Русский ад. Книга первая Караулов Андрей
Хирург бился-бился, но хобот ему так и не пришил. Случай, говорит, очень редкий, опыта нет, это ведь только в войну что хошь пришивали!
Сначала Витька и Зойка развелись, потом Витька на нее в суд подал – по увечью. Ну а Зойка в ответ пол-Кавказа на него натравила. И все почему? Потому, что он – козел, я считаю…
Григорий Алексеевич молчал.
– Трагическая история, – наконец произнес он. – «На полтиннике не сошлись. А ведь какая любовь была…» – процитировал он кого-то. – Если это не анекдот, конечно.
– Какой анекдот: Вологда, улица Ленина, дом пять. Проверь!
Алька подумала, что она, наверное, много говорит, давно пора приступить к делу.
– Потрогаешь?
И она опять поднесла Григорию Алексеевичу свою грудь.
– Позже, Алина Веревкина. В кровати.
– Так ведь придет кто-то…
– Придет, – кивнул Григорий Алексеевич. – И что? Целовек пришел и ушел. У нас с тобой вся ночь впереди.
– Брачная.
– Почти. Ты – красивая…
– Спасибо.
– Правда, все как у ребенка…
Григорий Алексеевич внимательно изучил ее кучерявую розу.
– Я когда, Алина Веревкина, голую девушку вижу, меня как током бьет. До сих пор, представляешь?..
– Глаза у тебя, Гриша, чудные.
– Ага… – согласился он. – Не спорю. А какие, Алевтина Веревкина?
– Как у Родины-матери, знаешь? Которая с мечом.
– Да ну… – Григорий Алексеевич оживился. – Я цто, на бабу похож? Слушай, эта… Родина-мать твоя… которая нас все время куда-то зовет и не всегда по приятному поводу…
– …вот-вот… – поддержала Алька.
– Ты лучше сразу все снимай, – предложил Григорий Алексеевич. – А Родине-матери… оц-цень хочется сказать: слушай, мать! Ты с «отцами народов» больше не связывайся, хватит.
– Тогда так… – Алька поднялась с колен. – Ставь музыку. Знаешь, почему я вся в белом?
– То есть? – Григорий Алексеевич поднял голову.
– Белая юбка, белый лифчик и белые трусики?..
– Па-ацему?..
– Потому что я сдаюсь!
– Тебе, Алина Веревкина, Скрябин подойдет?
– Не… ну ты еврей… – уверенно сказала Алька. – Это у евреев что под рукой, то и в ход… Губы у тебя тоже странные.
– А какие? – заинтересовался Григорий Алексеевич.
– Женские… Рыбий рот.
Алька хотела что-то еще сказать, но вдруг раздался звонок в дверь.
Гости пришли все-таки! Алька схватила кофточку и лифчик.
– Здесь сидеть? Или слиться?!
– Иди в спальню, – Григорий Алексеевич кивнул на соседнюю дверь. – Туда никто не войдет.
– А свет можно включить?
– Тебе все можно, Алина Веревкина! Ты мне понравилась, знай это!
Он вышел. Альку поразила его спина: какая – то уставшая, покатая, да и рубашка мятая…
Ух ты, какая кровать!
Не спать, не спать, не спать…
Надо обязательно дождаться Григория Алексеевича, она же при исполнении, когда девушка при исполнении – спать нельзя, это некрасиво…
Интересная у Альки жизнь все-таки: не знаешь, где проснешься, в какой стране, в каком городе и с кем, ведь география сейчас – весь мир…
Алька догадалась, что у гостей Григория Алексеевича (их было трое, и один совсем не говорил по-русски), где-то на Сахалине есть гешефт: шельф, нефть, попутный газ, терминалы… правда, Алька слышала сейчас только отдельные слова, слышала, как смеется Григорий Алексеевич…
Англичане просили о помощи. Говорили о законах, о деньгах, а Григорий Алексеевич вспомнил о Лондоне, где его детки то ли уже живут, то ли очень хотят жить, потому что в России его деток могут убить.
Говорил о том, что им нужны хорошие дома, каждому по дому, потому что скоро у них будут семьи и они мечтают о гражданстве.
«В России убьют, в Лондоне не убьют? – удивилась Алька. – Хрень какая-то: уж если кто захочет, так где хочешь убьют…»
Она лежала на кровати, дверь в гостиную оставалась полуоткрытой. Григорий Алексеевич благодарил англичан за то, что они помогают России, обещал, что Ельцин их поддержит, говорил, что на Сахалине очень хороший начальник с длинной татарской фамилией, очень любит деньги, поэтому на него можно положиться…
Алька засыпала.
Разговор был спокойный, мирный. Кто-то предложил выпить, зазвенели бокалы…
Григорий Алексеевич обещал быть в Лондоне, чтобы «сверить часы», и пожаловался, что в Москве мало приличных, закрытых ресторанов; деньги есть, а пойти ему некуда, люди сразу его узнают и мешают отдыхать…
Потом Алька почувствовала, что кто-то аккуратно стянул с нее юбку и чулочки, бросил их на пол, а вот трусики не тронул, лег рядом и тут же заснул.
«В Президенты хочет, а детки – в Лондоне», – подумала Алька, но эта мысль сразу потерялась в ее голове. Она спала, нежно обнимая подушку, и снилось ей, что Григорий Алексеевич влюбился в нее по уши, что в Лондоне у них будет большая карета и еще – привратник в ливрее, что жить они будут во дворце с башней, на берегу большой реки и вернутся в Россию не скоро, только весной, когда сойдет наконец этот черный снег, и Григорий Алексеевич обязательно станет здесь Президентом…
23
В истории России XX века трижды, только трижды, слава богу, возникали ситуации, когда первые лица Российского государства пребывали в абсолютной прострации: император Николай Александрович перед отречением в 1917-м, Иосиф Сталин в июне 1941-го и Борис Ельцин в декабре 1991-го, после Беловежской встречи.
Победив на выборах Президента России, Ельцин и его окружение не сомневались, что смена власти в стране (Президент РСФСР Ельцин вместо Президента СССР Горбачева) произойдет не раньше осени 1992-го. Скорее всего – только весной 1993-го. Президенту РСФСР надо хорошенько окрепнуть, собрать власть в кулак, заняться реальными делами, ибо от экономики регионов, от их проблем Ельцин заметно отстал (последние два года он был занят только борьбой с Горбачевым).
В глубине души Ельцин, конечно, не мог даже представить, что Горбачев – уйдет. Причем – уже завтра.
Президент России так часто проигрывал Президенту Советского Союза, что у Ельцина появился комплекс: он не сомневался, Горбачев – мужик сильный, он пойдет до конца, возможны и крайние меры: кровь, как в Тбилиси, Вильнюсе, Риге…
Ельцин всегда преувеличивал опасность. И именно поэтому, кстати, он хватался за любые доносы. Часто он сам (сам для себя) сочинял опасность, накручивал себя, как мог… – человеку с подорванной психикой опасность мерещится на каждом шагу.
…Ночь, чертова ночь, Ельцин не спал, опять болела спина… – ужасная, нескончаемая ночь стояла вокруг Ельцина стеной.
Сталин ночи любил. Ельцин их боялся. Странная, необъяснимая тревога врывалась – вдруг – в его душу и сразу, наотмашь, била по нервам…
Выпить, что ли?
Днем Ельцин никогда не пил один. По ночам – пил.
Бессонница – это как несостоявшееся самоубийство. Все чаще и чаще болела спина: удар о землю его самолетика под Барселоной. Он тогда чудом остался жив (вот правда – чудом), посадка была настолько жесткой, что Ельцина, сильно повредившего спину, врачи сразу положили на носилки.
Коньяк снимал боль. Ельцин забывался, но это забытье, именно забытье, а не сон: Ельцин вставал совершенно разбитый.
Впереди – седьмой съезд. Остается несколько недель, меньше месяца. Скорее всего, съезд, Хасбулатов снимут Гайдара и разгонят правительство.
Вот на самом деле у кого сейчас власть в России: Верховный Совет! Многие забыли, между прочим, что именно Верховный Совет назначает сегодня министров. И он же снимает их с работы!..
Если бы Хасбулатов был чуть-чуть посмелее…
Спал Ельцин всегда один. Трезвый, он мало интересовался женщинами. Но стоило Борису Николаевичу чуть – чуть выпить, как в нем сразу просыпалось что-то звериное.
Однажды, в гостях у Коржакова, Президент грубо насел на Ирину, его жену. Коржаков сделал вид, что он ослеп, а Ирина, если супруг смотрит куда-то в стенку, догадалась изобразить веселье и радость.
Умная! Боевая подруга.
Тискать в объятиях Ирину Коржакову стало любимым занятием пьяного Президента Российской Федерации, но на этом, слава богу, все заканчивалось: Ельцин падал на диван и засыпал.
Дважды Ельцин и Коржаков (вдрабадан пьяные, разумеется) на крови клялись друг другу в вечной дружбе. Резали руки и кровью помечали то место, где бьется сердце.
Потом троекратно целовались.
Странно, конечно, но Ельцин, вечно подозрительный осторожный, не видел, не понимал, что Коржаков сейчас – его главная проблема; он ничего не забывает и ничего не прощает.
Коржаков уверен: он служит России. Тот факт, что он, Коржаков, оказался рядом с этой «чисто русской» семьей, более того – стал, можно сказать, членом этой семьи… – да, не все так просто, конечно; роль Коржакова в истории современной России представлялась – самому Коржакову – высокой миссией.
Ельцин лежал на кровати, закинув руки за голову.
На стенах горел свет от настольной лампы.
«Ночной фонарь!» – усмехнулся Ельцин.
Давно, еще на первом съезде, кто-то из депутатов (Марк Захаров, кажется) рассказал Ельцину притчу о ночном фонаре.
Вечер, темень непроглядная, но на улице вдруг загорелся фонарь. Все ночные твари несутся к фонарю наперегонки: бабочки, жучки разные… – жужжат, толкаются, налетают с ходу друг на друга, даже дерутся! Всем хочется быть поближе к фонарю, только ночь коротка…
Вот и солнце взошло. Фонарь погас, все бабочки и жучки сразу исчезли, словно и не было их вовсе, фонарь сразу стал никому не нужен и – весь обосран…
Ельцин ворочался с боку на бок. Ну и кровать у него, как ни ляжешь – все как-то не так…
Кровать надо заменить. Может, и сон не идет, потому что кровать дурацкая? Он ведь не стар, сейчас, в 92-м, ему 61, а ведь уже – старик, совсем старик…
В последнее время Ельцин все чаще и чаще вспоминал Беловежскую Пущу: он действительно боялся тогда Горбачева, он действительно не хотел ехать в эти далекие белорусские леса, – видит бог! Ельцин хорошо помнил все пред – беловежские встречи в Архангельском, бумагу Бурбулиса, угрозу его, Бурбулиса, отставки (впрочем, об отставке Бурбулис больше не заикался).
С тех пор прошел уже год. Нет, – Бурбулиса надо убирать, конечно, он осточертел. Только попробуй, тронь Бурбулиса… демократы сразу поднимут вой, опять интриги начнутся, Бурбулис у них рулевой, да и распад, толчок к распаду… толчком стала докладная Бурбулиса, тогда все и закружилось – как в вихре, в революционном вихре…
91-й, 20-е ноября: ночь, бессонница, записка Бурбулиса: он взял его план с собой, и вдруг… вдруг Ельцин похолодел.
«Бог семерым нес, а одному досталось…»
Мысль, стрелой пронзившая Ельцина, была на самом деле простой, это даже не мысль, это страх: а вдруг Горбачев уже получил (украли!) записку Бурбулиса? И в газеты ее! Полюбуйся, народ, к чему готовится высокое российское руководство!
Был бы он похитрее, Горбачев, он бы и сам, своими руками нарисовал бы сейчас что-нибудь подобное; здесь главное – «поднять волну», а Ельцину в ответ пришлось бы делать заявление: господа, ничего подобного, о развале СССР не может быть речи, как это так – развалить СССР!
И – т. д. и т. п.
В 91-м шпионов Бакатина в правительстве России было хоть пруд пруди. Аппарат МИДа России – сорок человек. Всего-то! В секретариате Козырева сразу поймали чиновника, который ксерокопировал (для КГБ? для Горбачева?) входящие в МИД и исходящие из МИДа, от Козырева, документы.
Бурбулис, конечно, сделает заявление, что его записка – это провокация Горбачева, Бакатина, военных, но кто кому сейчас быстрее поверит, – а?
Ельцин встал, накинул банный халат, открыл бар, спрятанный среди книжных полок, и достал початую бутылку коньяка.
Налил стопку, помедлил, снял трубку телефона:
– Александр Васильевич… – Ельцин запнулся. – Извините за беспокойство. Найдите Полторанина, пусть поднимется ко мне.
Коржаков спал внизу, на первом этаже дачи. Если звонил шеф, Коржаков поднимался как ванька-встанька:
– Что-то случилось, Борис Николаевич?
– Случилось то, что я хочу видеть Полторанина… – трубка резко упала на рычаг.
Феномен Коржакова заключался в том, что по ночам он становился для Ельцина как лекарство.
Спасение от одиночества.
От вечного одиночества.
Вице-премьер правительства, бывший главный редактор «Московской правды» Михаил Никифорович Полторанин жил здесь же, в Архангельском.
«Не сделаю я, сделают они…»
Ночь была повсюду, с неба до земли.
Самые идиотские решения приходили к Ельцину только ночью: он будто бы терялся в пространстве, боролся с ним, хотел приблизить утро…
Или те, кто не спит по ночам, уже сходят с ума? Не заметив этого?..
«Совершенно очевидно, что, столкнувшись с фактом создания нового Союза, Президент СССР будет вынужден…»
Ельцин абсолютно доверял Полторанину. Министр печати был единственным человеком (кроме Наины Иосифовны с девочками и привычного Коржакова), кто приезжал к нему, к Ельцину, в больницу после кровавого октябрьского пленума; остальные боялись!
А еще Ельцин любил Полторанина за ум – хитрый, крестьянский, практичный…
Полторанин явился мгновенно, словно ждал, что его позовут:
– Борис Николаевич, это я!
Ельцин улыбнулся:
– От кровати оторвал, Михаил Никифорович? Вы уж извините меня…
– Ничего-ничего, – махнул рукой Полторанин. – Она подождет, да…
– Кто? – Ельцин сразу поднял голову.
– Кровать!
Полторанин широко, раскатисто захохотал.
– Зна-ачит… вот, Михаил Никифорович, – Президент протянул Полторанину папку Бурбулиса. – Хочу… чтобы вы прочли.
– Анонимка какая-нибудь? – Полторанин полез за очками.
– Анонимка. Но – очень серьезная.
Полторанин пришел в добротном, хотя и помятом костюме, в белой рубашке и при галстуке.
– Вот, пся их в корень, очки, кажись, дома забыл…
Он растерянно шарил по карманам.
– Забыли?
– Да я сбегаю, Борис Николаевич.
Ельцин протянул Полторанину рюмку и налил себе:
– Не надо. Коржаков сходит. А я вслух прочту, мне не трудно.
А вы… тогда… будьте внимательны. Торопиться не будем. Сейчас не тот, понимашь, случай…
Полторанин чокнулся с Президентом, быстро, уже на ходу, опрокинул рюмку, нашел Коржакова и вернулся обратно.
– «Надо набраться мужества и признать очевидное: исторически Михаил Горбачев полностью исчерпал себя, но избавиться от Горбачева можно, только ликвидировав пост Президента СССР либо сам СССР как субъект международного права…»
Ельцин читал тихо, вполголоса, но быстро увлекся, прибавил голос – да так, что на улице было слышно, наверное, каждое слово Президента Российской Федерации.
Где-то там, высоко, играли звезды, равнодушные ко всему, что творится на земле. Окна у Ельцина были плотно зашторены, старый синий велюр тяжело опускался на пол, будто это не велюр, а занавес в театре, и никто из людей, из двухсот пятидесяти миллионов человек, населяющих Советский Союз, не знал, что именно сейчас, в эти минуты, решается их судьба – раз и навсегда.
Рюмка с коньяком стояла на самом краешке письменного стола. Ельцин не пил. Его голос становился все громче и тяжелее, а в воздухе все чаще мелькал указательный палец. Ельцин с трудом вырывал из себя ленивые, как вчерашние макароны, фразы Бурбулиса: каждая его записка – это доклад по диамату, фразы – длинные, бесконечные, речь не человеческая; Ельцин с такой силой, с таким омерзением вырывал из себя всю эту массу, словно мог подавиться. И ему вдруг стало стыдно перед Полтораниным. Просто стыдно. Только раз он позвал Полторанина, посадил перед собой, значит, надо дочитать этот текст до конца.
В 1913-м Россия отмечала трехсотлетие дома Романовых. Николай Александрович Романов был царем, но не был государем, тем более – великим: после трех лет Первой мировой войны это осознала наконец вся Россия. Николай Романов (так же, как и Горбачев) не хотел (и не умел) проливать кровь. И – проливал ее беспощадно: Кровавое воскресенье, 1905 год, Ленский расстрел, «столыпинские галстуки», война и революция.
На самом деле между Николаем Романовым и Михаилом Горбачевым было очень много общего, прежде всего – личная трусость и колоссальный, все время возрастающий страх перед собственной страной.
Горбачев действительно заготавливал – на черный день – колбасу и занимался срочной приватизацией своей московской квартиры.
Раиса Максимовна торопилась: завтра может быть еще хуже.
Колбасу везли ящиками, но не только колбасу: консервы, макароны (Раиса Максимовна очень любила спагетти), коньяки, вино, виски…
Россия, Россия… кому же ты досталась, господи!
У Ленина, Сталина, Хрущева, Брежнева, Андропова, Черненко не было страха перед своей страной (пусть по некой наивности, как у Брежнева, но не было!). Иное дело – последний царь и последний Генсек. В первой четверти XX века Россией уже руководили специалисты по диалектическому материализму – Владимир Ленин и Лев Троцкий. Но разве им, Ленину и Троцкому, холодным, жестоким, совершенно безжалостным (Троцкий особенно) людям, могло прийти в голову то, с чем все последние месяцы, слета 91-го, бегал по Кремлю Бурбулис: разоружить страну, раздарить собственные земли (Крым, например), нанести смертельный удар по экономике, по рублю, по своим заводам, то есть уничтожить все (именно так – все), что получила, чего добилась огромная страна, Советский Союз, за 70 лет.
Все империи рано или поздно разваливаются.
Так жестоко, как Советский Союз, не разваливался никто и никогда.
Оправдатели реформ настаивают: иначе быть не могло. Есть, бывают в истории такие годы, когда другого, щадящего людей пути просто нет. Тем более когда идет переход – от «плана» к «рынку».
Кровь людей – это, мол, «переходные сложности».
А Польша? Чехия? Весь соцлагерь?.. Венгрия?
Или там, – в Европе, дорога в «рыночный рай» так же устлана – телами мертвецов?
В 1936-м, когда Красное колесо крови не понеслось, пока еще, как чумовое, по городам и весям Советского Союза, когда массовых расстрелов – почти не было, СССР потерял («естественная убыль населения») 2,8 миллиона человек.
В 1937-м, когда НКВД, Сталин уже озверели, когда террор против собственного народа лихорадочно набирает энергию, потери – уже совершенно чудовищные: 3,1 миллиона человек.
То есть погибает на 290 тысяч людей больше, чем в предыдущем, 1936-м, и это уже не «естественная убыль».
Следующий, 1938-й. Еще больше – почти 400 тысяч человек.
Естественная смертность в России (не в СССР, это очень важно, именно в России) накануне реформ, в 1991-м, – 1700 тысяч человек. А 1992-й, первый год Гайдара-Чубайса? Смертность поднимается: на 117 тысяч людей больше.
(Он был бы страшнее, этот взрыв, но в домах еще есть, слава богу, запасы продовольствия. Самое главное – есть запас здоровья. А впереди – 93-й, самый чудовищный. Маховик «реформ», лихо раскрученный Чубайсом, убьет – внимание! – еще 447 тысяч человек.)
Итак, погибшие:
1937-1938-й, когда расстрелы, – почти 700 тысяч,
1992-1994-й, когда реформы, – 850 тысяч человек.
Результаты? Да. Результаты[6].
В XX веке больше, чем Ельцин, убивали только Гитлер, Сталин и Мао («культурная революция»)! Янки в Сайгоне, Пол Пот и кхмеры в Кампучии… – да, даже эти подонки не пролили столько крови, как Гайдар и его сторонники, хотя камбоджийский диктатор-извращенец Пол Пот – проклятое всем миром имя.
Только за три года (1992-1994-й) реформы Гайдара-Чубайса убьют в России почти миллион человек. На 150 тысяч людей больше, чем расстрелы и ГУЛАГ 30-х годов. (Перевес смертности над рождаемостью быстро поднимется аж до миллиона человек в год, годовая убыль людей – как если бы в России бушевала гражданская война.)[7]
Огромная страна. Великая страна. Родина Пушкина, Менделеева, Чайковского, Льва Толстого, Харитона, Ландау, Королева…
И никто, никто не понимал до конца, кто он, этот Ельцин? Никто не увидел в Ельцине – Ельцина?..
Так что может быть?
Полторанин замер. Он сразу понял все, что хочет услышать от него Президент Российской Федерации, и приготовился к ответу.
Ночь плотно окутала дачу, и в небе мерцали звезды, равнодушные к тому, что происходит на земле…
– А идея, между прочим, отличная, да? – Полторанин встал, перевернул стул спинкой вперед и сел прямо перед Ельциным. – И Гена… Гена ведь сочинил, да?.. Гена добротно накатал, хорошо…
Ельцин бросил бумаги на стол и потянулся за рюмкой.
– Михал Сергеич-то что… – Полторанин шмыгнул носом, – Михал Сергеич сначала себя в гроб загнал, а теперь шевелится, тесно ему в гробу, кувыркается!
Рюмка скрылась в кулаке Ельцина так, что ее вообще не было видно. Из-за пальцев виднелся лишь маленький кусочек красного стекла.
– Из СНГ, Борис Николаевич, – Полторанин опять шмыгнул носом, – тоже, я думаю, мало что выйдет, – ага! Кто-нибудь, Гамсахурдиа, например, сразу взбрыкнет, иначе его ж свои… местные товарищи не поймут. Они ж все там, в Грузии, власти хотят, все как один, народ такой, все с детства знают друг друга, как же тут уступить?
Ельцин молчал, уставившись на шторы.
– А надо как? – шмыгал носом Полторанин, – Братский Славянский Союз. Братья мы или кто? Плюс, допустим, Назарбаев. Почему нет? Русских в Казахстане – море. Да и хохлов. Назарбаев будет как приманка. Пусть все видят, к нам дорога открыта! И вот тут, Борис Николаевич, интересная получится вещь. Не мы, выходит, виноваты, что к себе в Союз кого-то не позвали. Так? Так. А они, ребята с окраин, тот же Гамсахурдия, виноваты, что к нам не идут…
Ельцин молчал, и Полторанину показалось, что он его почти не слышит.
– …А чтобы новые краски, Борис Николаевич, были, чтоб СНГ, значит, не реставрировал СССР, ибо на хрена это надо, в Славянский Союз можно, я думаю, Болгарию пригласить.
– Кого? – удивился Ельцин.
– Болгарию! – повторил Полторанин. – Почему нет? Тоже славяне. На правах конфедерации. Как Бенилюкс: три-разные страны, а ведь как одна, между прочим…
А еще лучше – Кубу. Ну а что она там, понимаете, в океане болтается, как не пришей кобыле хвост? Кастро до черта нам должен, не отдает, потому как нечем, так мы у него весь остров заберем – плохо, что ли?
Америкосы счастливы будут; мы теперь друзья, доллар у нас – вторая валюта, наши рынки для америкосов сейчас полностью открыты, значит, Куба – тоже открыта! У Франции там, рядом с Кубой, есть Гваделупа: заморская территория Франции. А у нас будет Куба. Заморская территория России. Ведь Кастро в социализм по ошибке попал. Так мы эту ошибку незаметно исправим.
– Шта-а? – Ельцин поднял глаза. – Как… попал?..
Он действительно очень быстро пьянел.
– Рассказать? На Кубехороший кагэбэшник был – Алексеев. Умный парень, кстати – из Омска. А Кастро все время хотел с Кеннеди встретиться. Завязал с наркотой, Че Гевара не смог, его шприцы у них в музеях под стеклом, а Фидель завязал, научился быстро завязывать галстуки, – рвался, короче, в Америку, как беременная невеста к своему жениху. – А Кеннеди упертый был. Кастро тут же взял под контроль весь игорный бизнес в Гаване, – разве Кеннеди, особенно его семье… отцу, Харту, господам Боккарди, контролировавшим поставки рома, это все понравится?
Тогда Алексеев… в нашей резиденции на Варадеро… спокойно так, на пальцах объяснил Фиделю, что американцы сейчас перекроют Кубе все страны НАТО, а мы, СССР, если он к нам не придет, закроем для него свой лагерь – социалистический.
И вот кому он тогда будет свой сахар продавать?
Сделать революцию, не спросив у Америки разрешения! Или у нас? – Кастро призадумался. Все взвесил. И быстро стал коммунистом. – Но Куба – это на перспективу, Борис Николаевич. А пока на троих: Россия, Украина и Белоруссия. В России любят, когда на троих!
Ельцин чувствовал, конечно, что Полторанин сейчас ему просто подыгрывает, но Ельцин за этим его и позвал, чисто царская черта, между прочим, призвать ближнего боярина и для вида спросить у него совет, хотя все вопросы внутренне уже решены.
Полторанин хорошо знал Ельцина, знал, как надо вести разговор, чтобы Ельцин, тем более – подвыпивший Ельцин, был бы доволен.
– А столица – в Киеве, Борис Николаевич. Почему нет? Мать все-таки! Михал Сергеичу скажем спасибо, выпросим ему еще одного Нобеля, чтоб Раиса Максимовна не очень злилась, потом в пять секунд собираем…
– То есть конфедерация славян, я правильно понял? – перебил его Ельцин.
– Ага, – Полторанин прищурился. – И это отлично будет… ага!
– Я вот шта-а думаю, Михаил Никифорович… – Ельцин вдруг встал, отодвинул штору, – а шта, если…
– Что «если», Борис Николаевич?
Ельцин резко повернулся к Полторанину:
– Вдруг он нас всех… арестует, понимать? И – в тюрьму? Ему ж одного кремлевского полка хватит. Тысяча человек!
– Кто? – опешил Полторанин.
– Горбачев.
– В какую тюрьму? За что?..
– За это самое, Михаил Никифорович…
Ельцин медленно разжал кулак, и рюмка аккуратно соскользнула обратно на стол, коньяк не пролился – ни капли!
– Хотел бы я увидеть того прокурора… – ага, – который подпишет ордер на арест Президента России, – хмыкнул Полторанин. – Как-кой такой прокурор, если каждая республика по Конституции может выйти из СССР, когда захочет?..
– Республика! – Ельцин поднял указательный палец. – Именно так. Республика! А тут один Президент решил. С Полтораниным.
– Так Президент и должен решать за всех, Борис Николаевич! Он же – Президент… А на следующий день после подписания… хотя можно и в тот же день, вечером, собирается Верховный Совет. И тут же все утвердит. Мигом! Союз же всем опостылел, да и Горбачев после Фороса – это же черт знает что такое, а не Горбачев!
Читать бесплатно другие книги:
