Видоизмененный углерод Морган Ричард

Глава тридцать седьмая

Я по-прежнему ничего не испытывал и через час, когда приехавшая Ортега обнаружила меня в цехе загрузки оболочек. Я сидел на вилах автоматического погрузчика, глядя на зелёное свечение от пустых резервуаров. Шлюз, открываясь, глухо стукнул и зажужжал, но я не отреагировал на это. Даже узнав шаги Ортеги и её голос, когда она тихо выругалась, споткнувшись о спутанные на полу кабели, я так и не обернулся. Я сидел неподвижно, словно отключенная машина.

– Как ты себя чувствуешь?

Повернувшись, я увидел Ортегу, остановившуюся у погрузчика.

– Вероятно, так же, как выгляжу.

– Что ж, выглядишь ты дерьмово. – Протянув руку, она ухватилась за подвернувшуюся кстати решетку – Не возражаешь, если я к тебе присоединюсь?

– Валяй. Тебе помочь?

– Не надо. – Подтянувшись, Ортега повисла на руках, посерев от напряжения. – Хотя, впрочем, не откажусь.

Я протянул ей менее искалеченную руку, и Ортега, крякнув, взобралась на подъемник. Она неуклюже опустилась на корточки, пересела ко мне поудобнее и потёрла плечи.

– Господи, как же здесь холодно. И давно ты тут сидишь?

– С час.

Ортега посмотрела на пустые резервуары.

– Увидел что-нибудь интересное?

– Я думаю.

– О… – Она снова помолчала. – Знаешь, этот летинол, мать его, хуже шокового пистолета. По крайней мере, получив заряд, хотя бы понимаешь, что тебе сделали больно. А летинол убаюкивает. Дескать, всё позади, надо просто успокоиться и расслабиться. И вдруг ты спотыкаешься о первый же пятисантиметровый кабель, через который хочешь перешагнуть.

– По-моему, сейчас тебе полагается лежать в постели, – мягко заметил я.

– Как, наверное, и тебе. Завтра на твоем лице вскочат замечательные синяки. Мерсер сделал обезболивающий укол?

– Я в этом не нуждаюсь.

– Ох, какой крутой. А мне казалось, мы с тобой договаривались, что ты будешь бережно относиться к этой оболочке.

Я криво усмехнулся.

– Видела бы ты того, другого.

– Его я тоже видела. Разорвал пополам голыми руками, да?

Я продолжал улыбаться.

– Где Трепп?

– Твоя подружка? Исчезла. Сказала Баутисте что-то насчет конфликта интересов и растворилась в ночи. Баутиста рвёт на себе волосы, пытаясь придумать, как выбраться из этой ямы. Не хочешь переговорить с ним?

– Ладно.

Я непроизвольно заёрзал. В исходившем от резервуаров зелёном свечении было что-то гипнотическое, и под общим оцепенением, охватившим меня, начинали кружить мысли, наталкиваясь друг на друга, словно акулы, которым бросили корм. Смерть Кадмина, вместо того чтобы принести облегчение, наоборот, лишь запалила в груди медленно горящий бикфордов шнур, ведущий к потребности делать боль. Кто-то должен заплатить за случившееся.

Пусть это станет твоим личным делом.

Это было больше, чем личное дело. Речь шла о Луизе (она же Анемона), выпотрошенной на операционном столе; об Элизабет Элиотт, зверски зарезанной и не имеющей денег на новую оболочку; об Ирене Элиотт, скорбящей о своём теле, которое носит какая-то крупная деловая шишка; о Викторе Элиотте, раздираемом горечью утраты и оглушённом встречей с вроде бы той же самой и одновременно другой женщиной. Речь шла о молодом чернокожем мужчине, встречающем родных в теле белого мужчины средних лет, убитого вредными привычками; речь шла о Вирджинии Видауре, с презрительной надменностью отправляющейся на хранение, гордо вскинув голову и отравляя последней сигаретой лёгкие, которые ей всё равно предстоит потерять, отдав их какому-нибудь состоятельному вампиру. Речь шла о Джимми де Сото, вырвавшему собственный глаз среди грязи и пожаров Инненина, и о миллионах подобных ему, раскиданных по всему Протекторату, сколоченному наспех скопищу человеческого материала, выброшенного на помойку истории. Кто-то должен заплатить за всех них, а также за многих других.

Чувствуя лёгкое головокружение, я неуклюже слез с подъёмника и помог спуститься Ортеге. Тяжесть её тела причинила моим изувеченным рукам сильную боль, не шедшую ни в какое сравнение с внезапным леденящим осознанием того, что нам осталось провести вместе считаные часы. Не знаю, откуда взялась эта мысль, но она прочно поселилась в незыблемом основании моего сознания, которому я привык доверять больше, чем логическим рассуждениям. Мы вышли из цеха загрузки оболочек, держась за руки, и не замечали этого до тех пор, пока не столкнулись в коридоре нос к носу с Баутистой, после чего непроизвольно отпрянули друг от друга, словно устыдившись.

– Я тебя повсюду искал, Ковач. – Если у Баутисты и возникли какие-то мысли по поводу нашего хождения за ручку, он оставил их при себе. – Твоя подружка-наёмница смылась, предоставив убирать за ней грязь.

– Да, Кристи… – Осекшись, я искоса взглянул на Ортегу. – Да, мне уже об этом сказали. Она прихватила с собой осколочную винтовку?

Баутиста кивнул.

– Отлично, вот у вас и есть отличная версия. Неизвестный позвонил и сообщил о выстрелах на борту «Розы Панамы». Вы прибыли на место и обнаружили перебитых зрителей, убитых Кадмина с Карнажем и нас с Ортегой, едва живых. Судя по всему, Карнаж затронул чьи-то интересы и последовала жестокая расправа.

Краем глаза я увидел, что Ортега качает головой.

– Не пройдёт, – нахмурился Баутиста. – Все звонки на Фелл-стрит обязательно записываются. То же самое относится к видеофонам в патрульных машинах.

Я пожал плечами, чувствуя, как внутри пробуждается чрезвычайный посланник.

– И что с того? У вас, не важно, у кого именно – у тебя, у Ортеги, – здесь, в Ричмонде, есть осведомители. Естественно, их имена вы назвать не можете. Звонок поступил на личный телефон, который совсем некстати оказался разбит случайным выстрелом, когда вы прокладывали себе дорогу мимо уцелевших охранников Карнажа. Никаких следов. И ничего на мониторах наблюдения, потому что таинственный незнакомец, открывший пальбу, перед уходом спалил всю систему безопасности. Насколько я понимаю, это можно устроить.

Баутиста продолжал сомневаться.

– Наверное, можно. Но для этого понадобится компьютерная крыса. Дэвидсон кое в чем разбирается, но не настолько хорошо.

– Компьютерную крысу я найду. Что-нибудь ещё?

– Некоторые из зрителей ещё живы. Правда, они в таком состоянии, что не могут и пальцем пошевелить. Но ещё дышат.

– Забудь про них. Если кто-то и успел что-нибудь разглядеть, то только висящую под потолком Трепп. Да и ту в лучшем случае смутно. Все продолжалось не больше двух секунд. Сейчас есть только один вопрос: когда вызывать холодильники на колесах.

– Как можно скорее, – сказала Ортега, – иначе это будет выглядеть подозрительно.

Баутиста фыркнул.

– Весь этот балаган выглядит подозрительно, от начала и до конца. Скоро всем до одного на Фелл-стрит будет известно, что именно здесь произошло.

– Вам частенько приходится заниматься подобным, да?

– Это совсем не смешно, Ковач. Карнаж переступил черту, он знал, чем это может обернуться.

– Кстати, Карнаж, – пробормотала Ортега. – Этот ублюдок наверняка припас резервную копию памяти. Как только его загрузят в новую оболочку, он начнет вопить, требуя досконального расследования.

– А может быть, и нет, – возразил Баутиста. – Как ты думаешь, когда Карнаж последний раз копировался в эту синтетическую оболочку?

Ортега пожала плечами.

– Откуда мне знать? На прошлой неделе Карнаж был в ней. Так что не меньше этого срока, если только он не обновляет регулярно свою копию. Но это чересчур дорого.

– На месте Карнажа, – задумчиво произнес я, – я бы архивировал резервную копию перед каждым значительным событием. Каких бы денег это ни стоило. Я бы не хотел проснуться, не имея понятия, какого хрена делал за неделю до того, как мне спалили голову.

– Это зависит от того, чем именно занимаешься, – заметил Баутиста. – Если речь идёт о каком-нибудь серьёзном противозаконном дерьме, лучше проснуться, ни о чем не догадываясь. В этом случае можно с улыбкой идти на любые допросы с применением детектора лжи.

– Больше того, нельзя будет даже…

Я умолк, осенённый внезапной мыслью. Баутиста нетерпеливо махнул рукой.

– Как бы там ни было, если Карнаж проснётся, ровным счетом ничего не зная о случившемся, вероятно, он втихую проведёт частное расследование. Но у него не возникнет ни малейшего желания посвящать в него управление полиции. А если Карнаж проснётся, зная о случившемся, – Баутиста развел руками, – он будет молчать как рыба. По-моему, с этой стороны опасаться нечего.

– В таком случае вызывай машины «скорой помощи». И, наверное, надо связаться с капитаном Муравой…

Голос Ортеги уже затихал, растворяясь вдали. Последняя недостающая часть мозаики встала на место. Разговор двух полицейских превратился в отдаленный шум космического фона в наушниках скафандра. Я уставился на крохотную щербинку в стальной переборке перед глазами и обрушился на только что пришедшую в голову догадку всеми мыслимыми логическими тестами.

Бросив на меня недоумённый взгляд, Баутиста отправился вызывать «скорую». Как только он скрылся из виду, Ортега прикоснулась к моей руке.

– Эй, Ковач, с тобой всё в порядке?

Я заморгал.

– Ковач?

Протянув руку, я ощупал переборку, словно проверяя, существует ли она на самом деле. В сравнении с убеждённостью, которую я сейчас испытывал, окружающая обстановка внезапно показалась призрачной и нереальной.

– Кристина, – медленно произнес я, – мне нужно попасть на борт «Головы в облаках». Я знаю, что произошло с Банкрофтом. Я смогу свалить Кавахару и добиться принятия резолюции номер 653. И я смогу вызволить Райкера.

Ортега вздохнула.

– Ковач, не надо начинать всё заново…

– Нет. – Прозвучавшая в моем голосе грубость оказалась настолько неожиданной, что поразила меня самого. Лицо Райкера напряглось, и я ощутил боль свежих ссадин. – Это не догадки. Это не блуждания в темноте. Это совершенно достоверный факт. И я отправляюсь на «Голову в облаках». С твоей помощью, без неё, но я обязательно должен туда попасть.

– Ковач, – покачала головой Ортега. – Ты только посмотри на себя. На тебе же места живого нет. Сейчас ты не справишься с простым оклендским сутенером, а тут речь идёт о скрытом проникновении в один из «Домов» Западного побережья. Ты надеешься пробить охранную систему Кавахары со сломанными рёбрами и таким лицом? Даже не думай об этом.

– А я и не говорил, что это будет просто.

– Ковач, этого вообще не будет. Я и так слишком долго просидела на архивах видеонаблюдения «Хендрикса», давая возможность навешать Банкрофту лапшу на уши, но больше так продолжаться не может. Игра окончена, твоя подруга Сара возвращается домой, и ты тоже. Это всё. Меня не интересует кровная месть.

– Скажи честно, ты хочешь вернуть Райкера? – тихо промолвил я.

Какое-то мгновение казалось, что Ортега даст мне пощёчину. Её раздувшиеся ноздри побелели, правое плечо чуть опустилось для замаха. Не знаю, что её остановило: последствия шокового заряда или просто самообладание.

– Ковач, за это тебя следовало бы размазать по стенке, – спокойно произнесла Ортега.

Я поднял руки.

– Валяй, сейчас я не справлюсь даже с простым оклендским сутенером. Не забыла?

Издав презрительный смешок, Ортега начала отворачиваться. Протянув руку, я остановил её.

– Кристина… – Я замялся. – Извини. Насчет Райкера я пошутил неудачно. Но прошу, хотя бы выслушай меня. В последний раз.

Повернувшись ко мне, Ортега стиснула губы, сдерживая свои чувства. Опустив голову, она сглотнула комок в горле.

– Не хочу. Достаточно и того, что уже было. – Она кашлянула, прочищая горло. – Ковач, я не хочу, чтобы тебе делали больно. Я не хочу новых травм и увечий.

– Ты имеешь в виду оболочку Райкера?

Ортега посмотрела мне прямо в лицо.

– Нет, – тихо промолвила она. – Я имею в виду тебя.

И вдруг, без какого-либо перехода, она прижалась ко мне, в мрачном стальном коридоре, обвивая руками, уткнувшись лицом в грудь. Я, сглотнув подступивший к горлу комок, крепко стиснул её. Остатки времени, отведённого нам, сыпались между пальцами крупицами песка. В этот миг я отдал бы почти всё, лишь бы у меня не было плана, который я хотел изложить Ортеге, лишь бы не нужно было искать, как растворить то, что нарождалось между нами, лишь бы моя ненависть к Рейлине Кавахаре не была такой сильной.

Я готов был отдать почти всё.

Два часа ночи.

Я позвонил Ирене Элиотт на квартиру, снятую компанией «Джэк-Сол», и поднял её с кровати. Сказал, что возникла одна проблема, и мы заплатим очень щедро, если она поможет её разрешить. Ирена Элиотт сонно кивнула. Баутиста отправился за ней в машине без специальных знаков.

К тому моменту, как они вернулись, «Роза Панамы» была залита ярким светом. От бортов вертикально верх уходили лучи прожекторов, и казалось, будто корабль спустили с небес на подсвеченных канатах. Причал перед судном был отгорожен силовым барьером. Крышу грузового отсека, где происходило показательное избиение, сняли, чтобы обеспечить машинам скорой помощи прямой доступ; ослепительное сияние вспышек экспертов-криминалистов, осматривающих место преступления, напоминало зарево доменной печи. Полицейские машины расцвечивали небо над кораблем и стоянку на причале красными и синими мигающими огнями.

Я встретил Ирену Элиотт у трапа.

– Я хочу вернуть своё тело, – прокричала она, перекрывая вой и рёв двигателей летательных аппаратов.

В ярком свете прожекторов её чёрные волосы словно заиндевели, снова став светлыми.

– Прямо сейчас ничего не могу обещать, – крикнул я в ответ. – Но это стоит на повестке дня. Первым делом вам нужно сделать вот что. Заработать побольше денег. А теперь давайте-ка поскорее уберёмся отсюда, пока нас не заприметил Сэнди Ким.

Местная полиция не подпускала коптеры прессы близко. А Ортега, до сих пор не пришедшая в себя и дрожащая от слабости и холода, куталась в форменную шинель и не подпускала близко местную полицию. В её взгляде горела внутренняя сила, позволявшая ей держаться на ногах и оставаться в сознании. Сотрудники отдела органических повреждений, крича, толкаясь и ругаясь, заняли оборону, а тем временем Ирена Элиотт приступила к манипуляциям с лентами системы видеонаблюдения. Трепп была права: один за всех, и все за одного.

– Завтра я съезжаю с той квартиры, – работая, бросила мне Элиотт. – Вы меня там больше не найдете.

Несколько минут она молчала, вводя с клавиатуры создаваемые образы. Наконец обернулась.

– Вы сказали, выполняя просьбу этих ребят, я оказываю им неоценимую услугу. Значит, они передо мной в долгу?

– Можно сказать и так.

– В таком случае я с ними свяжусь. Приведите того, кто у них старший, я хочу с ним переговорить. И не пытайтесь найти меня в Эмбере, там меня тоже не будет.

Я молча смотрел на неё. Отвернувшись, Ирена Элиотт снова занялась работой.

– Мне нужно какое-то время, чтобы побыть одной, – едва слышно произнесла она.

Мне подобная роскошь была недоступна.

Глава тридцать восьмая

Я следил за тем, как он плеснул в стакан виски пятнадцатилетней выдержки и осторожно устроился перед телефоном. Сломанные рёбра были сварены одной из бригад «скорой», но бок оставался огромным морем тупой боли, которое время от времени пронзали невыносимо острые вспышки. Отпив виски, он сделал над собой заметное усилие и набрал номер.

– Резиденция Банкрофта. С кем вы хотите говорить?

Это была женщина в строгом костюме, ответившая, когда я звонил на виллу «Закат» в прошлый раз. Тот же самый костюм, та же прическа и та же самая косметика. Возможно, это была виртуальная модель, созданная телефоном.

– С Мириам Банкрофт, – сказал он.

И снова ощущение пассивного стороннего наблюдателя. Оторванность, которую я испытывал перед зеркалом, когда оболочка Райкера надевала оружие. Осколки. Только на этот раз всё было гораздо хуже.

– Минуточку, пожалуйста.

Изображение женщины исчезло с экрана, сменившись пламенем свечи, терзаемой ветром в такт с синтезированной фортепианной музыкой, напоминающей о шелесте опавшей листвы по растрескавшейся и выщербленной мостовой. Прошла минута, и наконец появилась Мириам Банкрофт, облачённая в безукоризненно строгий пиджак и блузку. Она подняла идеально ухоженную бровь.

– Здравствуйте, мистер Ковач. Какая неожиданность.

– Да, можно сказать. – Он неловко махнул рукой. Мириам Банкрофт излучала чувственность, ощущаемую даже через линию связи и выводившую его из душевного равновесия. – Это защищённая линия?

– В разумных пределах. Что вам нужно?

Он смущенно кашлянул.

– Я думал… Мне бы хотелось кое-что с вами обсудить. Я… э… ну, наверное, перед вами в долгу.

– Вот как? – Теперь уже поднялись обе брови. – И что именно вы надумали?

Он пожал плечами.

– В настоящий момент я совершенно свободен.

– Неужели? А вот я, однако, в настоящий момент занята, мистер Ковач. Я направляюсь на важную встречу в Чикаго и не вернусь на Западное побережье до завтрашнего вечера. – Уголки губ скривились в едва заметном намёке на улыбку. – Вы согласны подождать?

– Ну конечно.

Она подалась к экрану, прищуриваясь.

– Что у вас с лицом?

Он непроизвольно поднял руку к одному из шрамов. Он рассчитывал, что в тусклом освещении комнаты синяки и ссадины будут не так заметны. Также он не рассчитывал, что Мириам Банкрофт окажется такой наблюдательной.

– Долгая история. Расскажу при встрече.

– Что ж, перед таким заманчивым предложением я вряд ли смогу устоять, – насмешливо сказала она. – Завтра после обеда я пришлю к «Хендриксу» лимузин. Как насчет четырёх часов? Вот и отлично. Тогда до встречи.

Экран погас. Некоторое время он молча смотрел на него, затем, отключив телефон, повернулся в кресле лицом к окну.

– Она действует на меня возбуждающе, – сказал он.

– Да, и на меня тоже. Конечно же.

– Очень смешно.

– Стараюсь.

Встав, я направился за бутылкой виски. Проходя через комнату, я увидел в зеркале у кровати своё отражение.

Если оболочка Райкера производила впечатление человека, привыкшего очертя голову бросаться навстречу напастям, которые предлагала ему жизнь, то человек в зеркале выглядел так, словно обладал умением аккуратно проскальзывать мимо невзгод и с насмешкой наблюдать, как коварная судьба, обманувшись в очередной раз, неуклюже падает на землю лицом вниз. Своими движениями, плавности и экономичной лёгкости которых позавидовала бы Анчана Саломао, он напоминал крупную кошку. Густые иссиня-чёрные волосы ниспадали плавными волнами на обманчиво покатые плечи, а изящные раскосые глаза смотрели на мир с мягкой беззаботностью, говорившей о том, что в нашей вселенной жить хорошо.

Я провёл в оболочке технически оборудованного ниндзя лишь несколько часов – если точно, семь часов и сорок две минуты, согласно часовому дисплею, вживленному в левый верхний угол поля зрения, – но никаких побочных последствий загрузки не было. Я взял бутылку виски изящной смуглой рукой художника, и эта простая демонстрация полного единства мышц и костей озарила меня радостью. Нейрохимическая система «Хумало» постоянно мерцала на грани восприятия, славно расхваливая мириады поступков, которые может в любой момент совершить это тело. Даже когда я служил в Корпусе чрезвычайных посланников, мне не доводилось носить ничего подобного.

Вспомнив слова Карнажа, я мысленно покачал головой. Если чиновники ООН думают, что им удастся установить десятилетнее эмбарго на поставку в колонии вот этого, то они живут в другом измерении.

– Не знаю, как ты, – сказал он, – но у меня от неё мурашки по коже бегут, твою мать.

– Это ты мне говоришь?

Наполнив стакан, я предложил бутылку ему. Он покачал головой. Вернувшись к подоконнику, я снова уселся на него, прислонившись спиной к стеклу.

– Как только Кадмин мог выносить такое? Ортега говорит, он постоянно работал в паре с самим собой.

– Полагаю, со временем к этому привыкаешь. К тому же Кадмин был сумасшедшим.

– О, а мы, значит, в своём уме?

Я пожал плечами.

– У нас нет выбора. Если только не брать в расчет то, что можно просто развернуться и уйти. Неужели так было бы лучше?

– Лучше? Ты не забыл, что именно тебе предстоит иметь дело с Кавахарой. А мне придётся стать шлюхой. Кстати, по-моему, Ортега не в восторге от этого. Я хочу сказать, она и в прошлый раз была смущена, но сейчас…

– Ты говоришь, она была смущена! А что, по-твоему, должен чувствовать я?

– Идиот, я прекрасно знаю, что ты чувствуешь. Я – это ты.

– Неужели? – Глотнув виски, я махнул стаканом. – Как ты думаешь, сколько пройдёт времени, прежде чем мы с тобой перестанем быть одним и тем же человеком?

Он пожал плечами.

– Человек – это то, что он помнит. На настоящий момент наше восприятие окружающего мира различается лишь последними семью или восемью часами. Пока что разница совсем небольшая, ты не находишь?

– По сравнению с сорока с лишним годами памяти? Наверное, ты прав. К тому же личность создают как раз первые воспоминания.

– Да, так говорят. Кстати, раз уж мы заговорили об этом, скажи вот что. Как ты относишься – как мы относимся к тому, что Лоскутный человек мертв?

Я нервно поёжился.

– Неужели нужно обязательно говорить об этом?

– Нужно же о чём-то говорить. Нам придется наслаждаться обществом друг друга до завтрашнего вечера…

– Если хочешь, можешь пойти прогуляться. И раз уж об этом зашла речь, – я ткнул большим пальцем в потолок, – я тоже могу уйти отсюда тем же путем, каким пришел.

– Похоже, ты действительно не хочешь возвращаться к разговору о Кадмине, а?

– Ты начинаешь мне надоедать.

И всё же он был прав. Первоначальный план предполагал, что моя ниндзя-копия остаётся дома у Ортеги, пока копия-Райкер отправляется к Мириам Банкрофт. Затем мне пришло в голову, что для успешного нападения на «Голову в облаках» нам потребуется заручиться помощью «Хендрикса», а я не смог бы доказать отелю свою личность, не прибегая к сканированию памяти полушарий. Поэтому было принято решение, что копия-Райкер перед тем, как уехать к Мириам Банкрофт, представит ниндзя «Хендриксу». Поскольку Райкер до сих пор оставался под наблюдением, по крайней мере со стороны Трепп, нечего было и думать о том, чтобы нам вдвоём, взявшись за руки, войти в парадную дверь отеля. В итоге я одолжил у Баутисты антигравитационную упряжь и костюм-невидимку, и как только начало светать, проскользнул сквозь редкие потоки транспорта на крытый козырьком балкон на сорок втором этаже отеля. «Хендрикс», к тому времени предупреждённый о моём появлении копией-Райкером, впустил меня в здание через вентиляционную шахту.

Осуществить подобный трюк с помощью нейрохимии «Хумало» было так же просто, как войти в парадную дверь.

– Послушай, – сказал копия-Райкер, – я – это ты. Я знаю всё, что знаешь ты. Что плохого в том, если мы поговорим об этом?

– Раз ты знаешь всё, что знаю я, какой смысл нам говорить об этом?

– Знаешь, иногда бывает полезно взглянуть на вещи со стороны. И даже когда высказываешься перед кем-то, на самом деле говоришь с самим собой. А собеседник требуется только для того, чтобы слушать. Так что лучше не держи в себе.

Я вздохнул.

– Не знаю. Я давным-давно похоронил всё, связанное с отцом. Это уже давно мертво.

– Ну да, конечно.

– Я говорю серьёзно.

– Нет. – Он ткнул в меня пальцем, так же, как я сам на балконе виллы «Закат» ткнул в Банкрофта, когда тот не хотел признать выложенные мною факты.

– Ты лжёшь самому себе. Помнишь того сутенёра, которого мы встретили в кабаке Ласло в тот год, когда вступили в банду Шонагана? Нас едва успели от него оттащить, а то бы ему точно несдобровать.

– Это всё химия. Мы накачались по уши тетраметом и выпендривались перед ребятами Шонагана. Твою мать, нам ведь тогда было всего шестнадцать.

– Вздор. Мы поступили так, потому что тот тип был похож на отца.

– Возможно.

– Точно. И по той же самой причине в течение последующих полутора десятилетий мы убивали всех начальников.

– О, успокойся, мать твою! Полтора десятилетия мы убивали всех, кто стоял у нас на пути. Это же была армия, мы зарабатывали этим на жизнь. К тому же с каких это пор сутенёр стал начальником?

– Ну хорошо, мы с тобой пятнадцать лет охотились на сутенёров. И на тех, кто пользуется их услугами. Возможно, именно за это нам сейчас приходится расплачиваться.

– Матерью отец никогда не торговал.

– Ты в этом уверен? В таком случае, почему мы обрушились на обидчиков Элизабет Элиотт с неумолимостью тактической ядерной боеголовки? Почему в этом расследовании мы сделали такой упор на публичные дома?

– Потому что, – сказал я, наливая себе слой виски толщиной с палец, – таким это расследование было с самого начала. Мы занялись девчонкой Элиотт потому, что это казалось правильным направлением. Интуиция чрезвычайных посланников. То, как Банкрофт обращался со своей женой…

– О, Мириам Банкрофт. Тут мы могли бы о многом поговорить.

– Заткнись. Элизабет Элиотт оказалась чертовски удачным ходом. Без визита в биокабины Джерри мы бы ни за что не вышли на «Голову в облаках».

– Ага. – Презрительно фыркнув, он опрокинул в рот свой стакан. – Верь во что хочешь. А я скажу, что Лоскутный человек был своеобразной метафорой нашего отца, потому что мы не могли взглянуть правде в глаза. Именно поэтому мы наложили в штаны от страха, впервые столкнувшись со сборной плотью. Помнишь санаторий на Адорасьоне? После того короткого спектакля нас целую неделю преследовали кошмары. Мы просыпались, сжимая в руках разорванную в клочья подушку. После этого нас были вынуждены отправить на психологическую реабилитацию.

Я раздражённо махнул рукой.

– Да, помню. Я помню, как мне тогда было страшно – но только я испугался Лоскутного человека, а не отца. То же самое чувство мы испытали, встретившись с Кадминым в виртуальности.

– Ну а теперь, когда его больше нет в живых, что ты чувствуешь?

– Ничего.

Он снова ткнул в меня пальцем.

– Это отговорка.

– Никакая это не отговорка. Ублюдок встал у нас на пути, угрожал, и вот теперь он мёртв. Конец сообщения.

– А больше тебе никто не угрожал? Напряги память. Быть может, когда ты был маленьким?

– Я не намерен больше говорить об этом. – Взяв бутылку, я снова наполнил стакан. – Поищи другую тему. Как насчет того, чтобы поговорить об Ортеге? Каковы наши чувства в этой области?

– Ты собираешься прикончить эту бутылку в одиночку?

– Угостить?