Блеск шелка Перри Энн

Глава 26

Но пребывание Паломбары на новой должности оказалось недолгим. Папа Иннокентий умер всего через пять месяцев после избрания. После недолгого совещания конклав избрал на папский престол Оттобоно Фичи, который взял себе имя Адриан Пятый. Невероятно, но через пять недель этот понтифик тоже преставился. Его даже не успели посвятить в сан! Это было похоже на безумие. Как Господь мог допустить такое? Или таким образом Он говорил им, что они сделали неправильный выбор? Все это постепенно превращалось в фарс. Неужели никто не услышал Божественного Гласа?

Или, как в глубине души всегда боялся Паломбара, не было никакого Гласа Божия? Даже если Господь действительно создал этот мир, Он уже давно потерял интерес к Своим творениям, их низменным устремлениям, беспрестанным бессмысленным сварам. Человек слишком занят самим собой, чтобы услышать Глас Божий.

На улице было жарко – типичный римский зной в середине лета. А кардиналам со всех уголков Европы придется вернуться сюда, чтобы все начать сначала. Некоторые из них еще не успели добраться домой с предыдущего конклава. Абсурд!

Паломбара медленно прошелся по дому, который когда-то так любил. Он взглянул на красивые картины, которые собирал на протяжении многих лет, полюбовался мастерством художника, композицией, совершенством линий. Но на сей раз жар в душе живописца не вызвал отклика в его собственной душе.

Легат вознамерился лично пойти к Карлу Анжуйскому, не тратя времени на разговор с Масари. Он узнает, по-прежнему ли Карл готов поддержать его кандидатуру. А прежде решит, что предложит королю Неаполя, а что предлагать не станет.

Спустя тринадцать дней Паломбара прибыл на огромную виллу Карла Анжуйского, расположенную в предместье Рима. Король, широкогрудый мужчина, обладающий огромной физической силой, пышущий энергией, как кузнечный горн – жаром, казалось, не мог стоять на месте. Он двигался по комнате, от стопки приказов, написанных в его навязчивой манере в трех экземплярах, к заметкам и еще к какой-то пачке бумаг. На столе стояли чернильницы, и Карл исправлял в документах то, что считал ошибочным. Его широкий лоб лоснился от пота, тяжелое лицо раскраснелось.

– Ну, – спросил Карл, – и зачем же вы ко мне приехали, ваше высокопреосвященство?

На умном лице появилась ироничная усмешка. Паломбара остро осознал, что не сможет манипулировать этим человеком, – глупо даже пытаться.

– Вы сенатор Рима, и ваш голос будет иметь большое значение на папском конклаве, сир, – ответил он.

– Всего один голос, – сухо возразил Карл.

– Думаю, он будет иметь значительный вес, ваше величество, – ответил Паломбара. – Для многих очень важно ваше мнение.

– В собственных целях, – согласился собеседник.

– Конечно. Но также ради будущего всего христианского мира, – подчеркнул Паломбара. – Сейчас на чашу весов положено больше, чем когда-либо со времен святого Петра. – Он улыбнулся. – И, возможно, над всем этим стоит вопрос: сможем ли мы присоединить к себе Византию – во всех смыслах, – не сделав ее источником постоянного противостояния.

– Византия… – Карл повторил это слово, перекатывая его на языке. – Да уж.

Повисла пауза.

– Ты был легатом в Константинополе, – сказал Карл, снова зашагав по комнате. Его ноги, обутые в кожаные сапоги, громко стучали по мраморному полу. Он шагнул из тени в квадрат льющегося из высоких окон солнечного света, а затем – обратно в тень. – Ты сказал его святейшеству, что византийцы не желают покоряться Риму. – Карл резко повернулся и успел заметить на лице Паломбары удивление, прежде чем тот смог его скрыть. – Эти настроения достаточно сильны, чтобы продлиться еще, скажем, года три?

Паломбара сразу все понял.

– Это может зависеть от того, какие условия станет выдвигать Рим.

Карл тихо вздохнул:

– Так я и предполагал. А если бы ты был папой, от каких условий ты посчитал бы невозможным отказаться, даже ради того, чтобы подчинить православную церковь и объединить весь христианский мир?

Паломбара знал, что он имел в виду.

– Мы говорим о политическом единстве, – сказал он осторожно, но таким тоном, словно они хорошо понимали друг друга. – Единство целей никогда не было возможным. Может быть, подчинение, но не объединение.

Карл ждал. На его лице медленно расплывалась улыбка.

– Я не вижу ничего добродетельного в содействии этому союзу, если он предполагает отказ от догматов веры, которым мы остаемся верны в других случаях, – ответил Паломбара.

Это было ханжеством, но он знал, что Карл его поймет. Королю нужен такой понтифик, который будет оттягивать заключение союза, выдвигая требования, на которые Византия не сможет согласиться. Кто, как не Паломбара, обсуждавший этот вопрос с Михаилом, сможет безошибочно определить такие условия?

– Это мнение в точности совпадает с моим собственным. – Карл расслабился и отошел от собеседника. Его движения стали заметно легче, словно напряжение покинуло его тело. – Я считаю, что Богу угоден понтифик, который понимает истинную природу людей, а не стремится к идеалу, который не соответствует действительности. Я использую все свое влияние ради того, чтобы на папский престол взошел именно такой человек. Спасибо, что нашли время пообщаться со мной и поделиться своими знаниями, ваше высокопреосвященство. – Улыбка Карла стала еще шире. – Мы сможем быть полезными друг другу – и Святой матери Церкви, конечно, тоже.

Паломбара откланялся. Он прошел в густой тени аркады и оказался под палящим солнцем. Даже кипарисы, словно застывшие языки пламени в неподвижном воздухе, выглядели усталыми. Ни единое дуновение ветра не шевелило их ветви.

Глупо было предполагать, что папы умирают, потому что не принимают волю Бога, но Паломбара не мог избавиться от этой мысли. Она все время балансировала на краю его сознания как единственное возможное объяснение происходящего.

Легат позволил своей фантазии разгуляться, примеряясь к идеям, наслаждаясь ими, словно разомлевший на солнце кот теплом.

Конклав делился на две большие группировки – одна, состоявшая в основном из французов, поддерживала Карла Анжуйского, другая, итальянская, выступала против него. После первого тайного голосования Паломбара оказался на гребне волны – до избрания ему недоставало всего двух голосов. Его вытянутые пальцы слегка коснулись папской тиары.

Тринадцатого сентября состоялось окончательное голосование. Паломбара ждал результатов. Все эти дни он почти не спал. Его разум метался в смятении и самоиронии, в душе жила надежда. Стоя перед зеркалом, Паломбара представлял себя в папском одеянии, смотрел на свою сильную, изящную руку – и видел на ней кольцо рыбака.

Теперь он ждал, как и все остальные, – слишком напряженный, чтобы усидеть на месте, слишком утомленный, чтобы продолжать ходить туда-сюда. Паломбара потерял счет времени. Он был голоден – и очень хотел пить, но никак не мог заставить себя уйти.

Наконец все было кончено. Толстый кардинал в развевающейся одежде, с мокрым от пота лицом, объявил о том, что христианский мир снова обрел понтифика.

Сердце Паломбары билось так громко, что заглушало другие звуки. Понтификом был избран семидесятиоднолетний португальский философ, теолог и доктор медицины Петрус Ребули Юлиани. Он взял себе имя Иоанн Двадцать Первый. Паломбара злился на самого себя. Как он мог быть таким глупцом? Энрико стоял в красивом зале с застывшей улыбкой на лице, как будто внутри его не давило свинцовым грузом горькое разочарование и не выворачивало внутренности невыносимой болью. Он улыбался людям, которых ненавидел, потворщикам и приспособленцам, расположения которых добивался всего несколько часов назад. Действительно ли этот португальский философ и бывший лекарь – Божий избранник на трон святого Петра?

Человеческие голоса вокруг звучали слишком громко, некоторые были наполнены фальшивой радостью, а некоторые, как и его собственный, казались резкими от разочарования и страха за собственное положение. Все знали, кто за что ратовал прилюдно. Но мало кому было известно, какие сделки заключались, какие предложения принимались, какие цены назначали втайне.

Всего через несколько дней Паломбару вызвал к себе новый понтифик. И опять легат пересекал площадь, поднимался по невысоким ступеням, проходил через аркаду. Войдя во дворец, он проследовал по знакомым коридорам в папские апартаменты. Паломбара преклонил колено, поцеловал кольцо папы римского и уверил понтифика в своей преданности, лихорадочно соображая, зачем его вызвали. Какое ужасное задание ему поручат, чтобы отослать подальше от Рима и охладить разыгравшиеся амбиции? Может, куда-нибудь на север Европы, где он будет мерзнуть зимой и даже летом?

Подняв взгляд на понтифика, Паломбара увидел, что тот улыбается.

– Мой предшественник, да упокоит Господь его душу, расходовал попусту твои таланты, для того чтобы обеспечить поддержку идеи Крестового похода здесь, в Италии, – сказал папа ровным голосом. – Так же, как и папа Иннокентий.

Паломбара ожидал удара.

Иоанн вздохнул.

– У тебя есть неоценимые знания о том, что касается раскола между нашей и греческой православной церковью. Я изучал твои письма, посвященные этой теме. Ты послужишь Богу и всему христианскому миру гораздо больше, если вернешься в Константинополь в качестве папского легата со специальной миссией: продолжать работу по преодолению раскола между нами и нашими братьями по вере.

Паломбара глубоко вдохнул и медленно выдохнул, не произнося ни слова. Солнечный свет в комнате был настолько ярким, что резал глаза.

– Это очень важно, – веско сказал Иоанн. Он тщательно подбирал слова, произнося их с легким португальским акцентом. – Ты должен усердно работать, чтобы положить конец разногласиям. – Папа улыбнулся. – Нам нужно, чтобы византийцы поддерживали союз с Римом не только на словах, но и на деле. Мы должны видеть их повиновение, и весь мир тоже должен его увидеть. Дни, когда мы могли позволить себе быть снисходительными, ушли в прошлое. Ты понимаешь меня, Энрико?

Паломбара изучал лицо нового папы. Не был ли Иоанн Двадцать Первый гораздо хитрее, чем кто-либо догадывался? Готов ли он использовать любые доступные ему средства для достижения своих целей? Было ли это новое назначение вызвано желанием держать Энрико подальше от Рима, в Константинополе, который он знал и любил, как никто другой? Кому он обязан этой милостью? Кто-то очень хотел, чтобы Паломбара был у него в долгу, но кто?

– Да, святой отец, – ответил легат. – Я сделаю все, что смогу, чтобы послужить Господу и Церкви.

Иоанн снова кивнул, продолжая улыбаться.

Глава 27

В год смерти Григория Десятого Анне не удалось найти новую информацию о Юстиниане и о его разочаровании в Виссарионе или в силе и стойкости православной церкви.

Весной выпало мало дождей, и летняя жара началась довольно рано. В бедных кварталах, где остро ощущалась нехватка питьевой воды, вспыхнула эпидемия. Болезнь быстро распространилась, ситуация вышла из-под контроля. В воздухе стоял невыносимый смрад.

– Что ты можешь сделать? – в отчаянии спросил Константин у Анны, стоя в красивой галерее своего дома. Он очень устал, взгляд покрасневших глаз был пустым, лицо посерело. – Я предпринял все что мог, но этого оказалось недостаточно. Им нужна твоя помощь.

У Анны не было иного выхода, кроме как попросить других лекарей навещать ее постоянных пациентов и велеть Льву отказывать новым клиентам, пока эпидемия лихорадки и дизентерии не закончится. Возможно, она лишится клиентов, но это – цена, которую придется заплатить. Анна не могла оставить Константина и, что еще важнее, не могла отказать в помощи больным беднякам.

Когда она сказала об этом Льву, тот покачал головой, но спорить не стал. А вот Симонис возмутилась.

– А как же твой брат? – спросила она. Ее лицо застыло, взгляд стал злым. – Пока ты будешь с утра до вечера лечить бедняков, выбиваясь из сил и рискуя собственным здоровьем, кто спасет его? Юстиниан сейчас в пустыне. Ему придется мучиться там еще одно лето?

– Если бы мы спросили его, разве мой брат не сказал бы, что я должна помочь неимущим? – ответила вопросом на вопрос Анна.

– Конечно сказал бы! – фыркнула Симонис, и ее голос стал особенно резким от разочарования. – Но это не значит, что ты именно так и должна поступить.

Анна работала день и ночь. Она не высыпалась и падала с ног от усталости. Ела лишь хлеб, пила кислое вино, которое было чище воды. Женщина думала только о том, как достать больше трав, больше мазей, больше еды. Денег не было, и, если бы не щедрость Шахара и аль-Кадира, ей пришлось бы прекратить свою помощь.

Константин тоже напряженно работал. Они с Анной виделись только тогда, когда он призывал ее к себе, зная, что кто-то отчаянно нуждается в ее помощи.

Иногда они вместе обедали или проводили остаток дня в блаженном безмолвии, зная, что у другого был такой же тяжелый день и ему пришлось столкнуться с чьей-то смертью.

В конце года эпидемия пошла на спад. Мертвых похоронили, и жизнь с ее повседневными заботами снова медленно вошла в свою колею.

Глава 28

Папа Иоанн Двадцать Первый также вынужден был с горечью осознать реальное отношение Византии к вопросам веры. Он был не склонен проявлять такую же мягкость, как его предшественники. Понтифик посылал письма в Константинополь с требованием публичного безусловного признания положения о филиокве, о природе Бога, Христа и Святого Духа, принятия римской доктрины о чистилище, семи таинств католической церкви и главенства папы римского над остальными князьями Церкви, с правом обращения к Святому престолу и подчинения всех церквей Риму.

Все просьбы Михаила о сохранении древних обрядов греческой церкви были отклонены.

Паломбара присутствовал на торжественной церемонии, состоявшейся в апреле 1277 года, когда этот новый документ был подписан императором Михаилом, его сыном Андроником и новыми епископами, которых назначил Палеолог, поскольку старые епископы не захотели отказываться от своей веры и убеждений. Конечно, в определенном смысле это было фарсом. Михаил и новые епископы знали это. Они оставались в сане только при условии смирения и публичного подчинения.

Паломбара тоже знал это и, наблюдая за пышным ритуалом, не чувствовал торжества. Стоя в великолепном зале, он задавался вопросом, кто из этих мужчин в шелковых, украшенных драгоценными камнями одеждах испытывает хоть какие-то эмоции – и какие именно? Чего стоила такая победа? Было это искреннее служение Богу или какому-то нравственному закону?

В чем разница между шепотом Святого Духа и истерией, рожденной из потребности в существовании Бога и ужаса перед поиском Его в одиночестве? Неужели тьма настолько ужасна, что на нее страшно смотреть? Или же они видели в ней некий свет, которого не видел он?

Паломбара слегка повернул голову, чтобы посмотреть на Виченце, стоявшего в паре шагов от него. Тот вытянулся в струнку, его лицо застыло. Он напомнил Паломбаре солдата на параде.

Как Михаил собирается после этого управлять своим народом? Достанет ли ему практицизма, чтобы составить план действий? Или же он совершенно потерял ощущение реальности, словно овцы, которые в одиночку борются с непогодой, не видя друг друга?

Если только преподобный Кирилл Хониат подпишет договор, его приверженцы последуют за ним. Это был бы огромный шаг вперед к усмирению оппозиции. Может, это все же осуществимо? Но это должен сделать именно он, Паломбара, а не Виченце; ни в коем случае не Виченце.

Энрико улыбнулся самому себе, признавая собственную слабость – желание добиться победы любой ценой. Но основной договор уже подписан. Что теперь нужно, так это дополнение к документу. Сначала Паломбара счел болезнь Кирилла Хониата серьезным препятствием. Но потом вспомнил об Анастасии, лекаре-евнухе.

Легат расспросил людей и узнал, что евнух готов лечить любого, кто нуждается в его услугах, будь то христианин, араб или еврей. Он не будет разглагольствовать о грехе, не станет утверждать, будто с болезнью можно справиться лишь после покаяния. Анастасий готов лечить недуг, невзирая на то, что спровоцировало ее появление, состояние души или внешние факторы.

Дальше нужно порекомендовать Анастасия тем, кому небезразлична судьба Кирилла в неволе. Кто достаточно силен, чтобы сделать это? Кого можно в этом убедить? Несомненно, Зою Хрисафес.

Спустя два дня Паломбара явился к ней. На сей раз он принес ей в подарок небольшую, но очень красивую неаполитанскую камею, вырезанную с удивительным изяществом. Легат выбрал ее сам и не хотел отдавать, хотя именно для этого и купил.

Он заметил по глазам Зои, что подарок чрезвычайно ей понравился. Она с улыбкой вертела камею в руках, ощупывая ее поверхность, потом подняла взгляд на гостя.

– Она просто прелестна, ваше преосвященство, – мягко произнесла женщина. – Но уже давно минули те дни, когда мужчины преподносили мне такие подарки в надежде добиться моей благосклонности, к тому же, как бы то ни было, вы священник. Если вы хотите добиться именно этого, вам нужно действовать гораздо тоньше. Для меня лично гораздо важнее тот факт, что я византийка, а вы – римлянин. Чего вы добиваетесь?

Паломбара был поражен ее прямотой и не стал объяснять, что он не римлянин, а выходец из Аретино, – вряд ли Зоя поняла бы, в чем заключается разница.

– Вы правы, конечно, – признал легат, с откровенным одобрением окидывая ее взглядом снизу вверх. – Что до вашей благосклонности, я бы предпочел заслужить ее, а не купить. Продажная благосклонность ценится дешево – и не задерживается в памяти надолго.

Он с радостью заметил, как щеки женщины покрываются румянцем, и понял, что ему удалось на мгновение ее смутить. Паломбара смело встретился с Зоей взглядом.

– Мне бы хотелось, чтобы вы порекомендовали хорошего лекаря для низложенного и находящегося сейчас в изгнании в вифинском монастыре патриарха Кирилла Хониата, который в настоящий момент серьезно болен… Я говорю об Анастасии Заридесе. Полагаю, вашего влияния достаточно, чтобы настоятель послал за ним.

– Достаточно, – согласилась Зоя, и в ее золотистых глазах зажегся интерес. – А почему вас вообще волнует то, что происходит с Кириллом Хониатом?

– Я бы желал, чтобы союз с Римом был заключен как можно меньшей кровью, – ответил Паломбара. – Ради Рима, так же, как вы хотите этого ради Византии. И у меня есть некоторые дополнения к договору, которые, я надеюсь, Кирилл подпишет, хотя он и отказался поддержать основное соглашение. Если он поставит свою подпись, многие преданные ему монахи тоже согласятся. Это станет прорывом в возникшем противостоянии, и, возможно, этого будет достаточно, чтобы обеспечить мир.

Зоя на несколько минут задумалась. Отвернувшись, она уставилась в окно, на крыши города – до самого залива.

– Полагаю, что это дополнение никогда не будет добавлено к соглашению, – сказала она наконец. – По крайней мере, его основная часть. Возможно, одно или два предложения с именем Кирилла и тех из его многочисленных последователей, чьей поддержкой вам удастся заручиться?

– Именно, – не стал отпираться Паломбара. – Но так мы сможем сохранить мир. Мы не хотим больше мучеников в деле, заведомо обреченном на провал.

Зоя продолжала спрашивать, тщательно подбирая слова:

– Вас тут двое, да? Два папских легата из Рима?

– Да…

– А ваш спутник знает, что вы пришли ко мне с этим предложением?

Вероятно, ответ был ей уже известен, и Паломбара решил, что лгать бессмысленно.

– Нет, мы не союзники. А почему вы спрашиваете? – Он постарался сдержать раздражение.

Улыбка Зои стала шире. Она явно находила это забавным.

– Кирилл не станет ничего подписывать.

Паломбару бросило в дрожь. Он вдруг осознал, что она манипулирует им гораздо больше, чем он – ею.

– У вас есть другое предложение? – спросил легат.

Зоя повернулась, подняла на него глаза и впилась взглядом в его лицо.

– Что вам нужно – так это молчание Кирилла и слух о том, что он согласился на ваше предложение, который он не смог бы опровергнуть.

– Почему же Кирилл не станет оспаривать эти слухи, если, как вы говорите, не согласится?

– Он болен. И стар. Возможно, скоро умрет, – ответила Зоя, подняв идеально изогнутые брови.

Неужто она и в самом деле предлагает ему то, о чем он подумал? Но зачем ей это? Она византийка до мозга костей и противница всего, что хоть как-то связано с Римом.

– Я порекомендую Анастасия, – продолжала Зоя. – Он известен как прекрасный лекарь – и рьяный сторонник православия. На самом деле он друг и помощник епископа Константина, самого ярого приверженца ортодоксии среди епископов. Я сама дам ему лекарство для бедного Кирилла.

Паломбара медленно выдохнул:

– Понимаю.

– Возможно, – скептически произнесла Зоя. – Вы уверены, что не желаете, чтобы именно епископ Виченце передал эти документы Кириллу? Если хотите, я могу ему это предложить.

– Вероятно, это было бы неплохо, – медленно сказал Паломбара. Кровь оглушительно стучала у него в ушах. – Буду вам очень признателен.

– Да. – Лицо Зои расплылось в довольной улыбке. – Будете. Но сохранить мир в наших общих интересах, а также в интересах Кирилла Хониата, если бы он был достаточно здоров, чтобы это осознать. Мы должны сделать для него то, что сам для себя он сделать не в состоянии.

Глава 29

Анна вошла в комнату Зои, думая, что та больна. Она удивилась, когда хозяйка дома двинулась ей навстречу с грацией и энергией человека, полного жизненных сил.

– Благодарю тебя за то, что пришел так быстро, – с легкой улыбкой сказала Зоя Анне. – Кирилл Хониат очень болен. Я знаю его давно и искренне восхищаюсь этим человеком.

Она уставилась на Анну с внезапной серьезностью.

– Ему нужен лучший лекарь, чем тот, которого ему могут предоставить в его нынешнем месте обитания. – Зоя нахмурилась. – Лекарь, который не будет обращать внимания на грехи, коих, как я полагаю, у Кирилла не так уж много. В любом случае грех – понятие относительное. То, что один сочтет добродетелью, другой может назвать преступлением. – Она выглядела озабоченной. – Анастасий, ты можешь лечить его с помощью трав и настоек, лекарств, которые на самом деле помогут при его болезни или по крайней мере, если он смертельно болен, облегчат его страдания. Кирилл заслуживает этого. Ты принимаешь во внимание заслуги пациента?

– Нет, – ответила Анна с иронией. – И вы это знаете. В любом случае, как вы сами сказали, это довольно часто зависит лишь от точки зрения. Я презираю лицемеров, а к их числу принадлежит половина наиболее благочестивых людей, которых я знаю.

Зоя рассмеялась:

– Твоя откровенность может стать причиной беды, Анастасий. Советую следить за своим языком. У лицемеров напрочь отсутствует чувство юмора, иначе они бы поняли абсурдность собственного поведения. Так ты согласен поехать и помочь Кириллу Хониату?

– А мне позволят?

– Я об этом позабочусь, – ответила Зоя. – Кирилл живет в монастыре в Вифинии. Тебя будет сопровождать папский легат епископ Никколо Виченце. У него есть дело к Кириллу, и поэтому Виченце организует и оплатит твой проезд и проживание. Это хороший план. Погода благоприятствует путешествию. На лошадях вы доберетесь за несколько дней, и поездка не будет слишком уж утомительной. Ты знаешь Вифинию лучше, чем епископ. Отправитесь завтра утром. Не стоит тратить время понапрасну.

Зоя медленно пересекла комнату, вернувшись к столу и удобным креслам.

– У меня есть травяной сбор… я бы хотела, чтобы ты взял его для Кирилла. Раньше, когда мы общались, эти травы очень ему понравились. Простой общеукрепляющий сбор, но Кириллу это будет приятно – и, возможно, придаст сил. Я и сама немного выпью. Может, ты тоже?

Анна заколебалась.

– Ну, как хочешь, – не стала настаивать Зоя, потянув на себя дверцу шкафчика.

Внутри обнаружилось множество ящичков, каждый размером всего несколько кубических сантиметров. Зоя вытащила один из них, открыла и вынула оттуда шелковый мешочек, полный мелко истолченных листьев.

– Нужно лишь немного добавить в вино, – сказала она, комментируя свои действия.

Она наполнила два кубка красным вином и добавила в каждый по щепотке порошка. Тот почти тотчас же растворился.

Зоя подняла один из кубков и поднесла его к губам. Ее глаза встретились с глазами Анны.

– За здоровье Кирилла Хониата, – тихо сказала хозяйка дома и выпила вино.

Анна взяла второй кубок и тоже сделала глоток. В вине не чувствовалось никакого привкуса, не было даже запаха трав.

Зоя выпила вино до дна и предложила Анне медовое пирожное, взяв такое же и себе.

Анна также осушила свой кубок.

– Очень рекомендую съесть это пирожное, – сказала Зоя. – Оно позволит избавиться от послевкусия.

Анна откусила кусочек лакомства.

Зоя отдала ей порошок в шелковом мешочке.

– Спасибо, – сказала Анна, взяв его. – Я обязательно предложу Кириллу этот сбор.

Анна пересекла Босфор и высадилась на никейский берег, где ее с видимым нетерпением ждал епископ Никколо Виченце. Он ходил взад-вперед по набережной, его светлые волосы блестели в холодном утреннем свете, а на лице с резкими чертами застыло недовольство. Как и Анна, он был одет в дорожный костюм – короткую тогу и мягкие кожаные сапоги. Но даже в этом наряде Виченце выглядел как епископ, словно сан стал частью его натуры.

Они коротко поприветствовали друг друга, затем сели на лошадей и отправились в долгое путешествие вглубь страны, по тем районам, которые были уже знакомы Анне.

Солнце поднималось в ясное, чистое небо. День был теплый, дул легкий ветерок. Но Анна уже давно не проезжала верхом более двух миль и довольно скоро почувствовала усталость. Впрочем, епископ Виченце был последним человеком, которому она показала бы свою слабость.

Анна уже ездила по этому пути раньше, много лет назад, с Юстинианом. Закрыв глаза и чувствуя тепло солнечных лучей на лице и сильную спину животного под собой, она представляла, что это брат скачет верхом впереди нее.

Виченце свернул на тропинку, вьющуюся в зарослях папоротника, дикой ежевики и дрока. Легат не произносил ни слова. И даже не оглядывался, чтобы посмотреть, не отстал ли его спутник.

Сначала они ехали по знакомой Анне территории. Потом справлялись с картой, которая была у Виченце. К счастью, она была составлена безупречно, правда, ее изучение не доставило Анне ни малейшего удовольствия. Она ожидала, что легат легко найдет дорогу до места назначения. Тем не менее Анна поблагодарила его, скрыв разочарование: ей не хотелось допускать ошибки в общении с ним. Это было бы признаком слабости. Хоть Виченце и был священником, она чувствовала, что милосердие ему не свойственно.

На третий день путешественники подъехали к массивному, похожему в сумерках на крепость монастырю. (До этого они останавливались на ночлег на придорожных постоялых дворах.)

Их уже ждали – гонец от Зои прибыл раньше и уже успел уехать. Анну ждали здесь с нетерпением. Как только путешественники подкрепились, ее проводили к Кириллу.

С благодарностью и тревогой молодой монах вел Анну по тихим коридорам, к холодной каменной келье Кирилла. Это была скромная комната, пять шагов в длину и пять в ширину. На стенах не было ничего, кроме большого распятия. Старик лежал на узкой койке, бледный, измученный болью в груди и животе. Такое довольно часто случалось при продолжительной лихорадке. Кишечник не работал как следует, это и было причиной боли.

Анна поприветствовала Кирилла, представилась и выразила сожаление по поводу его нездоровья. Он не был дряхлым старцем, ему было не больше семидесяти, но за годы самоотречения, а теперь еще и из-за болезни его тело истощилось. У Кирилла были редеющие белые волосы, впалые щеки, а кожа на ощупь напоминала старую бумагу.

Анна задала ему стандартные вопросы и получила на них ожидаемые ответы. Она привезла с собой приятные на вкус травы, обладающие слабительным эффектом. Анна хотела сначала облегчить его боль, дать возможность спокойно поспать и восстановить водный баланс в организме.

– Пейте как можно больше отвара, каждые несколько часов я буду приносить целый кувшин. К завтрашнему дню вам станет гораздо лучше.

Анна надеялась, что так оно и будет. В любом случае вера – христианская или любая другая – важная составляющая выздоровления.

– Было бы лучше, если бы вам помогал кто-нибудь, кого вы хорошо знаете. Я буду рядом – насколько мне позволят братья – и явлюсь к вам по первому зову.

– Мне следует поститься? – спросил Кирилл с тревогой. – Я помолюсь, брат Фома мне поможет. Я уже исповедался в грехах и получил отпущение.

– Молитва – это всегда хорошо, – согласилась Анна. – Но недолгая. Не утомляйте Господа тем, что Ему и так уже известно. И пост соблюдать не обязательно, – добавила она. – Ваш дух достаточно силен. Для того чтобы продолжить служение Богу и людям, вам нужно восстановить телесные силы. Если хотите, выпейте немного вина, смешанного с водой и медом.

– Я воздерживаюсь от вина, – покачал головой Кирилл.

– Это не важно, – улыбнулась ему Анна. – Сейчас я приготовлю для вас травяной настой и принесу его.

– Благодарю тебя, брат Анастасий, – сказал Кирилл еле слышно. – Господь с тобой!

Анна просидела рядом с ним почти всю ночь. Кирилла лихорадило, он метался во сне, и она уже начала опасаться, что не сможет его спасти. К утру он сильно ослабел, и ей с трудом удалось уговорить его выпить более сильнодействующий травяной отвар. Старик был в тяжелом состоянии, и Анна начала беспокоиться, что у него непроходимость кишечника, а не естественные последствия лихорадки и плохого питания. Она увеличила дозу слабительного, решив, что терять нечего. На этот раз она добавила кору сандалового дерева для печени, алоэ от застоев желчи и мочевыделительной системы и еще больше пахучки.

К вечеру Кириллу стало еще хуже, но он выпил большое количество жидкости и выглядел не таким измученным.

Посреди ночи монах, который находился рядом с ним, сообщил Анне, что Кирилл наконец-то смог опорожниться и боль сразу же утихла. Теперь он спит.

Анна не беспокоила пациента до утра, но затем внимательно его осмотрела и пощупала лоб. Он был чуть теплый, и Кирилл лишь едва пошевелился во сне, когда она к нему прикоснулась. Анна решила, что можно надеяться на выздоровление.

Позже в тот же день Виченце настоял на аудиенции. По мнению монахов, именно он привез лекаря, благодаря которому Кириллу стало легче, хоть тот и был еще очень слаб. В благодарность настоятель не мог отказать епископу. Анне велено было выйти из кельи.

Когда наконец ей снова разрешили войти, Кирилл выглядел очень усталым. Казалось, лихорадка возвращается. Молодой монах, прислуживавший ему во время болезни, встревоженно посмотрел на Анну, но ничего не сказал.

– Я не сделаю этого, – хрипло произнес Кирилл. – Даже если это будет стоить мне жизни. Я не буду подписывать документ, который заставляет меня отречься от веры и ведет мой народ к отступничеству. – Он сглотнул, не отрывая глаз от лица Анны, испуганный, но упрямый. – Если я уступлю, то потеряю душу. Ты понимаешь это, Анастасий?

– Я не всегда уверен в собственной правоте, – медленно произнесла Анна, тщательно подбирая слова и глядя ему в глаза. – Но, конечно, как и все, очень много думал о нашей вере, а также о том, в какой опасности мы окажемся, если римские крестоносцы снова придут в наш город. Они будут убивать и сжигать все на своем пути. У нас есть долг перед людьми, которые нам доверяют, мы отвечаем за их жизнь, за жизнь тех, кого они любят, – детей, жен и матерей. Я слышал рассказы о нашествии 1204 года от девочки, чью мать изнасиловали и убили у нее на глазах…

Кирилл вздрогнул, и слезы наполнили его глаза и покатились по впалым щекам.