Русский ад. Книга первая Караулов Андрей
Свет от лампы успокаивал, даже чуть усыплял; чтобы не зевать, Полторанин незаметно прикрывал рот рукой, не то Ельцин отправит его спать и разговор оборвется на полуслове.
– …Есть Хельсинки, – упрямо говорил Ельцин. – Принцип нерушимости границ. Леонид Ильич подписал.
– Он подписал, вот пусть с него и спрашивают! – разозлился Полторанин. – При чем тут Брежнев? Ельцин за Брежнева не отвечает.
– Ельцин отвечает за Россию в составе Советского Союза. Перед Конституцией и Уголовным кодексом. Здесь что – нет измены? Родине?! А Хельсинки пока никто не отменял.
– Как это никто?.. – засмеялся Полторанин. – Мы отменили, Борис Николаевич! Мы же отпустили Прибалтику! То есть не мы. Горбачев. И все рады. Весь мир! Особенно Америка. А мы дальше идем, дальше – раз Прибалтика ушла, значит, пусть все, кто хочет, уходят, потому что далеко не уйдут. Горбачева, когда Прибалтика рванула, кто-то арестовал? Не слышу! Какая, к черту, нерушимость границ, если Михал Сергеич давно их разрушил?.. И получил за это Нобелевскую премию, премию Фьюджи – и т. д. и т. д.
Ельцин пододвинул к себе рюмку и задумался.
– Россия весной проголосовала за Союз… – наконец сказал он.
– И что?
– Было.
– Так это когда было… – вдруг перебил его Полторанин. – Протащим, еще раз говорю, через Верховный Совет, Руслан протащит, Россия решила – Россия передумала… Наш же вопрос! Внутренний… Я вот не знал, ага: в 22-м году, когда Владимир Ильич придумал Советский Союз, все республики, все как одна, послали его к чертовой матери. Договор тогда не подписал никто, хотя Ленин им всем как только ни грозил…
Заставить не смогли. А Союз, между прочим, уже был. По факту. Республики не подписали, а Союз был. Сам собой сложился. Сам собой остался. Так его де-юре не оформляли. Чего, мол, время тратить, бумагу марать, если и так все ясно!
Иными словами, Борис Николаевич, мы с вами 70 лет живем в государстве, которое юридически не существует! Вот что такое СССР!
– Правда… што ли? – изумился Ельцин.
– Точно так. Все кричат о договоре 22-го года, а его в глаза кто-нибудь видел? Сам договор?
Раздался тихий стук в дверь, в проеме показалась косматая голова Коржакова.
– Поэтому, мы так: старый союз – под корень, а новый – обязательно народится, сразу же, куда нам друг без друга, если пол-Украины на ракеты работает, понимать, а головная часть – только у нас…
– А, это вы, Александр Васильевич… – Ельцин заметил Коржакова.
– Сбегал, Борис Николаевич.
– Куда?
– За очками.
– Сбегали?
– Да.
– Вы, шта-а… по окружной, понимашь, бегали? – взорвался Ельцин. – По окружной, Александр Васильевич? – он буквально чеканил каждую букву. – Мы, значит, все давно здесь решили, а вы б-бегаете?..
Коржаков положил очки на столик и вышел.
Полторанин удивился:
– Зачем вы так, Борис Николаевич?
– А ну его, – отмахнулся Ельцин. – Смердяков!
«Ишь ты… – подумал Полторанин. – Когда-то книги читал…»
– Зато предан, Борис Николаевич.
– Потому и держу…
Если Ельцин нервничал, мускулы на его лице дрожали, как мелкое землетрясение.
Стало слышно, как где-то в гостиной бьют старые часы. Наина Иосифовна очень хотела создать здесь, на даче, уют, даже старую мебель завезли, старина ведь всегда успокаивает…
Всегда и всех.
Но не Ельцина.
– Правда, Михаил Никифорович, шта-а не… подписал никто… При Ленине?
– Конкретно – никто. Не захотели.
– Так в каком же государстве мы живем?
– Ни в каком, Борис Николаевич. Нет у нас государства! – хмыкнул Полторанин. – Юридические его нет и никогда не было. Пусть покажет кто-нибудь договор 22-го года! ООН, когда создавалась, запросила у Сталина документы. Оказалось – нечего ответить, написали, что в войну погибли, бомбежка…
– Интересно, Шахрай об этом знает? – задумчиво произнес Ельцин.
– А кто его знает, что Шахрай знает, а что не знает!..
– Он же у нас по юридическим вопросам…
– Ага…
Ельцин сладко зевнул:
– Разделимся… ухх-хо, Михаил Никифорович, все республики, кроме России тут же увидят, какие они маленькие, понимать! Значит, начнутся войны за территории… Чувствую: будут! Сейчас Литва предъявила Горбачеву иск… на полмиллиарда долларов. Вот как! За пребывание в составе СССР. Озверели на свободе-то… от счастья…
– Полмиллиарда? – Полторанин шмыгнул носом. – Так я бы принял иск, Борис Николаевич.
– Как приняли? – не понял Ельцин. – Зачем и-шшо?
– А чтоб задумались, ага! Память бы освежили. И – встречный иск. На миллиард. Или на два. Вильнюсский край до 44-го в Литву не входил? Не входил. Он же под Пилсудским был. Столица Каунас. Это же Иосиф Виссарионович, извините, объединил Литву, положив там 160000 русских солдат! Вернул им Клайпедский край, Вильнюсский край, Жемайтию, Дзукию… Забыли, Борис Николаевич, потому и блякают! Хороший повод напомнить, между прочим. Продуть им головы!
– Ну…
– Пусть платят, раз говнизмом занимаются. – А что, объединение Литвы, Борис Николаевич, не стоит миллиард долларов? Тогда какое это на хрен государство?
Ельцин молчал. Он представил вдруг, что на Урале, где он – первый секретарь, кто-то из соседей, допустим – Челябинск, отрезал бы от Свердловской области кусочек земли. Да хоть бы и один дом… – Ельцин бы тут же все бросил, примчался бы туда, где произвол…
– Я п-понимаю, – Ельцин помедлил… – Михал Сергеич сейчас подранок, на охоте таких не оставляют, согласен…
– В политике, Борис Николаевич, как в анатомичке: ты приходишь на работу, делаешь то, что должен, а всюду смерть…
– Да… мы как врачи…
– Ага…
В кабинете чуть посветлело, день уверенно разгонял темноту, Ельцин любил восход солнца, в такие минуты к нему возвращалась уверенность в себе.
– Ну ш-шта, Михаил Никифорович, по рюмке… я правильно понял? – улыбнулся Ельцин. – Сходите за Коржаковым… пусть, понимать, тоже отметит…
Полторанин открыл дверь и пальцем поманил Коржакова.
– Вот шта, Александр Васильевич, – Ельцин разлил коньяк. – Утром скажите Илюшину, пусть все отменяет, понимать: я еду в Завидово. В субботу вызовите туда Шапошникова, Баранникова и… наверное… Павла Грачева.
– А начальника Генштаба, Борис Николаевич? – насторожился Коржаков.
– Обойдется.
– Есть!
Рюмка дождалась наконец своего часа. Ельцин сгреб свою рюмку в кулак, она взлетела на воздух, звонко, с разбега, ударилась о другие рюмки и вдруг разорвалась на куски, на стекла и стеклышки, облив Президента коньяком.
– Ух ты! – выдохнул Коржаков.
Осколки упали прямо к ногам Бориса Николаевича.
– Ты подумай… – обескураженно протянул Ельцин. – Раздавил, понимать…
– На счастье, на счастье, – засмеялся Полторанин. – Быть добру, Борис Николаевич, быть добру!
24
Утро чудесное-расчудесное, а Руцкой приехал в аэропорт ужасно злой. В Исламабаде дикое, беспощадное солнце! В Лахоре, столице Пенджаба, где Руцкой встречался с моджахедами, еще хуже: сорок четыре градуса в тени.
Гульбельдин Хекматьяр разыграл перед российской делегацией мерзкий спектакль. Настолько мерзкий, что Алешка даже пожалел Руцкого.
За страну обидно, слушайте!
…Там, в Афганистане, в годы войны Руцкой стал живой легендой. Полковник Руцкой: о нем в войсках знали все. Знали, что сбивали Руцкого дважды. И он почти неделю был в плену. У кого? У самого Хекматьяра!..
Выжил, выстоял, вернулся…
На самом деле в истории афганского плена будущего вице-президента России были, конечно, и свои загадки. Плен Руцкого – не афганский, а пакистанский: Руцкой, так уж случилось, раз в неделю, иногда чаще, бомбил базы моджахедов, расположенные в соседнем Пакистане. За ним охотились и наконец сбили.
Катапультировался Руцкой где-то за Парачинаром. В 160 километрах от границы с Афганистаном, и его тут же подобрали боевики Хекматьяра.
Командующий 14-й армией мгновенно связался с маршалом Язовым, а Язов – с Шеварднадзе, министром иностранных дел Советского Союза.
За немедленное освобождение Руцкого, заместителя командующего армией, между прочим, посол СССР в Пакистане Якунин и военный атташе, полковник ГРУ Белый передали Хекматьяру один танк и несколько бронетранспортеров. Все, как он просил. Ну а самое главное – миллион долларов. Наличными. Деньги из резервного фонда правительства выделил, по просьбе Язова, премьер Рыжков.
Еще Хекматьяр хотел новенькую «Волгу» – черного цвета.
«Он, сука, по горам скакать на ней будет!» – выругался будущий вице-президент Российской Федерации.
– Это не много… – все время повторял Хекматьяр.
Через несколько лет Руцкой арестует Язова.
Военные люди – точные люди.
И жестокие.
За ночной полет в Пакистан (ничего себе ошибочка, да?) Руцкому полагалось от пятнадцати лет до пожизненного: незаконное пересечение границы. Тем более – с оружием в руках.
И какое оружие, между прочим – штурмовик!
Командарм Борис Громов всегда по-доброму относился к Руцкому. Да и кому он нужен, широкий международный резонанс? Если в плен (на территории мирной страны, члена ООН) попадает заместитель командующего воздушной армией, который… всего-навсего… перепутал – в ночи – стороны света, оргвыводы неизбежны.
И прежде всего для Громова, кстати говоря.
Президенту СССР ночной полет Руцкого был представлен следующим образом: спасая боевую машину, подбитую моджахедами, полковник Руцкой совершил подвиг, достойный Звезды Героя. Сам Хекматьяр до такой степени потрясен мужеством русского летчика, что уже через несколько дней он лично проводил его обратно, в Советский Союз…
Выкупили. Тихо, по-умному. Но с условием: Руцкой должен будет немедленно уволиться из армии. Найти себе другое применение – мирное…
Мог ли Гульбельдин Хекматьяр, «Гамлет Востока», как называли Хекматьяра востоковеды, будущий премьер Афганистана, представить себе, что этот худенький, молодой летчик будет избран – через несколько лет – вице-президентом самой крупной, самой серьезной страны в Европе?
А ведь Руцкой рвался в Афганистан!
«Мы все расцветем на этой войне…» – повторял он.
Расцвел. Где еще стать героем, как не на войне!
Официальный визит вице-премьера России на Ближний Восток носил исключительный характер. Как политика, Руцкого очень интересовали советские военнопленные. По данным Ясенева, в афганском плену находились почти шестьдесят наших солдат и младших офицеров.
Пленные?
Это не пленные, это предатели. Они уходили к моджахедам в самый разгар боевых действий, часто – с оружием в руках, сдавая (случалось и такое) целые бригады, но по спискам внешней разведки все предатели, однако, проходили только как пленные. В Советской армии нет предателей! А те солдаты и офицеры, кто действительно (чаще всего из-за предательства своих же командиров) оказался в плену, кто сразу, в первые же дни, не принял ислам, тех убивали: среди моджахедов они вели себя вызывающе и бежали от них при малейшей возможности…[8]
Нет, советская идеология неумолима: наши парни в Афганистане – все герои, все как один. Так когда-то решил Андропов.
Все правильно, Андропов берег Генсека: Леонид Ильич очень расстроится, если узнает, что в войсках сотни предателей, у Леонида Ильича больное сердце…
Руцкой нуждался в «международном имидже». Вернуть пленных – одного, двух, трех человек, показать всем, всему миру, как он, лично он, офицер, спасает человеческие жизни.
Прежде всего – заткнуть демократов. Как они ненавидят Руцкого!
Через посла Пакистана Хекматьяр передал Руцкому, что он отдает России двух человек – совершенно бесплатно.
На тот случай, если деньги все-таки понадобятся, в самолете был Александр Андреевич Белкин – бывший спекулянт, дважды судимый, когда-то хозяин первого в Москве большого публичного дома.
Сейчас – уважаемый бизнесмен, владелец трех банков сразу.
С недавних пор Белкин стал близок к Руцкому. Решал – через него – какие-то свои вопросы. – Жаль, конечно, что Юзбашев отказался, не поехал, но ничего: Белкин справится!
Как же не хотел Борис Николаевич, чтобы Руцкой летел на Ближний Восток! «Надо сосредоточиться на решении внутренних вопросов!» – начертил он резолюцию на прошении Руцкого о поездке.
И вдруг, внезапно, разрешил лететь.
Или в Москве что-то сейчас готовится?..
Руцкой предвкушал крупный политический успех.
…Эх, Алешка, Алешка, дурачок из Болшева! Догадался черт столкнуть (лицом к лицу) двух злейших врагов, Хекматьяра и Раббани – лидера бадахшанских моджахедов, считавшего себя наследником покойного шаха.
Они ненавидели Амина, Кармаля, Наджибуллу и СССР. Но еще больше эти граждане ненавидели друг друга: Афганистан – богатая страна, большие богатства не делятся.
Пока Руцкой ланчевал, Алешка осторожно подошел к Раббани и договорился с ним об интервью «Известиям». Голембиовский купит. Еще как!
Вдруг прошел слух, что подъезжает Хекматьяр.
Алешка на секунду оставил Раббани за столом и выскочил на улицу:
– Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! Два слова для крупнейшей русской газеты!
– О'кей! – улыбнулся Хекматьяр.
– Тогда в библиотеку… – предложил Алешка. – Там уже один ваш товарищ меня дожидается…
Увидев Раббани, охранники Хекматьяра выхватили оружие!
Красавец Хекматьяр, один из самых образованных людей Востока, был живой легендой Афганистана. Ученый-историк, журналист, бандит, полководец – человек XXI века. Среди журналистов ходили слухи, что Хекматьяр очень импонирует Бушу, что в борьбе моджахедов с моджахедами ЦРУ делает сейчас ставку на Хекматьяра…
Да, ошибся Юрий Владимирович Андропов, ошибся: если и нужно было менять Амина, то не на Кармаля, конечно. На Хекматьяра. Этот человек с удовольствием продал бы себя кому угодно. Если не ЦРУ США, значит – КГБ СССР.
А какая разница?
Андропов ошибся не только с Кармалем. Он вообще ошибся ибо главной причиной афганской трагедии были, конечно, не американские ракеты, главная причина войны – героин, агрессивно вытеснявший (на мировом рынке) Колумбию и ее главный продукт – кокаин.
Объемы продаж колумбийского кокаина сократились почти вдвое, особенно в США. А героина, невзирая на войну талибов с наркотиками (это была именно война), становилось все большей больше.
Планета быстро переходила на героин.
Андропов ничего об этом не знал. Советская разведка не занималась наркокартелями: не было в СССР этой проблемы – кокаин и героин. Если проблемы нет, если границы надежно закрыты, хотя таджикские басмачи стали появляться – вдруг – в Бадахшане и на нижнем Пяндже, в долине… – если в СССР нет проблемы наркотиков, значит, деньги из бюджета КГБ на это «направление» тоже не выделялись.
Вот так, руками Советского Союза, благодаря Андропову и его друзьям – Устинову и Громыко (Генсек был против), американцы мастерски провернули эту операцию: советские снаряды прямой наводкой сжигают – повсеместно – героиновые поля.
Мы добьемся мира, даже если нам, СССР, придется воевать.
Почему, почему он так ошибался, Юрий Андропов? Никого не слушал? – Нет, наоборот: он-то как раз всегда выслушивал специалистов, прежде всего – генерала Николая Леонова, своего главного аналитика. Просто американцы оказались умнее. С тех самых пор, как КГБ СССР установил сепаратные контакты с Джоном Кеннеди, передавая ему, исторический факт, на его вторую избирательную кампанию определенные суммы наличных денег (здесь и нужно, судя по всему, искать ответ на вопрос, почему был убит Кеннеди; ЦРУ, Джонсон имели информацию о завязавшихся в финале Карибского кризиса личных отношениях между Кеннеди и Хрущевым; Москва была заинтересована, чтобы Америка покупала в СССР нефть и не только нефть, прежде всего – космические технологии…), – так вот, после убийства Кеннеди, то есть имея, на самом деле, такой вот провал, ЦРУ (да и Пентагон) играли с СССР без правил.
Советские вожди старели. Как не воспользоваться? Если бы Андропов знал (догадался бы, черт возьми!), что здесь, в Кабуле, одна трансконтинентальная наркомафия руками советского «ограниченного контингента» расправляется с другой трансконтинентальной наркомафией… – да, если бы Андропов это понял, весь мир в конце XX века жил бы, конечно, чуть-чуть иначе. И не потерял бы Советский Союз 14 000 своих бойцов. И еще тысячи людей – тех, кто умирал от ран и болезней, прежде всего – из-за чудовищной афганской воды и рака кожи.
Шараф Рашидов, кстати, знал, что на самом деле происходит в Афганистане. И решил поговорить с Андроповым.
Глухая стена. Полное непонимание. С этой встречи, кстати, их личные отношения были безнадежно испорчены; когда Андропов станет Генсеком, Рашидов покончит с собой, примет яд, причем КГБ и родственники, вдова, запретят патологоанатомам «даже приближаться к телу» Первого секретаря ЦК КП Узбекистана.
Юрий Владимирович полностью доверял советской резидентуре в Кабуле. Шифровки шли каждый день: Амин делает ставку на США, американцы под Кабулом ставят площадки для ракет средней дальности – и т. д. и т. п.
Тайная поездка Андропова на целые сутки в Кабул только укрепила его в решении о вводе войск… Долго, долго сидел Андропов, неузнаваемо загримированный еще в самолете, на большом сером камне, на склоне горы, напротив красавца-дворца Амина…
Серые горы из серой земли и, как жемчужина, огромный президентский дворец, где почти вся обслуга, к слову, включая двух поваров, советские граждане…
Колумбийские наркобароны победили.
Советские повара, офицеры КГБ, получат приказ подмешивать в пищу Амина микроскопические дозы яда, которые вызывают – за неделю – скоротечный рак.
Через неделю диверсанты из «Вымпела» штурмом возьмут дворец Амина, где, к слову, лифт уходил под землю на несколько этажей, а Эвальд Козлов, опытный диверсант, лично расстреляет Амина, спрятавшегося за барной стойкой, вместе со своей любовницей – супругой военного министра.
Через Тургунди и Соланг в Кабул вошли советские войска.
…Какие пленные? Господин вице-президент должен понимать: у господина Хекматьяра нет пленных, господин Хекматьяр друг всех мусульман мира!
Руцкой разозлился: опять обманули, сволочи, смеются над ним, пленных нет, – а кто есть?
Моджахеды нравоучительно объясняют, у них – не пленные, спаси Аллах, у них только те мусульмане, бывшие советские граждане, кто не хочет жить в СССР. Кто здесь пленный? Бывшие советские воины – новые граждане Афганистана, они совсем-совсем не любят СССР, поэтому тему «пленных», как считает господин Хекматьяр, надо закрыть раз и навсегда.
Правда… из уважения к господину Руцкому, огромного уважения… Хекматьяр приказал доставить сюда, в Лахор, троих человек.
Если господин вице-президент пожелает, он сейчас лично убедится в том, что бывшие советские воины ни за что на свете не вернутся в СССР…
Привезли. Не троих, только одного.
Младший сержант Николай Выродов добровольно перешел к душманам 29 августа 1984 года.
Выродов? Кто такой? В списке пленных нет такой фамилии. Догадаться, что он, этот худющий мужичонка в чалме, с козлиной бородой и мутными глазами, русский человек… – да кто же поверит, честное слово!
Руцкой схватил его за руки и развернул к себе лицом:
– Коля! Сын! Рви домой, родненький! Срочно! Самолет стоит. Тебя ждет! Завтра, Коля, маманьку увидишь. Помнишь маманьку? Ах, какая женщина! Твои фотки как иконку с собой носит! Только о тебе говорит! У нас в стране все изменилось, Коля. Перестройка! А маманька твоя плачет, надрывается, ждет тебя, сердечная, знает, ты жив и здоров.
Выродов испуганно глядит на Руцкого, а Руцкой не дает ему слова сказать:
– Ах, какая тет… женщина, твоя маманька! Ангел! С фотографией твоей ходит… как привидение… забегала ко 384 мне в Кремль на той неделе и рыдала, как проклятая!
О тебе рассказывала. Взахлеб, Коля, – какой ты у нее сын замечательный…
Про «маманьку» Руцкой загнул для убедительности, разумеется. Хекматьяр кивает головой:
– Поезжай, Николай. Не бойся. Поезжай! Захочешь – сразу обратно вернешься.
Выродов смотрит на Руцкого, как на умалишенного.
– Спасибо, господин! Меня здесь не обижают. Хорошо кормят. Ни разу не били! Я живу с именем Аллаха, господин. Я принял ислам. И учу язык. У меня скоро свадьба, мой повелитель, командир Хекматьяр, хороший человек. Он был так добр, что подарил мне невесту, ее зовут Айга…
Выродов смешно, по-козлиному тряс бородой, свисала борода чуть ли не до колена, хотя истинный мусульманин не отпускает бороду ниже сердца.
Алешка подошел к Андрею Федорову:
– Это конец.
– Конечно, конец, – сплюнул советник Руцкого. – И на хрена летели, твою мать! Рыбалки не будет.
Руцкой не сдавался.
– Какая свадьба, Коля?! Ты что? Ты ж русский! Наш! Из Махновской области!
Знаешь, кончай. Вспомни Родину. Бабий Яр! Или Кремль. Красные звезды на Спасской башне. Помнишь? Какая силища, – да?
С чего Руцкой заговорил вдруг про Бабий Яр, он и сам не понимал: волновался. Какой парень стоит на кону!
– Главное, Коля, не бойся! Я, как и ты, сынок, был в плену у господина Хекматьяра. П-получил за свой, п… подвиг, – заикался Руцкой, – Звезду Героя! И Родина, Николай, обо мне не забыла. И тебя не забыла. Ты думаешь, Президент России Борис Николаевич Ельцин не в курсе, что я, вице-президент, специально за тобой прилетел? Нет, Коля, – Руцкой стал очень серьезен. – Президент все знает. Просто маманька твоя строгий наказ дала: тащи, говорит, Руцкой, моего Колю обратно, не то я подох… умру – к чертовой матери!
Как убивается, бедная… Ты бы видел! А свадьбу, сынок, мы в Москве сыграем! Хочешь – прямо на Красной площади. Широко накрываем столы и духовой оркестр приведем. Господин Хекматьяр посаженым отцом будет. Спецрейсом доставим.
Хватай невесту, короче говоря, и – вперед! В Белокаменную! Здравствуй, здравствуй… Новый год, как говорится! Айга звать? С маманькой познакомишь. Папаня живой? Вишь, как хорошо! Да, решено: гулять будем на Красной площади. С шампанским! С икрой и блинами! Живой медведь и цыгане, я распоряжусь. Все будет красиво и величественно… – это же семья новая…
Выродов, похоже, забыл язык: он плохо понимал по-русски.
– Представь, родной, – тараторил Руцкой. – Завтраутром, в Москве, мы идем с тобой на Красную площадь. Хочешь – в Исторический музей заглянем, в Мавзолей? Потом, Коля, берешь мою машину и – на Ленинские горы! Птичий полет! Облака! Можно в баньке попариться, пива попить, сорганизуем… чего уж там!..
Хочешь, господин Хекматьяр с нами поедет? Чего ему здесь сидеть-то, он же снега не видел! А какие девки, Коля, у нас в резиденции банщиками служат, ты и представить не можешь… – Руцкой даже крякнул от удовольствия.
– Так как, Коля?
Такое впечатление, что Выродов под кайфом. Смотрит куда-то в угол, качается на стуле из стороны в сторону и – молчит.
– Как? – повторил Руцкой.
Он любовно смотрел на Выродова, но еще минута и он, пожалуй, вырвет ему печень.
Да, тяжелая это вещь – международное признание.
Руцкой покрылся красными пятнами:
– Ты… ты слышишь меня… родненький?..
– Я никуда не поеду, добрый господин. Я живу с именем Аллаха, и мне не нужна Красная площадь.
– Поедешь! – Руцкой проглотил стакан воды и шутливо погрозил ему пальцем.
– Нет, господин…
– Да?
– Да.
– Не валяй дурака, Николай! Навалял уже… Главное, не бойся!
Выродов качает головой:
– Никуда не поеду.
– Почему, твою мать?!
– Мне и здесь хорошо. Я учу язык…
– На хрена тебе язык? – взорвался Руцкой. – У тебя ж не вся жопа засрана!..
Выродов отвел глаза и опустил голову.
– У вас там нет господина Хекматьяра, – сказал он.
«Нет, так будет!» – чуть было не заорал Руцкой, но остановился, перехватив издевательский взгляд Андрея Федорова.
Алешка видел, что Хекматьяру напряженно переводят каждое слово.
…Над головами спокойно и плавно крутились вентиля торы, но все равно в комнатах было очень душно.
Алешка вышел на свежий воздух, во двор.
Хорошо здесь, много зелени, из-под земли мощной струей бьет высокий фонтан.
«Дорогое удовольствие, наверное, – подумал Алешка, – фонтаны в Пакистане…»
Как же под таким солнцем люди живут, – а?
Оставшись ни с чем, точнее – ни с кем, Руцкой проклинал всех: моджахедов, Хекматьяра, пакистанскую военную разведку, Андрея Федорова и даже посла России Якунина.
К Руцкому было страшно подойти: изувечит.
Как ему важно, черт возьми, вернуть в Россию хоть кого-то из пленных, показать свою силу, авторитет, влияние – влияние на тех, на кого и повлиять-то невозможно, это Хекматьяр!
Полторанин только что эффектно опозорил Руцкого перед Ельциным. И – перед журналистами ведущих российских изданий, то есть – перед всей страной.
Профсоюзная улица в Москве, здание книгохранилища.
50 000 квадратных метров – недострой, и сейчас здание просто брошено.
Читать бесплатно другие книги:
