшихся губ сорвался стон.

— Это я? Алекс.

Она убрала с его лба потные волосы. О боже, он по-прежнему горел в лихорадке.

Алекс сняла полотенце с умывальника, намочила в прохладной воде и протерла ему лоб и шею.

— Алекс… — Он открыл воспаленные глаза, с трудом сфокусировал взгляд на ее лице. — Прости, любимая… Сегодня я не могу дать тебе урок. Я болен.

Она расхохоталась, правда, сквозь слезы — слезы облегчения. Чейз остается самим собой в любой ситуации.

— Я знаю, что ты болен, дорогой. Я не в претензии. — Она поцеловала его в лоб.

У нее за спиной раздался звук открываемой двери. Алекс резко вскочила и обернулась.

В комнату вошел мистер Барроу.

— Я не хотела врываться сюда, — сказала она первое, что пришло на ум, — но девочки постоянно спрашивают, как чувствует себя мистер Рейно, поэтому подумала…

— Не беспокойтесь. Не нужно никаких объяснений. Я все знаю о вас двоих.

На миг она онемела, но тут же нашлась.