Проклятые Легран Дениэль

Глава 37

Я простоял в своем укрытии всю ночь. Тигр оставался здесь же.

Он полежал возле костей, оставшихся от фокусника. Потом тщательно вылизал свою блестящую шерсть, удаляя остатки крови, попавшей на нее. Периодически жуткая тварь обходила стены, потягиваясь и принюхиваясь, будто пытаясь уловить в воздухе запах, который теперь исчез.

У меня не оставалось другого выбора, кроме как наблюдать за происходящим. Я скрючился за органными трубами, стараясь не уснуть, а свет становился все более тусклым, и тигр растворялся в темноте, превращаясь в размытый лоснящийся сгусток маслянистой плоти. И только его глаза продолжали гореть красным огнем.

Это не ощущалось как сон, но, наверное, я спал.

Снаружи, за разбитыми витражами оконных стекол, рассвет задерживался. Я ждал его, надеясь увидеть, чем наступающий день может отличаться от прошедшего, однако того, что пришло на смену ночи, хватило лишь на то, чтобы укутать окружающий мир покрывалом, похожим на серую песчаную муть.

Тигр ушел. Или нет? Что происходило в углах церкви, я не мог увидеть, а там вполне хватало для него места, чтобы устроиться на ночь. Он – охотник. У него есть время подождать.

И он пришел за мной.

Я это знал, потому что уже видел эту тварь. Когда побывал здесь в прошлый раз и Эш привела меня к дому на Альфред-стрит. Она не могла войти внутрь, но очень хотела, чтобы это сделал я. Тогда я убежал, и меня остановило существо, которое мне не удалось рассмотреть из-за прожекторов, освещавших бейсбольный стадион. Но его глаза я запомнил. И этот огонь, полыхавший в них.

Я выбрался из узкого пространства за трубами органа. Прошел к дверям и вышел наружу в черно-белое утро. Все окутано тонкой, прозрачной металлической дымкой тумана. Вудворд практически безлюден. Лишь вдали несколько смутных одиноких фигур пробираются куда-то вдоль тротуаров.

Направившись снова на юг, я подумал, не лучше ли будет двигаться через более тихие, обжитые улицы, однако тут же выбросил эту идею из головы. Именно по Вудворд-авеню мой отец добирался в деловой центр на службу, по этой улице Эш отправилась в свое последнее путешествие. Именно Вудворд-авеню ведет к сердцу Детройта. Так что из двух зол лучше выбрать меньшее.

Путь преграждали многочисленные обломки, захламлявшие тротуары, поэтому я старался держаться больше проезжей части. В районе Ферндейл двери большинства магазинов и деловых центров были либо закрыты, либо открыты, либо вообще отсутствовали, однако никто в них не заходил и не выходил оттуда. Редкие прохожие, заглядывавшие внутрь, сразу разворачивались и направлялись назад, откуда пришли. Похоже, единственной их целью было просто рассматривать витрины.

Трудно сказать, сколько прошло времени (поскольку мои «Омега» по-прежнему показывали двенадцать то ли дня, то ли ночи), когда я, наконец, пересек трассу 8-й Мили и вступил в собственно Детройт. Здесь, так же, как в мире живых, перемены стали заметны сразу, причем перемены разительные. Огромные пустыри по обе стороны Вудворд-авеню. Обломки ангаров из шлакобетона, остатки тягачей и складских помещений. И огромное количество мертвых.

Их число удвоилось, когда я прошел четверть мили от кладбища Вудлон до бетонной громады экспоцентра. Как напоминание о прошлом здесь еще сохранилась часть аттракционов парка. Неподвижное «чертово колесо». Ряды игровых площадок с обвалившимися крышами. Покосившееся колесо карусели.

Некоторые из мертвецов бродили вокруг всевозможных лошадок, ракет, американских горок, разглядывали их, словно ожидая, что они заработают сами по себе. Двое прогуливались, держась за руки, и выглядели так, будто потерялись. Казалось, они никогда не замечали друг друга, но не могли отпустить своего спутника. На другой стороне улицы, там, где кладбище, высокие деревья обещали более свежий воздух и место для отдыха, закрытое от тех, кто мог бы следить за мной с улицы. Это подтолкнуло меня присоединиться к другим слонявшимся здесь прохожим.

Я старался не встречаться с ними взглядами, однако они, похоже, стремились заглянуть мне в глаза.

Эти взгляды я чувствовал. Кто-то смотрел на меня пристально, другие – с изумлением, иные – с ненавистью. Но на протяжении всего пути никто не подошел ко мне достаточно близко, чтобы прикоснуться. Из чего я сделал вывод, что здесь, в ПОСЛЕ, – это, видимо, одно из правил поведения.

В сотне ярдов от меня была установлена декоративная каменная глыба. Я уселся и прислонился спиной к ее холодной шершавой поверхности. Конечно, для скамьи не очень удобно, но мне уже было не до таких мелочей. Я провалился в сон.

Я открыл глаза, когда что-то ударило меня по плечу. Оказалось, что передо мной стоят три человека, которых не было поблизости перед тем, как я заснул.

Женщина и двое мужчин. Один – лет двадцати, с вьющимися волосами, другой – с голым торсом, покрытым искусно выполненной татуировкой, старше первого лет на двадцать. Их темнокожая спутница с выгоревшими до желтизны волосами могла оказаться любого возраста в этом промежутке.

– Мудак! – произнес тот, что помоложе.

– Козел и мудак! – согласился его спутник. А потом ударил меня по лицу.

Да, мама была права. Здесь можно умереть даже после смерти. И можно также выплюнуть выбитый зуб на ладонь и чувствовать при этом, как голова разламывается от звона в ушах.

Стало ясно, что нужно немедленно подняться, – если я не сделаю этого прямо сейчас, эти двое не остановятся и доведут дело до логического конца. Достаточно было посмотреть на их лица. В их глазах загорелся огонь, ноздри раздулись от возбуждения. Раздалось странное, словно девчоночье, хихиканье женщины. Привычное возбуждение, которое приходит, когда видишь, что сейчас произойдет что-то интересное.

В этой ситуации я случайно принял хорошее решение. Вместо того чтобы попытаться сразу вскочить на ноги, я резко развернулся к ним спиной. Одной рукой нащупал выступ на каменной глыбе, который можно было использовать, чтобы уцепиться за нее, как за лестницу, и выпрямиться. В то же время другой рукой я схватил с земли первый попавшийся булыжник и зажал его в кулаке. Но тут же и забыл про это оружие, поскольку теперь их удары градом посыпались на мою спину.

Поднявшись, я уперся ногой в поверхность камня и резко оттолкнулся назад, стараясь всем своим весом прорваться сквозь окружившую меня троицу.

– Не, ну ты посмотри! Мать твою разэтак, ты видел? – изумился тот, что постарше, и с осуждением покачал головой, словно моя попытка убежать была глубоко несправедливым поступком.

Быстро оглядываюсь по сторонам. Если я собираюсь бежать, а я собираюсь, то следует это делать, пока они не принялись за меня всерьез и не превратили в отбивную. Вот только куда удирать?

Любое направление не казалось лучше другого, поскольку события последних секунд привлекли внимание толпы. Темные личности, слонявшиеся неподалеку, начали собираться вокруг валуна, на котором я имел неосторожность задремать, и их намерения ясно угадывались. Безразличие явно уступало у них место ничем не контролируемой ярости, и она хотела выплеснуться. На меня.

А потом раздался топот. Гнев вернул их конечностям способность быстро двигаться.

Мышцы моих ног никогда не соответствовали их длине. Результатом оказался замедленный старт. Но будь у меня пространство для маневра, не подгибайся у меня колени, я, пожалуй, перешел бы в галоп. Совсем как та зебра, что я видел вчера у турникетов.

Наверное, так я смотрел на тех, кто меня преследовал. Неловко, испуганно. Словно жертва, которая умоляет дать ей отсрочку хотя бы на секунду-другую.

Тихая погоня. Никто не ухает, не кричит «Держи его!», не командует. Просто топот ног по сухой земле. Стадо, несущееся между могильных плит. Или стая. Толпа.

Я выбрал неправильную дорогу к спасению.

Правда, эта мысль пришла слишком поздно, чтобы быть полезной. Если те, кто за мной гонится, привязаны к кладбищу Вудлон, если они не «скитальцы», то мне следовало бы попробовать вернуться на Вудворд-авеню, и, возможно, они не осмелились бы переступить границы своей территории. Но вместо этого я продолжал углубляться дальше на кладбищенские земли.

Хуже оказалось то, что я ко всему прочему еще и заблудился. Извилистые дорожки, на которых прежде парковались машины людей, приезжавших навестить могилы своих близких, тех самых, которые сейчас гнались за мной, так вот, эти дорожки все время водили меня по кругу. Всякий раз, когда я надеялся, что выберусь к главному входу, они заканчивались у того или иного могильного камня с надписью посередине:

ДОДЖ

ХАДСОН

КУЗИНА

За последним камнем я повернул по дорожке за угол и увидел человека, стоявшего на склоне у маленькой усыпальницы. Он не бросился за мной, а, наоборот, поднял руку и махнул мне. Подзывая к себе.

Глава 38

Я направился к нему.

Пригнул голову пониже, чтобы мои преследователи не заметили, куда я направился. Затем торопливо вошел внутрь крипты, опустился вниз, в углубление. И прислонился к холодной каменной стене, в то время как незнакомец поднял с пола деревянный щит и закрыл им вход, как дверью.

Несколько мутных полосок света проникали между дощечек, однако сейчас, днем, в крипте царила такая же темнота, как и в церкви, где я скрывался ночью. Человек стоял рядом, но я не видел его. Не слышал. Только топот ног мертвецов снаружи. Вот их шаги удаляются, они пробежали мимо. Приближаются другие.

Ушли и эти. Теперь остался только один. Здесь, во тьме.

А потом раздался его голос:

– Мне следовало бы знать, что мы еще увидимся. Все, кто ее ищет, плохо кончают, правда?

Человек вышел из темноты, и я узнал его. Сейчас он казался моложе, чем тогда, когда мы встретились в его доме на Арндт-стрит. Теперь он выглядел так, как в те времена, когда работал в нашей школе… когда его звали Дин.

– Вы знаете, где она?

Малво пожевал губами, словно пробуя этот вопрос на вкус.

– Ты все еще ищешь ее?

– Вы ее видели?

– Подожди. – Он поднял руку, останавливая меня. – Ты пришел сюда, чтобы ее найти! Понимаешь? Я пытаюсь сказать тебе. Именно это твоя сучка-сестра может заставить человека делать. Искать ее.

– Я это делаю не для нее.

– Серьезно? Если бы деньги здесь что-то значили, я бы поспорил на все, что у меня есть, что ты ошибаешься.

Дин Малво прошелся в темноте по усыпальнице, и было слышно, как он ударяет кулаком по каменной стене.

– Почему вы мне помогли? – спросил я, надеясь, что, отвечая, он перестанет шуметь. Но он не перестал. Однако ответил:

– Знакомое лицо увидел. Плюс я знаю, каково это. Я ведь здесь тоже новенький.

– Они преследуют вас?

– Не так энергично, как вначале. – Он изобразил на лице глубокую задумчивость. – Смерть предсказуема. Когда ты мертв, случившегося не существует.

– Почему они нас ненавидят?

– Ну, это как тюрьма. К новичкам относятся хуже всего, потому что они… пахнут не так. Запах оттуда, понимаешь? Как будто ты им натер лицо какой-то фигней. Единственное, что несколько утешает, когда оказываешься здесь, это воспоминания о жизни. А когда начинаешь встраиваться в это существование, мордобитие помогает забыться.

Малво говорил дружелюбно. Но то, как он расхаживал по усыпальнице, как он остановился прямо передо мной, выдавало несколько иные чувства.

И тогда я спросил:

– А почему вы здесь? На кладбище? Почему оно стало вашим местом?

– Точно не знаю. Думаю, потому что экспоцентр находится через дорогу. Мне нравилось туда ходить, но здесь мне не позволяют там появляться. Потому что они знают.

– Знают что?

– Что большинство из детишек именно там заканчивают. Особенно девочки.

– Почему их здесь это заботит?

– Ну, я же сказал, это похоже на тюрьму. – Он пожал плечами. Однако, судя по голосу, начал терять терпение. – Все самые отпетые сукины дети, но до сих пор чтут законы. Мы для них самое дно. Хуже убийц, или насильников, или, к примеру, создателей финансовых пирамид. Короче, полное дерьмо.

Малво насупился. Обиженно посмотрел на меня, чтобы убедиться, что я заметил. Что я на его стороне.

– Ну, вы нашли свое место, – сказал я. – Оно здесь. А не в экспоцентре.

– Это как?

– В вашей жизни самыми худшими были годы, когда вас выгоняли с работы. Вот они и наступили. Исправительный дом. Вас разоблачили, не принимая во внимание, чего вы больше всего хотели. Так что вам здесь самое место.

Гримаса недовольства исчезла. Он приподнял руки, словно собирался закрыть мне путь к двери, если бы я собрался уходить.

– Позвольте, я еще спрошу, – произнес я. – Вы знаете, где сейчас Эш?

– Откуда мне это знать? Я всего лишь сказал, что завис тут.

– Она могла сюда приходить. Она не такая, как вы или те, которые там, снаружи. Она может передвигаться, где захочет и куда захочет.

«Кроме того дома, – подумал я, но не сказал. – Она не может войти туда, где ты устроил пожар».

На лице Малво появилось то выражение, которое я увидел у охотившихся за мной мертвецов. То же, что я видел на других лицах.

– А почему я должен тебе об этом рассказывать? – спросил он. Больше никакой игры. Никакого очаровательного Дина Малво. Только мертвец. Боб. И ненависть в каждом звуке. – На хрена мне давать тебе какую-то наводку?

– Чтобы загладить ту боль, за которую тебя осудили.

– Ты послушай, что говоришь! – Он рассмеялся. – Я это обычно говорил всем своим девчонкам: «Если никто не узнает, ничего не будет!» Это тайна!

– Но ведь не тайна, что ты убил мою сестру!

– Я ее не убивал!

– Твою мать! А чего ж ты повесился?

– Это она приказала мне…

– И ты всегда делал то, что она тебе говорила?

– А ты сам-то?

Малво стоял теперь совсем рядом. Я пошевелил плечом, но он придвинулся ближе.

– Ты не поэтому здесь оказался? – спросил он. – Это ведь она хотела, чтобы ты пришел сюда?

– Ну, а кто же еще?

– Вот эта девчонка?! Ни фига себе! У нее же на лбу написано: «Полюбите меня!» или «Отдери меня!» или «Убейте меня!» Смотря, кто что увидит.

Похоже, Малво зациклился на этих мыслях. Сладко вздохнул, будто воспоминания о моей сестре были самыми сладкими и светлыми в его жизни. И снова заходил по усыпальнице, словно не знал, как справиться с агрессией, захватившей его. Впрочем, это недолго продолжалось.

– Дэнни, можно я тебе кое-что скажу? – На его губах появилась пленка слюны. – Думаю, я был бы не против, если бы кто-то мне здесь составил компанию. Кто-нибудь, кто знал меня в старые добрые времена. Правда, ты, если честно, тот еще зануда. Кто убил мою сестричку! Скажите мне! Пожалуйста! Ты мне напоминаешь одного из моих прежних начальников. «Когда не знаешь, что делать, – делай что-нибудь!»

Он протянул ко мне руки. Я тут же отступил назад, надеясь, что между мною и стеной еще остается хотя бы фут пространства. Однако стена была прямо за моей спиной.

– Ну, что ты на это скажешь? – спросил Малво, и его пальцы сомкнулись у меня на горле. – Может, мы что-нибудь сделаем?

Уилла!

Мысль-послание ниоткуда…

Эдди!

Воспоминание о нем дало мне силы сопротивляться. Впрочем, безуспешно. Его хватка только стала сильнее.

Однако я вспомнил, что у меня все еще имеется камень в руке. Тот самый, который я подхватил, когда сцепился с той троицей ублюдков. Камень размером и весом с хороший мраморный бюст, не меньше. Достаточный, чтобы сделать более весомым мой кулак. Твердый и тяжелый камень…

До меня донесся звук собственного натужного вдоха, за которым должно было последовать затмение рассудка и плавающие круги света перед глазами.

Но, словно со стороны, я увидел, как мой кулак с зажатым в нем булыжником взлетает вверх. И я в этом не принимаю никакого участия.

Он попал в челюсть Малво снизу. Я это понял, когда услышал звук крошащихся зубов. Его зубов. Он их выплюнул прямо мне в лицо. Кусок попал мне в глаз, в самый уголок, и я оттолкнул Малво, едва почувствовал, что хватка его рук на моем горле ослабла.

Буквально за считаные секунды мы оба поняли, что стучать друг другом о стены значительно удобнее, чем махать кулаками. Поэтому некоторое время в усыпальнице раздавались только тяжелые удары тел о каменные стены.

В процессе этого сражения я как-то дал Малво пространства для маневра больше, чем собирался. Это позволило ему боднуть меня локтями. Вернее, попытаться изобразить из себя быка, потому что я умудрился отпрыгнуть и избежать столкновения. Инерция его движения, промах при исполнении удара, а также мои руки у него на спине – все это имело своим следствием жесткое соприкосновение его головы с каменной стеной.

Он как-то сразу затих. Оперся руками о камень и зашипел от боли. Поскольку передних зубов у него теперь не было, звук получился очень характерным.

На все на это ушло немного времени. Я использовал его на то, чтобы отбросить деревянную дверь и выскочить в серый день. Взбежал по склону и, примерно представив, где может находиться Вудворд-авеню, направился в том направлении, растирая руки.

Малво был позади, но довольно близко. Его шипение перешло в какое-то гортанное бульканье, словно он собирался запеть.

Я пробежал еще немного по дорожке и за деревьями заметил, что она расширяется и там стоят административные здания кладбища, покрытые граффити и без крыш. А сразу за ними – бетонная река авеню.

Мчусь туда, но далеко не в одиночестве.

Теперь к Малво присоединился топот других преследователей. И все они молчат. Земля трясется под ногами гонящейся за мной толпы.

Мысль о том, что нельзя дать им себя догнать, помогает. Безнадежность подстегивает.

Я запрыгиваю на каменный бордюр, огораживающий кладбище, в следующую секунду моя левая нога попадает на какой-то камень, и я кубарем качусь прямо на середину дороги. В падении успеваю заметить, что толпа замерла прямо на границе кладбища, на самом его краю.

Малво стоял впереди всех, руки его были все так же протянуты ко мне, однако и он остановился как вкопанный.

И ниоткуда до меня доносится голос моего отца:

Посередине проходит граница… Невидимая линия.

Остановились все. Малво, те два мужика и женщина, которые напали на меня, и еще с полдюжины мертвецов молча смотрели, как я поднялся и, прихрамывая, пошел прочь. Напротив, на краю экспоцентра, та парочка, по-прежнему держась за руки, наблюдала за всем происходящим.

Это навсегда, Тигренок…

Глава 39

В жизни после смерти трудно сосредоточиться, трудно удержать мысли на чем-то одном.

Основные факты о том, кто ты есть, так же тяжело помнить, как, скажем, имена школьных преподавателей или дальних родственников. В моем случае, например, забылся состав игроков «Детройтских тигров» 1984 года, который когда-то помнился назубок.

Ланс… Пэриш, кажется? Он еще был кетчером, принимающим. Дальше – Чет Лемон, центр поля. Кирк Гибсон… Или Курт? Помнится, родился в Понтиаке, штат Мичиган.

Я помню состав команды, выигравшей в том году лигу с огромным преимуществом, однако забыл девичью фамилию матери.

Может быть, у меня развивается болезнь Альцгеймера, старость или просто – время сказывается. Страх оттого, что детали ускользают из памяти и ты не можешь их удержать, заменяется еще большим страхом от осознания того, что тебе их и не жалко.

Но хуже всего забыть тех, кого когда-то любил.

Я старался думать об Уилле и Эдди все время, пока шел по Вудворд-авеню к черным башням центра «Ренессанс». Однако и это давалось ценой огромных усилий. И чем больше я о них думал, тем труднее было вспомнить, зачем я вообще здесь появился. Эти воспоминания не уживались вместе.

Одна нога на дальнем берегу реки, а другая – у тебя на горле.

Непроизвольно всплыло в памяти, но я не мог вспомнить, откуда.

Невозможно вытолкнуть ее назад. Ее можно только втащить обратно.

Я миновал невыразительную площадку для гольфа в парке «Пальмер». Несколько игроков, собравшихся на поле, искали потерянные мячи в сорняках, заполонивших засохший пруд. Оттуда направился по Макниколс-роуд к Вудворд-авеню, где она теряет среднюю полосу и к ней выходит дорога, идущая с севера на юг. Там трасса вновь расширялась, однако находилась в еще более ужасном состоянии. Несколько бетонных блоков вздымались в небо, напоминая древнюю стену. По обеим сторонам авеню – долларовые магазинчики, торгующие всякой дешевкой, островки фастфуда, сменяющиеся парковками. На последних теперь было заметно большее количество машин, останков американского промышленного производства, как недавнего выпуска, так и раритетных. «Кадиллак Эскалада» соседствовал с каким-нибудь «Паккардом», а «Форд F-150» приткнулся к бамперу «Студебеккера» 40-х годов выпуска. Все раскуроченные.

Через несколько кварталов, в северных районах, ситуация выглядела несколько лучше. Собор Святых Таинств стоял в целом неповрежденным и служил своеобразным якорем для массивных домов на Бостонском и Чикагском бульварах. Понадобилось долго присматриваться, чтобы заметить перемены, произошедшие с этой частью города. Где-то сквозь крышу пробивался тополь. В углу теннисного корта мужчина в смокинге тискал женщину в униформе служанки.

Потом снова начались следы жуткого запустения. Однако хуже стало не столько от разрушений, которые теперь были видны повсюду. Казалось, шлакобетонные блоки сами излучают холодный воздух, который с каждым пройденным кварталом становился все тяжелее. Словно за то время, которое я прошел оттуда, где начался мой путь, и до этого места, изменилось время года. И унылая осень сменилась такой же безрадостной зимой. С каждой милей, приближавшей меня к центру города, температура падала градусов на десять. Туман сгущался.

Пока я доберусь до Альфред-стрит, если, конечно, когда-нибудь мне это удастся, земля окончательно промерзнет. Как, впрочем, и я.

Я пересекал Гранд-бульвар, когда вновь услышал громоподобное рычание.

Прячься!

Голос Эдди. Он донесся до меня оттуда, где сейчас находился Эдди. А это означало, что он значительно ближе к этому миру, чем должен был быть.

Что-то приближается…

Нет! Эдди! Назад!!!

Мой голос эхом отразился от железнодорожной эстакады. Местные мертвецы, искавшие спасения от холода в картонных коробках, высунули головы, чтобы посмотреть, кто это тут тащится мимо и шумит.

Прячься!

Слева я заметил автостоянку. Подержанные автомобили. Случайные магазинчики тут и там вперемежку с кусками металла. Ограда из металлической сетки еще сохранилась и отделяет стоянку от улицы. Сквозь ее отверстия проросли ветви каких-то вьющихся растений, создающих дополнительную преграду.

Ограда – это проблема. Перелезть через нее или поискать ворота? Времени не оставалось ни на то, ни на другое.

Я уже собирался бежать, как вдруг заметил в одном из пролетов забора дыру. Достаточно большую, чтобы в нее мог протиснуться человек, если он не боится порезаться о края сетки.

Опять рычание, уже совсем близко.

Пора!

Металлические иглы впились мне в грудь, ноги, живот. Но я пролез и тут же огляделся в поисках укрытия. Если звери настолько близко, насколько громко раздается их рычание, то торговые здания – слишком далеко. Направо, в тридцати футах, перед забором странная конструкция из железных прутьев и листов да куски автомобилей.

Я упал на четвереньки и попытался заползти за пирамиду металлолома, и тут же из-под железнодорожной эстакады вновь донеслось рычание красноглазой твари. Его голос звучал громче и страшнее, чем голоса двух других хищников. Он переливался и погружал в гипнотический ступор.

Я не мог знать, увидел меня тигр или нет. У меня не было возможности это понять. Для этого следовало передвинуться, но он мог тогда меня услышать.

Даже думать об этом опасно. Поскольку, если я чувствую его мысли, значит, и он может почувствовать мои. А я их чувствовал. Еле различимые, как радиосигналы далекой станции.

Спокойно…

Этого тоже не было раньше. Весь Детройт погрузился в безвоздушную, космическую тишину.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я решился выползти из своего убежища и посмотреть на улицу. Судя по тому, как затекли у меня руки и ноги, довольно много. Извиваясь в пыли, я пролез под низкой металлической балкой и посмотрел по сторонам. Никого.

Может, зверь решил, что я убежал дальше, чем на самом деле. Или догадался, что я за ним слежу, и сам затаился где-нибудь. Не имеет значения. Нужно идти дальше, иначе замерзну.

Я выбрался из-под груды металла и направился к дыре в заборе. И тут же почувствовал, что на меня смотрят.

Я замер, оглянулся.

Волки.

Скорее, сторожевые псы. Неизвестно, какой породы они были изначально, но теперь, в этой реальности, они увеличились в размерах в результате какой-то мутации. Волки в образе тех уродливых персонажей, маски которых продаются для Хэллоуина. Глубокие глазницы черепов. Одна зверюга коричневая, другая пятнистая, третья – черная. Вышли из здания, когда-то служившего офисом компании по продаже подержанных авто.

Я еще только начал лихорадочно соображать, что теперь делать, как они разделились и начали меня окружать, отрезая от металлического хлама, в котором я только что прятался. Через пару секунд один из псов стал между мной и отверстием в ограде.

Вперед спасаться некуда. Путь к отступлению оставался только у меня за спиной.

Не раздумывая, я повернулся и побежал, сам не зная куда.

«Форд Краун Виктория». Длинный и широкий, как корабль, седан. Судя по выцветшим синим полосам на дверях, этот крейсер служил в полиции Детройта, пока его не списали.

Задача упрощалась. Надо успеть добежать до него, открыть дверцу; стекла, кажется, целы. Я нырну туда и запрусь, иначе волки отгрызут мне ноги.

Пассажирская дверь была ближе, но закрыта. То ли ее заклинило, то ли она заблокирована. Зато я увидел, что водительская дверь приоткрыта. Я посчитал, что не буду рисковать и синица в руках лучше, чем журавль в небе, даже если мне придется бежать до водительского сиденья вокруг автомобиля.

Волки-мутанты были уже совсем близко. Их клыки возбужденно клацали в предвкушении свежего мяса.

Я прыгнул через капот вместо того, чтобы бежать вокруг машины, больно ударившись о крыло бедром. Однако не остановился. Перелетел на другую сторону и успел твердо встать на ноги. Одна из кровожадных тварей – коричневая – бросилась на капот вслед за мной. И волчьи клыки непременно впились бы мне в руку, если бы его лапы не заскользили по гладкому металлу. Пес зарычал от ярости.

Я уже почти обогнул приоткрытую дверцу, когда из-за машины появился черный волчара. За спиной коричневый спрыгнул с капота, но при этом угодил прямо на спину своему пятнистому собрату, и тот от неожиданности взвизгнул.

Долю секунды все три хищника любовались, как легко им теперь будет завалить меня. Еще какое-то мгновение ушло у них на то, чтобы определиться, кто начнет первым.

В итоге, когда они все-таки бросились на меня, они сделали это несколько поспешнее, чем следовало.

Я рухнул на водительское сиденье, вцепился изо всех сил в дверцу и попытался захлопнуть. Однако уже в следующую секунду стало ясно, что заскочил я не целиком. Моя и без того поврежденная нога оказалась снаружи, я не успел ее втянуть.

Коричневый немедленно впился в нее. Его клыки проникли через кожу ботинка до самой ступни. Он поволок меня из машины.

Еще один рывок, и я очутился бы на земле, но два других пса, позавидовав удаче собрата, бросились на него. Это меня и спасло.

Я со стоном втянул ногу в салон. Проклятые твари тут же прекратили свару и вновь решили прежде всего вытащить меня наружу.

Дверь с лязгом захлопнулась, щелкнул замок, чудовища бросились в атаку на автомашину. Потом еще раз. Их головы таранами били в металлический корпус «Форда».

Тем временем я попытался оценить состояние укушенной ноги. Боль пульсировала в ней так, словно ее кусал целый рой шершней, но, впрочем, кажется, перелома не было. И если можно будет терпеть, то, возможно, я смогу на нее встать и пойти.

Только вот куда?

Я не собирался покидать спасительный автомобиль, пока там скачут и завывают эти создания. Но создавалось стойкое ощущение, что всякий раз, когда они подпрыгивали и видели меня в салоне, их бешенство только возрастало. И они с удвоенной силой неистово бились головами в двери.

Спустя некоторое время, видимо поняв бесцельность подобных попыток, они сменили тактику на более осмысленную. Пятнистый пес вскочил на багажник, его черный собрат – на капот, а коричневая тварь нацелилась на дверь у заднего пассажирского сиденья за водителем, где было на несколько дюймов приоткрыто окно, к тому же потрескавшееся. Снова удары по металлу, скрежет когтей.

Я попытался думать о своей семье, о тех, кого оставил в том мире. Представить их лица или голоса, фразы. Но не смог даже вспомнить, как их зовут. Не осталось ничего, кроме собак-оборотней, их голодного завывания.

В это самое время коричневый пес снова всей мощью ударил в заднее стекло, а черный пробил лобовое, и его челюсти клацнули в двух футах от моего лица. Осколки стекла попали ему в пасть, но он, похоже, не обратил на это внимания.

О ней я не желал думать. Но она все-таки пришла. Сначала только ее имя. И веселое оживление, которое она всегда чувствовала, когда видела, как кто-то умирает.

– Эш?

Как любопытно…

Ей было интересно, который из волков первым доберется до моего горла. То, что я все же позвал ее, чуть ли не потянулся к ней, не имело для нее никакого значения. Она ничего не почувствовала бы. Лишь разочарование, если та тварь, на которую она поставила, не опередит остальных.

И вдруг, внезапно, я осознал, что я тут не один…

Глава 40

На месте пассажира, рядом со мной, там, где еще секунду назад никого не было, кто-то сидел. Не Эш. Для начала – я не почувствовал ее запаха. И потом – не было того чувства всепоглощающей тоски, которое у меня всегда возникало перед ее появлением.

Мужчина. В форме полицейского и с усами, которые так идут к его широкому лицу. Он явно заметил, как все плохо обстоит, – увидел волков, которые на самом деле совсем не волки, а также понял, что и они его видят. Он стремительно окинул взглядом все происходящее, оценил позиции всех трех хищников. И все-таки выражение его лица не изменилось, оно осталось совершенно невозмутимым. Профессиональное качество копа – невозмутимость – успокаивает тех, кто в этом нуждается.

Грег.

Его имя всплыло в моей памяти, а вот как зовут его – нет, теперь мою – жену, я так и не смог вспомнить. Это ее первый муж, тот самый, который получил в собственном доме пулю в горло. Она его называла – хороший человек. Его душа должна была отправиться в место значительно более уютное, чем это. Но все равно оказалась здесь. Появилась тут ради меня.

Вещи, чувства, люди. Души. Может быть, они могут уходить и возвращаться чаще, чем мы думаем.

– Я знаю, кто вы, – сказал я.

Он кивнул. Доброжелательно и спокойно. Чисто по-мужски посылая мне отчетливый сигнал, что между нами – мир и не может быть никаких конфликтов из-за событий, случившихся не здесь.

– Было бы неплохо куда-нибудь сходить выпить, скажу я вам, – произнес он. – Однако я более чем уверен, что в этом округе «сухой закон». Да и вы временем не располагаете.