Рыцарь Смирнов Андрей

Но всё оказалось не совсем так, как я полагал.

– Рувим – замечательный архитектор и инженер, – сказал бар Ицхак. – Кроме того, Рувим весьма преуспел в изучении языков, особенно латыни и греческого. Он учился в Риме и Константинополе. Он прочитал много книг, описывающих военные машины римлян. Он будет вам полезен.

Я по-новому посмотрел на соплеменника Иосифа бар Ицхака. Судя по его ответному взгляду, поручение, данное бар Ицхаком, юношу не радовало совершенно. Но ему, похоже, не оставили выбора.

...По моему приказу Хайме Толстяк и его ребята потихоньку начали перебазироваться в земли барона Фернандо де Грасиане. Барон также вовсю вооружался. У кого-то из его соседей прибавится седых волос...

По возможности всё это время я старался в землях графа Альфаро и близ них не светиться. На юг я отправился с последней партией наёмников, солдатами Санчо из Вильябы. Октябрь подходил к концу. Кроны деревьев горели, как золото, и золотом же были усеяны лесные дороги, по которым продвигался отряд. Говорят, нормальные люди в это время уже не воюют.

Ерунда.

Благородные люди воюют тогда, когда оскорблена их честь. А наёмники воюют тогда, когда им заплатят.

Диего Тольпенсьеро наконец осознал всю серьёзность моей затеи. Хотя он и не верил в её успешное осуществление, в стороне оставаться Диего уже не мог. Позволить, чтобы вызволением его родственницы занимался посторонний человек, а самому сидеть тихо и не высовываться, значило навеки запятнать свою репутацию клеймом труса. Скрипя зубами, Диего дал мне людей. Всего полторы дюжины. Но больше у него не было.

Возглавлял их, само собой, Эгвеньо. Уж с ним-то, несмотря на его дикий нрав, общий язык найти было куда проще, чем с его расчётливым папашей. Мы даже подружились. Это было нетрудно. Но в отмороженности Эгвеньо немногим уступал Ги де Эльбену.

Если я когда-нибудь вернусь в своё родное время, то спокойно смогу выступать дрессировщиком в цирке.

Глава девятая

...Человек по имени Мигель негромко стучит в дверь. Он долго ждёт ответа. Не дождавшись, стучит ещё раз. Он очень надеется на то, что сон его господина уже подошёл к концу.

Но нет. Кажется, нет.

Мигель осторожно открывает дверь и входит в комнату. Как в логово льва.

И всё же, несмотря на такое отношение, Мигель искренне любит своего господина и предан ему всем сердцем.

Внутри комнаты всё так же, как было, когда он заходил сюда последний раз. Мигель уже успел привыкнуть к отсутствию Раура, бешеной твари, готовой вцепиться в любого, кто смел чересчур приблизиться к хозяину замка. Теперь Раура нет. Но Альфаро это не беспокоит. Так, как не беспокоит и бегство франка. Ну... почти не беспокоит.

Мигель останавливается в двух шагах от кресла и склоняется в поклоне. Он знает, что сейчас это выражение покорности не имеет никакого смысла, но ничего не может с собой поделать. Сидящий в кресле человек его не видит. Его глаза полузакрыты, а разум и дух бродят где-то далеко... очень далеко.

– Дон... дон Альфаро! – сглотнув, зовёт Мигель.

Никакого ответа. Мигель снова открывает рот, но закрывает его, не произнеся ни звука. Управляющий не решается прикоснуться к господину или окликнуть его погромче. У управляющего есть все основания для страха.

Мигель занял эту должность три месяца назад. Он прекрасно помнит, как кончил свои дни предыдущий управляющий Энрике. Это был сухой старик, решительный и властный. И вот как-то Энрике, получив срочное сообщение, сразу же отправился в покои графа. Мигель в то время был его помощником.

Так же как и сейчас, граф спал. Если Мигелю не изменяет память, как раз в то время – то есть три месяца назад – граф стал проводить во сне целые дни. Он мог проспать несколько дней кряду. Его дыхание становилось замедленным, кожа – совсем бледной. Пребывая в этом состоянии, он не нуждался в пище и не мочился под себя. Никто не смел его беспокоить, а Раур охранял его сон.

Сообщение было очень срочным. Раур едва не загрыз их, когда они с Энрике пытались дозваться графа. Но от шума Альфаро так и не проснулся. Энрике очень беспокоился. Несколько человек капитана Ортоньо смогли удержать собаку, накинув на неё сеть. Энрике приблизился и потряс графа за плечо. Альфаро издал тихий стон, его веки дрогнули. Он начал приходить в себя. Медленно, очень медленно.

Когда он очнулся настолько, что смог понимать, что происходит вокруг, Энрике изложил суть дела, ради которого пришёл. Альфаро слушал его очень внимательно. Без раздражения, без гнева.

Мигель вообще не может вспомнить случая, когда его господин гневался.

Когда Энрике закончил, Альфаро взглянул на Ортоньо. Пальцем указал капитану на своего управляющего:

– Убей его.

Ортоньо выполнил приказ без колебаний. Потому что знал: помедли он хотя бы мгновение, мертвецов сегодня будет двое.

Когда труп унесли, палец указал на Мигеля. Помощник управляющего содрогнулся, встретившись глазами со своим господином.

– Ты, – сказал Альфаро, – займёшь место Энрике. Помни, как он кончил. Никогда не прерывай мой сон, если я не откликаюсь на своё имя. Никогда. Даже если камни начнут падать с неба.

...Мигель слишком хорошо помнит тот день. И не смеет нарушить приказ. Хотя его сообщение куда важнее того, что три месяца назад принёс графу Энрике. Но – не смеет.

Несмотря на уловку, к которой прибегли враги графа, Мигелю всё же стало известно, для войны с кем именно собирается войско у них под боком, в землях Фернандо де Грасиане. У графа де Кориньи отличные шпионы. Везде. Сведения поступили вовремя. Теперь надо призвать вассалов и раздавить дерзкого врага. Но призвать вассалов может только синьор. Много времени потеряно, но ещё не поздно...

Но граф пребывает в волшебном сне....

...Через два часа Мигель снова заходит в покои своего господина. Там – всё без изменений. Дух Альфаро витает где-то далеко. Может быть, в адской бездне, которая его породила.

...Альфаро не просыпается ни вечером, ни следующим утром. Мигель понимает: надо что-то делать. На свой страх и риск он посылает сообщение в Менханьо и Умберто де Коломьи, одному из вассалов графа. Это всё, что он успевает. После пожара в конюшне у них не хватает лошадей.

...А потом уже становится поздно что-либо предпринимать: враги встают под стенами Кориньи. Начинается осада.

...То обстоятельство, что я собираюсь начать войну во время королевского мира, ни Хайме, ни двух других главарей не волновало. Они – всего лишь наёмники. Какой с них спрос? Никакого. Топор – или, если верить слухам, петля – грозили только двум шеям: моей и Фернандо. Впрочем, я надеялся выиграть эту войну раньше, чем король Педро засуетится. Более того, я надеялся, что он не станет суетиться вообще. Я надеялся провести эту войну втихую.

Невозможно? В двадцатом веке – да. Но не в двенадцатом. Ни телефона, ни телеграфа, ни компьютерной сети здесь пока ещё не изобрели. По моему мнению, были приличные шансы на то, что Педро может и не узнать о маленькой сваре, произошедшей в южных пределах его королевства.

Куда больше, чем нарушение королевского мира, моих подручных взволновало имя человека, против которого им предлагалось сражаться.

– Дьявол! Вы должны были нас предупредить! – рявкнул Родриго Пуэро. Хайме, чьё мнение беспокоило меня гораздо больше, пока молчал.

– Я предупредил. Только что.

– Я ухожу!

– Что-что ты сказал?! «Ухожу»?! Я что, ослышался?!

– Тысяча дьяволов! Это самое проигрышное дело, о котором я когда-либо слышал!

– Тебе-то не всё ли равно?

– Я не хочу иметь дело с Альфаро.

– Струсил?

Родриго Пуэро с ненавистью посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я повернулся к Хайме и Санчо:

– Надеюсь, у вас-то колени не задрожали при имени этого колдунчика?

Хайме вышел из задумчивости.

– Нет, – сказал он равнодушно. – Пока – нет. Посмотрим, что будет дальше и как пойдёт осада. Если задрожат, я никого об этом предупреждать не стану. Уйду и всё.

– Я остаюсь, – сказал Санчо.

– А я ухожу, – Родриго встал, – и увожу своих людей. Сейчас же.

– Стой, Родриго, – бросил я в спину смутьяну. – Ты не можешь уйти просто так.

Он насторожённо оглянулся. Положил руку на меч:

– Почему же это?

– Вчера я заплатил тебе за неделю вперёд. Верни деньги и убирайся.

Родриго злобно уставился на меня. Я усмехнулся. Пусть попробует вытянуть из солдат полученное вчера жалованье. Часть которого они вдобавок уже успели промотать. Сегодня полночи мне не давали заснуть пьяные вопли и визги шлюх, сопровождавших наше бравое воинство в двух крытых повозках.

Я его убедил.

– Семь дней, – процедил Родриго. – И ни дня больше.

– Сядь на место и послушай, что я тебе скажу. Я уверен, что через неделю все вы двинетесь отсюда обратно в Тортосу. С кошельками, набитыми золотом графа Кориньи. Долгой осады не будет. Я не собираюсь ждать, когда сюда подойдут войска вассалов графа. Лучше всего вообще обойтись без осады. Ворваться в Кориньи неожиданно, блокировать ворота, подтянуть основную массу войск и взять этот чёртов замок прежде, чем они успеют очухаться. Но когда мы двинемся на юг от Фернандо, в графстве Кориньи отыщутся люди, которые пожелают сообщить своему синьору о нашем войске. Поэтому наша задача: отловить всех, кто попытается это сделать. Барон Фернандо даст вам в помощь своих егерей и лесничих. Людей, пригодных к такому делу, надо найти и отправить уже часа через два-три. А выступаем мы сегодня вечером, сразу же после того, как стемнеет. Два ночных перехода – и мы на месте.

Кое-какие плоды моя идея принесла. М-да... кое-какие.

Следующим утром одна из таких групп изловила курьера, скакавшего из замка Кориньи. Курьер вёз сообщение одному из баронов графа. Мол, всё плохо, на нас идут войной, срочно собирай людей и двигай сюда.

Вызывала интерес и личность курьера. Это оказался мой старый знакомец, некто месье Лука. Когда я только очутился в этом мире, в эжльском трактире я познакомился с этим разговорчивым, дружелюбным и компанейским человеком. В те далёкие дни я был наивен, доверчив и смотрел на окружавший меня новый мир широко открытыми глазами. Лука – по его собственным словам – работал курьером и вёз какое-то письмо в Арль... Ага, как же! Шпионом он работал, вот кем. В Лангедоке он был одним из тех, кто «пас» меня по приказу графа.

Шпиона вздёрнули, предварительно допросив. Но узнали не много. Главное: идея о неожиданном налёте на замок провалилась. Надо было придумывать что-нибудь новое. Притом срочно.

Поскольку о нас уже знали, я наконец отпустил Алонсо де Виллярробледо. Теперь его авантюра уже не могла принести никакого вреда. Но могла в случае удачи принести изрядную пользу. Перед отъездом я шепнул ему кое-что.

Теперь не было необходимости двигаться ночью, и мы ринулись к Кориньи на всех парах. Вечером того же дня мы разбили лагерь на лугу в полулье от крепости, за стенами которой прятался мой враг. С места, где мы встали, открывался прекрасный вид на гору и светлый замок, украшающий её вершину. Пока солдаты ставили лагерь, мы с Ги любовались крепостью и обсуждали варианты её захвата.

– ...Слишком узкая и крутая дорога, – сказал Ги, поставив ладонь «козырьком» для защиты от солнца. – Башни будет трудно по ней протащить.

– Зато наверху нет рва. Там сплошной камень.

– Угу.

– Видишь, вон там – площадка? По-моему, идеальное место для катапульты.

– Слишком близко.

– Установим щиты от стрел.

– Одна-единственная вылазка – и у нас нет катапульты.

– Оставим отряд для защиты.

– Андрэ, у Альфаро в замке – всего вдвое меньше людей, чем у тебя. Сколько солдат ты собираешься разместить там? Они положат твой отряд как...

– Нам ведь нужно, чтобы Альфаро только открыл ворота, правильно? Сколько-то отряд продержится. А тем временем мы перебросим основные силы. Это приманка, Ги.

– Ну, смотри сам. Я бы не стал рисковать единственной катапультой, которая у нас есть. Если её сожгут, мы можем здесь ещё полгода проторчать.

Катапульта, о которой мы говорили, на самом деле являлась собственностью отряда Хайме Толстяка. В разобранном виде её таскали за собой в обозе, катившемся обычно сразу после фургонов со шлюхами. При катапульте имелась специальная команда, возглавлял которую маленький немец Ульрих Ольгенштайн. Сейчас он руководил разгрузкой и сборкой своего детища.

Я посмотрел на его работу. Потом отыскал взглядом Рувима, слонявшегося без дела, и подозвал к себе.

– Что скажешь? – спросил я, кивнув на замок Кориньи.

Рувим посмотрел, прищурился и сказал то же самое, что и Ги:

– Деревянные башни не пройдут.

– И это всё? Иосиф расхваливал тебя как гения инженерной мысли.

– А какую машину вам необходимо соорудить, дон Андрэ?

– Что-нибудь метательное, и помощнее. Наша катапульта от подножья горы до стен Кориньи снаряд добросить не сможет. Поэтому придётся ставить её вон там... вон на той площадке... Хотя это и рискованно.

– Это верно, – согласился Рувим. – Рискованно. Наверняка её попытаются сжечь.

Ги, до сего момента демонстративно не обращавший на инженера-иудея совершенно никакого внимания, одарил меня ироническим взглядом. Ну что я тебе говорил?

Я разозлился:

– Чёрт! Я не просил тебя давать мне советы. Ты сможешь изготовить что-нибудь, чем бы мы могли обстреливать замок с более далёкого расстояния?

Рувим подумал. Потом выдал:

– Можно построить требучет.

– Что это такое?

Я сделал вид, что не заметил удивлённого взгляда Ги. Что, настоящий Андрэ де Монгель был знаком с этим устройством? Ну и плевать.

Я склонился над плечом Рувима, силясь что-нибудь разобрать в тех загогулинах, которые он чертил в пыли.

Устройство требучета оказалось довольно простым. По словам Рувима, эта машина могла метать камни на более далёкое расстояние, чем катапульта. Но менее прицельно.

– Займись этим. Я дам тебе людей.

Мы блокировали замок. Егеря барона Фернандо вели поиски потайных тропинок.

Установили катапульту, а перед ней – большие деревянные щиты. Подходящих снарядов в округе было – бери не хочу. Когда ребята Ульриха Ольгенштайна пристрелялись по левой башне, я сообщил им, что было бы неплохо, если обстрел продолжится и ночью.

– Ночью? – недоверчиво переспросил Ульрих.

– Именно. Прицеливаться не надо, просто бейте куда били, и всё. Я хочу, чтобы в замке Альфаро приятно провели время до утра.

Коротышка осклабился. Идея пришлась ему по вкусу.

Как и предсказывал Ги, защитники замка попробовали сделать вылазку. В первую же ночь. Катапульта, стоявшая едва ли не под самыми стенами, была слишком лакомым кусочком.

Люди, которых я оставил для её охраны, защищались ожесточённо, но вряд ли их отвага смогла бы спасти им жизни, если бы всё остальное войско находилось там, где, как полагали сидевшие в замке люди, оно должно было находиться: то есть в лагере в полулье от горы. Но был ещё один, довольно крупный отряд, укрывшийся у подножья горы, под самым носом у Альфаро, и вот его-то защитники замка проворонили.

Катапульту мы героически спасли и оборонявших её солдат (которым, само собой, было обещано тройное жалованье – за риск) – тоже. Но самая наглая моя идея – той же ночью взять этот чёртов замок – не оправдалась. Защитники, потеряв изрядное количество солдат, всё же успели отступить и закрыть ворота.

Ничья. Никто ничего не выиграл, никто не проиграл.

На следующий день мы временно прекратили обстрел крепости. Размахивая белым флагом, парламентёр подошёл едва ли не к самым воротам. Некоторое время он и кто-то из защитников перекрикивались. Потом парламентёр двинулся в обратный путь.

– Они согласны на переговоры, – сообщил он.

– Отлично.

Кто-то сунул нашему посланнику кувшин с вином, и тот жадно приник губами к животворной влаге. Лоб парламентёра был мокрым от пота.

Во второй раз к замковым воротам мы также направились под белым флагом. Мы – это я, Ги де Эльбен, Эгвеньо, Рено и Анри. Последние двое несли большой деревянный щит. Может быть, это и глупо, но ещё глупее мы будем выглядеть, если нас утыкают стрелами. В благородство дона Альфаро я не верил ни на грош. Даже в таком святом для всякого рыцаря деле, как война.

Когда граф показался на стене, он, заметив щит, громко рассмеялся:

– Что вы там прячетесь, Андрэ?! Выходите, я вас не обижу!

Со стен послышался смех.

– А вы, Альфаро, не хотите ли прогуляться за ворота? – откликнулся я. – Ну же, не трусьте, граф! Хватит отсиживаться за стенами. Давайте уладим наши разногласия, как мужчина с мужчиной!

– Обязательно, Андрэ! – весело крикнул де Кориньи. – Как только сюда подойдут мои бароны, я немедленно осчастливлю вас своим появлением.

– Надеюсь, вас ночью не слишком потревожила колыбельная, которую сыграла наша катапульта?!

– Ну что вы! Нисколько не потревожила.

– Я очень рад, Альфаро! – крикнул я. – Я собираюсь петь вам колыбельную каждую ночь!

– Я не удивлён. А где вы набрали весь этот сброд? – Он широко взмахнул рукой, указывая на моё наёмное войско.

– А этих людей я нанял на ваше же золото, мой любезный! Помните, я вам предлагал выкуп за Анну? Вы отказались. Так вот – теперь это золото само к вам пришло. Надеюсь, вы рады?

– Очень! Это всё, о чём вы хотели со мной поговорить?

– Если вам всё-таки вдруг надоест моя колыбельная, не сочтите за труд – верните мне всё то, что мне принадлежит. А именно – моего слугу, лошадь и оружие. А также Анну Альгарис. А также добавьте сюда сто пятьдесят золотых марок в качестве компенсации за время, которое я провёл у вас в подвале. Выполните мои требования – и я перестану добиваться вашей крови, любезный граф. Клянусь.

Если бы Альфаро согласился на мои условия, то помимо ста пятидесяти золотых марок, необходимых для возвращения долга иудеям, в моём распоряжении оставалась сумма, достаточная для того, чтобы содержать нашу маленькую армию ещё месяц. Я собирался совершенно безвозмездно передать эту сумму в распоряжение барона Фернандо де Грасиане. А как он поступит с ней – учитывая, что ему-то как раз отступать уже некуда и что во Францию вместе со мной он уехать не может... Ну, не знаю. И знать не хочу, как он поступит. Я ведь поклялся Альфаро, что не стану добиваться его крови, если он согласится на мои условия.

Граф на несколько секунд задумался:

– Право же, Андрэ, было бы очень обидно, если бы все люди, которых вы пригласили сюда, разошлись так быстро!

– То есть вы не согласны? Это так следует понимать?

– Что касается вашей бешеной лошади, – сказал Альфаро после короткой паузы, – то я не смогу вернуть её вам при всём желании. Я уже подарил её одному своему соседу.

– Очень жаль. Но я вам верю. Принца действительно не было в конюшне, когда я покидал ваш замок.

– Драпали, как последний воришка. И вдобавок устроили пожар в конюшне! Андрэ, вы варвар! Вы погубили столько ни в чём не повинных животных...

– Я вижу, Альфаро, вы хотите, чтобы я погубил также и тех двуногих животных, которые вам служат! Ну и вас вместе с ними заодно.

– Подождите, подождите, Андрэ!.. Не уходите так скоро. Я ещё не решил, принять ваше предложение или отказаться. Я даже готов в знак моей доброй воли отдать вам вашего слугу. Подождите немного.

И мы стали ждать. Через полчаса, видимо отыскав наконец Тибо в глубинах своих обширных подземных темниц, Альфаро снова появился на стене.

– Сейчас мы его вам вернём.

Вернули они Тибо довольно нехитрым способом – привязали поперёк туловища верёвку и медленно спустили на землю. Парящий между землёй и зубцами стены Тибо, нелепо машущий руками и ногами, сильно походил на Карлсона, у которого что-то разладилось в управлении с моторчиком. На изрядно похудевшего и грязного Карлсона.

Когда его опустили на землю, Ги быстро перерезал верёвку. Тибо сидел на земле и слепо щурился. Глаза у него слезились. Вытащенный из мрака темницы на Божий свет, он почти ничего не видел. Наконец его взгляд зафиксировался на мне. Он привстал.

– Господин... Андрэ... – И вдруг заплакал.

Я сжал толстяка в объятьях, стараясь не обращать внимания на то, что от него несёт, как от помойки. Небось в тот день, когда мы с Жанной и Алонсо бежали из замка, я сам благоухал не лучше.

Мы отошли от стены и снова встали там, где можно было спокойно беседовать с владельцем замка.

– А где все остальное? Где Анна Альгарис, граф?

– Её отыскать потруднее, чем вашего слугу, – крикнул дон Альфаро. – Да и не знаю, смогу ли я расстаться с ней... Восхитительная девушка!

– Была, Альфаро! Была – девушка.

– В общем, пока я не могу дать вам ответ. Приходите завтра. Или послезавтра. Или через неделю. Или...

– Надеюсь, – прервал я его, – вы не станете просить нас прекратить на это время военные действия?

– О нет! Я на это даже не рассчитываю. Вы ведь грубы, Андрэ, как может быть груб только франк-северянин. Вам неведомы законы куртуазного ведения войны.

– Чья бы корова мычала... Желаю приятных сновидений под колыбельную, которую споёт вам наша катапульта. До завтра, граф.

И мы спокойно ушли. Никто так и не попытался нас подстрелить.

В лагере Жанна приготовила едкий травяной настой, избавивший Тибо от легионов поселившихся в нём насекомых. Его одежду – вернее то, что от неё осталось, мы сожгли. После чего Тибо стал есть. Он ел, ел, ел и ел и никак не мог наесться. Плача и давясь жареным мясом, он рассказывал, с какой любовью крысы посматривали на его выдающееся брюшко. В напыщенно-простецком, полном ненужных подробностей пересказе Тибо история его заточения становилась похожей на фарс и не могла вызвать ничего, кроме хохота многочисленных слушателей, собравшихся у костра. Смеялся и я сам – хотя и отлично помнил, что всё это было совсем не смешно. Даже Жанна, во время рассказа Тибо смазывавшая язвы на его плечах и руках, – даже Жанна смеялась.

Глядя на Тибо, я ощущал почти то же самое, что почувствовал, когда, убегая от людей графа, в каком-то безымянном трактире столкнулся с Ги де Эльбеном. Теперь, когда мой слуга снова сидел рядом со мной, чувство было таким же, но много сильнее. Что-то в этом мироздании встало на своё место. Казалось, вернулась какая-то часть меня самого.

До позднего вечера в лагере велась подготовка. Визжали пилы, стучали топоры... Рувим и Ульрих яростно спорили о чём-то.

Если Альфаро завтра, или в крайнем случае послезавтра, не согласится на наши условия, мы проведём небольшой штурм. Ма-аленький такой штурмик.

Я лёг спать далеко за полночь. И сразу заснул как убитый.

...В середине ночи Тибо открывает глаза. Его бьёт дрожь. Вокруг всё тихо. Лишь слышно, как где-то за пределами шатра негромко перекликаются часовые. И что-то глухо грохочет, с интервалами в пять-десять минут. Наверное, это катапульта.

Тибо поднимается на своём ложе. Дыхание его хозяина почти не слышно, но Тибо чувствует: сьер Андрэ здесь, совсем рядом. Слуга медленно встаёт. Он должен кое-что сделать. Нечто очень важное. Но это нечто страшит его и пугает. Он не знает почему. Ведь он должен.

Стараясь не шуметь, он тихо и медленно идёт в глубь шатра, который делят между собой Андрэ, Ги и оруженосцы тамплиера. Тибо аккуратно переступает через руку Анри, разметавшегося во сне.

Совсем близко. Он опускается на колени. В руке у Тибо...

...Тело среагировало прежде, чем я успел проснуться. Собственно, проснувшись, я вдруг понял, что отчаянно дерусь с кем-то. Я держал человека, пришедшего по мою душу, за руки и катался с ним по полу шатра. Судя по звукам, Ги и его оруженосцы были здесь же, суетились и орали, пытаясь выяснить, что же тут происходит. Было темно, как в... как за пазухой у негра.

В правой руке моего противника было зажато что-то острое, что уже успело порезать мою кожу в нескольких местах. Убийца извивался, как сумасшедший. Когда я наконец разогнул его руки и, подмяв под себя, навалился всем весом, он попытался вцепиться зубами мне в горло. Вот дерьмо!.. Я ударил его головой в лицо. Почти в тот же самый момент кто-то схватил меня за плечи. Ну, спасибо... Убийца, почувствовав слабину, затрепыхался и попытался вырваться.

– Андрэ! Где?!.. Это ты?! Чёрт, что тут происходит?

– Ги, убери руки! И помоги мне выволочь этого ублюдка наружу...

Руки убрались. Объединёнными усилиями мы вытащили убийцу из шатра. Неподалёку горел костёр, от которого к нам на шум уже бежали люди с факелами. Я взглянул на лицо убийцы... и обомлел. И разжал руки.

Тибо тут же снова попытался ударить меня ножом. И на этот раз он, скорее всего, преуспел бы, если бы Ги не перехватил его руку и, вывернув, не отнял нож. От удивления де Эльбен оправился куда быстрее, чем я.

– Ах ты гадёныш! – Он повалил Тибо и что было силы ударил ногой в живот. – Сколько тебе заплатили, а? – Ещё удар. – Отвечай!

Тибо вздрагивал, корчился от боли, но не произносил ни звука. А Ги продолжал методично избивать моего слугу.

– Хватит. – Я оттолкнул тамплиера и встал между ними.

– Что «хватит»?! Да он же едва не перерезал тебе глотку!

– Ги, – сказал я, склоняясь над Тибо, – это мой слуга.

Ги заткнулся.

Похоже, Тибо был без сознания. Я похлопал его по щекам. Тибо пробормотал что-то невнятное.

– Эй, кто-нибудь! Принесите воды.

Когда Тибо облили водой, он наконец пришёл в чувство. И уставился на меня совершенно непонимающими глазами.

– Господин Андрэ?! Что проис... Уууу! Б-боль-но!.. – И схватился руками за живот.

Я взял его за плечо и заставил посмотреть мне в лицо. В глазах Тибо читалось всё то же непонимание. Он не мог понять, как оказался здесь, под открытым небом, и почему у него всё тело болит так, как будто бы его избили.

– Я видел сон, – неожиданно сказал он. – Страшный. Как будто бы я хотел...

Он замолчал и, морщась от боли, попытался приподняться. Оглядел недобрые лица людей, рассматривавших его. Он понял не сразу, но когда понял...

– Во врёт! – восхитился кто-то из наёмников.

– Он не врёт, – сказал барон Фернандо. – Он...

– Барон! – перебил его я, пока любезный дон Фернандо не вызвал своими разговорами о колдовстве панику, которая лишит меня половины всего войска. – Это мы с вами потом обсудим. А вы все – будьте любезны, разойдитесь... Давайте валите отсюда!.. Представление окончено. Как я поступлю с Тибо – это моё дело.

Любопытствующие стали расходиться. Я огляделся по сторонам.

– Вот дьявол!.. Пол-лагеря всполошилось, а её нет!.. Где только шляется эта чёртова ведьма?!

– Я видел её с одним из людей Санчо, – сказал Рено. – Они стоят лагерем чуть в стороне. Я сейчас её приведу. – И скрылся в ночи.

Пока мы ждали Жанну, я изредка поглядывал на своего слугу. Кто знает, что ему ещё придёт в голову. Тибо сидел на земле и с отчаяньем пытался перехватить мой взгляд. Когда ему это удалось, он умоляюще забормотал:

– Клянусь, господин, я не хотел!.. Я никогда... Это не я!..

– Помолчи.

Тибо сник и с выражением полнейшей безнадёжности уставился в землю. Его хозяин ему не верил. Его хозяин считал, что он, Тибо, действительно мог пойти на такое. Теперь толстяку было безразлично, что с ним сделают – убьют или оставят в живых. Полагаю, живи он в Японии, решил бы, что сейчас самое подходящее время для харакири.

Появилась растрёпанная Жанна. На щеках у ведьмы играл густой румянец, заметный даже при неверном свете факелов. Румянец, впрочем, быстро исчез после того, как я объяснил ей, что тут произошло и для чего она мне потребовалась. Она попросила осветить лицо Тибо и, заглянув ему в глаза, принялась бормотать что-то себе под нос.

– Да, – сказала Жанна после того, как взгляд Тибо стал рассеянным и спокойным, а сам он застыл на месте, как истукан, – он был околдован.

– Как Жуан и Луис?

– Сильнее.

– Сможешь разгипноти... расколдовать его?

– Я попробую...

Тут боковым зрением я поймал взгляд Ги де Эльбена. Ги стоял и смотрел на ведьму с неприязнью даже ещё более сильной, чем обычно.

– Так всегда, – сказал он со злобой. – Так бывает всегда. Стоит только пощадить одну ведьму или еретика – и нате вам: на следующий день без них уже не обойтись! Правду говорил один парижский священник: когда вызываешь дьявола, чтобы изгнать дьявола, Сатана торжествует, а наша вера попирается ещё сильнее!

Жанна опустила голову и уставилась в землю.

– А что делать, Ги? – спросил я. – Давай расскажи мне, что делать и как избавить Тибо от этого наваждения?

– Как избавить? – Ги оглядел всех собравшихся. – Молитвой!

Анри перекрестился. Тибо – чисто механически – за ним следом.

Я открыл рот. Потом закрыл. Как объяснить этому фанатику, что молитвой тут ничего не добьёшься?

– Молиться бесполезно, – тихо сказала Жанна. – То есть – сейчас беспо...

Лучше бы она этого не говорила.

– Что ты там изрыгла, дрянь? «Молиться бесполезно»?! Андрэ, с дороги! Я больше не намерен это терпеть!