Такой чудесный день Левин Айра

– Ничего, ты еще не совсем здоров. – Она окинула его суровым взглядом. – Серьезно, страсть прибереги для меня. И не забудь довольно улыбаться от звонка до звонка и прилежно выполнять задание. Только не перестарайся. Сохранить пониженную дозировку так же сложно, как ее добиться.

Она снова опустилась рядом и положила голову на его вытянутую руку.

– Смерть как хочется курить! Вот злость!

– Что, настолько приятно?

– Ага. Особенно в такие моменты.

– Надо попробовать.

Они переговаривались и ласкали друг друга, а потом Снежинка снова попыталась его растормошить. «Попытка – не пытка». Однако усилия пропали втуне. Она ушла около полуночи, бросив в дверях:

– В воскресенье в одиннадцать. Поздравляю!

В субботу вечером Скол познакомился в холле с товарищем по имени Мэри КК, парня которой только что перевели в Кан. На ее браслете значился тридцать восьмой год, то есть ей было двадцать четыре.

Приближалось Рождество Маркса, и они отправились на спевку хора в Парке равенства. Пока они ждали, когда заполнится амфитеатр, Скол внимательно рассмотрел Мэри. Острый подбородок, а в остальном нормальная: смуглая кожа, удлиненные, поднимающиеся к вискам глаза, подстриженные черные волосы, желтый комбинезон на худеньком теле. Сине-фиолетовый ноготь на ноге. Она улыбалась, глядя в противоположную сторону.

– Откуда ты? – спросил Скол.

– Из Рос.

– Кем работаешь?

– Сто сорок Б.

– Что это?

– Офтальмолог-лаборант.

– И чем занимаешься?

– Закрепляю линзы. – Она удивленно повернулась к нему. – В детском отделении.

– Тебе нравится?

– Конечно. – В ее взгляде читалось сомнение. – Почему ты спрашиваешь? И что так на меня смотришь? Никогда товарища не видел?

– Тебя – нет. Я хочу тебя узнать.

– Я такая, как все. Ничего особенного.

– Остренький подбородок.

Она в замешательстве откинулась назад. Вид у нее был обиженный.

– Прости. Я имел в виду, что в тебе все-таки есть что-то необычное, пусть и очень незначительное.

Она испытующе поглядела на него, потом снова перевела внимание на амфитеатр. Покачала головой.

– Я тебя не понимаю.

– Извини. Я болел. Меня только во вторник вылечили. Наставник водил меня в центральную больницу. Мне уже лучше. Не волнуйся.

– Вот и хорошо. – Секунду спустя она весело улыбнулась. – Ладно, ты прощен.

– Спасибо.

Ему вдруг стало ее жаль.

Она снова отвернулась.

– Хорошо бы спеть «Свободу народам».

– Обязательно споем.

– Обожаю. – Она с улыбкой принялась мурлыкать мотив себе под нос.

Скол продолжал ее разглядывать, стараясь больше не вызывать подозрений. Мэри сказала правду: она ничем не отличается от других товарищей. Что с того, что подбородок острый, а ноготь синий? Она точно такая же, как все его предыдущие Мэри, Анны, Миры и Йин: добрая, кроткая, трудолюбивая и услужливая. И все-таки грустно. Отчего? И было ли бы с другими так же, если внимательно вглядеться и вслушаться?

Он посмотрел на товарищей на противоположной стороне, на десятки рядов внизу и вверху. Все они походили на Мэри КК, все улыбались в предвкушении любимых рождественских песен, и от всех становилось грустно – сотен, тысяч, десятков тысяч, сидящих в этом амфитеатре. Их лица в гигантской чаше напоминали коричневые бусинки, нанизанные бесконечными плотными овалами.

Прожекторы высветили золотой крест и красный серп в центре арены. Раздались четыре знакомые трубные ноты, и товарищи запели:

Никакие они не могучие. Слабая раса, печальная и жалкая, тупая от химии и обезличенная браслетами. Кто могучий, так это Уни.

Он пел механически, думая, что Лилия права: снижение дозировки приводит к незнакомым доселе страданиям.

В одиннадцать вечера в воскресенье Скол снова был между домами на Нижней площади Христа. Он обнял и благодарно поцеловал Снежинку, радуясь ее чувственности, юмору, белой коже и горькому табачному привкусу – всему, что отличало эту женщину от других прочих.

– Иисус и Уэй! Как же я соскучился!

Она теснее прижалась к нему и ответила счастливой улыбкой.

– Общаться с нормальными – такой отстой, да?

– Чуть не стал утром на тренировке пинать команду вместо мяча!

Она рассмеялась.

После той хоровой репетиции Скол приуныл, а теперь ему полегчало, он взбодрился и даже как-то стал выше.

– Я нашел себе девушку. И, представь себе, запросто ее оттрахал.

– Злость!

– Не так долго и с меньшим удовольствием, но совершенно без труда. А не прошло, между прочим, и суток.

– Избавь меня от подробностей.

Он ухмыльнулся, скользнул руками вниз и сжал ее бедра.

– Думаю, я и сегодня справлюсь, – произнес он, поглаживая большими пальцами ее живот.

– Твое эго растет не по дням, а по часам.

– Не только оно.

– Пойдем, брат. – Она с усилием высвободилась и взяла его за руку. – Надо скорее увести тебя в помещение, а то сейчас начнешь петь.

Они двинулись по диагонали через площадь, над которой в тусклом свете далеких улиц виднелись флаги и провисшие рождественские гирлянды.

– Куда идем-то? – осведомился он, весело шагая рядом. – Где тайно встречаются сумасшедшие растлители невинной молодежи?

– До-У.

– В музее?

– Да. Что может быть лучше для обманывающих Уни психов? Самое место. Тише! – Она дернула его за руку. – Притормози.

Из аллеи навстречу им вышел товарищ с портфелем или телекомпом.

Скол сбавил темп. Поравнявшись с ними, товарищ – в его руке был все-таки телекомп – улыбнулся и кивнул. Они улыбнулись и кивнули в ответ, спустились по ступеням и покинули площадь.

– Кроме того, – продолжала Снежинка, – там с восьми до восьми – ни души. И сколько угодно курительных трубок, забавных костюмов и необычных кроватей.

– Вы что, берете их себе?

– Кровати оставляем. Только время от времени используем по назначению. Ту торжественную встречу в конференц-зале устроили исключительно в твою честь.

– Чем еще занимаетесь?

– Сидим, иногда плачемся в жилетку. Это в основном по части Лилии и Леопарда. Мне довольно секса и курения. Король иногда пародирует телепередачи; ты еще увидишь, как можно хохотать.

– Использование кроватей… происходит на групповой основе?

– Только парами, дорогой. Мы не настолько до-У.

– Кто же был твоей парой?

– Воробейка, само собой. А что поделать? Нужда заставит. Бедняжка, мне ее жалко.

– Уж конечно.

– Да, жалко! Впрочем, в зале девятнадцатого века есть искусственный пенис. Она не пропадет.

– Король говорит, нужно найти ей мужчину.

– Надо бы. Гораздо лучше иметь четыре пары.

– Вот и он сказал так же.

Они пробирались меж причудливых экспонатов первого этажа, светя ее фонарем. Вдруг сбоку ударил еще один луч, и где-то рядом сказали:

– Эй, привет!

Они вздрогнули.

– Извиняюсь. Это я, Леопард.

Снежинка навела фонарь на машину двадцатого века, и второй луч погас. Они подошли к блестящему металлическому автомобилю. Сидящий за рулем Леопард оказался пожилым круглолицым товарищем в шляпе с оранжевым пером. На носу и щеках виднелись темно-коричневые пигментные пятна.

– Поздравляю, Скол. Рад, что у тебя получилось.

Скол пожал протянутую в окно рябую руку и поблагодарил.

– Куда едешь? – поинтересовалась Снежинка.

– Только что смотался в Яп. Бензин на нуле. И все вокруг мокрое, по логике вещей.

Они заулыбались.

– Фантастика, да? – Леопард повернул баранку и перевел рычажок, торчавший вбок из рулевой колонки. – Водитель от начала до конца контролировал движение с помощью рук и ног.

– Тряская, надо думать, была езда, – заметил Скол.

– Не говоря уже, что опасная, – добавила Снежинка.

– Зато весело, – возразил Леопард. – Целое приключение: выбираешь, куда, по какой дороге, соотносишь свои действия с движением других машин…

– Неправильно соотнес – и каюк, – вставила Снежинка.

– Вряд ли это случалось так уж часто. Иначе передняя часть была бы гораздо массивнее.

– Массивнее – значит тяжелее и медленнее, – сказал Скол.

– Где Тихоня? – спросила Снежинка.

– Наверху с Воробейкой. – Леопард вылез с фонарем в руке. – Прибираются. Туда еще экспонатов навалили.

Он покрутил ручкой, поднял стекло до половины и с силой захлопнул дверцу. Поверх комбинезона у него красовался коричневый пояс с металлическими заклепками.

– А Король и Лилия? – осведомилась Снежинка.

– Где-то здесь.

«Используют по назначению кровать», – подумал Скол, шагая рядом со Снежинкой и Леопардом.

С тех пор как он увидел Короля и понял, какой тот старый, он много думал про них с Лилией. Ему пятьдесят два или пятьдесят три, если не больше. Разнице в возрасте – тридцать лет, по самым скромным подсчетам. Он вспоминал, как Король велел ему держаться подальше; вспоминал ее большие, менее раскосые, чем у других, глаза и маленькие теплые руки, когда она сидела перед ним на корточках и уговаривала жить более полной и осознанной жизнью.

Поднялись по неподвижному центральному эскалатору на третий этаж. Огоньки фонарей плясали на ружьях и кинжалах, выхватывали из тьмы светильники с лампами и проводами, окровавленных боксеров, монархов в драгоценностях и отороченных мехом мантиях, трех грязных бродяг, которые выставляли напоказ свое увечье и протягивали чашки за подаянием. Ширма за бродягами была сдвинута в сторону, открывая взгляду уходящий вглубь узкий коридор. Первые несколько метров освещались благодаря открытой слева двери, откуда доносился негромкий женский голос. Леопард шагнул внутрь, а Снежинка остановилась рядом с калеками и достала лейкопластырь. Послышался голос Леопарда:

– Пришли Снежинка и Скол.

Скол приложил пластырь к табличке браслета и крепко прижал.

В душной пахнущей табаком комнате две женщины, старая и молодая, сидели рядом на старинных стульях. На столе перед ними лежали два ножа и охапка коричневых листьев. Тихоня и Воробейка. Они пожали ему руку и поздравили. Тихоня – улыбчивая, с сеточкой морщин вокруг глаз. Воробейка – большерукая и большеногая, застенчивая, с потной горячей ладонью. Леопард стоял подле Тихони, тыкая электроспиралью в чашу изогнутой черной трубки и пыхая дымом.

Внушительных размеров помещение служило хранилищем. В глубине до самого потолка громоздились артефакты, старые и не очень: всевозможные агрегаты, мебель, картины, тюки с одеждой, мечи, утварь с деревянными ручками, статуя «ангела», то есть товарища с крыльями, и полдюжины ящиков, вскрытых и нет, на которых краской значилось ИНД26110, с желтыми квадратными наклейками по углам.

– Да тут хватит еще на один музей, – произнес Скол, оглядываясь.

– И все настоящее, – заметил Леопард. – На экспозициях есть подделки, как ты знаешь.

– Теперь знаю.

В передней части комнаты помещались разношерстные стулья и скамейки. Вдоль стен стояли картонные коробки с мелкими экспонатами, стопки рассыпающихся от ветхости книг и картины. Одна привлекла его внимание, и он отодвинул стул, чтобы лучше рассмотреть. Прорисованный до мельчайших деталей огромный камень размером почти с гору парил в голубом небе. У Скола мороз продрал по коже.

– До чего странная!

– Здесь таких полно, – отозвался Леопард.

– Христа изображают со свечением вокруг головы и совсем не похожим на человека, – добавила Тихоня.

– Я видел. – Скол все еще разглядывал камень. – Но такое – впервые. Завораживает: реально и сказочно одновременно.

– Унести не получится, – предупредила Снежинка. – Нельзя брать, если потом могут хватиться.

– Мне все равно негде ее повесить.

– Как ты себя чувствуешь после снижения дозировки? – спросила Воробейка.

Скол обернулся. Воробейка смущенно опустила глаза и сосредоточилась на табаке. Тихоня тоже проворно кромсала свернутые в рулон листья; у ее ножа росла кучка тонких полосок. Снежинка сидела с трубкой во рту; Леопард помогал ее раскурить.

– Просто чудесно, – ответил Скол. – Нет, правда, – сплошные чудеса. С каждым днем больше и больше. Я вам очень благодарен.

– Всего-навсего сделали то, чему нас учат, – помогли брату, – улыбнулся Леопард.

– За такую помощь по головке не погладят.

Снежинка протянула ему трубку.

– Готов курнуть?

Скол подошел. В теплой чаше тлели посеревшие листья. Он помедлил мгновение и с улыбкой поднес мундштук к губам; быстро втянул воздух и выпустил дым. Вкус был резким, но приятным, на удивление.

– Неплохо, – произнес он и затянулся снова, более уверенно. Закашлялся.

Леопард с улыбкой направился к двери.

– Найду тебе личный инструмент.

Скол вернул трубку, сел на потертую скамью темного дерева и стал наблюдать, как женщины режут табак. Тихоня улыбнулась.

– Где вы берете семена?

– С растений.

– А самые первые?

– Король дал.

– Что это я дал? – спросил, появляясь в дверях, Король, высокий, подтянутый, с ясными глазами и золотым медальоном на цепи поверх комбинезона. Сзади, держа его за руку, стояла Лилия. Необычная, очень смуглая, прелестная и юная. Скол поднялся.

– Семена табака, – пояснила Тихоня.

Король приветливо улыбнулся Сколу.

– Рад тебя видеть здесь.

Скол потряс протянутую ему ладонь. Рукопожатие было крепким и сердечным.

– Очень хорошо, что в группе появилось новое лицо, – продолжал Король. – Тем более мужское. Легче держать этих первобытных женщин в узде!

– Ха! – фыркнула Снежинка.

– Я тоже рад, – ответил Скол, которому польстило такое дружелюбие. Холодность в больнице, надо полагать, была притворной и имела целью избежать подозрений коллег. – Спасибо вам обоим. За все.

– От души поздравляю, Скол, – проговорила Лилия, не выпуская руки Короля.

Ее необыкновенно смуглая кожа была очаровательна: почти коричневая с легким розоватым отливом. Большие глаза чуть поднимались к вискам. Она высвободилась, подошла к Снежинке и чмокнула ее в щеку розовыми мягкими губами.

– Привет.

Лилии, похоже, максимум двадцать или двадцать один. Набитые чем-то верхние карманы комбинезона топорщились, придавая сходство с женщинами, которых рисовал Карл, и делая ее необъяснимо соблазнительной.

– Уже чувствуешь разницу, Скол? – поинтересовался Король. Он стоял у стола, сминая и укладывая в трубку табачные листья.

– Да, огромную. Все так, как вы говорили.

Вошел Леопард.

– Держи! – Он протянул ему желтую трубку с толстой чашей и янтарным мундштуком.

Приятная на ощупь и удобная. Скол поблагодарил, подошел к столу, и Король показал, как ее набивать. Золотой медальон при этом покачивался у него на груди.

Леопард повел Скола по служебным помещениям: другим хранилищам, конференц-залам, кабинетам и мастерским.

– Имеет смысл приглядывать, кто куда ходит во время наших собраний, и потом проверять, чтобы все было более-менее на месте. Обычно это делаю я. Женщинам не мешало бы вести себя аккуратнее. Может, когда меня не будет, ты примешь эстафету. Нормалы более наблюдательны, чем хотелось бы.

– Вас переводят?

– Нет. Я скоро умру. Мне шестьдесят два. Уже три с лишним месяца, как стукнуло. И Тихоне.

– Как жаль!

– Нам тоже. А что поделаешь?… Табачный пепел, конечно, оставлять опасно, но тут все худо-бедно за собой убирают. По поводу запаха не беспокойся; в семь сорок включается кондиционер и начисто его выдувает; я как-то специально остался до утра и убедился. Воробейка займется выращиванием. Мы сушим листья прямо здесь, за водонагревательным котлом. Я покажу.

Когда они вернулись в хранилище, Король и Снежинка сидели верхом на скамейке друг напротив друга и сосредоточенно играли в какую-то механическую игру. Тихоня дремала в кресле, а Лилия устроилась на корточках перед грудой артефактов и вынимала из картонной коробки книги, открывая их и складывая стопкой на полу. Где была Воробейка – неизвестно.

– Это у вас что? – осведомился Леопард.

– Новую игру привезли, – ответила Снежинка, не оборачиваясь.

Они с Королем нажимали обеими руками рычаги, и маленькие лопатки гоняли туда-сюда ржавый шарик по металлическому полю с бортиками. Некоторые были поломаны и скрипели. Шарик закатился в углубление на стороне Короля.

– 5:0! Получи, брат! – завопила Снежинка.

Тихоня встрепенулась, посмотрела на них и снова закрыла глаза.

– Выиграть и проиграть – одно и то же, – заметил Король, раскуривая трубку с помощью металлической зажигалки.

– Ага, держи карман шире! Скол, иди сюда, ты следующий.

– Я лучше посмотрю, – улыбнулся он.

Леопард играть тоже не пожелал, и Снежинка с Королем начали новую партию. В перерыве, когда Король набрал очко, Скол показал на зажигалку.

– Можно взглянуть?

На ней была изображена птица в полете. Утка, решил Скол. Он видел зажигалки в музеях, но никогда не держал в руках. Откинул крышку и крутанул большим пальцем рифленое колесико. На второй раз вспыхнуло пламя. Закрыл, оглядел со всех сторон и во время следующего перерыва вернул Королю.

Еще несколько секунд понаблюдал за игрой и отошел к груде предметов старины; придвинулся ближе к Лилии. Она подняла глаза и улыбнулась, кладя очередную книгу на одну из стопок.

– Все надеюсь найти что-нибудь на едином языке. Но они на древних.

Скол сел на корточки и взял ту, которую она только что держала. На корешке мелким шрифтом было написано: Badda for dod[2].

Он покачал головой, полистал ветхие коричневые страницы, глядя на странные слова: allvarlig, lognerskа[3]. Тут и там над буквами попадались двойные точки и маленькие кружки.

– Некоторые еще более-менее на что-то похожи, и можно разобрать одно-два слова, – продолжала Лилия, – а некоторые… Вот полюбуйся.

Она показала книгу, в которой перевернутые N и прямоугольники с недостающей палочкой внизу соседствовали с нормальными Р, Е и О.

– Полная тарабарщина. – Она отложила книгу.

– Хорошо бы почитать что-нибудь, – произнес он, глядя на ее гладкую розовато-смуглую щеку.

– Да, хорошо бы. Их, видимо, фильтруют, прежде чем отправить сюда. Вот ничего и не находится.

– Думаешь?

– На нашем языке должно сохраниться много. Как он мог стать единым, если не был самым распространенным?

– Конечно. Ты права.

– Я все еще надеюсь, что они что-нибудь проглядели. – Лилия нахмурилась и положила на стопку очередную книгу.

Ее набитые карманы двигались вместе с ней, и Сколу неожиданно почудилось, что они пустые, а под ними – округлые груди, как рисовал Карл, почти как у женщин до-У. Вполне возможно, учитывая ее излишне смуглую кожу и разнообразные физические дефекты членов группы. Он поднял глаза, чтобы не смущать ее, если это на самом деле правда.

– Думала, что проверяю по второму разу, а теперь закрадывается подозрение, что уже по третьему.

– Зачем фильтровать книги?

Она оставила коробку и, опираясь локтями о колени, серьезно посмотрела на него большими почти горизонтальными глазами.

– Наверное, нам лгут – о жизни до Унификации.

– Лгут про что?

– Насилие, агрессию, жадность, вражду. Кроме них, думаю, было и другое. А нам говорят только про «капиталистов», которые угнетали «рабочих», болезни, пьянство, голод и самоуничтожение. Ты в это веришь?

– Не знаю. Как-то не задумывался.

– А хотите знать, во что не верю я? – Снежинка уже поднялась со скамьи, очевидно, закончив игру. – Что они обрезали мальчикам крайнюю плоть. Может, в раннем до-У, очень-очень раннем, но никак не в позднем; это совсем уже невероятно. Были же у них хоть зачатки разума!

– Да, невероятно, – произнес Король, выбивая трубку. – Однако я видел фотографии. По крайней мере, то, что выдают за фотографии.

Скол повернулся и сел на пол.

– То есть? Фотографии могут быть ненастоящими?

– Конечно, – ответила Лилия. – Приглядись здесь к некоторым. Явная ретушь.

Она принялась укладывать книги обратно в коробку.

– Я и не знал, что это возможно.

– С двухмерными – да, – подтвердил Король.

– То, что нам преподносят, – заявил Леопард с позолоченного стула, поигрывая оранжевым пером своей шляпы, – скорее всего, смесь правды и лжи. Можно только гадать, где что и чего сколько.

– А если проштудировать книги и выучить языки? – предложил Скол. – Одного было бы достаточно.

– Зачем? – спросила Снежинка.

– Узнать, где правда, а где нет.