К востоку от Эдема Стейнбек Джон

Он действовал расторопно; так же, как и в первый раз, роды прошли невероятно быстро. И Сэмюэл вновь перевязал пуповину. Ли принял у него из рук второго младенца, обтер его, запеленал и положил в корзину.

Сэмюэл обмыл роженицу и осторожно передвинул ее, чтобы сменить белье. Он поймал себя на том, что не хочет видеть ее лицо. Укушенная рука начинала неметь, и он спешил, как только мог. Накрыв Кэти чистой белой простыней, он приподнял ей голову, чтобы поменять подушку. Наконец, все было сделано, и ему пришлось взглянуть на нее.

Золотистые волосы Кэти намокли от пота, но боль уже ушла с ее лица. Оно застыло, как каменное, и ничего не выражало. Было видно, как на шее у нее пульсирует жилка.

— У вас двойня, — сообщил Сэмюэл. — Два чудесных мальчика. Но между собой они не похожи. Родились каждый в своей, отдельной рубашке.

Ее глаза смотрели на него холодно, без интереса.

— Сейчас я вам их покажу, — сказал Сэмюэл.

— Не надо, — бесстрастно ответила она.

— Но как же, милая, разве вам не хочется взглянуть на ваших деток?

— Нет. Они мне не нужны.

— Ну, это у вас пройдет. Вы сейчас устали, но скоро все наладится. Должен вам сказать, я никогда не видел таких легких и быстрых родов.

Она отвела глаза в сторону:

— Эти дети мне не нужны. Занавесьте окна, я хочу, чтобы было темно.

— Это в вас усталость говорит. Через несколько дней станете совсем другой и забудете то, что сейчас сказали.

— Не забуду. Уходите. Заберите их из комнаты. Пришлите сюда Адама.

Сэмюэла поразил ее тон. В голосе у нее не было ни слабости, ни усталости, ни мягкости. И то, что сказал Сэмюэл, вырвалось у него невольно.

— Вы мне неприятны, — сказал он и тотчас пожалел, что не может проглотить эти слова, загнать их обратно, в свое сознание.

Но Кэти будто и не слышала.

— Пришлите сюда Адама, — повторила она.

В маленькой гостиной Адам мельком взглянул на сыновей, потом быстро прошел в спальню и захлопнул дверь. Через мгновение раздался стук молотка. Адам снова прибивал над окнами одеяла. Ли принес Сэмюэлу кофе.

— Рука-то у вас сильно повреждена, нехорошо это.

— Да, знаю. Боюсь, еще намучаюсь.

— Почему она вас укусила?

— Не знаю. Она — странная.

— Давайте-ка, мистер Гамильтон, я вас полечу. А то без руки останетесь.

Сэмюэл сидел подавленный.

— Делай что хочешь, Ли. До чего же мне тяжко на душе, тяжко и тревожно! Жаль, я не ребенок, а то бы заплакал. И нельзя мне от страха терять голову, я для этого слишком стар. Но такой тоски не знал я с тех пор, как в руках у меня умерла птаха: помню, сидел я тогда у ручья и горевал — ох, как же давно это было!

Ли вышел из комнаты и вскоре вернулся с маленькой шкатулкой из эбенового дерева, на которой были вырезаны изогнувшиеся драконы. Сев рядом с Сэмюэлом, Ли достал из шкатулки треугольную китайскую бритву.

— Будет больно, — мягко предупредил он.

— Постараюсь вытерпеть.

Кусая губы, сам чувствуя, какую он причиняет боль, китаец вдавил бритву в руку Сэмюэлу, вспорол следы укусов, срезал лохмотья кожи и долго скоблил ладонь с обеих сторон, пока из ранок не потекла здоровая, алая кровь. Встряхнув бутылочку с этикеткой «Бальзам Холла», он полил изрезанную ладонь желтой мазью. Потом пропитал бальзамом носовой платок, наложил его на руку и туго завязал. Лицо у Сэмюэла перекосилось, он ухватился левой рукой за подлокотник кресла.

— Это в общем-то просто карболовая кислота, — сказал Ли. — Чувствуете по запаху?

— Спасибо, Ли. Извини, что я так скрючился — веду себя, как дитя малое.

— Вы даже не вскрикнули ни разу. Я бы наверняка так не смог. Сейчас принесу вам еще кофе.

Из кухни он вернулся с двумя чашками и сел рядом с Сэмюэлом.

— Пожалуй, уйду я отсюда, — сказал он. — Нет у меня желания смотреть, как губят жизнь.

— Ты о чем, Ли? — вздрогнув, спросил Сэмюэл.

— Не знаю. Случайно вырвалось.

Сэмюэл поежился.

— Люди — глупцы, Ли. И хотя раньше я сомневался, теперь вижу, что китайцы ничуть не умнее других.

— А почему вы в этом сомневались?

— Нам кажется, будто чужеземцы всегда сильнее и умнее нас.

— Что вы хотите этим сказать?

— Возможно, глупость даже необходима человеку: все эти поединки с демонами, бахвальство, малодушная храбрость, с которой мы неустанно стремимся развенчать Бога, детская трусливость, что дает о себе знать в сумерках на пустынной дороге, когда в любом высохшем дереве нам мерещится привидение… Может быть, это прекрасно и необходимо, но…

— Что вы хотите этим сказать? — терпеливо повторил Ли.

— Я ведь думал, только в моей глупой голове такая сумятица. А сейчас, по твоему голосу, я понял, что тот же ветер разворошил и твои мысли. Я чувствую, как Зло распростерло крылья над этим домом. Я чувствую, как надвигается что-то ужасное.

— Я тоже это чувствую.

— Знаю. Потому-то и не дарит мне привычного покоя сознание собственной глупости. Эти роды были слишком быстрые, слишком легкие — она разродилась, как кошка. И мне страшно за котят. Чудовищные подозрения бередят мой разум.

— Что вы хотите этим сказать? — в третий раз повторил Ли.

— Я хочу, чтобы рядом со мной была моя жена! — выкрикнул Сэмюэл. Чтобы исчезли видения, призраки, нелепые мысли. Я хочу, чтобы она была здесь. Говорят горняки, чтобы проверить воздух в шахте, берут туда с собой канареек. Поверь, Ли, если уж Лиза увидит оборотня, значит, это и вправду оборотень, а не плод воображения. И если Лиза почует приближение беды, мы наглухо запрем все двери.

Ли встал, подошел к корзине и посмотрел на новорожденных. Ему пришлось нагнуться, чтобы разглядеть их получше — за окном быстро сгущались сумерки.

— Спят, — сказал он.

— Это ненадолго. Скоро распищатся. Ли, запряги бричку и поезжай за Лизой, ладно? Скажи, что я прошу ее приехать. Если Том еще на ранчо, скажи, пусть останется там за хозяина. А если его нет, я отправлю его туда завтра утром. Если Лиза не захочет ехать, скажи, что здесь нужны женские руки и трезвый женский ум. Она поймет.

— Все передам, — кивнул Ли, — А может, мы с вами попросту стращаем друг друга, как дети в темноте?

— Я уже об этом думал. И вот еще что, Ли, скажешь, что руку я поранил у колодца. Бога ради, не проговорись.

— Я только зажгу лампы и сразу же двинусь, — сказал Ли. — Чувствую, мы вздохнем с облегчением, когда приедет ваша жена.

— Это уж точно, Ли. Это точно. Лиза рассеет весь этот мрак.

Когда бричка Ли скрылась в темноте, Сэмюэл неловко, левой рукой, взял со стола лампу и встал. Подойдя к спальне, он вынужден был поставить лампу на пол, иначе не смог бы повернуть ручку двери. В комнате была кромешная тьма, и направленный вверх желтый свет лампы не доходил до кровати.

— Закройте дверь. Свет здесь ни к чему, — раздался громкий и резкий голос Кэти. — Адам, уйди отсюда. Я полежу в темноте… одна.

— Но мне хочется посидеть с тобой, — хрипло пробормотал Адам.

— Ты мне не нужен.

— Я не уйду.

— Что ж, оставайся. Только молчи. А вы, пожалуйста, закройте дверь и уберите лампу.

Сэмюэл вернулся в гостиную. Поставил лампу на стол рядом с корзиной и взглянул на личики спящих малышей. Глаза у них были крепко зажмурены, но свет обеспокоил близнецов, и они недовольно засопели. Сэмюэл опустил в корзину палец и погладил маленькие горячие лобики. Один из близнецов открыл рот, широко зевнул и снова погрузился в сон. Сэмюэл отодвинул лампу, прошел к входной двери, открыл ее и шагнул на крыльцо. Венера сияла так ярко, что казалась искрящимся, дрожащим огоньком, который медленно плыл по небу, опускаясь к западным хребтам. Воздух был неподвижен, в нем висел запах пропитанной солнцем полыни. Ночь была очень темная. И когда из черноты раздался голос, Сэмюэл вздрогнул.

— Как она там?

— Кто это? — спросил Сэмюэл.

— Я. Кролик. — От темноты отделилась тень, и падавший с крыльца свет очертил силуэт говорившего.

— Ты про роженицу, Кролик? У нее все прекрасно.

— Ли сказал, близнецы.

— Да, верно… два мальчика. О таком счастье иные только мечтают. Думаю, мистер Траск теперь выкорчует из реки весь сахарный тростник. Пустит его на сладости для своих сыновей.

Неожиданно для себя Сэмюэл сменил тему:

— Кролик, а знаешь, во что у нас сегодня уткнулся бур? В метеорит.

— А что это такое, мистер Гамильтон?

— Звезда, которая упала на землю миллион лет тому назад.

— Правда? Ну и чудеса! А как вас угораздило руку поранить?

— Чуть было не сказал: «Ободрал о звезду», — засмеялся Сэмюэл. — Увы, все было совсем не так романтично, прищемил тросом.

— Сильно?

— Нет, не очень.

— Два мальчика, — задумчиво повторил Кролик. Моя жена позавидует.

— Может, зайдешь в дом. Кролик? Посидим, поговорим.

— Нет-нет, спасибо, мистер Гамильтон. Я уже спать собрался. Похоже, чем дольше живу, тем все раньше светает.

— Верно, Кролик, так оно и есть. Ладно, спокойной тебе ночи.

Лиза приехала в пятом часу утра. Сэмюэл спал, сидя в кресле: ему снилось, что он держит и никак не может отпустить раскаленный брусок железа. Лиза разбудила мужа, прежде всего осмотрела его руку и лишь потом подошла к новорожденным. Делая сто дел одновременно — куда до нее Сэмюэлу с его мужской неповоротливостью! — она собирала его в дорогу и давала наставления. Во-первых, ему надо, не теряя ни минуты, седлать Акафиста и ехать прямо в Кинг-Сити. И неважно, который час, — пусть разбудит этого бездельника доктора, и пусть тот немедленно займется его рукой. Если окажется, что ничего страшного, он может ехать домой и дожидаться ее там. И как же это он, изверг такой, мог бросить своего младшего сына одного: тот ведь и сам еще дитя, сидит сейчас возле какой-то ямы, и даже посмотреть за ним некому! Ох, как бы не пришлось за такой проступок отвечать перед Господом Богом!

Да, Сэмюэл получил то, чего так жаждал — Лиза воплощала собой здравый и деятельный подход к жизни. Она отправила его в дорогу еще до рассвета. К одиннадцати утра рука у него была уже перевязана, а к пяти часам он, больной, с пылающим лбом и воспаленными глазами, уже сидел за столом у себя на ранчо, а Том варил курицу, чтобы приготовить ему бульон.

Три дня Сэмюэл пролежал в бреду, сражаясь с призраками и что-то выкрикивая, пока его могучий организм не одолел наконец прилепившуюся заразу и она, визгливо мяукая, отлетела прочь.

Придя в себя, Сэмюэл взглянул на Тома прояснившимися глазами, сказал: «Хватит мне валяться», — и попробовал встать, но ноги не держали его, он снова сел на кровать и смешливо фыркнул — любую свою неудачу он всегда встречал таким фырканьем. У него была на этот счет своя теория; даже проиграв бой, можно изловчиться и одержать скромную победу, посмеявшись над собственным поражением. А вскоре он был уже готов убить Тома, так усердно тот кормил его бульоном. Миф о целебности бульона на удивление живуч, и даже в наше время вы встретите немало людей, которые верят, что бульон излечивает все хвори и весьма полезен даже покойникам.

Лиза пробыла у Трасков неделю. Она отскоблила их дом сверху донизу, от чердака до деревянных полов. Она вымыла все, что влезало в корыто хотя бы боком, а то, что не влезало никак, протерла мокрой тряпкой. Для новорожденных она установила строгий режим и с удовлетворением отметила, что орут они на редкость громко и начали набирать вес. На Ли она взваливала самую грубую работу, потому что не очень-то ему доверяла. Адама же предпочитала не замечать вообще, потому что не могла поручить ему ничего. Один раз, правда, заставила его вымыть окна, но потом сама перемыла их заново.

С молодой матерью Лиза сидела недолго, но успела прийти к выводу, что Кэти — женщина толковая, не из разговорчивых, и учить старших уму-разуму не пытается. Попутно Лиза осмотрела ее и убедилась, что Кэти совершенно здорова, что роды не причинили ей никаких повреждений и что молока у нее нет и не будет. «Оно и к лучшему, — сказала Лиза. — Вы вон какая махонькая, эти два здоровяка сожрали бы вас живьем». Ей и в голову не пришло, что сама она еще меньше, чем Кэти, но выкормила грудью всех своих девятерых детей.

В субботу после обеда Лиза проверила результаты своих трудов, составила длиннющий список указаний на случай всевозможных напастей, начиная от колик в животе и кончая вторжением гигантских муравьев, сложила вещи и велела Ли везти ее домой.

В своем доме она застала чудовищную грязь и немедленно принялась за уборку с энергией и брезгливостью Геракла, вычищающего авгиевы конюшни. Она сновала по дому, на лету отвечая Сэмюэлу, донимавшему ее расспросами.

— Как там новорожденные?

— Хорошо. Растут.

— Как Адам?

— Все только ходит-бродит, а больше ничего, как неживой. Велика мудрость Господня: не дай Он богатства таким чудным людям, они, верно, с голоду бы померли.

— А как тебе показалась миссис Траск?

— Спокойная, вся в себе, одним словом, настоящая нью-йоркская богачка (Лиза в жизни не видела ни одной нью-йоркской богачки), но, с другой стороны, понятливая, не нахалка. И странное дело, — заметила Лиза, — вроде бы нет в ней ничего плохого… ну, разве что малость ленива… а все равно чем-то она мне не нравится. Может, из-за шрама. Откуда он у нее?

— Не знаю.

Лиза наставила на него указательный палец, словно целилась ему между глаз из пистолета:

— И еще тебе скажу. Она того не ведает, но мужа своего она околдовала. Ни на шаг от нее не отходит и ничего вокруг не видит, ровно ума лишился. Думаю, и сыновей-то своих еще толком не разглядел.

Сэмюэл дождался, когда Лиза вновь оказалась рядом.

— Если она лентяйка, а он ума лишился, кто ж тогда их деток нянчить будет? — спросил он. — Близнецы, к тому же мальчики, — тут глаз да глаз нужен.

Чуть было не пролетев мимо, Лиза резко остановилась, взяла стул, подсела к Сэмюэлу и сложила руки на коленях.

— Если ты мне сейчас не поверишь, помни одно: лгать не в моих правилах, — заявила она.

— Да ты, родная, при всем желании солгать не сможешь, — сказал он, и Лиза, расценив это как комплимент, улыбнулась.

— Хорошо, что ты понимаешь, а то такое сейчас тебе скажу, что ты мог бы во мне и усомниться.

— Ну, говори же.

— Сэмюэл, ты знаешь их китайца… ну, этот… глаза, как щелки, коса, и лопочет не пойми чего… знаешь?

— Ли? Знаю, конечно.

— Вот спросили бы тебя, ты бы сразу сказал, что он язычник, верно?

— Не знаю.

— Перестань. Сэмюэл. Сказал бы обязательно. И любой бы так сказал. Но ведь он-то вовсе даже не язычник. — Она выпрямилась на стуле.

— А кто?

Ее твердый как железо, палец ткнулся ему в плечо.

— Пресвитерианин, — сказала она. — И очень смышленый… если, конечно, разобраться в его тарабарщине. Ну, что ты на это скажешь?

— Не может быть! — Сэмюэл давился от смеха, и голос у него дрожал. — Чепуха!

— А я говорю: не чепуха! Кто, думаешь, ухаживает за близняшками? Язычника я бы к детям на милю не подпустила… но пресвитерианин… я ему все объяснила, и он все понял.

— Тогда неудивительно, что малыши прибавляют в весе, — заметил Сэмюэл.

— За такую милость должно восславить Господа, помолиться Господу должно.

— Что ж, не преминем, — сказал Сэмюэл. — И восславим, и помолимся.

Еще неделю Кэти отдыхала и набиралась сил. В субботу 13 октября она не выходила из спальни все утро. Адам подергал дверь и убедился, что она заперта.

— Мне не до тебя, — раздался голос Кэти, и Адам отошел от двери.

Приводит в порядок комод, решил он: ему было слышно, как она выдвигает и задвигает ящики.

Было уже далеко за полдень, когда Ли подошел к Адаму, сидевшему на приступке крыльца.

— Мисси говоли, мой поеззай Кинг-Сити, покупай для детей соска, — неуверенно сказал он.

— Раз говорит, значит, поезжай. Она твоя хозяйка.

— Мисси говоли, моя не возвлассяйся до понедельник. Она говоли…

— У него давно не было выходного, — спокойно сказала Кэти, выглянув на крыльцо. — Ему полезно отдохнуть.

— Разумеется, — кивнул Адам. — Я об этом не подумал. Счастливо погулять, Ли. Если мне что понадобится, позову кого-нибудь из плотников.

— Лабоцие домой уходи, завтла восклесенье.

— Тогда позову Индейца. Лопес всегда поможет.

Ли почувствовал на себе взгляд Кэти.

— Лопес — пьяная. Бутылка виски пил.

Адам потерял терпение.

— Уж как-нибудь не пропаду, Ли. Хватит препираться.

Ли посмотрел на стоявшую в дверях Кэти. И опустил глаза.

— Мозет быть, моя велнется сегодня, только поздно.

Из-под приспущенных век он глянул на Кэти: две темные черточки прорезали ее переносицу и тотчас исчезли, но, возможно, ему показалось. Он отвернулся. — До свиданя.

Кэти ушла назад к себе в комнату; близился вечер. В полвосьмого Адам к ней постучался:

— Я приготовил тебе ужин, дорогая. Совсем легкий.

Дверь тут же открылась, будто Кэти давно его ждала. Она стояла на пороге, одетая в элегантный дорожный костюм: серая юбка и жакет, обшитый черной тесьмой, с черными бархатными отворотами и большими блестящими черными пуговицами. На голове у нее была широкая соломенная шляпа с крохотной тульей, приколотая к прическе длинными булавками с блестящей черной бусинкой на конце. Адам изумленно разинул рот.

— Я ухожу отсюда, — сказала она, не дав ему произнести ни слова.

— Кэти, что это значит?

— Я тебя предупреждала.

— О чем? Ты ничего не говорила.

— Говорила, но ты не слушал. Теперь уже все равно.

— Я не верю.

Голос у нее был деревянный, бесстрастный:

— Мне плевать, веришь ты или не веришь. Я ухожу.

— А дети?

— Брось их в свой колодец.

— Кэти, ты с ума сошла! — в ужасе закричал он. Оставить меня?! Уйти от меня?! Нет, ты так не можешь.

— С тобой я могу сделать все, что захочу. Как, впрочем, и любая другая женшина. Потому что ты дурак.

Это последнее слово, расколов туман, прорвалось в сознание Адама. Не проронив ни звука, он схватил ее за плечи и с силой толкнул. Шатаясь, она отлетела в глубь комнаты, а он тем временем вынул из замка вставленный изнутри ключ, захлопнул дверь и запер ее снаружи.

Тяжело дыша, он стоял, повернувшись ухом к двери, и по телу его разливалась ядом муторная слабость, наступающая после истерики. Ему было слышно, как Кэти тихо ходит по комнате. Потом скрипнул выдвигаемый ящик она остается, мгновенно родилось у него в голове. Затем последовал какой-то непонятный слабый щелчок. Почти касаясь ухом двери, Адам замер.

Голос ее раздался так близко, что он отдернул голову. Теперь этот голос звучал по-другому: он был сочным, живым.

— Дорогой, — мягко сказала она. — Я не думала, что ты примешь так близко к сердцу. Прости меня, Адам.

Из груди у него вырвался хриплый вздох. Дрожащей рукой он стал поворачивать ключ, и, когда ему это удалось, ключ вывалился из замка на пол. Адам распахнул дверь. Кэти стояла в трех футах от него. В руке она держала его «кольт» сорок четвертого калибра, черный зев револьвера был нацелен ему в грудь. Адам шагнул вперед и увидел, что курок взведен.

Кэти выстрелила. Пуля ударила его в плечо, сплющилась и, пройдя насквозь, вырвала кусок лопатки. Вспышка и грохот выстрела ошеломили его; пошатнувшись, он упал на спину. Медленно и осторожно, словно перед ней лежал раненый зверь, Кэти подошла к нему вплотную. Он поднял на нее глаза и увидел в ее взгляде лишь холодное любопытство. Она бросила револьвер рядом с ним и вышла из комнаты.

Он слышал, как она спустилась с крыльца, слышал, как зашуршали жесткие и сухие дубовые листья, когда она шла по тропинке, а потом шаги ее растаяли. И в тишине еще яснее проступило монотонное поскуливание — это, требуя ужина, плакали близнецы. Он забыл их покормить.