Все в твоей голове. Экстремальные испытания возможностей человеческого тела и разума Карни Скотт

Хотя день «неудачный», Спаанс демонстрирует, что он все еще в силах пинать похожую на колбасу грушу, которая болтается под потолком. Я совершенно уверен, что даже если бы попытался, то не достал бы ногой так высоко.

— Я не могу позволить болезни остановить меня, — заявляет он, а потом интересуется, не хочу ли я кофе. Я хочу, и он идет варить мне свежую порцию, а мы тем временем обсуждаем его утренний график. По утрам всегда хуже всего: когда он просыпается, то чувствует себя как бревно, конечностями почти невозможно двигать. Поэтому до восхода солнца Спаанс приступает к практике глубокого дыхания, как учил Хоф. Обычно он почти полчаса чередует глубокое дыхание с задержкой, и лишь после этого мышцы начинают расслабляться. Когда к нему в достаточной мере возвращается гибкость, он принимает холодный душ и благодаря такой встряске возвращает нервную систему в сознание. Подумайте вот о чем: болезнь Паркинсона — это разрушительный процесс, по мере развития которого мозг постепенно утрачивает связь с конечностями, которыми он должен управлять, а с помощью метода Уима Хофа Спаанс усиливает получаемые из окружающей среды сигналы, чтобы преодолеть разрушение нервной системы. Это не средство решения проблемы. Это порядок, благодаря которому можно ее контролировать. К 2015 году у Спаанса было по 11,5 часа «хорошего самочувствия» в день при меньшей дозе лекарств по сравнению с 2011 годом, когда средняя продолжительность «хорошего самочувствия» резко упала, едва дотягивая до 7 часов в день. И эти успехи вселяют в него надежду, которую врачи никогда не давали ему.

Это нетрадиционный подход, и врач Спаанса считает, что он всего лишь действует как плацебо. Зато Спаанс снова заговаривает о своем будущем.

Спаанс — далеко не единственный человек в Голландии, кто с помощью метода Хофа пытается излечить сложное заболевание. Почти у всех, кого я встречал в Голландии и кто изучает этот метод из-за болезни, похожая история. Сначала им назначают схему приема лекарств, которая поначалу вроде бы работает, но со временем лекарства теряют свою эффективность. Всякий раз к Хофу обращаются, как к последней надежде. Метод Уима Хофа вовсе не панацея от всех болезней, самые поразительные случаи исцеления, которые я наблюдал за те несколько недель, что я провел в Голландии, происходили у людей, страдавших аутоиммунными заболеваниями. Вот парочка таких историй.

Первое, что бросается в глаза при встрече с Хансом Эмминком, — это его огромные размеры. У него грудь колесом, длинные, болтающиеся вдоль тела руки и живот, который он уверенно несет перед собой. На шейном шнурке у него висит трехдюймовый крокодилий зуб. Однако, несмотря на устрашающую внешность, он такой человек, который скорее задушит вас в своих объятиях, чем будет хмуриться с высоты своего роста. В 2012 году Эмминк не мог выпрямиться во весь рост, а все больше лежал, мучаясь от язвы, поразившей весь пищеварительный тракт. Дело было не только в болях. Каждый раз, когда он отправлялся в уборную, чаша унитаза наполнялась кровью.

— Увидев это первый раз, я чуть с ума не сошел, — рассказывал он, когда мы с ним встретились у тренировочного центра Хофа. После первой полной крови фарфоровой чаши Ханс пошел к своему врачу, а тот назначил ему колоноскопию, процедуру, во время которой толстую кишку и кишечник исследуют с помощью камеры-змейки. Объектив камеры выхватил ярко-белые язвочки, расположенные через каждые несколько сантиметров друг от друга. Их были сотни. Это болезнь Крона, одно из самых распространенных на сегодняшний день заболеваний в мире. По данным центров по контролю и профилактике заболеваний, этим недугом страдают более 1,6 миллиона американцев. Примерно половине больных на определенном этапе требуется инвазивная хирургическая операция, во время которой врачи удаляют пациентам целые участки пищеварительного тракта, наиболее тяжело пораженные и поврежденные. Болезнь Крона неизлечима, но, как и в случае со многими другими аутоиммунными заболеваниями, врачам нередко удается сдержать развитие наиболее неприятных симптомов с помощью строгой схемы приема лекарств — в основном стероидов. Кроме того, некоторым, по-видимому, помогает ограничение или исключение из рациона глютена.

Для Эмминка болезнь Крона стала кошмаром наяву. Язвы образовались по всему пищеварительному тракту, покрывая рот, пищевод, желудок, тонкий кишечник, а также истерзанную толстую кишку. Суставы болели так, что работать было почти невозможно. Врач прописал ему преднизон, простой стероид, и поначалу симптомы отступили. Он смог вести обычный образ жизни, но облегчение длилось не более нескольких месяцев. У Эмминка быстро выработалась устойчивость к этому препарату, и вскоре он снова ходил кровью. Как и любой человек с доступом в Интернет, он погуглил экспериментальные и альтернативные способы лечения своей болезни. Их было тысячи, но особо выделялась на тот момент недавно опубликованная статья Питера Пиккерса из Университета Рэдбауда. По данным проведенного Пиккерсом исследования, Хоф не только умел подавлять иммунную систему при введении инородного токсина, но и судя по результатам проводимых в течение года наблюдений способности, которые он продемонстрировал, были не просто причудой эволюции — им можно было научиться. Люди в Сети размышляли, что это пригодилось бы для решения любой иммунной проблемы, и Эмминк записался на первый же попавшийся ему курс.

— Как ни странно это звучит, но мне стало лучше с первого же дня, — заявлял он. Для Эмминка в болезни Крона самым ужасным были почти постоянные боли, и оказалось, что с этим симптомом можно справиться благодаря одной лишь практике дыхания. Вдыхая больше кислорода, он представлял, как выдыхает боль. И благодаря одной только визуализации боль, казалось, исчезала. Убедившись, что что-то происходит, он начал регулярно принимать холодный душ и по двадцать минут медитировать по утрам.

— Я чувствовал, как мое тело сопротивляется, — говорил он. — Это было… удивительно.

А еще он перестал принимать стероиды.

Через 15 месяцев Эмминк пришел на прием к тому врачу, который первым обнаружил у него сотни язвочек. На этот раз они все исчезли. Врач был поражен, но не был готов заявить о чудесном исцелении. Вместо этого он просто пожал плечами и заявил, что хоть порой и случаются ремиссии, но это вовсе не означает, что болезнь прошла. Врач предложил Эмминку продолжить принимать стероиды, на случай если болезнь вернется, но он отказался.

— Если бы я продолжал сидеть на таблетках, я бы постоянно ходил по лезвию ножа. Я бы чувствовал себя ужасно и ходил бы каждый день кровью, — говорит Эмминк.

В окружении Уима Хофа постоянно встречаются люди с подобными историями, и порой бывает сложно во всем этом разобраться. Всего за пару дней я повстречал не меньше десятка человек, утверждавших, что Хоф спас им жизнь. Однако сидящий во мне скептик сомневается и не может с уверенностью указать на причину их чудесного исцеления. Как совершенно верно отметил лечивший Эмминка врач, в медицинской литературе уйма случаев, когда людям необъяснимым образом становится лучше. Объяснения необязательны, просто люди иногда выздоравливают. Бывает, что это просто сводится к эффекту плацебо, удивительному явлению, когда у людей, которым дают ненастоящие лекарства, наблюдаются признаки выздоровления, просто потому что они верят в то, что лечение им поможет. Часто для выздоровления нет никаких фактических оснований, но люди излечиваются. Эффект плацебо настолько распространен в медицине, что в наиболее скрупулезных научных исследованиях его пытаются контролировать, если нужно подтвердить, что то или иное медицинское вмешательство действительно эффективнее таинственной магии организма. В ходе клинических испытаний формируются контрольные группы, и один пациент получает активное лекарственное вещество, а другой сахарную таблетку. Если в процессе лечения оказывается, что лекарство эффективнее плацебо, то оно получает официальное научное одобрение и место на аптечных полках по всему миру.

И в то время, как химические препараты возносят на пьедестал фармакологии, можно легко забыть, что и плацебо само по себе может иметь очень мощное воздействие. Согласно отчету, сделанному в 2003 году Национальным институтом рака, в ходе исследований способов лечения рака порой оказывается, что эффективность плацебо составляет до 20 %, тогда как показатель ведущих клинических препаратов около 30 %. По моим подсчетам, это значит, что лекарственные препараты в среднем всего на 10 % эффективнее таинства самоисцеления.

И это относится не только к лечению рака. Возьмем, к примеру, таблетки для роста волос миноксидил. В 1990-х годах эти таблетки стали известны по всему миру под торговой маркой «Рогейн», а популярность им принесли рекламные ролики компании Hair Club For Men, которые непрерывно крутили по телевизору. Согласно клиническим материалам, при лечении этим препаратом у 63 % мужчин волосы вырастают вновь, тогда как в группе, принимающей плацебо, такие же результаты наблюдаются у 35 % мужчин. Это значит, что более половины реального воздействия миноксодила на рост волос объясняется позитивным мышлением или иным волшебным эффектом, который возникает, когда вы верите, что вам станет лучше.

И это еще не самое необычное в эффекте плацебо. Есть признаки, что наша реакция на плацебо почему-то становится сильнее. Данные исследования, недавно проведенного в Университете Макгилла в Монреале, показали, что последние клинические исследования обезболивающих средств были неудачными, потому что реакция на плацебо оказывалась сильнее, чем на лекарство. Исследователи проанализировали результаты 84 клинических испытаний хронических болей, проведенных с 1990 по 2013 год, и обнаружили, что разница между эффективными обезболивающими и плацебо обычно составляла 27 %, а к 2013 году сократилась на 9 % по причинам, которые пока невозможно объяснить — по-видимому, это связано с культурной составляющей. Когда те же лекарства тестировали в Европе, эффект плацебо оказывался лишь вполовину столь же выраженным по сравнению с Северной Америкой.

Если не учитывать отдельные случаи, то, пожалуй, невозможно определенно сказать, что метод Уима Хофа сколько-нибудь эффективнее плацебо, — было проведено всего несколько исследований в клинических условиях.

Те, кого я повстречал в Голландии, возможно, лишь удачные исключения. В конце концов, вполне резонно, что мне чаще попадались те, кто видел пользу от практики, чем те, кто через несколько дней забросил изучение метода. Из-за этого-то я и склонен был замечать только положительные результаты. И все-таки некоторые истории настолько поражают воображение, что их нельзя не пересказать.

Каспер ван дер Мюлен участвовал в гонках. По пути его рысью обогнала запряженная шестерка норовистого вида лошадей. Одна из них взбрыкнула и лягнула его задним копытом. Сам удар Каспер не запомнил, как не услышал и звук ломающейся кости руки. Первое, что ему вспоминается — громкий стук собственного сердца в ушах. Опустив глаза, он заметил опухоль в нижней части предплечья — верный признак серьезной неприятности. Рука как минимум сломана. Как ни странно, по крайней мере в тот момент он не ощущал никакой боли. По его организму прокатилась такая волна эндорфинов, что он чувствовал себя вполне, ну, нормально. Но когда управлявшая лошадью женщина в истерике подбежала к нему, спрашивая, ничего ли не сломано, он понял, что ему нужно в больницу.

— Я не врач, но… — начал он, демонстрируя ей безвольно висящую и неловко изогнувшуюся руку. Ей пришлось закончить фразу за него.

Здоровой рукой он выудил из жилетки марафонца свой мобильник (он оказался где-то между двумя бутербродами с арахисовым маслом, что он завернул с собой) и позвонил жене, чтобы та забрала его. По телефону голос его казался спокойным. Настолько спокойным, что жена тут же поняла: случилось нечто страшное. Едва он сказал про лошадь, как она тут же залилась слезами. Жена прыгнула в машину и поспешила к нему. Зная, что ей ехать еще несколько миль, ван дер Мюлен принялся сосредоточенно дышать. Ему хотелось опередить боль, когда она в конце концов проявит себя.

Ван дер Мюлен окончил курс в одной из самых первых групп инструкторов, которым Хоф разрешил преподавать свой метод. Тогда как Хоф порой путался в собственной теме и часто углублялся в бесконечные дебри, рассуждая о победе над бактериями или значении всеобщей любви, ван дер Мюлен обладал уникальной способностью понимать, какие принципы лежат в основе предмета и доступно объяснять их на голландском (или английском). После колледжа он сразу же удачно устроился преподавать естественные науки. В этом деле нужно разбивать сложные понятия на крохотные порции, чтобы ученики средней школы смогли усвоить их за один присест. Однако прежде, еще подростком, ван дер Мюлен все больше курил марихуану да сидел дома за видеоиграми. Пищевые привычки у него были ужасными: он ел все подряд, лишь бы под рукой и без хлопот. К 24 годам он настолько потерял всякую форму, что едва мог пробежать хотя бы квартал, не говоря уже о миле. Пульс был неровным, а артериальное давление, по-видимому, постоянно повышено. А самое ужасное, что при росте чуть больше 180 см он умудрился нарастить 108 кг веса, а потому был похож на Шалтая-Болтая, который вот-вот свалится со своей стены. Чувствовал себя ван дер Мюлен паршиво, но считал, что это просто депрессия. Когда терапевт предположил, что небольшая физическая нагрузка ему, пожалуй, не повредит, ван дер Мюлен был в шоке. Ему впервые сказали, что он не в форме. Но врач настаивал:

— Слышали, в здоровом теле здоровый дух?

И ван дер Мюлен начал потихоньку менять свой образ жизни. Начал он с коротких пробежек вокруг квартала и еле дышал. Потом вокруг парка. Он стал есть по два раза в день, а остальное время голодал. Он прочитал, что так можно стабилизировать выработку инсулина, а кроме того, такой порядок ближе всего к тому, какого придерживались люди в процессе эволюции. Еще он начал ходить в спортзал. За три года он сбросил 36 кг. К тому времени он уже не просто бегал вокруг соседних кварталов, а покрывал по 60 миль в неделю по сельским тропам. Преодоление все новых испытаний стало образом жизни.

— Оказалось, что, как только я начал делать что-то сложное, стало проще и все остальное в жизни, — заявлял он.

В конце концов он наткнулся на Хофа, и что-то будто щелкнуло. Этот метод идеально подходил его новому «я», и он набросился на книги по биологии и сопряженным наукам.

Ван дер Мюлен начал участвовать в марафонах и гонках с препятствиями, чтобы еще больше испытать себя. И вот на одной-то из таких трасс длиной 20,5 мили ему и повстречалась эта шестерка норовистых лошадей. Меньше мили до финиша, один взмах копыта, боль — и вот он уже на земле, истекает кровью, поддерживая искореженное предплечье. В конце концов, волна адреналина начала отступать, и он почувствовал, как боль подкрадывается, сковывая руку и грудь. Он принялся дышать еще чаще, и наездница, которая так и не отходила от него, похоже, была в ужасе.

— Вы очень часто дышите, — сказала она, безусловно, думая, что ей придется дать ему приложить ко рту бумажный пакет, чтобы он не потерял сознание. Ван дер Мюлен покачал головой и попросил дать ему сосредоточиться. За 15 минут они добрались до пункта первой помощи, а оттуда жена отвезла его в больницу. К тому времени, когда можно было отправляться, он был даже бодр.

Рентген подтвердил то, что ван дер Мюлен уже знал. Локтевая кость — кость, соединяющая кисть с локтем с противоположной от большого пальца стороны, — разломилась ровно надвое. Ему требовалась операция с установкой винтов. Врач сказал, что восстанавливаться он будет долго. Более того, в области почек остался огромный фиолетовый синяк в форме лошадиной подковы. Перед операцией медсестра предложила ван дер Мюлену обезболивающее средство на основе опиума, но он отказался. Перелом кости дал ему возможность попрактиковаться в подавлении боли. Медсестра была поражена. Она ни разу не встречала человека, который в подобной ситуации отказывался от морфия, а он отказался. Адреналин уже давно не заглушал боли, а ван дер Мюлен, отбросив гораздо более легкий путь к обезболиванию, еще долго продолжал осознанно дышать и мысленно представлять, как свет проходит через легкие и перетекает в руку.

Врачи наложили ему временную гипсовую повязку и назначили операцию через четыре дня. Он весь вечер медитировал на свои травмы, а когда на следующий день он явился на осмотр, синяки на ребрах и почках прошли. Медсестра все удивлялась, почему ван дер Мюлен выздоравливает не как все нормальные люди.

Когда через пару дней его наконец привели в операционную, он снова отказался от медикаментов. Врачи сделали ему только местную анестезию, когда вскрывали плоть, чтобы зафиксировать кость. Через пару часов, когда его вывели из операционной, от запястья до середины предплечья протянулся желтоватый хирургический шов с широкими, грубыми стежками. Медсестра сообщила, что придется подождать пару недель, прежде чем можно будет снять швы, и попросила прийти на следующий день, чтобы врачи посмотрели, как заживает надрез.

Следующие четыре часа ван дер Мюлен дышал, сконцентрировавшись на своей руке. Когда он рассказывал мне это, у меня с трудом укладывалось в голове, до какой же степени ему пришлось сконцентрироваться. Напряжение было постоянным, но, по его словам, это, похоже, того стоило. Когда он в конце концов устал и пошел спать, остались только небольшие стежки, а отек после операции заметно спал. В доказательство он показал мне фотографии. На следующий день медсестра была потрясена.

— Что ж, все прошло быстро, — вспоминал он ее слова. — Примерно через две недели швы начнут зудеть, а потом можно приходить, и мы их снимем.

Ван дер Мюлену не пришлось ждать так долго. Через три дня швы начали зудеть, но когда он зашел в больницу, ему сказали, что снимать их пока рано. И его жена разрезала их кухонными ножницами. Когда он явился в больницу в назначенное время, медсестра осмотрела его, отыскивая признаки травмы, но ей не удалось даже определить, с какой стороны ван дер Мюлена лягнула лошадь, и пришлось спрашивать. А врач после осмотра лишь пожал плечами:

— Это, разумеется, какая-то медицинская аномалия, — сообщил он своему пациенту.

Тем не менее опыт излечения ван дер Мюлена не слишком отличается от того, что испытывали другие, изучавшие метод Хофа. Однако же эту его историю неизменно рассказывают на всех занятиях для подготовки инструкторов. На одной из лекций, где присутствовал и Хоф, оценивая своих учеников, ван дер Мюлен рассказывал, как он на несколько недель все бросил и только дышал, желая выздоровления своей руке. Это было изнурительно и отнимало все силы, зато результаты были реальными и вполне определенными. По окончании лекции Хоф чуть не плакал. Он не только нашел того, кто возьмет на себя все тяжелеющее бремя обучения других своему методу, но и того, кто на своем организме испытал, как это работает. Именно с помощью этой техники Хоф вылечил обмороженную ступню.

— Вот так-то это и работает! — сказал он ван дер Мюлену, когда лекция закончилась.

Это испытание получило неожиданное продолжение. Все время, пока ван дер Мюлен был сосредоточен на своей руке, он не тренировался. Но примерно через два месяца, после того как кости срослись, он вспомнил, что записался на семимильную гонку. В этом соревновании он рассчитывал финишировать где-то посередине: пара сотен участников впереди и пара сотен после него. Он был бы рад просто поучаствовать, но, опасаясь переусердствовать, упасть и опять сломать что-нибудь, не стал спешить, сосредоточился на дыхании и любовался видами. Он рассчитывал увидеть на финише целую толпу народа, когда все, финишировавшие перед ним, ликуют. Но когда он пересек финишную линию, оказалось, что он пришел среди 10 % лидеров гонки. Такого времени он еще не показывал, хотя не тренировался целый месяц. Ему оставалось только предположить, что он вырвался вперед благодаря силе дыхания.

Но ведь какое удивительное достижение! Как неизменно отмечают медики, и ван дер Мюлен, и Эмминк, и Спаанс — скорее всего, аномалии. Тот же самый аргумент они выдвигали и в случае с Хофом, после эксперимента с эндотоксином. Поэтому-то мне придется привести здесь еще одну из наиболее примечательных историй успеха метода Хофа.

Хэнк ван ден Берг — кузнец из целой династии кузнецов, живущий во времена, когда большинство людей даже и не знают, что кузнецы до сих пор бывают. Кузница ван ден Бергов, впервые открывшая двери в 1832 году, — одна из самых заметных достопримечательностей в Бларикюме, городке, более известном проживающими там голландскими кинозвездами, чем одетыми в комбинезоны людьми, покрытыми сажей и маслом. И все же ван ден Берг стал в этом местечке одной из самых известных персон благодаря тому, что удивительнейшим образом излечился от деформирующего ревматоидного артрита. Кроме того, он собрал в городе разношерстную группу жителей, которые ежедневно в течение 20 минут погружаются в местное озерцо.

Ребенком ван ден Берг наблюдал, как его мать постепенно утрачивала возможность двигаться из-за ревматоидного артрита, который разрушал суставы во всем теле. Если ему не повезет, он может унаследовать эту генетическую предрасположенность. В 1980-х годах, когда ван ден Бергу было 24 года, он отправился в кругосветное путешествие через южную часть Тихого океана из Австралии. Когда он прибыл в Соединенные Штаты, проделав примерно половину пути, его колени начали отекать. А через пару дней он едва мог ходить, и все его мечты о том, чтобы все-таки обогнуть всю планету, разбились из-за больных ног. Была в самом разгаре эпидемия ВИЧ, и его друзья были уверены, что он каким-то образом подхватил этот вирус. Почти обездвиженный и без денег, он полетел назад в Голландию. Боль была такой изматывающей, что он почти все дни лежал на спине в своей комнате, и только его отец — человек огромных размеров — относил его в теплую ванну успокоить больные суставы. Болезнь его матери протекала почти так же: ее кости разрушались изнутри, и в возрасте 57 лет она в конце концов умерла. У ван ден Берга симптомы появились гораздо раньше, чем у матери, и он считал, что так долго ему не прожить. Он рассуждал о преимуществах ранней смерти по сравнению с существованием прикованного к постели паралитика.

— Я начал думать о своем теле как об игре «пакман», — рассказывал он мне в своей мастерской. — Мои кости — это шашечки по периметру экрана, а болезнь, пожирающая мой скелет, — это пакман.

Он поднес руку к лицу и показал на запястье в том месте, где заканчивается рука и начинается кисть и где у большинства людей небольшой бугорок. У него же такого бугорка не было. Чтобы упредить развитие болезни, врачи отпилили кость на два сантиметра.

— Не то чтобы это важно, — говорит ван ден Берг. — Пакман просто изменил исходное положение.

И это еще не все потери. Через пару месяцев после операции первый сустав указательного пальца раздулся, став размером со сливу. Двигать им было невозможно — он болел, даже если не шевелить им. Заниматься семейным делом не было никакой возможности. Шли месяцы, и врачи неизменно советовали ложиться под нож. Сустав отрежут и вместо него поставят фалангу, взятую у трупа.

Ревматоидный артрит, как у ван ден Берга, возникает, когда иммунная система принимает суставы за инородные тела. Белые кровяные тельца и лимфа собираются в пустотах суставов и изнутри отрывают кость от хряща. Организм буквально атакует сам себя, и лучшее, что может в такой ситуации предложить врач, чтобы спасти кость, — это лекарственные препараты, полностью подавляющие иммунную систему. К сожалению, блокировка иммунной системы означает, что человек живет как инвалид, не имея возможности сопротивляться даже обычным инфекциям, встречающимся в повседневной жизни. Как и предсказывали его друзья во время кругосветки, его болезнь в конечном счете не слишком отличалась от ВИЧ.

Мы с ван ден Бергом беседуем в загроможденном кабинете над его мастерской. Мы сидим за журнальным столиком под низким скатом крыши. Стены под шершавым слоем черной пыли заклеены газетными вырезками о его жизни и фотографиями Хофа. Он показывает на одну из них, где Хоф в ярко-оранжевой кепке стоит посреди бескрайних снежных просторов.

— Этот человек спас мне жизнь, — говорит он, — но поначалу я не верил, что это возможно.

Он рассказал мне, как его приятель услышал об экспериментах Хофа: как он в голландской лаборатории подавлял иммунную систему. И этот приятель потащил уже потерявшего всякую надежду ван ден Берга на двухдневный семинар в близлежащем городе. Он с недоверием уселся в задних рядах, критикуя каждое произнесенное Хофом слово. Дыхательная практика не впечатлила его. Холод вызывал бешенство и боль. Он за всю свою жизнь едва ли сделал больше пары отжиманий. Когда Хоф заикнулся о том, что назавтра они все вместе отожмутся по 30 раз с задержкой дыхания, терпению ван ден Берга пришел конец.

— С меня хватит, — сам себе сказал он. — Все было замечательно, а теперь мне пора на выход.

Но когда он собрался уходить, Хоф, окликнув его, поинтересовался, почему он настроен так недоверчиво. Ван ден Берг проворчал, что неплохо бы вернуть деньги. Но Хоф ткнул ван ден Берга указательным пальцем прямо в грудь.

— Завтра ты отожмешься сорок раз, — заявил Хоф. — Нет — так заберешь деньги.

У Хофа такая привычка: убеждать людей, поймав их на «слабо». Ван ден Берг не стал исключением и согласился. И свои деньги назад он так и не получил. К вечеру следующего дня он отжался столько, сколько не отжимался ни разу в жизни — не сорок, но столько много, что пришлось передумать насчет якобы неосуществимости обещаний Хофа. Сознание у ван ден Берга потухло. Возможно, он даже покричал немного. Если уж после всего только двухдневного семинара ему удалось сподвигнуть свое тело на такое, что же будет, если делать это ежедневно! И ван ден Берг ушел в занятия с головой. По утрам он принимал ледяные ванны и дышал, словно это было делом жизни и смерти. В 6.15 он выезжал к пресноводному озеру неподалеку от деревни, сходил к воде. Погрузившись в воду по шею, ван ден Берг открылся охватившему его холоду и ощутил циркуляцию тепла по телу.

— Казалось, будто я открываюсь чему-то большему, чем я сам, — описывал он. — Бывало, что порой я смотрел на себя сверху, словно душа моя парит над водой, глядя вниз.

Через два месяца регулярной практики боль ушла. А еще через несколько месяцев опухоль на указательном пальце уменьшилась, перестала быть сливой и приняла поворотливую, похожую на виноградину, форму. Палец сгибался, можно было что-то брать в руки. Да и все тело снова казалось как новенькое. Утренние процедуры ван ден Берга обсуждал весь город. Некоторым было смешно, когда они слышали, что пятидесятилетний человек почти нагишом купается в городском озере, другим же было любопытно. Однажды утром по дороге к берегу у него появилась компания. На следующий день увязался еще один последователь. А вскоре вся деревня Бларикюм увлеклась идеей кузнеца, который пытался вернуть себе жизнь. Группа росла, ее члены начали обмениваться сообщениями по мобильным телефонам и всю зиму назначали время массовых погружений. Мало-помалу — и вот уже 60 постоянных участников.

Сейчас ван ден Берг активно пропагандирует метод Уима Хофа. И пока мы беседовали в кабинете на верхнем этаже, он начал заводиться. По-английски он говорит не безупречно и поэтому предлагает отправиться с ним на озеро — так будет понятно, что за жизнь у него сейчас. Мы спустились и прошли через грандиозную древнюю кузню, а потом втиснулись в его припаркованный у мастерской внедорожник. Через пару минут мы рядом с озером, воды я еще не вижу, зато слышу женское хихиканье. Слышатся хлюпанье ног по сырой болотной траве, и к нам выбегают три женщины в купальниках. Ван ден Берг машет им. Он их не знает, но их настрой ему знаком.

— Они разогреваются перед вторым заходом, — походя сообщает он.

— Вторым заходом?

— Да. Они будут нырять еще раз. Второй раз гораздо холоднее.

И правда, пока мы бредем к причалу, дамы снова пробегают мимо. Не останавливаясь, они ныряют. Когда мы спускаем штаны, надеваем плавки и прыгаем в воду вслед за ними, они ахают. Гладь озера словно зеркало. Солнце только-только собирается садиться, и вода нежно отсвечивает янтарем. Снег в Голландии пока не выпал, но вода неимоверно холодная. Мы с улыбкой представляемся дамам.

Ван ден Берг делает глубокий вдох, взгляд его направлен в пространство, словно он оторвался от реальности. Сознание его, наверное, слегка затуманилось.

— Представляешь, я ведь восходил на Килиманджаро, — заявляет он. Мне-то, конечно, известно, что он ходил на эту гору с Хофом. Наше знакомство организовал Хирт Бюйзе, врач первой экспедиции. Когда ван ден Берг начал изучать метод Хофа, он тут же заявил, что ничто не помешает ему дойти до предела своих физических возможностей. Немалую часть его жизни возможности ван ден Берга были ограничены, но после встречи с Хофом он зашел уже так далеко, что в конце концов оказался на вершине высочайшей горы Африканского континента с голым торсом.

— Это были два лучших дня в моей жизни, — говорил он. — Никаких разговоров, все два дня мы только дышали.

Он рассказывал, что у всех членов группы была чуть ли не духовная связь. Когда я сказал ему, что всего через пару недель я планирую совершить такое же путешествие с Хофом, он заулыбался.

— К этому нужно отнестись серьезно, — наставлял он. Потом он дал мне совет: — Когда по склону горы хлещет ветер, нужно представить, что ты раскрываешь перед собой зонт, разделяя с его помощью потоки воздуха.

— Зонт?

— Просто вообрази, что держишь перед собой зонт, словно это — твоя броня в этом путешествии, — говорил он. — Не знаю, правда ли это останавливает ветер или же просто кажется, что это так, но это помогает. Не забудь про это.

Для меня все это какое-то шаманство, впрочем, в этом путешествии так во всем!

Водичка приятная. Она обжигает кожу и расширяет зрачки. Не хочется вылезать, хочется посидеть еще немного. Когда проходит первоначальный шок, накатывает волна эндорфинов и становится приятно. С ледяными ваннами вся штука в том, что действительно неприятно лишь в первые мгновения. Но ван ден Берг настаивал, что нужно вылезать. Он пообещал, что во второй заход будет холоднее.

Мы выскочили из воды, бросились на землю и отжались ровно столько, сколько нужно, чтобы снова разогнать кровь. Я почувствовал, что пальцы уже вернулись к жизни. Ван ден Берг кивнул в сторону воды — пора обратно. Я ожидал, что будет такое же краткое ощущение холода, как за минуту до того, однако он был прав: во второй раз впечатления более мощные. Едва тело расслабилось после отжиманий, артерии снова раскрылись, впуская кровь. Вода оглушила меня, и я получил второй заряд адреналина. Я в эйфории и парю, как на крыльях, однако при этом мне труднее расслабиться в воде. Дует крепкий ветер, и я начинаю с ужасом думать, каково же будет, когда я вылезу. С ног до головы меня охватывает дрожь. Я не в состоянии ее контролировать, но все же не выхожу из воды. Это меня вроде бы не убьет. Через пару минут ван ден Берг велит выходить, и мы поднимаем одежду с земли.

— Э-эх, Килиманджаро, — улыбается он. — Ты будешь осознавать каждый вдох. Это будут лучшие дни твоей жизни.

Ван ден Берг показывает мне свой некогда изувеченный палец. Он без труда сгибается.

— Эта гора тебя излечит, — заявляет он.

Глава 10

Всепогодные интервалы

Прямо напротив огромной городской станции очистки сточных вод, которая обеспечивает нужды небольшой пяди земли в Южной Калифорнии по утилизации отходов, стоит блеклое здание склада и бизнес-парк, на стоянке которого припаркована всего пара машин. Снаружи невозможно догадаться, что это спортивно-тренировочная площадка, которая вызывает, пожалуй, наибольшее количество споров в Америке. Табличка на входе предупреждает посетителей о наличии собаки, и когда я подхожу к стеклянному фасаду, я и вправду слышу угрожающее рычание, а потом, когда раздается лай, останавливаюсь. Стучу в стекло и несколько минут неловко топчусь у дверей. Тут из служебного помещения выходит плотно покрытый татуировками человек, открывает засов и пытается меня успокоить.

— Она кажется злющей, но на самом деле она не кусается, — уверяет Брайан Маккензи, кивая на своего питбуля и приглашая меня на свой склад спорттоваров. Там уйма его книг, специальных масок для силовой тренировки легких и целый арсенал прочих товаров.

Вот уже более десяти лет этот сорокалетний тренер опровергает расхожее мнение, утверждая, что к забегу на дальние дистанции лучше всего готовиться, не отсчитывая бесчисленные мили на треках и дорожках, а уделяя больше внимания развитию навыков, характерным для человека движениям и менее продолжительным высокоинтенсивным тренировкам. Спортсмены, которые по его программе готовятся к ультрамарафонам на дистанции более 100 миль, не бегают, постоянно увеличивая дистанцию, пока цель не будет достигнута. Они тренируются так: 1 минута сверхинтенсивной активности, а затем короткая заминка. В ходе таких тренировок человек доходит до пределов максимального потребления кислорода, т. е. пика усталости, и в результате спринтер превращается в выносливого спортсмена. Этот метод носит название высокоинтенсивных интервальных тренировок и перечеркивает 50 лет традиционного подхода. Маккензи — первый поборник этого метода и один из главных его пропагандистов.

В мире фитнеса он — изгой, а порой и козел отпущения. Некоторые выносливые спортсмены называют его шарлатаном, заявляя, что травм у него будет больше, чем у спортсменов мирового класса. Это, однако, не помешало шестерым участникам Олимпийских игр, двое из которых впоследствии завоевали золото, и многочисленным профессиональным спортсменам слепо поверить в его слова (как я ни пытался, он отказался назвать их поименно, ссылаясь на их желание оставаться инкогнито). Справедливости ради отмечу, что большинство обвинений в адрес Маккензи с его программами обрушились на него до того, как ученые всерьез взялись за изучение высокоинтенсивных интервальных тренировок. К 2016 году исследователи из канадского Университета Макмастера в Гамильтоне (Онтарио) доказали, что, когда человек пытается прийти в форму, однаминутная напряженная интервальная тренировка приносит больше эффекта, чем сорокапятиминутная пробежка в умеренном темпе.

Погладив питбуля, Маккензи повел меня мимо конторки в служебные помещения этого переоборудованного склада. Мы миновали еще одну комнату, забитую его добром, и прошли узким коридором, где из-за ограждения из гофрированной стали и преломления света в стекле получился какой-то подводный мир. Только через некоторое время до меня дошло, что я изнутри смотрю на грузовой контейнер, трансформированный в бассейн. Добрую половину свободного пространства занимает контейнер объемом около 250 000 литров, остальная часть спортзала завалена различными утяжелителями и кардиотренажерами. На дорожке у самого отгрузочного дока позади склада протянулась алюминиевая кормушка для скота, заполненная подтаявшим льдом. Маккензи подготовил ее как раз к моему приезду.

Маккензи, как и его приятель Лэрд Гамильтон, узнал об Уиме Хофе на десятинедельном онлайн-тренинге. Он заподозрил, что в системе Хофа что-то есть, когда попробовал отжиматься на задержке дыхания. В основе высокоинтенсивных интервальных тренировок лежит теория о том, что, тренируясь с максимальным напряжением, вы увеличиваете свои спортивные возможности в целом. Иначе говоря, благодаря нескольким изнуряющим на грани обморока пробежкам по 30 секунд организм открывает в себе запас сил. Непродолжительная нагрузка повышает результаты эффективнее, чем менее интенсивные тренировки, во время которых спортсмен находится в зоне комфорта, даже если эти тренировки значительно дольше по времени. Когда Маккензи впервые ощутил, что из-за гипервентиляции легких и задержки дыхания во время многократного выполнения отжиманий повышается его выносливость, он понял, что такое дыхание — отличное средство, с помощью которого можно достичь еще более высоких показателей по мере приближения к максимальному потреблению кислорода. И он начал внедрять практики дыхания и холодного закаливания по Хофу в схему высокоинтенсивных интервальных тренировок. В тот день он хотел, чтобы я попробовал выполнить все циклы. С усмешкой он пытался заверить, что, пожалуй, это меня не убьет.

Было начало девятого утра, когда мы приступили к уже хорошо известной дыхательной практике. Вместе с нами уселся один из его инструкторов. Его тоже звали Брайаном. Маккензи предпочитает такой режим, когда после 30–45 вдохов следует продолжительная задержка дыхания. В зале при этом громко играет этническая музыка. Мы установили таймеры на айфонах, чтобы отсчитывать каждый цикл. Последние несколько месяцев я записывал свое время, и максимальное время задержки дыхания после нескольких повторений составляло у меня около трех минут. Но когда занимаешься этим в группе, получается дольше. Цветные пятна под веками, кажется, начинают порхать все быстрее, а пальцы холодеют — признак усиленного кровообращения. Когда мы заканчиваем свое коллективное сопение и пыхтение, таймер показывает, что я без особого труда продержался аж четыре минуты. В конце занятия мы отжимаемся на задержке дыхания, и вот Маккензи дает знак, что уже можно начинать тренировку.

Рабочая гипотеза Маккензи состоит в том, что любое упражнение, в результате которого дыхание становится более продуктивным, тут же влияет на кардиопоказатели. Метод дыхания Хофа искусственно повышает аэробную выносливость, этой-то «золотой жилой» и можно воспользоваться в процессе высокоинтенсивной интервальной тренировки.

Маккензи подводит меня к тренажеру, который он называет «штурмовым велосипедом», — он похож на велотренажер с вентилятором вместо переднего колеса и двумя подвижными рукоятками. Выглядит не так уж и угрожающе, и команда Маккензи разминается на нем три минуты. Цифровой дисплей сообщает, что при комфортном для меня темпе вырабатывается около 300 ватт энергии.

— А теперь в течение минуты выкладывайся по полной, — понукает он меня. И я, словно впервые отведавшая шпоры лошадь, жму на педали и рукоятки, стараясь прикладывать всю силу своих мышц. Секунд 15, может, 20, когда мощность подскакивает почти до 1 000 ватт, я чувствую себя супергероем. Потом, секунд через 30, все доступные запасы энергии истощаются, и я слабею. Тяжело. Вырабатываемая мощность падает, и предотвратить это я не в силах. Мне вообще хочется остановиться, и последние 30 секунд — сущая пытка. При этом в среднем вырабатываемая мощность при беге у меня — сравнительно жалкие 500 ватт. И вдруг этот тренажер уже не кажется мне таким уж безобидным. Сердце чуть не выскакивает из груди, дыхание перехватывает, словно я на пороге астмы, а когда я слезаю, то боюсь упасть. По крайней мере, я определил свой потолок: всего за одну минуту я начисто истратил весь запас своей выносливости. Черт, что-то мне домой захотелось! Но Маккензи уверяет, что для меня это — вовсе не предел!

Пока я прихожу в себя, Маккензи ведет меня к желобу со льдом и срывает футболку, обнажая мышчатое тело. На спине у него расправила крылья сова. Он говорит, что это дань уважения художественным традициям коренных американцев северо-западного побережья Тихого океана: их связью с природой и бесконечной отвагой и выносливостью руководствовался он в стремлении создать идеального спортсмена. В этот миг в голове у меня эхом звучат слова Роба Пикелса из Центра спортивной медицины в Боулдере: «Тебе никогда не быть спортсменом мирового класса». Я удивляюсь, почему я вообще не оставил свои попытки. Тут Маккензи плюхается в ледяную воду, перемещаясь из тридцатиградусного калифорнийского пекла в другую крайность. Он охает, а затем концентрируется и затихает под водой. Минут через 5–6 он вылезает, уступая место мне.

Я все еще весь горю, и у меня наверняка нечто вроде лихорадки после минутного заезда на тренажере. Мне кажется, что лед тут же остудит мое тело до нормальной температуры. Но когда я погружаюсь, от воздействия сильного перепада температур сосуды у меня сужаются так, что я такого и не припомню. После тренировки по артериям конечностей уже бежит горячая кровь, и когда артерии перекрываются, как и предусмотрено непроизвольной программой для сохранения тепла внутренних органов, волна жара отливает к центру тела. На мгновение температура у меня поднимается еще выше. Голова закружилась, и я жалобно пробубнил фотографу, Крису Делоренцо, который тоже был с нами, что мне что-то нехорошо. Ноги свела судорога, и я изо всех сил пытаюсь расслабиться и вытянуть их на дне алюминиевого желоба. Я овладел собой только через полминуты, головокружение прекратилось, а острая боль от соприкосновения с холодом вдруг сменилась приятным облегчением. В голове гудит от прилива эндорфинов, и я удобно откидываю голову на стенку желоба. Это миг чистого блаженства. Через пять минут я вылезаю на горячий настил, с ног стекает вода. Я чувствую себя почти превосходно. Лед излечивает усталость после высокоинтенсивной интервальной тренировки. И я готов вернуться к велотренажеру.

— Прелесть льда в том, что он заставляет вас вновь обратиться к своему центру, — заявляет Маккензи, наблюдая за изменением моего состояния. Во время следующего цикла я должен вернуться на велотренажер, но в этот раз, прежде чем встать на педали, я делаю 30 частых, глубоких вдохов. Благодаря выпусканию CO2 и вдыханию кислорода нагрузка кажется легче. На этот раз до предела я дохожу через 45 секунд. Неплохой прирост для тренировки, которая продолжается менее часа. Мы выполняем четыре минутных интервала на велотренажере с последующей гипервентиляцией, а потом еще один без дыхательных упражнений. Когда я не работаю с дыханием, разница очевидна. Словно я вернулся к тому, с чего начинал, оказавшись чуть ли не на грани обморока. Во время последнего интервала я вообще не должен подготавливаться. Зато Маккензи велит мне выполнять силовое дыхание во время как можно более интенсивных упражнений на тренажере. Потом оказалось, что я забыл записать показатели мощности, но я помню, что этот подход был самым легким.

Целый час я перехожу от гипервентиляции к стремительным заездам на велотренажере и готов отдохнуть, но Маккензи все же собирается продемонстрировать мне свою тренировку в бассейне. Человека, который только что закончил тренировку, вода, температура которой постоянно поддерживается в районе 21 градуса, освежает. Тем не менее она довольно прохладная, и когда Крис, наш фотограф, ныряет вместе с нами, он начинает дрожать всего через пару минут. Ему приходится надеть неопреновую фуфайку, чтобы камера не тряслась. Небольшой резервуар для плавания, сделанный из грузового контейнера, немногим больше салона школьного автобуса. Его длина отлично подходит для пары коротких заплывов.

Оказалось, именно в этом резервуаре Маккензи помогал Лэрду Гамильтону разрабатывать его программу экстремальной водной тренировки XPT. Они хоть и живут на разных концах Лос-Анджелеса, но оба считают, что упражнения с гантелями в воде (что Гамильтон придумал первым еще сто лет назад) в сочетании с видоизмененной дыхательной практикой по Хофу — отличный способ испытать пределы своих физических возможностей. Маккензи велит мне выполнять уже знакомые мне заплывы с утяжелителями разного веса. Во время одного из заплывов я плыл по дну с большим черным медицинским мячом в руках. В другой раз я плыву с весом около 22 кг, и мне едва удается удерживать голову над водой. Такие тренировки в бассейне помогают организму приспособиться и более продуктивно использовать кислород. Да и благодаря нахождению в воде в организме запускаются разного рода физические реакции. Во-первых, за счет сокращения частоты сердечных сокращений, а во-вторых, за счет увеличения атмосферного давления на кожу. Кроме того, снижается динамическое воздействие любых упражнений: сокращается напряжение, оказываемое на суставы и мышцы, при таком же высоком объеме физической работы.

Маккензи еще полчаса позанимался в бассейне, а затем скользнул под воду и выпустил из легких ровную струйку воздушных пузырей. Он опустился на дно контейнера и уселся, скрестив ноги, открыл глаза и уставился в ограниченное пространство, снова отыскивая центр себя. Выполнив это, Маккензи плавно всплыл и сделал глубокий вдох.

Маккензи продолжает корректировать схемы тренировок, и он явно на верном пути. Он отслеживает выполнение различных упражнений на маркерной доске на стене напротив бассейна.

— Я занимаюсь этим, потому что это работает, а не потому что лелею грандиозные мысли о лежащей в основе всего этого теории эволюции, — говорит он. Маккензи уверен, что однажды спортзалы по всей стране будут оборудованы холодными камерами, «штурмовыми велосипедами», ледяными ваннами и бассейнами, и все для того, чтобы природное закаливание стало частью тренировок любого серьезного спортсмена. Я без сил, но мне кажется, что затея правильная. Быть может, очень скоро на всей территории Соединенных Штатов и Европы центры экстремальных водных тренировок XPT вытеснят студии бикрам-йоги и кроссфит-центры. И все же где-то в глубине души я сомневаюсь, так ли нужна большинству людей для хорошей тренировки безупречная оптимизация. Ведь кое-что из того, что предлагает XPT, уже существует в усеченной форме — это племя спортсменов с Восточного побережья, которые упорно тренируются при любой погоде.

Зимой 2015 года весь северо-восток Соединенных Штатов захлестнула череда буранов. После снежной бури Бостон так засыпало снегом, что люди едва успели откопаться, как очередной буран вновь накрыл их сугробами. Из-за снега те, кто пользовался общественным транспортом, не могли передвигаться по городу, а снежные наносы у стен многоквартирок и частных домов вздымались на такую высоту, что у некоторых вошло в привычку прыгать из окна четвертого этажа прямо на эти пушистые подушки. В результате этих фокусов в пунктах экстренной помощи оказалось столько людей, что мэру пришлось публично побранить авантюрно настроенных жителей города за их явное коллективное стремление расстаться с жизнью. Пока в городе боролись с экстренной ситуацией, у небольшой группы целеустремленных спортсменов, пообещавших тренироваться невзирая на погодные условия, были иные планы. Вечером, когда обрушился буран, они явились на Гарвардский стадион, прихватив с собой лопаты и соль, и твердо решили преодолеть как можно больше из 1147 бетонных ступеней. Им нужно было готовиться к утру, когда более сотни человек планировали подниматься-спускаться по секторам и обежать всю подковообразную кривую стадиона. Этот подвиг они называли «полный круг».

Проект «Ноябрь» — это бесплатное спортивное движение. Среди элитных спортклубов с их системой членства оно уникально тем, что для вступления в него нужна лишь пара кроссовок, упорное желание все преодолеть и начать трудиться в поте лица. Учредители проекта — два ветерана сборной по гребле Северо-восточного университета. Они соскучились по тем дням, когда благодаря тренировкам на реке Чарльз могли съедать по 7000 калорий в день и не набирать ни грамма. Но, окончив университет, они обнаружили, что в любом спортзале и на любом тренинге за шанс попотеть взимают немалые деньги. Поэтому в 2011 году друзья Бохан Мандарик и Броган Грэхам договорились встречаться каждую среду перед работой и либо бегать по ступенькам стадиона, либо тренироваться в соседнем парке по собственной схеме, совершая забеги, выполняя бурпи и отжимания. Они будут отслеживать успехи друг друга, ставить цели пробежать определенное количество секторов и подбадривать друг друга, стараясь поднажать по сравнению с прошедшей неделей. Они создали в Сети календарь и назвали его проектом «Ноябрь» по той простой причине, что первая тренировка состоялась именно в этом месяце. Один из них вывел это название краской из баллончика на футболке, и когда кто-то поинтересовался, что это, позвал его на тренировку. Вскоре появилась страница на Фейсбуке, аккаунт в Твиттере и упоминание там же в официальном аккаунте местного поставщика спортивного снаряжения Marathon Sports. За какие-то несколько месяцев по университетскому городку расползлись слухи о том, что на Гарвардском стадионе по утрам происходит что-то необычное. И движение в общих чертах стало вырисовываться. Сначала любопытствующие участники приходили по двое, по трое. А потом Мандарик и Грэхам не успели и сообразить, что происходит, как настали такие времена, что являлись по 300 и более человек. Сейчас проект «Ноябрь», как вирус, захватывает всю страну, и когда я в последний раз наводил справки, в его власти было 29 городов. Когда вы будете читать эту книгу, их наверняка будет гораздо, гораздо больше.

Теперь проект «Ноябрь» отвечает за кодекс устойчивости к погодным условиям на всем континенте. В Торонто минус 30? Ну и пусть, пора выполнять прыжки на месте «ноги вместе-ноги врозь». В Лос-Анджелесе задувает горячий ветер из Мексики? Как насчет отжиманий с хлопком? Ледяной дождь в Милуоки? На здоровье. Каждый город представляет собой отдельный клан, но все они обладают единым духом задора и упорства. Пару раз я тренировался с кланом в Денвере, но мне хочется приехать в Бостон и испытать это там, где все начиналось.

Стоит конец октября. Я направляюсь в Нижний Оллстон. Изо рта у меня идет белый пар. Я паркую арендованную «Тойоту Короллу» возле стадиона и захожу со стороны основания подковы. Половина шестого утра — я поздно. Когда я добегаю до ворот, на трибунах уже несколько сотен, а, может, и тысяча человек. Я бросаю сумку у линии старта в самом северном секторе стадиона, где небольшая группа добровольцев черной краской из баллончика по трафарету выводят логотип проекта «Ноябрь» на любом спортивном снаряжении, что оставляют участники. Так клан проставляет фирменные знаки на своей, теперь уже вездесущей экипировке Grassroots Gear. Команда работает не хуже автоматов: опустить трафарет, выпустить облако черной краски — и к следующему объекту. До конца часа нужно доделать еще не меньше сотни футболок. Я тоже снимаю свою, потуже завязываю шнурки — и вперед к бетонным ступеням в надежде, что мне удастся хотя бы нагнать группу.

Впереди словно целый муравейник в кроссовках неоновых цветов и ярких, облегающих футболках. Из переливающейся кабинки диджея на весь стадион гремит Thriller Майкла Джексона. Подходящий выбор перед предстоящим Хеллоуином, и я с восхищением наблюдаю, как вереница женщин, сделав перерыв между забегами по ступенькам, идет пошатываясь, будто зомби, точно как в клипе.

Эта тренировка особенная. Они называют такую днем личных рекордов. Каждый месяц бегуны выстраиваются перед секторами бетонных сидений, которые примерно в три раза выше обычных ступеней. Потом они трусцой спускаются вниз, переходят к другому сектору и повторяют это до тех пор, пока либо не пройдет 35 минут, либо пока они не осилят все 35 секторов. Для среднестатистического спортсмена это трудная задача. Но когда я спросил у мужчины с младенцем за спиной, где основатели, он показал мне на крошечного муравья в неоновом зеленом одеянии на противоположной стороне подковы.

— Это Бохан, — сказал он.

Он покрыл всю дистанцию, хотя прошло, должно быть, не более 20 минут. Да к тому же я уверен, что он проходит ее во второй раз, ведь он уже вел группу, которая начинала в 5.30. Вздохнув, я заканчиваю прохождение седьмого сектора, и бедра у меня наверняка будут завтра болеть.

Тренировки бывают разные — это я уже понял, занимаясь с денверским кланом на лестнице здания законодательного собрания штата Колорадо. В обычные дни организаторы-добровольцы для всех явившихся подбирают схему из бурпи, коротких забегов, отжиманий, прыжков на месте «ноги вместе-ноги врозь» и карточные игры на тему тренировок. Есть также типичные для каждого клана упражнения, например «хойсти», «себастианс», а также «боханы», упражнения, которые выполняются только в проекте «Ноябрь». Каждая неделя посвящена какой-то теме. Какая бы ни была тема или упражнения, по-настоящему заряжает то, что ты занимаешься с сотней других людей, и когда кого-то покидают силы, все его подбадривают и иногда обнимают. Никто не оценивает, у кого как получается. Здесь царит прекрасная атмосфера и общности, и спортивного духа.

На противоположной стороне поля невероятно подтянутый человек в неоново-зеленой тренировочной куртке, широко раскинув руки, совершает рывок по ступеням сектора, голося при этом: «Я — медведь! Медведь!» Еще один не менее спортивный человек в неоново-оранжевой толстовке и головной повязке без промедления кричит в ответ:

— Медведи ревут не так, — и издает рык, достойный настоящего гризли.

Затем они высоко над головой хлопают друг друга по ладоням и падают на дорожку, синхронно выполняя бурпи на одной ноге. Зрелище странное, но самое подходящее для здешней атмосферы. Вполне возможно, что они даже не знакомы.

Все это прекрасно, но я здесь не ради беготни по лестницам или эклектичных программ. Меня привлекает моральный дух, который поддерживают все участники проекта «Ноябрь». Они постоянны, как почтовое ведомство США: дождь ли, ветер или снег — они всегда на улице, испытывают пределы собственных возможностей. Непогода бывает в любое время года, и хотя вряд ли участники проекта думают в этом направлении, но благодаря таким еженедельным тренировкам на свежем воздухе весь клан налаживает связь между своей природой и сменой времен года. Они не только целый час занимаются кардиоупражнениями — их нервная система получает сигнал о том, какое время года на дворе. Она активизирует в организме непроизвольные, заложенные эволюцией процессы, укоренившиеся на самом глубоком генном уровне.

Благодаря погодным условиям запускаются, готовясь к предстоящему сезону, рефлекторные цепи: на зиму запасается бурый жир, а летом открываются потовые железы и усиливается периферийный кровоток. Хотя еще только октябрь, температура в начале утренней тренировки едва превышает 4 градуса. Несмотря на прохладу, мужчины с голыми торсами и женщины в спортивных бюстгалтерах, поднимаясь вверх и сбегая со ступенек, обливаются потом.

Минут за 25 я неплохо продвинулся по ступенчатой окружности и принялся жать к финишной прямой. Когда я волочился вверх по последнему из 35-ступенчатых секторов, ноги были будто ватные, но мне как-то удалось доковылять до финиша. Меня поддерживала небольшая группа спортсменов, а подтянутая блондинка, которую я видел последний раз в жизни, обняла меня, поздравляя с проделанной работой.

В конце маршрута я наконец-то встретил самого Мандарика (его партнер, Грэхам, недавно переехал в Сан-Диего). Как и те двое, изображавшие медведей, это был высокий, впечатляюще спортивный парень. Он щеголял бритым черепом и густой, кустистой бородой. Со лба у него лил пот, но посидев и посмотрев, как последние несколько сотен людей пересекают финишную черту, он начал зябнуть и потирать руками бугристые бицепсы. Я спросил, не удивляет ли его, что из простой спортивной договоренности с приятелем получилось такое масштабное предприятие. Он с улыбкой ответил, что какова бы ни была суть проекта «Ноябрь», это именно то, чего людям не хватает в повседневной жизни.

— В последнюю пару сотен лет мы сами понаставили вокруг себя все эти барьеры.

Мандарик родом из Сербии, но он безупречно говорит на английском. Тут он начал изображать типичного бостонца, имитируя южный говор.

— Они такие: «Ой, черт! На улице холод. Я лучше посижу дома в тепле». Они не понимают, что весь род человеческий издавна привык думать, что внешний мир опасен. Или что тренироваться на холоде — безумие. Но угадайте что? Сотни тысяч лет люди только этим и занимались. Мы для этого созданы.

За последние несколько месяцев проект «Ноябрь» стал настолько успешным, что Мандарик смог уйти с постоянной работы и полностью посвятить себя взаимодействию с разными кланами (набрать обороты удалось в том числе и благодаря щедрой спонсорской помощи The North Face). Я спросил его про холод и про то, настанет ли когда-нибудь такой день, когда погода будет настолько суровой, что отмена тренировки будет оправданной. Мандарик сморщился, всем своим видом демонстрируя решительное «нет».

И он принялся рассказывать мне об одном клане в Эдмонтоне, в Канаде, где температура опускается до минус 40 градусов, отметке, где показания по Фаренгейту и Цельсию совпадают.

— У нас каждую неделю приходили по 35 человек. Чем холоднее становилось, тем почетнее было явиться на тренировку. Там, в Эдмонтоне, мы и вправду давали настоящую медаль каждому, кто приходил в мороз минус 30 и ниже. Однажды пришел один паренек и не получил своей медали — было минус 29. По его словам, это лишь подстегнуло его прийти на следующей неделе, — рассказывал Мандарик.

Проверка своей выносливости и противостояние непогоде — одна из прелестей проекта «Ноябрь». Пареньку из Эдмонтона хотелось совершить нечто значительное, нечто, кажущееся опасным. А самое главное, нечто, что сможет сделать любой, стоит только захотеть.

— Сейчас люди занимаются этим, потому что это весело, а прежде делали ради выживания, — пояснил Мандарик.

В истории человечества долгое время даже возможности попасть из холода в уютный дом не было. Самая суть адаптации состоит в борьбе за выживание. И Маккензи, и проект «Ноябрь» бьются над тем, чтобы выяснить, до какого предела можно без риска испытывать человеческую выносливость в экстремальных условиях. С помощью этих знаний они тренируют спортсменов и помогают им найти в себе внутреннюю силу. Но у всех свой предел, и, если зайти за него, природа может забрать человеческую жизнь. Благоразумные спортсмены, как Маккензи и Мандарик, загодя сбавляют обороты. На что способен человеческий организм, в точности известно лишь тем, кто изо дня в день заигрывает со смертью, ходя по лезвию бритвы. А чтобы выяснить, где же этот предел, мне придется оставить подготовку спортсменов и изучить регламенты, по которым людей готовят, и вправду смотреть смерти в лицо. Мне нужно выяснить, как обучают солдат. И в ходе этого исследования я вернусь почти на два столетия назад, в те времена, когда погода решала исход войн.

Глава 11

Война с холодом и жизненное начало

Пьер Жан Моришо-Бопре гордо восседал на коне где-то посреди строя солдат, протянувшегося вдоль всей линии горизонта. Стояло лето 1812 года, и полковой хирург находился в составе одной из самых успешных армий всех времен. Покидая Францию якобы для того, чтобы освободить Польшу из-под власти русского царя, Великая армия Наполеона насчитывала около 700 000 человек. И как частенько бывает с вторжениями в Польшу, ее освобождение на самом деле было лишь предлогом, чтобы разрешить политические разногласия. Истинная цель Наполеона состояла в уничтожении России и передаче контроля над ресурсами империи в Париж.

Тогда в газетах предсказывали немедленный успех армии Наполеона, которая только-только одержала череду побед. Поначалу так и было. Окруженная русская армия при любой возможности отступала на восток, благодаря чему силы французов продвигались все дальше в глубь страны. К сентябрю они дошли до Смоленска и почти беспрепятственно пошли на Москву. У самой столицы царь выставил прерывистую оборону, и в сражении погибли почти 75 000 солдат. Однако эта победа не была окончательной. Когда французы вошли в Москву, в небо повалили едкие клубы дыма. Под затянувшейся мглой город вспыхнул словно факел.

Русские поняли, что им не победить французов в открытом бою и выбрали иную стратегию. Они сожгли каждое поле, каждый дом и амбар, которые до того поклялись защищать. Вспыхивали целые кварталы, обращаясь в колоссальную стену огня. Пожар поглотил некогда величественный город. Когда пламя наконец стало затухать, остались лишь тлеющие развалины.

До сих пор Великая армия достигала успехов за счет своей способности легко и быстро перемещаться. Она быстро сметала оборону противника, перекрывая каналы его поставок, словно паразит, прогрызающий себе путь в теле хозяина. Наполеон отмечал, что «путь к сердцу солдата лежит через его желудок», и его солдаты не тащили за собой обременительное продовольствие, а выживали за счет грабежа завоеванных сел. А значит, им нужно было только побеждать. Задержка даже на пару недель означала бы катастрофу.

Однако Наполеон не мог предугадать, что, когда они войдут в российскую столицу, грабить будет нечего. Из-за нехватки продовольствия пришлось принимать почти невыполнимое решение. Можно было попытаться перезимовать в Москве без провизии или же совершить унылый и позорный переход, вернувшись на основную позицию в Германии, где можно пополнить запасы и подготовиться к следующей кампании. Французы никак не могли выбрать, что же лучше предпринять, и армия весь октябрь просидела в Москве. А в ноябре температура упала почти до сибирских показателей. К тому времени Великая армия голодала, и оставался единственный выход — отдать приказ об отступлении, которое станет одним из самых жалких и гибельных за всю историю.

Бопре как хирург должен был следить за здоровьем солдат с помощью примитивных средств той эпохи. Во время сражений это подразумевало ампутацию конечностей и оказание паллиативной помощи больным из воинского состава. Во время отступления он попросту с ужасом наблюдал, как на его глазах разлагается некогда непобедимая армия. Во время похода у него не было времени останавливаться и помогать каждому по отдельности. Лучшее, что он мог сделать, — записывать свои наблюдения о том, как солдаты погибают в холодных снегах.

— Сколько я видел солдат, раненых и больных, отступающих по приказу и бегущих не разбирая дороги, унылых, бледных и удрученных, со слезами на глазах выпрашивающих у каждого встречного на дороге корочку хлеба? — задается он риторическим вопросом с своем фолианте A Treatise on the Effects and Properties of the Cold: With a Sketch, Historical and Medical, of the Russian Campaign. С клинической точки зрения военная глупость обернулась возможностью глубоко изучить, как холод губит человека: вмиг, за одну лишь ночь, или же с течением времени, из-за стресса и лишений.

Когда колонна военных повернула к дому, до безопасного места было 750 миль. А казаки тем временем перегруппировались и верхом двинулись параллельным курсом, нападая на солдат, которые сошли с безопасной дороги и выпрашивали продовольствие в селах. Изолированные собственной спесью, солдаты замерзали десятками. Наблюдая, как они постепенно умирают, Бопре пришел к выводу, что в вопросах жизни и смерти физические возможности не всегда самое главное. Он был уверен, что тут все зависит от образа мыслей. Врач заметил, что итальянцев, португальцев и испанцев условия, в которых они оказались, приводили в уныние. Эти солдаты, родом из части Европы с более умеренным климатом, «были вынуждены мужественно переносить непривычные им суровые условия и направлять свои мысли к родным местам. Но горе тому, кто подрывал свой дух, предаваясь мрачным, наводящим уныние мыслям! Холод подкрадывался к нему быстрее, он готовил себя к смерти, подгонял ее». Так писал Бопре. Разумеется, солдаты родом из теплых мест более восприимчивы к постоянным морозам, но самое главное, по наблюдениям Бопре, это то, что первыми погибали те, кто утратил надежду. Это неподдающееся объяснениям явление, которое вдыхает жизнь в наше существование, он называл «жизненным началом». Он связывал его со способностью организма вырабатывать тепло и противостоять условиям окружающей среды.

— Жизнь любит тепло. Тому, кого душит холод, нужно искать спасения только в тепле, — писал он.

К концу ноября отступающую армию охватил хаос. В лица солдатам бил неизменный, холодный северный ветер. И Бопре сам видел, как у некоторых обледеневали глаза, и они слепли. Люди замерзали на ходу, погибая целыми полками. Бессчетное число раз он проезжал мимо солдат, которые в последние мгновения жизни расстегивались и раздевались догола. Наступала гипотермия, в эти последние минуты жизни в голове у них все мешалось, нервные окончания уже не распознавали холода, подавая сигналы о невыносимой жаре.

Те, кому посчастливилось собрать хворост для костра и улучить пару часов сна, обнаруживали, что даже тепло огня таит опасность. Стоило изможденным людям на короткое время уютно пригреться, они тут же погружались в глубокий сон, оставляя костер без присмотра. Когда же пламя потухало, расслабившийся организм не справлялся с новым испытанием: ему не удавалось возродить в себе жизненную энергию. Первые несколько часов поспать у теплого костерка было приятно, однако «этот приятный сон был далеко небезопасен. Людей охватывал холод, они коченели и больше не просыпались».

Бопре как-то удалось пережить первый переход до Смоленска. Столбик ртути в термометре хирурга колебался между устрашающими отметками в минус 20 градусов и самой низкой, минус 27. К тому времени остались лишь ряды придорожных могил по два десятка солдат в каждой. Оставшиеся в живых стонали в предсмертной агонии и бреду. Они стали легкой добычей для случайных мародерских набегов казаков, которые жаждали, чтобы ни один француз не вернулся на родину. Пострадавшим от обморожения Бопре предлагал все доступные ему лечебные средства. Большинство из них — всего лишь домашние медикаменты на основе ошибочной веры в придуманные греками гуморы и народные обычаи. В случае обморожения и почернения пальцев ног и рук Бопре энергично растирал их с помощью комков снега. Получившим обморожение солдатам это ложное тепло было похожим на те ощущения, которые заставляли солдат раздеваться в последние минуты жизни. К сожалению для его пациентов, растирания снегом не помогали ни излечить симптомы, ни облегчить их состояние.

К тому времени как Бопре дошел до Вильнюса на территории современной Литвы (один из первых городов, взятых Наполеоном летом 1812 года), не велось уже никаких боевых действий. От почти трех четвертей миллиона солдат, изначально отправившихся на войну, остались лишь 30 000.

Одну из самых грозных армий подвела погода. И случилось это не в первый и не в последний раз. За всю историю войн капризы погоды принесли гораздо больше жертв, чем любые действия неприятеля. При беглом обзоре военных катастроф вспоминаются события 218 года до н. э., когда карфагенский полководец Ганнибал Барка попытался перевести 38 африканских слонов через Альпы с тем, чтобы огорошить ничего не подозревающих жителей Рима новым боевым оружием. Этот переход стоил ему половины его сорокашеститысячного войска и почти всех толстокожих — от них осталась лишь горстка. В 1242 году тевтонские рыцари в боевых доспехах решили совершить набег на Россию. Рыцари под предводительством короля иерусалимского Ги попытались осадить Новгород. К несчастью для Ги, когда войска вступили на замерзшую поверхность озера, почти 400 закованных в металл воинов провалились под лед и замерзли насмерть, по сути, завершив этим продвижение королей-крестоносцев на восток. В 1742 году, когда другое французское войско отступало из Праги по покрытым снегом горам и ущельям, за 10 горьких дней погибло 4000 человек.

Не прошло и ста лет после обреченной на неудачу кампании Наполеона, как Адольф Гитлер предпринял свой блицкриг через Польшу и погнал 3,2 миллиона солдат к Москве без подходящего для вторжения зимнего снаряжения. Он чересчур понадеялся на возможность скорой победы, и войска во время передвижения застряли в снегах. Вездеходы и танки обледеневали, оружие выходило из строя, участились случаи обморожения, а солдаты насмерть замерзали в траншеях. Той зимой, наверное, к счастью для остальных стран, почти миллион фашистов погибли.

Из этих примеров можно извлечь очень простой урок. Войны ведутся не только с народом, но и с погодой. И на каждый случай поражения зимой зачастую есть не менее убедительная история торжества победителей, которым удалось справиться с холодом чуточку лучше, чем неприятелю.

Будущим завоевателям на заметку: повседневные задачи и чрезвычайное напряжение, с которыми сталкиваются солдаты на поле боя, пожалуй, важнее их способности убивать. Но как же военные на самом деле готовятся к преодолению пределов человеческой выносливости, когда стихия оборачивается против них? Именно эту задачу и приходилось заново учиться решать военным США каждый раз, как только они ввязывались в очередные боевые действия. Достаточный запас продовольствия, конечно, очень важен, но цель большинства современных программ подготовки состоит в формировании «жизненного начала», описанного Бопре. Но, как нередко нас учит жизнь, путь американских вооруженных сил к успеху начинается с трагедии.

На узкой полоске Флориды стояла зима. Второй лейтенант Спенсер Додж с трудом пробирался по наполнившейся весенними водами каше Желтой реки. На заболоченную пойму наползал ледяной туман, а почти тридцатикилограммовый рюкзак за спиной утягивал лейтенанта вниз. Вода доходила ему уже до середины груди. С берега раздавалось рявканье восьмерых сержантов: они приказывали Доджу с товарищами идти гуськом по направлению к купе амбровых деревьев и кипарисов примерно в полумиле от них. На выполнение задания должно было уйти шесть часов. Было 15 февраля 1996 года, и Доджу оставалась последняя неделя программы подготовки, которая считалась в армии освященной, — если он пройдет ее, то войдет в состав легендарных «рейнджеров». Цель этого курса состояла в том, чтобы выявить у солдата слабые стороны, потому пройти его могли лишь самые крепкие. В течение нескольких недель солдаты обливались потом в пустынях, бродили по горам, а теперь вот отмокали к ледяной реке. Каждый день приносил новое испытание, и каждый в подразделении был воплощением усталости: голодный, эмоционально истощенный и изможденный физически. На каждом из них в начале подготовки было на 20 кг больше жира и мышц, чем в конце.

Додж стал свидетелем того, как в их группе выбыл 161 человек из 334. Пару дней назад один из будущих рейнджеров, просидев в холодной воде слишком долго, потерял всякую ориентацию — это одна из первых стадий гипотермии. Когда сержант велел незадачливому десантнику дотянуться до носа, тот дотронулся до груди — у парня было спутано сознание. А раз он временно потерял концентрацию, значит, он не прошел отбор. Додж не собирался допускать такую ошибку. Поэтому, когда вокруг него заплескалась вода, он не стал жаловаться, хотя и не мог сдержать дрожи. Наверное, он настолько привык к лишениям, что ему и в голову не приходило, что возможности его организма на исходе. Однако со временем появились предательские симптомы гипотермии. Он был не в состоянии сосредоточиться на стоявшей перед ним задаче, стал раздражительным, а температура падала так стремительно, что даже проходившие по мышцам судороги никак не могли согреть его. Он все еще был по грудь в воде, когда у него отказало сердце.

Учебные маневры продолжились под нестихающий стрекот раций и сигнальные вспышки, а несколько солдат тем временем пытались реанимировать упавшего. Над рекой завис вертолет с расположенной неподалеку базы. На вертолет пытались поднять тело Доджа. Лопасти разрезали воздух над рейнджерами, и вертолет случайно обдал их дождем ледяных брызг. Многим из тех, кто уже дрожал, тут же стало намного хуже. К тому времени как руководство осознало масштаб проблемы, четверо будущих рейнджеров были мертвы, а еще многие находились в критическом состоянии.

Этот день стал худшим за всю историю подготовки рейнджеров с 1977 года, когда в результате до жути похожего несчастного случая в том же самом месте Желтой реки погибли два других кандидата — также от гипотермии. Военным хорошо известно о возможных рисках от воздействия холода, но характер смертей в элитном подразделении настолько потряс всех, что верхушка потребовала объяснений: как вышло, что в программе что-то не заладилось. А еще помимо трагической гибели солдат в результате этих несчастных случаев встал любопытный вопрос. С одной стороны, военным нужны все запасы стойкости, какие только есть у человека, но единственный способ узнать, насколько глубоко они залегают, — замучить солдата и подвести его к самой грани смерти. Рейнджерам не приходится выбирать, в каких условиях они будут сражаться. А у военных достаточно оснований, чтобы дознаться, где проходит грань между терпимыми мучениями и верной смертью. Одной смутной идеи о «жизненном начале» им недостаточно. Им нужны четкие ответы на основании научных исследований. Для проведения соответствующего исследования молодому капитану с докторской степенью в области физиологии человека поручили провести обзор всех недавно опубликованных работ о военных и холоде и обновить данные, чтобы больше подобных случаев не было. Капитана звали Джон Кастельяни.

В его распоряжении оказалось учреждение с почти полувековой историей. Оно располагалось на военной базе неподалеку от Бостона, в Натике штата Массачусетс и называлось Научно-исследовательским институтом экологической медицины армии США, или USARIEM для тех, кто предпочитает непроизносимые военные аббревиатуры. Этот институт — часть еще более крупного военного комплекса, Исследовательского центра солдатского снаряжения армии США в Натике. Военный комплекс известен тем, что там производят сухой паек под названием MRE, или Meals Ready to Eat. Он есть у каждого солдата наряду со снаряжением и бронежилетом. На них еще часто жалуются. На самом деле если солдату приходится рассчитывать на какое-то питание на поле бое, то его, скорее всего, сначала испытали в Натике. Для военных, чья официальная миссия состоит в том, чтобы суметь развернуть одновременно два театра военных действий в разных частях земного шара, ежегодный ценник в 18 миллионов долларов за содержание такого комплекса — это, несомненно, выгодная сделка, если речь идет о том, чтобы солдаты и оборудование в любых условиях функционировали на высоком уровне. В конце концов, уступить перед напором стихии может не только солдат, что стреляет из ружья на передовой. Губительные последствия погодных явлений могут повлиять на любые аспекты подготовки, логистики, транспортировки и даже просто на то, будет ли спешка или же можно дожидаться приказаний на базе.

Самый важный объект комплекса — ряд помещений для имитации любых условий окружающей среды, какие только есть на Земле. Тут есть комнаты, где постоянно льет дождь или которые с помощью обжигающих ламп мощностью 250 ватт можно нагреть до невыносимых температур. Помещение размером с баскетбольный зал с помощью катушек искусственного охлаждения и ветряного двигателя можно остудить на 30 градусов одним щелчком выключателя.

Кроме того, там есть оборудование для погружений под воду и помещение, где имитируются высотные условия с барометрическим давлением, как на вершине Эвереста. Чаще всего во всех этих камерах испытывают неодушевленные предметы. Бывает, что облаченный в камуфляж исследователь подвешивает в камере с тропическим дождем какое-нибудь огнестрельное оружие на недельку, чтобы посмотреть, какие части в первую очередь покроет ржавчина. А иногда несколько ящиков с сухим пайком помещают в тепловой камере и проверяют, не разрушится ли пластиковая упаковка. На базе даже есть камера с огнеметом — наверняка для того, чтобы проверять на устойчивость к пламени любое снаряжение: от «Хаммеров» до парашютов. В основном на территории комплекса тестируют все, что нужно солдату, кроме кожи, и только Кастельяни и несколько других ученых из USARIEM исследуют, что происходит с солдатом внутри его организма.

Я побывал в этом исследовательском центре в октябре 2015 года, почти в то же время, когда мы с одним из основателей проекта «Ноябрь» пожимали друг другу руки. Там я встретился с Кастельяни и понаблюдал за его исследованиями. Его лаборатория — интеллектуальный наследник программы 1927 года, проводимой в соседнем Гарвардском университете. Она называлась «лабораторией усталости» и затевалась с тем, чтобы понять, как жара, холод и усталость влияют на тех, кто большую часть времени проводит в экстремальных условиях. В результате гарвардских исследований были созданы регламенты для пребывания в экстремальных условиях. Эти регламенты военные использовали во время Второй мировой войны. В гарвардской лаборатории также разработали подробные таблицы, с помощью которых можно рассчитать потери тепла за определенный отрезок времени при определенном типе воздействия. Данные тех же самых исследований использовали для разработки армейских регламентов и в 1995 году. Однако из-за череды смертей Кастельяни засомневался, не упустили ли они чего.

— Эти предыдущие исследования проводились на сравнительно довольных и здоровых солдатах, — поясняет Кастельяни. — В них не учитывались крайности, которые бывают при подготовке войск специального назначения — потеря мышечной и жировой массы, усталость, — а ведь сейчас это норма.

Его первая задача состояла в том, чтобы заново провести первоначальные испытания с другой группой, состоящей из рейнджеров-новобранцев, только-только завершивших подготовку.

Приступив к изучению гипотермии, Кастельяни поместил своих новобранцев в условия, в точности повторяющие те, в которых погибли их товарищи. В течение нескольких лет новобранцы, получив по ректальному термометру, десятками вышагивали на беговых дорожках в его низкотемпературных камерах, а он с пристрастием замерял у них потери тепла, пока температура у испытуемых не падала до 35 градусов. Кастельяни погружал солдат в десятиградусную воду по пояс и по шею, и они ходили в воде по специальной беговой дорожке, имитируя действия рейнджера во время перехода через реку. Солдаты шагали на месте, а Кастельяни фиксировал резкое понижение температуры по мере того, как холодная вода поглощала вырабатываемое ими во время нагрузок тепло. Через четыре часа из испытания выбыли все, кроме двоих добровольцев, и ни один из них не продержался даже близко к шести часам — а именно столько времени было приказано трудиться в воде рейнджерам во Флориде.

По распоряжению руководства Кастельяни уточнил и откорректировал таблицы с данными по холодной воде, чтобы они больше соответствовали нуждам солдат во время подготовки. Затем он продолжил просчитывать другие типы воздействия климата на поле боя. Он помог элитным подразделениям выяснить, как на восходящих к горным вершинам солдат влияет давление и скорость подъема, а также можно ли по рациону предположить, сколько человек в группе вернутся с головокружением или погибнут из-за высотной болезни — той самой болезни, с которой мне, возможно, придется бороться на Килиманджаро.

В результате его исследования были разработаны приложения для мобильных телефонов военных, с помощью которых командиры смогут спрогнозировать, какой будет возможная реакция состава в суровых условиях.

— Это такая штука, благодаря которой руководитель будет заранее знать, сколько солдат могут заболеть, — рассказывал Кастельяни. Оказалось, высота пагубно воздействует на сплоченность подразделения. Если солдат без акклиматизации на вертолете или парашюте поднимается с высоты уровня моря на высоту около 4000 м, он может стать замкнутым, агрессивным и не способным к согласованным действиям. При попытке проведения согласованных, высокотехничных операций эти качества оказываются губительными. Разумеется, эти таблицы не настолько точны, чтобы узнать, как будет действовать конкретный человек в напряженных природных условиях, но они многое говорят о том, каких результатов добьется группа в целом. А в некотором отношении сводные показатели важнее. Кастельяни объясняет это так: если командир «знает, что 25 % его состава, вероятно, окажется нетрудоспособным из-за подъема на высоту, то, чтобы выполнить задание, он сможет взять с собой на 25 % больше людей». В ходе недавнего полевого испытания, в рамках которого военное подразделение совершило стремительный подъем к вершине Денали (ее высота 6000 м, и это самая высокая гора в Северной Америке) на Аляске, приложение точно показало, сколько людей заболеют и будут вынуждены спуститься, чтобы прийти в себя.

— Начальство было довольно, — заявил Кастельяни.

В USARIEM, разумеется, не упускают из виду и пределы человеческой выносливости. Однако, чтобы армия была успешной, она должна контролировать и множество других, менее значительных, более повседневных вещей, которые происходят далеко от линии фронта. Когда я приехал в институт, я узнал, что Кастельяни развивает новый проект, в рамках которого будут исследовать подвижность рук при низких температурах. Задолго до появления симптомов гипотермии или обморожения у человека замедляется мелкая моторика. Такое замедление — один из первых признаков того, что человек замерзает. Потеря подвижности рук означает, что оказавшийся в Арктике солдат при попытке заменить спущенную шину не сможет навернуть гайки на болты. А когда выходит из строя транспортное средство, вся цепочка поставок начинает работать уже не так эффективно, как следует.

Лаборатория Кастельяни расположена на четвертом этаже массивного учебного корпуса, где находились подсобные помещения института. Здесь спаренные камеры оборудованы самой современной системой охлаждения и ветровым двигателем, который заставляет холодный воздух циркулировать по стенкам из металлической сетки. Команда рядовых с именными жетонами на липучках и в мешковатой форме готовили проведение эксперимента, поучастовать в котором, по словам Кастельяни, мне нельзя. Для этого нужна справка от врача. Когда Кастельяни сказал, что мне придется приехать позже, я был немного разочарован — ведь я проехал полстраны, чтобы совершить заплыв, изматывающий даже рейнджеров, или чтобы часами мокнуть под дождем с ректальным зондом. Очевидно, в армии, чтобы получить травму на вахте, непременно нужна бумажка.

Справившись с разочарованием, я иду за ним в камеру, оснащенную беговой дорожкой, складным стулом и карточным столом. Кастельяни надевает черную балаклаву, теплую зимнюю куртку и садится. Я, в тонкой белой рубашке, сажусь напротив. Сначала ветерок, постоянно дующий от вентилятора, освежает, но я понимаю, насколько это изматывает, если сидеть здесь долго. Солдат — помощница Кастельяни, дрожит, стискивая побелевшие руки. Кивнув в ее сторону, Кастельяни говорит, что у нее, должно быть, болезнь Рейно, заболевание, которому подвержены в основном женщины. Из-за него они становятся особенно восприимчивы к холоду. А Кастельяни, очевидно, совершенно уютно в своем наряде. Он взмахом руки велит помощнице продолжать, и она ставит перед ним перфорированную плиту. Эта штука похожа на какую-то детскую игру 1950-х годов. На ней два параллельных ряда круглых дырок, два набора коротких металлических колышков и толстых круглых шайб.

Тест на коммутационной доске Пердью — стандартная проверка для оценки подвижности рук. Цель в том, чтобы оценить, насколько быстро человек подхватывает мелкие металлические детали и вставляет их по порядку в расположенные в ряд отверстия, надевая при этом на вставленные колышки еще более мелкие шайбы. Это не просто забавная игра. Страшно представить, насколько трудно выполнять эти мелкие движения. Я недоверчиво смотрю на Кастельяни: и для этого-то испытания мне нужна справка от врача? Кроме того, мне интересно, неужели так действительно можно объективно оценить, насколько холод мешает солдату, скажем, поменять колесо в Арктике или нажать пару кнопок на айфоне?

Почти каждый знает, каково это, когда пальцы еле двигаются на морозе, но в боевых условиях такая утрата физических возможностей может привести к серьезным последствиям. В бою это значит, что сложно перезарядить оружие или крутить циферблат радио. В какой-то момент Кастельяни сообщает, что он бы предпочел проводить испытания на другом уровне, пожалуй, несколько более применимом к условиям на линии фронта. Чтобы солдаты засекали время, за которое они разбирают свое оружие при разных температурах. Единственная загвоздка в том, что ему «сложновато получить разрешение держать оружие в лаборатории». Это намек на запутанную военную бюрократическую систему, которая разрешала ему погружать солдат в ледяную воду, но запрещала использовать винтовки, которые будут у них в реальности. Так что проходится довольствоваться настольной игрой. Он пожимает плечами, за меня вставляя колышек 2,5 см в длину в отверстие. Я не в особом восторге от всего этого научного великолепия.

Однако на самом деле все это только предваряет настоящую цель исследования. Усы Кастельяни топорщатся из-под края балаклавы, а он рассказывает, что военные считают, что можно обмануть организм и добиться несколько большей подвижности. Впервые в этот день меня озарило, что в армии тоже действуют по принципу «вбивания клина».

Кастельяни натянул нижнюю часть балаклавы на затылок и провел пальцем от точки над виском вниз по щеке. Он сказал, что тут проходит тройничный нерв.

— Оказывается, этот нерв отвечает за множество реакций нашего организма на холод. И мы считаем, что, если нам удастся заставить его поверить, что снаружи теплее, сосудосуживающая реакция организма будет не столь интенсивной, — взволнованно рассказывал он. Чем больше крови поступает к пальцам, тем более они подвижны. А повышение подвижности означает, что солдат сможет менять колеса и быстрее разбирать свое оружие.

Эта идея родилась благодаря особенности человеческой анатомии. Расположение тройничного нерва чрезвычайно удачно для вмешательства в организм. На медицинских схемах он похож на куриную лапку с тремя раздвинутыми по щекам пальцами. Корень же нерва уходит в череп, где без промежуточных фильтров соединяется непосредственно с таламусом, структурой мозга, которая контролирует терморегуляцию. Большинство периферических нервов в конечностях идут в мозг по гораздо более кружному маршруту. На практике же этот нерв передает ощущения в мозг быстрее, чем другие, и Кастельяни полагает, что это прямой путь для передачи тепловых ощущений, который, возможно, оказывает влияние на остальной организм. Его гипотеза состоит в том, что если он сможет сделать так, чтобы тройничный нерв воспринимал тепло, то и во всем организме сосудистый спазм, возможно, будет менее интенсивным. Тогда солдаты, пожалуй, смогут чуть более активно работать пальцами. Если из этого ничего не выйдет, он еще думает изобрести какую-нибудь греющую накладку на предплечья. Так можно «обмануть» нервы ближе к источнику и восстановить кровообращение. Ведь если попытка вмешательства в организм не удалась — черт возьми, да всегда же можно просто изобрести обмундирование получше. Принесут ли эти испытания какие-нибудь плоды — только время покажет.

Результаты испытаний на подвижность, возможно, появятся через год или два, а в USARIEM уже разработали как минимум один регламент обучения, который уже является стандартной рабочей процедурой для солдат, воюющих за рубежом. После 11 сентября 2001 года главным районом боевых действий были высокогорья Афганистана и раскаленные пустыни Ирака. Более 150 000 солдат из состава армии США были отправлены за рубеж. Большинству из них пришлось срочно приспосабливаться к совершенно иному климату и быть готовыми к бою почти с первого же дня. Хотя по таблицам высоты и можно спрогнозировать, сколько солдат будут непригодны для боевых задач в Афганистане, военным точно неизвестно, как сделать так, чтобы целое воинское подразделение быстро акклиматизировалось к иракской жаре. Акклиматизация — это процесс, который вызывает кучу изменений в организме, улучшающих теплоотдачу. Все играет свою роль — потовые железы, объем плазмы, кожа, система кровообращения и скорость обмена веществ. Пока в человеческом организме не произошли необходимые изменения, есть высокая вероятность получить тепловой удар, который может оказаться смертельным.

Оказывается, терпеть непогоду — не самый быстрый способ изменить организм так, чтобы он стал устойчивым к новым условиям окружающей среды. Быстрее будет, если выполнять тяжелую работу в этих условиях. Этот процесс очень похож на то, что делают участники проекта «Ноябрь» и Брайан Маккензи.

Благодаря Кастельяни выяснилось, что с помощью умеренных занятий спортом при высоких температурах всего по несколько часов в день перед поездкой можно изрядно ускорить процессы акклиматизации.

— В армии перед переброской солдат мы отправляем их на две недели в Аризону или калифорнийскую пустыню, где они бегают на улице как минимум по два часа в день, — рассказывает Кастельяни.

Так, по данным исследования, проведенного почти 20 лет назад, высокоинтенсивная подготовка при высоких температурах всего за 5–8 дней значительно повышает способность человека выдерживать жару в течение долгого времени. Напряжение в ходе тренировок — это своего рода «вбивание клина», благодаря чему мы стимулируем целый ряд физиологических изменений.

Однако это еще не все благоприятные последствия. Есть данные о том, что благодаря акклиматизации к жаре у солдата больше шансов выжить при взрыве бомбы или пулевом ранении. В рамках исследования, недавно проведенного в Израиле на животных, было доказано, что мыши, прошедшие акклиматизацию к высоким температурам, переносят последствия черепно-мозговых травм лучше своих товарищей, обитающих в умеренных условиях. В ходе этого исследования ученые закрепляли мышей на подставке и сооружали мини-гильотину, в которой вместо ножа на определенную точку левого полушария мозга подопытных падала гиря весом 95 г. В течение 42 дней мыши восстанавливались, после чего исследователи доводили дело до конца и препарировали мозг мыши, чтобы посмотреть, насколько успешно прошло выздоровление. Удивительно, но мозг мышей, прошедших акклиматизацию к жаре, прекрасно восстанавливался, тогда как у мышей, которым не пришлось приспосабливаться к новым климатическим условиям, наблюдались обширные травмы в сером веществе. Хотя авторы исследования в первую очередь обращали внимание на определенные нейромедиаторы, возбуждающиеся во время акклиматизации (исследование проводилось для будущих фармацевтических разработок), Джон Кастельяни увидел в этом подтверждение факта: благодаря физической подготовке к бою на жаре, что военные проходят перед отъездом в иракские и афганские пустыни, солдаты будут лучше выздоравливать от ран, полученных во время передислокации.

Наверное, никогда не наступит такое время, что мы узнаем о человеческой работоспособности на холоде столько, что будет смысл вторгаться в Россию посреди зимы. Но военные успехи и неудачи давно стали показательными примерами, демонстрирующими всю суть человеческой отваги. Никто так не исполнен жизненной силой, как солдат, чья жизнь висит на волоске. Из раза в раз генералы предъявляли к физическим возможностям своих солдат такие требования, которые те были не в силах выполнить. Результаты их усилий, хотя порой и героических, слишком часто оказывались трагическими. Выброс эндорфинов, получаемых нервной системой в неравной борьбе на поле боя, действует, как «вбивание клина» в связь тела с сознанием на более глубоком уровне. Но есть и другие — менее опасные — способы глубоко постичь это «жизненное начало», который делает нас людьми. Поэтому-то я и отправляюсь в Англию.

Глава 12

Tough Guy

Где-то в центральном Лондоне, в одном из фетиш-клубов на борцовском ринге месопотамский бог в сверкающих золотых плавках только что одолел противника. У Мади Малика кровь струится из носа и льется изо рта. В этом матче, где его победа была предопределена, все едва не вышло совсем наоборот. Пару минут назад атака Эль Нордико в высоком прыжке завершилась контактом ноги с лицом Малика — его перекинуло через канаты. Ударившись о землю, Малик потерял сознание. В конце концов с трудом подняться на ноги ему удалось почти через 30 секунд. Есть ли переломы — понять нельзя. Однако же это и не важно — шоу должно продолжаться. Наконец Малик поднялся на ринг, чтобы совершить финальный рывок к победе. Теперь же он выкрикивает издевки в публику, которая состоит в основном из тридцатилетних, а за его спиной две чрезвычайно мускулистые девицы в совершенно одинаковых красно-белых купальниках и масках выделывают коленца.

— Я ваш бог! — ревет он. — Все вы будете мне поклоняться.

Парочка подвыпивших зрителей парируют, что его плавки не оставляют никакого места воображению, и то, что они видят, их не особенно-то впечатляет. Сцена на скорую руку превратилась в череду миниатюр на тему борьбы, шуточных эстрадных представлений и, наконец, в огненное стриптиз-шоу. Как только Эль Нордико, или Эд Геймстер (у него мощные мышцы, и он весь покрыт татуировками и, если не в гриме, то похож на викинга) утащили с ринга, он взгромоздился возле меня и, положив мне на плечо густо покрытую татуировками руку, широко улыбнулся.

— Вот так мы и готовимся к Tough Guy, — сказал он. Эд — головорез, как он сам себя называет, и лидер Ghost Squad, бригады сумасбродов с раскрашенными лицами. Они приглядывают за маршрутом Tough Guy и помогают тем, у кого проблемы. Я первый вечер в Лондоне. Я вышел из самолета всего пару часов назад, и следующие несколько дней, пока я буду участвовать в самой старой и, пожалуй, самой трудной гонке с препятствиями, я — гость Эда. Задолго до того, как Фейсбук заполонили посты о гонках Tough Mudder и «Гонке спартанцев» — а на самом деле почти за 20 лет до появления Фейсбука, — десятки тысяч участников Tough Guy проходили адский тренинг вроде тех, куда военные отправляют новобранцев, в самую холодную погоду, какая только бывает в Англии. Маршурт представляет собой ряд препятствий из высоконатянутых веревок, канализационных труб, колючей проволоки и, самое страшное, канав с ледяной водой, чтобы участники мокли и мерзли на протяжении всей гонки. Гонку традиционно проводят в последнюю неделю января, и несколько лет назад, в 2013 году, маршрут был так покрыт льдом и снегом, что гонку чуть не отменили. Кто-то все-таки ратовал за ее проведение, и в результате более 300 человек оказались в больнице с гипотермией. Tough Guy — это торжество страданий при температуре ниже нуля. Именно такое испытание я и хочу пройти с голым торсом.

В звуках английского акцента из-под масок мексиканских воинов есть что-то глубоко успокаивающее. Говорят, что этот клуб — единственный в своем роде во всей Великобритании. С нами также Скотт Кинилли, документалист ростом 192 см. Это он познакомил меня с Лэрдом Гамильтоном. У Скотта длинные волосы, и — я все чаще встречаю таких людей на такого рода мероприятиях, — он покрыт сетью татуировок. Еще у него заразительная улыбка. И она удивительно хорошо помогает ему убеждать друзей пускаться с ним в дурацкие авантюры. Последние три года он работал над фильмом под названием Rise of the Sufferfests о резком росте движения гонок с препятствиями, которые стали одним из самых популярных в мире спортивных занятий на выходных. В своих репортажах, которые публикуются в журналах Outside и Men’s Journal, он отслеживает частоту травм и конфликтов в индустрии гонок с препятствиями. Он только что прилетел из Северной Калифорнии, и мы оба здесь для участия в гонке Tough Guy. Однако цель его приезда более личная: он собирается впервые показать свой фильм немногочисленной публике из числа участников. Среди зрителей будет и мистер Маус, восьмидесятилетний дедушка и участник всех таких гонок. То, как он изображен в фильме, может понравиться ему, а может и нет.

Мистер Маус, или Билли Уилсон, прежде служил в Гвардейском гренадерском полку Британской армии и во время кампаний на Кипре и Суэцком канале носил ручной пулемет. Хотя он и повидал боевые сражения, в своих походах он по большей части выполнял функции полкового цирюльника, брея головы и подравнивая усы. Выйдя в отставку, он переехал на большую, захолустную ферму в деревушке неподалеку от города Уолверхэмптона в центральных графствах Англии. Если верить мистеру Маусу, в его доме некоторое время жил Уильям Шекспир. Уилсон открыл в городе процветающую сеть парикмахерских и сделал себе имя благодаря эпатажной рекламе с изображением полуобнаженных женщин, которые, по его словам, работали у него парикмахерами. Клиенты выстраивались в очереди на стрижку, хотя пышногрудые блондинки оказались чистой выдумкой. Он сколотил состояние, но ему было мало. Ему хотелось прославиться на весь мир. Опытный бегун Уилсон считал, что спортивные состязания принесут мир во всем мире. Если бы ему удалось склонить агрессивно настроенную, заблудшую молодежь к занятиям спортом, он бы смог сделать из них полезных членов общества.

Поэтому-то Tough Guy — это не просто гонка. Это душа всей индустрии гонок с препятствиями. Почти нигде в современном мире нет точного разграничения между тем, что означает быть мальчиком и что значит быть мужчиной. В былые времена юноши могли отправиться на войну или убить льва и тем самым доказать свою отвагу. Сейчас нет таких приключений (не говоря уже о том, какие последствия для общества имеет массовое насилие как способ демонстрации жизненно важных аспектов своей индивидуальности), и большинству людей не ведомо, на что они способны.

Tough Guy соединяет в себе армейский опыт мистера Мауса и спортивную инициативу, предпринятую им после первого Лондонского марафона 1981 года. На пастбищах позади дома он вырыл канавы и заполнил их водой. Его ферма прославилась как «Приют для неудачников у мистера Мауса» и превратилась в нечто вроде фестиваля бега. Тут были прыжки в стоги сена и небольшие препятствия, сооруженные из дерева, но по нынешним оценкам это мероприятие было довольно примитивным. Однако настоящим испытанием были не физические нагрузки, а холод. Соревнование было запланировано на последнюю неделю января (в Великобритании эта неделя обычно бывает самой холодной) — ведь он хотел, чтобы участники пробирались по снегу и льду. Он хотел, чтобы они измотались и замерли до такой степени, что почувствовали, как смерть тянет к ним свои лапы. По его словам, только перед лицом смерти человек понимает, кто он есть на самом деле. И при всем этом со дня учреждения этой гонки на маршруте случился лишь один смертельный случай. В 2000 году бегун по имени Майкл Грин умер из-за сердечного приступа, вызванного гипотермией. Травмы — другое дело: в день гонок в местных больницах хватало случаев переломов таза и бедренных костей.

Это мероприятие тут же стало популярным, привлекая тысячи участников со всей страны. По мере того как Tough Guy расширял свои масштабы, Уилсон добавлял препятствия. Деревянные башни высотой в четыре этажа возвышались над грязевыми лужами. Он натянул колючую проволоку над колодцами с ледяной водой, установил трубы, по которым нужно проползать на четвереньках. На одном особенно страшном участке он подвесил провода под напряжением в десятки тысяч вольт. Это было жестоко. И почти 25 лет это было единственное мероприятие такого рода.

Тогда-то с Уилсоном и связался молодой студент, проходивший программу MBA в Гарварде. Его звали Уил Дин, и он интересовался, нельзя ли провести его изнурительную гонку в Соединенных Штатах. Дин, рыхлый англичанин с бесформенной копной волос, утверждал, что, прежде чем уйти в бизнес, он работал агентом по борьбе с терроризмом в парашютно-десантном спецназе, легендарном британском спецподразделении. В судебном иске мистер Маус заявил, что Дин в течение нескольких месяцев обхаживал Уилсона, искушая его перспективой открытия мировой сети его гонок с препятствиями. Дин тщательно все записывал, копировал препятствия и маркетинговые материалы, планируя создать аналогичные в Соединенных Штатах. Затем Дин попросту оборвал связь с мистером Маусом.

Вскоре на лыжном курорте неподалеку от Аллентауна в Пенсильвании Дин организовал гонку Tough Mudder. Он рекламировал ее в Фейсбуке, потратив на это 8000 долларов. Состязание стало безоговорочным хитом. Не успела закончиться первая гонка, Tough Mudder начал увеличиваться в масштабах. Уилсон до сих пор утверждает, что Tough Mudder попросту украл его бренд. Вражда продолжалась годы, и в конце концов стороны пошли на мировую — Дин заплатил Уилсону 750 000 долларов. Прошло много лет, но неприязнь сохранилась, и упоминать имя Дина в присутствии Уилсона все еще рискованно. Одно лишь имя приводит Уилсона в такую ярость, что он подвергает сомнению любой этап биографии Дина. Он утверждает, что нет доказательств, что Дин служил в парашютно-десантном спецназе Великобритании, ведь военные держат списки состава в секрете.

Что бы там ни было, точно известно одно: благодаря Дину Tough Mudder, в отличие от Tough Guy с ее почти тридцатилетней историей, стала мировым брендом. Сейчас есть отпочковавшиеся компании, телешоу, спонсоры и миллионы и миллионы гримасничающих лиц на фото в соцсетях. А мистера Мауса позабыли. Он, пожалуй, и до сих пор бы проводил самую суровую в мире гонку с препятствиями, но, как ни крути, без Уила Дина гонки с препятствиями никогда бы не получили такого широкого распространения.

В Лондонском же фетиш-клубе, превращенном в борцовскую арену, Скотт Кинилли стоит в баре в очереди за очередной порцией пива. По его же собственным расчетам, он изрядно выпил — и без передышки: сев на самолет в Сан-Франциско, он заказал у разных стюардесс четыре миниатюрные бутылочки вина, а приземлившись, не упустил возможности заскочить в несколько баров. Посреди ринга обнаженная танцовщица крутит два факела на цепочках, а потом проводит горящий, похожий на плетку конец по груди. Кинилли поделился со мной, почему его так беспокоит, понравится ли мистеру Маусу, как он изображен в фильме. С определенной точки зрения в этой индустрии мистер Маус — герой. Он — основатель и душа всего этого. Но он еще и самый большой неудачник.

— Я не хочу сломить его дух, — говорит Кинилли.

Показ состоится после гонки. Если он пройдет неудачно, то для Кинилли это последний шанс поучаствовать в Tough Guy. Он уверен, что если мистер Маус сочтет свою роль в фильме оскорбительной, то в другой раз запретит Кинилли участвовать. Однако пока что есть, пожалуй, лишь один способ подготовиться к мероприятию — утопить беспокойство в виски, роме и пиве. Ночь продолжается, а мы с ринга перемещаемся на подземке (об этой поездке остались туманные воспоминания) в квартиру Эда в пригороде Лондона. Там около четырех утра мы наконец бухаемся в постель. Не успели мы уснуть, как Скотт, пытаясь застолбить себе назавтра место на переднем сиденье, выкрикивает: «Я — впереди!» Совершенно неудивительно, что в 9 утра мы не поднялись. Но к полудню мы наконец погрузились в машину. Эд набил ее всякими причиндалами, которые ему как лидеру Ghost Squad нужно привезти на маршрут: несколько тюбиков краски для тела, доспехи, несколько мечей и почти 2,5 литра масла для керосиновой лампы — ведь это самое главное для дыхания огнем.

Я втискиваюсь на заднее сиденье рядом с братом Эда, Уиллом. Он — копия Эда, только с длинными волосами и худее. Он слегка напоминает Иниго Монтойю из Принцессы-невесты. Когда Уилл говорит, что не видел этого фильма, я тут же достаю смартфон и включаю фрагмент на YouTube. Я прошу его повторить одну из самых запоминающихся фраз из этого кино:

— Привет, меня зовут Иниго Монтойя. Ты убил моего отца. Готовься к смерти.

Уилл повторяет, и хотя над образом нужно поработать, это вполне удовлетворительно. Ближайшие несколько часов дороги по центральным графствам тянулись словно целую вечность. Эд в своем крохотном автомобильчике петлял между другими машинами, раскачиваясь от пульсирующей после вчерашнего головной боли, а Кинилли выбирал на автомагнитоле плейлист в основном из тяжелого рока. По дороге они просвещали меня по поводу неординарной биографии мистера Мауса с несколькими оговорками насчет неправдоподобных и противоречивых ее пунктов:

— Ну, никто не уверен, где в его словах — правда, а что он попросту выдумал.

Здесь все же слышатся нотки почтительности и преданности человеку, которого они зовут «Безумцем из центральных графств».

— Первое, что замечаешь при встрече, — дом весь пропах собаками. У него их штук шестьдесят, — говорит Эд. А Скотт поправляет его:

— Кажется, что забрел в собачью будку: влажно, мрачно, попросту сбивает с ног.

Вскоре я и сам почувствовал то, что мне описывали.

Несколько раз свернув не там, где нужно, из-за сбоев навигатора, мы проехали яркую неоновую вывеску с надписью «Регистрация». До гонки осталось два дня, но ферма уже вся гудит. В самом центре «Приюта для неудачников» стоит основательный угольный очаг. Это причудливая конструкция из четырех скрепленных между собой ковшей от сельских экскаваторов. Посреди очага не меньше чем на метр возвышается груда золы. Проживающие на ферме и работники Tough Guy утилизируют в этом костровище все подряд: пластиковые пакеты, бутылки из-под пива, ненужные бумаги и недоеденную еду. Большая часть вонючего дыма выходит через старинный каменный дымоход, но и в дом проникает столько, что отравление оксидом углерода, похоже, грозит любому, кто долго пробудет в помещении. В дальнем углу дома стоит неудачный образец стараний таксидермиста: стандартных размеров пони — один из отбросивших копыта любимцев мистера Мауса. Он покрыт сантиметровым слоем пыли и мусора. Напротив расположился вполне рабочий пулемет фирмы Bren, оставшийся с военной службы мистера Мауса. Он стоит на треноге, нацелившись в центр комнаты. Скорее всего, он не заряжен, однако, учитывая царящий хаос, я бы не решился пробовать.

Несмотря на беспорядок вокруг, это все же нервное сосредоточие предстоящей гонки, место, куда принадлежащие спортивной вотчине мистера Мауса приходят погреться, посплетничать и повспоминать о свершениях на поле боя. Каждый может угоститься: посреди большого банкетного стола лежит груда булок (или корнуоллских пирогов с рубленым мясом и картошкой), а также, похоже, бесконечный запас пива и вина.

Один из участников группы — Клив Ланж, ветеран Tough Guy, соревновался уже семь раз. В нем более 180 см роста, а редеющие волосы коротко подстрижены. У него мускулистое сложение — он работает персональным тренером, делает спортивный массаж и преподает карате. Во время нашего разговора он прежде всего несколько минут рассказывает, сколько натерпелся во время гонки в прошлом году. По-видимому, он содрал кожу на голенях об острый лед на верхушке препятствий, и ссадины кровоточили. Большинство участников прошлых гонок приравнивают пережитое к пыткам, но при этом не могут удержаться от воспоминаний о своих свершениях.

— С этим ничто не сравнится. На финише ты весь разбит, кровь течет, ты дрожишь и без сил — ни за что не хочется повторять это. Но через пять минут, когда ты греешься у огня, начинается прилив эндорфинов, и все проходит. Это как наркотик: ты знаешь, что вернешься, — говорит Ланж. На его взгляд, это мероприятие сравнимо с родами. Его метафора относится к тому моменту, когда ребенок уже вот-вот родится, женщина клянет своего мужа за одно только его существование и его роль в зачатии, а потом, когда ребенок оказывается у нее на руках, боль уже не имеет значения — важно только дитя. Несмотря на то что он относится к Tough Guy нежно, как к ребенку, в этом году Ланж не участвует в гонке. Он член Ghost Squad — он нанесет боевой раскрас и будет подбадривать тех, у кого достало смелости выстроиться перед воротами к старту.

Не участвует в этом году в гонке и Джеймс Эпплтон, трехкратный победитель этого состязания. Когда я протягиваю руку для пожатия, он отмахивается и дает мне левую руку вместо правой, и выходит неловко. Правая рука у него сломана — результат неудачной травмы после новогодней попойки. Он этому вовсе не рад. Он один из немногих в мире чемпионов гонок с препятствиями и знает, что, по мере того как этот вид спорта развивается, есть небольшой шанс, что он перейдет в профессиональную категорию, и тогда Джеймс сможет заработать себе на жизнь. А пока, чтобы платить по счетам, Эпплтон работает фотографом: он путешествует и снимает пейзажи и свадьбы по всему миру. Нередко его поездки совпадают с датами начала различных гонок. В 2014 году он поймал минуту международной славы, когда во время гонки Tough Guy пришел третьим. Однако на финише он был настолько разбит и спутан из-за гипотермии, что вполне мог умереть. В фрагменте из фильма команды Скотта Кинилли, тут же ставшем популярным, до душа ему помог дойти победитель гонки, норвежский бегун Джон Альбион. В этом видео Эпплтона так трясет, будто конвульсии исходят из самого нутра. Не помогало даже неопреновое покрывало. В ролике Джеймс пытается рассказать о своих ощущениях, но язык у него заплетается.

— После подводных туннелей я начисто потерялся во времени и не совсем понимал, что происходит… — и затем он смолк. На более поздних стадиях гипотермии человек теряет способность мыслить. Он мог умереть, но, к счастью, часа четыре продрожав у огня, он пришел в себя.

Именно в этом-то прикосновении к смерти вся соль гонки Tough Guy.

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

Свобода от тревоги. Справься с тревогой, пока она не расправилась с тобой
Свобода от тревоги. Справься с тревогой, пока она не расправилась с тобой
Лихи Роберт
Перед любым ответственным событием вы трясетесь от ужаса? Не можете уверенно разговаривать с начальн...
НИ СЫ. Восточная мудрость, которая гласит: будь уверен в своих силах и не позволяй сомнениям мешать тебе двигаться вперед
НИ СЫ. Восточная мудрость, которая гласит: будь уверен в своих силах и не позволяй сомнениям мешать тебе двигаться вперед
Синсеро Джен
Что бы ни происходило вокруг, мы можем контролировать свою жизнь. В этом уверена автор культового бе...
Законник
Законник
Зверев Дмитрий
События романа развиваются в период «обращения» милиции в полицию. У обласканного властью ученого-пр...
Ноль рублей в месяц. Первый эпизод
Ноль рублей в месяц. Первый эпизод
Рина Оре
Некий богатый шовинист, жмот и, уж простите за прямоту, зажравшийся засранец, внезапно узнает, что о...
О самом важном. Нетривиальные решения для думающего инвестора
О самом важном. Нетривиальные решения для думающего инвестора
Маркс Говард
Уже двадцать лет Говард Маркс помогает инвесторам своими «Записками из председательского кресла». Кн...
Семиевие
Семиевие
Стивенсон Нил
Неожиданная катастрофа обрекла Землю на медленную, но неотвратимую гибель. Нации всего мира объедини...