Все в твоей голове. Экстремальные испытания возможностей человеческого тела и разума Карни Скотт
К счастью для испытуемых, участвующих в эксперименте физиолога шведского происхождения Пера Шоландера, за прошедшее столетие методы проведения испытаний стали более продвинутыми. Физиолог не связывал добровольцев насмерть, а с помощью лабораторного оборудования измерял у них частоту пульса и уровень кислорода, когда те погружались на дно бассейна с холодной водой.
Шоландер заметил, что в тот момент, когда лица людей оказывались под водой, частота пульса тут же сокращалась. Это то же явление, какое Рише наблюдал у своих уток. На втором этапе эксперимента Шоландер установил на дне бассейна несколько тренажеров и велел испытуемым заниматься на них под водой. Хотя поднимать вес под водой, должно быть, тяжело, кардиомониторы показывали, что, какой бы интенсивной ни была нагрузка, частота пульса у испытуемых была снижена. Мало того, у испытуемых, пока они находились под водой, также наблюдалось сужение кровеносных сосудов из-за того, что кровь от конечностей перенаправлялась к центру.
Как оказалось, вода запускала ряд физических изменений в организмах. И эти изменения успешно подготавливали их к выживанию в неблагоприятных для них подводных условиях, где дыхание означало бы смерть. Это — рефлекс, который Шоландер назвал «главным рубильником жизни». С тех пор этим термином пользуется активно развивающееся сообщество фридайверов, которые, полагаясь на эти обусловленные природой изменения в организме, увеличивают продолжительность спусков под воду. Фридайверы, чью жизнь мастерски описал в своей книге Deep Джеймс Нестор, могут быстро опускаться к океанскому дну на сотни метров, а затем подниматься без риска понижения давления до смертельно опасного уровня (которого приходится опасаться аквалангистам). Когда они ныряют, легкие схлопываются от давления воды, а потребление кислорода сокращается из-за холода. Чемпион мира по фридайвингу способен опуститься не менее чем на 300 м и тем не менее подняться на поверхность живым и невредимым. Трудно представить, но в 2012 году во время соревнований одному фридайверу удалось задержать дыхание под водой на 22 минуты[3]. Кроме того, этим активизирующимся под водой «главным рубильником» могут воспользоваться и жители суши, подверженные приступам тревоги или аритмии. Если у вас порой бывают приступы паники, в разгар такого приступа погрузите лицо в ледяную воду — ваш организм получит сигнал приготовиться к погружению, и сердцебиение замедлится.
Сколько еще бездействующих рудиментарных реакций, подобной этой, заложено в нашем организме, выяснить не так-то просто. Такого рода способности проявляются лишь при подходящих обстоятельствах. Эти способности — подарок от миллионов поколений наших предков, в чьих организмах происходили едва заметные изменения и о чьих повседневных испытаниях мы имеем лишь смутное представление. Ведь в наши дни большинство живут, не выходя за узкие рамки уютного равновесия, раскрывая незнакомые реакции организма чаще всего случайно. А когда эти реакции все-таки запускаются, мы не всегда осознаем, что же послужило для них толчком. В современном мире почти не осталось людей, поистине «нетронутых» цивилизацией. Нет такой контрольной группы, в сравнении с которой ученые могли бы установить, что же на самом деле представляли собой дикие люди. Лучшее, что можно сделать, — использовать раннюю антропологическую литературу, свидетельства из первых уст, а также мифологию и устную историю коренных народов со всего мира.
Самый любимый мною, несмотря на его загадочность, сюжет — это история последнего воина из племени апачей, который противостоял вторжению западной цивилизации. Сокрушив Конфедерацию во время Гражданской войны, армия Севера обратила свое внимание на земли Аризоны, где небольшой отряд индейцев подкарауливал поселенцев и малочисленные вооруженные группы. К середине 1860-х годов большинство апачей уже согнали в лагеря, которые впоследствии стали частью системы резерваций. Но один особенно яростный воин по имени Джеронимо продолжал сопротивление. Он возглавил небольшой боевой отряд, склоняя воинов к кровопролитной борьбе, чтобы отомстить за зверства, совершенные по отношению к их племени. Для властей в Вашингтоне поимка этого отщепенца стала первоочередной задачей, и они выделили для этого 5000 солдат. Чтобы направлять эту операцию, власти использовали революционную технологию, гелиограф. Это был предшественник телеграфа, передающий морзянку с помощью световых вспышек. И все же, несмотря на то что на него, по сути, велась самая масштабная за всю историю охота, деятельность Джеронимо продолжалась почти 30 лет, в течение которых он вел ожесточенную борьбу, а после, достигнув преклонного возраста, наконец сдался на своих условиях.
В то время у его отряда ни разу не было ни численного преимущества, ни преимущества технологий — он выживал лишь за счет своей смекалки и везения. Некоторые историки утверждают, что его отряд истребил не менее 5000 человек. Сами апачи приписывали успех Джеронимо покровительству богов. Они верили, что бог Уссен наделил его особой силой, которую они называли «против врагов». Благодаря этой силе он всегда знал, где находится противник. Благодаря ей он предсказывал погоду и, говорят, жил в сверхъестественной гармонии с окружающим миром.
Хотя успехи Джеронимо — редкий пример торжества аборигенов над всесокрушающей силой западного прогресса, существует множество рассказов о туземных целителях и шаманах, имеющих такие же способности. Говорят, что кочующие оленеводы Норвегии были способны общаться телепатически, находясь на невероятном расстоянии друг от друга. Аналогичные штуки случаются и в отдельных туземных племенах Австралии, а также разных племенах Южной Америки. Остается только догадываться: то ли это врожденные способности людей, то ли нечто из области веры и религии. Почти все скрупулезные научные исследования этих так называемых парапсихических способностей провалились: их якобы сверхъестественную природу не удалось подтвердить. При этом к тому времени, когда современная наука дошла хотя бы до формулировки нужных вопросов, сам образ жизни, который вели коренные народы, начисто исчез.
До начала XX века такой науки, как антропология, вовсе не было, а до этого рассказы об аборигенах зачастую велись с точки зрения завоевателей или миссионеров — и те, и другие были лично заинтересованы в том, чтобы умалить достоинства изучаемого народа. Исторические документы появились не раньше этого времени, и попытки заглянуть глубже в наше прошлое, во времена, предшествующие возникновению письменности, ограничиваются тем, что случайно сохранилось в археологических памятниках. Чтобы получить представление, что же можно узнать о том, как в глубоком прошлом люди взаимодействовали с окружающим их миром, я обратился к Марку Кисселу, доктору наук в области палеоантропологии из Университета Нотр-Дам. В те времена, когда я проходил курс по культурной антропологии в Висконсине на докторскую степень, он был еще и моим соседом по комнате, и с тех пор я обращался к нему всякий раз, когда у меня возникали вопросы из области эволюции человека.
Предмет его исследований — истоки образного мышления, древнейшие свидетельства о конфликтах между первыми людьми, а также возникновение и расцвет Нидерландов.
Я спросил его, с какими трудностями сталкивались наши предки и есть ли какие-то данные о физических способностях, которыми, возможно, обладали они, а мы утратили. Он ответил как ученый, но все равно что пожал плечами.
— Физическая форма у них почти наверняка была лучше, чем у нас, — начал он, — но сведения неточны. У нас нет даже полного скелета неандертальца — лишь части от множества скелетов, из которых можно искусственно составить неандертальца, чтобы понять их биологические особенности. Мягкие ткани тела, все, что могло разложиться за десятки тысяч лет, практически отсутствуют.
С тех пор как в 1829 году в известковом карьере в Бельгии начали откапывать аномально тяжелые кости, вокруг неандертальцев возникли ожесточенные споры: по поводу их места в эволюции человека. Ясно, однако, одно: неандертальцы — самый близкий к человеку вид из всех, когда-либо существовавших на Земле.
И все же, строго говоря, они относятся к другой ветви древа эволюции. В палеонтологических записях они появляются еще 300 000 лет назад, а примерно 40 000 лет назад, словно по волшебству, исчезают. Выдвигались гипотезы о том, что их исчезновение отчасти связано с активным развитием нашего вида: то ли в результате войн, то ли борьбы за ресурсы. Как бы то ни было, между нами и неандертальцами, безусловно, было какое-то взаимодействие, и, по-видимому, два вида перемешались и размножались совместно. Если у вас азиатские или европейские корни, то в вашем геноме, скорее всего, 1–4 % ДНК неандертальцев. Тем не менее сведения о биологических особенностях первых людей и неандертальцев сводятся в основном к тому, что можно узнать на основе выкопанных нами небольших фрагментов костей. Но одно нам известно наверняка: появление технологических изобретений, по-видимому, обычно сопровождается общим сокращением чисто физических возможностей и жизнестойкости нашего вида.
— Тогда было гораздо холоднее, и, пока не было огня, им приходилось есть много сырого мяса, — говорит Киссел. — А это почти наверняка означает, что у них была довольно впечатляющая кишечная флора.
Если бы не крепкий кишечник, человек бы ни за что не выжил на сыром мясе, не рискуя серьезно заболеть. Кстати, судя по палеонтологическим записям, наиболее явные изменения в скелете произошли с связи с появлением тепловой обработки пищи. Ричард Рэнгем, антрополог из Гарварда, утверждает, что, как только люди научились добывать огонь, их челюсти начали уменьшаться. При тепловой обработке мясо становится мягким, в нем уничтожаются потенциально опасные бактерии, а значит, нам больше не нужны большой рот и мощные, выступающие вперед челюсти, как у наших, более похожих на обезьян, предков. Кроме того, в результате тепловой обработки овощи и мясо становятся питательнее. Люди уже не тратили столько времени на пережевывание растительных волокон, расщепляя неподдающуюся клетчатку, а переложили это бремя на огонь, и им стало значительно легче извлекать калории из пищи. В своей книге «Зажечь огонь» Рэнгем пишет, что именно благодаря тому, что 1,8 миллиона лет назад наши древние предки изобрели тепловую обработку, мы стали людьми, это и подтолкнуло эволюцию Homo erectus.
Homo erectus отличался от своих предшественников, человекообразных приматов. Homo erectus ходил на двух ногах, выпрямившись во весь рост. А поскольку пища после тепловой обработки переваривалась быстрее, кишечник у него был меньших размеров, чем у большинства приматов. Еще миллион лет или около того Homo erectus постепенно развивался, приняв ту более совершенную форму, какой мы обладаем сейчас. Предположительно, из-за того что Homo erectus не приходилось тратить столько времени на пережевывание пищи, а также в результате эволюционной необходимости, человеку пришлось больше рассчитывать на свои технические навыки, он научился делать другие вещи. Вследствие этого увеличился размер мозга. В какой-то момент Homo erectus лишился и волосяного покрова на теле, по-видимому, из-за того, что мог разжигать огонь, чтобы согреваться ночью.
Проведенный Рэнгемом анализ открывает новые возможности в науке — ведь он доказал, что технологии серьезно повлияли на развитие новой формы человека. По сути, это влияние настолько велико, что эволюцию человека почти невозможно отделить от культурных и технологических изменений. Другими словами, если бы мы не научились добывать огонь, у нас не было бы того тела, что есть сейчас. Это, однако, вовсе не значит, что эти этапы развития всегда проходили гладко — да если уж на то пошло, и быстро.
Порой, когда одновременно и технологии, и биологические особенности начинали развиваться в разных направлениях или когда темп происходящих изменений оказывался слишком быстрым, в процессе эволюции возникало несоответствие между неактуальными биологическими особенностями и тем миром, который мы стремительно возводили.
Наиболее классический пример эволюционного несоответствия — это расположение наших зубов (это несложно проследить по палеонтологическим находкам). Со временем челюсти человека уменьшались, а количество зубов осталось прежним. Сейчас, когда мы взрослеем, у нас прорезаются зубы мудрости, сдвигая остальные зубы. Чтобы исправить это, требуется хирургическое вмешательство или интенсивное ортодонтическое лечение. По сути, человек — жертва собственного прогресса. До изобретения тепловой обработки большую часть дня люди пережевывали пищу, измельчая ее. В результате зубы распределялись по всей челюсти, оказываясь на своих местах. Но с появлением огня пища стала мягче, челюстям человека не приходится столько трудиться, и зубы без постоянного давления смещаются. Марк Киссел говорит, что ни у одного другого животного, да и, конечно, ни у кого из наших предков, не было таких проблем. Кстати, термическая обработка пищи изменила не только положение зубов, но также и их качество. Киссел как археолог исследовал сотни зубов, принадлежавших ископаемым людям, как охотникам-собирателям, так и представителям сельскохозяйственных общин. У последних кариеса было больше. Состояние рта современного человека гораздо хуже, чем у первобытных людей. Из-за изменений в рационе, а самое страшное, потребления сахара, наши зубы подвержены кариесу. Ни у неандертальцев, ни у Homo erectus не было повода обращаться к стоматологу.
А вот понять, какие изменения в мягких тканях вызвали эволюционные несоответствия, не так просто. Если бы не какой-нибудь удивительно счастливый случай вроде находки в вечной мерзлоте быстрозамороженного тела неандертальца, то совершенно невозможно точно сказать, как со временем изменялись наши мышцы, мозг, жировые отложения и органы. О львиной доле биологических особенностей наших древних предков антропологам и биологам остается только догадываться.
Во время ледникового периода, когда ледники простирались гораздо южнее, чем сейчас, неандертальцы обитали по всей Европе. Жившие далеко от наших приспособленных к жизни на деревьях человекообразных предков, они создали сложную культуру, хоронили мертвых, с помощью декоративных бусин отделывали одежду и мастерили украшения.
Хотя недолговечные предметы их материальной культуры не сохранились, большинство антропологов полагают, что в период расцвета их технологического мастерства неандертальцы, должно быть, использовали толстые шкуры и строили в своем роде капитальные жилища, которые можно было бы отапливать огнем. Однако даже наличие таких технологических преимуществ не объясняет, как этот вид просуществовал более 200 000 лет в таком холодном климате.
В 2002 году профессор антропологии Тулейнского университета в Новом Орлеане, уже подумывая о грядущей пенсии, написал в журнал Journal of Human Biology статью, в которой предложил совершенно новый взгляд на то, почему выжили неандертальцы. Стигман рассуждал, что для выживания в холодном климате неандертальцы, должно быть, использовали множество разных биологических стратегий. Он взялся изучить научную литературу и отыскивал даже самые невразумительные исследования в области анатомии современного человека. Он искал подсказки в физиологии человека — это помогло бы ему определить, из чего могли состоять мягкие ткани тела неандертальцев. Измеряя скелетные структуры разных образцов, он определил приблизительный объем мышечной массы у неандертальцев. Стигман отметил, что благодаря более коротким конечностям и большей общей массе тела их внутренние органы были естественным образом защищены от суровых погодных условий. Это замечание не было принципиально новым и осталось бы незамеченным, но вместе с тем он предположил, что сохранять тепло неандертальцам помогала бурая жировая ткань, или, проще говоря, бурый жир.
Бурый жир — основная ткань в организме млекопитающих. Одно время большинство полагали, что благодаря этой ткани грызуны сохраняют тепло во время спячки. Эта пористая ткань очень похожа на обычный белый жир, с помощью которого большинство млекопитающих запасают избыток тепловой энергии. Но тогда как белый жир служит теплоизолятором, бурый жир играет активную роль в сжигании белого жира для выработки тепла в организме. Это — ткань, характерная только для млекопитающих. Ее единственная цель — выработка тепла, или, говоря научным языком, термогенез. Однако считалось, что бурый жир у человека необходим только младенцам. Самое первое испытание для человека при рождении — непрерывная борьба за поддержание постоянной температуры тела. У младенцев сравнительно высокое соотношение площади поверхности тела к его массе, поэтому они теряют тепло гораздо быстрее, чем взрослые.
Потому-то многие недоношенные дети первые недели жизни проводят в кувезах. Взрослые же, чтобы побыстрее повысить центральную температуру тела, начинают дрожать. Благодаря работе мышц вырабатывается достаточное количество тепла, это побочный эффект движения. У младенцев, едва выбравшихся из утробы, недостаточно мускулатуры, чтобы согреться дрожью. Но у них при рождении обычно имеется слой пухлых складочек из теплоизолирующего белого жира. Когда центральная температура начинает падать, в работу включается бурая жировая ткань: она поглощает белый жир из организма, постепенно высвобождая тепловую энергию.
По мере того как младенец становится ребенком и его мышцы начинают укрепляться, белый детский жир исчезает вместе с бурой жировой тканью. К тому времени как дети взрослеют, в их организме остается совсем мало бурой жировой ткани. На самом деле у людей сохраняется небольшая прослойка этой ткани вдоль позвоночника и плеч, по объему равная всего паре чайных ложек. Большинство врачей считают, что бурая жировая ткань для взрослого попросту не имеет особого значения. На самом же деле у большинства взрослых бурой жировой ткани так мало, что до 1970-х годов анатомы даже не знали о ее наличии. Однако Стигман утверждает, что неандертальцы могли использовать те же стратегии для согревания, что и младенцы. Для того чтобы доказать это, он проштудировал неизученную литературу по физиологии.
Он привел данные финского исследования, проведенного в 1981 году, в ходе которого специалист в области анатомии сравнивал результаты аутопсии чернорабочих. Рабочие относились к двух разным группам: те, кто круглый год работал в помещении, и те, кто трудился под открытым небом. Известно, что зимы в Финляндии суровые, условия совпадают с теми, в которых зимой жили неандертальцы. В рамках исследования сравнивалась концентрация бурой жировой ткани у двух групп рабочих — оказалось, что у тех, кто большую часть времени находился на улице, ее запасы были значительно больше. У них было столько бурого жира, что его запасы пропорционально соответствовали тем объемам, которыми обладают дикие млекопитающие. Единственным исключением был один рабочий, умерший летом. Опираясь на эти данные, Стигман сделал вывод о том, что содержание бурой жировой ткани зависит от сезона и что если регулярно подвергать себя воздействиям окружающей среды, то в холодных условиях запасы бурой жировой ткани нарастают, уменьшаясь, когда становится тепло. Стигман признавал, что в промышленно развитых странах люди живут в условиях, которые никак не способствуют наращиванию запасов бурого жира.
Дело вовсе не в том, что содержание бурой жировой ткани естественным образом сокращается по мере взросления человека, а в том, что организму нет смысла расходовать энергию на накапливание бурого жира, если он проживает там, где постоянно царит лето. Хотя неандертальцы кое-чего достигли в технологическом отношении, они все же зависели от погоды, и вполне логично, что в результате почти постоянного воздействия холода у них повышалось содержание бурой жировой ткани.
Как и многие новаторские научные работы, исследование Стигмана намного опередило свое время, поэтому в ученых кругах на него не обратили почти никакого внимания. По крайней мере, отчасти это было связано с тем, что определить содержание бурого жира у живого человека — невероятно сложная задача, а в то время, когда Стигман писал свою статью, даже невыполнимая.
Тем не менее Стигман не первый, кто попытался разгадать секрет тепла, образующегося в организме. Уже с 1930-х годов антропологи проводили масштабные исследования в области адаптации к холоду у коренных народов по всему миру. В то время техники проведения исследований были примитивны и зачастую состояли в том, что обгоревший исследователь в тропическом шлеме пытался убедить какого-нибудь доверчивого аборигена постоять на холоде или прыгнуть в ледяную воду, вставив себе ректальный термометр. Можно вообразить себе, как выглядела эта сцена. Однако все это проделывалось во имя науки, и как бы ни выглядело их общение с аборигенами, исследователи выявили на удивление много биологических стратегий, используемых туземцами для сохранения тепла.
В норвежской части Лапландии, за Полярным кругом, один ученый обнаружил, что у местных оленеводов в ответ на холод происходит невероятно мощный сосудистый спазм, при этом, когда они ночуют на снегу, центральная температура у них выраженно понижается. По-видимому, саами нашли способ не беспокоиться о том, что замерзнут, ведь порог наступления гипотермии у них гораздо выше. Однако оказалось, что народности, проживающие за Полярным кругом, используют разные стратегии выживания в арктическом климате. В ходе такого же испытания у эскимосов, живущих в Северной Канаде, наблюдалась значительная потеря тепла. В результате чего ученые предположили, что эскимосы способны пассивно ускорять обмен веществ.
Кроме того, во время погружения в холодную воду руки у эскимосов оставались теплыми, а значит, у них замедленная сосудосуживающая реакция. Такая стратегия адаптации подразумевает, что благодаря понижению центральной температуры руки более подвижны.
Антрополог Г. Т. Хаммел, в 1950-х годах изучавший аборигенов центральной австралийской пустыни, заметил, что члены племени, хотя и были без одежды, спали под открытым небом всю зиму, когда температура по ночам опускается ниже нуля. Спали они на голой земле, а от воющих ветров их защищали лишь кусты. Пока аборигены спали, Хаммел измерил у них температуру кожи — на ощупь они были холоднее европейских исследователей, которые их изучали. У аборигенов была не только более сильная сосудосуживающая реакция, но и тела их почему-то (загадочным образом) теряли меньше тепла, чем у контрольной группы европейцев. Между тем у бушменов Калахари, живущих в Африке в поразительно сходных условиях, не наблюдалось ни дрожи, ни каких-либо признаков сужения сосудов, а значит, всю ночь у них сохранялась нормальная температура кожи.
Исследования эскимосов, саамов, калахари и австралийских аборигенов показали, что человеческое тело, чтобы справиться с условиями окружающей среды, не ограничивается одной-единственной стратегией, а для противостояния экстремальным погодным условиям берет на вооружение один из множества вариантов.
Хотя некоторые антропологи были бы только рады провести всю свою жизнь, ощупывая и обшаривая туземцев по всему миру — ведь они кладезь информации, — к 1960-м годам золотой век биологических исследований завершился. К тому времени почти не осталось первобытных народов — они были либо завоеваны, либо попросту прельстились благами западной цивилизации. И получить достоверные данные о возможных биологических особенностях первобытных людей было невозможно. Кроме того, когда было обнаружено, что у коренных народов наблюдается повышенная метаболическая активность, ее точные причины нельзя было определить без позитронно-эмиссионной и компьютерной томографии.
Но в общих чертах, в ходе исследований термогенеза, было выявлено четыре основные стратегии, которые организм использует для противостояния холоду.
Люди могут ускорять обмен веществ за счет дрожи; они могут сохранять тепло за счет некоего пассивного метаболического механизма; или же они могут перенаправлять кровь к внутренним органам, перекрывая артерии в конечностях. Наконец, как чаще всего и происходит у тех, кто живет в холодном климате, в организме накапливается большее содержание обычного белого жира, который служит теплоизолятором и в первую очередь помогает приостановить потерю тепла. Антропологи считали, что возникновение разных стратегий — результат генетических адаптаций, которые передались нам от людей, рожденных в разных природных условиях, и необязательно говорят о возникших в процессе эволюции способностях, общих для всех людей. К 2009 году гипотеза Стигмана уже было нашла неожиданную поддержку, однако новые научные данные со всей вероятностью могли перевернуть всю теорию о термогенезе человека с ног на голову.
К тому времени онкологические центры по всей Европе и Соединенным Штатам были повсеместно оборудованы позитронно-эмиссионными и компьютерными томографами. Однако перед онкологами встала непредвиденная техническая проблема. Эти томографы выполняют своего рода ядерную визуальную диагностику, в ходе которой выявляется метаболическая активность. Чтобы провести эту диагностику, врач вводит пациенту радиоактивную краску, которая циркулирует по организму, где ее поглощают особо активные клетки, — это очень эффективно при диагностике ранних стадий рака. Томограф практически в режиме реального времени размечает, где пропадает след краски. Но в попытках выявить признаки рака позитронно-эмиссионные томографы примерно в 7 % случаев выдавали нечеткие изображения похожих на рак областей в районе плеч и грудной клетки. Однако, когда врачи делали биопсию опасных участков, они не находили того, что искали. Поэтому гарвардский ученый Аарон Сайпресс изучил 3640 томограмм, пытаясь выяснить, что же на самом деле скрывается под этими бесформенными кляксами. Сравнив изображения с малоизвестными руководствами по анатомии, он обнаружил, что эти кляксы точно соответствовали тем областям, которые анатом в далеком 1972 году определил как место отложения «пассивного» бурого жира.
Сайпресс установил, что сами кабинеты, в которых проводилась позитронно-эмиссионная и компьютерная томография идеально подходили для активизации бурой жировой ткани. Там было аномально холодно, а находившиеся внутри томографа пациенты были в одних больничных рубашках. В таких условиях бурая жировая ткань просто выполняла свои функции, согревая людей: она поглощала жиры и сахара из крови, выделяя тепло, — этого было достаточно, чтобы приборы заработали, считывая показания.
Самое главное — это открытие доказало, что бурый жир вовсе не рудиментарная ткань, она может пригодиться даже взрослым. А следовательно, благодаря бурому жиру можно не только объяснить тайну выживания неандертальцев зимой ледникового периода, но и его пользу для человека, который с помощью этой ткани может справиться и с нашими зимами. Сейчас онкологи отмечают, что в зимние месяцы на ПЭТ-КТ-снимках бурая жировая ткань проявляется чаще, чем летом, и предполагают, что она появляется и исчезает посезонно.
Здесь стоит вспомнить еще один случай первого контакта европейцев с племенем туземцев. В декабре 1620 года группа религиозных изгнанников из Европы, намереваясь основать колонию, высадилась на мрачном мысе, там, где теперь находится Массачусетс. Поселенцы приплыли на трех утлых парусниках и суровой зимой сошли на берег в Новой Англии. Они обосновались в примитивном поселении, уныло ежась в насквозь продуваемых хибарах и сомневаясь, дотянут ли до весны. Многие месяцы они вели уединенную жизнь, пока одним ветреным мартовским днем в их лагерь не пришел высокий индеец с длинными волосами, в одной набедренной повязке с бахромой. Он приветствовал поселенцев по-английски:
— Добро пожаловать! Приветствую вас, англичане!
Конечно, очень интересно, откуда Самосет знал английский до высадки европейцев в Северной Америке (раскроем секрет: его научил рыбак, приплывший к этим берегам ловить треску), а вот что, пожалуй, вообще уму непостижимо, но связано с нашей темой, так это его наряд. Ходить почти голым на Кейп-Коде зимой — большинство сочтет безумием. И пилигримы первым делом предложили ему пальто. Пожав плечами, индеец принял его — кто же откажется погреться зимой?
Однако когда Самосет познакомил пилигримов с местным племенем вампаноаг, то оказалось, что этот примитивный наряд — обычное дело в этих краях. Секрет их не в одной только генетике. По сообщениям современников, поселенцы утверждали, что местные племена прибегали к закаливанию, чтобы дети были здоровее.
Зимой они ежедневно на несколько минут оставляли младенцев и детей на снегу, прежде чем забрать их в дом. Благодаря регулярному воздействию внешних факторов дети закалялись и в таких природных условиях, в которых обычный поселенец был бы готов умереть, чувствовали себя вполне комфортно. Теперь на печати штата Массачусетс изображен индеец племени алгонкин в незатейливом зимнем наряде. Этот образ, без сомнения, врезался в память пилигримов, порождая мысли о том, что за странный край они выбрали для жизни.
Вампаноаги, по-видимому, подсознательно понимали, что способность противостоять стихиям не заложена в них от природы. Напротив, они отдавали себе отчет, что в организме есть все, что им нужно для выживания в природных условиях — надо лишь приложить сознательные усилия для адаптации.
Наверное, благодаря таким же базовым биологическим особенностям смогли выжить и неандертальцы, и есть все основания полагать, что эти способности есть и у каждого живущего ныне.
Рэй Кронайз, ученый из окрестностей Алабамы, ранее работавший в NASA, не замедлил усвоить этот урок. Он 15 лет руководил экспериментами в космическом центре Маршалла, а затем резко сменил направление своей деятельности, решив разработать научный способ снижения веса без подсчета калорий. При росте 172 см и весе 94 кг он хотел привести себя в форму и похудеть до 81 кг, но в процессе изучения собственного обмена веществ он в конце концов разработал теорию, которая идет вразрез с тем, как живут большинство из нас в современном мире.
Сегодня каждый из ныне живущих существует словно под колпаком неизменности: в условиях вечного лета.
— Мы слишком много времени проводим в искусственном освещении, слишком много едим и чрезмерно стимулируем себя, а по сравнению с тем, сколько мы живем на Земле, все это в новинку, — говорил он в начале алабамского лета. Мы лишаем себя того, что он называет «метаболической зимой». Это такой период, когда организм приспосабливается к неблагоприятным условиям и лишениям в ожидании периода изобилия. В своей выдающейся статье он говорит об этом так:
— На пути эволюции, что мы проделали за 7 миллионов лет, мы встречали два самых главных природных препятствия: недостаток калорий и испытание умеренным холодом.
На последнем отрезочке этого эволюционного пути мы решили обе проблемы.
Неизбежный результат отсутствия сезонных изменений — ожирение и хронические заболевания. В качестве доказательства он приводит не только население своего родного штата, который находится на пятом месте по числу страдающих ожирением во всей стране, но и тот факт, что наши домашние питомцы тоже толстеют.
— Из всех животных в мире хроническим ожирением страдают только люди и животные, которых мы держим дома, — говорил он. — Прослеживается связь.
По мнению Кронайза, ключ к решению этой проблемы в том, чтобы искусственно вернуть в нашу жизнь смену сезонов. Основываясь на постоянно появляющихся работах о буром жире и анализе обмена веществ, он прописал себе ежедневные часовые прогулки при температуре ниже 15 градусов, а также умеренные занятия спортом и ограничение калорий. Всего за полгода, с июня по ноябрь, он сбросил почти 18 кг.
Однако исследование Кронайза касается не только снижения веса. Он пытается исправить то, что физические антропологи называют болезнями эволюционного несоответствия, или, проще говоря, то, что происходит с организмом, когда темпы развития технологий обгоняют нашу основополагающую природу. Вспомнив, откуда мы произошли и те условия, в которых жили наши предки, мы могли бы создать более пригодные для адаптации условия и благоденствовать. Более того, учитывая, что люди по природе своей легко приспосабливаются ко всему, даже немного изменив свое отношение к природе, можно активизировать заложенные в нас эволюцией программы. Почти каждый вскоре заметит результаты. Я считаю, что на это испытание я могу отважиться независимо от того, принесет ли оно мне повышение жизнестойкости в целом или же раскроет незадействованные механизмы моего организма.
Глава 3
Измерить неизмеримое
У Роба Пикелса слегка тронутая сединой шевелюра мышино-каштанового цвета и подтянутое тело спортсмена, который по 16 часов в неделю колесит на велосипеде по гористым тропам Боулдера в Колорадо. Он — ведущий инструктор ЛФК в Центре спортивной медицины Боулдера и помогает тренировать и изучать спортсменов мирового класса, а также пациентов, только что выписавшихся из кардиоотделения близлежайшей больницы. За пару недель до нашей встречи я отправил ему по электронной почте пространное письмо о тех подвигах, на которые, кажется, способен Уим Хоф. Я позабавил его рассказом о том, как я ощутимо сбросил вес, пока был в Польше, и как чуть ли не в одних трусах забрался на вершину горы. В конце письма я добавил небольшую просьбу: не оценит ли он мои физиологические параметры, когда я буду проходить полугодовой курс по методу Хофа?
Эта тема сама по себе представляла интерес для Пикелса, ведь он всегда ищет новые способы расшевелить спортсменов на соревнованиях. Он и сам начал работать над своим телом еще в те времена, когда учился в колледже Итака к северу от Нью-Йорка, где он был одним из лучших участников барьерных скачек на 400 м.
В то время он изучал физиологию человека, намереваясь поступить в магистратуру по спортивной медицине. Однажды его преподаватель упомянул о метаболическом механизме под названием бикарбонатная буферная система. Это система, регулирующая содержание углекислого газа и водорода в кровообращении. Благодаря этой сложной системе при более напряженной работе организма в мышцах образуется кислота. Мы ощущаем ее как усталость. Пикелс предположил, что если ему удастся отрегулировать соотношение усилий и уровня углекислого газа, при котором образуется кислота, то он сможет улучшить свои результаты в гонках.
Проще всего наесться пищевой соды (т. е. бикарбоната натрия). Единственная сложность, как он думал, в том, что нужно много соды, чтобы это сработало: почти пять чайных ложек с горкой. Этого хватит, чтобы вызвать продолжительный и внезапный приступ безудержной диареи, но он посчитал, что с этим побочным эффектом можно смириться. Когда мы наконец встретились у него в кабинете, я поинтересовался, считает ли он, что его опыт с пищевой содой того стоил.
— Это убавило всего пять десятых секунды от финишного времени, но на соревновании, которое идет меньше минуты, это разница между первым и последним местами, — ответил он. За всю свою учебу в колледже Пикелс ни разу не проигрывал гонки.
Такого-то отношения к делу я и хотел от того, кто собирается гонять меня по беговой дорожке чуть ли не до потери пульса. Мы приступили к испытаниям летом 2015 года, через два с половиной года после того, как я впервые встретился с Уимом Хофом. За это время я переехал из Калифорнии в Колорадо и большую часть времени проводил в разных рабочих креслах, вел исследования и писал книгу о порой смертельно опасных побочных явлениях глубокой медитации.
Теперь я был готов найти еще одно неизвестное в уравнении с медитацией. Я собирался посвятить тренировкам по методу Хофа не менее полугода в надежде, что, возможно, увижу резкие перемены в своей биологической природе. Прежде чем всерьез заняться этим, мне нужно было найти способ отслеживать, как мое тело меняется со временем. Был май, и грозы, то и дело прокатывающиеся по Переднему хребту Скалистых гор, уже не приносили снега. В моем случае самое время установить исходные параметры.
Пикелс согласился разработать и провести тест, перед тем как я начну тренировки по методу Уима Хофа. Он проследит, как среагирует — или, вернее, среагирует ли — мой организм на регулярную практику глубокого дыхания, медитацию и нахождение на холоде. Пикелс и прежде наблюдал за безумными экспериментами над телом, но, скажу вам, он с недоверием отнесся к предлагаемой программе.
К счастью для меня, Пикелса не интересовало, какова у меня центральная температура, а, значит, был шанс избежать встречи с ректальным термометром, который он наверняка припрятал в кладовке под боком. Зато ему нужно было знать, как мой организм запасает и использует энергию. Мы собирались измерить скорость обмена веществ, подключив меня к пластиковой трубке и безжалостно гоняя по беговой дорожке, пока у меня хватит сил. В глубине души мне было интересно, а что, если у меня обнаружится нечто особенное или вдруг окажется, что, несмотря на редкие занятия спортом и офисную сущность, у меня есть скрытый метаболический дар. Когда я обронил эту мысль при Пикелсе, он с улыбкой поведал мне об Эвелин Стивенс, банковской служащей с Уолл-стрит. Она работала по 50 часов в неделю и лишь изредка совершала пробежку для поддержания формы. Однажды в выходные Стивенс, забавы ради, одолжила у приятеля велосипед, натянула треники и отправилась в велотур местного велоклуба. Когда остальные велосипедисты остались позади, глотая пыль из-под ее колес, Эвелин удивилась куда больше, чем они. Через пару лет она победила в двух этапах велогонки La Course женского соревнования Тур-де-Франс, а сейчас она — рекордсменка среди женщин, проехавшая самую длинную дистанцию в часовой велогонке.
Пока Пикелс постепенно увеличивал скорость на беговой дорожке, я спросил, а что, если во мне скрывается такой же талант, как и у Стивенс. Он улыбнулся, словно ему часто задают такие вопросы.
— Нет, — отвечает он. — Здесь дело в основном в наследственности.
Едва я вошел в офис в Боулдере, он тут же понял, что мирового уровня мне не видать. Выдает меня, как заявил он, одна мышца — а я всегда думал, что у меня есть все основания ею гордиться. После того как в детстве мне в пятку попала заноза, у меня появилась привычка ходить на цыпочках. Моя чудная, подпрыгивающая и неровная походка служила поводом для нескончаемых насмешек в средних и старших классах, но, как ее побочный эффект, у меня развились аномально крупные икры. Эта часть тела у меня самая мускулистая, однако, по мнению Пикелса, это явный признак, что у меня нет того, что нужно для участия в видах спорта, требующих выносливости.
— Это все равно что привязать к ногам пару маятников, — говорил он. — Тебе придется прикладывать больше усилий, чем тем, кто родился с длинными худыми ногами.
По словам парня, который каждый год видит в своем кабинете сотни ведущих атлетов, спортсменами мирового класса рождаются, а не становятся. Потом он попытался смягчить крушение моих надежд:
— Слушай, взгляни на это так. Если уж тебе достался счастливый билет и ты хочешь тренироваться с нами каждый день, мы, пожалуй, сможем подготовить тебя в соответствующую возрастную категорию. Быть может, не в профессиональную, но определенно с высокими показателями.
Вот так вот. Очевидно, есть хотя бы проблеск надежды, что я стану Адонисом. Считайте, что мне бросили вызов.
Пикелс на пару пунктов увеличил скорость беговой дорожки, и я тяжело дышал через трубку, подсоединенную к устройству, которое измеряло уровень углекислого газа, выпускаемого из легких, и поглощаемого кислорода. В течение часа испытание на беговой дорожке становилось все труднее и труднее, и каждые четыре минуты Пикелс колол мне палец скарификатором, чтобы забрать кровь на содержание молочной кислоты. Еще восемь уколов — и палец у меня выглядел, словно я только что подрался в ближайшем баре. Он был весь в синяках и кровоподтеках, а я прижимал к нему ватку, чтобы кровь свернулась. Казалось, даже во рту ощущался вкус крови.
Пикелс велел мне оценивать уровень нагрузки на разных этапах процесса. Когда он заставил меня бежать в гору в темпе 9:40 мин/миль, я не задумываясь выдал скромные 5 и 6 из десяти. Однако данные говорили совсем о другом: судя по результатам, я был близок к обмороку. Пульс у меня достиг 182 ударов, и дышал я тяжело. Пикелс сказал, что ему нужно, чтобы я добился такого темпа, что уже, казалось бы, быстрее нельзя, и нажал на компьютере кнопку, придающую беговой дорожке еще больший уклон. Похоже, он собирался отправить меня на «утюги», островерхие скалы на окраине Боулдера, ограничивающие восточную оконечность Скалистых гор. Через три минуты я был выжат как лимон. Я простонал, и мой стон, гулким эхом отражаясь в трубке, превратился в завывания тонущего маппета. Вот и все — пройдя шесть этапов с постепенно возрастающей нагрузкой, я сдулся.
В глазах у меня помутилось, мне хотелось опустить голову на поручни беговой дорожки и отдохнуть.
Чтобы вычислить скорость обмена веществ, Пикелс изучил несколько тысяч замеров. Цифры расползлись на два компьютерных экрана. Кривая предсказуемо ползла вверх, соответствуя моим усилиям с каждой прибавкой в скорости. По содержанию газов, выпускаемых из легких, Пикелс определил, что я сжигаю в основном углеводы, а значит, мне определенно не стать бегуном мирового класса. Ведущие спортсмены, участвующие в супермарафонах, при беге медленно сжигают в основном жиры, которые служат им надежным источником энергии. У меня же все в точности наоборот: меня можно назвать пожирателем углеводов, и, похоже, по жилам у меня циркулирует гранола. У меня, так сказать, простецкая метаболическая деятельность, признак обычного рациона американца. Сообщая мне о том, что у меня все же есть возможность исправиться, он чуть ли не хихикает.
И все же, похоже, я в неплохой форме. С тех пор как я впервые встретился с Уимом Хофом, я тренируюсь два-три раза в неделю: обычно я пробегаю две-три мили вокруг озера. Бывает, плаваю по дорожкам в бассейне или изредка хожу в поход по близлежащим горам. Я вешу около 85 кг, не страдаю никакими заболеваниями, кроме редких приступов стоматита аутоиммунного характера, который начался еще в детстве. Другими словами, я совершенно обычный человек.
Чтобы эксперимент прошел удачно, мне нужно полгода соблюдать примерно один и тот же определенный распорядок. Я буду стараться регулярно придерживаться такой же схемы упражнений, с двумя-тремя тренировками в неделю, и такого же питания. Единственным изменением, которое я планирую, станет как можно более регулярная практика метода Уима Хофа. Все остальное будет как прежде, не считая пары запланированных поездок.
Так что год обещает быть необычным. С одной стороны, мне нужно поддерживать определенный уровень физподготовки, чтобы можно было реально оценить эффект от метода Уима Хофа, если таковой будет. С другой стороны, я намерен побывать в разных уголках света, где люди тренируют тело с помощью природных условий. Я собираюсь пробираться по грязи со спартанцами и тренироваться с безумцами, которые отваживаются оседлать чудовищные волны. Я даже планирую уговорить Хофа взять меня в одну из его экстремальных экспедиций.
Сама схема тренировок сравнительно проста. Каждое утро перед завтраком я буду выполнять дыхательные упражнения, а потом отжимания с задержкой дыхания и стойку на голове. Это — усеченная версия той практики, которую Хоф рекомендует выполнять по часу в день. Я предпочел эту упрощенную схему, потому что она удобнее и мне проще ее придерживаться. Тренироваться я теперь буду на улице. Пока что это лишь пробежки с голым торсом на летнем пекле, но времена года сменяют друг друга, и зимой будут снег, ветер и, надеюсь, не слишком суровые заморозки. В довершение ко всему каждое утро я буду обливаться холодной водой, а при возможности лежать в снегу, как меня научили в Польше. Вся эта схема будет отнимать у меня в общей сложности по 15–20 минут в день, и придерживаться ее в течение полугода ради эксперимента будет довольно несложно. Наверное, самое главное — подвергать себя смене температур и добиться того, чтобы чувствовать себя комфортно, какая бы погода ни стояла за окном. Мне нельзя терять связь со сменой времен года. Моя цель не в том, чтобы выиграть очередной ультрамарафон, нарастить мышечную массу или даже сбросить вес. Я хочу посмотреть, что будет, если условия окружающей меня среды будут меняться, и выяснить, что же произойдет, когда я попытаюсь управлять непроизвольными процессами в своем организме.
— Меня-то больше всего интересует твой обмен веществ, — сообщил Пикелс, отметив, что благодаря погружениям в холодную воду организм, возможно, будет эффективнее использовать жир. Впрочем, он повторил, что на ногах у меня «маятники», а в крови — перекос к поглощению углеводов, и нечего, затаив дыхание, надеяться на чудо. Пикелс велел мне через полгода дать знать о себе и сказал, что ему не терпится изучить результаты.
Каковы бы они ни были, можно будет хоть одним глазком взглянуть, чего можно добиться с помощью метода Уима Хофа. Но есть и еще одна цель, которую едва ли можно отследить, имея хоть миллион замеров: определить тот переломный рубеж, за которым открывается брешь между сознанием и бессознательной физиологией. Если он существует и я смогу добраться до него, я надеюсь только на то, что смогу объяснить это, когда почувствую на себе. Я называю это «вбить клин».
Глава 4
«Вбить клин»
Передовой хребет в Колорадо — это горная цепь, разграничивающая Великие равнины и Скалистые горы. К востоку от него местность постепенно понижается, переходя в прерии, заболоченные участки и, наконец, встречая Миссисипи. На западе, словно крепостные стены, вздымаются монолитные вершины скал — результат миллионов лет тектонической деятельности. В 2015 году Передовой хребет пережил самую суровую на памяти человека зиму. Прошлым летом я снял в Боулдере небольшое ранчо. Все было хорошо, пока не пришла зима. За одно утро снега навалило выше колен — пройти больше полуметра от дома без лопаты было сложно. Для некоторых эта пора стала самой тоскливой в году. Моя черно-серая полосатая кошечка потеряла всякую надежду вновь выйти на улицу. Однако время пришло, и на склоны пришла весна: зеленые травы, колючий бурьян и цветы вновь пробудились ото сна. Я вдохнул глоток свежего весеннего воздуха и тут же понял, что после зимней спячки пробудился и тот вид березы, на который у меня аллергия.
Вездесущая пыльца этих деревьев наполнила воздух и атаковала мои носовые пазухи. Глаза у меня не в силах противостоять распространившимся аллергенам начали слезиться, и напал безудержный чих.
Я не стал с ним бороться. Еще секунда — и я снова чихнул. А потом еще раз, пока все чихи не слились в непрерывную, нелепую морзянку. Чихание — это одна из множества защитных реакций организма на угрозы окружающей среды. Длина нейронной сети, соединяющей носовые пазухи и чихательный центр в стволе головного мозга, равна всего нескольким сантиметрам, и это один из простейших рефлексопроводящих путей. В малых дозах чихание может быть приятным занятием (судя по снимкам МРТ, процессы, происходящие в мозге во время чихания, отчасти даже напоминают те, что наблюдаются во время оргазма), однако непрерывная череда чихов — вовсе не шутки.
Очень скоро беспрерывный приступ чихания начал раздражать меня, я решил остановить его, он тут же прекратился. Каждому под силу перебороть чихание, и хоть это сложно описать словами, но любой знает, как это сделать. Определенного способа нет: можно лишь сказать, что нужно напрячь мысли или, пожалуй, подумать о чем-то, не стоящем чиха. Вы просто неким усилием воли подавляете чих. В процессе этой мысленной эквилибристики вы прерываете возникновение непроизвольного рефлекса, расширяя контроль над запрограммированными действиями организма. Разумеется, это не очень надежно (аллергия моя не исчезнет, пока береза не отцветет), но знать об этой мысленной хитрости — самое главное для осуществления контроля над вегетативной нервной системой.
Называйте это как хотите: силой воли, сосредоточением или концентрацией. То психическое состояние, в какое вы входите, пытаясь перебороть чихание, в некотором смысле «вбивает клин» между вегетативной и соматической нервной системой там, где в ответ на внешний раздражитель возникает заложенная природой реакция.
Такой же «клин» мы используем, чтобы успокоить нервы, когда стоим в снегу, преодолеваем дрожь, задерживаем дыхание, откладываем оргазм, сдерживаем щекотку или терпим в поисках туалета. Казалось бы, такая мелочь, однако это — путь к источникам человеческих сил, а также то, что при должной тренировке поможет раскрыть скрытые биологические способности человека. Фридайверы, на одном дыхании опускающиеся на сотни метров в глубины океана, иногда называют это «главным рубильником»: здесь тело встречается с сознанием.
«Вбить клин» можно при любой запрограммированной физической реакции при условии, что она обладает тремя главными характеристиками. Во-первых, должен быть четко опознаваемый внешний раздражитель. Во-вторых, этот раздражитель должен предсказуемо запускать непроизвольную биологическую реакцию или рефлекс. В-третьих, эта физическая реакция должна вызывать чувство или ощущение, которое можно представить или вообразить отдельно от внешнего раздражителя. Если рефлекс обладает этими тремя характеристиками, то, чтобы «вбить клин», нужно всего лишь запустить природный раздражитель, а потом сдержать реакцию, которую он запускает. Со временем поддерживать умственное усилие, разделяющее рефлекс и сознательный контроль, становится все проще.
При этом не каждый рефлекс отвечает идеальным условиям для развития. Показательным примером могли бы служить аллергические реакции, но, как и большинство вегетативных функций, они возникают не просто так. В процессе чихания аллергены выводятся из организма. Это часть заложенной в нас программы, которая позволила нам дожить до сегодняшнего дня. Подавление аллергических реакций может повлечь за собой разного рода медицинские осложнения. То же относится и к умению на неопределенное время задерживать мочеиспускание. Это, конечно, возможно, но вообще-то это не очень хорошая затея.
Поэтому сначала тренируют один из самых основополагающих рефлексов человека: потребность вдохнуть. Когда Будда дал своим ученикам первый урок медитации, он посоветовал им сначала понаблюдать, как воздух входит и выходит из их тела. Дыхательная практика, когда ученики выполняют движения синхронно с работой легких, является важнейшей составляющей любого занятия йогой. По методу Уима Хофа задача учеников — задержать дыхание, насколько это возможно. А затем продержаться еще немного дольше. Это самый быстрый и, пожалуй, самый безопасный способ вбить свой собственный «клин».
Потребность вдохнуть воздух не связана напрямую с содержанием кислорода в крови, потому что организм по какой-то причине, затерявшейся в лабиринтах эволюции, способен ощущать не наличие кислорода, а лишь побочный продукт его деятельности. Дыхание — это процесс, состоящий из двух этапов: вдоха, приносящего кислород в легкие, и выдоха, во время которого выводится углекислый газ (CO2). Когда мозг чувствует, что в крови слишком много CO2, возникает стеснение в груди, в глазах появляется туман и почти все мышцы от живота до лба напрягаются.
Описывая эти ощущения, мы обычно говорим, что нам нужно вдохнуть. Но с физиологической точки зрения организму нужно избавиться от CO2. В это трудно поверить, но довольно легко проверить. Сделайте глубокий вдох и задержите дыхание, пока не возникнет потребность вдохнуть. Потом выпустите немного воздуха. В легких стало меньше CO2, и, оказывается, вы можете задержать дыхание еще ненадолго. А все потому, что вы вывели из организма потенциально опасный продукт своей жизнедеятельности и нервная система отключила сигнал тревоги.
Благодаря этому простейшему газообмену у вас появляется возможность обхитрить свою нервную систему и немного увеличить время, в течение которого вы можете задерживать дыхание, и самая первая техника тренировки начинает взламывать нервную систему. Однако, прежде чем вы испробуете хоть одну из описанных далее техник, я обязательно должен оговориться: описанные в этой книге методы сопряжены с некоторым риском для здоровья или даже смертью. Выбирая место для упражнений, не забывайте, что есть опасность на короткое время потерять сознание и упасть. Прежде чем приступать к этим упражнениям, проконсультируйтесь с врачом.
Прежде всего нужно зафиксировать исходные данные. Сделайте глубокий вдох и засеките на секундомере время, на которое вы можете задержать дыхание. Большинство без подготовки может продержаться от 30 секунд до минуты, но физиологическая база у всех разная. Проделывая это, посчитайте, сколько отжиманий можете выполнить. Когда я только-только начинал, руки у меня подгибались примерно на 20-м повторении. Некоторые могут сделать всего одно-два. Как бы то ни было, запишите исходные данные — можно даже с внутренней стороны обложки этой книги, — чтобы потом можно было сравнить. Хочу отметить, что это один из вариантов метода Уима Хофа. Мы начинаем с еще более примитивного по сравнению с тем, что он сначала предлагает своим ученикам, и это не совсем то, чему он учит во время своего курса.
Первым делом нужно подготовить организм, выведя из него CO2. Для начала сядьте на диван или лягте на пол и 30 раз быстро вдохните. Каждый вдох должен занимать около секунды, не принуждайте себя выдыхать. Пусть выдох происходит естественным образом. Вы должны дышать так, словно вы разогнались и всего через пару секунд вам придется сбавить темп. Довольно скоро вы почувствуете небольшое головокружение — это нормально. Возможно, у вас даже начнет покалывать в руках и ногах. Еще вы можете озябнуть или почувствовать звон в ушах. Вдохов через 30 у вас резко повысится насыщенность крови кислородом, а из организма будет выведен почти весь CO2. А теперь продолжайте выполнять гипервентиляцию[4], потом сделайте глубокий вдох и задержите дыхание с полной грудью. Засеките время, в течение которого вы сможете продержаться, не испытывая потребности вдохнуть. Задержите дыхание, насколько сможете, напрягая мышцы груди, рук и ног. Когда вы сдерживаете вдох, выражение лица у вас будет, пожалуй, довольно диким. Когда больше сдерживаться невозможно, медленно выпустите воздух из легких. Это позволит вам продержаться еще чуть-чуть перед тем, как вдохнуть. В первый раз вы, скорее всего, не почувствуете никаких существенных изменений, но обнаружите, что можете задержать дыхание дольше, чем при измерении исходных данных. Вас также, наверное, удивит, каких физических усилий требует дыхание. Мышцы в районе диафрагмы не проходят специальной усиленной тренировки, и, чтобы укрепить их, потребуется некоторое время. Однако, повторив цикл гипервентиляции и задержки дыхания три-четыре раза, или в общей сложности в течение 10–12 минут, большинство замечают значительные изменения к лучшему. А теперь начинается самое крутое.
Сначала лягте на пол на спину, затем выполните еще один цикл примерно из 40 вдохов. Последние десять выполните в еще более быстром темпе. Потом сделайте один очень глубокий вдох, перевернитесь и, задержав дыхание, сразу же приступайте к отжиманиям. Старайтесь не думать ни о чем, кроме счета. А еще лучше — ни о чем не думайте, и пусть кто-нибудь посчитает за вас. Вам покажется, что на этот раз делать отжимания вам очень легко, и, скорее всего, вам удастся превысить ранее установленный исходный показатель по отжиманиям и вы сделаете это, даже не дыша. Это относится почти к любым силовым упражнениям: подтягиваниям, приседаниям, поднятию веса, подъемам ног или вертикальным отжиманиям — на случай, если классические отжимания почему-то вам не подходят.
Этот эксперимент с телом, разумеется, вполне объясним. Когда в легких нет CO2 и они наполнены воздухом, запаса кислорода достаточно, чтобы справиться с изрядной физической нагрузкой. Но мозг-то не в курсе, как изменился уровень насыщенности кислородом по сравнению с исходным и что вы можете показать результаты и получше. С каждым разом вам удается «вбить клин» чуть глубже.
Еще один, и более эффективный, способ тренировки — это выполнение отжиманий после выдоха, с пустыми легкими. Почувствовав потребность вдохнуть, сделайте выдох и продолжайте упражнения, пока хватит сил. Эти два способа воздействуют на разные отделы нервной системы.
Оба этих упражнения нужны, чтобы отыскать точку пересечения тела и сознания. Исходя из вашего опыта, в мозге сложилось некое представление о том, что вы подсознательно считаете пределом своих возможностей. У тех, кто еще не стал спортсменом и регулярно не доводит свой организм до предела физических возможностей, это представление неточное. Ведь немногие из нас целыми днями занимаются гипервентиляцией и задержкой дыхания, и наша нервная система еще не знает, что будет, когда мы начнем это делать. По мере того как нервная система узнает о своих новых физических способностях, формируются новые нервные связи, и в мозгу вырабатывается новый набор установок. Поздравляем: вы уже учите свой мозг частично передавать контролирующие функции сознанию.
Такого рода дыхательная практика таит в себе известные опасности. Вполне нормально, если у вас возникнет небольшое головокружение, появится ощущение холода или иголок в руках и ногах — оба этих симптома свидетельствуют об ускоренном кровообращении. От избытка кислорода организм буквально пьянеет, а непрерывная циркуляция воздуха в легких ведет к охлаждению крови. Потеря сознания во время гипервентиляции или задержки дыхания случается гораздо реже, но тоже возможна. Несколько более распространенный случай — когда потеря сознания происходит при задержке дыхания с полными легкими, тогда как при задержке дыхания с пустыми легкими сначала возникает потребность вдохнуть. Если вы потеряли сознание, организм быстро вернется к своей непроизвольной программе, и через минуту вы очнетесь. По моему опыту, скорее можно потерять сознание, выполняя упражнения при полных легких, ведь из-за большего объема воздуха организм не в состоянии определить уровень CO2. Однажды, когда я сделал аж 80 отжиманий, руки у меня подломились, и я головой треснулся об дощатый пол. Шишка на лбу свидетельствовала о том, что я достиг предела своих возможностей.
Кроме того, в некоторых публикациях по медицине говорится том, что во время гипервентиляции может случиться инсульт или даже инфаркт, поэтому напомню, что людям с серьезными сердечно-сосудистыми заболеваниями или прогрессирующими проблемами с кровообращением нужно быть особо осторожными. Такого рода дыхательная практика, казалось бы, должна помогать людям задерживать дыхание под водой (кстати, кое-кто из фридайверов использует поразительно схожие техники), но всегда есть риск переоценить свои возможности и утонуть. Ранее уже говорилось, что с 2006 по 2011 год во время тренировок и соревнований утонули 308 фридайверов. Насколько я знаю, среди тех, кто практикует метод Уима Хофа на суше, смертельных случаев не было.
Вегетативная нервная система подразделяется на два взаимосвязанных отдела. Первый — это симпатическая нервная система, которая контролирует так называемую реакцию «бей или беги». Если бы вы были машиной, то симпатическая система была бы педалью газа. Она дает краткосрочные приливы энергии, приводит в действие надпочечники, а также вызывает расширение и сужение сосудов. Парасимпатическая нервная система отвечает за противоположные реакции, которые порой называют реакциями «кормить и размножаться». Она равноценна педали тормоза в машине.
Парасимпатические нервные волокна активизируют пищеварение, выделение слюны, половое возбуждение и слезы. Обе системы участвуют в процессе дыхания, и с помощью соответствующих техник можно укрепить оба отдела нервной системы. Точно так же, как во время занятий в спортзале, можно сосредоточиться на определенной группе мышц, разные дыхательные техники направлены на разные аспекты нервной системы. Простейшая дыхательная техника задержки дыхания после гипервентиляции воздействует в основном на парасимпатические нервные волокна. А симпатическая нервная система включается ближе к тому моменту, когда вы пытаетесь удержаться от вдоха. Ее лучше тренировать с помощью задержки дыхания после полного выдоха. Задержка дыхания после вдоха больше подходит для достижения абсолютного максимума по отжиманиям или времени задержки, но она не так эффективно «вбивает клин» в нервную систему.
Чтобы подготовить организм к тому, чтобы желание вдохнуть появилось раньше (и таким образом «вбить» более надежный «клин» и активировать симпатическую нервную систему), начните с простейшей техники дыхания и сделайте примерно 30 быстрых глубоких вдохов. Закройте глаза и глубоко вдыхайте так, чтобы появилось легкое головокружение. А потом, вместо того чтобы сделать глубокий вдох, выпустите большую часть воздуха из легких, как при обычном выдохе (в том смысле, что не нужно напрягаться), и, когда легкие почти полностью опорожнятся, задержите дыхание. Вскоре организм израсходует запасы кислорода в легких, и вам придется рассчитывать только на кислород, содержащийся в крови. По приближении момента, когда вам захочется вдохнуть, можно раздвинуть пределы своих возможностей двумя способами. Первый — такой же, как при простейшей технике дыхания, когда вы медленно выпускаете оставшийся в легких воздух. Второй метод приобретает решающее значение позже, для контроля над сужением сосудов. Он состоит в последовательной череде мышечных сокращений, начиная от стоп и вплоть до макушки.
Происходит это следующим образом: сначала расслабьте все тело и напрягите мышцы стоп, затем икры, потом бедра. Напрягая мышцы всего тела, напружиньтесь от пяток до макушки.
Напрягите живот, грудь, пальцы, бицепсы и челюсти. Напрягите мышцы за ушами и представьте, что все это созданное вами напряжение выходит через макушку, словно вы раскатываете тесто для пиццы. Каждый раз, когда я это проделываю, я всячески кряхчу и нелепо гримасничаю, будто сейчас лопну. Но нет. Когда вам наконец приходится вдохнуть, сделайте неполный вдох и задержите дыхание на 10–15 секунд. Это восстанавливающее дыхание, и ощущения фантастические. Теперь начинайте все сначала. Раз легкие с самого начала почти пусты, задерживать дыхание так же долго, как при выполнении простейшей дыхательной техники, невозможно. Старайтесь с каждым разом задерживать дыхание чуть дольше. Когда я практикую это, я сначала задерживаю дыхание на одну минуту, потом на две, а потом на три. Хотя физиологические особенности у всех разные, Хоф все же утверждает, что трех минут хватит, чтобы «вбить клин» в симпатическую нервную систему.
Это физический аспект упражнений, но есть практика и для мозга, которую можно выполнять наряду с дыхательной. Одна из целей этой практики — заблокировать высшие когнитивные функции мозга, чтобы установить непосредственную связь с низшими функциями мозга. Мозг сжигает энергии гораздо больше, чем любая другая часть тела. За день взрослый мужчина обычно сжигает 2200 калорий, при этом мозг забирает до 15–20 % этой энергии. Для сравнения: если вы наберетесь духу и одолеете все 1576 ступенек Эмпайр Стейт Билдинг от первого этажа до смотровой площадки, мышцам понадобится всего 54 калории, что примерно соответствует одной-единственной печеньке «Орео». (Это вовсе не значит, что во время подъема по всем этим лестничным пролетам калории не сжигаются, но большая часть дополнительно затрачиваемой энергии уходит на усиленное кровообращение и учащение пульса.) Если вам хотя бы отчасти удастся заблокировать высшие функции мозга, вы заметите, что у вас значительно лучше получается задерживать дыхание. А чтобы проанализировать и изменить внутреннюю работу сознания, нет ничего лучше медитации.
Люди практиковали медитацию тысячи лет. Самые первые письменные описания медитации появились в Индии почти 3500 лет назад. А устные традиции существовали еще раньше.
Йоги, монахи и искатели духовного просвещения разработали сотни, если не тысячи, медитативных техник, нацеленных на проработку самых глубоких уголков сознания. Основная и, кто-то может и поспорить, самая важная цель медитации — просто успокоить сознание и остановить непрерывный поток мыслей, которые целый день крутятся в наших головах. Если вы практикуете, то почти любую медитативную практику можно применять наряду с методом Уима Хофа. А в самых простых техниках центральное место обычно занимает создание зрительных образов.
Даже в самой черной черноте под веками скрывается целый спектр цветов и образов. Столетиями придумывались объяснения, что же значат эти образы — если они вообще что-то значат, — но в одном можно быть уверенным: закрывая глаза, вы продолжаете обрабатывать информацию. Цель такой медитации — направить ваши мысли, чтобы вы не отвлекались. Мозг будет тратить меньше энергии, если сосредоточится на чем-то одном, а вы получите более глубокие физические ощущения от медитации.
Для начала закройте глаза. Выбросьте из головы все думы и накопившийся за день мысленный мусор. Не размышляйте ни о счетах, которые нужно оплатить, ни о беседах, что велись возле офисного кулера, ни о том, что на днях вам рассказал приятель. Просто сидите, стараясь сосредоточиться на настоящем моменте. Обратите внимание на то, что в темноте перед вами могут появляться какие-то очертания. Возможно, вы увидите красные, синие или зеленые точки или перед глазами поплывут разноцветные пятна. Если ничего не увидите, не переживайте — просто смотрите в темноту. А может, игра света напомнит электрический ток. Понаблюдайте за возникающими образами и представьте, насколько объемно пространство перед вами. Это черная завеса, ограниченная веками, или же глубокая, бескрайняя пустота? Просто фиксируйте природу того, что видите. Если вы начинаете думать о чем-то постороннем, выбросьте это из головы и постепенно вновь сосредоточьтесь на созерцании возникающих образов. Представьте, что отдельные образы — это на самом деле свет, и попробуйте впустить его в свое тело.
Пусть этот свет входит в вас через глаза или через лоб и струится по позвоночнику, выходя через пальцы на руках и ногах. Не отвлекаясь от перемещения разноцветных пятен, приступайте к силовому дыханию.
Сделайте 30 вдохов и, сосредоточившись на потоке света, задержите дыхание. Обращайте внимание на ощущения, возникающие в теле. Не кружится ли у вас голова? Нет ли зуда в пальцах ног или рук? Может, вам холодно или жарко? Почувствуйте свое тело и представьте, что свет, который вы видите, разливается по всему телу до самых кончиков пальцев и что это на самом деле воздух. Задерживая дыхание, представьте, что все тело наполнилось светом и воздухом. Затем, когда удержаться от вдоха становится трудно, напрягите мышцы, начиная от пальцев ног и последовательно продвигаясь вверх. Вообразите, что вы выпускаете воздух через макушку. Обратите внимание на свои ощущения и, когда придется вдохнуть, сделайте это. Повторяйте весь цикл создания зрительного образа, пока у вас не получится задержать дыхание как минимум на три минуты.
Существует множество объяснений, что же происходит во время медитации с визуализацией.
Монахи, йоги и те, кто практикует китайскую медитацию, утверждают, что цвета соответствуют системе вращающихся чакр (закручивающихся вихрем потоков энергии), которые образуют тонкую анатомию человека. Другие же доказывают, что цвета указывают на обменные функции отдельных органов. Большинство ученых заявляют, что возникающие перед глазами человека образы не более чем лишенные смысла помехи, образуемые мозгом, и обратное ничем не подтверждается. Каково бы ни было истинное положение дел, визуализация — это реальное ощущение. Когда вы понимаете, как связаны зрительные образы, возникающие перед глазами, с ощущениями в конечностях, вы получаете инструмент для контроля над работой иммунной системы. Сочетание дыхательных упражнений, игры мышц и визуализация составляют суть упражнений в рамках тренировок по Хофу.
Однако медитация и дыхательная практика — лишь половина этого уравнения. Благодаря этим занятиям нервная система подготавливается к частичной передаче контроля сознанию, но, чтобы добиться значительных успехов, нужно задействовать природу, запустив непроизвольные реакции, которые в обычных условиях самостоятельно вызвать невозможно.
Когда вы впервые попробуете постоять на снегу, вам будет не только холодно, но и больно. И хотя неприятные ощущения сравнимы с теми, которые возникают, скажем, во время забега на 8 км или первого похода в тренажерный зал, но если вы совершенно не в форме, вызванный холодом страх проникает в самые первобытные уголки нашей природы. Большинство из нас ежатся от одной только мысли об этом. Мозг, наверное, взвизгивает: «Черт, только не это!» Если вы уговариваете друзей попробовать, то в ответ получите нечто похожее на разные этапы проживания горя: отрицание, что затея удачная; злость, что вы вообще это предложили; попытка «выторговать» взамен какое-нибудь другое упражнение; депрессия (ладно, этого, пожалуй, не будет); и, наконец, согласие, что, пожалуй, от этого не умирают. Почти все заявляют, что, несмотря на то что некоторые и могут стоять на снегу, сами-то они особенно чувствительны к холоду. Возможно, их убедит довод, что такая реакция характерна почти для всех, и если вы будете настаивать, они, пожалуй, хотя бы попробуют.
В этой технике нет ничего экстраординарного. Можно наполнить льдом бадью или ванну и запрыгнуть туда. Можно максимально отвернуть холодную воду и с минуту постоять под душем. Или самый близкий к тому, с чем сталкивались наши предки, вариант — дождаться снега и выйти на улицу в одних трусах. Каков бы ни был источник холода, цель в том, чтобы дать организму небольшую встряску. Опускайтесь в ледяную воду не постепенно, выжидая, пока организм привыкнет, а прыгайте сразу, ныряйте, как белый медведь, и посмотрите, как среагирует организм.
Начните с холодного душа в течение 30 секунд и постепенно увеличивайте время. Сначала ощущения редко бывают приятными. Дыхание учащается, зрачки расширяются, появляется желание подвигаться, чтобы согреться. На снегу стопы зачастую краснеют, пока кровь отливает по артериям. А потом, когда сосуды сужаются, они бледнеют. Пока вы в шоке и вам больно, перед вами стоят две основные цели. Во-первых, нужно контролировать дыхание и сохранять спокойствие. Если сосредоточить сознание на боли, то ощущения, больше похожие на жжение, исчезнут. Не напрягайте мышцы, а попытайтесь расслабиться.
Чтобы простоять на снегу, нужна такая же уловка сознания, как при попытке не чихнуть или перетерпеть щекотку. Если вы более или менее успокоились, теперь вам нужно справиться с тем, чтобы преодолеть непроизвольную дрожь. Когда первоначальный шок от воздействия холода проходит, организм вскоре переключается на инстинктивную программу, согреваясь посредством движения мышц. В ваших силах остановить это. При дрожи, конечно, тратится много калорий, потому-то это полезно, когда вы хотите сбросить вес. Но сейчас ваша цель — подчинить нервную систему своей воле. Если организм лишен возможности дрожать или воспользоваться теплоизоляционными свойствами белого жира, ему остается согреваться только лишь за счет ускорения обмена веществ. А значит, если вы сможете подавить рефлекторную дрожь, организм начнет пассивно вырабатывать бурый жир, пополняя запас митохондрий.
Самые неприятные ощущения от воздействия холода вы испытаете в первый раз. Все нервы горят, словно они оголены, чувства вам непривычны. Сердцебиение бешеное, и вы готовы на все, лишь бы вновь оказаться в тепле. Если погода не допускает обморожения, то никакой серьезной опасности нет, даже если сознание убеждает вас в обратном. Артерии в кистях рук и стопах пережимаются, перекрывая кровоснабжение в конечностях.
На этом графике показаны установленные нормы для безопасного нахождения на холоде. Избегайте обморожения, но не слишком переживайте, когда вам будет холодно. Дело обыкновенно в голове.
Если вы прыгаете в открытый водоем, на всякий случай возьмите кого-нибудь с собой. А если вы продержитесь всего пять минут, пожалуй, все тело у вас будет вопить о пощаде. Зайдите в помещение и погрейтесь. Ощущения от расширения сосудов, когда артерии расслабляются и возобновляется приток теплой крови, будут еще более болезненными. Для некоторых согреваться мучительнее, чем выходить на холод. Относитесь к боли, как к своего рода боевому крещению, и в следующий раз вам будет гораздо легче.
Не у всех, конечно, есть возможность померзнуть, когда только вздумается. Если вы живете в умеренном климате или изнываете от летнего зноя, вам, пожалуй, непросто найти постоянный источник ледяной воды. Многое тут зависит от вашей изобретательности. Вы можете просто принимать холодный душ: максимально отверните холодный кран, и пусть вода льется по голове, спине, груди и ногам. Или же можно задержаться в самом прохладном отделе продуктового магазина. А можете наполнить ванну льдом. Один мой приятель, который живет в карибском регионе, соорудил душ из корзины со льдом, в котором ледяная вода лилась ему на голову. Еще можно зимой просто установить на обогревателях температуру не выше 19 градусов. Именно при такой температуре большинство из нас начинают дрожать, если мы активно не двигаемся. Всего лишь при условии поддержания такой низкой температуры воздуха (если вы не наденете несколько слоев одежды, чтобы согреться) вашему организму придется избрать иной способ для сохранения тепла. Что бы вы в конечном счете ни выбрали, нужно найти такое место, где нормальной реакцией организма будет дрожь, а затем приложить все усилия, чтобы сдержать ее.
Еще одна очень простая техника — то, что я называю активным закаливанием. Она состоит в том, что вы проводите обычную тренировку в более или менее экстремальных природных условиях. В середине зимы, когда просторы Колорадо покрыты снегом, я нередко отправляюсь на пробежку в одних шортах и кроссовках.
Я бегал по 5 км вокруг озера неподалеку от дома с голым торсом, тогда как остальные смельчаки были с ног до головы укутаны во флис. На меня оборачивались, и большинство наверняка считали, что я сумасшедший, хотя всякий, кто хоть немного знаком с бегом, знает, что, когда вы двигаетесь, внутренняя температура резко повышается. Эти укутанные во флис бегуны, должно быть, упарились. Но поскольку расположенные на поверхности кожи нервы все же улавливают холод, во время занятий спортом на улице с голым торсом организм получает соответствующие сигналы и начинает вырабатывать бурый жир. В конечном счете пробежки с голым торсом — один из наиболее безболезненных способов практиковать метод Уима Хофа. Если на улице действительно морозно, не возбраняется надеть шапку или перчатки, чтобы не обморозить конечности.
То же относится и к жаре. Когда столбик термометра подскакивает вверх, совершите пробежку по полуденному пеклу. Не нужно перенапрягаться, чтобы не заработать тепловой удар, — просто привыкайте к не вполне комфортным температурам. Это можно делать в любую погоду: и в дождь, и в жару. Ограждая себя с помощью технологий, люди становятся слабыми отчасти потому, что в их повседневной жизни нет разнообразия. Внесите в нее немного неудобств — и, пожалуй, вы сразу же почувствуете, что все не так плохо, как вы думали. И еще кое-что: не забывайте о солнцезащитных средствах.
Судя по всему, нужно около недели тренировок, чтобы организм смог запасти достаточно бурого жира для реального влияния на обмен веществ. Если вы живете не в холодном климате, то бурого жира в вашем организме, скорее всего, нет. Однако со временем его запасы будут расти, и через кровь этот бурый жир будет пассивно поглощать белый жир, преобразуя его в тепло. Но бывает, что чуть-чуть тепла «когда-нибудь потом» недостаточно. Что если вам нужно немедленно согреться? Через несколько недель тренировок вы сможете активизировать бурый жир по своей воле. Делается это уже знакомым образом. Когда вы замерзли, напрягайте мышцы, начиная со стоп и постепенно переходя выше.
Это, по сути, тот же способ, что вы использовали во время силового дыхания, только теперь вам нужно не просто подталкивать кровь по направлению к макушке, а сосредоточиться на определенной точке: на узкой полоске в задней части черепа за ушами, где сходятся височная и затылочная кости. Напружинив все мышцы тела вплоть до этой точки, вы должны напрячь все мышцы на голове, направив давление к этой полоске. В сущности, нужно попытаться сдавить эту область с помощью мышечных сокращений. Эта техника не для новичков, и в результате оказываемого давления вы можете потерять сознание. Так что не прилагайте излишних усилий. Вспомните, что случилось с Уимом в сауне в Польше: в жарких помещениях это уж точно не нужно делать. Этот способ, по-видимому, действует не на всех, но многие чувствуют мощный прилив жара. У меня тепло обвивает шею, спускаясь к области между лопаток. Некоторые говорят, что по телу словно проходит огненная струя. В любом случае приготовьтесь, что будет жарко.
В ежедневной тренировке я сочетаю все эти практики, а кроме того, кое-что я позаимствовал на занятиях йогой. Я всегда занимаюсь перед завтраком, когда система кровообращения работает наиболее активно и процесс пищеварения еще не обременяет ее. Сначала я выполняю три цикла силового дыхания, а потом задерживаю дыхание с пустыми легкими. Я засекаю время и стараюсь с каждым разом прибавлять по минуте, пока не продержусь три минуты. Затем я повторяю цикл дыхательных упражнений и делаю 50 отжиманий на задержке дыхания после выдоха. После этого я 30 секунд держу стойку на голове, чтобы кровь прилила к голове. В душе я обычно сначала включаю теплую воду, а в конце как минимум одну минуту стою под холодной водой. Когда я заканчиваю, я чувствую себя отдохнувшим и зарядившимся эндорфинами. Вдобавок примерно три раза в неделю я выполняю какие-нибудь кардиоупражнения на улице. Все это в общей сложности отнимает не так уж много времени. И это, пожалуй, все, что я делаю, готовясь к предстоящим испытаниям.
Глава 5
Номер 2182
Где-то в середине июля 2015 года я отправился в Скалистые горы на горнолыжный курорт, обычно работавший и в межсезонье. Возле станции дюжина торговцев продавала спортивную одежду, системы для измерения пульса, кроссовки и футболки. Несколько тысяч людей шатались неподалеку от гостиницы, потягивая пиво и пожевывая отдающие картоном энергетические батончики в ожидании первого этапа спортивного состязания, широко распространенного и одновременно совершенно нового в Америке. Прямо над парковкой, где я стоял, ряды веревочных лестниц, рвы с грязью, водные преграды и бог знает что еще дожидались, пока их покорят. По-видимому, на полосе препятствий — эта называлась «Гонкой спартанцев» — я должен был дойти до самого предела своей психической и физической выносливости. Координаторы состязаний обещали, что несколько часов я промучаюсь и от этого стану лучше. Звучит это почему-то курьезно.
Итак, когда я вместе с женой (она с восторгом согласилась участвовать) прошел под навес для регистрации, девушка лет двадцати, вычеркнув наши имена из распечатки со списком участников, выдала нам два небольших свертка с необходимыми для состязания принадлежностями.
В моем свертке был чип радиочастотной идентификации (его я должен был надеть, чтобы отслеживать время прохождения гонки), головная повязка со стартовым номером и купон на бесплатное пиво после окончания соревнований. Еще там был документ об отказе от претензий — его нужно было подписать, иначе не пройдешь контроль на входе. Самая важная часть документа была выделена жирным красным шрифтом, чтобы подписывающие договор не могли сослаться на то, что не заметили ее, — а то вдруг они где-нибудь по пути решат обратиться к юристу. Там было написано:
«ЕСТЬ РЕАЛЬНАЯ ВЕРОЯТНОСТЬ СМЕРТИИЛИ ПОЛУЧЕНИЯ ОПАСНОЙ ДЛЯ ЖИЗНИ ТРАВМЫ.
Все участники добровольно и сознательно признают и принимают все риски…» Мелким шрифтом в этом обязательном к подписанию документе подробно перечислялись 14 непосредственно вытекающих из участия в соревнованиях вариантов, в результате чего можно оказаться в больнице. В этом списке утопление, угроза утопления (что явно требует пояснений), растяжение связок, сухожилий, переломы, ожоги, гипотермия, укусы животных, отравления, инфаркт, контакт с загрязненной фекалиями водой, необратимый паралич и вот оно — самый что ни на есть рядовой пункт: смерть.
Индустрия соревнований по преодолению препятствий («полоса препятствий» — для тех, кто в теме) зародилась в 1987 году в Англии, где провели однократный забег по грязи. До 2009 года она не привлекала мирового внимания, но позже идея растянуть на гоночном маршруте веревочные сети, установить заграждения, ледяные полосы и проволоку с подведенным электричеством перекинулась через Атлантический океан и закрепилась в Северной Америке. Сегодня такие соревнования ежегодно собирают по 326 миллионов долларов за счет регистрационных сборов и сделок со спонсорами. «Гонка спартанцев» сотрудничает с компанией Reebok и телевизионным реалити-шоу, и это не единственное соревнование в городе. Здесь также проводятся состязания Tough Mudder, Warrior Dash, BattleFrog, Strong Viking, Civilian Military Combine, а еще тут, похоже, бессчетное количество сопутствующих мероприятий, участников и претендентов на высшую награду. И у них у всех есть нечто общее: вместе они смогли убедить десятки миллионов человек, что с трудом преодолевать потенциально опасные для жизни препятствия — отличный способ провести выходные. И не мне, участнику под номером 2182, судить.
Индустрия гонок с препятствиями — самый стремительно развивающийся вид спорта в Соединенных Штатах.
Эти гонки — производная таких марафонов, как «Айронмен», и забегов по пересеченной местности, но требования к претендентам — по крайней мере чтобы просто поучаствовать и получить медаль или футболку с надписью «финишировавший» — гораздо ниже. Как минимум 54 миллиона американцев называют себя «бегунами», а значит, этот вид спорта второй по популярности после ходьбы. (На основании этого факта, позаимствованного из отчета Совета по физической культуре, можно предположить, что режим тренировок остальных 208 миллионов американцев оставляет желать лучшего. Этим-то, пожалуй, и объясняется, почему такое число людей в стране жалуются на бесконечную прибавку сантиметров в талии.)[5] В 2009 году около 120 000 человек записались на 11 гонок с препятствиями, которые проводила организация Warrior Dash.
Через год в Пенсильвании свои соревнования организовала компания Tough Mudder. К 2014 году уже 3,4 миллиона человек изъявляли желание выложить от 100 до 200 долларов за то, чтобы поистязать свое тело в любых испытаниях, какие только придут в голову организаторам. Кроме того, такой высокий финансовый порог платы за участие, по-видимому, отражает расовое и социальное неравенство как в стране в целом, так и в соцсетях: судя по последним, участники гонок — в основном молодые, белые люди, очевидно, с деньгами. Да и сама эта тенденция во многом поддерживается благодаря хорошо подготовленным кампаниям в соцсетях. Во время «Гонки спартанцев» фотографы, расположившиеся у всех основных препятствий, сделали десятки тысяч фотографий. У них зачастую стоит тот же микрочип, что носят участники гонок для отслеживания времени прохождения. Для нас эти фотографии были бесплатны — этим и объясняется, почему всего через пару часов после гонки Facebook, Twitter, Instagram и другие сети просто взорвались обилием снимков, где покрытые грязью участники перескакивают через костры, пробираются в облаках слезоточивого газа и на четвереньках ползут по сугробам. Очарование кратковременных мучений привлекает все новых участников и любителей бурно провести выходные на полях грязевой славы.
Если не считать возни на игровой площадке начальной школы, у меня нет никакого опыта участия в таких мероприятиях. Гонка с препятствиями, в которой я собирался участвовать, была для меня первой, и это мой шанс узнать, из-за чего весь этот сыр-бор. Мне казалось, что люди, готовые ринуться в грязь, должно быть, столь же равнодушны к комфорту, как и те, кто не против плюхнуться в полную ванну льда. Кроме того, соревнования по преодолению препятствий находят равный отклик в душе у тех, кто по-разному относится к физической культуре в целом. Занятия спортом — это необязательно усердное повторение упражнений на откалиброванных с математической точностью силовых тренажерах или забеги на огромные расстояния по бесконечным лентам шоссе. В гонках с препятствиями преимущество у дилетантов, для кого спорт — это ловко справляться с различными спортивными испытаниями, а не специализироваться в одном каком-то виде. Отчасти прельщает еще и то, что мы возвращаемся во времена своего детства, когда мы весь день напролет лазили по канатам или ползали под бесхозной проволокой, получая при этом огромное удовольствие. И тут я почему-то вспоминаю об отказе от претензий.
На первый взгляд трудно сказать, насколько развлекательный характер носит этот договор — может ли кто-нибудь заявить об ущербе, нанесенном его репутации вследствие проползания под колючей проволокой, — или же он действительно создан для того, чтобы напомнить о реальной опасности смерти и травм. Мне — да, наверное, и большинству из тех, кто собрался в очереди на утреннем пекле, — кажется, что и то, и другое. Опасность тоже отчасти привлекает. Получается, что везучие, ловкие или просто достаточно крепкие из нас доберутся до финиша, зная, что у кого-то это может и не получиться.
На любой гонке все испытания подразделяются на два основных вида: физические и психологические. Когда, пробежав 8 км, вы несете в гору тридцатипятилитровое ведро с грязью, вы знаете, что назавтра у вас заболят руки, но тут нечего бояться за свою жизнь.
А вот другие испытания вызывают неподдельный ужас. На соревнованиях систематически используются слезоточивый газ, ледяная вода, электричество, огонь и подъем на головокружительную высоту, и преодоление этих препятствий, как правило, подразумевает не физическое испытание — это преодоление психологических барьеров. Испытание уже в том, чтобы победить в себе врожденный инстинкт свернуться калачиком и остаться дома. Отчасти популярность такого рода препятствий связана с их зрелищностью, да и на фотографиях, публикуемых в соцсетях после гонки, они смотрятся особенно впечатляюще.
Дело в том, что когда все заканчивается и можно похвастаться, каково это — вдыхать слезоточивый газ, ты чувствуешь, как будто стал круче. В эпоху, когда армия полностью стала контрактной, соревнования по преодолению препятствий — это максимально приближенное к «курсу молодого бойца» испытание. Наверное, поэтому многие участники этих гонок берут псевдонимы из военной терминологии или в честь воинов древности. Не будем вдаваться в причины, но многим нужен шанс испытать свое мужество на грани смерти.
Проводилась по меньшей мере пара исследований, в ходе которых ученые пытались количественно просчитать реальную вероятность упомянутых в этой юридической бумажке событий. В рамках одного из этих исследований, опубликованного в журнале American College of Sports Medicine, проанализировали несколько соревнований Tough Mudder, прошедших в 2013 году, и оказалось, что в день гонок 37 человек из 1000 попадали в больницу. Были зафиксированы травмы ног и суставов, разрывы мышц и переломы. Небольшие травмы во время этих гонок — обычное дело, а вот смертельные случаи бывают все же редко. Поговорив со специалистами в этой сфере и тщательно поискав в Интернете, я смог найти всего четыре смертельных случая в этой индустрии, которая в 2015 году привлекла 5,6 миллиона участников. Для сравнения: в горнолыжном спорте, которым занимаются 11 миллионов человек, в Америке ежегодно погибают в среднем 40 лыжников. Так что в гонках, конечно, есть некоторый риск, но он не так уж велик.
Другое дело — травмы. В примере, опубликованном в A case study in the Annals of Emergency Medicine, приводится исследование одного пункта «Скорой помощи», где случился неожиданный наплыв пострадавших. Молодой человек жаловался на боль в груди после того, как его 13 раз подряд ударило током, а группа других участников оказалась в медпункте, обмякнув от боли или изнеможения. Еще у одного мужчины 31 года после прохождения 20 из 22 препятствий случились то ли конвульсии, то ли инсульт, и у него отказала правая сторона тела.
На фундаментально личностном уровне — о нем, приходится признать, большинство не очень-то задумываются — столкновение с ситуациями, в которых запускаются реакции «бей или беги», имеет глубокую подоплеку.
Когда рассудком мы осознаем, что перед нами реальная опасность: будь это облако слезоточивого газа, оголенный провод или ужасающая перспектива прыжка в ледяную воду, — включается в действие симпатическая нервная система. Мозг экстренно посылает сигнал в надпочечники, запускается целый ряд гормональных реакций, в результате которых в кровообращение поступают нейромедиаторы: норэпинефрин и эпинефрин. Пульс учащается, зачастую отдаваясь даже в ушах, процессы пищеварения приостанавливаются, зрачки расширяются, а в особо экстремальных условиях мы даже перестаем контролировать мочеиспускание.
Звучит все это ужасно, но подъем, который вы испытываете от выброса адреналина, действует на весь организм. Весь мир сосредотачивается в одной точке, время словно замедляется, а реакции становятся молниеносными. Пока все эти бодрящие жизненные соки циркулируют по системе кровообращения, вы находитесь в таком приподнятом состоянии повышенной готовности, что чувствуете себя суперменом. Нередко вы вовсе перестаете размышлять, отключая высшие психические функции и ограничиваясь только теми инструментами, что нужны для выживания в данный момент. Организм настолько сосредоточен на текущей задаче, что у вас не остается даже воспоминаний об этом. Это захватывающий, потрясающий процесс, но происходит он, лишь когда организм переключается в режим выживания.
Подъем, вызванный выбросом адреналина, непродолжителен. Рано или поздно бурная радость проходит, оставляя после себя растерянность и усталость. Но этот прилив сил имеет настолько животную природу, его корни уходят глубоко в наше эволюционное прошлое. Для тех, кто с помощью природных условий пытается запустить непроизвольные реакции организма, соревнования по преодолению препятствий служат мощным инструментом, используя который знающие спортсмены способны развить реакцию «бей или беги», укрепляя таким образом симпатическую нервную систему. Препятствия становятся надежным стимулом для возникновения нервного отклика в организме. Если вам известно, что вас ждет, то благодаря этому мощному стимулу вы сможете научиться переносить и контролировать выброс потенциально полезных гормонов. В этом смысле страх перед пугающим, а не спортивным препятствием действует так же, как метод Уима Хофа: вы обманываете свой организм, насыщая кровь кислородом (и выдыхая CO2), а мозг забывает запустить запрограммированную реакцию, инстинктивный вдох. Самое приятное во время гонок с препятствиями — найти такое испытание, в котором животный инстинкт выживания возобладает настолько, что вы забудете, кто вы есть, и будете просто действовать в соответствии с окружающими вас обстоятельствами.
Если научиться регулировать этот выброс, очевидно, что со временем вы сможете произвольно сдерживать адреналиновую реакцию.
И все же у подавляющего большинства из тех, кто сегодня приходит на эти соревнования, любовь к гонкам с препятствиями объясняется проще. Большинство спортивных мероприятий в Америке — это соревнования, где есть победители и проигравшие. Одна команда побеждает другую, или же лидирует один чемпион. На современных соревнованиях по преодолению препятствий все иначе. Не считая топовых участников, на гонках с препятствиями цель не в том, чтобы победить соперника, а в том, чтобы преодолеть те испытания, что встречаются на вашем пути. Другими словами, я пришел не победить. Я, как и миллионы других участников, пришел, чтобы пройти до конца.
В начале первого я явился к старту, где человек с микрофоном и в камуфляжных армейских шортах созывал будущих спартанцев на площадку перед надувными воротами гоночного маршрута. Чтобы добраться туда, сотне участников нашей гонки пришлось одолеть первое препятствие: полутораметровую стену из фанеры и дюймовых досок. Просто чтобы прочувствовать, что нам предстоит.
— Когда я спрашиваю «Кто вы?», вы кричите «Спартанцы!» — объяснял человек с микрофоном. Стояла полуденная жара, но рутина, похоже, вовсе не утомляла нашего распорядителя. Когда он выкрикивал свой вопрос, губы его кривила зловещая ухмылка. И как только мы прокричали ответ, он начал скандировать спартанский боевой клич:
— Ару! Ару! Арууу! — «ура» морских пехотинцев по-гречески. Жена закатила глаза от такого ритуала и потребовала с меня обещание, что я не буду принимать в этом участия. Хотя в индустрии гонок с препятствиями и наблюдается гендерное равновесие — на каждых шестерых мужчин приходится четыре женщины, — все же в атмосфере на большинстве соревнований мужской шовинизм бьет ключом. Я все-таки ору. В конце концов, мы же спартанцы.
Заструился дымок хлопушки, послышался неспешный гул, и легион будущих спартанцев, обтянутых синтетическими беговыми шортами, в головных повязках и полных нервной энергией, рванул вверх по поросшему зеленой травой склону, где зимой проходит лыжная трасса. Мы с женой держались в середине. Метров сто все стадо неслось пулей, но, по мере того как уклон становился все круче, толпа сбавляла ход.
На этой десятикилометровой дистанции, которую называли «короткой», было трудно определить, связан ли такой темп с какими-то ожидающими нас впереди действительно суровыми испытаниями, о которых хорошо известно лидерам гонки, или же это говорит лишь о том, что на таком пекле никто из нас не показал себя настоящим спортсменом-экстремалом.
Маршрут петлял, поднимаясь и спускаясь с гор, а едва выйдя на равнину, трасса резко обрывалась, спускаясь в мелкий, слегка прохладный водоем. Мы очертя голову бросались в него, а затем, облепленные жижей, устремлялись дальше, наталкиваясь на огромный сугроб снега, привезенного с горных вершин. На этом отрезке пути нам пришлось проползать под колючей проволокой, и мы ободрали все колени о зазубренные края смерзшихся кусков льда. По ногам у меня текла кровь. Вид этих царапин еще больше раззадорил меня. Я поднялся и рванул вниз, где нужно было перепрыгивать или перелезать через череду стен разной высоты. Пройдя 8 км, я вопреки своим надеждам был вымотан не так уж сильно. Я начал сомневаться, не стоило ли выбрать другой, двадцатипятикилометровой маршрут под названием «Зверь», где еще больше препятствий, а подниматься приходится еще на несколько сотен метров выше.
Но гонка пока не окончена. Мы с тысячей других трусим дальше. Вскоре наша трасса пересекает участок, где утомленные участники «Зверя» одолевают финальный отрезок маршрута. Они прошли на 16 км больше нас и выглядят соответствующе. Лица у них осунувшиеся и бледные от усталости, и вышагивают они заметно медленнее, чем мы, спринтеры. Мне немного завидно. Оба маршрута сливаются в один перед оградой высотой 2,5 м. Это стратегическая точка, где около 50 участников ждут своей очереди, чтобы перебраться через стену. Прямо передо мной — группа военнослужащих с базы неподалеку от Денвера.
Я наблюдаю, как бритоголовый прыщавый парень без рубашки с потеками крови от уже полученных царапин на икрах бросается к стене и подпрыгивает. Он хватается за выкрашенную в черный верхнюю дюймовую доску, ударяется всем телом о стену. Ему почти удается подтянуться, но силы оставляют его и он сползает вниз. Опустив глаза, он бежит назад к очереди, на ходу оправдываясь перед товарищами.
— Сержант не простит мне, если я не перелезу, — бормочет он, решительно настроенный одолеть преграду любой ценой.
Я терпеливо слежу, как он во второй раз вписывается лицом в фанерную стену. На третий раз приятель, подтолкнув его, помогает солдату перелезть.
Я слышу, как он плюхается с другой стороны, несомненно, довольный, что справился со своей задачей.
В отличие от традиционных соревнований, в гонках с препятствиями не отдают предпочтения профессиональным спортсменам. Различные испытания требуют разных умений, поэтому редко кому из участников удается преуспеть везде. Возможно, сухощавое телосложение поможет ультрамарафонцу преодолеть крутой склон, а вот забраться по шестиметровому канату, когда нужен сильный торс, — нет. Кто-то застрянет на верхушке стены из-за страха высоты, а у отличного прыгуна мышечная масса может оказаться слишком большой, чтобы серьезно потягаться с тем, кто умеет бегать марафон. В этом смысле соревнования по преодолению препятствий выявляют сильные и слабые стороны физической подготовки спортсмена. Те, кто обладает всесторонней тренированностью, вряд ли преуспеют в традиционных видах профессионального спорта. Солдат, едва одолевший стену, непременно тут же провалит следующее испытание.
После того как жена скрылась за стеной, я слегка разбежался и, несмотря на оттягивающие меня вниз икры и рост 185 см, без труда ухватился за верхнюю перекладину, которая не поддавалась солдату. Воспользовавшись инерцией разбега, я ногой зацепился за верхушку стены и начал подтягиваться. И тут, в самый разгар процесса, я почувствовал едва различимый треск где-то в районе таза. Как только мои ноги коснулись рыхлой земли с обратной стороны заграждения, меня пронзила острая боль. Сделав пару шагов, я опустился в изнеможении. Бежавшая рядом жена обеспокоенно взглянула на меня. Рукой я надавил в паху, там, где головка бедренной кости входит в вертлужную впадину, и убедился, что что-то не так. Но я был не готов отказаться от лавров победителя. Для участников гонок с препятствиями приговор «не финишировал» — клеймо позора. Так что я не поддался боли и, стиснув зубы, проковылял еще пару шагов. «Я смогу», — повторял я про себя, воображая, что, если продолжу идти дальше, у сустава не будет повода одеревенеть.
Мы с женой осторожно потрусили дальше и перегнали женщину с высокими хвостиками, неоновой зеленой повязкой на голове, в лосинах и с давящей повязкой на лодыжке. Она продвигалась ползком, но не останавливалась. Я спросил, что произошло.
— Я ее вывихнула вон там, — ответила женщина, скривившись, и добавила: — Но я все равно дойду до финиша. Не может быть и речи, чтобы меня унесли отсюда.
Я предложил помочь, но она категорически отказалась.
Через пару десятков метров трасса продолжалась, и теперь передо мной протянулась длинная вереница из сотен людей. Не меньше четверти из них, насупившись, хромали на ту или другую ногу. Боль была повсюду. В каком-то смысле так и задумано, что вы видите все эти мучения. Ради травм никто не приходит, но этот опыт у нас один на всех, хотим мы того или нет.
Пройдя изрядное количество препятствий, я обнаружил, что конец гонки уже близок и нужно, перебирая руками, взобраться по шестиметровому канату, подвешенному над водоемом, полным грязной ледяной воды. Цель была в том, чтобы наверху прозвонить в колокол, но, одолев три четверти пути, я совершил ошибку — взглянул вниз. Мир, казалось, пошатнулся — я представил, что будет, если я отпущу канат: пожалуй, я размозжу голову и исчезну под непроницаемой толщей воды. Представив свое падение, я остановился, хотя силы еще оставались. Я сполз вниз, поддавшись слабости: не мышц, а сознания. В наказание за невыполнение задания на гонках спартанцам назначали по 30 выпрыгиваний из упора лежа, так что я опустился в ближайшую грязную лужу и приступил к исполнению. Задержавшись из-за этой неудачи, я упрямо направился к последнему препятствию: стена огня. Ни о каком испытании тут речи и не шло — просто прыжок через пламя. Я победоносно завершил гонку.
За финишной чертой меня ждали фотографии, медаль, подтверждавшая, что я действительно финишировал в соревновании по преодолению препятствий, и приглашение посетить пивную с любым участником, только что завершившим гонку. Покрытые грязью и ссадинами, мы с женой отыскали площадку со шлангами и окатили друг друга ледяной водой — завершающая встряска для нервной системы. Я устал, но не был измучен. Возбужден, но не в восторге. По меньшей мере, какая-то часть меня хотела чего-то большего.
В обращении к массам организаторы гонок обещали, что у каждого будет шанс достигнуть пределов своих возможностей. Это-то, пожалуй, и случилось со мной на канате, когда я так и не прозвонил в колокол, но ни в одном испытании я не почувствовал себя на острие ножа, когда сознание отключается, а верх берут животные инстинкты.
Глава 6
Искусство падения
Седьмого августа 2000 года неподалеку от побережья Таити у обмелевшего рифа под названием Теахупо — «остров черепов» на местном наречии — Лэрд Гамильтон, легендарный серфингист, ухватился за трос, а его приятель Дэррик Доэнер тащил его на гидроцикле. В тот день волны перекатывались медленно, громоздя гигантские валы, которые, казалось, тащили за собой всю массу южной части Тихого океана. Волны на рифе Теахупо формируются в бездонных глубинах океанического желоба, а потом поднимаются всего в полуметре от поверхности. Из-за резкого изменения глубины потоки воды закручиваются так, что волны образуются не просто чудовищные, а еще и правильной полукруглой формы с почти идеальной вогнутой впадиной. Это место — мечта любого серфера. Однако перебраться через этих монстров, перебирая руками, без риска для жизни или для конечностей практически невозможно. Задумка Гамильтона состояла в том, чтобы обойти самое явное препятствие: он пристегнул ноги к доске для серфинга и попросил друга отбуксировать его на волну на гидроцикле. До этого никто не пытался сделать ничего подобного. Доэнер с Гамильтоном взволнованно следили за тем, как океан бросил все свои силы на особенно впечатляющую волну. Доэнер завел мотор и домчал Гамильтона на самый гребень поднимающейся волны.
Когда она начала закручиваться, Доэнер засомневался. Ему хотелось обернуться и крикнуть Гамильтону, чтобы тот отказался от затеи. Волна была чересчур большой. Вал, на гребне которого они оказались, был не просто волной, он больше походил на цунами. Но обернувшись, Доэнер обнаружил, что Гамильтона нет.
Отпустив трос, Гамильтон ощутил под собой колоссальную силу воды, водный вихрь, который, казалось, нарушая все законы силы тяжести, тянул его доску назад. Вода устремлялась вверх с такой силой, что ему пришлось ловить равновесие, опустив руку в воду перед доской — большинство серферов считают, что этот маневр противопоказан, когда есть опасность перевернуться через передний край доски. И все же, чтобы не упасть, Гамильтону приходилось учитывать непредвиденное течение. Когда волна накрыла его, расположенная в воде камера успела заснять, как он скрывается в обрушивающейся трубе. Прошло несколько мучительных секунд. У Доэнера замирало сердце, когда он представлял истерзанное сокрушительной волной тело Гамильтона. Он был уверен, что в этом распластавшемся потоке серебристой воды и смертоносной морской пены только что оборвалась жизнь его друга. И тут совершенно мистическим образом Гамильтон выскакивает из трубы живой и невредимый, торжествующий и присмиревший.
Эта волна была самой тяжелой из когда-либо покоренных: ее поверхность составляла не менее 12 м в высоту и 100 м в длину, а вес оценивается примерно в 30 000 тонн. В газетах ее называли «волной тысячелетия». В журнале Surfer опубликовали фотографию с пригнувшимся к самой доске Гамильтоном, а ошеломленный редактор, не придумав заголовок, вставил лишь «Боже мой»…
Видеозапись его заезда ознаменовала новую эру серфинга на тросах. На You-Tube этот ролик набрал 1,1 миллиона просмотров, а самое последнее видео другого серфера, оседлавшего ту же волну, увидели 26 миллионов пар глаз. Только лучшим представителям водного спорта под силу хотя бы попытаться повторить этот подвиг. И выживают здесь самые везучие. С 2 000 года как минимум пятеро серферов погибли, пытаясь совершить то, что сделал Гамильтон.
Несмотря на славу Гамильтона, я узнал о нем лишь тогда, когда начал более глубоко изучать способы практического применения метода Уима Хофа. После «Гонки спартанцев» мне хотелось встретиться с человеком, которому его тесная связь с природой помогала совершать такие грандиозные вещи, которые, кажется, находятся выше человеческих возможностей.
Я позвонил Скотту Кинилли, журналисту и кинематографисту из окрестностей Сан-Франциско. Он много лет освещал соревнования по преодолению препятствий и экстремальным видам спорта. Я рассказал ему о своем затруднении, он не удержался и посмеялся надо мной.
— Ты серьезно не знаешь Лэрда Гамильтона? Да он же, без преувеличения, один из лучших серферов всех времен и народов! Практикует дыхание по Уиму Хофу каждый день! — попрекнул он меня за невежество. — Подожди, я свяжусь с ним. Он не пользуется электронной почтой, так что тебе придется звонить.
Несколько дней подряд я изучал деятельность Гамильтона. Я обзвонил приятелей, которые каждую свободную минуту проводили на бесчисленных калифорнийских пляжах. Они не могли удержаться и принимались рассказывать о своих случайных встречах с ним. Креативный директор рекламного агентства в Лос-Анджелесе вспомнил, как он, сидя на песке, любовался, как Гамильтон «срезал под пирсом» — катился на волне через узкие просветы между сваями, обросшими ракушками: любой просчет в пару сантиметров — и полсотни тонн воды приперли бы его к непробиваемым сваям. Другой вспомнил, как заметил человека на доске для серфинга с веслом: он был лишь точкой на горизонте, но двигался с непостижимой скоростью. «Это мог быть только Лэрд», — заявил он. Мне рассказывали все новые истории о Гамильтоне. Словно это не человек, а народный герой вроде Поля Баньяна. Он — искатель приключений, не уступающий таким персонам, как великий полярник Эрнест Шеклтон и Джордж Мэллори, первый человек, отважившийся подняться на вершину Эвереста.
В то же время с Гамильтоном невероятно легко связаться. Как только мне удалось дозвониться до него и едва я упомянул о том, что меня интересует Уим Хоф, исчез всякий намек на пафос. Гамильтон живет то на Гавайях, то на западном побережье Калифорнии, в Малибу. Так уж получилось, что он разработал программу тренировок, частично основанную на технике дыхания Уима. Он предложил мне брать первый же билет и лететь к нему.
И вот через пару недель я запрыгнул в самолет и отправился в Лос-Анджелес, как раз когда в этом регионе стояла, пожалуй, самая страшная засуха.
Обжигающие ветра Санта-Ана, дующие из Мексики, принесли с собой аномальную жару. Не прошло и десяти минут после прилета, а я уже обливался потом. Я остановился у приятеля в Лонг-Биг, что на самом юге округа Лос-Анджелес. Чтобы доехать до северных районов Малибу, мне нужно было миновать побережье, пересечь оживленный центр города и добраться до пасторальных пляжей. Я должен был явиться к началу тренировки около восьми утра. И хотя я выехал рано, сев за руль малогабаритного арендованного «Ниссана» еще до 6.00, я все же застрял в беспросветной городской пробке. Еле-еле продвигаясь по асфальтовой тверди магистрали 405, я заглянул в телефон в надежде, что есть более короткий путь. Мне был предложен двадцатиминутный объезд по не менее неприступным улицам города, после чего я вновь оказывался на шоссе всего в нескольких кварталах от того места, где я только что был. Если бы я сверился с картой, я бы знал, что это безнадежно и не стоит даже пробовать. В отличие от наших предков, прокладывавших путь по волнам на юге Тихого океана, или даже от себя, каким я был до 2 000 года, я лишен всякого чувства направления. В Малибу я оказался намного позже девяти.
От улицы дом Гамильтона отделялся бетонной стеной и безликими, серыми железными воротами. Но забитые роскошными автомобилями обочины явно свидетельствовали о том, что за этим ограждением собирается на таинственные тренировки голливудский бомонд. Я втиснул свою арендованную малолитражку между «Порше» и «Бентли» и пошел пешком. Подойдя ближе, я различил всплески воды и звуки этнической музыки. Заглянув через зарешеченную металлической проволокой секцию, я помахал человеку в купальной шапочке и спросил код от ворот. Он выкрикнул мне четыре цифры, и я вошел. Только подойдя ближе, я понял, что джентльмен с квадратной челюстью — это актер Джон Макгинли, тот, что снимался в комедийном сериале о врачах Клиника, играл бывалого солдата в фильме Оливера Стоуна Взвод, а также участвовал в сотнях других картин и телешоу. Где-то в бассейне с двумя утяжелителями по десять килограммов нарезал под водой круги Орландо Блум. Понять, что же это все значит, было непросто.
Оказалось, что у Гамильтона один из самых больших открытых бассейнов в Южной Калифорнии — а это о многом говорит, учитывая, что доступ к воде в Лос-Анджелесе не только насущная необходимость, которая помогает пережить летнюю жару, но и показатель статуса. Глубина бассейна составляла 3,5 м, чтобы проще было экспериментировать с подводными упражнениями. Организованный Гамильтоном учебный курс под названием XPT («Экстремальные тренировки в бассейне»), который некоторые называют «курсом исследования физических параметров», — самые престижные занятия в городе. Именно здесь музыкальный продюсер Рик Рубин, один из основателей Def Jam Records, продюсировавший популярные альбомы групп Red Hot Chili Peppers, Beastie Boys и Леди Гага, сбросил 39 кг благодаря сочетанию ледяных ванн и отдыху на природе. Именно здесь кое-кто из основателей кроссфита тестирует новые схемы, а самое главное — здесь Гамильтон живет в межсезонье, до самой зимы, а затем он отправляется вдогонку за волнами.
Лэрд Гамильтон, обладая ростом 188 см и копной песочного цвета волос, отличается брутальной красотой — сразу ясно, что подростком ему было несложно заработать себе на жизнь, будучи моделью. И сейчас, когда ему едва за сорок, его тело остается глыбой сплошных мышц.
— Очень важно делать перерыв, — сказал Гамильтон, когда я спустился на площадку перед бассейном и заметил, что нигде не видно снаряжения для серфинга. — Это заставляет с нетерпением дожидаться предстоящего сезона.
Гамильтон предложил мне не тратить кучу времени на расспросы, а залезать в воду и самому все почувствовать[6].Он хотел, чтобы я выполнил пару вводных упражнений, поэтому, надев маску, я погрузился в воду. Захватив утяжелители по 7,5 кг и положив их на край бассейна, Гамильтон спрыгнул ко мне. Жестами он указал мне, чтобы я следил за его движениями, и, ничего не объясняя, взял оба утяжелителя и тут же опустился на дно. Оказавшись в приседе, он поднял обе гантели над головой, а потом, оттолкнувшись от дна согнутыми ногами, взмыл на поверхность, повторив маршрут погружения в обратном направлении.
Чтобы сообщить движению силу, он размахнулся, опуская в воду все 15 кг утяжеления и используя их как импровизированные плавники. Его голова взметнулась над водой, и прежде чем вновь опуститься на дно, он успел сделать гигантский вдох. Это одно повторение из десятков возможных. Эти силовые выпрыгивания из-под воды нужно повторять одно за другим точно так же, как отжимания с дыхательными упражнениями Хофа. Выполнив десяток повторений, Гамильтон, улыбнувшись мне, положил гантели на край бассейна.
— Весь фокус в прыжке, — сообщил он, — с гантелями руками сильно не размахнешься.
И я, взяв те же гантели, дал им увлечь себя на глубину.