Русский ад. Книга первая Караулов Андрей

Если бы кошки умели дружить, они бы выгнали из города всех собак. Но кошки не умеют дружить!..

…Все началось с Аяза Муталибова. В октябре 91-го Муталибов объявил, что он, Президент Азербайджана, принимает на себя обязанности Верховного главнокомандующего своей страны и все части Советской армии, находящиеся в Азербайджане, с этого дня подчиняются ему одному.

Через две недели – такое же заявление Снегура: все имущество Советской армии, вся техника и – самое главное – все приднестровские склады с боеприпасами, самые крупные (после Калининграда) в Европе, принадлежат Молдове. Он тоже объявил себя Верховным главнокомандующим, и ему срочно сшили белый маршальский мундир: точь-в-точь как у Сталина.

А Гамсахурдиа (чего ж церемониться?) взял да разогнал (за три дня!) Закавказский военный округ. Всю технику, все вооружение он отправил на металлолом: ракетно-зенитные комплексы, их в Грузии было больше ста, бронетранспортеры и, конечно, всю военную авиацию, более 200 самолетов – две армии!

Кто-то (кто?) тут же подсказал Грачеву – если в знак нерушимой дружбы России и Грузии преподнести Гамсахурдии две-три сотни танков, то на таком «подарке» (читай – сделке) можно неплохо заработать.

Грачев бросился к Ельцину: дружить – значит дружить, Борис Николаевич! Пребывая в эйфории от победы над Горбачевым, от Беловежских соглашений и… вообще от всего, Ельцин уже плохо понимал, кто из его «ближних» врет, а кто и заврался. Гамсахурдиа получил 235 новейших танков, которые тут же, в течение месяца, ушли в Рустави на переплавку.

Ликвидация проходила под личным контролем порученца начальника Генерального штаба Вооруженных Сил России, полковника Бекбосынова. Он же присвоил себе львиную долю доходов: купил в Каннах роскошную виллу.

Грачев выгонит Бекбосынова («делиться надо!»), но Бекбосынов с удовольствием уйдет в криминал: займется поставками в Москву героина.

После истории с танками продажа военной техники встала на широкую ногу. Здесь особенно отличился трехзвездный адмирал Игорь Махонин. Он торговал всем, чем придется, даже простынями и одеялами, на которых в кубриках спали моряки. А уж тем более – техника! Во Владивостоке разгорелся нешуточный скандал. По приказу министра обороны в Пусан, «на гвозди» ушли авианесущие крейсеры «Минск» и «Новороссийск». Как оказалось – с новейшим вооружением на борту, хотя в «ликвидационном акте», где стояли подписи аж 12-ти адмиралов, говорилось, что никаких вооружений на «Минске» и «Новороссийске» больше нет, корабли уходят «пустые».

Вторичный «черный металл» американцы продают в Южную Корею дороже, чем Россия отдала «Минск» и «Новороссийск». Аследом – крейсер «Анадырь». От таможенников требовалось: а) поставить печать и б) расписаться в ведомости. К кораблям их не подпускали. Корабли – пустые, но чекисты говорили, что досмотр даже пустых кораблей, вдруг ставших ненужными, все равно предполагает «допуск», причем – самый высокий допуск, категории – «государственная тайна».

Таков, мол, закон, и его никто пока не отменил.

Один из таможенников, молоденький лейтенант, заподозрил неладное. Ночью, тайком, ему удалось забраться на нижнюю палубу «Новороссийска», хотя сам крейсер – это громадина с 9-этажный дом.

И там, на палубе, «под рогожкой», находились:

а) радиолокационные станции для обнаружения цели – новейшее оружие, проходившее под грифом «совершенно секретно»;

б) автоматизированная система средств противолодочной и противовоздушной обороны, американцы (прежде всего американцы) охотились за ней с середины 80-х, да без толку. На многих приборах – заводская смазка, их специально – только что – доставили на «Новороссийск»;

в) навигационные комплексы ПВО и… – сотни единиц другой военной техники, общая сумма – 2,5 миллиарда долларов.

Как секретная военная техника попала на борт «Минска» и «Новороссийска», никто (якобы никто) не знал. Виновных не нашли. Каждый из 12-ти флотоводцев заявил, что был «введен в заблуждение». Ну а те господа, кто «вводил в заблуждение», быстро уходили из жизни…

– Я, Саша, сам не понимаю, – говорил Касатонов, когда они с Пенкиным вышли на палубу. – Напомни, Кравчук был у нас…

– Июнь, товарищ командующий. Первые числа.

– Вот!.. И Кравчук заявляет: Черноморский флот Украине не нужен. Тогда Тенюха, Морозова и… оперетты в помине не было… Сейчас, скажи, что изменилось? Американцы появились? Клинтон к власти идет?

Все серьезные разговоры Касатонов проводил только на свежем воздухе.

Огромный, кое-где уже обшарпанный, с ржавчиной, крейсер «Москва» считался на флоте «стариком». Его спустили на воду в 65-м, экипаж – 800 человек, 104 ракеты («Вихрь» и «Шторм»), их более чем достаточно, чтобы накрыть весь Шестой американский флот, который так часто гуляет сейчас по Черному морю…

По Севастополю ползли слухи: если Черноморский флот будет украинским, «Москву» тут же распилят на гвозди.

Отец Касатонова, Герой Советского Союза Владимир Касатонов, в середине 50-х тоже командовал Черноморским флотом, но еще больше, чем отцом, Игорь Владимирович гордился своим дедом, Афанасием Касатоновым: в Первую мировую Афанасий Степанович стал полным Георгиевским кавалером.

Увидев адмиралов, вахтенный офицер замер по стойке «смирно». Какое ужасное слово, однако: «стойка»…

– Пригласите Богдашина, – приказал Касатонов.

Капитан I ранга Владимир Богдашин командовал «Москвой» с лета прошлого года.

– Хотите анекдот, товарищ командующий? – заискивал Пенкин. – Кто в Беловежской Пуще был самый трезвый: Ельцин, Кравчук или Шушкевич?

Луна неохотно, медленно выползала из-за туч, ветер усилился. Касатонов усмехнулся:

– Конечно, Кравчук. Он Крым себе оставил!

Анекдот хоть и свежий, а уже с бородой…

– Надо же, а я-то удивить хотел…

Как хорошо, как красиво было бы на земле, если бы туч вообще не было! – Касатонов влюбленно смотрел на море, на волны: каждый раз… да хоть бы и сто раз на дню… когда Касатонов видел гавань, берег, корабли, в нем сразу появлялось что-то детское. Для себя он твердо решил, что, когда Ельцин отправит его в отставку (это, похоже, уже вопрос дней), он поселится где-нибудь у моря. – А где? Если Крым сейчас другое государство, то где? В Сочи? Но Сочи – курорт, а курорт – это плохая гавань для моряка!

Касатонов командовал Черноморским флотом всего четыре месяца. Прежний командующий, адмирал Хронопуло, поддержал ГКЧП, и Шапошников тут же отправил его в отставку. Сейчас Хронопуло представлял правительство Крыма в Москве.

«Обстоятельства нашей истории и климата сказали: «Служи!»», – писал Василий Розанов; этой формулой Розанов свел «на нет» необходимость изучать извечный русский идеализм.

Снова, снова, снова, опять, опять и опять: государь, как же ты мог, как ты это все допустил?

В газете «Совершенно секретно» только что был опубликован личный дневник пресс-секретаря Грачева, полковника Виктора Баранца:

…Критической точкой стала черная буханка хлеба, которую со вчерашнего дня начали выдавать офицерам Генштаба и Минобороны, чтобы их семьи не умерли с голоду. В это время офицерам в войсках по 3-4 месяца не платили зарплату. Жены варили суп из крапивы. Я озверел, когда узнал, что тогда же десятки миллионов рублей, украденных у государства, у армии, минобороновские генералы, близкие к Грачеву, переводили в частные банки, чтобы там деньги нагуливали проценты. И я понял, надо вешать китель на гвоздь…

…Я голодный и злой. Сегодня опять ушел на службу задолго до того, как проснется моя семья. Чтобы не смотреть в глаза жене, детям и догине Шерри. Моего офицерского пайка с осточертевшей говяжьей тушенкой хватает только на неделю. В холодильнике – пусто. Сквозь давно немытые стекла своего генштабовского кабинета я гляжу на президентский кортеж, несущийся по Знаменке в сторону Кремля. Измоего окна можно элементарно угрохать машину Горбачева. Гранатомет или граната типа «Ф-1» – вещи для этого отличные, но слишком шумные. И для прохожих небезопасные – много осколков. Останется только застрелиться сразу после того, как разлетятся на куски Президент и его длинный, сверкающе-черный членовоз. Есть еще один способ отправить Горбачева на тот свет. Установить радиоуправляемую мину на дороге в лючке канализации, над которым наш Верховный регулярно проезжает. Мину можно купить на любой толкучке за 500 баксов. Это примерно две мои месячные зарплаты. Но где взять деньги, если государство не отдает армии долги?..

Сильно, да? Разумеется, Баранца тут же уволили, теперь (демократия!) он работает в «Комсомолке», Касатонов знал Баранца и не удержался, позвонил: «Откуда такие мысли, Виктор: пристрелить Верховного?»

Баранец не стеснялся в выражениях:

– Выхожу на «Арбатской», товарищ адмирал, иду на работу. Под ногами крутится шкет. Лет десять, не больше.

– Дядя полковник, тебе не стыдно?

Я оторопел. Эка, думаю, тебя расписюнило! Будет тебе укорот.

– А чего ж стыдиться? – спрашиваю.

Пацан улыбается, Игорь Владимирович, а зубы щербатые, как у меня в детстве…

– Что ты полковник!

Там, в Беловежской Пуще, «высокие договаривающиеся стороны» понимали, черт возьми, сколько судеб они искалечат?

– Знаешь, адмирал, что было с Ельциным, когда Леня Грач на приеме в Кремле рассказал ему твой анекдот? Новый год, все веселятся, Лещенко поет, обнимаясь с Винокуром, а тут – пьяный Леня: хочет порадовать Бориса Николаевича.

Пенкин замер:

– И как?

– Ельцин побагровел, бросил на стол бокал с шампанским (Коржаков, слушай, его налету поймал, как в цирке!) и стал костерить Кравчука: «Да если б я захотел, Леонид, Кравчук бы все отдал, от Измаила до Ростова…»

– А что ж не взяли? – спрашивает Леня.

Вразумительного ответа не было.

Вот так…

– Да.

– Человек – хозяин своей судьбы, товарищ командующий. До тех пор, пока он не встретит хозяйку.

– Американцы… да, – согласился Касатонов. – Хозяйничают, конечно…

Он по-своему понял шутку политрука.

Ветер усилился, луна спряталась за облака, там, за облаками, ей как-то спокойнее, наверное…

– Выходит, ошибочка вышла с царем… Борисом, да? Не царь, а дубина стоеросовая…

Касатонов нахмурился, помолчал.

– В моем присутствии, товарищ контр-адмирал… – начал он, – подобные высказывания о Верховном главнокомандующем…

Пенкин вытянулся «по струнке»:

– Прошу меня извинить, товарищ адмирал!

– Делаю вам, Александр Александрович, замечание.

– Такое больше не повторится, товарищ командующий.

– Извинения приняты, – кивнул Касатонов. – Хотя ты, Саша, прав, конечно…

…Качку Игорь Владимирович тоже любил. Особенно – брызги морской пены («шампанское для легких», – говорил Касатонов). Стихия делает человека сильнее, именно в стихии, в борьбе со стихией, видна вся человеческая твердь: на даче, лежа в гамаке, теплее и уютнее, конечно, чем в 9-балльный шторм, но Касатонов так и не научился отдыхать. Пробовал, старался, уезжал, по совету врачей, в санаторий, но через неделю сбегал: он – как крестьянин, ему не до отдыха, нет в русских деревнях гамаков, нет и, похоже, никогда не будет, климат не тот…

Давно, еще с 80-х, наверное, Касатонов дружил с Бедулей, Владимиром Леонтьевичем, председателем колхоза «Советская Белоруссия». Да и кто тогда, в 80-е, не дружил с Бедулей? Даже Рихтер давал концерты в новом крестьянском клубе, благо Бедуля, как только его колхоз чуть разбогател, купил для клуба «Petrof».

Новая, демократическая власть быстро, за месяц, расправилась с Владимиром Леонтьевичем. Зачем они нужны, советские колхозы, если фермер – это наше будущее! Да здравствует фермер! Даешь рай на землю немедленно! – Бедулю тут же отправили в отставку. Яблоневый сад, гордость колхоза, был вырван под дачи, а знаменитый музей хлеба, которым Владимир Леонтьевич гордился даже больше, чем яблоневым садом, закрыли – нерентабельно!

Экспонаты сожгли. Куда их девать? Немцы, правда, хотели купить, да припозднились: экспонаты сожгли за два дня до звонка из Берлина. Странный они народ, эти немцы! Все у нас покупают. За копейки, конечно, но все-таки: «Ту-144», первый сверхзвуковой, старенький «Ту-114», двадцать лет стоявший на въезде в аэропорт Домодедово, «Буран»… С ВДНХ купили (или уперли?) аппарат, в котором Гагарин спустился на землю. И даже памятная доска с дома Леонида Ильича на Кутузовском находится теперь в Гамбурге: нам такие доски без надобности…

Как и память.

Касатонов гостил у Бедули минувшей осенью. И утешал как мог. Здесь же, в Ресне, он – вдруг – столкнулся с Андреем Вознесенским: поэт приехал поддержать старика. В местной газете появилось эссе Вознесенского: «Выходит, зря… Владимир Бедуля, земляк Шагала, хочет, чтобы его колхозники внимали сложной игре великого Рихтера и хоральной ноте Ахмадулиной? Но здесь, в этом клубе, мне подали из зала записку с вопросом о творчестве Элиота… Не думаю, что все наши колхозники – поголовные эстеты, но ни на кого не похожий Элиот помогает им мыслить и поступать нешаблонно…»

Помогает, конечно. Но не всем. Когда стадо вдруг резко поворачивает в обратную сторону, впереди оказываются только хромые бараны…

Почему всю эту вакханалию никто не остановил? Чиновники (есть же среди них нормальные люди?), журналисты, депутаты, интеллигенция? «Ту-144», Гагарин, Брежнев, «1У-104»… – ведь все было на глазах у всех… Или из Домодедово никто больше не летал? И Кутузовский был закрыт? Для всех? Есть доска – и вдруг содрали. Ведь никто не спросил: где она? Куда делась? И никто… никто!., не пришел с заявлением в милицию?

Из Астраханской картинной галереи ушел – на плановую реставрацию – Айвазовский. Через год в музей вернулась (под видом Айвазовского) копия чудовищного качества, которая (внимание!) оказалась на полметра короче, чем собственно подлинник, тайно, воровскими тропами, переправленный богатому коллекционеру в Италию.

Сотрудники музея не решились выставить «Айвазовского» в зале, поместили его в запасники, но уголовное дело возбудилось только… через шесть лет, потому что о воровстве никто не заявил…

Для справки: в музее работали 62 человека, то есть знали все. И те, кто приходил (годы шли) вместо тех, кто уволился, тоже узнавал о краже (сюжет-то какой!), но в это дело никто не вмешивался…

Однажды Касатонов спросил у Владимира Леонтьевича, что такое интеллигентность.

– Думаю, внутренний запрет на такое свойство человеческой натуры, как думать одно, говорить другое, делать третье, – откликнулся старик. – И еще: готовность помочь конкретному человеку, если в этом есть горячая необходимость…

Лишний! Сейчас Бедуля лишний. Как Вия Артмане в Риге, Мария Биешу и Евгений Дога в Молдове, Роальд Сагдеев и Алексей Абрикосов, будущий Нобелевский лауреат, в Москве, а Василь Быков, автор «Круглянского моста», товарищ Бедули, в Белоруссии…

По палубе строевым шагом шел командир «Москвы».

– Товарищ командующий! Капитан I ранга Богдашин! Прибыл по вашему приказанию!

Богдашин командовал «Москвой» с лета 91-го года.

– Скажи, Володя, – Касатонов крепко пожал ему руку.

– Ты же америкашку этого… где-то тут поимел?.. – и он кивнул в сторону Севастополя.

– У Фороса, товарищ адмирал, – напомнил Богдашин. – В 33 милях от берега.

– А Горбачев, значит, тебя в тюрьму?

Богдашин улыбнулся:

– Командующий флотом товарищ Хронопуло сразу сказал, что я – преступник.

– Какая была мотивация?

Богдашин развел руками:

– Я в бою якорь потерял, Игорь Владимирович…

…Это случилось три года назад, 12 февраля 1988-го: сторожевой корабль «Беззаветный», под командованием капитана III ранга Богдашина, мастерски таранил американский крейсер «Йорктаун», который нагло, с вызовом, нарушил государственную границу Советского Союза.

На борту «Йорктауна» были комбинированный ракетный комплекс «Гарпун» и новейшие боевые вертолеты.

Богдашин сначала флагами, затем сигнальными ракетами предупредил командира «Йорктауна», капитана I ранга Дюра, что крейсер зашел в территориальные воды СССР, но «Йорктаун» упрямо шел вперед, к мысу Сарыч, а в Саках, на борту «Леонида Брежнева», в этот момент начались палубные испытания новейших советских истребителей, только что поступивших на Черноморский флот.

Все РЛС близлежащих американских баз работали – в этот момент – на полную силу.

Богдашин связался с Дюром по радио. И повторил: поведение крейсера ведет к вооруженному конфликту между нашими странами.

– Мы ничего не нарушаем, – ответил Дюр.

И – ушел со связи.

Пограничники были обязаны стрелять «по носу», как говорят моряки, но командующий погранвойсками Советского Союза генерал-полковник Матросов растерялся: американцы теперь – наши друзья, перестройка; все помнят, какие неприятности были у СССР из-за южнокорейского «Боинга». И вообще: разве по друзьям можно стрелять?

Интересно, для чего тогда существуют погранвойска?

Матросов лихорадочно искал Горбачева, но Горбачев занят и к телефону не подходит. Чебриков, шеф КГБ, в командировке, разбудить его (разница во времени) адъютанты боятся: по инструкции, Чебрикова можно разбудить лишь в случае государственного переворота или войны.

Есть, конечно, премьер-министр, но Рыжков отмахнулся: «Не мой вопрос!»

По левому борту «Йорктауна» остался Севастополь, а впереди – да, впереди мыс Сарыч, рядом Форос, где находится, кстати, объект государственного значения – дача Горбачева.

Генсек, между прочим мог быть и в Форосе. Он любил этот дом, но еще больше его любила Раиса Максимовна…

Богдашин всегда, с ранних лет, уважал семью Касатоновых. Здесь, в Севастополе, их командующий имел колоссальный авторитет. Спокойный, твердый, по виду – даже добродушный, Касатонов производил сильнейшее впечатление на моряков. И Ельцин знал: если Касатонов поднимет флот, черноморцы пойдут за ним куда угодно, был бы приказ!

Не все. Но почти все. Пойдут!

«Третья» оборона Севастополя всколыхнет всю Россию.

Ельцин не хотел ссориться с Кравчуком. Черноморский флот – это дорого сейчас даже для России, только, если Касатонов упрется, – Кравчук отступит, не сразу, но отступит, роты морской пехоты будет достаточно, чтобы Кравчук с Фокиным сразу наложили в штаны…

– В 10.45, товарищ командующий, Дюр отвечает: «Курс менять не буду. Пользуюсь правом мирного прохода. Закон не нарушаю».

Ну и заявочки, думаю я, совесть совсем потеряли…

Приближаюсь на 50 метров. Дюр тут же выходит на связь: «Не подходить к борту». А у меня, товарищ командующий, был отличный молодой экипаж. Все несутся по боевым постам, даже спасжилеты никто не надел. Подхожу ближе, на 10 метров, и показываю: будет навал.

– А американцы?

– Смеются! Высыпали на борт, фотографируют, я ж… в пять раз меньше, чем они!

Ну, думаю, сейчас будет не до смеха, коллеги! Только навал на скорости 20 узлов…

– Куда навал! Только таран.

– Так точно, – Богдашин так увлекал сейчас докладом, словно таран завершился минуту назад. – Кладу руль на 5 градусов вправо и, – он показал, – бью «Йорктаун» скользящим ударом якоря в левый борт. Весь арсенал полностью готов к бою. Прохожусь по его леерам…

– А если б «крылышки», командир, взорвались? Не испугался?

«Крылышки» – это крылатые ракеты.

– Третья мировая!

– Исключено, товарищ командующий.

– Почему?

– Трусы они. Чуть что – бегут. Вьетнам показал и Ближний Восток. Они же везде проиграли! «Йорктаун» получил крен 30 градусов, и носовая часть резко уходит у него влево.

Касатонов не отступал:

– А если б торпеды с «гарпунами» схлестнулись?

– Полморя взлетит на воздух, товарищ командующий! Но я быстро кладу руль вправо и залезаю носом на его левый борт. Вижу: висят четыре ракеты, трубы поломаны, внизу, в торпедных отсеках, начался пожар.

– А вертолетная площадка?

– Срезал! Я ее срезал, товарищ командующий! В море ушла. Вместе с вертолетом.

– Достали?

– Мы? Достали и изучили. Потом им отдали. На металлолом.

Смотрю, выскакивает аварийная команда: начался неуправляемый процесс внутри ракетного погреба.

– Где «крылышки?»

– Так точно! Все офицеры сбежали вовнутрь. На ходовом мостике – никого.

– На связь вышли?

– Им не до связи было, Игорь Владимирович! Я предупредил Дюра: топить тебя не буду, если не повернешь – будет новый таран. Сгоришь! И он сразу-на параллельный курс…

– А чем ты, командир, их таранить собрался, раз якорь оборван?

– Да хоть бы и руками, товарищ адмирал. Разозлился я! Но тут меня вызывает Хронопуло: срочно в штаб! – Прибываю с докладом, но командующий даже слушать не стал: «Вот, товарищи Военный совет, – кивает он на меня, – перед вами преступник! Он якорь потерял…»

– Испугался?

– Не могу знать!

– Я ж о тебе. Испугался, командир?

Богдашин опустил глаза:

– Еще как, товарищ командующий… Посадят, думаю. А у меня семья, двое детей. Мне потом адвокат объяснил: «Служить России» – это не юридическое понятие. В суде трудно доказать, что ты в момент боя Родине служил…»

Касатонов замолчал. Пенкин подумал, что в воспитательных целях Богдашину надо бы что-то возразить, но он и не знал, что сделать.

В самом деле, – а что тут скажешь?!

– Как думаешь, командир, – потеплел Касатонов, – если в стране торговля заводами ведется не по соглашению, а по принуждению, если для того, чтобы производить, ты должен получить разрешение у тех людей, кто ничего не производит… – что будет с таким государством?

– Вопрос без ответа, товарищ командующий, – улыбнулся Богдашин. – Ответ ясен.

– Вот! – кивнул Касатонов. – Если люди становятся богаче не из-за своей работы, а из-за взятки или по протекции, если законы, как ты, командир, нам сейчас доложил, «что дышло, куда повернешь – туда и вышло», хотя Йорктаун уже у Фороса, если коррупция дает колоссальные доходы, а честность граничит с самопожертвованием… – да, командир, ты прав: ответ ясен.

– Генерал-полковник Лобов, товарищ командующий, тут же вызвал меня в Москву, в Генштаб.

– В наручниках?

– Пока нет, но в Чкаловском, прямо у трапа, меня ожидали «уазик» и два чекиста. Кивают: на заднее сиденье!

Один по одну руку, второй по другую.

– Чтоб не сбежал?

– Наверное… «Куда едем?» – спрашиваю. В ответ – молчок, государственная тайна. Надо же, думаю, Родину я защитил. А Родина меня сейчас защитит?

Генерал Лобов кричит: «Богдашин, а если б их «гарпуны» взорвались?! Значит, вся перестройка – под нож!»

«Если, – спрашиваю, – у нас перестройка, значит я со своими торпедами могу сейчас безнаказанно гулять вдоль Нью-Йорка?»

На Политбюро вызвали. Но Горбачев согласился: американцы пережали. У меня отобрали корабль, но на флоте оставили: отправили в Академию. А через год адмирал флота Чернавин представил меня к ордену Красной звезды. Только не за «Йорктаун», конечно, а за новую технику…

Касатонов внимательно смотрел на Пенкина.

– Вот, Александр Александрович, какие у нас тобой командиры! Товарищ Кравчук, знает, какой он на самом деле, Черноморский флот?

Пенкин догадался, что Касатонов неспроста вызвал Богдашина, его рассказ о подвиге был как увертюра к тому, что скажет сейчас сам Игорь Владимирович.

– Если, товарищ командующий, вдруг явятся коллеги? Из Киева. Мне докладывали, Президент Кравчук срочно командирует в Севастополь Тенюха. Что прикажете делать?

Пенкин был готов к мятежу, но, как все советские люди, тем более – политработники, он боялся уже самого слова: «мятеж».

– Что? – удивился Касатонов. – Стрелять, контр – адмирал! Если явятся, так стрелять! Сначала – холостыми, поверх голов. Потом, поеле доклада командующему Черноморским флотом, примем… какое-то другое решение. Более строгое. Я приму. Ясно?

– Ура! – тихо, вполголоса, сказал Богдашин.

– Что ты там шепчешь, капитан I ранга? – нахмурился Касатанов. – Завтра наше с тобой «ура!» вся Россия услышит! Если Кремль молчит, значит за Кремль скажу я, адмирал Касатонов. Слушать, товарищи, мой приказ: все корабли, дислоцированные в Севастополе и на всех базах нашей операционной зоны, немедленно выходят в открытое море. Под Андреевским флагом. Впереди идет крейсер «Москва». Корабли будут построены в парадных расчетах!

– Мятеж, Игорь Владимирович?

– Мятеж, контр-адмирал. Но это, товарищи, мятеж во славу России. Сегодня, в течение дня, ко мне обратились командиры военно-морских баз в Евпатории и Феодосии, командир 126-й мотострелковой дивизии, командир 14-й дивизии подводных лодок, комбриги из Николаева и Измаила, комдивы из Керчи, Очакова, Черноморского и… многие другие наши товарищи. Вопрос только один: верность присяге не позволяет нам, черноморцам, менять Родину!..

Касатонов помедлил.

– В этой связи, товарищи, хочу отметить: никто и никогда не ставил передо мной задачу сохранить флот. И взаимодействие, какую-то помощь не предлагал. С Нового года в Москве все будто попрятались, и адъютанты не могут вразумительно объяснить, куда сейчас, в этот решающий час, исчезли их начальники. Поэтому мне как командующему самому необходимо принять сейчас политическое решение. Я уверен, товарищи, что определенные криминальные круги и в Москве, и на Украине уже предвкушают беспрецедентный передел разветвленной инфраструктуры Черноморского флота. Поэтому времени у нас нет. Время сужается каждую минуту, и вот-вот наступит точка невозврата. Но я, друзья, представить себе не могу, что у России нет больше Черноморского флота! Это… это уму непостижимо! Россия опять оказалась на пороге национальной трагедии и унижения, поэтому я, адмирал Касатонов, не могу допустить эту трагедию!

Еще раз: если Россия молчит, значит за Россию скажу я, командующий Черноморским флотом. И опираться мы будем на вице-президента Руцкого: он за нас горой! Когда все корабли выйдут на рейд, а личный состав будет построен на палубах, я на катере объеду все корабли и официально объявлю, что Черноморский флот будет российским, переприсягание невозможно, ибо переприсягание – это предательство!

Пенкин сделал полшага вперед.

– Разрешите, товарищ командующий? КГБ Украины немедленно возбудит уголовное дело – по факту нашего пересечения государственной границы Украины.

– А кто сказал, контр-адмирал, что мы пересекаем границу? Мы будем находиться в территориальных водах Украины, но в открытом море до тех пор, пока и Москва, и Киев не затвердят наше решение служить России. Ну а пример, Александр Александрович, будем брать с капитана I ранга Богдашина: он же два года назад не испугался тюрьмы!

Богдашин потирал руки:

– Значит, бунт, Игорь Владимирович?

– Бунт, командир. Во славу России!

Касатонов не сдержался: он расцеловался с Пенкиным, стоявшим перед ним навытяжку, потом обнял Богдашина.

Из глаз Касатонова текли слезы.

Рано утром, когда Ельцин еще спал, Кравчук сорвал все телефоны в Ново-Огарево. Президент Украины еще с ночи заготовил Указ об отставке Касатонова, но командующий его опередил: флот подтвердил свою верность России, и Кравчук не знал, что ему делать.

Ельцин неторопливо, очень вкусно позавтракал и по дороге в Кремль позвонил Кравчуку:

– Не трогай адмирала, Леня! Руцкой говорит, он – сумасшедший, а ракет у него столько, что они, понимашь, до любого Киева долетят. Тебе нужны ракеты над головой? Вот и сиди себе тихохонько, я ж отдал тебе Севастополь. Но и к флоту больше не лезть, а то они правда стрелять начнут, на хрена нам, Леня, такой геморрой?..