Русский ад. Книга вторая Караулов Андрей
Якубовский молчал. Родная земля ему — с воздуха — совсем-совсем не нравилась, будто и не родная она вовсе…
— Е… — Караулов аж привстал в кресле. — Глянь, генерал! «Внуково-2»! Ты понял, какая гавань? Смотри, куда приплыл наш пароход!
Якубовский растерянно озирался по сторонам.
— Ну да, «Внуково»… — согласился он. — Если че замутят, тут же и положат. И выть по нам будут только кошки!
Караулов был готов броситься на него с кулаками.
— Слушай! Я когда родился… так обалдел от Божьего света, что два года ничего не говорил, веришь?! Но «Внуково-2» — это признание, мальчик! Преступников у нас в Чкаловский везут! Подальше от дотошных гражданских глаз!
От радости Караулов был готов расцеловать кого угодно, даже пьяного Илюшенко.
Сели незаметно и легко. Классные летчики!
— Дима! Генерал! — воскликнул Караулов. — Комендант Кремля Барсуков лично явился на торжественную встречу! На трапе едет. Видишь?
Якубовский не открывался от иллюминатора.
— Ничего не вижу…
— Идиот! — и Караулов ткнул пальцем в старого мужчину, который, держась за поручни, стоял на трапе, катившемся к их самолету.
— А он… куда едет? — насторожился Якубовский.
— Да так, слушай… Угнал трап и катается. Туда-сюда, туда-сюда…
— А Б-борис… Николаевич не подъедет? — очнулся Илюшенко.
— Ельцин пешком идет, Алексей Николаевич. На трапе его укачивает, — объяснил Караулов.
— Этот? — Якубовский напряженно всматривался в иллюминатор. — Но у него рожа лакея!
Караулов удивился:
— А у тебя генерала?
На трапе действительно стоял Михаил Иванович Барсуков.
— Мужик сказал — мужик сделал… — подвел итог Караулов. — Я правду говорю, гражданин Якубовский?!
К трапу подкатил «ЗИЛ». На таких машинах ездили когда-то только члены и кандидаты в члены Политбюро.
А Макаров был как из петли вынутый! Он не сомневался, что Барсуков встречает именно его, Андрея Макарова. А если здесь, в аэропорту, и сам Александр Васильевич?.. Умеет, умеет Президент благодарить людей!
— Ал-леша… — тряс Макаров полусонного Илюшенко. — Б-барсуков приех-хал… Бар-р-су-ков!..
От волнения он чуть-чуть заикался.
— Где?.. — не понимал Илюшенко. — Куда приехал? За кем?!
Илюшенко вдруг так икнул, что Макаров схватил аварийный пакет.
— Ал-леша, Ал-леша… Т-там, Барсуков!
Он показывал на взлетное поле.
— А ч-че… он тут делает?.. — не понимал Илюшенко, протирая глаза.
Подошел Караулов.
— В снежки играет.
— У-ух ты… — удивился Алексей Николаевич. — А с кем?
— С самолетом.
— Г-гениально!
Он столько выпил, что было бы правильно оставить его в покое.
— Все-таки вы идиот, Алексей Николаевич!.. — взорвался Андрюша. — А если с-час — и к Борису Николаевичу?
— Зачем?.. — насторожился Илюшенко.
— Для доклада.
— А я готов.
— Точно: он — готов, — подтвердил Якубовский.
— Зубы только почищу…
— Не надо.
— Да?
— Коньяк убьешь. Для Бориса Николаевича это самый лучший запах, — объяснил Караулов.
— Господи… ну что с ним делать? — причитал Макаров.
— Может, убить? Погиб на боевом задании…
Караулов не договорил: в салон решительно вошел Барсуков. К нему тут же кинулся Макаров.
— Михал Иваныч!.. Разрешите доложить?
Он стоял перед генералом навытяжку.
— Потом, потом… — улыбался барсуков. — Где наш герой? Кто Якубовский?
— Я, — Якубовский встал. — К сожалению.
— Он, он… — подтвердил Караулов. — Собственной, я извиняюсь, персоной.
Улыбнувшись, Михаил Иванович по-товарищески обнял Караулова, хотя они никогда прежде не встречались.
— Значит так: Якубовский садится в «ЗИЛ», — распорядился Барсуков. — Вместе с Макаровым и Илюшенко!
Димка хотел что-то сказать, но вместо слов у него выходили только какие-то жесты с мычанием:
— Эх-м… ЭМ…Х…
— Это он от радости, — пояснил Караулов. — От встречи с Родиной.
Странно, но быстрее всех в себя пришел Илюшенко: он схватил дорожную сумку и бросился к выходу. За ним вприпрыжку побежал Макаров.
— Та-ак… — Барсуков изучал Якубовского. — А ты?
— Спасибо вам… товарищ генерал…
— За что?
— За доверие.
— Иди, бл… — пнул его Караулов. — «ЗИЛ» же, не «воронок»!
Якубовский медленно, пошатываясь, пошел к выходу.
— Волнуется, Михаил Иванович… Трудный перелет.
— Вижу.
— А я, значит, с вами?
— Со мной.
— С вами хоть на край света!
— Зачем так далеко?
— Если Родина скажет…
— Я что, Родина?
— А кто же?..
Барсуков улыбался: Караулов ему нравился, да и вся эта ситуация — тоже нравилась.
— Рано благодарить, парень. Виктор Павлович на всю вашу банду завел уголовное дело. На тебя тоже.
Караулов оторопел:
— За что?
— За незаконный переход границы. По его мнению. — Ну, пойдем, что ли… — Он взял Караулова за плечи и развернул его к выходу. — Сейчас мы эту границу перейдем вместе с тобой.
— Какой… же он незаконный? — удивлялся Караулов. — «Внуково-2»?
— Потому-то и «Внуково», я поменял аэропорт. В «Шереметьево», парень, вам бы забыли в паспорте отметку поставить!.. Пойдем-пойдем, я у тебя охранником буду…
— Себя спасает, блоха…
— Правильно говоришь. Да двигайся, чего встал?
«ЗИЛ» сорвался с места, а из темноты к трапу в этот же момент подкатила «Волга».
— Поэтому Якубовский твой… в Кремле пока поживет, — говорил Барсуков. — Кремль, парень, единственное место, где я сейчас могу хоть что-то гарантировать…
Караулов удобно устроился у него за спиной.
— Окреп, значит, Руцкой…
Барсуков не сказал больше ни слова. В Кремль они доехали молча. И так же молча расстались: Якубовского определили на ночевку в апартаменты Великих князей, там были гостевые номера для официальных делегаций, а Караулов отправился в казарму, где отдыхали курсанты Кремлевского полка, правда, утром, наплевав на все, он сбежал домой, к Наташе, на Делегатскую…
81
— Глубокий дедушка, — улыбнулась Ева, затягиваясь табачным дымом. — Такие деды украшают страну. Я в Париже была, там каждый дед или бабка — одно удовольствие!
Алька тоже потянулась было за сигаретой, но передумала — здоровье надо беречь! Она и не заметила, как пристрастилась к табаку: в школе угостила подружка, Альке понравилось, вот и пошло, пошло…
— А у нас? Не старики, а лохмотья! — рассуждала Ева. — Я сейчас в вязке с одним академиком, — веришь? Мировая знаменитость, нобелевский лауреат и всех генсеков лечил. А боится собственной тени. Чай пьет и — озирается.
Алька кивнула на Олега Константиновича:
— На нашего похож?
Она протрезвела и настроилась на разговор о Григории Алексеевиче.
— Не, наш с сердцем… — возразила Ева. — И ненапуганный — вовремя свалил. А мой папик — мужик безъяицый. Представь: у них в «кремлевке» баба была, медсестра. Так она Брежневу самым откровенным образом наркотики таскала. Каждый день!
— Колеса?! — насторожилась Алька.
— Брежнев страной ворочал, а какая-то прошмандовка безродная — Брежневым. И все ее боялись! А от таблеток Брежнев совсем дурак сделался.
Спрашиваю у своего: «Ты Герой Соцтруда?» — «Герой». — «Академик?» — «Академик». — «И куда ты смотрел? Ты врач или не врач?!»
Молчит. Понимаешь? Они молча разговаривают. У них кто морду вовремя отворотил, тот политик.
— Игорек, виски! — попросила Алька.
— Тебе хватит.
— А я для тебя…
— Подлизунчик?
— С любовью!
Не сговариваясь, Ева и Алька старались не смотреть на Олега Константиновича: пусть дед расслабится и отдохнет. Там, за окном, идет снег, а когда в Москве снег, Москва сразу становится добрее…
— Ты со своим-то перемолвись! Пусть деда обратно в цирк вернет.
— Ай, не смеши… — отмахнулась Алька. — Моего только митинги интересуют. На грузовиках с кумачом раньше гробы стояли. Теперь стоят микрофоны. А мой когда микрофон видит, у него сразу эрекция делается. «В Москве появилась секта «Свидетели НПФ». — Алька очень смешно пародировала Григория Алексеевича. — Скажите, вы тоже верите в пенсионную реформу?..»
— Устала?
— Не то слово, подруга! Спроси его о чем-нибудь, так он битый час будет долдонить, что при Советской власти телевизоры переключались плоскогубцами! И что в правительстве сейчас — одни студенты, а у самого в рот взять нечего…
— Ну есть же в нем какая-то страсть? Он ведь страну изменить хочет…
— Я знаю, чего он хочет! — Алька смотрела на Еву, как на идиотку. — Бессмертия он хочет! И бабу на ночь, чтоб бабе потом всю жизнь испортить.
— Уверена?
— Еще как! Здравствуйте, Иван Царевич — защебетала Алька, копируя голос Григория Алексеевича. — Мы получили вашу стрелу. К сожалению, сейчас все лягушечки заняты, но ваша стрела важна для нас, оставайтесь на линии…
— То есть полюбить нереально? — уточнила Ева.
— Комаров можно любить, слушай?! Любовь — это когда ты подыхаешь от голода, но сидишь, блин, и слушаешь, как у него день прошел!
К Олегу Константиновичу незаметно подсел какой-то важный господин, и они о чем-то оживленно говорили…
— Сейчас этот м… дак на Сахалин собрался. Говорит, чтобы я с собой все гольфики взяла. Октябренском буду, понимаешь? С голыми коленками! А на Сахалине, родная, минус сорок.
Ева улыбнулась:
— Кормилицу отморозишь…
— А у меня это и так слабое место! Отверчусь, так он сразу губки надует и потом долго будет объяснять, откуда у баб целлюлит.
— Клево!
— Бабы жопой думают, оттого и целлюлит! Знаешь, я скоро… деньги начну ненавидеть. На хрена они нужны, слушай, если я их на похороны себе зарабатываю…
Ева резко потушила сигарету.
— От тебя здоровьем за версту прет! — громко сказал она. — Подумаешь, мужик безмудый попался! Первый раз, что ли?
— Такой? Первый. Первый раз, ей-богу…
Ева засмеялась — по-доброму, с явной симпатией к Альке:
— Согласна, что мужик к своей женщине должен как к матери относиться. Все чувства, кроме сексуальных. Вот тогда это точно любовь!
— Евик…
— Молчи! На Сахалине невротик твой, — спокойно продолжала Ева, потянувшись за сигаретой, — познакомит тебя с губернатором острова.
— А это… остров? — испугалась Алька
— Да. В бушующем океане. Если не познакомит — сама напросишься. Зовут его Игорь Павлович. Ты не представляешь, мать, как богат этот дядя! Вместо своего телефона дашь ему мой.
Алька вытерла слезы.
— Дать только телефон?
— А что еще?
— Странно, слушай… Только телефон.
Ева любила, когда ее называли охотницей, и очень злилась, если называли шлюхой.
«Возлюби ближнего своего…» — прекрасные слова! Если у «ближнего» есть деньги.
— Ну а в Москве, — улыбнулась Ева, — сразу заболеешь. Лихорадка Денге. Вторая стадия! И невротик твой сам отвалится. Мы ему Вику подкинем: ротик у нее золотой!
Алька расцвела:
— Свобода, что ли?! Подруга, это без стеба?
— Не груби, не люблю. Если грубить, то только маме… раз дочь такую родила…
В последнее время Ева много курила. Когда пачка кончалась, Ева ругала себя как могла, давала слово, что с этой минуты она будет курить меньше… почти не курить… и все опять повторялось по кругу.
— Скажи точную дату… — не отставала Алька. — Засвети вопрос! Я буду ждать, и время пойдет быстрее!
— Говорю же: как вернешься в Москву. Но Игорь Павлович — за тобой!
— А ты, говорят, пикаперов взяла? — вдруг спросила Алька. Ей очень хотелось сказать Еве что-то приятное.
— Чего ж не взять, если платят?
— Расширяемся?
— Ну… вроде того…
Пикаперы — это парни, легко, «в одно касание», как говорится, снимавшие девушек на ночь. Не проституток, нет: на шлюх у пикаперов не было денег.
— Хочешь… я им какой-нибудь спецкурс захреначу? Пикаперам?
— Впервые бесплатно? — ухмыльнулась Ева.
Познакомившись с Алькой и сразу оценив ее рабочий потенциал, Ева отправила Альку учиться — в Химки, в университет культуры. Если Алька и могла куда-то поступить, то исключительно на «культ — просветработу», на заочное отделение. Вступительное сочинение за нее писала другая девушка — Изольда. Хороший бизнес, между прочим: Изольда не скрывала, что только на сочинениях за лето у нее выходило по две тысячи целковых!
Чтобы оказаться в одном и том же «потоке», Изольда и Алька сдавали документы друг за другом, в один день. В аудитории, на самом экзамене, Алька садилась строго за спиной Изольды, которая мгновенно [вот талант!) сочиняла текст, незаметно перекидывала его Альке, а когда Алька переписывала текст своей рукой, быстро проверяла ошибки.
— Ой, это что же такое!
Из сумочки Евы торчала небольшая книжица.
— «Алекс Лесли, — прочитала Алька. — Охота на самца. Выследить, заманить, приручить…»
Евик, а он кто, этот Лесли? Немец? Француз?
— Ага, француз… — усмехнулась Ева. — Сашка Лесин, плейбой из Каширы. Чемпион по сифилису, четыре раза лечился. Теперь вот мемуары пишет, деньги нужны…
— Пкапер?.. — Алька наугад открыла какую-то страницу и прочитала первую попавшуюся строку: «Тащимся с напарницей по Тверской. Маринка захотела в туалет. Очередь нереальная… Я говорю Маринке: "Идем в мужской!.."».
Евик, — она оторвалась от книжки. — А это кто, Маринка? Героиня, да?
— Героиня, — согласилась Ева. — Наташа Ростова.
— «Она была не против, — медленно читала Алька. — Заходим с Маринкой в мужской туалет. У писсуара стоит парень с классными ягодицами. Ну, думаю, такой случай может не повториться, надо отработать…»
Евик… че за хрень?
— Алекс Лесли. Гений еб… и.
Алька удивилась, у нее даже глазки расширились.
— Надо же! Каких только гениев нет!
«Хватаю парня за голую ягодицу: «Привет! Я в восторге от твоих полушарий. Телефон дай…»
Он, охреневший, смотрит мне в рот: «А-а-а» И — диктует телефон. Все это время моя рука держала его голую ягодицу…»
Слушай… — Алька откинула книжку. — Может, мне тоже мемуары сочинить?
— Не надо. Убьют. Я плакать буду.
— Убьют?..
— Конечно!
К их столику незаметно подкрался Олег Константинович.
— Ой…
— Испугал, радость моя?..
Алька захлопнула книжку.
— Что вы читаете, мой принц? — поинтересовался Олег Константинович.
— К спектаклю голтовимся, — пояснила Ева. — Чехов.
— О, Чехов — мой бог! — воскликнул старик.
Алька удивилась:
— Еще один?
— Следующий, после Чаплина! Осмелюсь спросить, душая моя: когда вы последний раз были в цирке?
Алька задумалась:
— Сто лет не была…
— И я, — подтвердила Ева.
— Позор! — назидательно сказал Олег Константинович. — Вы ж меня прямо обижаете! Когда великая Полевицкая играла в «Грозе» Катерину, люди в зале хватали инфаркты. Поэтому я театр не люблю! Зачем мне инфаркты? Я простой человек, а простые люди любят цирк. Сиди и радуйся! А самое большое чудо — это, конечно, медвежий цирк. У Филатова медведь по проволоке ходил! Во, какая у нас страна… У нас даже медведи на все способны!
— Русский дух! — согласилась Алька.
— Нет, русский дух, это когда перепил. Смотрите-ка… оп! — И в руках у старика вдруг появилась недопитая бутылка пива.
— Надо же! — удивилась Ева.
За соседним столиком кто-то зааплодировал, и Олег Константинович важно всем поклонился.
Алька кивнула на недопитую бутылку:
— Бухалочку с собой возьмете?
— А это, — старик протянул Альке листок бумаги, — мой адресок в Германии. Вдруг заглянете? У нас с Габби большая конюшня, и я нынче при лошадях. Они мне цирк напоминают! Одним словом, спасибо, девочки, за душевнейший разговор. Причина всех болезней… знаете, в чем? Уж больно глубоко мы в свое сердце людей запускаем. Сердце — оно же мое, верно? И если я раздам свое сердце, как раздают медяки, что мне останется? Только инфаркт?
— Нет, вы себя берегите, — попросила Алька. И, подумав, добавила: — Пожалуйста…
Олег Константинович засмеялся:
— Это вы себя берегите… Больно здесь. Вы же в Москве остаетесь…
Он чинно, в пояс, поклонился девочкам и направился к выходу, где его поджидал мужчина с портфелем.
Ева погрустнела.
— Думаешь, он вернется сюда… когда-нибудь?
Читать бесплатно другие книги:
