Такой чудесный день Левин Айра
– Одиннадцать тридцать. Половина, наверно, уже позади.
Под пластиковыми сводами стало чуть теплее.
Без четверти двенадцать снова остановились. Посидели всего минуту – волнение гнало вперед.
Вдали, в самом центре темного туннеля, блеснул свет, и Скол выхватил пистолет.
– Стой, – тронул его за руку Довер. – Это мой фонарь. Смотри! – Он несколько раз щелкнул фонарем, и отблеск вдалеке появлялся и исчезал. – Туннель заканчивается. Или что-то на рельсах.
Прибавили шагу. Карл тоже достал оружие. Мерцание, то чуть поднимаясь, то опускаясь, оставалось на том же расстоянии, маленькое и слабое.
– Удаляется, – произнес Карл.
Потом оно вдруг стало расти.
Остановились, закрепили респираторы, приблизились.
Перед ними был стальной диск – стена, доверху закрывавшая туннель.
Осмотрели, не трогая. Судя по всему, отрывается вверх: на металле тонкие вертикальные царапины, а снизу – выемки для рельсов.
Опустили респираторы. Скол поднес часы к фонарю Довера.
– Без двадцати час. Неплохо.
– Может, он еще продолжается с другой стороны, – заметил Карл.
– Было бы логично. – Скол убрал пистолет в карман, поставил сумку на камень и опустился на колено. – Посвети, Довер. Карл, не трогай!
– Думаешь, под напряжением? – спросил тот, разглядывая стену.
– Довер! Ну?!
– Стоять, – произнес тот. Он успел отойти в туннель на несколько метров и светил на них фонарем. В столбе света появился лазерный луч. – Без паники, вам не причинят вреда. Ваши пистолеты испорчены. Карл, брось оружие. Скол, покажи руки, а потом – за голову и вставай.
Скол уставился поверх света. Узкой полоской поблескивали стриженые светлые волосы.
– Это что, шутка? – спросил Карл.
– Брось оружие, Карл. Сумку на землю. Скол, покажи руки.
Скол показал пустые руки, поднял их за голову и выпрямился. Пистолет Карла загремел о камень, стукнулась сумка.
– Что все это значит? – Карл повернулся к Сколу. – Что он делает?
– Он espion[20].
– Кто-кто?
Лилия права. Espion в группе. Довер! Невозможно. Немыслимо.
– Руки за голову, Карл. Лицом к стене, оба.
– Дракин сын, – произнес Карл.
Держа руки за головой, повернулись лицом к стальной стене.
– Довер, – начал Скол. – Иисус и Уэй…
– Ублюдок недоношенный, – процедил Карл.
– Вам не причинят вреда.
Стена поехала вверх, открывая длинную комнату с бетонными стенами, в центре которой заканчивались рельсы. На другом конце виднелась двойная металлическая дверь.
– Шесть шагов вперед, – скомандовал Довер. – Кому сказано? Шесть шагов.
Они сделали шесть шагов.
Ремешки сумок бряцали сзади при ходьбе.
– Ты не бросил оружие, – сказал Довер снизу, сидя на корточках.
Скол и Карл переглянулись. Скол покачал головой.
– Хорошо. – Голос Довера снова донесся с нормальной высоты. – Теперь прямо.
Пересекли комнату. Створки стальной двери разъехались, за ними показались белые кафельные стены.
– Прямо и направо.
Повернули. Впереди протянулся длинный белый коридор с одиночной стальной дверью и сканером в конце. Правая стена была сплошь выложена кафелем, а в левой через равное расстояние, метров в десять, располагалось десять или двенадцать стальных дверей со сканерами.
Скол и Карл шли бок о бок, держа руки за головой. Довер! Первый человек, к которому он обратился! А почему нет? Так яростно ругал Уни в тот день на катере «ПИ»! И ведь именно он сказал им с Лилией, что Свобода – это тюрьма, в которую Уни разрешил им перебраться!
– Довер! – сказал Скол. – Как, злость побери, ты…
– Не останавливаемся.
– Ты же не одурманен, не проходишь терапию!
– Нет.
– Тогда как? Почему?
– Увидишь через минуту.
Дверь резко отъехала в сторону. За ней протянулся еще один коридор: шире, менее освещенный, с темными стенами без кафеля.
– Вперед.
Вошли и остановились, широко раскрыв глаза.
– Шагаем, шагаем.
Они подчинились.
На полу лежал золотистый ковер. Скол никогда в жизни не видал такого густого мягкого ворса. Стены были отделаны блестящим полированным деревом, по обеим сторонам пронумерованные (12, 11) двери с круглыми золотыми ручками. Между дверями висели картины, прекрасные, несомненно, доунификационные полотна: женщина со сложенными руками и мудрой улыбкой; город с окнами на холме под странным затянутым черными тучами небом; сад; полулежащая женщина; воин в доспехах. В воздухе чем-то приятно пахло; терпкий незнакомый аромат.
– Где мы? – спросил Карл.
– В Уни, – отозвался Довер.
За открытой двустворчатой дверью показалась просторная красная комната.
– Не останавливаемся.
Они вошли. Со всех сторон сидели товарищи. Люди. Улыбались, смеялись, вставали с мест, начинали аплодировать; молодые, старые, они поднимались с кресел, диванов, смеялись и хлопали – все до единого хлопали! Смеющийся Довер потянул его руку вниз. Скол и Карл ошеломленно переглянулись. А вокруг аплодировали: пятьдесят или шестьдесят мужчин и женщин, бодрые, живые, в шелковых, а не паплоновых комбинезонах, зеленых, золотых, синих, белых, лиловых; высокая красивая женщина, чернокожий мужчина, женщина, похожая на Лилию, мужчина с седой шевелюрой, за девяносто на вид; хлопали, хлопали, хлопали…
Скол повернулся к Доверу.
– Это не сон, – ухмыльнулся тот и обратился к Карлу: – Это на самом деле.
– Что? – спросил Скол. – Что, злость побери, это такое? Кто они?
– Программисты! – рассмеялся Довер. – Ты тоже им станешь! Видели бы вы свои лица!
Скол уставился на Карла, потом на Довера.
– Иисус и Уэй, что ты мелешь? Программисты умерли! Уни… он же работает сам по себе, у него нет…
Довер с улыбкой посмотрел куда-то мимо. В комнате воцарилась тишина.
Скол обернулся.
Упругой походкой к ним приближался мужчина в улыбающейся маске Уэя (что за наваждение?!) и красном шелковом комбинезоне со стоячим воротом.
– Ничто не работает само по себе, – раздался высокий звучный голос, причем улыбающиеся губы маски двигались, как настоящие.
Да маска ли это? Желтая кожа, туго обтягивающая острые скулы, узкие блестящие глаза, пучки седых волос на лоснящемся черепе…
– Ты, надо полагать, Скол с зеленым глазом. – Улыбнулся и протянул руку. – И чем, скажи на милость, тебе не угодило имя Ли?
Всколыхнулась волна смеха.
Протянутая ладонь была нормального цвета и молодой. Скол взял ее (я брежу!) и ощутил крепкое, на мгновение – до боли, рукопожатие.
– А ты Карл. – Он вновь с улыбкой протянул руку. – Вот если бы это ты надумал поменять имя, я бы понял. (Засмеялись громче.) Пожми. Не бойся.
Карл, выпучив глаза, подчинился.
– Вы… – начал Скол.
– Я Уэй. – В узких глазах заплясал огонек. – Отсюда и выше. – Он коснулся высокого воротника. – А ниже – несколько других товарищей, в основном, Иисус РЕ, чемпион 163-го по десятиборью. – Улыбнулся им обоим. – В мяч в детстве играли? Со скакалкой прыгали? «Погиб Иисус и Вуд. А Уэй и ныне тут». По-прежнему правда, как изволите видеть. Устами младенцев… Присаживайтесь. Утомились, я полагаю. И почему не воспользоваться эскалаторами, как нормальные люди?… Довер, рад тебя видеть. Отличная работа, за исключением той прескверной истории на мосту в 013.
Они сидели в глубоких удобных креслах, пили бледно-желтое искристое вино из бокалов, ели изумительное тушеное мясо, рыбу и непонятно что еще на тонких белых тарелках, которые, восхищенно улыбаясь, подносили молодые товарищи – сидели, пили, ели и… беседовали с Уэем.
С Уэем!
Сколько лет этой обтянутой желтой кожей голове, живущей и разговаривающей на гибком теле в красном комбинезоне, которое без труда потянулось за сигаретой, непринужденно скрестив ноги? Последний раз праздновали какую годовщину со дня его рождения? Двести шестую? Или двести седьмую?
Уэй умер, когда ему было шестьдесят, через двадцать пять лет после Унификации. За много поколений до строительства Уни, который программировали его «духовные преемники», почившие, естественно, в шестьдесят два. Так учили Семью.
И вот он сидит, пьет, ест, курит… Вокруг кресел толпятся мужчины и женщины, слушают его стоя, а он, кажется, не обращает на них внимание.
– Острова выполняли все эти функции. Сначала были оплотом первых неизлечимых. Потом, как ты выразился, «изоляторами», куда «сбегали», хотя в те дни мы еще не доходили до такой щедрости, чтобы предоставлять лодки. – Уэй с улыбкой затянулся сигаретой. – Потом, однако, я подыскал островам лучшее применение. Теперь они служат, прошу прощения, заповедниками, где могут проявить себя вожаки от природы, такие, как ты. Теперь мы подсовываем лодки и карты, а также даем «проводников», в данном случае – Довера. Они возвращаются вместе с товарищами и по возможности предотвращают кровопролитие и, естественно, – завершающий этап, уничтожение Уни, хотя обычно мишенью является экспозиция для туристов, и никакой настоящей опасности нет.
– Голова кругом: где я? – произнес Скол.
Карл, подцепив на золотую вилку кубик мяса, ответил:
– Спишь в парке.
Вокруг рассмеялись.
– Да, есть от чего прийти в замешательство, – улыбнулся Уэй. – Ты думал, что компьютер – неизменный, никому не подконтрольный повелитель Семьи, а на самом деле он ее слуга, подчиняющийся таким же, как вы, товарищам – предприимчивым, мыслящим и ответственным. Его цели и методы постоянно меняются в соответствии с решениями Верховного Совета и четырнадцати подкомитетов. Мы, как видите, живем в роскоши, однако лежащая на нас ответственность ее более чем оправдывает. Завтра вы начнете со всем этим знакомиться. А теперь… – он наклонился и затушил сигарету в пепельнице, – уже очень поздно, благодаря вашему пристрастию к туннелям. Вас проводят. Надеюсь, ваши комнаты послужат достаточной наградой за долгий путь.
Уэй улыбнулся и встал, они тоже поднялись. Пожал руку Карлу.
– Поздравляю, Карл.
Протянул руку Сколу.
– И тебя поздравляю. Мы давно уже подозревали, что ты рано или поздно придешь, и рады, что ты нас не разочаровал. То есть я рад. Все время забываюсь и говорю, как будто у Уни тоже есть чувства.
Он отвернулся, и вокруг сгрудились люди, тряся их за руку.
«Мои поздравления, не думал, что вы успеете до Дня Унификации»… «Ужасно, когда вот так входишь, а тут все сидят, да?»… «Поздравляю, вы освоитесь, не успеете огля…»… «Поздравляем»…
В просторной голубой комнате находились большая кровать с голубым бельем и горой подушек, стол, уставленный блюдами и графинами с крышками, темно-зеленые кресла и ваза белых и желтых хризантем на низком длинном столике.
– Очень красиво, – сказал Скол. – Спасибо.
Девушка лет шестнадцати в белом паплоне, которая его сюда привела, обычная на вид, показала ему на ноги:
– Садитесь, я сниму ваши…
– Ботинки, – улыбнулся он. – Спасибо, сестра. Я сам.
– Дочь.
– Дочь?
– Программисты – наши отцы и матери.
– А-а. Ладно. Спасибо, дочка. Можешь идти.
Она посмотрела удивленно и обиженно.
– Я должна остаться и за вами поухаживать. Мы обе. – Она кивнула в сторону двери за кроватью. Там горел свет и раздавался какой-то плеск.
Скол подошел.
В большой и мерцающей ванной комнате еще одна девушка в белом паплоне, присев на колени, набирала и помешивала рукой воду. Обернулась с улыбкой.
– Здравствуйте, отец.
– Здравствуй. – Скол оперся рукой о косяк и посмотрел на первую, которая убирала с кровати покрывало, потом опять на вторую – она снова улыбнулась, не вставая. – Дочка.
Глава 4
Скол закончил завтрак и сидел в постели. Потянулся за сигаретой. В дверь постучали, и одна из девушек открыла. Вошел Довер, улыбающийся, свежий и стремительный в желтом шелке.
– Как жизнь, брат?
– Неплохо, неплохо.
Вторая девушка зажгла ему сигарету, убрала поднос и спросила, не нужно ли еще кофе.
– Нет. Довер, кофе?
– Спасибо, не надо.
Довер с улыбкой сел в темно-зеленое кресло, скрестил руки на груди и вытянул ноги.
– Оправился от шока?
– Злость, нет.
– Старая традиция. Когда придет следующая группа, сам получишь удовольствие.
– Жестоко, очень жестоко.
– Погоди, еще будешь хохотать и хлопать вместе со всеми.
– И как часто приходят группы?
– Иногда по многу лет ни одной. А бывает, с интервалом в месяц. В среднем меньше человека в год.
– И ты все это время был на связи с Уни, дракин сын?
Довер, ухмыляясь, кивнул.
– Телекомп размером со спичечный коробок. Собственно, именно там я его и прятал.
– Паразит.
Девушка с подносом ушла, а другая заменила на тумбочке пепельницу, взяла комбинезон со спинки кресла и направилась в ванную, закрыв за собой дверь.
Довер посмотрел ей вслед, потом перевел вопросительный взгляд на Скола.
– Приятная ночка?
– Ага. Терапию они, надо думать, не проходят.
– Надеюсь, ты не в обиде, что я по дороге не намекнул. Правила железные: никакой помощи помимо того, о чем просят, никаких идей, ничего; по возможности оставаться наблюдателем и предотвращать кровопролитие. Не следовало бы даже говорить вам тогда на катере, что Свобода – тюрьма, но я торчал там уже два года, а никто и не почесался что-нибудь предпринять. Сам теперь понимаешь, хотелось ускорить события.
– Да уж, понимаю. – Скол стряхнул сигарету в чистую белую пепельницу.
– Уэю меня не закладывай, ладно? Вы с ним сегодня обедаете в час.
– Карл тоже?
– Только ты. Думаю, он приметил тебя как потенциальный материал для Верховного Совета. Где-то должна быть бритва, поищи – штуковина, похожая на фонарь. Вечером сходим в медцентр и начнем обезбораживание.
– Здесь есть медцентр?
– Здесь есть все: медцентр, библиотека, спортзал, бассейн, театр, даже сад, по которому никогда не скажешь, что он под землей. Я тебя потом проведу.
– И тут мы и живем?
– Все, кроме нас, бедных проводников. Меня пошлют на другой остров, правда, не раньше чем через полгода, спасибо Уни.
Скол затушил сигарету и тщательно раздавил ее в пепельнице.
– Что, если я не захочу остаться?
– Не захочешь?
– У меня жена и ребенок, если помнишь.
– Как у многих. Здесь тебя ждет долг гораздо более важный, Скол, – долг перед всей Семьей, включая товарищей на островах.
– Хорошенький долг. Шелковые комбинезоны и две девочки за раз.
– Только вчера. Сегодня, если найдешь хоть одну, считай, повезло. – Довер выпрямился в кресле. – Слушай, я знаю, из-за внешней роскоши все это может выглядеть… сомнительно. Но Семье нужен Уни. Вспомни Свободу! Нужны не получающие терапию программисты, чтобы им управлять, и… Уэй тебе объяснит лучше. Кроме того, раз в неделю мы тоже носим паплон. И питаемся макси-кейками.
– Да что ты? Целый день?
– Ладно, ладно. – Довер подошел к креслу, взял зеленый комбинезон Скола и ощупал карманы. – Здесь все?
– Да. Включая несколько снимков, которые я хочу оставить.
– Прости, всё, с чем пришел, изымается. Правила. – Он поднял с пола ботинки. – Сначала все немного сомневаются. Как только усвоишь правильный взгляд на вещи, останешься с гордостью. Это твой долг.
– Я запомню.
В дверь постучали, и вошла прежняя девушка с голубым шелковым комбинезоном и белыми сандалиями. Положила их на край кровати.
– Если хочешь паплон, это можно устроить, – улыбнулся Довер.
Девушка посмотрела вопросительно.
– Злость, нет. Надо думать, я заслужил шелк не меньше других.
– Безусловно. Безусловно, Скол. Увидимся без десяти час. – Он направился к двери с зеленым комбинезоном, перекинутым через руку, и ботинками. Девушка поспешила открыть перед ним дверь.
– А что случилось с Баззом?
Довер печально обернулся.
– Поймали в 015.
– И вылечили?
Довер кивнул.
– Снова правила?
Довер опять кивнул и вышел.
Подали тонкий бифштекс в слегка пряном темном соусе, маленькие золотистые луковки, ломтики желтого овоща, который не встречался на Свободе – «тыква», пояснил Уэй, – и прозрачное красное вино, не такое вкусное, как накануне. Ели золотыми ножами и вилками с тарелок с золотой каймой.
Уэй в сером шелке быстро резал бифштекс, отправлял его в морщинистый рот и, едва прожевав, глотал и цеплял вилкой следующий кусок; то и дело пригубливал вино и промокал желтой салфеткой рот.
– Бессмысленно уничтожать всю эту роскошь, раз она уже имеется, – пояснил он.
Просторная комната была изящно обставлена в доунификационном стиле и выдержана в теплых золотисто-белых тонах. В углу, возле передвижного сервировочного столика, стояли в ожидании два товарища в белом.
– Вначале, спору нет, кажется странно, но решения в конечном итоге должны принимать товарищи без терапии, и их жизнь не может и не должна состоять из макси-кейков, телепередач и картин вроде «Маркс за работой». – Уэй с улыбкой положил мясо в рот. – Или даже «Уэй обращается к химиотерапевтам».
– Почему Семья не может решать сама?
Уэй прожевал и сглотнул.
– Не способна. Не способна на разумные решения. Без терапии она, как ты имел возможность убедиться на острове, – сборище жадных, глупых и агрессивных существ, которые движимы в основном эгоизмом. Эгоизмом и страхом. – Он отправил в рот луковицы.
– Однако она как-то достигла Унификации.
– М-м-м, да. Но с каким трудом! И какой хрупкой оставалась Унификация, пока ее не подкрепили терапией! Нет, чтобы обрести воистину человеческий облик, Семье необходима помощь: терапия сегодня, генная инженерия – завтра. За Семью нужно решать. На тех, у кого есть средства и разум, возложена и ответственность. Увиливать от нее было бы преступлением против человеческой расы. – Он запустил в рот бифштекс и потряс свободной рукой.
– И часть этого долга, – продолжил Скол, – убивать товарищей в шестьдесят два.
– Ах, это… – Уэй улыбнулся. – Принципиальный вопрос, неизменно задаваемый таким вот грозным тоном.
Подошли два товарища: один с графином, другой, сбоку от Уэя, – с золотым блюдом.
– Ты видишь только часть картины. – Большой вилкой и ложкой Уэй приподнял истекающий соусом бифштекс. – И упускаешь, что неисчислимое множество товарищей умерли бы в значительно более молодом возрасте, если бы не мир, стабильность и благополучие, которые мы им обеспечиваем. Подумай на секунду о массах, а не отдельных единицах. – Он положил мясо себе на тарелку. – Мы добавляем гораздо больше лет к общей продолжительности жизни Семьи, чем забираем. Гораздо больше. – Полил бифштекс соусом и зачерпнул лука и тыквы. – Скол, тебе?
– Спасибо, не надо. – Скол отрезал кусочек от лежавшего в его тарелке мяса. Товарищ с графином наполнил его бокал.
– Кстати, – промолвил Уэй, кромсая бифштекс, – фактическое время смерти в настоящее время ближе к шестидесяти трем, и по мере постепенного уменьшения населения Земли продолжительность жизни будет расти. – Отправил мясо в рот.
Товарищи отошли.
– Вы включаете в свои подсчеты добавленных и отнятых лет тех, кому не позволили родиться?
– Нет, – улыбнулся Уэй. – Надо быть реалистами. Появись эти товарищи на свет – и прощай стабильность, благоденствие и в конечном итоге Семья как таковая. – Он пожевал тыкву и сглотнул. – Я не жду, что твое мнение изменится за один обед. Осмотрись, поговори с людьми, покопайся в библиотеке, особенно в разделах по истории и социологии. Несколько вечеров в неделю я провожу неформальные дискуссии – учитель всегда учитель. Приходи, спорь, доказывай.
– На Свободе у меня осталась жена с маленьким ребенком.
– Из чего я заключаю, что они не имели для тебя первостепенного значения, – улыбнулся Уэй.
– Я рассчитывал вернуться.
– Если нужно, им помогут. Довер говорит, ты об этом уже позаботился.
– Мне позволят уйти?
– Ты не захочешь. Поймешь, что мы правы и твой долг – здесь. – Он пригубил вино и вытер салфеткой рот. – Если ошибаемся в мелочах, ты нас поправишь, когда со временем войдешь в Верховный Совет. Кстати, тебя не интересуют архитектура и городское планирование?
– Бывали иногда мысли о том, чтобы проектировать здания, – ответил Скол после секундной паузы.
– Уни считает, что сейчас твое место в Архитектурном комитете. Загляни к ним. Познакомься с руководителем, Мадхиром.
– Я совсем не разбираюсь в…
– Захочешь – научишься. – Уэй отрезал кусочек бифштекса. – Времени предостаточно.
– Да, программисты, судя по всему, не умирают в шестьдесят два, – кинул на него взгляд Скол. – И даже в шестьдесят три.
– Особо ценных товарищей нужно сохранять как можно дольше. Для блага Семьи. – Уэй пожевал мясо, глядя на Скола глазами-щелочками. – Хочешь, скажу кое-что невероятное? Ваше поколение программистов почти наверняка будет жить вечно. Разве не фантастика? Мы, старики, рано или поздно умрем. Врачи говорят, может, и нет, но Уни утверждает, что да. А вы, молодые, по всей вероятности, не умрете. Никогда.
Скол положил в рот кусок бифштекса и медленно пожевал.
– Пугающая перспектива, а? Ничего, с возрастом она начнет тебе все больше нравиться.
Скол проглотил мясо, посмотрел на грудь Уэя в сером шелке, на его лицо.
Читать бесплатно другие книги:
