В тихом омуте Хокинс Пола

– Что произошло? – спросила она, появившись на кухне.

Она выглядела бледной и уставшей, а круги под глазами были похожи на синяки. Она села за стол и взяла меня за руку.

– Зачем приходила Луиза?

– Она кое-что нашла, – ответил я. – И считает, что это может иметь отношение к тому, что случилось с Кэти.

– Господи, Шон! И что именно?

Я сомневался, стоит ли говорить.

– Наверное… наверное, я пока не могу раскрывать все детали.

Она кивнула и сжала мне руку.

– Скажи, когда вы в последний раз находили наркотики в школе?

Она нахмурилась.

– Ну, в конце семестра нашли немного марихуаны у этого маленького придурка Йена Уотсона, а до этого… давно ничего не было. Относительно давно. По-моему, в марте разразился скандал с Лиамом Маркхэмом.

– Таблетки, кажется?

– Да, экстази или что-то типа этого и рогипнол. Его исключили.

Я смутно помнил тот случай, хотя он и не относился к моей компетенции.

– И кроме этого ничего? Никакие таблетки для похудения не попадались?

Она удивленно приподняла бровь.

– Нет. Во всяком случае, ничего противозаконного. Некоторые девочки принимают голубые таблетки – кажется, они называются «Алли». Они свободно продаются в аптеке, хотя не уверена, что их можно отпускать несовершеннолетним. – Она поморщилась. – От них сильно пучит живот, но, судя по всему, они готовы на это пойти ради промежутка между бедрами.

– Какого промежутка?

Хелен закатила глаза.

– Промежутка между бедрами! Они все хотят иметь такие худые ноги, чтобы бедра наверху не сходились. В самом деле, Шон, иногда мне кажется, что ты с другой планеты. – Она снова сжала мне руку. – Иногда я жалею, что не живу на ней рядом с тобой.

Мы впервые за долгое время отправились спать вместе, но я не смог к ней прикоснуться. После всего, что сделал.

Среда, 19 августа

Эрин

Лохматому эксперту потребовалось пять минут, чтобы найти электронный заказ на таблетки для похудения в папке спама Нел Эбботт. Насколько он мог судить, она сделала этот заказ всего один раз, если, конечно, у нее не было другого электронного адреса, которым она больше не пользовалась.

– Странно, правда? – заметил один из полицейских постарше, чье имя я так и не удосужилась узнать. – Она была стройной. Никогда бы не подумал, что они ей нужны. А вот сестра – та действительно была толстой.

– Джулс? – переспросила я, уточняя. – Она не толстая.

– Это сейчас, а видели бы вы ее тогда. – Он не мог сдержать смеха. – Свинья свиньей!

Обхохочешься, нечего сказать!

Когда Шон рассказал мне о таблетках, я вплотную занялась Кэти Уиттакер. Факт ее самоубийства не вызывал сомнений, но его причина так и осталась неизвестной, что вовсе не редкость в подобных случаях. Родители Кэти не подозревали ни о каких проблемах. По рассказам учителей, в последнее время она была разве что немного задумчивее и вела себя сдержанней, чем обычно, но ничего настораживающего в ее поведении не наблюдалось. Анализы крови чистые. Никаких данных о причинении вреда своему здоровью.

Единственным необычным событием в жизни Кэти была якобы имевшая место размолвка с лучшей подругой Линой Эбботт. По словам пары школьных подруг, Лина и Кэти из-за чего-то поссорились. Мать Кэти Луиза сказала, что они стали видеться реже, но она не думала, что девочки поссорились. Кэти наверняка бы ей об этом сообщила. У них были ссоры в прошлом – для девочек-подростков в этом нет ничего необычного, – и Кэти никогда их от матери не скрывала. И после них они всегда мирились. А после одной из ссор Лина даже подарила ей цепочку, чтобы загладить свою вину.

Однако, по словам их школьных подруг Тани и Элли, на этот раз они повздорили очень сильно, хотя из-за чего, они не знали. Они утверждали, что примерно за месяц до смерти Кэти она так «жутко поругалась» с Линой, что учителю пришлось разнимать их. Лина это полностью отрицала, говорила, что Таня с Элли просто хотят ей навредить и устроить неприятности. Луиза, конечно, ничего об этой ссоре не слышала, а учитель – Марк Хендерсон – сказал, что девочки вообще-то и не ссорились. Они просто дурачились и разыгрывали спектакль, а когда стали слишком шуметь, он велел им успокоиться. Вот и все.

Читая материалы дела Кэти, я сначала не придала этому значения, но потом несколько раз возвращалась к этому эпизоду. Что-то тут не сходилось. Устраивать «бои напоказ» характерно для мальчишек. Не исключено, конечно, что во мне сексизма больше, чем я готова признать, но я смотрю на фотографии девочек – красивых, уравновешенных и ухоженных, особенно Кэти, – и думаю, что на них это совсем не похоже.

Припарковавшись возле Милл-Хаус, я услышала какой-то шум и подняла голову. Из окна второго этажа высовывалась Лина с сигаретой в руке.

– Привет, Лина! – окликнула я ее.

Та не ответила, но очень тщательно прицелилась и щелчком отправила окурок в мою сторону. Затем скрылась в комнате и захлопнула окно. Разыгрывать ссору точно не в духе Лины – если она ссорится, то мало никому не покажется.

Дверь мне открыла Джулс, то и дело нервно заглядывая мне через плечо.

– У вас все в порядке? – спросила я.

Она выглядела ужасно: осунувшаяся, посеревшая, глаза мутные, волосы грязные.

– Я не могу спать, – тихо ответила она. – Не могу заснуть.

Она прошла через кухню, еле волоча ноги, поставила чайник и присела на край стола. Точно так же выглядела моя сестра через три недели после появления на свет близнецов – сил у нее едва хватало, чтобы держать голову ровно.

– Может, вам стоит обратиться к врачу и выписать какое-нибудь лекарство? – предложила я, но та покачала головой.

– Я не хочу засыпать слишком глубоко, – объяснила она, расширяя глаза, отчего стала похожа на сумасшедшую. – Я должна быть начеку.

На мой взгляд, даже коматозники могли дать ей фору в бдительности, но я промолчала.

– Робби Кэннон, о котором вы говорили… – начала я.

Она дернулась и принялась грызть ноготь.

– Мы навели о нем кое-какие справки. Вы были правы насчет его жестокости: пару раз, среди прочего, его признавали виновным в домашнем насилии. Но к смерти вашей сестры он непричастен. Я ездила в Гейтсхед – он там живет – и поговорила с ним. В ту ночь, когда Нел умерла, он был в Манчестере, где навещал сына. Он утверждает, что не видел Нел несколько лет, но, когда прочел в местной газете о ее смерти, решил поехать отдать дань уважения. Мои вопросы его очень удивили.

– А он… – она понизила голос почти до шепота, – он упоминал обо мне? Или Лине?

– Нет. Ничего такого. А почему вы спрашиваете? Он тут был? – Я вспомнила, как настороженно она открыла дверь, как заглядывала мне через плечо, будто высматривая кого-то.

– Нет. Я хочу сказать, что не думаю… Я не знаю.

Мне больше не удалось ничего о нем вытянуть. Она явно очень боялась его, но не говорила почему. Плохо, конечно, но я не стала настаивать, поскольку приехала обсудить другой непростой вопрос.

– Есть еще одна неприятная вещь. Боюсь, что нам придется опять провести обыск в доме.

Она в ужасе уставилась на меня:

– Зачем?! Вы что-то нашли? Что случилось?

Я рассказала о найденных таблетках.

– Боже! – Она зажмурилась и опустила голову.

Возможно, ее реакция притупилась усталостью, но она не казалась шокированной.

– Она купила их восемнадцатого ноября прошлого года на американском сайте. Мы не можем найти подтверждения других покупок, но нам надо удостовериться…

– Хорошо, – согласилась Джулс. – Конечно. – Она потерла глаза кончиками пальцев.

– В районе обеда придет пара полицейских. Вас это устроит?

Она пожала плечами:

– Что ж, если это необходимо, но я… какого числа вы сказали она их купила?

– Восемнадцатого ноября, – повторила я, сверившись с записями. – А что?

– Просто это… годовщина. Смерти нашей матери. Похоже… нет, не знаю. – Она нахмурилась. – Просто это странно, потому что восемнадцатого Нел мне обычно звонила, а в прошлом году почему-то нет. Как потом выяснилось, она находилась в больнице – ей удаляли аппендикс. Мне кажется странным, что она заказывала таблетки для похудения в больнице, куда попала для срочной операции. Вы уверены, что это было восемнадцатого?

Вернувшись в участок, я поговорила с лохматым экспертом. Дату я назвала правильно.

– Она могла их заказать по мобильному, – предположила Келли. – В больнице никогда не знаешь, чем себя занять.

Но эксперт покачал головой:

– Нет, я проверял айпи-адрес – заказ был сделан в четыре семнадцать пополудни с компьютера, использовавшего маршрутизатор в Милл-Хаус. Значит, кем-то в доме или рядом с ним. А вам известно, во сколько ее увезли в больницу?

Я не знала, но выяснить не составило труда. Нел Эбботт доставили в больницу еще до рассвета восемнадцатого ноября для срочного удаления аппендикса. Она провела в больнице весь день и следующую ночь.

Нел не могла купить таблетки. Их купил кто-то другой, использовав ее карту и из ее дома.

– Лина, – сказала я Шону. – Кроме Лины, некому.

Он хмуро кивнул, соглашаясь.

– Нам надо с ней поговорить.

– Собираетесь сделать это сейчас? – спросила я, и он, поморщившись, снова кивнул.

– Лучше не откладывать. Самое подходящее время поговорить с ребенком, только что потерявшим мать. Господи, что происходит!

Но все оказалось гораздо запутаннее. Мы уже выходили из участка, когда нас догнала крайне возбужденная Келли.

– Отпечатки! – выговорила она, задыхаясь. – Есть совпадение. Ну, не совсем совпадение, потому что подозреваемых у нас нет, только…

– Только что? – не выдержал инспектор.

– Один из сотрудников решил сравнить отпечатки на баночке с теми, что оставлены на камере, – помните, одну кто-то вывел из строя?

– Да, мы помним, что одна камера была сломана.

– Так вот, отпечатки совпадают. И скажу сразу: они не принадлежат ни Нел Эбботт, ни Кэти Уиттакер. К этим предметам прикасался кто-то другой.

– Луиза, – сказал Шон. – Больше некому. Луиза Уиттакер.

Марк

Марк застегивал чемодан, когда появилась детектив. На этот раз другая женщина – постарше и не такая привлекательная.

– Сержант уголовной полиции Эрин Морган, – представилась она, пожимая ему руку. – Я хотела бы с вами поговорить.

Он не пригласил ее в дом. Там царил беспорядок, и он был не в настроении проявлять любезность.

– Я собираю вещи и уезжаю в отпуск, – объяснил он. – Еду на машине в Эдинбург, где заберу свою невесту. Мы отправляемся в Испанию на несколько дней.

– Это не займет много времени, – заверила сержант Морган, заглядывая ему через плечо внутрь дома.

Он прикрыл входную дверь. Они разговаривали на крыльце.

Марк думал, что речь снова пойдет о Нел Эбботт. Как-никак он был одним из последних, кто видел ее живой. Они встретились возле паба, перекинулись несколькими словами, и он заметил, что она направилась в сторону Милл-Хаус. Он полагал, что разговор будет об этом. И никак не рассчитывал, что совсем о другом.

– Я знаю, что с вами уже беседовали, но нам требуется прояснить обстоятельства, которые привели к смерти Кэти Уиттакер, – сказала женщина.

Марк почувствовал, как бешено заколотилось сердце и рот наполнился слюной.

– А что… что случилось?

– Насколько нам известно, у вас были причины вмешаться в ссору между Линой Эбботт и Кэти за месяц до смерти последней?

В горле у Марка пересохло. Он хотел сглотнуть и никак не мог.

– Это не было ссорой, – произнес он и поднес руку к глазам, чтобы защититься от солнца. – А почему… извините, а почему вдруг снова зашла речь об этом? Насколько я знаю, смерть Кэти признана самоубийством…

– Да, – прервала его детектив, – это было самоубийство и им остается. Однако у нас есть основания полагать, что… э-э… есть обстоятельства, связанные со смертью Кэти, о которых раньше нам не было известно и которые нуждаются в дальнейшем расследовании.

Марк резко повернулся и толкнул входную дверь с такой силой, что та отскочила и ударила его, когда он входил в прихожую. Голову все теснее сжимали тиски, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Ему надо срочно уйти с солнца.

– Мистер Хендерсон, с вами все в порядке?

– Да, в порядке. – Дождавшись, когда глаза привыкнут к полумраку прихожей, он повернулся к детективу. – Просто немного болит голова. А яркий свет…

– Может, вам выпить стакан воды? – предложила сержант Морган с улыбкой.

– Нет, – ответил он, понимая, что ведет себя весьма подозрительно. – Нет, все нормально.

Они помолчали.

– И все же, мистер Хендерсон? Как насчет ссоры между Линой и Кэти?

Марк покачал головой:

– Это не было ссорой… Я уже говорил об этом полиции. Мне не пришлось их разнимать. Кэти и Лина были очень близки, они могли быстро выйти из себя, не сдержаться и наговорить всякого, что типично для многих девочек – многих детей – в этом возрасте.

Детектив, по-прежнему стоявшая на солнцепеке снаружи, теперь превратилась в безликую фигуру, просто тень. Его это вполне устраивало.

– Кое-кто из учителей Кэти отмечал, что в последние недели перед смертью она была задумчивей и сдержанней, чем обычно. Вы тоже это заметили?

– Нет, – ответил Марк и медленно моргнул. – Мне так не показалось. Не думаю, чтобы она изменилась. И ее поступок явился для меня полной неожиданностью. Для всех нас. – Его голос стал тихим и напряженным, что не ускользнуло от детектива.

– Прошу извинить, что снова возвращаю вас в прошлое, – сказала она. – Я понимаю, как ужасно…

– Не думаю, что понимаете. Я видел эту девочку каждый день. Она была такой юной и умной, была… Она была одной из лучших моих учениц. Мы все ее очень… любили.

Он запнулся на слове «любили».

– Мне очень жаль. Поверьте. Но дело в том, что появились новые факты, и мы должны их проверить.

Марк кивнул, стараясь расслышать ее слова сквозь гул в ушах; ему вдруг стало очень холодно, будто его окатили ледяной водой.

– Мистер Хендерсон, у нас есть основания полагать, что Кэти принимала лекарство, которое называется римато. Вам что-нибудь известно об этом?

Марк пристально на нее посмотрел. Теперь ему хотелось увидеть ее глаза и выражение ее лица.

– Нет… я… а разве не говорили, что она ничего не принимала? Так утверждала полиция. Римато? Это что? Нечто… для удовольствия?

Морган покачала головой:

– Нет. Это таблетки для похудения.

– Но Кэти не была толстой, – возразил он, понимая, как глупо это звучит. – Хотя они вечно об этом говорят, не так ли? Девочки-подростки. О своем весе. Хотя и не только подростки. Взрослые женщины тоже. Моя невеста тому яркий пример.

Это правда, хотя и не вся. Потому что его невеста больше не была его невестой, она больше не донимала его разговорами о своем весе и не ждала, когда он приедет, чтобы отправиться с ним в Малагу. В своем последнем письме, присланном по электронной почте несколько месяцев назад, она прокляла его и сказала, что никогда не простит за то, как он с ней обошелся.

Но что такого ужасного он сделал? Будь он действительно холодным, жестоким и бесчувственным негодяем, то морочил бы ей голову и дальше, хотя бы для отвода глаз. В конце концов, поступить именно так было в его интересах. Но он – не плохой человек. Просто если он любил, то любил безоглядно, и что в этом ужасного?

После ухода детектива он занялся поисками – выдвинул все ящики, пролистал все книги, перерыл весь дом. Он искал, зная, что ничего не найдет. В ту ночь в разгар лета он, раздраженный и напуганный, развел на заднем дворе костер и сжег все открытки, письма, книгу для записей. Все подарки. Он бросил взгляд в окно на задний двор, где и теперь виднелось темное пятно обгоревшей земли, на котором он уничтожил все ее следы.

Выдвигая ящик стола в гостиной, Марк точно знал, что в нем увидит, потому что проделывал это уже много раз. Иногда от страха, но чаще из скорби он лихорадочно искал хоть что-нибудь, пропущенное тогда. Но в ту ночь он вычистил все очень тщательно.

Он знал, что в кабинете директора школы есть ее фотографии. Папка с личным делом. Которое уже закрыто, но все еще хранится. У него имелся ключ от административного здания, и он точно знал, где искать. И ему обязательно нужно забрать с собой хоть что-нибудь, связанное с ней. Это не было пустой прихотью, он чувствовал, что это важно, потому что будущее вдруг стало неопределенным. Он не задумывался об этом раньше, но теперь понимал: заперев дом, он может больше никогда в него не вернуться. Возможно, пришла пора исчезнуть отсюда навсегда и начать все сначала.

Он доехал до школы и оставил машину на пустой стоянке. Иногда во время каникул Хелен приезжала сюда поработать, но сегодня ее машины не оказалось. Марк был один. Он вошел в здание и направился мимо учительской к кабинету Хелен. Дверь была закрыта, но, когда он нажал на ручку, оказалось, что она не заперта.

Он распахнул дверь, и в нос ему ударил неприятный химический запах очистителя. Марк пересек кабинет, подошел к канцелярскому шкафу и выдвинул верхний ящик. Он был пуст, а ящик под ним заперт. Марк с горечью осознал, что кто-то все разложил по-другому и он теперь не знает, где искать, и приехал сюда, похоже, зря. Он вышел в коридор, удостоверился, что кроме него в здании никого нет, – его красный «Воксхолл» стоял на парковке по-прежнему в одиночестве, – и вернулся в кабинет. Стараясь действовать как можно аккуратнее, он принялся проверять один за другим ящики письменного стола Хелен, надеясь найти там ключи от шкафа. Ключей он не нашел, но обнаружил нечто другое – украшение, которое Хелен ни за что бы не стала носить. Где-то он его видел раньше. Серебряный браслет с застежкой из оникса и гравировкой «СД».

Он сел и долго его разглядывал. Он никак не мог взять в толк, что делает здесь эта безделушка. Что это может означать? Вероятно, ничего. Марк положил браслет на место, прекратил поиски и вернулся к машине. Он уже вставил ключ в замок зажигания, когда вдруг до него дошло, где он видел этот браслет. Он был на Нел в тот вечер возле паба. Они тогда перекинулись парой слов, и он проводил ее взглядом, когда она направилась в сторону Милл-Хаус. Но когда они разговаривали, она машинально теребила что-то на запястье – тот самый браслет! Марк снова вернулся в кабинет Хелен, открыл ящик, забрал браслет и сунул его в карман. Если бы его спросили, зачем он это делает, он не сумел бы объяснить.

Наверное, подумал он, это подобно тому, когда ты, оказавшись на глубине, цепляешься за что угодно, лишь бы не утонуть. Потянуться за спасательным кругом, а вытянуть водоросли, но все равно не выпускать их из рук.

Эрин

Когда мы приехали, мальчик – Джош – стоял возле дома, бледный и настороженный, словно солдат на страже. Он вежливо поздоровался с Шоном и с подозрением посмотрел на меня. В руках он вертел швейцарский складной нож, то и дело вытаскивая и убирая лезвие.

– Мама дома, Джош? – спросил Шон, и тот утвердительно кивнул.

– О чем вы опять собираетесь с нами говорить? – поинтересовался он высоким срывающимся голосом и закашлялся.

– Нам надо просто уточнить пару деталей, – объяснил Шон. – Ничего особенного.

– Она спала, – заявил Джош, переводя взгляд с Шона на меня. – В ту ночь. Она спала. Мы все спали.

– В какую ночь? – переспросила я. – О какой ночи ты говоришь, Джош?

Он покраснел, опустил глаза и стал снова вертеть нож. Маленький мальчик, который еще не научился врать.

Луиза открыла входную дверь. Она посмотрела на меня, потом на Шона и вздохнула, потирая лоб над бровями. Лицо у нее было цвета слабого чая, а когда она повернулась к сыну, я обратила внимание, что она сутулилась, будто старуха. Она подозвала сына к себе и что-то ему тихо сказала.

– А вдруг они захотят поговорить и со мной? – услышала я его вопрос.

Луиза крепко взяла его плечи.

– Не захотят, милый, – заверила она. – Иди.

Джош закрыл лезвие и сунул нож в карман джинсов. Я улыбнулась, и он быстро зашагал по тропинке, обернувшись всего лишь раз, когда Луиза закрывала за нами дверь.

Я прошла за Луизой и Шоном в просторную светлую гостиную, за которой располагалась вошедшая в моду квадратная оранжерея, отчего казалось, что дом мягко перетекает в сад. На лужайке стояла деревянная клетка, а вокруг нее разгуливали черные, белые и рыжие курицы, копавшиеся в земле в поисках пищи. Луиза жестом пригласила нас сесть на диване. Сама она медленно и осторожно, будто боясь потревожить еще не затянувшуюся рану, устроилась в кресле напротив.

– Итак, – произнесла она, чуть приподняв подбородок, чтобы видеть лицо Шона, – что вы можете мне сообщить?

Шон рассказал, что новые анализы крови подтвердили прежние результаты: следов лекарства в крови Кэти не обнаружено.

Луиза слушала и качала головой, не скрывая очевидного несогласия с заключением.

– Но вы же не знаете, как долго этот препарат остается в крови, разве не так? И сколько требуется времени, чтобы он оказал действие или, наоборот, перестал действовать? Шон, вы не можете исключать…

– Мы ничего не исключаем, Луиза, – ровным голосом произнес Шон. – Я просто излагаю то, что мы выяснили.

– Но… наверняка передача незаконных лекарств человеку – ребенку – все равно является правонарушением? – Она закусила нижнюю губу. – Я знаю, что наказать ее уже нельзя, но узнать об этом должны все, разве нет? О том, что она сделала?

Шон ничего не ответил, и я, кашлянув, начала говорить. Луиза перевела взгляд на меня.

– Нам удалось выяснить, миссис Уиттакер, что, судя по времени приобретения препарата, купить его сама Нел не могла. Хотя для оплаты была использована ее кредитка…

– Что вы такое говорите? – вскинулась Луиза. – Теперь вы утверждаете, что Кэти украла ее кредитку?

– Нет, нет, – заверила я ее. – Мы не имеем в виду ничего подобного…

Она вдруг сообразила, что это значит, и выражение ее лица изменилось.

– Лина! – помрачнев, выдохнула она, откидываясь на спинку кресла. – Это сделала Лина!

Шон объяснил, что пока у нас нет уверенности, но мы обязательно допросим девочку. После обеда она должна явиться в участок, куда ее вызвали для дачи показаний. Он спросил Луизу, не нашлось ли в вещах Кэти еще чего-нибудь подозрительного. Та не обратила на вопрос никакого внимания.

– Все сходится, – заявила она, подаваясь вперед. – Неужели вы сами не видите? Если связать воедино таблетки, место, где все случилось, и тот факт, что Кэти проводила много времени в доме Эбботтов в окружении всех этих картин, рассказов и…

Она осеклась, сообразив, насколько надуманно и безосновательно звучат ее слова. Потому что даже если она права, даже если эти таблетки привели к депрессии, это никак не меняло того факта, что сама Луиза ничего тревожного не заметила.

Разумеется, я ничего такого не сказала, поскольку вопрос, который мне предстояло задать, был и без того непростым. Луиза поднялась с кресла, полагая, что беседа завершена и мы сейчас уйдем, но я ее остановила:

– Нам нужно попросить вас еще кое о чем.

– Да? – Она осталась стоять, сложив руки на груди.

– Вы не станете возражать, если мы снимем ваши отпечатки пальцев? – осторожно произнесла я.

– Зачем?! Почему?! – изумилась она, не дав мне возможность продолжить и все объяснить.

Шон смущенно объяснил:

– Луиза, у нас есть совпадение отпечатков на баночке с таблетками, которую ты мне передала, и на одной из камер Нел Эбботт, и мы должны выяснить причину. Вот и все.

Луиза снова села.

– Наверное, они принадлежат Нел. Вы об этом не думали?

– Они принадлежат не Нел, – ответила я. – Мы проверили. И не вашей дочери.

От этих слов ее передернуло.

– Конечно, они не могут принадлежать Кэти. Зачем бы Кэти стала что-то делать с камерой? – Она вытянула губы, подняла руку к шее и стала двигать взад-вперед по цепочке маленькую голубую птичку. Потом тяжело вздохнула и призналась: – Они мои. Конечно, они мои.

Она рассказала, что это произошло через три дня после смерти Кэти.

– Я пошла к ним в дом. Я была… сомневаюсь, что вы можете представить мое состояние, но постарайтесь. Я постучала, но она не вышла. Я не сдавалась и продолжала барабанить в дверь, и наконец, – она смахнула со лба прядь волос, – ее открыла Лина. Она рыдала, была в истерике. Ужасная картина. – Она попыталась улыбнуться, но ничего не вышло. – Я наговорила ей всякого, теперь понимаю, что вела себя слишком жестоко…

– А что именно вы сказали? – спросила я.

– Я… я плохо помню детали.

Ей уже не удавалось держать себя в руках, ее дыхание участилось, а пальцы сжимали ручки кресла с такой силой, что костяшки из оливковых стали желтыми.

– Наверное, меня услышала Нел. Она вышла и попросила меня уйти. Сказала, – Луиза визгливо хохотнула, – что очень соболезнует моей утрате, но ни она, ни ее дочь к ней не причастны. Лина сидела, скорчившись, на земле – я это помню – и издавала какой-то… животный звук. Как раненый зверь. – Помолчав, чтобы перевести дыхание, она продолжила: – Мы с Нел жутко разругались. – Она слабо улыбнулась Шону. – Удивлен? Не знал об этом раньше? Я думала, что Нел тебе рассказала, а уж Лина наверняка. Да, я… нет, я ее не ударила, но бросилась на нее, и она меня оттолкнула. Я потребовала показать, что сняла камера. Я хотела… я не знаю, чего хотела, но не могла допустить, чтобы она… я не могла этого вынести… – Луиза замолчала, выбившись из сил.

Присутствовать при муках человека, оглушенного страшным горем, – тяжкое испытание: ты невольно чувствуешь себя бессердечным, лишним и циничным. И все же это часть нашей работы, которую приходится делать постоянно. Каждый вырабатывает для себя свой алгоритм действий в таких случаях. Для Шона он заключался в том, чтобы опустить голову и сидеть, не шевелясь. Для меня – в переключении внимания. Я начала наблюдать за курицами, гулявшими по лужайке. Потом окинула взглядом книжные полки, заставленные современными романами и книгами по военной истории. Посмотрела на фотографии в рамках на полке над камином. Свадебное фото, снимок всей семьи и фотография младенца. Только одного – мальчика в голубом. А где же фотография Кэти? Я представила, каково это убрать снимок своего ребенка с витрины семейной гордости и переложить в ящик стола. Бросив взгляд на Шона, я увидела, что он больше не смотрит вниз, а сердито уставился на меня. До меня вдруг дошло, что я постукиваю карандашом по блокноту. Я делала это машинально, не отдавая себе отчета, просто меня трясло.

После долгой паузы Луиза заговорила снова:

– Я не могла позволить, чтобы Нел стала последней, кто видел мою девочку живой. Она сказала, что никаких записей нет, что камера была сломана, но даже если бы и работала, то сверху, с обрыва… все равно бы ничего не было видно. – Она судорожно вдохнула, от чего по ее телу пробежала дрожь. – Я ей не поверила. Я не могла рисковать. А что, если на камере что-то было и она это использует? Что, если покажет мою девочку всему миру, одинокую, испуганную и…

Она запнулась и глубоко вздохнула.

– Я сказала ей… неужели Лина тебе ничего не рассказала? Я сказала ей, что не успокоюсь, пока она не заплатит за то, что сделала. А потом я ушла. И отправилась на скалу, где попыталась вытащить из камеры карту памяти, но не смогла. Я попробовала оторвать камеру от крепления, но только сломала ноготь. – Она показала левую руку – ноготь на указательном пальце был короткий и неровный. – Я несколько раз ударила по камере ногой, а затем разбила ее камнем. И вернулась домой.

Эрин

Выйдя из дома Уиттакеров, я увидела Джоша: он сидел напротив, устроившись на другой стороне дороги. Дождавшись, пока мы сядем в машину и немного отъедем, он быстро перебежал через дорогу и скрылся в доме. Инспектор, погруженный в свои мысли, судя по всему, ничего не заметил.

– Не успокоится, пока Нел не заплатит за это? – повторила я, когда мы шли к машине. – Не считаете, что эти слова можно расценить как угрозу?

Шон окинул меня своим привычно отсутствующим и недовольным взглядом и промолчал.

– Я хочу сказать: разве не странно, что Лина об этом даже не заикнулась? А Джош? Его слова, что все спали. Было видно, что он врал…

– Да, – коротко кивнул Шон. – Похоже, что так. Но я бы не стал придавать особого значения словам переживающих горе детей, – тихо произнес он. – Кто знает, что он чувствует, или воображает, или считает, что должен или не должен говорить? Он знает, что нам известно об отношении его матери к Нел Эбботт, и, полагаю, боится, что ее обвинят и отнимут у него. Не забывайте, как много он уже потерял.

Шон помолчал.

– Что касается Лины, то, если у нее действительно была истерика, как говорит Луиза, она, вероятно, вообще мало что помнит о том случае, кроме своих страданий.

Что касается меня, то мне было трудно представить, как самоуверенная и зачастую просто брызжущая желчью Лина, с которой мы имели дело, может обреченно скулить, словно раненый зверь, как описала ее поведение в тот день Луиза. Мне было непонятно, почему она с такой невыносимой болью восприняла смерть подруги, а смерть матери – более чем сдержанно. А может, скорбь Луизы и ее убежденность в вине Нел так повлияли на Лину, что она и сама стала в это верить? У меня побежали мурашки. Конечно, это маловероятно, но что, если Лина, как и Луиза, винила мать в смерти Кэти? Что, если захотела с этим что-то сделать?

Лина

Ну почему взрослые всегда задают не те вопросы? Таблетки! Теперь они уцепились за них. Эти чертовы таблетки для похудения – я и забыла, что покупала их, так давно это было. А они теперь считают, что ВСЕ ДЕЛО В ТАБЛЕТКАХ, и мне пришлось тащиться в полицейский участок вместе с Джулией, которая является моим «компетентным совершеннолетним лицом». Не смешите! Да она самое что ни на есть некомпетентное лицо в данной ситуации.

В полицейском участке меня отвели в заднюю комнату, не похожую на те, что показывают по телику. Самый обычный кабинет. Мы все расселись за столом, и эта женщина – сержант уголовной полиции Морган – задавала вопросы. Почти все. Шон тоже иногда спрашивал, но в основном она.

Я сказала правду. Я купила таблетки на мамину карточку, потому что меня попросила Кэти, и мы понятия не имели, что они могут причинить вред. Во всяком случае, я, но если Кэти и знала, то ничего мне об этом не сказала.

– Похоже, тебя не очень беспокоит, – заявила Морган, – что они могли отрицательно сказаться на душевном состоянии Кэти в конце ее жизни?

Я чуть не прокусила язык.

– Нет, – отрезала я. – Меня это не беспокоит. Кэти поступила так совсем не из-за таблеток.

– Тогда из-за чего?

Я знала, что она за это зацепится, и продолжила:

– Она и выпила-то их совсем немного. Четыре-пять штук, не больше. Пересчитайте таблетки, – обратилась я к Шону. – Я уверена, что в заказе их было тридцать пять. Пересчитайте.

– Мы пересчитаем, – отозвался он и спросил: – А кому-нибудь еще вы их давали?

Страницы: «« 23456789 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Как часто мы выражаем свою любовь? Жадничаем, не можем произнести вслух это сокровенное «Я тебя любл...
Удержать клиентов – задача любого бизнеса. Но чаще всего эти попытки ограничиваются скидками для пос...
Эту книгу Вадима Кожинова, как и другие его работы, отличает неординарность суждений и неожиданность...
Большой опыт ведения разведывательной деятельности имперской Россией и сильные оккультные традиции Р...
Эта книга — откровенный женский разговор о главном: любви и страсти, судьбе, мудрости и терпении. Эт...