Садовые чары Аллен Сара

– Я получила работу! Я же сказала, что остаюсь. Вот тебе и доказательство.

Клер застыла, не донеся сумку до фургона. Вид у нее был откровенно озадаченный.

– Но у тебя ведь уже есть работа.

– Клер, ты работаешь за троих. И помощь тебе нужна только время от времени. Я не отказываюсь помогать тебе, когда понадобится. – Сидни рассмеялась, испортить ей настроение сегодня не могло ничто. – Может быть, не в доме у Эммы… ну, сама понимаешь.

Клер выпрямилась.

– И где же ты будешь работать?

– В «Уайт дор».

Чтобы снять кабинку и купить все необходимое, ей предстояло выложить все имеющиеся у нее деньги, включая те, что она получила за блузку, но сердце у нее пело. У нее еще сохранились кое-какие инструменты, да и на подтверждение выданной в другом штате лицензии не должно было уйти слишком много времени. Не зря она регулярно продлевала свою лицензию. Теперь это ей пригодилось. Скоро она начнет зарабатывать и сможет восполнить свою заначку на черный день, и все в Бэскоме увидят, что и она тоже кое на что способна. Они будут приходить к ней, как приходят к Клер, за тем, что она умеет делать.

– Ты парикмахер? – удивилась Клер.

– Ага.

– Я не знала.

Клер была в одном шаге от того, чтобы снова задать вопрос, где они с Бэй были все эти годы, а Сидни пока не была готова отвечать на него.

– Послушай, с осени Бэй пойдет в детский сад, но пока что у меня нет денег отдать ее куда-то. Ты сможешь за ней присматривать? Я еще Эванель попрошу.

Клер, конечно же, поняла, что она пытается избежать очевидного вопроса, но не стала давить на нее. Быть может, в один прекрасный день Сидни поведает сестре о прошедших десяти годах – когда между ними возникнет достаточно доверия для такой откровенности, когда она будет уверена, что об этом не узнает весь город. Однако в глубине души Сидни надеялась, что эти годы канут в небытие, как будто их никогда и не было, подобно фотографии, выцветшей почти добела.

– Ну конечно, я присмотрю, – произнесла наконец Клер.

Они снова принялись укладывать покупки. Сидни заглянула в одну из сумок и спросила:

– Что это у тебя там?

– Я хочу приготовить рулетики со вкусом пиццы, – сказала Клер.

– Вообще-то, их можно купить замороженными.

– Я знаю, – сказала Клер, потом шепотом поинтересовалась у Бэй: – Что, правда?

Бэй рассмеялась.

Сидни сунула нос еще в несколько сумок.

– А тут у тебя что? Черника? Водяной каштан?

Клер отогнала ее прочь и захлопнула фургон.

– Я собираюсь кое-что приготовить для Тайлера, – пояснила она.

– Что, правда? Я думала, ты не хочешь иметь с ним ничего общего.

– Я и не хочу. Это особые блюда.

– Приворотное зелье?

– Нет никакого приворотного зелья.

– Надеюсь, ты не собираешься его отравить?

– Нет, конечно. Но цветы в нашем саду… – Клер замялась. – Может быть, мне удастся немного умерить его интерес.

Это рассмешило Сидни, однако она ничего не сказала. Она неплохо разбиралась в мужчинах, но умерять их интерес к себе никогда не пыталась. Что ж, пусть этим занимается Клер.

Бэй растянулась на траве и подставила лицо солнышку. События даже недельной давности уже начали потихоньку блекнуть в ее памяти, как блекнет розовый цвет, пока не становится почти белым, так что даже невозможно поверить, что когда-то он был розовым. Какого цвета были глаза у ее отца? Сколько ступенек было на крыльце их бывшего дома? Она не помнила.

Все это время Бэй знала, что они уедут из Сиэтла. Она никогда не говорила об этом маме, потому что это было слишком сложно объяснить, да она и сама толком этого не понимала. Просто их место было здесь, а Бэй всегда знала, где место какой вещи. Иногда, когда мама наводила порядок в их старом доме, Бэй потом потихоньку перекладывала вещи в те места, где захочет их видеть отец. Мама клала его носки в специальный носочный ящик в комоде, но Бэй-то знала, что когда он вернется домой, то станет искать их в шкафу для обуви. А когда мама складывала носки к обуви, Бэй знала, что это взбесит его, и перекладывала их в комод. Но порой его желания изменялись так стремительно, что Бэй не поспевала за ними, и тогда он кричал и плохо обращался с мамой. От этого всего она очень уставала и рада была наконец-то очутиться где-то, где у каждой вещи было свое постоянное место. Посуда всегда хранилась в ящике слева от раковины. Постельное белье и полотенца всегда складывались в шкафчик над лестницей. Клер никогда не меняла своего мнения относительно того, где что лежит.

Этот дом приснился Бэй уже давно. Она всегда знала, что они приедут сюда. Но сегодня Бэй лежала в саду и пыталась понять, чего не хватает. Во сне она лежала на травке в этом саду, под этой яблоней. Трава была такой же мягкой, как в ее сне. И запах трав и цветов в точности совпадал с тем, как пахло во сне. Вот только во сне на лице у нее играли крошечные радуги и солнечные блики, как будто над ней что-то сверкало. И еще должен был слышаться какой-то звук, похожий на шелест бумаги на ветру, а сейчас если что-то и шелестело, то это листья яблони, которая закидывала ее яблоками.

Одно ударило ее по ноге, и Бэй приоткрыла глаз, чтобы взглянуть на дерево. Оно настойчиво продолжало кидаться яблоками, как будто хотело поиграть с ней.

Она услышала голос Клер, зовущей ее, и вскочила. Сегодня Сидни впервые вышла на работу, а Клер впервые осталась присматривать за Бэй. Мама не разрешила ей ходить в сад, но Клер сказала, что можно, если только она не будет рвать цветы. Бэй так обрадовалась, что наконец-то увидит сад. Она очень надеялась, что ничего не натворила.

– Я тут! – крикнула она в ответ, поднимаясь, и увидела у ворот в дальнем конце сада Клер. – Я не рвала никаких цветов.

В руках у Клер была кастрюля, накрытая алюминиевой фольгой.

– Я иду отнести это Тайлеру. Идем со мной.

Бэй бросилась по усыпанной гравием дорожке к тетке, радуясь возможности снова увидеть Тайлера. Когда они с мамой в прошлый раз были у него в гостях, он разрешил ей порисовать на его мольберте, а когда она показала ему свой рисунок, он повесил его на холодильник.

Клер заперла калитку, и они двинулись за дом, во двор Тайлера. Бэй держалась поближе к Клер. Ей нравилось, как пахло от ее тетки: очень уютно, кухонным мылом и травами.

– Тетя Клер, почему яблоня все время бросается в меня яблоками?

– Она хочет, чтобы ты съела яблоко.

– Но я не люблю яблоки.

– Она это знает.

– Зачем ты их закапываешь?

– Чтобы их не съел кто-нибудь еще.

– Почему ты не хочешь, чтобы люди их ели?

Клер немного поколебалась.

– Потому что если съесть яблоко с этой яблони, то увидишь самое важное событие в твоей жизни. Если это окажется что-то хорошее, ты будешь знать, что ничто другое не доставит тебе такой радости, как ты ни старайся. А если это окажется что-то плохое, тебе придется всю жизнь жить со знанием, что с тобой должно случиться что-то плохое. Такие вещи не нужно знать.

– Но некоторые люди хотят их знать?

– Да. Но поскольку яблоня растет в нашем дворе, последнее слово за нами.

Они подошли к крыльцу Тайлера.

– Ты хочешь сказать, это и мой двор тоже?

– Это совершенно определенно и твой двор тоже, – улыбнулась Клер.

На миг она сама вдруг превратилась в маленькую девочку, которую переполняло счастье оттого, что она теперь не сама по себе, а часть чего-то большего.

– Какая приятная неожиданность, – сказал Тайлер, открыв дверь.

Перед тем как постучать, Клер набрала полные легкие воздуха, но при виде его позабыла выдохнуть. На нем были заляпанные краской джинсы и футболка. Порой вся ее кожа становилась такой чувствительной, что ей хотелось выползти из собственного тела. Интересно, что было бы, если бы он ее поцеловал? Помогло бы это? Или сделало только хуже? Он улыбнулся, не выказывая никакого недовольства тем, что она явилась без предупреждения. Она бы на его месте не обрадовалась. Впрочем, он совершенно определенно не походил на нее.

– Проходите.

– Я приготовила для вас запеканку, – с замирающим сердцем сказала она.

– Мм, как вкусно пахнет. Проходите, пожалуйста.

Он отступил назад, чтобы они могли войти в дом, а это было последнее, чего хотелось Клер.

Бэй с любопытством взглянула на тетку. Она чувствовала: что-то не так. Клер улыбнулась девочке и вошла в дом, чтобы не пугать ее.

Тайлер провел их через гостиную, где почти не было мебели, зато было множество коробок, в белую кухню с застекленными шкафчиками. К кухне примыкала столовая с огромными, от пола до потолка, окнами. На полу был разостлан брезент и стояли два мольберта. Длинная стойка была завалена рисовальными принадлежностями.

– Вот почему я купил этот дом. Из-за обилия света, – сказал Тайлер, ставя кастрюлю на кухонный стол.

– Можно мне порисовать, Тайлер? – спросила Бэй.

– Конечно, детка. Твой мольберт вон там. Погоди, я прикреплю к нему бумагу.

Пока Тайлер регулировал мольберт под ее рост, Бэй подошла к холодильнику и ткнула в разноцветную яблоню.

– Смотри, Клер, это я нарисовала.

Клер подкупило не то, что Тайлер повесил рисунок Бэй на холодильник, а то, что он его там оставил.

– Очень красиво.

Бэй принялась рисовать, а Тайлер с улыбкой вернулся к Клер.

Она с тревогой поглядывала на кастрюльку. В ней была запеканка из водяного каштана с цыпленком на масле из семян львиного зева. Львиный зев обладал способностью устранять нежелательное влияние других людей, а Тайлеру необходимо было освободиться из-под ее влияния.

– Вы будете есть? – напомнила она ему.

– Прямо сейчас?

– Да.

Он пожал плечами.

– Ну хорошо. Почему бы и нет? Вы ко мне не присоединитесь?

– Нет, спасибо. Я сыта.

– Тогда посидите, а я пока поем.

Он вытащил из шкафчика чистую тарелку и положил себе кусок запеканки, потом подвел Клер к одному из двух табуретов.

– Ну и как вы с Бэй справляетесь, когда Сидни на работе? – спросил он, после того как оба уселись. – Она заходила вчера, рассказала, что устроилась на работу. Она настоящая кудесница по части волос. У нее талант.

– Мы прекрасно справляемся, – сказала Клер, глядя, как Тайлер подносит ко рту вилку с куском запеканки.

Он начал жевать, потом проглотил, и она спохватилась, что, может быть, не стоит на него смотреть. Зрелище было почти чувственное – его полные губы, движущийся кадык. Не стоило испытывать такие чувства к человеку, которому через несколько секунд предстояло освободиться из-под ее власти.

– Вы когда-нибудь думали о том, чтобы обзавестись детьми? – поинтересовался он.

– Нет, – ответила она, не переставая смотреть.

– Никогда?

Она заставила себя прекратить думать о его губах и поразмыслила над этим вопросом.

– Ни разу, пока вы не спросили.

Он отправил в рот еще один кусок, потом указал вилкой на тарелку.

– Это изумительно. Пожалуй, я никогда так вкусно не ел, пока не познакомился с вами.

Наверное, чтобы средство подействовало, должно было пройти какое-то время.

– Следующим номером вы признаетесь, что я напоминаю вам вашу мать. Я ожидала от вас чего-нибудь менее избитого. Ешьте.

– Нет, вы ничуть не похожи на мою мать. Ее свободолюбивый нрав не позволяет ей размениваться на такие приземленные материи, как стряпня. – Клер вскинула брови, Тайлер улыбнулся и продолжил есть. – Валяйте, я вижу, что вы хотите что-то спросить.

Она немного поколебалась, потом сдалась и спросила:

– Каким образом так вышло?

– Они гончары, мои родители. Я вырос в колонии художников в Коннектикуте. Не хочешь носить одежду? Пожалуйста. Не хочешь мыть посуду? Бьешь старую и делаешь новую. Забил косячок и спи с мужем лучшей подруги. Всех все устраивает. А вот меня не устраивало. Я ничего не могу поделать с моей артистической натурой, но стабильность и порядок значат для меня больше, чем для моих родителей. Жаль только, у меня не слишком с этим получается.

«Зато у меня с этим все обстоит отлично», – подумала она, но вслух ничего не сказала. Еще обрадуется, чего доброго.

Последние два куска – и на его тарелке ничего не осталось.

Она выжидательно поглядела на него.

– Ну как, вам понравилось? Что скажете?

Он посмотрел ей в глаза, и от силы его желания она едва не упала с табуретки. Это было нечто сродни порыву осеннего ветра, который подхватывает и несет осенние листья с такой силой, что они могут ранить. Для таких тонкокожих людей желание опасно.

– Скажу, что я хочу пригласить вас на свидание.

Клер вздохнула и понурилась.

– Черт.

– Летом субботними вечерами во дворе Орионовского колледжа играют музыку. Пойдемте со мной в эту субботу?

– Нет, я буду занята.

– Чем?

– Буду готовить вам новую запеканку.

Сидни работала вот уже третий день, и вот уже третий день ни один человек не желал сделать у нее стрижку и ни один из постоянных клиентов «Уайт дор» не соглашался даже вымыть у нее голову, даже если их собственный мастер задерживался с предыдущим клиентом.

И это выводило ее из себя.

В обед, поскольку делать ей все равно было нечего, а свой сэндвич с телятиной и чипсы из сладкого картофеля, приготовленные для нее Клер, она уже съела, Сидни предложила принести чего-нибудь перекусить другим мастерам. Они были ребята неплохие, подбадривали Сидни и уверяли, что все наладится. Клиентами, впрочем, делиться не торопились. Нужно было придумать какой-то способ продемонстрировать, на что она способна, обзавестись собственной клиентурой.

В «Кофе-хаузе» и «Браун бэг кафе» Сидни поболтала с работниками и предложила им скидки, если они зайдут в «Уайт дор» и подстригутся у нее. Особого воодушевления ее предложение ни у кого не вызвало, но это все-таки было хоть какое-то начало. Она вернулась в салон и поставила пакеты со снедью в комнате отдыха, потом отнесла стаканчики с кофе латте и холодным кофе на рабочие места тем из мастеров, кто еще работал.

Последней она подошла к Терри. Сидни улыбнулась и поставила стаканчик с соевым латте на столик.

– Спасибо, Сидни, – поблагодарила Терри; она сосредоточенно прокрашивала более темной краской отдельные пряди белокурых волос своей клиентки.

Та подняла голову, и Сидни узнала Ариэль Кларк.

Первым ее побуждением было потребовать извинений за то унижение, которому Ариэль подвергла их с Клер в субботу вечером, но Сидни прикусила язык и удалилась, не произнеся ни слова. Ей не хотелось окончательно испортить себе настроение.

Однако Ариэль Кларк была другого мнения.

Чуть позже, когда Сидни подметала чье-то рабочее место на другом конце салона, Ариэль подошла к ней. Эмма очень походила на свою мать: те же пепельные волосы, те же голубые глаза, та же надменная самоуверенность. Даже в те времена, когда Сидни с Эммой были подругами, Ариэль всегда относилась к Сидни свысока. Если девушка оставалась в доме Кларков на ночь, Ариэль была с ней неизменно вежлива, но Сидни всегда чувствовала, что к ней снисходят, а не обращаются как с равной.

Ариэль и не думала сходить с последнего, оставшегося неподметенным пятачка, и Сидни наконец остановилась.

Она выдавила из себя вежливую улыбку, хотя до боли стискивала ручку швабры. Если она хотела удержаться в «Уайт дор», не стоило ломать швабры о головы клиентов, даже когда они того заслуживали.

– Здравствуйте, миссис Кларк. Как поживаете? Я видела вас на приеме. Жаль, что не получилось с вами поздороваться.

– Ничего страшного, милочка. Ты ведь работала. Это было бы неуместно. – Ее взгляд скользнул по швабре вниз, к жалкой кучке обстриженных волос, которую сметала Сидни. – Я так понимаю, ты здесь работаешь.

– Да.

– Только не говори, что ты парикмахер, – произнесла она таким тоном, как будто одна мысль об этом повергала ее в ужас.

Хорошенькое начало, подумала Сидни. Теперь все ее знакомые будут реагировать на эту новость таким же образом?

– Да, я именно парикмахер.

– А разве для этого не нужно какое-то… образование, милочка?

Кончики пальцев у Сидни побелели и онемели, с такой силой она вцепилась в ручку швабры.

– Нужно.

– Хмм, – протянула Ариэль. – Я слышала, у тебя есть дочь. И кто же ее отец?

У Сидни хватило ума не демонстрировать Ариэль свои больные места. Некоторые люди, поняв, каким образом можно причинить другим боль, делали это снова и снова.

– Вы его не знаете.

– О, не сомневаюсь.

– Что-то еще, миссис Кларк?

– Моя дочь очень счастлива. И ее муж тоже очень счастлив с ней.

– Еще бы, она ведь Кларк, – заметила Сидни.

– Вот именно. Не знаю, на что ты надеялась, когда вернулась сюда. Но его ты не получишь.

Так вот из-за чего весь сыр-бор?

– Я знаю, это вас удивит, но я вернулась сюда не ради него.

– Это только слова. Вы, Уэверли, все себе на уме. Не думай, что я не знаю.

Она величественно двинулась прочь, на ходу достала из сумочки мобильный телефон и начала набирать номер.

– Эмма, дорогая, у меня исключительно приятная новость, – промурлыкала она в трубку.

В пять часов вечера, когда Сидни уже собиралась плюнуть на все и отправиться домой, она увидела у стойки администратора мужчину в добротном сером костюме, и сердце у нее ушло в пятки.

Этот день грозил не закончиться никогда.

Хантер-Джон о чем-то спросил у администратора, и та обернулась и указала на Сидни.

Он двинулся через весь салон к ней. Надо было уйти в комнату отдыха, не встречаться с ним, но воспоминания приковали ее к месту. В двадцать восемь лет его рыжеватая шевелюра уже начала редеть. Более искусная стрижка скрыла бы это. Волосы у него до сих пор были красивые и блестящие, и это значило, что он пока еще не утратил до конца то, чем обладал в юности, но изменения уже начались. Он становился другим человеком.

– Я слышал, ты устроилась сюда на работу, – сказал Хантер-Джон, когда подошел к ней.

– Надо полагать, что слышал. – Она скрестила руки на груди. – У тебя на шее помада.

Он застенчиво потер шею.

– Эмма приходила ко мне на работу рассказать об этом.

– Значит, ты теперь ведешь семейный бизнес.

– Да.

«Мэттисон энтерпрайзис» представлял собой группу фабрик, производящих передвижные дома и расположенных минутах в двадцати езды от Бэскома. В то лето, когда Хантер-Джон проходил стажировку в дирекции, Сидни работала там секретарем. Они забирались в кабинет его отца, когда тот уходил на обед, и занимались сексом. Порой, когда в делах наступало затишье, к ним заезжала Эмма и они втроем сидели на штабелях досок и курили.

Интересно, как сложилась его жизнь? Неужели он действительно любит Эмму, или она просто завлекла его в свои сети при помощи секса, как это было в традиции всех женщин в семействе Кларк? Ведь это Эмма рассказала Сидни, как правильно делать минет. Лишь много лет спустя Сидни узнала от одного из своих мужчин, что его делают совсем не так. Внезапно Сидни пришло в голову, что Эмма обманула ее нарочно. Сидни и не подозревала, что Эмме нравится Хантер-Джон. А он сам всегда утверждал, что Эмма слишком взрывная для него. Сидни никогда не представляла их себе как пару. Впрочем, тогда она не замечала многих вещей.

– Можно мне присесть? – спросил Хантер-Джон.

– Хочешь, я тебя подстригу? У меня это здорово получается.

– Нет, я просто не хочу, чтобы со стороны это выглядело так, как будто я зашел только поговорить, – сказал он, усаживаясь в кресло.

Она закатила глаза.

– Боже упаси.

– Я хотел кое-что тебе сказать, чтобы внести ясность. Так будет правильно.

Хантер-Джон всегда поступал так, как было правильно. Этим он и славился. Золотой мальчик. Примерный сын.

– Тогда, на приеме, я не знал, что ты там будешь. И Эмма тоже не знала. Для нас это стало такой же неожиданностью, как и для тебя. Ариэль наняла Клер. Никто не знал, что ты работаешь у нее.

– Не будь наивным, Хантер-Джон. Что знает Элиза Бофорт, то знают все.

Хантер-Джон был явно расстроен.

– Мне жаль, что все произошло таким образом, но это и к лучшему. Как ты сама видела, я счастлив в браке.

– Боже правый, – фыркнула Сидни, – неужели все воображают, что я вернулась сюда исключительно ради тебя?

– А ради чего тогда ты вернулась?

– Разве здесь не мой дом, Хантер-Джон? Разве не здесь я выросла?

– Да, но ты никогда не была довольна тем, кто ты здесь.

– И ты тоже.

Хантер-Джон вздохнул. Кто была эта женщина? Она совершенно перестала его понимать.

– Я люблю свою жену и детей. У меня все замечательно, я не променял бы свою жизнь ни на что в мире. Я действительно любил тебя когда-то, Сидни. Решение бросить тебя было одним из самых тяжелых в моей жизни.

– Таких тяжелых, что в поисках утешения ты немедленно женился на Эмме?

– Мы так быстро поженились, потому что она забеременела. Мы с Эммой сблизились уже после твоего отъезда. Это была чистая случайность.

Сидни не удержалась от смеха.

– Какой же ты все-таки наивный, Хантер-Джон.

Эти слова явно задели его.

– Она – самое лучшее, что было в моей жизни.

Он сказал это, потому что только что расписывал Сидни, как замечательно живет. Эти слова ей неприятно было слышать.

– Ты видел собор Парижской Богоматери? Объехал Европу, как мечтал?

– Нет. Эти мечты давно остались в прошлом.

– Мне кажется, это не единственные мечты, от которых ты отказался.

– Я Мэттисон. Я должен поступать так, как лучше для моей семьи.

– А я – Уэверли, так что возьму и прокляну тебя за это.

Он еле заметно вздрогнул, как будто был уверен в серьезности ее угрозы, и у Сидни возникло странное ощущение собственной власти. Но тут Хантер-Джон улыбнулся.

– Брось, ты никогда не хотела быть Уэверли.

– Тебе пора, – сказала Сидни. Хантер-Джон поднялся и потянулся за бумажником. – И не вздумай оставлять деньги за мнимую стрижку.

– Прости, Сидни. Я ничего не могу сделать с тем, кто я такой. И ты, очевидно, тоже.

Он ушел, а она подумала, как печально говорить о себе, что она за всю жизнь любила только одного мужчину. И не какого-нибудь другого, а именно этого, который с самого начала отводил их роману незавидную роль ошибки юности, в то время как она воображала, что у них любовь до гроба.

Жаль, что она в самом деле не знала никакого проклятия.

– Я уже начала волноваться, – сказала Клер, когда вечером Сидни вошла в кухню. – Бэй наверху.

Сидни открыла холодильник и вытащила бутылку с водой.

– Я задержалась.

– Как прошел день?

– Нормально. – Она подошла к раковине, где Клер промывала под краном чернику. – Что готовишь? Очередное угощение для Тайлера?

– Да.

Сидни взяла букет голубых цветов, лежащий на столе у раковины, и понюхала их.

– А это что?