Шелковые узы Тренау Лиз

15

Хорошим тоном считается разложить книги и рисунки на центральном столе, а также в разных местах гостиной комнаты. Вы должны, конечно же, общаться с каждым гостем, но эти мелочи – прекрасное развлечение и помогут поддержать беседу.

Книга хороших манер для леди

После того как Анна посетила Вуд-Стрит, дни стали тянуться для нее со скоростью улитки.

Она читала и перечитывала письмо Анри столько раз, что уголки листка истрепались и начали рваться. Нежность последних строк тронула ее до глубины души:

«Непросто мне будет ткать все эти изгибы, но, когда я работаю, я думаю о Вас, Анна. Надеюсь, что скоро мы снова сможем встретиться».

Она прижала письмо к груди.

«Это было на самом деле, – подумала девушка. – Он чувствует то же, что и я».

Она представила его за станком, управляющего сложной системой узлов и ремешков, создающей композицию, вдохнула сладковатый, пряный, немного затхлый запах шелка и почувствовала под ногами неровный пол их мастерской.

Однако теперь обстоятельства складывались таким образом, что Анна не знала, когда снова сможет увидеть Анри. Воспоминания об их встрече лишь усиливали боль. В тот день, попрощавшись с мисс Шарлоттой, Анна решила, что у нее остается еще много свободного времени. Тетя Сара и Лиззи поехали в гости в Хэкни и не должны были вернуться раньше пяти часов.

Анна планировала прийти домой в полпятого и незаметно прошмыгнуть в свою комнату, где она якобы отдыхала, страдая от мигрени. Девушка украдкой подошла к Спитал-Сквер, опасаясь, что ее могут заметить, и осторожно открыла дверь, надеясь, что ее не услышат в кабинете дяди.

Сначала она подумала, будто ей показалось. Но потом снова услышала голос тети из гостиной:

– Анна, это ты?

Выхода не было. Анна замерла возле двери. Она быстро оправила юбку и волосы под чепчиком, лихорадочно пытаясь придумать убедительную историю.

– Вы рано вернулись, тетя, – заметила девушка, улыбнувшись.

– По всей видимости, они ошиблись с датой, – ответила тетя Сара. – Мы приехали туда, но никого не оказалось дома. Это так унизительно. Мы больше не будем принимать приглашения от этой семьи.

– Мне очень жаль. Я рада сообщить, что почувствовала себя лучше после того, как немного погуляла.

– Это весьма хорошие новости, племянница. Но меня они не утешают. Дело в том, что мы вернулись еще до трех часов, а тебя уже не было дома. Ты не сообщила Бетти о своем уходе. Теперь ты возвращаешься добрых полтора часа спустя. Пожалуйста, закрой за собой дверь и сядь, поскольку я очень обеспокоена и хочу услышать объяснения.

– Я была у мисс Шарлотты, чтобы проверить, что нового она успела пошить. Мы попили чаю и чудно пообщались, – сымпровизировала Анна. – Время пробежало незаметно.

Тетя Сара нахмурилась, покачала головой и вздохнула.

– Больше, чем непослушание, я не люблю ложь. – Она повысила голос. – Ты врешь мне, дорогая. Я этого терпеть не намерена.

Анна вздрогнула. Откуда она могла об этом узнать?

– Когда ты не вернулась в течение получаса, я начала волноваться. Лиззи предположила, что ты, возможно, пошла к мисс Шарлотте, поскольку ей показалось, будто вы с ней подружились. Мы обсудим это позже, племянница, ведь молодой девушке твоего положения не пристало заводить дружбу с торговкой, какой бы милой она ни была. В любом случае, я прекрасно знаю, что магазин мисс Шарлотты по вторникам закрыт, потому что в этот день у нее выходной. В конце концов, я послала Бетти проверить это. Она стучала в дверь и дергала колокольчик, но никто не открыл.

Анна потупилась, избегая яростного взгляда тети и пытаясь придумать, что ответить на это. Стоило ли сочинять что-то еще или лучше открыть правду? Как бы то ни было, у нее большие проблемы.

– Тебе нечего сказать?

Анна попыталась представить доброе лицо отца. В ее голове возник его тихий и четкий голос, словно он читал проповедь в церкви: «И ты познаешь истину, и истина сделает тебя свободным».

– Мне очень жаль, что я не предупредила Бетти, куда пошла, и тем самым заставила вас волноваться. Но я не врала вам, тетя. Я действительно была у мисс Шарлотты, потому что мне нравится ее компания. В этом городе у меня нет других друзей, и порой мне очень одиноко, поэтому я не прошу прощения за то, что сделала.

Сара попыталась перебить ее, однако Анна продолжила:

– Мы действительно попили чаю, но потом ей нужно было выполнить одно поручение, и я присоединилась к ней. Она хотела отнести эскиз одному ткачу. Он пригласил нас к себе и показал свои станки, чтобы мы могли лучше понять, как эскиз будет перенесен на материю. Это было так интересно, что мы пробыли там дольше, чем собирались.

У Сары отвисла челюсть от удивления. Она больше не пыталась перебить Анну.

– Дело в том, тетя, что мне не за что извиняться. Мне восемнадцать лет, я пытаюсь привыкнуть к нравам Лондона и, честно говоря, очень хорошо отношусь к мисс Шарлотте. Не вините ее ни в чем, потому что я сама решила ее сопровождать. Она бы не допустила, чтобы я попала в беду, и мы ни на секунду не расставались. У меня был интересный, насыщенный день, и я не вижу в этом ничего плохого.

Тетя Сара подошла к камину и принялась переставлять карточки и безделушки на полке. Повозившись с ними несколько секунд, она повернулась к Анне. Черты ее лица исказила ярость.

– Ты очень упрямая и своевольная девушка, – сказала она спокойным голосом, но розовые пятна на щеках выдавали ее волнение. – Ты уже должна знать, как положено вести себя в достойном обществе. Мы не можем запереть тебя, но, если будешь продолжать в том же духе, не обращая внимания на свою репутацию, боюсь, нам придется отослать тебя обратно в Суффолк. Я вынуждена обсудить этот вопрос с мистером Сэдлером, а сейчас, пожалуйста, ступай в свою комнату и оставайся там до ужина или до тех пор, пока я не позову тебя.

За ужином говорили мало. Позже Анну вызвала тетя и сказала: дядя напишет об этой ситуации ее отцу. Между тем ей было запрещено покидать дом, за исключением посещения церкви и запланированных мероприятий.

По пути к своей комнате Анна сохраняла спокойствие. Но стоило ей закрыть за собой дверь, она бросилась на кровать и рыдала, пока у нее не разболелась голова и не покраснели глаза.

Наступил очередной скучный день. Дождь стучал в окна, а в гостиной было так темно, словно уже наступил вечер, хотя часы показывали всего лишь два часа дня. Анна сидела у окна и читала книгу, а Лиззи играла на клавесине, вновь и вновь допуская одни и те же ошибки. Это очень действовало на нервы Анны. Она чувствовала, как внутри нее все сильнее сжимается какая-то пружина.

«Еще немного, и я закричу и швырну в нее эту книгу».

В дверь постучала Бетти. Принесли письмо от Чарльза. Он интересовался, может ли посетить ее сегодня днем. Анна погрустнела.

– Дорогая, это чудесные новости, – улыбнулась тетя Сара. – Возможно, все произойдет именно сегодня.

«Тетя радуется, потому что, если он сделает предложение, они смогут избавиться от меня», – печально подумала Анна.

Тетя Сара была в восторге.

– Попроси Бетти принести два больших кувшина с горячей водой и мой лучший кусок мыла в твою комнату, чтобы ты пахла прекрасным летним днем. Может, тебе надеть зеленое дамастовое платье? Ты должна выглядеть чарующе, но не вызывающе. Я дам тебе мои лучшие кружевные манжеты, дорогая, и симпатичные накрахмаленные ленты для волос. Нет ничего лучше кружев от Тонтона, чтобы привлечь внимание к изящным запястьям и лебединой шее.

Анна, вежливо улыбнувшись, поблагодарила тетю за доброту. Она ощущала некую отстраненность, словно все внимание было сосредоточено на каком-то другом человеке, который походил на нее, говорил, как она, но являлся абсолютно посторонней личностью. Она чувствовала себя товаром, который тетя хочет красиво упаковать и продать, заключив сделку, чтобы избавиться от нее.

Вернувшись к себе в комнату, девушка глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться и рассуждать рационально.

«А что, если он действительно сделает предложение сегодня днем? Должна ли я принять первое же предложение, потому что других нет? Так ли ужасно быть замужем за преуспевающим молодым повесой?»

Ей не пришлось бы думать о заработке. Такая партия наверняка обеспечит безбедное существование отцу и Джейн. По крайней мере, не придется сидеть в четырех стенах в Спитал-Сквер, она сможет посвятить себя рисованию и другим вещам.

Чарльз приехал ровно в четыре часа. Тетя распорядилась приготовить чай. Семья собралась в гостиной, и последовал скучный обмен любезностями. Тетя Сара посадила Чарльза рядом с Анной. Он примостился на краешек стула, подперев подбородок кулаком.

– Вы сегодня прекрасно выглядите, Анна.

– Спасибо, – ответила она, вздрогнув от того, что он назвал ее по имени.

– Вы рисовали что-нибудь в последнее время?

«Он старается. Я должна вести себя вежливо».

– Увы, нет. Я люблю рисовать цветы с натуры, но сейчас плохая погода.

– Я заметил, что вам понравился отцовский сад, когда вы приезжали к нам с мистером Эретом. А здесь у вас есть свой сад?

Анна с трудом подавила желание захихикать, заметив, как комично дернулся его кадык. Он был похож на маленького зверька, попавшего в ловушку в его горле. А что, если бы там была настоящая маленькая мышь? Вероятно, она бы сбежала, неожиданно выпрыгнув из его рта и пронесшись по полу, словно обезумевший мяч, и заставила бы Чарльза от удивления потерять дар речи.

– Нет, у нас есть небольшой участок, поросший травой. Там растет всего одно дерево. Там особо не порисуешь. Как ваша учеба? – быстро спросила она. – Должно быть, юриспруденция очень интересна.

– Так может показаться на первый взгляд. Но я должен запоминать наизусть подробности тысяч дел. От этого голова идет кругом. Боюсь, я не столь пунктуален.

Анне понравилось, что Чарльз ругает себя.

«Возможно, у него все же есть чувство юмора», – подумала она.

– Какие дела вам кажутся наиболее интересными?

– К сожалению, больше всего меня интригуют серьезные преступления.

– Например?

– Я изучал случаи предумышленных и непредумышленных убийств. Что может заставить человека совершить такое?

– Не думаю, что кто-то в здравом уме может убить ближнего. Должно быть, такой человек просто не в себе. Я не считаю, что убийцами рождаются.

– Вы бы изменили свое мнение, если бы увидели некоторых мерзавцев, которые сидят в Ньюгейте. Поверьте мне, для многих из них петля – слишком гуманная кара.

– Я молю небеса, чтобы никогда не встречать таких людей. – Она читала ужасные рассказы об этой печально известной тюрьме и толпах людей, которые собирались, чтобы посмотреть на повешение. – Но разве казнь является правильным наказанием, если человек совершил убийство, когда был не в себе?

– У каждого есть выбор. Я так считаю. Бедные могут улучшить свою жизнь тяжелым трудом, а злые и жестокие – бич общества, и нам всем будет лучше без них.

– Хорошо сказано, – вмешался Уильям. – Поэтому ты учишься на адвоката, так ведь, Чарли? Чтобы дать им всем урок?

Анна не могла поверить своим ушам. Уильям, который воровал у отца, разглагольствует о защите законов? Девушке захотелось рассказать все, что она знала о нем, прямо там, но она довольствовалась лишь уничижительным взглядом, на что он просто улыбнулся.

После чаепития Джозеф и Уильям извинились и ушли, сославшись на неотложные дела. Лиззи послали заниматься, а Сара сказала, что ей нужно срочно сходить в магазин. Они остались одни. Анна хотела оказаться в любом другом месте, только не наедине с Чарльзом в гостиной. Но ей некуда было бежать.

– Дорогая Анна, мне так понравился наш разговор, – прошептал он. – Вы умная и душевная молодая женщина, и я нахожу это весьма притягательным. – Чарльз взял ее за руку и придвинулся ближе.

Анна почувствовала его зловонное дыхание.

– Мое расположение к вам лишь укрепилось в последнее время, и, если я не ошибаюсь, ваше ко мне тоже?

Анна посмотрела на него, пытаясь понять его и убедить себя.

«Если он действительно любит меня, возможно, я тоже смогу его со временем полюбить?»

Но что-то было не так. Хотя его губы улыбались, глаза Чарльза были холодны. Словно он заключал выгодную сделку. В этот момент она поняла, что должна прислушаться к собственному сердцу, ей стало ясно, что следует ответить.

Случившееся в следующую секунду стало для нее неожиданностью. Его рука начала дрожать. Чарльз заколебался. Наступила напряженная тишина. Он посмотрел в сторону окна, а потом снова на Анну и глубоко вздохнул.

– Вы сможете приехать на следующей неделе к нам на обед? – спросил молодой человек.

Анна почувствовала глубокое облегчение. То, что он в последнюю минуту разнервничался или испугался, дало ей столь необходимую передышку. Хотя, возможно, он понял правду, то, что они друг друга не любят. Анна прикусила губу до боли, поэтому ей удалось сдержать смех.

– Спасибо за приглашение, я с радостью навещу вас, – ответила она, скрестив пальцы за спиной.

– Ну как? – спросила тетя Сара, когда Чарльз уехал.

– Мы очень мило провели время, – ответила Анна. – Он пригласил меня к себе на обед на следующей неделе.

Тетя Сара сначала опечалилась, но потом, услышав последние слова племянницы, снова воспрянула духом.

«Как же отчаянно тетя хочет все устроить. Она дала отцу слово и теперь не успокоится, пока не сдержит его».

Тетя Сара не находила себе места от волнения. Августа Хинчлифф прислала ей записку, сообщая, что портретист мистер Гейнсборо на несколько дней приезжает в Лондон из Бата и готов познакомиться с потенциальными клиентами в своей мастерской в Полл-Молл.

– Мистер Сэдлер согласился, и мы договорились о встрече завтра утром, – сообщила она во время завтрака. – Нам нужно быть готовыми, ведь мистера Сэдлера должны избрать бейлифом, не так ли?

Анна очень много читала и слышала об этом человеке. Он был подающим надежды художником, который пользовался популярностью у аристократов. Хотя мистер Гейнсборо жил на гонорары с портретов, которые писал, говорили, что он больше любит изображать пейзажи. Его деревья и прочие растения всегда выделялись поразительной реалистичностью. Анне очень хотелось познакомиться с этим человеком.

После завтрака девушка рассказала об этом тете Саре.

– Мистер Гейнсборо, как мне кажется, – это отличный выбор. Он сумеет подчеркнуть новый статус дяди Джозефа.

– Ты знакома с его работами?

– Конечно. Я обожаю его картины, тетя Сара. Его пейзажи великолепны. Я бы отдала все что угодно, чтобы познакомиться с ним.

Сара довольно улыбнулась племяннице.

– Возможно, когда ты выйдешь за Чарльза, то сможешь нанять его.

– Действительно, – согласилась Анна. – В таком случае, это же прекрасная возможность познакомиться с ним заранее, не так ли?

Тетя задумалась.

– Не вижу в этом ничего плохого. Я спрошу твоего дядю. Если он согласится, ты поедешь со мной.

Дома в Вест-Энде были намного больше и роскошнее, чем в других районах. Экипаж остановился возле внушительного особняка из красного кирпича. Анна гадала, может ли художник зарабатывать столько денег, чтобы позволить себе подобный дом.

Но оказалось, что мистер Гейнсборо занимал лишь малую часть этого здания. Он жил в двух комнатах на первом этаже. По всей видимости, у него не было слуги, потому что дверь он открыл сам. Это был высокий, хорошо выглядевший мужчина лет сорока с темными волосами, длинным носом и полными губами, из-за которых казалось, что он постоянно чему-то удивлен.

Их провели в большую комнату, где сильно пахло маслом и скипидаром. Кроме кушетки, стола и нескольких стульев, в ней ничего не было. С одной стороны стоял еще один стол, на котором лежали кисти и баночки с краской, разные пузырьки и кувшинчики, пестик и ступка, а также предмет, в котором Анна узнала муштабель. Это была палочка с шариком на конце, служившая живописцу опорой для руки, когда он работал над мелкими деталями картины. На полу стоял небольшой деревянный манекен, одетый как ребенок, и высокий мольберт, на котором размещался большой холст, прикрытый материей.

Поздоровавшись с гостями, художник предложил им сесть и удалился в заднюю комнату, вернувшись с записной книжкой и пачкой бумаг.

– Итак, чем я могу вам помочь?

Дядя Джозеф объяснил, какую картину они хотят попросить его написать.

– Какая честь, мистер Сэдлер, я очень рад! – сказал мистер Гейнсборо. – Моя семья в некотором смысле занималась этим ремеслом. Мой отец ткал шерсть.

Они начали обсуждать сложности текстильной промышленности, а потом, через несколько минут, перешли к делу. Мистер Гейнсборо описал типы возможных портретов. Самым экономным оказался портрет одной фигуры до талии с обычным фоном и без рук, а самым дорогим – портрет в полный рост группы или пары человек с красивым фоном. Дополнительно брались деньги за изображение животных.

Он делал пометки и ответил на несколько вопросов, после чего протянул дяде Джозефу пачку листов.

– Здесь вы увидите пример каждого портрета и цену. Можете написать мне в любое время, если у вас возникнут дополнительные вопросы. Мне нужно будет, чтобы вы приезжали для позирования не более шести раз. Все зависит от композиции, которую вы изберете. Я могу писать тут или в Бате. Как вам будет удобно.

Наступила тишина. В этот момент Анне очень захотелось задать вопрос о картине на мольберте, но она испугалась, что это может быть невежливо. К счастью, дядя Джозеф, казалось, не обращал внимания на подобные мелочи.

– Можно взглянуть на вашу последнюю работу? – спросил он.

Мистер Гейнсборо заколебался, но потом подошел к мольберту и резко сбросил ткань с картины.

– Как видите, работа еще не окончена, – сказал он.

Это был портрет симпатичного джентльмена в темно-розовом шелковом сюртуке, написанный почти в полный рост. Мужчина опирался о скалу, а фоном картины служил классический пейзаж. Джентльмен был изображен прекрасно, однако внимание Анны приковали к себе листва на переднем плане и плющ, оплетающий скалу.

– Это так чудесно, сэр, – тихо сказала она. – Я всегда очень высоко ценила ваши портреты. Но должна признать, больше всего восхищаюсь тем, как вы изображаете пейзажи и природу.

Мистер Гейнсборо, который до этого вел себя довольно скованно, в тот момент немного оживился.

– Я рад слышать это, мадам, потому что с большим удовольствием пишу именно пейзажи. Когда рисую природу, я отдыхаю от изображения человеческих лиц и форм.

– Однако у этого мужчины очень красивое лицо. Могу я спросить, кто это? – поинтересовался Джозеф.

– Это Джошуа Григби, адвокат из Грейз-Инн, – ответил Гейнсборо. – Его семья из моего любимого графства Суффолк, где мне привили любовь к пейзажам и природе.

– Вы из Суффолка! – воскликнула Сара. – Моя племянница тоже приехала оттуда не так давно.

– Из небольшой деревни неподалеку от Халесворта, – добавила Анна. – Я также полюбила рисование, изображая природу родного края.

– А я из Ипсуича[42], хотя родился на юге, в Садбери[43]. Вы тоже художник? Какое чудесное совпадение!

– Едва ли можно назвать меня художником, сэр, – ответила она, краснея. – Просто я люблю рисовать карандашами и красками.

– И вы должны это делать как можно чаще. – Гейнсборо задумался. – Можно научиться разным техникам, наблюдая за работой других художников, но ваши собственные глаза и руки являются самыми важными учителями. Ничто не заменит наблюдение и постоянную практику.

Анна хотела еще пообщаться с ним, но тетя Сара начала ерзать на стуле рядом с племянницей.

– Это было очень интересно, однако мы не хотим вас задерживать, мистер Гейнсборо, – сказала она. – Спасибо за то, что уделили нам немного времени.

– Был рад знакомству, – ответил он, а потом обратился к Анне: – Планируется открыть новое Общество изящных искусств, вы слышали? Оно будет находиться недалеко отсюда. Возможно, вы будете первой леди, которая сможет выставить там свои работы.

– Не дразните меня, сэр.

Он рассмеялся, но его глаза оставались серьезными.

– Я знаком со многими хорошими художницами, – заметил он. – Нет причин, из-за которых эти леди не должны выставлять свои работы для широкой публики.

Когда они вышли из здания, Анне показалось, что она парит по воздуху.

Все еще взволнованная после встречи с известным мастером, Анна взялась за перо. Анри мог бы понять ее возбуждение.

Дорогой Анри!

Спасибо за письмо. Я очень рада узнать, что Вы почти готовы приступить к работе. Я бы с радостью посмотрела на это сама, если бы у меня была возможность.

Сегодня я познакомилась с великим художником Гейнсборо. Представьте! Я восхищаюсь его работами. В любом случае, интерес, проявленный Вами к моему эскизу, распалил мое любопытство, и мне стало интересно узнать больше о рисунках для ткани. Я уже заказала новый, больший по размерам альбом, чтобы продолжить рисовать! Но мне нужно подробнее узнать о ткачестве. Вероятно, Вы сможете меня научить?

Пожалуйста, отвечайте быстрее.

С наилучшими пожеланиями, А.

16

Если вы неумышленно обидите кого-нибудь, пусть ваш язык будет смочен маслом, а не уксусом; пытайтесь скорее успокоить, а не разбередить рану и избегайте гнва. Посредством спокойствия и хороших манер можно убедить самых упрямых и усмирить самых сердитых.

Советы подмастерьям и наемным рабочим, или Надежное руководство, как заработать уважение и состояние

Они подошли к тюрьме, стоявшей на Ньюгейт-Стрит, и вскоре стало ясно, что сегодня был необычный день. В церкви звонили в колокола, и многочисленная толпа, еще большая, чем та, что собиралась во время демонстрации ткачей, блокировала все подходы к тюремным воротам.

Анри казалось, весь Лондон вышел на улицы: мужчины, женщины и дети были одеты в лучшие наряды, словно собрались в храм, а потом на пикник в парк и прогулку на лодке по реке.

– Святой Боже! – воскликнул месье Лаваль. – Сейчас будут казнить осужденных.

На лестнице появился узник, вызвав рев толпы, в котором смешались радость и порицание. Несмотря на кандалы, сковывавшие человека по рукам и ногам, он был одет как денди. Через силу подняв руки, он улыбнулся собравшимся, в этот момент напоминая короля, приветствующего подданных.

Потом под насмешки и свист толпы узника свели вниз и посадили на старую телегу, где его ждал длинный деревянный ящик. Анри с ужасом понял, что это гроб. В нем осужденного должны были похоронить.

Но мужчина не обращал внимания на домовину, он смеялся и шутил с солдатами, старательно уворачиваясь от летевших в него гнилых фруктов и экскрементов. Когда телега двинулась в путь в окружении солдат, вооруженных пистолетами и шпагами, толпа ринулась за ней.

– Как далеко находится виселица? – спросил Анри у седого старика, стоявшего рядом с ним.

– До Тайберна две мили. Однако они будут останавливаться у каждой таверны, поэтому дорога займет не менее трех часов. Ему купят столько пива, что он будет мертвецки пьян, когда окажется на виселице. Ублюдок еще легко отделался.

– Что за преступление он совершил?

– Говорят, убил женщину, хотя он отрицает это. Она была шлюхой, но никто не должен так умирать.

– А почему такому грешнику покупают пиво?

– Они приходят сюда ради зрелища, – ответил старик. – Они хотят увидеть, как он намочит штаны.

– От страха?

– Нет. Когда он немного повисит, станет понятно, что он наконец помер, – буркнул старик.

Анри наблюдал за шумящей толпой, чувствуя, что к горлу подкатывает тошнота. Насколько бы ужасным ни было его преступление, как могут люди так карать себе подобных? А что, если этот человек невиновен? Анри старался не думать о том, что его друг тоже может подвергнуться столь жутким насмешкам и бесславной смерти.

Когда толпа немного поредела, они с месье Лавалем смогли протиснуться к тюремным воротам. Они еще не подошли к лестнице, а юноша уже различил крики узников. Ему казалось, они вот-вот должны войти в ворота ада, только эта преисподняя находилась на земле в двух милях от его дома и всего в нескольких сотнях ярдов от самого красивого здания, что он когда-либо видел. Месье Лаваль сказал ему:

– Это собор Святого Павла. Мы сможем потом там помолиться.

Отдав шесть пенсов за вход, они пошли вслед за толстым краснолицым тюремщиком по коридору к камерам. Вонь и шум были невыносимы. Месье Лаваль протянул Анри платок.

– Зажми нос, парень, – сказал он. – Здесь можно легко подцепить какую-нибудь заразу.

Тюремщик отпер тяжелую металлическую дверь и провел их в камеру. Это было большое каменное помещение. Свет в него проникал через два маленьких зарешеченных окошка высоко под потолком. Поначалу глаз ничего не различал в полумраке, но по мере того как их зрение начало привыкать к плохому освещению, они поняли, что в камере находится несколько десятков человек, прикованных цепями к стенам. Большинство узников были полностью обнажены, тела покрывала лишь их собственная грязь. Все выглядели одинаково отчаявшимися и голодными. Они гремели цепями и просили дать им еды, воды, табака и джина. Пройдя немного вперед, старик и юноша обнаружили Ги, лежавшего на грязном полу.

Анри потряс его за плечо.

– Это я и месье Лаваль. Мы пришли помочь тебе.

Повернув голову, Ги посмотрел на друга.

– Оставьте меня, – простонал он. – Тут уже ничего не поделаешь.

– Мы принесли еду.

Вид свертка, который месье Лаваль достал из-за пазухи, заставил всех узников податься вперед. Они начали громко кричать и греметь цепями. Ги схватил сверток, разорвал его и начал быстро запихивать хлеб с сыром в рот. Когда он проглотил последний кусок и убедился, что крошек тоже не осталось, то выхватил из руки Анри бутылку с портером, зубами сорвал крышку и выпил содержимое в четыре глотка, тяжело дыша после каждого из них. Ги закончил трапезу, громко рыгнув, чем вызвал одобрительный гул сокамерников.

– Где твоя одежда? – спросил месье Лаваль.

– Если ты не можешь заплатить, когда попадаешь сюда, они забирают твое шмотье в счет оплаты, – ответил Ги, повалившись на пол. – Они стервятники. Коль не в состоянии платить, не получишь ни еды, ни воды, ничего. Но кому какое дело? Я все равно умру, здесь или на виселице.

– Мы принесли деньги, чтобы тебя выпустили под залог. Ты сможешь выйти отсюда завтра.

Ги покачал головой.

– Моя мать уже предлагала деньги. Они не взяли.

– Мы хотя бы попробуем. В чем тебя обвиняют?

– В организации беспорядков, краже, нанесении ущерба собственности, соучастии в убийстве. На меня повесили все грехи, которые только есть на свете.

– Разве среди твоих дружков нет никого, кто мог бы дать показания в твою пользу?

– У нас каждый сам за себя. Да и кому нужен нищий француз?

На лице Ги отразилось такое страдание, что Анри понял: ему никогда не удастся забыть это.

– Спасибо за то, что пришли и принесли еду, друзья, – наконец сказал Ги. – Простите, что наговорил вам ерунды. Я был дураком и, как глупец, заслуживаю смерти. Позаботьтесь ради меня о моей матери.

Сказав это, он опустился на пол и свернулся калачиком, прижавшись лбом к коленям и прикрыв лицо рукой. Месье Лаваль двинулся к двери, но Анри не смог сойти с места.

– Мы вытащим тебя отсюда, я обещаю, – прошептал он.

Мужчины молча прошли по мрачным коридорам и спросили у ворот, с кем они могут встретиться по поводу залога. Им сказали, что для этого нужно поговорить с судьей, но его сейчас нет. Когда они начали настаивать, отказываясь уйти, пока им не дадут поговорить с кем-нибудь, обоих провели в кабинет, где на столах были навалены кучи бумаг и папок, и велели ждать.

Прошло полчаса, потом еще столько же, но никто не приходил. Наконец из-за двери высунулся клерк с бледным лицом. Явно удивившись, он спросил, что они там делают и кого ждут.

Прошло еще двадцать минут, прежде чем он вернулся с новостями.

– За Ги Леметра залога нет, – сказал он. – Судья его отклонил.

– Но мы ведь можем написать апелляцию? – спросил месье Лаваль.

Мужчина пожал плечами.

– Я тут помочь не в силах, – ответил он. – Это решение суда.

Когда они вышли из ворот тюрьмы и вдохнули полной грудью чистый воздух, солнечный свет и беззаботные трели птиц в кронах деревьев, казалось, насмехались над ними. Они двинулись в обратный путь по Ньюгейт-Стрит, погруженные в свои мысли. Как и было уговорено ранее, старик и юноша поднялись по величественным ступеням собора, миновали портики и вошли через высокие деревянные двери в огромный зал, погруженный в тишину.

Месье Лаваль двинулся к ближайшей скамье и, встав на колени, склонил голову в молитве. Анри застыл на месте, едва дыша. Он залюбовался красотой внутреннего пространства собора, затейливой резьбой на мраморных стенах и квадратных колоннах, вздымающихся на огромную высоту и подпирающих многочисленные арки, расписанные библейскими сценами в красках всех цветов радуги.

Красота этого места заставила Анри заплакать. Он почувствовал легкое головокружение, словно попал в какой-то параллельный мир. И тут юноша услышал собственный голос, который эхом отразился в огромном пустом зале.

– Pour l’amour du ciel, je vous en prie, sauvez mon ami![44]

Месье Лаваль обнял его за плечи и прошептал:

– Тише, тише, парень, пойдем со мной.

Старик вывел его наружу и посадил на лавку, освещенную ярким солнцем. Сев рядом, месье Лаваль решил подождать, пока Анри успокоится.

После посещения тюрьмы у Анри осталось затаенное чувство гнева. Он уже давно потерял веру в Бога, но теперь начал молиться каждую ночь. Хотя это были скорее не молитвы, а яростные протесты против несправедливости, царившей в мире, и жестокости наказания, которое постигло невиновного молодого человека. Единственной ошибкой Ги было то, что он пытался сделать мир более справедливым. Возможно, он действовал сгоряча и недостаточно обдумав свои поступки, но его мотивы были чисты. Почему же Господь так ужасно обошелся с ним?

Месье Лаваль пытался убедить Анри, что негласно делается все возможное для освобождения Ги. Французская церковь организовала регулярные передачи еды и воды для Ги. Также в суд начали писать письма, предлагая значительно большую сумму залога, чем мог дать месье Лаваль.

Анри и месье Лаваль попытались узнать подробности у работников, участвовавших в протестах в ту ночь, но никто не признавался, что видел что-то, когда угрожали жене ткача. Большинство этих людей боялись тоже угодить за решетку, потому и отрицали всякую причастность к данному делу.

В конце концов нашелся один ирландец, утверждавший, что Ги к этой истории не имеет никакого отношения, поскольку он лично видел его в «Дельфине» в то время, когда происходили беспорядки. Ирландец даже согласился дать показания в пользу Ги, но, когда месье Лаваль привел адвоката, чтобы поговорить с ним, он исчез, прихватив с собой жену и детей, и больше его никогда не видели.

Проходили недели, и при каждом посещении Анри тюрьмы друг казался ему все более худым и несчастным. Наконец они узнали, что слушание по его делу назначили на январь.

Им не оставалось ничего другого, как только ждать.

Ночи стали длиннее, похолодало, и редкие снегопады омрачали небеса. Анри услышал, как повариха и Мариетта обсуждают приготовления к Рождеству, гадая, сколько будет стоить целый гусь. В конце концов они пришли к выводу, что это будет слишком дорого.