Русский ад. Книга вторая Караулов Андрей

83

— Спасибо за прием, Ваше высокопревосходительство! — Алтай Караман-оглы, посол Турции, стеснялся своего пухлого — как котлета — тела. Он получил аудиенцию у Президента на полчаса, говорил много, без остановки и… ничего не сказал. Единственное, передал Гейдару Алиевичу приглашение Президента Турции Сулеймана Демиреля отдохнуть с семьей в мае или в конце сентября, когда не так жарко, на его вилле в Кемере.

Алиев сказал, что он обязательно позвонит «дорогому другу Демирелю», чтобы лично сказать ему слова благодарности.

«Зачем пришел, — удивлялся Алиев. — Какая цель?..»

Алиев не любил дипломатов: люди с двуличной ролью. В юности, когда Гейдару Алиевичу было 16 лет, он часто рисовал портреты людей. Каких? Самых простых. С железнодорожной станции, где работал отец. Их лица — как затворы автоматов. Строгие, ясные глаза — никаких улыбок, никакого лукавства…

Гейдар Алиевич не сомневался, что Народный фронт, Эльчибей существуют на деньги турецких спецслужб. Откуда у них такая оргтехника? Лимузины? А самое главное, стрелковое оружие?..

Караман-оглы уставился на свои ботинки. Весь его словарный запас сократился до закатывания глаз.

Самые главные вопросы турецкие дипломаты решают всегда в последнюю секунду.

— Я прошу милости у Аллаха для вас, ваших детей и ваших внуков… — тихо начал наконец Караман-оглы. — Вы позволите, Ваше высокопревосходительство, занять еще пару минут вашего драгоценного времени?..

— Слушаю, Алтан-бей, — кивнул Алиев. — Не стесняйтесь, прошу вас.

Посол Турции тяжело раскрыл глаза.

«Совсем не спит по ночам, — понял Алиев. — Болен, что ли?.. Совсем не спит».

— Говорите, Алтан-бей, — повторил Алиев. — Я вас слушаю.

— Я неоднократно имел честь… быть свидетелем примеров глубокого человеческого великодушия со стороны Вашего высокопревосходительства в отношении разных людей, — забормотал Караман-оглы. — Это качество мудрых людей, Гейдар-бей. Вот почему я хочу предложить вам обдумать возможность назначения вашего вчерашнего врага Ровшана Джавадова на какой-нибудь государственный пост.

Алиев вскинул глаза: началось…

— Не удивляйтесь, Ваше высокопревосходительство… — поднял руку Караман-оглы. — Ровшан молод, амбициозен, но я не сомневаюсь, что этот шаг он расценит как очевидное проявление вашей мудрости…

Караман-оглы вдруг замолчал, увидев холодное лицо Президента Азербайджана.

— А я думал, вы посол… — наконец произнес Гейдар Алиевич. — Неужели ошибся?..

Караман-оглы вздрогнул:

— Это было братское предложение, Гейдар-бей…

— У меня свои братья есть! — сокрушенно махнул рукой Алиев. — Прошу вас, немедленно покиньте мой кабинет!..

Почему они, эти послы, не понимают: чернильные заверения в дружбе, которые так легко стекают с их дипломатического пера, просто трата времени? Караман-оглы вскочил, попятился задом и униженно кланялся Гейдару Алиевичу до самых дверей…

Турки ставят на Джавадова? И не хотят его, Алиева?

Если в большинстве стран демократия — это что-то такое, что существует только для отвода глаз, ведь самое страшное для человека — чувствовать себя песчинкой, которую закружит любой ветер, любой, если демократия есть всего лишь слово, значит Президент, человек, олицетворяющий собой власть, должен быть Президентом!

Алиев, даже когда он стал руководителем республики, Первым секретарем ЦК, очень любил гулять по Баку. В полном одиночестве — где-то там, сзади, шел «прикрепленный», его охранник, но он старался не подходить к Гейдару Алиевичу близко, его офицеры были воспитанные люди, они никогда не мешали, тем более — в минуты отдыха.

Алиев обожал старый город. Древние, чуть пыльные мостовые, старые, неуклюжие, из камня, тротуары, старые люди, торговавшие разной всячиной, — Алиев часто заходил в маленькие ресторанчики, в крошечные, полуподвальные кофейни, пил чай, разговаривал с людьми, принимал их просьбы и жалобы… он неумел жить для себя. Кто он без них, без бакинцев, без своего народа? Жить для себя — это так скучно!

Когда в Баку проводились какие-то важные собрания или концерты, Зарифа-ханум, первая леди республики, старалась появиться в зрительном зале раньше всех — ей хотелось остаться незамеченной. Если же в зале уже были люди, Зарифа-ханум вместе с Севой и Ильхамом поднимались на самый верх, к балконам, и оттуда, через спины людей, а не перед их глазами, они быстро проходили на свое место — в пятый или шестой ряд партера.

А жены министров нарочно появлялись в зале только после третьего звонка и шли к своим креслам не сверху вниз, а снизу вверх, на глазах у всех… сверкая мехами и бриллиантами.

Гейдар Алиевич нервничал: «Где скромность? Это что за вид?» Зарифа-ханум всегда кого-то защищала, но Гейдар Алиевич упрямо стоял на своем: в одежде должна быть культура!..

…Президент Турецкой Республики Сулейман Демирель почитал Гейдара Алиева выдающимся политиком XX века; познакомившись с Президентом Азербайджана, Демирель сразу поднял их дружбу на высокий уровень. Но так уж устроен XX век: те вопросы, которые раньше решала религия, сейчас решают прежде всего спецслужбы.

Выходит, Алиев не ошибся, оставив Ровшана Джавадова на свободе? Махир, его брат, сразу после переворота бросился в бега. Но прошлой ночью тайно вернулся в Баку. И — растворился в городе. Ровшан не знает, где скрывается его брат? Так не бывает! — Власть [любая власть) на территории бывшего СССР строится нынче по принципу «бригады». Никогда прежде, даже в тяжелейшие послевоенные годы, Гейдар Алиевич не наблюдал в своей республике такое количество дикарей.

При Президенте Эльчибее, например, министр внутренних дел Искандер Гамидов мог (во время прямого эфира ворваться в республиканский телецентр и здесь, в студии (то есть на глазах / всей страны), избить премьер-министра Кахана Гусейнова: только что, здесь же, Гусейнов нелицеприятно отозвался о Гамидове, и главный азербайджанский полицейский с удовольствием на глазах у всех выбил старику четыре зуба.

Глупо думать, что Гейдар Алиевич вернулся в Баку только затем, чтобы погибнуть от пули какого-нибудь Джавадова. Свою власть Алиев собирает сейчас предельно осторожно, в день по чайной ложке. Был бы он молод, была бы у него в руках такая структура, как КГБ, он бы мало кого боялся, наверное. Жить надо только ради того, из-за чего не стыдно умереть! Но сейчас Алиев один. Маленькая страна обязательно должна опираться на чьи-то могучие плечи, тем более когда у маленькой страны — большая нефть.

На Россию опираться глупо, там Ельцин. На Турцию тоже. В Турции все решают военные, а говорить с военными — всегда трудно.

Значит, Соединенные Штаты? Англия? Китай?

Кабинет Гейдара Алиевича в президентском аппарате был для него домом. Не вторым домом (так у всех), нет: именно домом. Но даже здесь, в кабинете, Гейдар Алиевич редко оставался один на один с самим собой.

Люди думают — обычно — только на ходу. На скорую руку, так сказать. Нет, Гейдар Алиевич именно думал. Если он думал, значит он в этот момент ничего больше не делал. Садился в кресло, закрывал глаза… Прорабатывал все варианты, все ходы и выходы, возможные случайности и — даже! — сюрпризы…

Алиев считал все, вплоть до разных мелочей, до буковки…

Политику надо делать так, как пел Вертинский, — выпевая каждую букву, политика — это искусство буковки.

…Да, братья Джавадовы хорошая приманка. У киллеров всегда есть работа: чужая смерть постоянно кому-то нужна. — Хорошо: Алиев мастерски сделал вид, что он простил всех опоновцев, простил Джавадовых — всех, всех простил (кроме Сурета Гусейнова, разумеется, получившего пожизненное заключение).

Первый акт сыгран. Или за их спинами Аяз Муталибов? Его ученик? Бывший Президент?

Смешно спросил вчера Андрей Караулов:

— Гейдар Алиевич, если бы Клинтон возглавил не Америку, а Россию, в России было бы также весело, как сейчас?..

Алиев рассмеялся:

— Он бы повесился, слушай, через неделю…

Алиев редко шутил (тяжеловат он для шуток), но юмор — любил. Особенно анекдоты о себе. Ельцин, например, их терпеть не мог, а Алиев любил, хотя анекдотов об Алиеве почти не было.

На улице Алексея Толстого в Москве, где жили многие бывшие руководители Советского Союза, Караулов быстро обрастал связями и дружбой. В 88-м, четыре года назад, он догадался возить с «концертами» по России бывших членов Политбюро ЦК КПСС и Секретарей ЦК. Эта нелепая «конструкция» называлась «Политические вечера „Вокруг Кремля“» журнала «Театральная жизнь», где после «Огонька» Караулов работал «на договоре».

Гришин, Шелест, Полянский, Рада и Алексей Аджубей, чуть раньше — Шепилов, потом, в 90-м, Анатолий Собчак и другие, набирающие вес депутаты, историки партии, актеры — Василий Лановой, Владимир Андреев, Ирина Мирошниченко… — все они «работали» у Караулова по два-три «концерта» в день.

Народ шел толпой. Ленинград, Зеленоград, Архангельск, Вологда, Киров, Воронеж, Смоленск, София и, наконец, Тель-Авив, где (как иначе?) особым успехом пользовался Петр Ефимович Шелест с его известной — среди евреев — репутацией: махрового антисемита.

Бывшие руководители страны в свободной дискуссии с людьми. Караулов брал у «великих» интервью прямо на сцене, включая в свои опросы записки из зала[65].

В 90-м, в разгар травли, когда Алиев места себе не находил, читая статьи об «алиевщине» и о «сладком времени» его «ханства» (больше всех старались «Правда» и «Литературка»), Караулов явился к нему домой. Точнее — к подъезду: часа полтора, не меньше, они гуляли в тот день по Патриаршим. Говорили, говорили… И действительно подружились. Гейдар Алиевич был абсолютно закрытым человеком, тем дороже (для каждого из них) были эти отношения.

Караулов часто приезжал сейчас в Баку… — не из-за съемок, нет: поговорить с Гейдаром Алиевичем. Встречались они два-три раза в год, но по 5–6 часов: сначала большой разговор у Алиева в Президентском аппарате, потом, ближе к ночи, ужин, на который часто приезжал Ильхам.

Все интересовало Президента Азербайджана: Ельцин, Гайдар, экономика, регионы, банки, строительство, нефтепровод Баку — Новороссийск, где застряла (гигантские объемы) азербайджанская нефть — Россия отказалась вдруг ее принимать…

Ельцин ненавидел Алиева. Он ненавидел всех, кто помнил, каким он, нынешний Президент России, был на Политбюро: тихий, вечно молчавший, незаметный…

Это Ельцин приказал: «Ничего у Азербайджана не брать!»

Нефть, сельхозпродукцию, даже икру…

Рамазан Абдулатипов, в тот год заместитель Хасбулатова, изумился, пошел к Ельцину.

«Ва-аще ничего», — грозно повторил Президент.

Кого он пугал? Кому он сделал хуже?

Ничего так ничего… — Алиев тут же распорядился ускорить проектные работы по строительству «южной ветки» нефтяной трубы.

Куда? В обход России. В турецкий Джейхан!

Караулов часто рассказывал Гейдару Алиевичу о Минтимере Шаймиеве, Президенте Татарстана: Караулов видел в Шаймиеве человека, который стал — неожиданно для всех — как бы моральной альтернативой Ельцину.

Осторожен и хитер, мягок и улыбчив: сын своего народа, настоящий татарин, из глубины веков, отец нации, спасший и татар, и башкир, и русских (всю республику!) от танков Павла Грачева.

Гейдар Алиевич пригласил Шаймиева посетить Баку. Неофициальный визит сразу стал почти «протокольным»: Минтимера Шариповича в Баку встречали так, как здесь принимают только глав государств.

Почетный караул различных родов войск, сводный оркестр, красные дорожки, люди с флажками Татарстана на улицах, вечером — официальный концерт, который открыл Муслим Магомаев.

В резиденции Алиева на Апшероне они, Президент Татарстана и Президент Азербайджана, беседовали до пяти часов утра. Вроде бы уже попрощались, пожали друг другу руки, а все… говорили, говорили, говорили…

Одиноко, очень одиноко Алиеву в родном Азербайджане, невооруженным глазом видно, как возвышается он над всеми!

Алиев тревожился за Татарстан. Разве можно забыть, что творилось здесь, в Баку, в январе 90-го? Официально «по Горбачеву», 200 погибших. На самом деле бойцы маршала Язова раздавили — танками — более тысячи человек. Интересно все-таки распоряжается история. В 68-м, когда советские танки вошли в Прагу, погибли 108 чехов и словаков, 12 бойцов армии генерала Павловского. А в 90-м, только в одном Баку, Горбачев убил более тысячи жителей города, среди них — и младенцы, и 90-летний старик…

Через год Горбачев станет лауреатом Нобелевской премии мира…

Танки Язова безжалостно давили людей, на полном ходу врезаясь в толпу. Погибших (куски человеческих тел) сбрасывали в Каспийское море, но Каспий взбунтовался: труп семилетнего мальчишки выбросило из моря на пляж, в десяти метрах от резиденции Первого секретаря ЦК Везирова, накануне сбежавшего в Москву. Труп мальчика рвали на части бродячие псы: его некому было убрать, резиденция была пуста, вся охрана — тоже сбежала…

Гейдар Алиевич подробно расспрашивал Шаймиева о настроениях в Татарстане. Он увлекся, стал говорить о себе и о своей отставке в 87-м: эта «тема» не давала ему покоя, больно уж настрадался он в те холодные дни…

— Над человеком, Минтимер, вырастает вдруг стеклянный потолок, — рассказывал Алиев. — И ты живешь, как под стеклом. А ледяные глаза твоего родного КГБ внимательно следят. И днем и ночью, неотступно, нагло, с усмешкой…

Ощущение, Минтимер, будто ты — в бане, а вокруг тебя гуляют экскурсанты…

Шаймиев сидел как на иголках: кроме Ельцина, он никогда не встречался с Президентами, тем более — вот так, с глазу на глаз, в домашней обстановке. Его политический и житейский опыт не позволял ему быть с Алиевым до конца откровенным (он в гостях как-никак, его принимает Президент), но Алиев не собирался говорить с Шаймиевым о тяжелых проблемах экономики Азербайджана из-за Ельцина: зачем же ставить гостя в неудобное положение?

Никто так, как Алиев, не принимал в Баку гостей: Гейдар Алиевич сразу становился по-домашнему родным, мягким, добросердечным: в этот вечер он тоже хотел отдохнуть!

— В 87-м, Минтимер, я перенес инфаркт, — тихо напомнил Алиев. У него был тихий, глухой голос — спокойного, неторопливого, уверенного в себе человека. — Не буду, Минтимер, говорить о своих подозрениях на этот сет, — улыбался Гейдар Алиевич, — но тогдашнее руководство Азербайджана — это воспитанные мною люди: Первый секретарь Багиров, Председатель Совета министров Сеидов, Председатель Верховного Совета Татлыев.

И никто из них, Минтимер, ни разу не позвонил мне в больницу.

Когда я был на посту и болел, они звонили каждый день. А сейчас тишина. Живой я или нет — им уже безразлично!

Шаймиев не пропускал ни слова.

— Был июль, 10-е — продолжал Гейдар Алиевич. — В Москве созвали Пленум ЦК. Я лег в больницу 17 мая. А они должны быть на пленуме, — продолжал Гейдар Алиевич. — Проходит второй день, третий… Нет звонка. Пленум закончился. Вдруг — Багиров: «Гейдар Алиевич, мы здесь, в Москве. Сейчас уезжаем. Хочу пожелать вам выздороветь».

«Нет, говорю, Кямран. Не надо так. Приезжайте сюда, в Мичуринку я хочу посмотреть вам в глаза. Здесь и поговорим».

— Приехали? — не выдержал Шаймиев.

— У меня был врач, Минтимер. Дмитрий Дмитриевич Нечаев, прекрасный терапевт. Он понял, будет трудный разговор.

«Не делайте этого, Гейдар Алиевич, — просит, — поберегите себя. Вы только-только пошли на поправку…»

Я категорически возражаю: «Нет! Я хочу встретиться!»

И ведь не ослушались, Минтимер, пришли, я же пока член Политбюро! Стоят, переминаются с ноги на ногу. «Знаете, — говорю, — жизнь — длинная штука… Вы считаете, Гейдар Алиев либо умрет, либо уйдет с работы, потому и ведете себя таким образом. Уверен: это, друзья, большой грех. Где же она, ваша человечность? Куда делась? Почему вы боитесь навестить меня? Два года назад я спас Гасана Сеидова от смерти. — Так было, Гасан?» — спрашиваю. Он кивает головой. А у него был рак, Минтимер. И я направил его лично к Николаю Николаевичу Блохину, несколько раз звонил министру здравоохранения, руководителям Четвертого управления, просил за Гасана. Он потом со слезами на глазах благодарил меня: «Ваш звонок перед операцией, Гейдар Алиевич, меня воодушевил…»

Молчит Гасан. И все молчат!

«Что же случилось, — спрашиваю, — почему вы перестали быть людьми? Вы же не проявили ко мне даже элементарного внимания!..»

Гейдар Алиевич взял бутылку «Ширвана» и сам разлил коньяк по бокалам:

— И я, Минтимер, тогда сказал им: «Вы поторопились, друзья. Вы считаете, Гейдар Алиев никогда не выйдет из этой больницы. Неправда! Я еще вернусь на родную землю. Как Наполеон с Эльбы. Зато вы показали сейчас свое лицо. А теперь уходите!»

Шаймиев живо представил себе эту картину: опустив головы, руководители Азербайджана стоят, как школьники, перед Алиевым…

Молчание советских ягнят.

— Помню, заболел Алексей Косыгин, — продолжал Гейдар Алиевич. — Во время прогулки по Москве-реке его небольшой катер перевернулся. Косыгин упал в воду, его спасли, но от этого купания он схватил инфаркт.

Я приехал в Москву, на сессию Верховного Совета СССР. И коллеги шепчут: будет лучше, если Косыгин сам подаст заявление об уходе.

Я подумал, Минтимер: человек болен, пусть бы он сначала вышел из больницы, а уж потом — отставка! Как безразличны руководители Советского Союза друг к другу, ведь Косыгин столько сделал для Советской страны, такие заводы поднял, такие отрасли промышленности появились…

Алиев чуть пригубил коньяк, наслаждаясь его шоколадным вкусом.

— И через несколько дней, когда Косыгин шел на пленум, в президиум, адъютант Брежнева выхватил у него из рук заявление об отставке. И Брежнев тут же, с трибуны, его зачитал.

Через 10 минут избрали Тихонова. Добили, короче: через три дня Косыгин скончался в больнице.

Как просто, да? Добить…

Ночной Каспий завораживал, луна обещала чудеса и лежала почти что в волнах…

«Вот же он, готовый премьер-министр… — думал Алиев, наблюдая за Минтимером Шариповичем. — А у Ельцина — Гайдар… Ну не дикость, а? совсем не видят серьезных людей…»

— Мой отец, Гейдар Алиевич, был коммунист, — начал Шаймиев. — А дядя, брат матери, мулла. Жили все вместе, и настоящая была семья — коренники. Ддя в присутствии отца никогда не молился. Тут же сворачивал свой коврик и куда-то уходил. Зачем нужны ссоры? Предки как говорили? «Толи не буди мира межи нами, оли же камень начнет плавати, а хмель грязнути», что дословно, Гейдар-бей: «Разве тогда нарушим договор свой, когда камень станет плавать, а хмель тонуть на воде…»

Алиев не пил обычно коньяк больше трех-четырех глотков, Шаймиев — и того меньше.

— Я, значит, что решил, Гейдар Алиевич… — вдруг сказал он. — Поделюсь, если позволите…

— Пожалуйста, — кивнул Алиев. — Слушаю.

Шаймиев замечательно владел искусством беседы. Его незаметное: «Я что хочу сказать…» — фраза-конек, звучала постоянно, быстро направляя любой разговор в нужное ему русло.

— Одним указом объявляю, Гейдар Алиевич: в казанском Кремле мы восстановим мечеть и православный собор. Единой стройкой. И — ни копейки из бюджета! Только народные деньги. Чтобы все от сердца было. Точнее, от сердец — русских и мусульман.

Одним указом! — подчеркнул Шаймиев. — Такие земли вокруг, дали… неоглядные… Всем места хватит, когда столько земли неосвоенной, одни дураки заборы ставят…

— Вот, — согласился Алиев. — Карабах отгородили, поставили вокруг минные поля. И сегодня, Минтимер, даже армяне уезжают из Карабаха. Какая может быть жизнь, когда вокруг мины?

Шаймиеву очень хотелось поговорить с Алиевым о Карабахе. В истории распада Советского Союза нет важнее темы, чем Карабах.

— Политологи Гарварда, Гейдар-бей, — тихо начал Шаймиев, — указывают на прямую связь между вашей отставкой и событиями в Нагорном Карабахе…

Алиев кивнул:

— Я тоже так считаю, Минтимер. Связь есть. Я ушел в отставку 23 октября 1987 года. А уже в ноябре академик Аганбегян в Париже, в газете «Юманите», дает обширное интервью и прямо говорит: Нагорный Карабах должен стать частью Армении.

Шаймиев слушал очень внимательно и даже сам не заметил, как отодвинул подальше от себя бокал с коньяком.

Как можно пить во время серьезного разговора? Однажды Сталин на приеме в Кремле сказал Михалкову:

— Еще одна рюмка, Сергей, и с вами бу-дэт нэинтыресно разговаривать…

Михалков со смехом сам когда-то рассказывал об этом Шаймиеву…

— Ничего заявление? Мы — все — хорошо знаем Абела Аганбегяна, Минтимер. Осторожный и хитрый человек. Любит деньги. Значит, управляем. Без прямого указания Горбачева сначала он, а потом Шахназаров такие заявления никогда бы не сделали…

Стол был плотно заставлен самыми разными закусками: Гейдар Алиевич любил, чтобы блюда полностью закрывали скатерть.

Гейдара Алиевича обслуживал его личный официант. Из других рук он еду не принимал.

— Армянское лобби, Минтимер, играет в США большую роль, прежде всего — в экономике, — напомнил Алиев. — Когда появился «карабахский вопрос», меня надо было как можно скорее удалить. И я, Минтимер, чувствовал, что Горбачеву уже как-то неловко… в моем присутствии, словно я — инородное тело в Политбюро…

Опять подали чай. Сколько пиал выпили они за этот вечер?

— Вы пьете китайский чай? — вдруг спросил Алиев. — Ой-ей-ей… — Не дожидаясь ответа, он делал вид, что ответ Шаймиева повергнет его в ужас. — Цзян Цзэминь как-то раз во время моего визита преподносит, Минтимер, подарок: лучший чай Китая, по листику в горах, в разных провинциях собирали, очень дорогой и хороший чай. А мои волнуются: Гейдар Алиевич, принять подарок не можем.

— Это же скандал?

— Еще какой. Но они этот чай на пестициды проверили. Зашкаливает!

Шаймиев напрягся.

— Землю испортили?

— Навсегда, Минтимер. Миллиард людей прокормить надо? Вот и подняли… урожаи…

Чекисты Татарстана говорили Шаймиеву, что в Сумгаите армян убивали по спискам, составленным в местном КГБ.

— Сколько армян в Соединенных Штатах? — продолжал Алиев. — В Нью-Йорке? В Лос-Анджелесе? Вот там, Минтимер, и был завязан карабахский узел.

— Я представить не могу, Гейдар-бей, что Горбачев брал взятки, — задумался Шаймиев. — Так неожиданно для меня…

— Мне Буш говорил: Коль подарил Горбачеву остров в Балтийском море. Пусть небольшой, но остров! Как сегодня зарабатывает Горбачев? На пицце, что ли? На лекциях? Какие могут быть лекции, когда он слово «Азербайджан» ни разу правильно не произнес?

В Москве, Минтимер, все знают: если у тебя на западной границе застряли какие-нибудь фуры с товаром, значит беги к Горбачеву, в его фонд. Он тут же кому-нибудь позвонит. Нужно в Германию, Минтимер, — значит в Германию, нужно в Польшу — значит в Польшу. И пойдут фуры! За десять процентов с товара.

— Да ну…

— Бизнес такой.

— Удивительные вещи вы рассказываете…

— По приказу Горбачева, — продолжал Гейдар Алиевич, — в Баку был введен крупный контингент войск. Сколько людей погибло, сколько… покалечено, до сих пор носят на себе… раны. — О какой демократии, о какой перестройке, о каком… новом мышлении может идти речь? Это, что ли, новое мышление?!

За день до ввода войск, Минтимер, Бакатин и Бобков взорвали здесь, в Баку, энергоблок телевидения. Чтобы люди не смогли увидеть это побоище… А советы им давал Примаков. Старался перед Горбачевым. Потом Язов пустил по улицам Баку «дикую дивизию» Лебедя, его… людоедов…

Шаймиев сорвал с себя обеденную салфетку и в сердцах бросил ее на стол.

— Значит, Горбачева нужно судить, — твердо сказал он. — Здесь, в Баку! Хотя бы заочно.

— Народ этого требует, — согласился Алиев.

— Раз нет суда, значит Президент Азербайджана его не хочет!

Прозвучало резко.

— Почему я не хочу? — удивился Гейдар Алиевич. — Вы же знаете… тогда, в Москве, я сразу поехал в постпредство Азербайджана. И публично осудил Горбачева. Рассказал о бесчинстве, устроенном в Баку. Назвал всех, кто это сделал: Горбачев, Примаков, Язов, Бакатин и Бобков. Они все имеют у нас уголовное дело. Мой друг, журналист Караулов, раздобыл телекамеры и все это снял. Показали даже здесь, в Азербайджане! Почти без купюр. А я не мог оставаться дома…

На улице, у входа, стоит полпред, плачет. Вышел меня встретить. Рядом с ним — академик Искандеров, настоящий ученый, умница, главный редактор «Вопросов истории».

— Пойдем, говорю, Ахмед, выразим соболезнования…

Смотрю, опустил глаза:

— Гейдар Алиевич… я здесь постою…

Не мог не прийти. С совестью человек. Пришел и испугался, что пришел…

— А почерк… похож, — согласился Шаймиев. — Все танки похожи друг на друга. ГДР — 53-й, потом — Венгрия. В 68-м — Прага, после Праги — Кабул. Горбачев — Тбилиси, потом Баку, Прибалтика и везде… Горбачев ничего не знал! — Как не знал, слушайте?.. Снимать с работы надо, если не знал!

Шаймиев встал и прошелся по веранде: забыл — вдруг — что он в гостях.

— Но Татарстан, Гейдар Алиевич, никогда не ставил вопрос об отделении от России, — объяснял он. — А машины Хасбулатова с громкоговорителями носились по Казани и безжалостно мутили народ!

Почему Сталин не верил в «народное ополчение»? Даже после Москвы? Я думаю, верил. Еще как верил… Но он боялся вооружать народ. Помнил, чем закончилось это все в Первую мировую…

— Еще чаю, Минтимер?

— На ночь-то? — засмеялся Шаймиев. — Вынужден отказаться.

Алиев показал Минтимеру Шариповичу палаточный городок близ Баку: беженцы из Карабаха и соседних с ним районов. Почти миллион человек. За всю свою жизнь, даже после войны, Президент Татарстана не видел картины страшнее.

Столько лет жить в палатках: зимой, когда температура под ноль, и летом, когда жара и полчища особенно в августе…

Мир — весь мир — отвернулся от этих людей. Если Горбачев перекроил карту мира, если рухнула Берлинская стена, если развалилась великая коммунистическая империя… — кому там какое дело… до азербайджанцев!..

Через неделю из Казани в Баку пришли 120 КамАЗов: еда, одежда, дизель-генераторы, одеяла, полушубки для детей, теплые пальто, шапки, посуда, телевизоры…

Шаймиев позвонил Муртазе Рахимову, своему соседу. Из Башкирии тоже пошли КамАзы…

…Ровшан Джавадов, а? как сблизился с турками, надо же…

Алиев вдруг пожалел, что выгнал посла, даже не спросил у Кара-ман-оглы, накакой же пост претендует младший Джавадов.

Гейдар Алиевич вышел в комнату отдыха, умылся, чтобы хоть как-то снять усталость, вернулся к телефонам и нажал кнопку с надписью «сын». Ильхам тут же откликнулся:

— Добрый вечер, отец…

— Все еще на работе?

— На работе, где же еще?

Ильхам всегда знал, чем и как порадовать отца.

— Андрей приехал. Я ужинаю с Андреем. И ты приходи…

Слово отца — закон. Не потому, что Гейдар Алиевич не любил возражения (хотя их он действительно не любил), просто слово отца — это закон.

— В «Гюлистане»?

— Приходи…